Соня сидела на кожаном красном диванчике, поджав ноги и рассматривала гостиную Вероники: две одинаковые массивные люстры из хрусталя украшали высокий потолок. На светлых стенах портреты знаменитых женщин: Мерлин Монро, Мадонны, Эдит Пиаф, принцессы Дианы. Под ногами мягкий ковер, возле диванов мраморные столики с позолоченными ножками и роскошные старинные банкетки. На столе вазы со свежими цветами, справа кухня и небольшой бар.
Соня подумала, что если у Григория Саныча сделать такой же современный ремонт, то его квартира будет не хуже, а может, даже и лучше: у деда Гриши из гостиной был выход на шикарный балкон с коваными перилами, а у Вероники всего одно окно.
Пока Соня осматривалась, подруга пыталась приготовить им коктейли. Поначалу выходило неуклюже, но она все же справилась, разлила по бокалам, одну ножку фужера просунула между пальцев загипсованной руки, в другую руку взяла второй бокал и поднесла его гостье.
– Как твоя боевая подруга? – спросила Соня и приподняла руку, демонстрируя, что ее – в порядке.
Вероника отзеркалила подругу и понюхала коктейль.
– Перекличка закончена! – громко рассмеялась Вероника. – На первый-второй рассчитываться не будем. Ты готова меня выслушать по поводу Максима?
– Готова. Я всю ночь думала о нашем разговоре. – Соня сделала глоток и скривилась: – Кислятина!
– Да, зато почти без калорий, – Вероника махнула рукой, мол, не отвлекай меня, и продолжила: – Я хочу, чтобы ты сейчас поняла одно. Даже если у нас не получится, ты не должна расстраиваться. Потому что жизнь твоя, как я поняла, давно летит под откос, и пора уже остановить этот обоз, тебе не кажется?
– Полностью с тобой согласна, – кивнула Соня, – слушаю тебя внимательно.
– Похвастаюсь. Такой опыт у меня не впервой. Было у меня три пациентки. К двум из них муж вернулся. К третьей – нет. Но не потому, что мы не справились, а потому, что он ей уже стал не нужен. Она научилась жить без него и нашла себе нового мужика. Достойного, кстати.
– Я готова! – как-то неуверенно произнесла Соня.
– А почему таким потухшим голосом? – не поняла Вероника и присела на диван.
– Просто не верится, что что-то получится. Ты даже не представляешь себе, сколько всего я пробовала и делала! – Соня закрыла лицо здоровой рукой.
– В стену можно долбиться головой, а можно кувалдой. Как думаешь, чем лучше?
Соня подняла на подругу глаза, в надежде, что она хотя бы похвалит ее, что она не сидела сложа руки, а действовала, но Вероника была неумолима:
– Да! И все эти двадцать лет ты билась головой. Может, хватит? Пора угомониться, осмотреться и подойти с другой стороны.
– Взять кувалду?
– Зачем вообще что-то долбить? Ты же не дятел! Возможно, у этих стен есть двери, куда можно спокойно зайти.
– Конечно, есть! С огромным замком, а ключ в яйце, яйцо в утке, утка в зайце, заяц у его мамы в сердце, и поэтому Кощей жив-здоров и пьет мою кровь…
– Кощеем ты его мать называешь? – поинтересовалась подруга.
– Да это я так, образно… давай, не томи, начинай.
Вероника сделала еще один глоток из бокала.
– Это моя собственная методика. Я ее несколько раз на себе испытывала – работает. И объяснения, почему она работает, у меня тоже есть, я позже расскажу тебе про все стадии, как у мужчины зарождается любовь к женщине.
Соня понимающе кивнула, и Вероника продолжила:
– Итак! Ты должна ему семь раз отказать.
Соня разочарованно усмехнулась.
– Что такое? – не поняла Вероника. – Что это за сомнения?
– Семь раз? Ник, ты серьезно? Он после первого не появится…
– Мы делаем, что я говорю, или ты продолжаешь жить как жила?
– Делаем! – уверенно сказала Соня.
– Отлично! Тогда слушай меня внимательно! – Вероника подняла указательный палец вверх. – Пока ты семь раз ему отказываешь, ты параллельно учишься любить себя. Потому что если ты себе не нравишься, то ты никому не нужна: ни маме, ни сестре своей, ни Максу.
Вероника стала рассказывать о самооценке. И слова были правильные, Соня понимала это, но как переделать себя, она даже близко не представляла.
Она давно свыклась, что нравиться она должна Максиму, именно под его вкус она всегда подстраивалась. Он без ума от блондинок? Не беда, что она брюнетка, пару часов в парикмахерской – и светлые кудри «украшают» ее глупенькую голову. Косметика и яркий макияж – она всегда была при параде, и так старалась!
– А знаешь, почему твой Максик даже не замечал твои потуги? – скривилась Вероника. – Да потому что, во-первых, ты не уверенна в себе! Даже в короткой юбке ты вечно оглядываешься, одергиваешь подол, поправляешь волосы и смотришь испуганно и даже как-то затравленно. Во-вторых, ты вечно ему потакаешь и во всем соглашаешься…
Соня перебила ее:
– Я умная женщина! Мудрая!
– Хуюдрая! Никогда в жизни мужчина не будет уважать женщину, которая не имеет своего мнения и прогибается по любому поводу. Кому нужна бесхребетная баба без характера? Ты же не высказываешь своих предпочтений и не проявляешь себя, ты тупо ему подчиняешься. Мудрая она… рабыня, вот ты кто!
– Ладно, все, сдаюсь.
– Подойди к зеркалу, – приказала Вероника.
Софья послушно встала и подошла к огромному, во весь рост зеркалу в раме из серого мрамора. Выглядела она сегодня ужасно, и не из-за гипса на руке, а потому что устала. Ночью в больнице так и не удалось нормально поспать, то нянечки по сто раз заходили в палату, то в коридоре кто-то громко кашлял и шаркал ногами. Все, чего девушке хотелось сейчас – добраться до дома, нырнуть в свою постель и не просыпаться до утра. Эти мечты были прерваны Вероникой:
– Теперь честно отвечай на мои вопросы, только честно, договорились?
Соня кивнула.
– Как тебе то гнездо, что у тебя на голове?
Соня посмотрела на свое отражение, как будто видела впервые, и призналась:
– Ужасно. Я давно хочу вернуть себе мой темный цвет. Только чтобы они не кучерявые были, а выпрямить.
– Угу, как у всех этих уточек надувных, да? И губы варениками тоже нравятся?
– Нет. Надувные губы ужасны.
– Хоть тут вкус не хромает! Дальше идем. Фигура?
– Конечно, нет!
– А почему ничего не делаешь?
– Пробовала. Ничего не получается. Срываюсь.
– Придется постараться. Ты должна себе нравиться. Не Максу. А себе. У тебя пять килограммов лишних.
– Макс говорит, что десять…
– Так… не беси меня… сильно он разбирается, у него скорей всего уже давно пивное пузо торчит.
– Ничего у него не торчит, – возразила Соня, – он каждый день спортом занимается.
– Вот и ты займешься. Я как раз купила годовой абонемент в спорт-клуб Романов, и у меня есть месяц бесплатного посещения для друга. Будешь ходить каждый день и отчеты мне посылать.
– С гипсом? – округлила глаза Соня.
Вероника посмотрела на ее руку, как будто впервые увидела на ней гипс, потом перевела взгляд на свою.
– Да… что-то я забыла про это… ладно, тогда пока только строгая диета: сто граммов отварной куриной грудки и салат из капусты с огурцом. Питаться этим только когда понимаешь, что умираешь с голоду. Так целый месяц. Итог – минус десять кило. Проверено лично мной.
– Попробую…
– Действовать, а не пробовать надо. Сегодня ты уже не успеешь, тебе отдохнуть после больницы надо, но завтра ты красишься в свой натуральный цвет. Хочешь выпрямить волосы – на здоровье. Ну и самое главное. Когда Макс приходит к тебе в квартиру – ты просишь его уйти. Говоришь, что поняла, что вам не по пути.
– Вообще-то это его квартира.
– Какая разница? Он же не выгонит тебя? Потому что ты его женщина, пусть не жена, но мать его сына.
– А если выгонит?
– Тогда полный трындец.
– Кому? Мне?
– Всем вам. Если мужик может выгнать мать его ребенка на улицу, то зачем нам такой мужик?
Софья опустила глаза и стала отколупывать лак на ногтях.
– Ладно, будем решать проблемы по мере их поступления. Готова идти домой?
– Да.
– В силах уверена?
– Да!
– Вот это настрой. Молодец. Вперед!
Соня вышла из подъезда и огляделась. Какой же замечательный район Хамовники – самый центр города. Соня обожала Москву. Ей, как человеку искусства, было сложно ходить и смотреть под ноги. Она вечно задирала голову и рассматривала здания. И сейчас она вышла и с замиранием посмотрела на дом, в котором жила подруга: старинный, ухоженный, окруженный красивыми, спорящими друг с другом по броскости домами. И совсем недалеко от Арбата.
Давно она тут не была!
Соня начала подрабатывать любимым ремеслом в шестом классе.
Как-то в художественной школе ей задали написать церковь в старом городе. Неподалеку от школы находился прекрасный Хохловский переулок, где частенько с мольбертами пропадали будущие художники. Очень характерный переулок с перепадами высот: не прямой, а постоянно изгибается, и тот, кто идет по нему первый или даже второй и третий раз, быстро теряет ориентацию.
Соне приглянулась Троицкая церковь, стоящая на изгибе этого переулка – кирпичный храм с богатым резным белокаменным декором, с ярусной композицией – яркий образец стиля «московского барокко».
Склонив голову набок, Соня принялась задумчиво водить кисточкой по холсту и даже не заметила, как позади нее остановился мужчина. Почти закончив картину, она потянулась и, краем глаза заметив его, отметила немного неопрятный костюм в серую елочку в пятнах от желтой гуаши и стоптанные туфли. Глубоко вздохнув, она открыла рот, чтобы попросить его не стоять за ее спиной, как обернулась и замерла. Перед ней был дедушка. Забавный и сразу понятно, что добрый – его карие глаза уже улыбались ей, а смешной белый чуб, высунувшийся из-за нелепой соломенной панамки, напомнил любимого домовенка Кузю.
Указав на ее пейзаж длинным, похожим на сосиску, указательным пальцем, он сказал:
– Умница! Как здорово тебе удалось передать цвет храма!
Соня немного смутилась:
– Правда? А мне показалось, что слишком ярко. Он же розовый, а у меня чуть ли не оранжевый.
– На самом деле он был красным. Построили его еще в семнадцатом веке. А вот эту колокольню намного позже. Обрати внимание на граненый барабан. Это характерная деталь церковной архитектуры тех лет.
Художника звали Григорий Александрович, на вид ему было около шестидесяти: невысокого роста, густая, полностью седая шевелюра и борода, нос картошкой, его лицо всегда украшала улыбка.
Они разговорились, и Соня призналась, что мечтает поступить в Строгановку, рассказала, что любит писать портреты и цветы.
Григорий Саныч предложил девочке попробовать свои силы и заработать пару копеек.
– Приходи на Старый Арбат в субботу. Посмотрим, на что ты годна.
И в ту же субботу всего за несколько минут он нашел ей клиента, а еще за полчаса Соня заработала свои первые деньги.
Радости не было предела! Григорий Саныч предложил девочке приезжать сюда на выходные и обещал помочь с заказами.
Это было прекрасное время, Соня вспоминает о нем с теплотой. Дед Григорий, как его называли все на Арбате, научил ее с построением объема, с пропорциями, с расстановкой света и тени. Потом предложил попробовать свои силы в карикатуре и когда у нее с первого раза получилось, восхитился и, не сдержавшись, сказал:
– Ты, девочка моя, талантище!
Он стал лучшим учителем Сони, научил ее смотреть и оценивать карикатуру так, чтобы это было остроумно.
– Остро и умно, понимаешь? Если этого нет, то это просто рисунок!
Дед Григорий рассказал ей о первом профессиональном карикатуристе и об истории этого жанра. Да и потом, столько уроков ей преподнес, не счесть!
Жил Григорий Саныч на Лубянке. Первый раз Соня попала в его квартиру, когда была в десятом классе. Он тогда заболел и неделю не появлялся на Арбате. Все знакомые художники всполошились и послали Соню проведать деда, написав на листочке его адрес.
Дед Гриша жил в огромной четырехкомнатной квартире в Лучникове переулке с видом на Георгиевскую церковь.
Когда-то Григорий Саныч имел жену и двух сыновей. Но сыновья погибли в один день при трагических обстоятельствах, о которых он не хотел распространяться, а жена умерла, едва ей исполнилось сорок один. С тех пор дед Гриша жил один.
Уже чуть позже Соня узнала, что его родители поселились в этом доме в конце пятидесятых. Туда заселяли только высокооплачиваемых чиновников, у которых были машины с собственным шофером. Однажды дед Гриша даже проговорился, что когда-то у него было все, только ничего этого ему не надо было.
Соня вспомнила про Григория Саныча и обещала себе сегодня же позвонить и узнать, как он поживает. Последний раз они виделись неделю назад, Соня приехала к нему, и пока он осматривал ее новые работы, сварила кастрюлю борща и пожарила котлет.
– Ты опять хозяйничаешь на моей кухне? – недовольно пробурчал дед.
– Знаю я вас, будете ходить голодным целый день!
Дед Григорий отмахнулся и как-то серьезно посмотрел на девушку:
– Я сказать тебе хочу… там, где портрет Гоголя, сзади для тебя кое-что есть.
Соня отошла от плиты и угрюмо посмотрела на деда:
– Что там?
– Неважно. Просто все твое. Знай это.
– Ох, что-то мне совсем не нравится этот разговор! Опять купили кого-то?
Григорий Александрович сильно экономил на себе, питался чем попало, одевался тоже неважно – все его вещи были старыми, протертыми, заштопанными. Соня поначалу боролась с этим, покупала ему новую одежду: брюки, рубашки, сапоги даже один раз рискнула купить. Да только дед дал понять, что ничего носить не станет, и заругал. Пришлось все сдать обратно. Слишком самостоятельным был дед и ни в чьей помощи не нуждался. Соня радовалась, как ребенок, когда он принял от нее теплый вязаный свитер в подарок на день рождения. И потом носил его не снимая. Все заработанные деньги, а платили ему немало, он тратил на картины известных художников. Коллекционировал. Иногда подзывал Соню и рассказывал, указывая на пейзаж:
– Это Филиппов, ученик Васнецова. Вот уж повезло, так повезло! Почти даром купил!
Даром – это за две-три тысячи долларов. Это Соня потом случайно узнавала цены. Получалось, что дед Гриша копил деньги, отказывая себе в нормальное еде, и покупал картины.
У каждого свои странности, и осуждать человека Соня не имела никакого права, поэтому относилась к этому спокойно: он взрослый, мудрый человек, пусть делает что хочет и живет как считает нужным.
У деда Гриши и у Сони был их личный агент, который работал в картинной галерее и постоянно снабжал своих подопечных заказами. В основном, это были портреты, которые Соня срисовывала с фотографии, или репродукции картин известных художников, которые они с дедом писали на пару.
Например, известную «Мону Лизу» Соня написала раз двадцать, а «Рождение Венеры» дед Гриша уже мог по памяти воспроизвести.
Соня дошла до Кропоткинской и решила добраться до дома на метро. Она жила возле «Сокола», и район свой тоже любила, но, конечно, с центром его было не сравнить.
Максим вместе с мамой и братом всю жизнь прожили на Масловке, неподалеку от знаменитого архитектурного комплекса в виде огромного «Корабля искусств», или как его все называют «Городок художников».
Ариадна Адамовна очень гордилась районом, в котором жила, и всем постоянно говорила:
– Самый лучший в Москве. До Тверской три шага, только наша улица тихая и безлюдная, а уж сколько художников тут выросло!
Школа, в которую ходили и Максим, и Соня, и Вероника, находилась там же, хотя Соня с мамой и сестрой жили в районе метро «Аэропорт».