Вересень 1381 года от Рождества Христова. Окрестности Ельца (будущий Ольшанский лес)
– Ату! Ату!
– Беги! Эге-ге-гей!!!
– Ату…
Крики загонщиков, следующих по лесу в сопровождении собак, да с рожками, трещотками и просто вопящих во весь голос, раздаются уже довольно близко – метров за двести, самое большое. Вторит им и особенно беспокоящий лесных жителей, свирепый лай «лоших» – самых крупных, «зверовых» лаек.
Загонщиков сегодня много – не меньше пяти десятков, следующих по лесу широкой цепью, по дуге. Вогнутым полукругом построилась и сотня стрелков, следующих навстречу загонщикам; в большинстве своем это или опытные охотники, или просто хорошие стрелки, готовые бить хоть зайца, хоть лося, хоть кабана или косулю! Мясо – оно и в Африке мясо, а осень есть лучшая пора для загонной охоты на лося…
В идеале, когда мы подберемся поближе, стрелки и загонщики образуют убийственное кольцо, замкнув которое, мы постараемся перебить как можно больше зверя. Жалко животных? Безусловно, жалко. Но еще жальче будет терять моих людей грядущей зимой – добытых с боем людей!
Тем более что среди освобожденных невольниц практически не осталось непраздных да незамужних баб – а беременным ведь нужно хорошо кушать…
Смешанный хвойно-лиственный, преимущественно сосновый лес просматривается неплохо, хотя в некоторых местах густые заросли подлеска приходится обходить. А в целом – в целом красота! День выдался на редкость теплый, погожий и солнечный, воздух наполнен сладко-пряным ароматом опавшей листвы, а лучи небесного светила, прорываясь сквозь кроны деревьев, словно бы ласкают кожу…
– Хорошо же, братцы?
Михаил, неожиданно мягко, едва слышно ступающий по ковру из опавшей листвы и хвои, лишь согласно кивнул, внимательно посматривая вокруг. Он цепко сжимает в руках охотничью рогатину с длинным, широким наконечником и коротким, но чрезвычайно толстым древком; за пояс гридя также заткнута пехотная секира с более широким, чем у чекана, лезвием. Хоть мы и на охоте, а Миша все одно меня стережет, как и подобает верному телохранителю – вдруг сохатый вылетит на нас, а мы с Алешкой оба промахнемся? Крупный лось вполне может и покалечить, если пойдет на прорыв, склонив навстречу массивные, острые на концах рога…
Еще хуже, если навстречу вылетят кабаны – например, вчера на охоте одного ушкуйника насмерть порвал раненый секач. Тоже была загонная охота; набрели наши добытчики на лог, густо заросший дубами, снизу доносилось характерное похрюкивание, ну и запах…
И вроде бы повольники все понимали и готовы были не только стрелять, но и колоть рогатинами, и секирами рубить. Но когда из чащи навстречу стрелкам вдруг вылетел вепрь сотни под две килограммов весом, да рванул на таран… Так охотники и растерялись. Две стрелы, угодившие в бока кабана, не остановили его разгона, а только обозлили животное… Как итог, замешкавшийся ушкуйник, попавший под удар клыков секача – острых, словно бритва! – остался лежать на земле с распоротым животом.
Оказывается, бывает и так – от болта генуэзского арбалетного ушел, и стрелу татарскую не поймал, и в сече с ордынцами уцелел, а тут простой кабан… Но простой не простой – а зверя недооценивать нельзя!
– Лепо, княже. Душа поет, какая красота!
Верен себе и Алексей, наложивший стрелу на тетиву и с явным азартом посматривающий по сторонам. Помимо лосей и косуль, на встречу с которыми мы рассчитываем прежде всего, буквально под ноги могут вылететь и зайцы – а с земли тяжело взлететь глухарь… Птицей мы никоим образом не брезгуем, скорее наоборот! Причем мой второй ближник, оказавшийся довольно метким лучником, уже успел добыть стрелой самца-глухаря; теперь только птичья голова и торчит из висящей за спиной дружинника сумы.
– Вот и я думаю, лепо…
– Вон он!
– Бей давай!
Слева послышался азартный вскрик – и я тотчас вскинул трофейный генуэзский арбалет к плечу, плотно утопив в него ложе приклада; оружие боевое, не охотничье, но против крупной дичи вполне подходит! Главное, что мне сподручнее целиться из него, нежели чем из лука – хотя мой предок и обладает кое-какими навыками лучника… Но когда арбалетная тетива уже взведена «козьей ногой», а болт уложен в направляющий желоб, остается лишь совместить плоскость древка болта и выемку «зацепного ореха», служащего мне целиком, с центром «мишени»… Ну, или вынести точку выстрела чуть вперед, с упреждением на движение цели – и все, остается лишь утопить спусковую скобу в ложе самострела!
И никакой особой отдачи, никакого рывка, присущего пороховому оружию…
Однако показавшийся в полусотне метров от нас слева крупный такой лось бежит столь резво, что прицелиться в стремительно мелькающего промеж деревьев сохатого не представляется возможным! Да, впрочем, оно и не нужно: в поднятую криком загонщиков дичь со всех сторон полетели стрелы ближних к ней лучников – и несколько раз раненный в упор лось даже не добежал до цепочки стрельцов… Отчаянно заревев от боли – и бьюсь об заклад, от осознания собственного конца! – благородное животное рухнуло наземь, где и было добито экономным и точным ударом рогатины…
– Прости.
Последнее слово сорвалось с моих губ в тот самый миг, когда животному был нанесен добивающий удар; от нахлынувшего вдруг чувства неправильности, бесчестности происходящего мне стало откровенно тошно. И наоборот, рвущегося на свободу в последнем забеге, отчаянно борющегося за жизнь сохатого мне стало откровенно жаль!
Какое-то убийство эта загонная охота…
– Княже, может, повернем? Казаки и без нас справятся.
Я обернулся к Алексею, необычно серьезно смотрящему мне в глаза – как кажется, верный друг очень точно уловил смену моего настроения. А я бы и рад согласиться с ним… Но нет, раз уж инициировал охоту, нужно идти до конца! С полным пониманием того, к чему приводят твои действия, твой выбор… В конце концов, если отбросить эмоции – в лосе от трехсот килограммов и до полутонны мяса, большая часть которого годна в употребление. Субпродукты типа печени, сердца и почек будут съедены сразу, запеченные на костре, – законная добыча охотников… Все остальное мы постараемся засолить и завялить в виде солонины, либо закоптить. Можно даже сухую вяленую колбасу сделать – зимой, предстоящей зимой все сгодится!
А все потому, что как-то уже опасно долго задерживаются хлебные обозы наших купцов. Вон, из Пронска и Рязани давно уже прибыло и зерно, и соль – но зерна явно недостаточно для зимнего пропитания собравшегося под моей рукой народа. А это и освобожденные нами невольники, и решившие задержаться ушкуйники, и перебравшиеся в княжество казаки… Увы, бедно заселенный край, имея все преимущества плодородного чернозема, на этот год еще не может прокормить новых подданных, воинов и поселенцев. Конечно, кое-какие излишки зерна у моих крестьян остались – так я их и забрал в виде подати. Но эти излишки так – на первое время…
Не меньше же половины планируемого для пропитания в зиму зерна должны были прислать вятские и новгородские купцы, закупив его в Суздальских да Владимирских землях. Местный край, а точнее Владимиро-Суздальское ополье является своеобразной житницей Северо-Восточной Руси – несмотря на то, что лесостепная зона Рязанского княжества более плодородна, она куда как хуже заселена. Плюс неплохие урожаи хлеба дает и занятое русичами верхнее Поволжье…
Так вот хлыновские купцы во главе с Путятой Михайловичем, спонсировавшие наш поход на Азак, должны были привести несколько караванов с зерном, на покупку которого ушла бы большая часть захваченной добычи. С учетом же мена на дорогие шелка и парчу и перепродажу их европейским торговым гостям через Новгород, наши купцы покрыли бы затраты и на поход, и на покупку хлеба, и еще бы в плюсе остались! С пронскими же и рязанскими-то купчишками мы рассчитывались полновесным серебром…
Но нет наших караванов с зерном, нет – хотя уже должны были прибыть! И мыслю я, что не обошлось здесь без князя Дмитрия Константиновича – ведь именно в его владениях должны были закупиться половиной хлеба, и его же землями вести судовые караваны и обозы со стратегическим для княжества товаром. А если вспомнить, что Путята как раз и был доверенным человеком Дмитрия Суздальского, так и вовсе страшно становится… Конечно, купцам невыгодно меня кидать – ведь нужно же им как-то отбить деньги, потраченные на спонсирование похода! Но тесть Донского вполне мог вставить им палки в колеса…
Может, я просто ошибаюсь, и хлеб еще придет. Но рисковать не стал – и, приготовив запас трофейных восточных специй (что также очень высоко ценятся европейцами) и купленную у местных купцов соль, приказал организовать загонные охоты в окрестностях града… С простой целью заготовить как можно больше мяса на зиму.
Хорошо хоть оставшиеся в княжестве повольники оказались вполне вменяемы, а вожди их обладают стратегическим мышлением – потому сбор серебра на уже купленное зерно мы организовали без особых сложностей. Ну а специи, что уже идут на заготовку мяса, я попросил себе в виде доли добычи, что причиталась Усу… И к слову, ушкуйники высоко оценили передачу моих пряностей на заготовку мяса.
Так что пусть уж лучше умрет лось, добытый на охоте, – чем кто-то из моих воев или заселивших Елец невольников и невольниц, вызволенных нами из Таны. Да и практически все казаки, ходившие со мной в поход, решились отправиться на север вместе с большей частью своих семей! Испугались они мести татар за Азак – на что я и рассчитывал… Донцы, правда, захватили собственные припасы и какой-никакой скот – но за время перехода до Ельца припасы уж подъели, а от скота оставили только дающих молоко овец и коз да лучших несушек из птицы.
– Нет, идем вперед.
Да, причины проводить именно загонные охоты у меня веские – так что есть чем и совесть успокоить. Но чтобы я когда-нибудь еще охотился не для добычи мяса в пропитание моим людям, а участвовал в охоте ради азарта?! Ну уж дудки!
Стоит ли говорить о том, что все приподнято-бодрое настроение в одночасье улетучилось?
…Мы прошли еще полсотни шагов, вплотную приблизившись к густым зарослям лещины – лесного ореха, прародителя фундука. За это время на цепь охотников успело выскочить небольшое семейство лосей из трех животных. И судя по отсутствию рогов у самого крупного лося и небольшим рогам у прочих зверушек, это была матка с парой относительно молодых телят, может, трехлеток… Все они выбежали на лучников сильно левее нас – зато Алексей вновь отличился меткостью, догнав стрелой крупного зайца-беляка, выскочившего буквально из-под наших ног! Хоронился, значит, в укрытии в невысоких кустах – да как мы приблизились, спугнули… Сменить шубку на белую заяц, конечно, еще не успел – но это именно беляк; в отличие от русаков, беляки предпочитают для жизни именно лес…
Заприметив кусты лещины, я поспешно двинулся к зарослям, опустив арбалет – насколько мне не изменяет память, лесной орех по калорийности перебивает и мясо, и рыбу, и всякую там молочку. Набью заплечную суму орехом – считай, неплохо так поохотился! И самому убивать никого не придется…
Но стоило мне приблизиться к кустарнику, внутри его почудилось какое-то смутное движение… Его уловил и Алексей, азартно воскликнув:
– Еще глухарь!
И прежде чем я успел хоть что-то сообразить, справа тонко пропела тетива, отправив в полет коротко свистнувшую стрелу… И тотчас внутри зарослей лещины вдруг раздался оглушающий, утробный рев – и навстречу нам, напролом сквозь кустарник, ломанулось что-то свирепое и огромное!
– Медведь!!!
Михаил встревоженно, даже испуганно закричал по левую от меня руку – в то время как справа свистнула еще одна стрела. Недолго думая, на одних рефлексах я вскинул арбалет – и практически не целясь, отправил болт в зверя, рвущегося ко мне!
– Беги, княже!!!
Отчаянный крик Михаила ударил по ушам, – но, увидев разъяренного и кажущегося огромным, свирепо оскалившегося медведя, я замер соляным столбом, не в силах пошевелиться! Мой болт угодил рядом с головой зверюги, в плечевой бугор – а одна из стрел Алексея поразила толстый бок; куда ушла вторая, я так и не понял… Лишь успел только уловить смерть на клыках уже прорвавшегося сквозь кустарник «хозяина». Да почуять, как дрожит земля во время его разбега…
– Н-н-на-а-а!!!
Налетевший слева Михаил с силой вогнал наконечник рогатины в грудину медведя, не дав ему свалить меня наземь! Но раненое животное рванулось с такой силой, что вырвало копье из рук гридя-богатыря – а следом в дружинного полетел удар когтистой лапы! Ближник чудом успел отскочить назад, избежав встречи с медвежьими когтями – а в левый бок зверя ударила еще одна стрела… Не причинив, впрочем, тому значимого вреда. Нет, теперь «лесной хозяин» рванулся на Михаила, расценив его как самого опасного противника – и полностью проигнорировав свалившую бы человека стрелу!
В тот же миг на меня душно пахнуло острым звериным духом – медведь оказался всего в паре шагов слева…
– Да сдохни ты!!!
Только осознав, что друга сейчас банально задерут, я вышел из ступора и начал действовать, бросив наземь бесполезный теперь арбалет. А после уже сам рванулся к животному, выхватив из поясных ножен ловчий нож с широким лезвием – и с силой вогнал клинок в подставленную зверем бочину.
Вогнал по самую рукоять!
Вот только длины охотничьего ножа оказалось совершенно недостаточно… Уже в следующий миг мои ноги оторвались от земли – и я, отброшенный рывком медведя, просто снесшего меня на развороте огромной туши, полетел в орешник!
– Твою же ж…
Приземление вышло не очень «мягким» – обломанные моим же телом ветки лещины подрали кожу на руках, а от столкновения с лесным гигантом буквально выбило дух… Ещё и раненое ушкуйником плечо вдруг рвануло болью!
Ну, да и шут с ними, болью и царапинами – что с медведем?!
А «хозяин» снова рванулся ко мне – но тут же правый бок его поразила стрела, выпущенная отскочившим в сторону Алексеем! Очередное ранение заставило загнанное животное вновь сменить цель: медведь развернулся в сторону лучника, а я обратил внимание, что на густую шерсть из раны, оставленной рогатиной, густо стекает кровь…
Теперь уже обмер Алексей, пытаясь трясущимися руками наложить на тетиву очередную стрелу – понимая, впрочем, что не успевает… Но медведя опередил Михаил, подскочивший к «хозяину» справа-сзади – и на ребра взревевшего от жуткой боли зверя рухнула секира!
Гридь ударил со страшной силой, с отчаянием заглянувшего в лицо смерти – так, что боек топора целиком погрузился в плоть животного, бросив «хозяина леса» наземь…
Секунду спустя очередная стрела Алексея ударила в открывшееся горло медведя, буквально под самую его челюсть – наконец-то оборвав мучения животного.
– Господи, спаси и сохрани!
Возглас сам собой сорвался с губ, как только я вновь обрел способность говорить. Шок от пережитого? Безусловно. Но удивительно, отчего в момент наивысшей опасности многие из нас, не особо и крепко верующие, обращаются к Богу с мольбой о помощи – позабыв обо всех своих сомнениях, неверии или предвзятости к церкви. Нет, просто с губ сама собой срывается такая короткая, простая молитва – «спаси и сохрани»…
Я попытался встать, только сейчас осознав, что тело бьет крупной дрожью. Трясутся руки и у Алексея – не иначе как от этой самой тряски столь точно попавшего последней стрелой! И только Михаил, как кажется, сохранил самообладание, с видимым сожалением сев на корточки перед медведем и вымолвив короткое:
– Прости.
Ну, ровно как сам я совсем недавно, после гибели первого сохатого…
– Княже!
– К князю!
– Медведь на князя напал!!!
Тревожные возгласы спешащих нам на помощь охотников раздаются со всех сторон. Впрочем, в момент короткой, стремительной схватки с «хозяином леса» помочь они все одно не могли – мы с ближниками загородили зверюгу собственными телами, и достать его стрелами было невозможно. Ну, а пара ловчих с рогатинами просто не поспели на помощь – смертельная схватка, показавшаяся мне настоящим боем, длилась на деле всего несколько секунд.
– Все хорошо! Продолжаем охоту, никто не пострадал! По сторонам лучше смотрите – еще ведь звери могут выйти на загон!
Отвадив сломавших было строй стрельцов, я подошел к Михаилу, легонько коснувшись плеча ближника:
– Брат, проси теперь чего хочешь – коли бы не ты, так хозяин точно бы задрал нас с Лешкой…
Гридь ответил мгновенно, без раздумий:
– Да все у меня есть, княже… А чего нет, так добуду на твоей службе. И потом – ты ведь сам, Федор Иванович, выручал меня в сече.
После недолгих раздумий я с легким вздохом отметил:
– Мне даже на Куликах так страшно не было… Ну думай, не тебе, так родным – любая помощь… Но как же тихо он сидел в лещине! Ведь ни звуком себя не выдал, только пошевелился – и то лишь когда мы вплотную подошли!
Алексей молча подошел к нам – и также молча плюхнулся на пятую точку, во все глаза рассматривая добычу. Добычу, едва не стоившую всем троим жизни… Короткое мгновение тишины прервал Михаил, заговорив негромко, рассудительно:
– А взрослый хозяин никогда к человеку сам не выйдет, летом можно в пяти шагах мимо него пройти – и не услышать, и не узнать, что мишка притаился… Медведь же зверь умный, на человека просто так никогда не нападет – разве что матка, когда детенышей своих сторожит. Тогда да, тогда пиши пропало, если приблизишься к ее малышам… Ну и шатун зимний – кто его поднимет, кто его потревожит, тому несдобровать. Да и после – в зимнем лесу еды мало, разве что лося добыть. А зимой это тяжко… Потому-то поднятый из берлоги шатун столь опасен – на человека миша охотится, потому как ничего иного добыть уже не может… Зато летом, весной и осенью ему иной пищи хватает – вон и лещина его привлекла. А что? Спелый орех – он вкусный, сытный… Да и лоси рядом были. На вересень у них гон начинается, самцы теряют осторожность – вот хозяин и пытается сохатого добыть…
– А я слышал, что некоторые ловчие медведя в одиночку добывают – да теперь ни за что в это не поверю! Он же четыре стрелы поймал – даже не замедлился!
В голосе Алексея слышится возмущение – и одновременно с тем откровенный восторг перед медвежьей мощью. Да, на второго моего ближника схватка с «хозяином леса» также произвела неизгладимое впечатление… Но Михаил отрицательно мотнул головой:
– Умеючи, зная повадки миши, можно добыть и в одиночку. Если в себе очень уверен – и до одури смел… Обычно охотник добывает его летом, притаившись в засаде у бортей медовых или малинника – да с подветренной стороны, чтобы хозяин раньше времени его не почуял. А как медведь появился да поближе подошел, охотник к нему и выходит; миша при виде человека, прежде чем нападать, встает на задние лапы – себя показывает, какой большой, да пугает! Он и сегодня принялся бы нас пугать, не рань его Алексей…
Коротко, с легким осуждением посмотрев на потупившегося от стыда лучника, Михаил продолжил:
– Ежели человек уйдет подобру-поздорову, хозяин его отпустит… Но то простой человек. А вот ловчий, зная, что миша на задние лапы встает, да сразу не нападает, в этот миг рогатиной-то его и бьет! Особо меткий сразу в горло – ну ровно как ты стрелой… А кто в грудину или живот – да после упирает конец рогатины в землю. А как хозяин на ней повиснет, пытаясь до ловчего добраться, тот добивает зверя секирой…
Немного помолчав, Михаил добавил:
– Да только недюжинная храбрость нужна и везение, чтобы добыть медведя в одиночку.
– Святая правда!
Алексей ответил эмоциональным возгласом, – а я, посмотрев на добычу уже несколько иным, оценивающим взглядом, негромко так осведомился:
– Сколько же в нем пудов-то будет, а?
Михаил столько же негромко ответил:
– Да уж не меньше пятнадцати.
Ага… То есть четверть тонны живого веса. Уберем кости, шкуры, потроха… Все одно под центнер чистого мяса, годного в еду! Слышал я, что у медведя-то мясо чуть даже сладковатое и вполне съедобное – а там и жиру можно натопить поболе… Его можно и в еду, и как лекарство использовать – двойная польза.
Добрая добыча!
И угрызений совести никаких – тут было не убийство, а настоящий бой. Втроем только и сдюжили…