Четыре всадника в белых рубахах, у каждого в руке зажато короткое копьё, выскочили из густой рощи и помчались наперерез табуну сайгаков, что поднимались после водопоя по узкой тропинке на крутой берег. Испуганные животные на мгновение замерли. Куда бежать? Где спасение? Тут же табун разделился. Одни – что были позади – попрыгали в воду и поплыли к противоположному берегу, а остальные жёлтым вихрем метнулись в степь.
Но ещё быстрее просвистели в воздухе острые копья. И каждое из них нашло себе жертву! Четыре сайгака упали в мягкую траву, забились в предсмертных судорогах. Их жалобные крики рассекли полуденную тишину.
Один из всадников, пожилой, с длинными седыми волосами, спрыгнул с коня, вынул из кожаных ножен острый, с широким лезвием нож.
– Не мешкайте, отроки! Перережьте жилы и выпустите лишнюю кровь, чтоб не испортила мяса. Да глядите – не повредить бы шкуры!
Отроки, у двоих из них уже пробивались рыжеватые бородки, тоже выхватили ножи и подбежали к своей добыче. Ловкие взмахи – и из надрезов на шеях струйками потекла ярко-красная кровь.
Охотники вытерли о траву ножи, стянули добычу в одно место. Старший наступил ногой на сайгака, поднял вверх тяжёлые узловатые руки. Седая грива волос шевелилась под лёгким дуновением ветерка. Из-под лохматых, седых бровей, резко выделявшихся на смуглом морщинистом лбу, в небо смотрели по-молодому лучистые глаза.
– О ясноликий Хорос-Световид[1], и ты, грозный Перун, слышите вы меня?.. Это я – старейшина рода росов, что из племени полян, богобоязный Тур, обращаюсь к вам… Благодарствую, боги, за то, что вложили в мои руки силу, а глазам дали зоркость! А ещё благодарствую за то, что послали под моё копьё и под копья моих сынов – Кия, Щека и Хорива – желанную добычу! Часть её по праву принадлежит вам, боги, и вы получите жертву, как только мы вернёмся домой…
Тур поклонился и вновь пристально посмотрел на синее безоблачное небо, где ослепительно светило солнце, и велел сыновьям собираться в обратный путь.
Братья переглянулись, и вперёд выступил Кий.
– Отче, добыча наша велика… Боги помогли нам, и мы, исполненные благодарности, можем возвращаться назад. Пожалуй, ни один ловец из нашего рода не сможет сегодня похвалиться таким успехом… Но согласись, отче, не только за мясом и шкурами вышли мы в степь! Хвала богам, есть у нас и кони, коровы, и овцы, и разной птицы в достатке! Забили бы овцу или быка – вот и имели б мясо… Нам хочется ещё порезвиться в степи, погонять зверя, пострелять из лука, размять застоявшихся скакунов. А заутра вернёмся домой, отче. Позволь!..
– Дозволь, отче, – вторили ему Щек и Хорив.
Старый Тур глянул на сынов. Тёплая волна подкатила к сердцу. Они стояли рядом, ожидая отцовского ответа. Три красавца – как три тугих молодых дуба! Такие похожие – и такие неодинаковые… Вот одесную[2] стоит Кий – старший. Надежда и гордость старейшины и всего рода. Как он похож на него, на своего отца в молодости! Высокий, стройный, широкоплечий. Загорелое румяное лицо. Открытый взгляд голубых, как небо, глаз, обычно тёплый и ласковый, но в гневе непреклонный и твёрдый как кремень. Над высоким чистым челом – тяжёлая грива русых волос… Сразу видно, из какого он рода. Ведь среди русов почти все белокурые и светлоглазые. Недаром говорят, что по-ромейски[3] слово «рус» или «рос» означает красный, рыжий, светлый. Может, потому и наша светловодная Рось так названа? И род наш тоже – русь!.. Но ни у кого нет таких белокурых кудрей, как у Кия. Это он от покойной матери – Билицы. Билочки, как ласково он некогда назвал свою, теперь покойную, жену… Сколько же Кию лет? Пожалуй, двадцать и ещё один год!.. Да-а, не мало. Женить пора! Да всё никак не выберет он себе девицы. Из-за забот по хозяйству, охоты да сражений всё некогда ему… Эх, как бежит время! И не заметил, как самому полсотни стукнуло. Ещё малость – да помирать пора. Мужчины редко доживают до такой старости. Разве что очень посчастливится… А так многие погибают ещё молодыми: на охоте, в битве, от хвори…
В середине стоит Щек. Он второй по возрасту. Ох уж этот Щек! Не парень, а огонь! Горячий, вспыльчивый, порою просто неистовый! Только затронь – так и вспыхнет гневом! Никому не уступит, даже отцу… Зато как способен к музыке, к песне: запоёт на Росе – на Днепре эхо отзовётся. Лучше его никто не сыграет на свирели иль на гуслях. Без него парни и девчата не раскладывают костров в ночь на Купалу, не водят хороводы, не пускают венки по реке… А сейчас он непривычно смирен! Покорно склонил красивую кучерявую голову, отливающую свежей бронзой, опустил долу глаза. Но ему, Туру, известно: и теперь в прикрытых длинными ресницами зрачках сына скачут, как искры, озорные огоньки…
Затем отец переводит взгляд на младшего. Хориву семнадцать лет. У него на щеках и подбородке пока ещё золотистый пушок. В припухших губах заметна детская наивность, а в глазах, таких синих, как весенние пролески, – непостижимое удивление, словно он впервые видит мир. Однако, несмотря на молодость, у него сильные и умелые руки: куёт железо, готовит из него серпы и ножи, наконечники для копий и стрел, тешет дерево, месит глину и лепит из неё горшки и миски. А во время поприщ[4] стрела из его лука летит на сотни шагов и там ещё имеет силу пронзить сыромятную шкуру быка…
Сыны…
Тур довольно прищурил глаза.
– А как же я один, отроки, четырёх сайгаков дотяну до дома?
Кий сдержанно ответил:
– Пешком, отче… У нас всего четыре коня. Положим на твоего Серого дичь и поведёшь его в поводу. Но ты на нас не сетуй. Может, и нам выпадет в охоте удача, и поутру мы тоже будем пешими добираться до нашего Каменного Острова.
– Нелегко, мне старому, тянуть на поводу коня, – пробурчал вроде бы сердито Тур, но тут же усмехнулся: – Да ладно. Оставайтесь! Но не зарывайтесь далеко, чтоб не попасть под стрелы гуннов!
– Благодарствуем, отче, и не тревожься за нас, – поклонились сыновья. – Не попадёмся им, кони у нас быстрые!
– Ну, собирайте меня в дорогу.
Братья стянули сыромятными ремнями ноги сайгаков и, связав их попарно, перекинули через спину коня. Щек подал в руки отцу повод, а Хорив – копьё, и Тур, не спеша, тронулся в путь.
Постояв на холме, пока отец не скрылся за ближайшим леском, братья сели на коней и поехали в противоположную сторону.
Перед ними раскинулась волнистая равнина. Среди яркой зелени трав то там то сям темнеют островки рощиц и перелесков. Вспугнутые фырканьем коней, из-под ног взлетают степные птицы. Порой выскочит из куста заяц и, прижав уши, бросается со всех ног наутёк, а то в зарослях кустарника мелькнёт рыжий хвост лисы. Вдали вихрем проносятся косяки тарпанов – диких лошадей.
Но вся эта живность не привлекала внимания охотников. И только когда далеко впереди вспорхнуло несколько стрепетов и с тяжёлым шумом полетело над землёй, братья сняли с плеч луки и выхватили из колчанов стрелы. Стрепет – грузная, но красивая птица – всегда заманчивая добыча. На него трудно охотиться: он умело прячется в густых травах и издали чувствует опасность. Но кому достанется такая добыча, тот вдоволь полакомится вкусным жареным мясом.
На горе, среди кустов и высокого бурьяна, Кий подал знак остановиться.
– Здесь гнездовья стрепетов…
В тот же миг фыркнул конь – и впереди взметнулась огромная птица. Ослепительно блеснули на солнце белые перья крыльев и такая же белая полоска вокруг тёмной шеи.
Дружно взметнулись луки – прошелестели три стрелы. Веером посыпались перья. Стрепет уронил голову и тяжёлым клубком упал вниз.
Хорив соскочил с коня, двумя руками поднял над головой добычу. Радостно засмеялся:
– Здорово! Моя стрела, братики! Я попал!
– Твоя, брат, – произнёс, спешиваясь, Кий и улыбнулся, видя, как радуется Хорив. – А моя и Щека, по воле богов, попали в чистое небо… Жаль стрел – не так-то их много у нас.
– Я сейчас их найду! – воскликнул Хорив, привязывая стрепета к седлу. – Они полетели вон за те кусты, к яру! Я мигом разыщу и принесу.
Он не мог скрыть радости от успеха, и ему хотелось хоть чем-то утешить расстроенных неудачей братьев. Передав повод своего коня Щеку, он побежал к корявым зарослям боярышника.
– Наш Хорив ещё сущий ребёнок, – раздумчиво произнёс Кий. – Надо беречь его, дорогой Щек, от порчи, злых духов и разной напасти!
– Да бережёт его Световид! – согласился Щек. – А мы его будем всячески опекать.
Хорив скрылся за кустами. Вскоре оттуда донёсся его приглушенный и взволнованный голос:
– Кий, Щек, скорее ко мне! Сюда, ко мне!
– О боги! Что там стряслось? – воскликнул встревоженно Кий. – Неужто своим разговором мы накликали на хлопца злые силы?
Старшие братья разом бросились вперёд. Обдирая кожу на руках о колючки, продрались сквозь заросли боярышника и шиповника к крутому обрыву. Здесь наткнулись на Хорива, который, пригнувшись, смотрел вниз.
– Ну, что там? Почто звал?
Хорив повернул к ним побледневшее лицо.
– Глядите – чужаки!
И он остриём копья указал в глубину яра.