Глава четвёртая. Побратимы

Из записей штабс-капитана Ярилова А. К.

г. Берлин, 20 апреля 1924 года

…узнал этот взгляд. Нет, мы не были знакомы – мы были похожи, как близнецы. Братья по несчастью, по больному выражению навсегда сухих глаз.

Пустой левый рукав пришпилен к ветхому мундиру баварских егерей, чёрный значок «за ранение» и ленточка Железного креста. Пока я подбирал немецкие слова, он вполне сносно заговорил по-русски. Год в лагере военнопленных под Ижорами и ещё год – в большевистском интернациональном батальоне, вместе с мадьярами и чехами. Говорит, была ещё рота китайцев. Абсолютные звери, способные содрать всю кожу с человека и оставить его при этом в живых. Разумеется, ненадолго.

Удивительно: мы с ним в двух жесточайших войнах сражались по разные стороны фронта. Но понимали друг друга гораздо лучше, чем наши цивильные соотечественники – нас.

Мы – дети войны. И её отцы. Наши души остались на дне снарядных воронок, гнить в бульоне из холерного дерьма и протухшей крови.

Я рассказывал о вековых дубах Галиции, толстые ветви которых ломались под гроздьями повешенных австрияками русинов. А он мне – о том, как выхаркиваешь кусками лёгкие после газовой атаки. И как он разочаровался в большевиках, потому что сплошь – евреи. И в Германии от них все беды.

Я сразу потерял интерес и слушал уже вполуха, в том числе и историю о некоем герое войны Хитлере, его судебном процессе и пятилетнем сроке за попытку бунта в Мюнхене. Сегодня у этого «спасителя оскорблённой нации» день рождения, тридцатипятилетие он встречает в Ландсбергской тюрьме… У собеседника странно загорелись глаза и начали проскакивать визгливые истерические нотки.

Я машинально кивал, а сам думал об отчаявшихся, униженных людях. Лишённых надежды на будущее, на достойную человека жизнь. О детях без молока в Баварии и голодающих в Поволжье, о расстрелянных в подвалах и умерших от «испанки».

Отец Василий категорически не принимал идею об искупительной роли страдания.

– Александр, голубчик, поймите, – говорил он, поглаживая аккуратную бороду, – сильным в вере страдание уже не нужно, а слабых тяжкие испытания могут отвратить не только от веры, но и вообще лишить человеческого облика.

Тогда я вспомнил, как в семнадцатом году пьяные матросики гонялись по всему Кронштадту за офицерами, как они насиловали уже убитых жён и разбивали младенцам головы о каменную стену арсенала. У морячков были гладкие сытые лица. Всю Великую войну они просидели на берегу, выйдя в море два раза за три года. И жрали при этом богатый флотский паёк – не чета той мороженой капусте, которой мы спасались зимой в окопах под Ригой.

Настрадались, болезные, чего уж там.

Отец Василий и его соратники были уверены, что на юдоль слёз Русь загнали монгольские баскаки; в кровавом конце моей страны виновны не большевики – они лишь орудие Истории, её финальные бесы. Достаточно упразднить иго, вычеркнуть Золотую Орду – и всё повернётся по-другому. Это – неимоверно трудная миссия, но в ней помогут тайные знания Играющих Временем – древнего Ордена, умеющего проникать в прошлое и менять его. Давным-давно всемогущая организация Защитников Времени «хроналексов» разгромила Орден, но какие-то записи сохранились в заброшенных монастырях Центральной Азии. Их искали Пржевальский и Семёнов, прозванный позже Тянь-Шанским. А повезло Рериху.

Однако следует быть осторожными – Защитники Времени бдительны и неистребимы.

Мне кажется: всё вокруг – плод бреда. Я теперь не всегда различаю, что со мной было на самом деле, а что привиделось в холерном бараке или после зубодробительной порции кокаина, которым меня угощал поэт-футурист Грицевец.

А может, меня уже давно нет. Я остался там, в Галиции, разорванный «чемоданом» из австрийского чудовища калибром двадцать восемь сантиметров. Давно съеденный червями, я пророс лопухом сквозь жирную карпатскую землю, меня слопала добродушная корова с лиловыми глазами.

И я сейчас лежу на пыльной дороге зелёной дымящейся лепёшкой, кокетливо подманивая мух и воробьишек.

А остальное – галлюцинация. Этот пьяный немец-калека, кричащий что-то про один народ и одного вождя; отец Василий со своей мечтой развернуть дышло истории; доктор Думкопф, одержимый желанием вылечить несчастного русского иммигранта с выгоревшей душой и скисшими мозгами.

И «хроналекс» с пылающими чёрным огнём глазами, сжимающий страшное оружие, сделанное из человеческой кости…

* * *

Хан, прищурившись, смотрел на наглого русича, слугу этого выскочки Тугорбека, и гадал: нет ли тут подвоха? Проигрыш Надира будет ударом и по самолюбию, и по уважению степной вольницы к Котяну.

Окинул взглядом мощный торс персиянина, успокоился. Вернулся на своё место под балдахином и махнул платком:

– Начинайте!

Толпа тянула подбородки, замерев от предвкушения невиданной схватки. Но… Ничего не происходило!

Русич чуть согнул ноги в коленях, однако не спешил бросаться на соперника. Пританцовывая, перебирал ногами, обходя по кругу перса, будто примеряясь – где у этой волосатой горы уязвимое место.

Надир вращался вокруг оси вслед за русичем. «Словно модель из класса астрономии: планета Земля и Луна вокруг неё бегает», – подумал Дмитрий и рассмеялся.

Персиянин вздрогнул и сделал шаг навстречу, вытянув короткие руки, – Ярилов легко увернулся от захвата, продолжая свой танец. Надир, распаляясь, начал гоняться по площадке за рыжим русичем, но каждый раз хватал пустой воздух под хохот зрителей.

Котян недовольно заметил:

– Если боишься – зачем было выходить на гилам? Не хочешь бороться – объявлю тебе поражение.

Дмитрий, наконец, позволил персу обхватить себя мохнатыми лапищами. Надир выпучил бычьи глаза, верёвками вздулись вены… Костяк русича затрещал так, что толпа ахнула. Боец Котяна рыкнул, приподнял наглеца – и бросил за пределы гилама.

Русич ловко извернулся в воздухе, надёжно приземлился на обе ноги – и замер на самой границе круга!

Зрители выдохнули – кто разочарованно, кто облегчённо. Вернувшийся от телеги с пивом Хорь закричал подбадривающе:

– Держись, десантник! Держи дыхалку!

Русич улыбнулся и приглашающе кивнул сопернику. Перс заревел и снова бросился на Дмитрия. Опять, пыхтя, схватился за пояс – на этот раз русич, напрягая сильные руки, не давал Надиру зафиксировать хват. Разъярённый соперник вцепился редкими зубами в плечо Дмитрия, прокусил кожу – потекла тёмная кровь.

Ярилов изумлённо посмотрел на хана, ожидая немедленной остановки схватки. Котян равнодушно заметил:

– Правила запрещают подножки и удары руками и ногами, а про зубы там ничего не сказано.

Дмитрий зло ухмыльнулся, откинул голову и врезал лбом в центр широкого, как блин, лица соперника. Ещё раз. И ещё.

Перс отпустил хват. Подвывая, схватился за проломленный нос, рухнул на колени.

Беснующиеся зрители заголосили. Котян вскочил, выбежал в круг, замахал руками:

– Нет! Не считается, так нельзя! Боритесь дальше.

В толпе раздались крики оскорблённых несправедливым решением, кто-то рванулся в сторону хана:

– Ты сам сказал, Котян, что нельзя бить ногами и руками, а про удар головой слова не было!

Котян скрылся под балдахином, его охранники начали древками копий загонять болельщиков обратно в толпу. Наконец, порядок был наведён. Перс продолжал стоять на коленях и выть, размазывая юшку по разбитому лицу.

Хан крикнул:

– Надир! Сражайся, сын осла и обезьяны! – и что-то добавил на фарси.

Персиянин с трудом поднялся. Вытянул руки и двинулся, пошатываясь, к Дмитрию. Кровь заливала ему глаза, мешая смотреть. Русич подождал, пока соперник подойдёт ближе, и спокойно повернулся боком, пропуская. Надир сделал последний шаг, переступил через верёвку и рухнул под ноги разъярённого хана.

Шум поднялся такой, что золотой конь всхрапнул от испуга и попятился, таща за собой висящих на поводе конюхов.

Котяну ничего не оставалось, как объявить победителем русича. Восхищённые зрители подбежали, хлопали по мокрой от пота спине, поздравляли – и в первых рядах Азамат, Хорь и франк. Счастливый Дмитрий подошёл к соловому жеребцу. Вытащил из кармана вялое прошлогоднее яблоко, протянул на дрожащей после схватки ладони.

Конь раздул розовые ноздри. Взял мягкими губами и захрустел, гремя уздечкой.

Ярилов гладил жеребца по шее, перебирал окровавленными пальцами золотую гриву и шептал:

– Кояш… Ты мой солнечный.

Гомон толпы за спиной разрезал крик рыцаря:

– Дмитрий, сзади!

Ярилов развернулся и успел разглядеть занесённое для удара серое остриё.

Сверкнул узкий клинок – Анри Де ля Тур рубанул по руке невысокого человека с горящими чёрными глазами. Кисть, сжимающая странное оружие, упала в грязь. Подоспевший Хорь ударил незнакомца засапожным ножом в поясницу. Чужеземец в сером плаще поражённо смотрел, как хлещет ярко-алая кровь из обрубка. Стражники схватили нападавшего, потащили прочь.

Дмитрий с удивлением поглядел на неглубокую царапину, пересёкшую татуировку на груди – атакующую кобру на фоне пылающего солнечного диска.

И потерял сознание.

* * *

Койки стояли в коридоре вдоль стен – палаты переполнены. Да и бесплатно в палату не положат.

Пахло хлоркой, гноем и бедой.

Димка Ярилов, студент первого курса, сидел на краешке серой простыни с больничным клеймом и смотрел на дедушку. Жёлтая кожа мятым пергаментом обтянула лицо, дыхание слабое и неровное, как огонёк тонкой церковной свечки на сквозняке.

– Ноги подбери! Расселся.

Мимо прокатилась колобком низкая толстая санитарка в неряшливом халате, неся в руках по облупленному судну. Моча плескалась через край и добавляла миазмов.

Дедушка заскулил и открыл глаза – непривычно мутные, сочащиеся болью. Прохрипел:

– Дмитрий, зачем ты здесь? Тебе надо в университет, на занятия.

Ярилов погладил по бессильной руке с исчезающими синими венами.

– Не волнуйся, дедушка, успею. Я договорился с врачом, привезут лекарства из Швейцарии. Только очень дорого. Но доктор – сама любезность, обещал всё устроить. Документы на продажу квартиры оформить, и нотариуса даже за свой счёт…

Дедушка приподнялся, заскрипел изменившимся, надтреснутым голосом:

– О господи! Дмитрий, ты лишился остатков разума? Зачем квартиру, ведь ничто уже… Где ты будешь жить?

– Не «ты», а «мы». Когда выздоровеешь, переедем в комнату в коммуналке, доктор помог.

Дедушка бессильно откинулся на тощую подушку в бурых пятнах:

– Истинно, неразумное дитя навредит себе больше, чем чума и война. Библиотека… Там, за энциклопедией Брокгауза, спрятана коричневая папка. С рисунком атакующей кобры на обложке. Дневники твоего прадеда, штабс-капитана Ярилова. Обязательно… Кхе-кхе-кхе…

Кашель бил высохшее тело, струйка крови скользнула на подбородок. Дмитрий рванулся на пост, но там никого не было, лишь надрывался телефон. Толстая санитарка подошла, переваливаясь уткой. Неожиданно нежно прошептала:

– Димушка, любимый, очнись.

* * *

– Родной мой, солнышко моё рыжее, очнись.

Пылинки плясали в ярком луче, проникшем через откинутый полог кибитки. От кошмы пахло полынью и конским потом.

Юлдуз нагнулась, звеня серёжками, поцеловала ароматными губами. Помогла приподняться, подала чашку с водой. Глотал жадно, струйки скользили по подбородку.

– Как ты нас всех напугал. Неделю в бреду! Слова странные говорил; «сессия, онкология». Хорошо, Котян лучшего шамана прислал. Ты уже охотился на Млечном Пути, еле вернули тебя.

– Кхе-кхе, – послышался деликатный кашель, а затем голос Анри, – можем ли мы войти, Дмитрий?

Юлдуз залилась румянцем, чмокнула русича в щёку и выскочила из палатки, едва увернувшись, чтобы не столкнуться с входящими.

– Ну что, очухался? – балагурил бродник. – Хватит уж валяться, ладно бы рана какая – а то тьфу, царапина. Персиянина заборол, а из-за такой малости раскис.

Азамат улыбался и согласно кивал.

– Не скажи, брат Хорь, – покачал головой рыцарь, – остриё явно было отравлено либо являлось колдовским оружием. Недаром же присланный ханом маг так старался эти дни, чтобы вернуть нашего друга с половины пути туда, откуда лишь Орфей сумел прийти назад, как утверждали древнегреческие язычники.

Франк развернул тряпицу и показал Ярилову странный дрот: косо заострённую кость длиной в локоть или меньше. Сквозь бурые пятна засохшей крови проглядывали незнакомые письмена.

– Осторожно! Не трогайте его руками, брат Дмитрий, от греха подальше. Сегодня разобью его в прах и сожгу на костре. Я слышал о подобном оружии, хотя и не верю этим сказкам. Якобы его в особых случаях применяют чародеи, известные как «Хранители Времени». Правда, в персидском манускрипте, который я читал, сказано, будто с помощью него выгоняют обратно пришельцев из чужих времён. Поистине, странные люди эти магометане. Накурятся гашиша и выдумывают бог знает что. Хотя в той рукописи сказано, что так называемые «Хранители Времени» существовали задолго до появления магометанского пророка, но лишь с помощью сарацинских халифов смогли стать действительно могущественными.

– Да! – подхватил Хорь. – Шаман тоже как сам не свой, нёс околесицу, что ты не принадлежишь нашему времени, и потому так трудно спасти тебя. Мол, если бы дрот не оцарапал только, а вонзился как следует – пропал бы совсем. Колдун точно грибов объелся, что из северных лесов тайно привозят.

Дмитрий внимательно посмотрел на товарищей. Вздохнул. Мало того что попал в суровые времена не по своей воле, так и здесь неизвестные враги за ним охотятся, как за чужаком. Подумал: «Без помощников всё равно не обойтись». Сел на кошму, пригласил жестом:

– Располагайтесь, друзья. У меня к вам очень серьёзный разговор. Скажи мне, Анри, твой знаменитый Орден Храма считает ли своей целью установление справедливости на земле?

– Очень верно сказано! – обрадовался тамплиер. – Конечно, я мог бы сейчас привести все заветы и правила, перечисленные в статьях нашего устава, коих пять сотен и более. Или назвать главную официальную миссию Ордена – защита паломников в пути и на Святой Земле. Но на самом деле некоторые из нас хотят добиться настоящей справедливости для всех людей, невзирая даже на веру и подданство. Вам, мои братья, я могу открыть тайну: мы стремимся, во-первых, установить мир и прекратить войны; во-вторых, создать единое для всех государство с общими законами без различия сословий, а лучше – упразднить сословия вовсе. Также наши учёные братья ищут философский камень, дабы сделать всех богатыми и бессмертными, и…

Хорь и Азамат слушали эту тираду раскрыв рты, и их глаза затягивало поволокой.

– Спасибо, Анри, я тебя понял, – перебил Дмитрий, – ты обязательно продолжишь свой увлекательный рассказ. В следующий раз. Сейчас, я боюсь, наши славные степняки могут заснуть и пропустят самое главное. Теперь скажи ты, Хорь. Ты за справедливость и счастье своих соотечественников, которые ещё не родились, но обязательно родятся в будущем? Хотел бы ты для них мирной, богатой и счастливой жизни?

Хорь распрямил широкие плечи и гордо сказал:

– Хоть вы и называете нас разбойниками, но нет более радеющих за справедливость людей, чем бродники!

– А ты что скажешь, Азамат?

Половец пожал плечами:

– Язык воина – не распущенные волосы гулящей девки, чтобы болтаться на ветру без всякого толку. Чего нужно делать, брат? Чем тебе помочь?

– Очень хорошо, – выдохнул Дмитрий с облегчением, – а теперь скажите: можете ли вы представить себе путешествие во времени? Чтобы жить в одном году и оказаться внезапно в другом?

Франк возбуждённо хлопнул ладонью по кошме и закричал:

– Брат Дмитрий, я не рассказал вам всего про персидский манускрипт! Там сказано про путников, играющих со временем, как…

– Да погоди ты, – перебил его Хорь, – сейчас опять начнёшь в дрёму вгонять своими заумными речами. Я так скажу – сам сколько раз по этому самому времени путешествовал. Бывало, напьёшься в понедельник – глядь, уже и четверг!

Дмитрий улыбнулся. Затем поднял руку, прося тишины:

– Так вот, братья. Я родился… то есть ещё не родился. Словом, через семьсот семьдесят лет в городе, которого ещё нет…

* * *

Бадр очнулся на куче прелой соломы, открыл глаза. Солнечные лучи пробивались сквозь щелястые доски сарая, напоминая о ранней весне.

Рука саднила, пульсировала болью. Ноги не слушались – видимо, удар ножом в поясницу повредил позвоночник. Бадр с трудом сел, развернул грязную тряпицу, которой был замотан обрубок. Кыпчаки оказались не столь уж дикими варварами и умели обращаться с подобными ранами – шаман Котяна по имени Сихер ловко наложил жгут и прижёг раскалённым железом остаток руки. Выглядел этот степной чародей очень странно, одетый в чудовищно грязный балахон с нашитыми на него мышиными скелетиками, птичьими крыльями и прочей дрянью.

Хроналекса разместили в сарае и приставили охрану. Кыпчакский волхв приходил каждый день, осматривал рану, смазывал её какой-то вонючей гадостью. Видимо, недостаточно вонючей – обрубок выглядел неважно, почернел и издавал неприятный запах.

Бадр дотянулся до треснувшего горшка, глотнул затхлой воды. Услышал неторопливые шаги, голос охранника. Проскрипел деревянный засов, открылась дверь – вошёл шаман. Как обычно, не поздоровался, молча схватил искалеченную руку, начал разглядывать. Бадр застонал:

– Полегче!

Сихер покачал головой, поцокал языком:

– Плохо. Желчь чёрного барана не помогла. Теперь помрёшь, пожалуй.

Сарацин скривился:

– Спасибо за добрые слова, кыпчак. Твои навыки лекаря так же далёки от мудрости великого врача Ибн-Сины, как этот сарай – от багдадского дворца.

Шаман сплюнул на земляной пол:

– Я не стал бы тратить и минуты своего времени, если бы не приказ хана. Он велел спасти тебя от смерти, нужен ты ему зачем-то. Но рана начала гнить, вряд ли протянешь ещё три дня. Умрёшь от антонова огня, воняя, как яма с требухой. А ходить точно никогда уже не сможешь. Пойду, скажу Котяну, что не получилось у меня.

– Подожди! – Бадр схватил шамана за балахон и тут же отдернул руку, уколовшись о какую-то косточку. – Вели кому-нибудь забрать из харчевни Юды мой палисандровый сундучок. Там есть нужные мне лекарства. А я за это награжу тебя серебром.

Шаман усмехнулся:

– А серебро лежит в том самом сундучке? Дурак ты, сарацин. Зачем мне отдавать его тебе, если я сам возьму и обещанную награду, да ещё и предмет из драгоценного дерева! Спасибо, пойду к жидовину. Желаю тебе поскорее потерять сознание, чтобы не очень мучиться перед смертью.

Сихер пошагал к двери. Бадр приподнялся, умоляя:

– Погоди, язычник! Я – хроналекс, Защитник Времени, и владею многими тайными знаниями. Я поделюсь ими с тобой, ты станешь самым сильным шаманом в Дешт-и-Кипчак!

Сихер хмыкнул, снова сплюнул себе под ноги. Хлопнула дверь.

Бадр откинулся на солому и застонал от бессильного отчаяния.

* * *

Друзья слушали Дмитрия внимательно, не перебивали. Наконец, он закончил долгий рассказ, жадно допил воду из чашки, смачивая уставшее горло.

Первым заговорил Азамат:

– Твои речи – как сказка, которую рассказывают малым детям. Но в мире происходит много загадочных вещей, а я привык верить человеку, с которым вместе сражался. Значит, эти монголы действительно очень сильны и захватят всю кыпчакскую степь? А что будет с моим народом?

– Твой народ исчезнет, друг. Кто-то бежит в чужие земли, кто-то покорится врагам и постепенно забудет своих предков и славную историю.

Половец нахмурился и замолчал. Слово взял Хорь:

– Я не понял, Дмитрий, про какую такую будущую русскую державу ты говорил? Нет такой державы. Есть черниговцы, киевляне, жители Галича – они лишь говорят на одном языке, но постоянно воюют друг с другом. Жгут города и церкви, убивают монахов. Вон, Азамат рассказывал, как его отец погулял в Киеве. Так не сами половцы это придумали! Их пригласил напасть на вашу столицу князь из русичей, а не мадьяр или лях. Сам князь говорил, когда иконы жгли: мол, в смоленской земле свои православные святые, и киевские небесные угодники им без надобности.

Дмитрий терпеливо ответил броднику:

– Были времена, когда Русь была единой, и будут такие времена. Но если не дать отпор пришельцам сейчас – лучшие воины погибнут, а потом, через несколько лет, враги вернутся с гораздо большим войском. Наши земли будут разорены. И твой народ тоже исчезнет в этом огне, Хорь. Никто не вспомнит о бродниках всего лишь через тридцать лет.

Ярилов решил, что ради доброго дела можно слегка исказить истину, и обратился к Анри:

– Теперь о вас, франк. Кочевники доберутся до Атлантики, пройдут с огнём и мечом всю Европу. Мы должны спасти свои народы от гибели, братья. Хотя бы попробовать. И первый шаг – это попытаться изменить исход будущей битвы на Калке.

Тамплиер покачал головой:

– Что могут сделать всего четыре бойца, даже такие доблестные, как вы, мои друзья?

– Мы должны уговорить Тугорбека наконец решиться и ехать к Мстиславу Киевскому, договариваться о союзе. А там я попробую убедить князя принимать верные решения. Для начала – не убивать монгольских посланников, тогда и несчастной битвы на Калке не произойдёт. Воины Чингисхана уйдут в свои степи и, возможно, больше не вернутся. А если всё же сражение состоится – его можно выиграть, если Мстислав Романович не даст воли младшим князьям, а будет руководить крепкой рукой. Пока я не знаю, как это сделать и почему вдруг киевский князь меня послушает. Но если ничего не предпринять, страшная беда станет неизбежной. Так что, друзья, идём к Тугорбеку вместе? Ты с нами, рыцарь? Ты ведь собирался в Киев по поручению магистра своего ордена?

Хорь рассмеялся, хлопнул себя по портам:

– Дмитрий же ничего не знает!

Анри кивнул:

– Да, наш друг многое пропустил, пока был в беспамятстве. Барон Тугорбек очень любезен и соблаговолил пригласить меня принять участие в посольстве к русскому дюку.

И только Азамат объяснил толком:

– Вернулся гонец, которого бек посылал к князю в Киев. Мстислав Романович ждёт нас. Вчера из Чатыйского куреня приехали вызванные багатуры. Мы готовы отправляться, и только твоя болезнь была препятствием.

– Так вы мне поможете? – скрывая волнение, спросил Дмитрий.

– Да куда ты без нас, найдёныш, – рассмеялся Хорь, – я же сразу сказал: блаженный ты, нездешний.

– Никогда благородный рыцарь не избегнет возможности поучаствовать в славном деле, – важно наклонил голову в знак согласия Анри, – тем более – в деле спасения человечества!

Азамат ничего не сказал. Закатал левый рукав кафтана, вытащил из-за пояса кинжал. Царапнул остриём по запястью – потекла тёмная, тягучая кровь.

– Точно! Кровные братья – навек! – крикнул Хорь и потянул из-за голенища засапожный нож.

Бритоголовый половецкий багатур, чёрноволосый французский тамплиер, светло-русый разбойник-бродник вскочили, помогли подняться на ноги рыжему русичу из будущего.

Их кровь, соединившись, единым ручейком пролилась в кыпчакскую землю.

Разрушая торжественность момента, в палатку просунул голову племянник бека и сказал:

– Тугорбек к себе зовёт. Пошли.

* * *

Бек обрадовался выздоровлению русича и велел всем собираться в путь, назначив выезд в Киев через три дня.

Дмитрий не узнал стойбища: оно увеличилось втрое, вокруг сновали незнакомые степняки. Тугорбек вызвал из куреня двух кошевых с полусотней всадников, чтобы посольство к Мстиславу Киевскому выглядело солиднее.

Русич подошёл к лошадям, разыскивая свою награду за поединок с персидским борцом. Золотого жеребца нигде не было видно, и сердце Дмитрия сжалось в недобром предчувствии. Харлей дыхнул Ярилову в лицо, ткнулся в плечо, намекая: мол, соскучился по тебе, хозяин, нет ли какого лакомства?

Дмитрий гладил мерина и оглядывался по сторонам: кого бы спросить? Это заметил знакомый конюх, подбежал, поклонился:

Загрузка...