У Руса силушка играла, какой баловаться можно только с умом. Но это не всегда удавалось, за Словеном он пока не чувствовал себя князем. Был таким же, как остальные родовичи, так же махал топором, таскал лесины, рыл землю или ходил на охоту. Как все, спал на земле и ел что дадут. Только считал себя должным брать на себя самую тяжелую работу, меньше отдыхать, чаще подставлять плечо при необходимости и помогать каждому.
И все же удаль молодецкая заставляла делать глупости. На спор выдергивал с корнем деревья, валил наземь волов, сидел под водой без дыхания дольше других… Тимар только головой со смехом качал, а вот Словен попробовал пенять:
– Рус, ты же князь, а ведешь себя как мальчишка!
Посмотрел на мокрого после долгого сидения в холодной воде реки брата и подумал, что тот и впрямь мальчишка, хотя плечи шире некуда, ручищи буграми мышц вздуваются – мало у кого сыщешь такие, ноги крепкие…
Рус смущенно крякнул:
– Да мы… Словен, там раки во какие крупные! Надо половить.
Ну какой из него князь? Раки на уме… Словен снова подумал о своей ответственности и сам не понял, чего было в этой мысли больше – сочувствия к себе или все же гордости, что никто, кроме него, не способен править Родом.
А Рус долго ломать голову над такими вопросами был просто не в состоянии. Немного погодя его голос уже раздавался от реки, где он руководил ловлей раков. Когда чуть попозже этих самых раков с удовольствием уплетали вареными, все слова благодарности достались Русу, а его разумного старшего брата вроде и забыли. Словен смотрел на сородичей взглядом мудрого старца и с усмешкой думал о человеческой неблагодарности. Он толково распоряжается многим, но за это никогда не благодарят, а Рус просто наловил раков – ему спасибо!
И вообще, Словен стал замечать, что сородичи больше любят младшего брата. Неудивительно, веселый, отзывчивый Рус, готовый любому прийти на помощь, никогда не ругается, а если и кричит, так только от восторга, он первым берется за работу и последним ее оставляет, готов посмеяться над шуткой и остер на язык сам. Князя слегка кольнула зависть. На Руса заглядываются все девки Рода, да и замужние женщины не прочь поболтать и даже слегка поприжиматься к молодому красавцу князю. Первое время Рус краснел, как эти вареные раки, потом научился отшучиваться. Выходило не обидно, но твердо.
Наевшись, Рус лежал на спине, а вокруг него скакали мальчишки, ревниво отодвигаемые Славутой, который только себя считал вправе задевать молодого князя. Тот смеялся, видно затеяв какую-то игру. Сам как мальчишка, фыркнул Словен. Женить его пора!
И вдруг увидел, что вместе со всеми над дурачеством Руса смеется Полисть! Причем так смеется, как давно не бывало – весело, заливисто, почти с обожанием глядя на молодого князя. Внезапно обожгло воспоминание о словах Тимара про его жену. Неужели?! Перед глазами сразу встало видение Руса, о чем-то беседующего с княгиней. Полисть стояла рядом с князем слегка смущенная, даже щеки порозовели… «Если она тебе не нужна, отпусти к Русу…» Так, кажется, сказал Тимар. Рус давно на Полисть заглядывается…
Душа не вынесла таких раздумий, резко поднялся, позвал:
– Рус!
Многие заметили почти злой тон князя, но Рус, выбираясь из-под навалившихся мальчишек, отозвался с хохотом:
– А?..
– Поговорить надо!
Молодой князь раскидал своих игроков, чуть отряхнулся и направился вслед за старшим братом к его шатру. Что это вдруг нашло на Словена? Днем выговаривал, что непохож на князя, теперь вот всю игру испортил. Ну и пусть не князь, на их Род одного хватит. Русу интересней жить как все, вместе тяжело трудиться, вместе потом с удовольствием сидеть у костра и слушать умные речи Тимара или даже глупости Ворчуна. Или играть с мальчишками. Нет, он, конечно, тоже думает о Роде, но не с утра же до вечера.
Так и есть, недовольный Словен собрался снова что-то выговаривать. Русу было жаль брата, тот сильно изменился за месяцы, что родовичи в пути. Раньше ведь был другой, пусть серьезный, не то что он сам, но людей не чурался, мог веселиться со всеми. Неужели все князья такие? У Руса появлялась мысль, что ему не хочется быть князем.
А еще было жалко Полисть. Та таяла, грустила, стараясь скрыть свои печальные глаза. Неудивительно, Словену и до жены дела нет, мысли вечно другим заняты. Красавица Полисть попросту тосковала, хотя и у нее дел, как у всех женщин, полно. Но им кроме забот о детях и еде нужна мужская ласка. У Словена с Полистью детей нет, может, потому грустны глаза княгини?
Рус снова разозлился сам на себя, даже мысли у него неровные, то о Словене и князьях думает, то о Полисти и детях… Нет, не быть ему таким, как старший брат!
Ожидал от Словена выговора за несерьезность, но то, что услышал, заставило замереть.
– Тебе Полисть нравится?
– Полисть? Да.
– Если бы я не женился, ты бы ее взял?
Рус чуть смутился: да, конечно, он давно заглядывался на день ото дня хорошевшую Полисть, но сам же подсказал брату взять ее в жены…
– К чему такие речи, Словен? Она твоя жена.
– Я тебя спросил: если бы не я, ты бы женился?
Рус вдруг разозлился:
– Про то и Полисть спросить надо! Она не за всякого пошла бы. Ты ей был люб, ты и в жены взял.
Словен вдруг запыхтел прямо в лицо младшему брату:
– Знаю, что давно на нее пялишься. Увижу рядом со своей женой, не посмотрю, что брат!
Рус даже отступил:
– Ты что, Словен, белены объелся?! Как можешь такое про Полисть думать?! Да и про меня тоже.
Дольше он разговаривать не стал, повернулся и ушел, не оглядываясь. Словен остался стоять столбом, мысли были одна другой хуже. И стыдно за несдержанность перед братом, и горько из-за ненужной ревности, и зло брало от сознания, что изменился, стал резким и даже жестоким. А еще было горькое понимание того, что никогда он уже не будет прежним Словеном, которого так любили люди.
Ну и пусть, не его дело забавлять сородичей, как Рус, он должен привести их в благословенные Земли предков, а там как хотят! И чтобы дойти туда, он готов быть жестким и нелюбимым всеми! Там, за Рипейскими горами, на Земле предков, они поймут, почему Словен был таким, оценят его усилия. И Полисть тоже поймет…
Мелькнула робкая мысль, что может быть поздно, но Словен затоптал ее другими мыслями о своем долге перед сородичами, который выше их сиюминутной любви. Но все равно было горько, что остался один… Вот они там веселятся, и никому в голову не приходит, что князю тошно, даже Полисти.
Только подумал, как увидел ее рядом.
– Словен, ты не занедужил? – Прохладная рука жены легла на лоб, ласково отодвинув волосы.
Ему бы прижать эту руку, а потом и саму Полисть к себе, но всколыхнулась обида невесть на что, фыркнул, отстраняясь:
– С чего я должен быть недужен? Я в холодную воду за раками не лазаю!
И, злясь сам на себя, отправился внутрь шатра спать. Полисть стояла, кусая губы от досады. Недавно они с Русом говорили о том, что Словену трудно, а потому он стал таким дерганым и даже злым. Неожиданно Рус заявил, что им со Словеном нужно дите, тогда брат помягчеет. Полисть покраснела, а за ней и сам молодой князь. Хуже всего, что, повернув голову, она увидела мужа, внимательно наблюдавшего за разговором. Неужели услышал, что жена ведет такие речи с его братом? Стало совсем стыдно, негоже даже с Русом об этом говорить…
Полисть хорошая хозяйка, умелица, не ленива, подружилась с Илмерой, с Русом, но только не с собственным мужем. Со Словеном ей было труднее всего, любая попытка приласкать князя вызывала у него раздражение. Какие уж тут дети… Временами становилось горько: зачем тогда взял в жены? Только чтобы спасти от смерти? Хотелось даже попросить, чтобы отпустил, не к кому-то, просто отпустил, как птицу на волю, уж если нелюба, то лучше отдельно. Но представляла, как взъярится Словен, и молчала.
Пожелтела степь, подсохли травы, увяли последние цветы. Стаи птиц уже пролетели к югу, все чаще хмурилось небо, тучи на нем стали тяжелее, приобрели темно-серый цвет. Скоро, очень скоро из таких туч посыплются белые снежинки, они укроют все вокруг, изменят очертания берегов и камней до неузнаваемости, спрячут овраги и ямы, но сделают видимыми звериные следы. Люди тянутся к огню, в тепло, даже детишки меньше времени проводят снаружи, чем внутри жилищ. Огонь согреет, позволит приготовить пищу, даст покой усталым телам.
Началась их первая зимовка. Занятые с рассвета до заката во время пути и потом, пока ставили жилища, люди вдруг оказались без дела. А когда у человека нет работы, в его голову начинают приходить ненужные мысли, часто глупые и тоскливые. Чтобы этого не происходило, Словен старался придумывать много разной работы. Выделывали шкуры забитых волов, из костей резали наконечники для стрел, крючки для рыбной ловли, плели сети, женщины устроились прясть шерсть…
Тимар хвалил такую заботу князя, все верно, нельзя позволять людям тосковать, особенно пока они не привыкли к мысли, что обратной дороги нет.
И все же у них убыль – как встали у Дивногорья, попросился обратно Огула, а с ним еще двое молодых. Огула бочком подошел к Тимару, немного потоптался и вдруг заявил, точно боясь, что сам передумает:
– Я… вернусь! Дорогу найду, не по реке, а пешим ходом.
Волхв внимательно посмотрел на бывалого ходока, он не сомневался, что Огула сможет добраться до Треполя, хитрого в том нет, надо только идти на закат, но боялся, как бы и другие не потянулись.
– Иди, только с собой не сманивай.
– Еще двое хотят.
Родовичам Словен объяснил, что ни в начале пути, ни теперь никого не держит, но это последние дни, когда можно уйти, потом будет поздно, наступят холода, все засыплет снегом. Сказал и увидел, что кое у кого глаза блеснули мыслью, а не пойти ли вместе с Огулом? Но, кроме тех двоих, никто больше не надумал.
Рус предложил дать им трех коней, все одно их пускать под нож. Родовичи согласились, выделили также вдоволь вяленого мяса, стрел и даже, расщедрившись, немного крупы, запасы которой и у самих были невелики. Рус отдал своего коня, и без объяснений было ясно, что у молодого князя просто не поднимется рука его прирезать, пусть лучше возвращается в Треполь. Тимар посоветовал спуститься по течению большой реки и идти на заход солнца, оттуда по уже знакомым Огуле местам, чтобы не огибать снова каждый лесок.
Провожали уплывавших все, каждый норовил передать привет родичам, особенно старались молодые девушки и женщины, все наказывали и наказывали сказать матерям, что все в порядке, что счастливы и сыты. Так и было, недостатка ни в еде, ни в чем другом пока не предвиделось. А что трудно, так знали, на что шли…
Привыкшие ко всему кони спокойно взошли на плоты, и родовичи долго махали руками Огуле с товарищами, пока плоты не скрылись за поворотом.
Огула не добрался до Треполя и не передал приветов. Он сложил голову в стычке со степняками, встречи с которыми так счастливо избежали родовичи по пути к Дивногорью. Может, их и видели, да не рискнули нападать на большой обоз? А вот с тремя всадниками справились легко. Огула и Тарань погибли, а третьего, Завишу, ждала совсем незавидная участь – он стал рабом.
Но родовичи об этом никогда не узнали. У них были свои заботы, наступила зима.
Пока не наступили сильные холода, они пытались жить той же жизнью, какая была и дома. Однажды Рус спросил у Тимара: если они так далеко от дома, то по каким заветам им жить?
Волхв ответил громко, чтобы слышали многие:
– Мы с вами родовичи и жить должны по обычаям своего Рода, где бы это ни было. Разве от того, что мы не дома, ты перестал помогать всем в твоей помощи нуждающимся? Разве теперь разрешено красть или совершать подлости? Разве меньше ценится дружба и верность? Разве мы перестали любить своих детей, а женщины их рожать? Все будет, как было, Рус. Род живет по обычаям Рода, а не той земли, куда пришел.
– А если… если мы придем в земли, где другие обычаи?
Вокруг напряженно затихли. Что скажет Тимар? Страшно понимать, что завтра весь мир может перевернуться, и не будешь знать, где добро, а где зло, где правда, а где кривда.
– Пусть те, кто там живет, не принимают наших, для нас обычаи останутся прежними. Их завещали предки, которые смотрят на нас из Ирия и замечают не только наши поступки, но и мысли. И если нужно, обязательно придут на помощь.
У Руса язык чесался поинтересоваться, как же они смогут это сделать, но молодой князь благоразумно промолчал. Наверное, если человеку нужно, предки и впрямь приходят на помощь, только ему самому никогда. Может, это пока? Просто не наступил такой час, когда помощь очень нужна?
Хорошенько поразмыслив, Рус решил, что так и есть. Он жил, со всем справляясь сам, и не привык рассчитывать на чью-то помощь, даже далеких предков, наблюдавших за его поступками из Ирия. Что, им больше делать нечего, как без конца поддерживать своего потомка? Было даже совестно обращаться к ним с просьбой о помощи.
Жизнь текла неспешно, хотя быстро оказалось, что поставленные наспех мазанки мало годятся для холодов Дивногорья. В них все время горели очаги, люди жались к огню, никуда выходить просто не хотелось.
Зима преподнесла родовичам первый урок – они в чужих местах, теперь многое будет иначе, рассчитывать на привычные вещи нельзя. От холодного ветра глина мазанок начала трескаться и отваливаться, ее приходилось то и дело подмазывать снова, но на морозе глина не схватывалась, а руки у женщин покрылись болячками. В образовавшиеся в стенах щели немилосердно дуло, выстуживая и без того не слишком теплое жилье.
По ночам в лесу от холода скрипели и трещали деревья. Тишину нарушал и треск льда на реке. Кроме этого, только стук дятлов, далекий волчий вой да хохот неясыти над замерзшим лесом. Приходила мысль, что в одиночку тут не выжить. От тоски спасали только сородичи рядом. Долгими зимними вечерами то один, то другой начинали вспоминать смешные случаи из прежней жизни.
Тимар заметил, что постепенно людям начинало казаться, что в Треполе ничего плохого и вовсе не было. Получалось, ушли от хорошей жизни непонятно куда. Волхв снова принялся рассказывать о благословенных Землях за Рипейскими горами, где всегда тепло, сытно и не нужно тяжелого труда, чтобы жить.
Когда снаружи доносился только вой ветра в верхушках деревьев и волчьи голоса, а по жилищам гуляли ледяные сквозняки, о тепле думалось особенно охотно. Голод им не грозил, все же забили волов и коней, всех овец, добавили добычу охотников, а вот тепла не хватало. Словен предложил укрыть стены снаружи воловьими шкурами, которых было много. Это не добавило тепла, но хотя бы прекратило сквозняки.
У родовичей была и радость – родились первые дети, правда, из троих малышей выжил только один, зато его крик служил обещанием, что Род продолжится на новом месте!
Рус всегда жил как все. Мальчишкой плавал наперегонки, на спор сидел под водой, разорял птичьи гнезда ради вкусных яиц, не стеснялся отнимать у девчонок их лесную добычу – ягоды и сладкие корешки… Вот и теперь он носил валежник из леса, рубил на речке лунки, чтобы наловить рыбы, разгребал снег, выделывал воловьи шкуры…
Между Полистью и Русом протянулась невидимая ниточка, она крепла с каждым прожитым днем. Никому эту ниточку не разорвать, и им самим тоже. Сознание, что она есть, страшно и сладко одновременно. Рус холост, а вот Полисть Словенова жена, и тот ее отпускать не собирался.
В Роду не неволили и не осуждали за любовь, только все делать надо по-хорошему. Не любы друг дружке – разбегитесь смолоду, чтобы в старости не клясть дурно прожитые годы. Но если один не хочет жить, а другой отпускать? Тогда только полюбовно.