Вюнсдорф (Федеративная Германия, земля Бранденбург), 17 декабря 1992 года.
Инженерный отдел штаба Западной Группы войск
– Товарищ полковник, у нас проблемы. – Вошедший в кабинет заместителя начальника инженерных войск ЗГВ майор Звягинцев был непривычно бледен и нервно возбуждён – что было для него крайне нехарактерно. Обычно майор, несмотря на весь творящийся последние три года в бывшей Восточной Германии бедлам, сохранял бодрость духа и выдержку – чему немало способствовало радующее глаз изобилие спиртного в доселе бедненьких военторгах бывшей ГСВГ, а также заработная плата в инвалюте, серьезным довеском к которой для него (впрочем, как для почти всех, без исключения, должностных лиц новоявленной российской армии в Германии) служил несложный гешефт по распродаже имущества, накопленного несокрушимой и легендарной на немецкой земле за сорок лет её там пребывания.
Полковник Антонович раздражённо махнул рукой.
– Какие, на хрен, проблемы? Опять эти балбесы из девяносто четвертой КамАЗ угля или бульдозер с длительного хранения немцам продали? Я этого Козинца из сто седьмого батальона когда-нибудь лично расстреляю! Вообще, быстрей бы эту свору из Шверина вывели… И так не знаешь, как всё это барахло вывезти, а тут еще отличники боевой и политической, что ни день, новые сюрпризы преподносят… Ну? Или сто тридцать четвертый в Майсене опять устроил пьяный разгул и поножовщину? Я просто поражаюсь – какой дурак додумался накануне вывода присылать сюда новобранцев с Кавказа? Ты что молчишь?
Майор Звягинцев покачал головой.
– Всё намного хуже. Намного!
Полковник сразу посерьезнел.
– Ну? Не тяни кота за хвост! Генералу Цветкову нужно будет докладывать? Что-нибудь вроде ЧП в Альтенграббе? Опять бундесы пытались проникнуть на территорию ракетно-технической базы?
Майор набрал воздуха, тяжело выдохнул и выдавил из себя:
– Изделие номер одиннадцать не поддаётся извлечению.
– То есть – как не поддаётся? У тебя что, крана под рукой не было? – Тут вдруг полковник мгновенно побледнел, и, почти шепотом, хрипло спросил: – Я правильно тебя понял?
Майор молча кивнул головой.
Полковник Антонович в сердцах грохнул кулаком по столу.
– Блядь! Ну что за жизнь?! – затем, уже спокойнее, деловито спросил: – А в чём там дело? Как быстро можно исправить ситуацию?
Майор Звягинцев покачал головой.
– Боюсь, не очень быстро. Детонатор системы неизвлекаемости не реагирует на коды. Система продолжает функционировать в автономном режиме.
В кабинете заместителя начальника инженерных войск повисла тяжелая тишина.
Полковник Антонович закурил, молча продвинув пачку «Честерфилда» и зажигалку своему сотруднику. Майор, не спеша, достал сигарету, прикурил, выпустил облачко синеватого дыма, пахнущего благовониями – и проговорил:
– Хрен его знает, что делать. Я лично коды – те, что в журнале в декабре прошлого года были зафиксированы – на детонаторе набирал, раз семь, наверное – ни черта не получается. Даёт сбой машинка, хоть ты плачь. Я и прошлогодние коды пытался ввести – бесполезно; «нет доступа» – и всё. А без отключения детонатора системы неизвлекаемости изделие из колодца вытащить – сами понимаете…
Полковник выпустил струю дыма, кивнул согласно. Затем спросил:
– Кто вводил коды? В прошлом году, помниться, ты отвечал за южные колодцы, в зоне ответственности восьмой армии?
– Ну да. – Майор оживился: – Я ж эти изделия и ставил, хотя официально на должности еще не стоял – ну, вы помните, я тогда как раз в капитанах лишний год ходил. Меняли старые изделия, семьдесят девятого года закладки. Два сюрприза мы тогда заложили в операционном районе семьдесят девятой гвардейской танковой. Тогда наш восемьдесят восьмой батальон из Йены ставил их в горах, в районе Лойтенберга и Обервайсбаха. И два «подарка от Андропова», как их особист наш, Зуйко, называл – мы тогда поставили в полосе тридцать девятой гвардейской мотострелковой, у Броттероде и Райхенбаха. Двести семьдесят второй батальон из Готы ставил, с комбатом его мы тогда ещё изрядно выпили… хм… такой здоровый был мужик, фамилия еще такая смешная… Сейчас не вспомню. Я в прошлом году своими руками коды на них менял, и все четыре в августе-сентябре мы извлекли без проблем. Под видом инженерного имущества – как того требовал Бурлаков – вывезли в расположение триста пятнадцатого отдельного ремонтно-восстановительного батальона специальных машин шестнадцатой воздушной, в Фюрстенвальде, там же погрузили в эшелон и отправили на родину.… Под видом сбрасываемых авиационных баков их тогда отправляли, кажется… Никаких сбоев и проблем. А тут.… Разрешите доложить?
Полковник кивнул.
Майор открыл свою папку, вытащил листок с какими-то графиками, протянул своему собеседнику.
– Одиннадцатый объект находится в зоне ответственности второй гвардейской танковой, в операционном районе двадцать первой мотострелковой дивизии; пас его триста сорок восьмой батальон из Людвигслюста. Расположен колодец с изделием в лесном массиве у станции Ясниц. Коды на нем в прошлом году менял майор Кведеравичус.… Который, как я понимаю, теперь неизвестно где. Не то в независимой Литве, не то в Латвии – я в них путаюсь, хрен этих прибалтов поймешь.
Полковник тяжело вздохнул.
– Мда-а-а, ситуёвина…
Затем, встав и подойдя к окну, Антонович поглядел на лежащий перед окнами плац, забитый предназначенной к эвакуации инженерной техникой, находящейся в окружении деятельно копошащихся вокруг нее двух сотен солдат в бушлатах второго (если не третьего) срока носки (старшины всё, что имело хоть какую-то ценность, старались сберечь для продажи, одевая бойцов в сущее рванье; бороться с этим полковник бросил еще полгода назад – ввиду полной бесполезности). Бойцы спешно обшивали досками разное инженерное имущество, крепили по-походному стрелы, ковши, грунтоотвалы и ЗИПы на инженерных машинах; а, кроме того, как предполагал полковник, отвинчивали от техники те детали, которые, по солдатскому разумению, они могли бы продать хозяйственным немецким бюргерам. В первые месяцы вывода пойманных с поличным солдатиков карали за это нещадно, но когда полковник, будучи в командировке в Богучаре, увидел, что бережно упакованное в Германии имущество в родимом Отечестве гигантскими бесхозными терриконами складировалось на голой земле под открытым небом, проще говоря – сваливалось в бесполезные кучи никому не нужного железа – репрессии против солдат, продававших немцам всякие мелочи, тут же были прекращены. И ладно бы под откос любимая Родина сваливала только железо – где там! Целые дивизии живых людей новоявленное российское руководство бросало жить в поле…
Еще раз тяжело вздохнув, полковник продолжил:
– Это тебе, Звягинцев, неизвестно, где ноне обретается майор Кведервичус – который, к твоему сведению, литовец из Каунаса. А Зуйко мне докладывал недели две назад – видели нашего бывшего, так сказать, товарища по оружию, возле дома номер девятнадцать дробь двадцать один, который на тихой улочке Форенвег в берлинском районе Далем расположен. На камере наружного наблюдения, какую чекисты подле этого домишки оборудовали, друг наш литовский засветился. А въехали в этот дом полгода назад, чтоб ты знал, не совсем обычные жильцы. Работу которых контролирует лично герр Конрад Порцнер, шеф лавочки под названием Бундеснахрихтендинст, штаб-квартира коей находится в Пуллахе, пригороде Мюнхена. Слыхал о такой?
Майор Звягинцев побледнел.
– Это… БНД которая?
Полковник кивнул.
– Она. Наш ныне самостийный друг Кведеравичус решил, что вдувать доверчивым немцам ржавые понтоны и списанные резиновые лодки, как это делаешь ты – не его уровень. Сядь! – резко бросил он майору, попытавшемуся опровергнуть последние слова хозяина кабинета: – Тут не о твоих амбициях речь, тут дело настолько серьезное, что я даже думать о нём боюсь. Какие у нас есть варианты? Ты не мучайся, Звягинцев, не напрягай извилины. – Тут полковник едва заметно, кончиками губ, улыбнулся: – Вариантов у нас с тобой только два. Варианта по эвакуации у тебя же нет? Нет. Следовательно, либо мы ищем способы нейтрализации изделия номер одиннадцать, включая ликвидацию на месте – которая половину Бранденбурга снесет к едрене-фене – либо оставляем его победителям в холодной войне. Чем делаем серьезный подарок нашему литовскому другу и герру Фолькеру Ферчу, какой сейчас вдумчиво потрошит всех наших офицеров, к таковому потрошению склонных. Или ты всё же имеешь за пазухой варианты эвакуации? Тогда самое время доставать их оттеля…
Майор Звягинцев почесал затылок.
– Хрен его знает. Система неизвлекаемости установлена так, что без отключения детонаторов мы эту дуру с места сдвинуть не можем – взорвутся те четыре ФАБ-100, что вмонтированы в фундамент колодца. Последствия взрыва можете себе представить… Детонаторы мы отключить тоже не можем – нет кодов доступа. Узнать эти коды можно только у бывшего нашего коллеги – который, насколько я понимаю, не для того их самовольно изменил, чтобы нам при первой же просьбе доложить. Стало быть – тупик. Надо докладывать наверх, пусть они там сами решают.
Полковник брезгливо поморщился.
– Там, наверху, сейчас такая свистопляска – хоть святых выноси. Ты же знаешь, вчера было подписано соглашение, что вся недвижимость ЗГВ переходит в собственность Германии. Чернилевский и Искаков вешаются – Бурлаков приказал вывезти всё, до последнего патрона, морем – поляки что-то до хера требуют за транзит. И ты, и я – знаем, что всё вывезти мы никак не сможем – хоть морем, хоть сушей, хоть по воздуху. А телепортация всё еще остаётся славной выдумкой фантастов.… Так что, сам понимаешь, как минимум треть имущества придётся бросить – во всяком случае, нашего, инженерного: когда подписывали график вывода, с Цветковым никто ничего не согласовывал. А посему я тебе примерно отвечу, что о наших проблемах скажут сверху. А скажут нам, друг мой сердечный Микола Звягинцев, вот что: «вы там, блядь, вообще охренели? Простейший вопрос не можете решить? Изыскивайте возможности!». Вот и всё, что мы услышим от генералов Шуликова и Цветкова – это в самом лучшем случае.
Майор почесал затылок.
– Так ведь.… Это ж не десяток мостовых ферм бросить, или там, скажем, парочку отслуживших своё скреперов или задроченных бульдозеров, которые дешевле здесь на металлолом сдать, чем домой везти? Ежели мы ТАКОЕ здесь просто так оставим – если узнают в Москве, головы полетят! В том числе и наши…
Полковник покачал головой.
– А никто про «просто так оставить» и не говорит. Ты мне сейчас напишешь рапорт, что изделие номер одиннадцать благополучно извлечено и доставлено – ты куда доставил десятую и двенадцатую железяки?
– В Штендаль, на склад триста тридцать восьмого батальона двести седьмой мотострелковой… – Майор непонимающе уставился на Антоновича.
– Вот так и запишешь, что изделие доставлено вместе с остальными двумя, в целости и сохранности, на склад инженерного имущества второй гвардейской танковой армии. У тебя акт передачи, надеюсь, еще не завизирован командиром двести седьмой?
– Пока нет… Машины мои у них просто в парке стоят, я, как только понял, что в Яснице засада – тут же на машину и в Людвигслюст, а потом сюда, через Потсдам; с машинами в Штендале я капитана Маркова оставил.
Полковник подумал, повертел в руках ручку, затем решительно приказал:
– Сейчас берешь дежурный «Урал», грузишь на него станцию обеззараживания воды – во-о-он бойцы её заканчивают досками обшивать, она по весу и размерам подходит под наше изделие, тоже килограмм четыреста весит – и вместе с ней едешь в Штендаль. Там сдаёшь её вместе с остальными изделиями на склад триста тридцать восьмого, визируешь это дело у завсклада и комбата, потом чешешь в штаб двести седьмой, подписываешь бумаги у зам по тылу и у комдива – и едешь ночевать в третью ударную, в сто двадцать первый батальон, что в Рослау. Ну, ты знаешь, мы у них там в прошлом году на Эльбе рыбачили.
Майор кивнул.
– Завтра утром возьмешь у майора Бельского два миксера с бетоном – они сейчас мост у Дессау восстанавливают после наших доблестных танкистов; я ему позвоню, договорюсь без лишних бумажек – и вместе с этими миксерами поедешь в Ясниц, к расположению колодца с нашим злополучным изделием.
– Товарищ полковник, к колодцу машины могут не пройти – там же нормальной дороги нет; с шоссе Людвигслюст-Войценбург за деревней Куммер к лесу, правда, есть грунтовка, но такая.… После дождей есть шанс застрять.
– Пусть Бельский подберет толковых шоферов. Обязаны доехать! В общем, зальёшь колодец вместе с изделием наглухо. Четырех кубов бетона на это дело хватит? Чего молчишь?
Майор ошарашено глядел на своего начальника.
– Так ведь.… Это… Подлог, товарищ полковник. Государственное преступление…
Антонович злорадно ухмыльнулся.
– А раз ты такой, твою мать, сознательный – пиши в рапорте всё, как есть. Дескать, товарищ генерал, мною, майором Звягинцевым, проявлена должностная халатность – в декабре одна тысяча девятьсот девяносто первого года я, майор Звягинцев, изрядно принял на грудь и не проконтролировал смену кодов доступа к взрывателям изделия номер одиннадцать, произведенную ныне беглым майором Кведеравичусом самостоятельно, из-за чего в данный момент я, майор Звягинцев, это изделие извлечь из колодца не в силах, ибо оный сукин сын литовец поставил не те коды, которые записаны в журнале, а свои, какие – хрен их знает; посему, что делать с изделием номер одиннадцать дальше – ума не приложу. Управление оным изделием из штаба Группы уже три месяца, как отключено, и ноне оно находится в автономном режиме – каковой режим предусматривает самоликвидацию изделия при любой попытке его извлечь из колодца без предварительного отключения системы неизвлекаемости. Систему же отключить невозможно. Прошу наказать меня за это так, чтобы другим инженерным майорам-пьяницам неповадно было, а изделие не эвакуировать, а взорвать на месте к едрене-фене. Ну и, как полагается, внизу – дата, подпись.… Напишешь ты такой рапорт генералу Цветкову?
Майор виновато потупился.
– То-то! Не хрен тут из себя целку строить!
Звягинцев вскинул голову.
– А ежели того… обнаружат?
Полковник усмехнулся и покачал головой.
– Кто? Триста тридцать восьмой передаст три ящика летунам, в шестнадцатую воздушную, в триста пятнадцатый батальон, что в Фюрстенвальде. Летуны погрузят эти ящики в эшелон со своим барахлом, под ответственность службы ВОСО – это у Бурлакова такая хитрая задумка, чтобы, значит, шпионов НАТО со следа сбить. Нам с тобой в данном случае эта его хитрость на руку. Поступит всё это железо на станцию, предположим, Москва-Товарная, а оттуда – уже по назначению, на какой-нибудь арсенал. И до самого арсенала никто содержанием трех этих контейнеров интересоваться не станет – ибо не положено. Продлиться вся эта морока недель семь-восемь, и будет в этой цепочке звена четыре-пять, не меньше. Если вдруг, паче чаяния, наш невинный подлог и обнаружат – никому сейчас проблемы не нужны, максимум – проведут служебное расследование, которое, как ты сам понимаешь, ни черта не даст. Концы в воду, одним словом. Тут сейчас и без нас скандалов – до хера и больше. Немцы, слышал? сейчас скупают наши тайны оптом и в розницу, бортовые компьютеры истребителей и ракет покупают по весу, давеча вон танк Т-80 прямо с платформы погрузочной приобрели незадорого.… Так что скандал с одиннадцатым изделием никому не нужен. Мы его под пятнадцатью тоннами бетона похороним, и пущай потом Кведеравичус со своими немецкими дружками ломами этот бетон с изделия скалывает!
Майор едва заметно улыбнулся.
– Это вряд ли. Вы же знаете, там датчики сейсмоактивности. Если по внешнему контуру хотя бы молотком ударить посильнее – они уже среагируют! Ежели мы изделие бетоном зальем – датчики никто и никогда не отключит, стало быть – и сдвинуть его с места без фатальных последствий будет невозможно.
– Вот-вот. И я о том же! Так что садись, пиши рапорт, а потом делай, что я тебе сказал. Кстати, и с бетоном там поосторожней – не приведи Господь, какой-нибудь из сторожевых псов сработает…
Майор Звягинцев достал из своей папки чистый лист, написал рапорт и, с лёгким сердцем, покинул кабинет заместителя начальника инженерной службы.
Скорее всего, всё произошло бы именно так, как запланировал полковник Антонович – если бы не одно «но». Которое кардинально изменило (правда, в защиту майора надо сказать – далеко не сразу) первоначальные намерения Звягинцева – и заключалось это «но» в клочке грубой сероватой обёрточной бумаги. В которую, по советской привычке, голосистые и грудастые продавщицы военторгов продолжали заворачивать халву и пряники для солдат Западной группы войск, надменно игнорируя продовольственное изобилие и разнообразие упаковки, хлынувшее в Восточную Германию после её воссоединения со своими западными братьями. Клочок как клочок, размером в ладонь, абсолютно никчемный и никому не нужный – если бы не надпись, сделанная на нём рукою супруги майора Звягинцева, которую оный майор исхитрился, несмотря на педагогическое образование, пристроить товароведом в один из вюнсдорфских военторгов. И гласила эта надпись следующее:
«Коля, звонил Альгис, просил тебе передать – Ясниц, сто тысяч бундесмарок».
Заскочив домой перекусить (а заодно и проконтролировать слабоватую на передок, несмотря на трагическое приближение даты сорокового дня рождения – или благодаря ему? – супругу), майор Звягинцев был встречен умирающей от любопытства женой, вручившей ему вышеупомянутый листок серой упаковочной бумаги (супруга знала за собой грешок дырявой памяти и все важные телефонные звонки, равно и устные сообщения, всегда записывала) – и с этого момента перед майором разверзлись врата ада.
Он не был предателем по натуре, майор Звягинцев; но впереди маячил вывод в голое поле, где-то в русской глубинке – без надежд на будущее, без самого этого будущего. Может быть, с боем будет вырвана худосочная двушка в панельном доме – где-нибудь в Вязьме или Богучаре; а может быть, не будет и её. А старший, заканчивающий университет в Ставрополе – в каждом письме умолял не дать умереть с голоду; а младшая, в этом году поступившая – не без изъятий из семейного бюджета, да еще каких изъятий! – в Щукинское – мягко намекала папе с мамой, что без минимально возможной ежемесячной поддержки в двести марок единственное, что сможет удержать ей от падения в бездну нищеты – это первая древнейшая; да и супруга, несмотря на все, что приносил в дом майор – оставалась при своём особом мнении, заключавшемся в том, что вернуться из Германии нищими – двенадцать тысяч марок, потом и кровью добытых Звягинцевым в нелегком ремесле продавца краденного, она деньгами отнюдь не считала – было бы верхом идиотизма.
Майор Звягинцев не был предателем – предателем его сделала жизнь (как он потом оправдывался перед самим собой).
Первую часть замысла полковника он воплотил в жизнь быстро и безупречно – вместе с двумя подлинными «изделиями» на склад триста тридцать восьмого инженерно-сапёрного батальона двести седьмой мотострелковой дивизии второй гвардейской танковой армии была доставлена, наглухо зашитая досками (но от этого вовсе не ставшая более воинственной) абсолютно безобидная станция обеззараживания воды. По бумагам став зловещим «изделием номер одиннадцать», она в компании со своими действительно смертельно опасными соседками двинулась по предначертанным ей высшим командованием пути на Восток, на один из расположенных в глубине России арсеналов, которые, хоть и нехотя, но готовились принять гигантскую волну никому уже не нужных боеприпасов бывшей ГСВГ.
Вторую же часть хитроумного плана полковника Антоновича майор решил немного скорректировать – ибо цифра «сто тысяч» всю ночь жгла ему мозг, ослепляя и соблазняя немыслимым количеством нулей – и к утру он решительно и бесповоротно мысленно положил её в карман. Получив утром в Рослау под команду у жизнерадостного майора Бельского два КамАЗа с миксерами, до самого верха набитыми бетоном – Звягинцев погнал их не к укромному уголку в лесном массиве у станции Ясниц, а, вступив в сговор с добродушным крестьянином в деревне Людерец, километров десять не доезжая до Штендаля – велел шоферам вывалить бетон в основание строящегося этим крестьянином коровника. Водители, туповатые, но исполнительные чуваши из-под Ижевска, выполнили приказ майора беспрекословно и быстро и, получив на руки по пятьдесят марок – убыли в расположение своего батальона, донельзя довольные временным начальством.
Колодец же в лесу у станции Ясниц, тщательно замаскированный трудолюбивыми сапёрами триста сорок восьмого инженерного батальона двадцать первой мотострелковой дивизии, хранящий в своей глубине «изделие номер одиннадцать» – остался в неприкосновенности, так и не познав ужаса насильственного погребения под толщей вульгарного бетона; в глубине его прохладного чрева продолжало чутко дремать таинственное «изделие», многочисленные датчики которого продолжали охранять его покой, а детонаторы системы неизвлекаемости – оберегать от бед и напастей. «Изделие» затаилось в своём колодце, чтобы в нужный момент коварный враг, посмевший напасть на его хозяев, сполна и с довеском получил по загривку – увы, смертоносное железо не знало, что в ту минуту, когда струи бетона, вместо того, чтобы погрести под собой колодец с «изделием номер одиннадцать», стали ложиться в основание будущего благополучия крестьянина Йорга Ханнинга из деревни Людерец – прежний мир рухнул. С этого момента власть над несущим смерть и разрушение «изделием» перешла в руки врагов его прежних хозяев – впрочем, это уже совсем другая история…
Полковник Антонович до последнего дня руководил вывозом инженерного имущества ЗГВ – и в мае 1994 года слёг с инфарктом; последующая отставка, связанная с невозможностью продолжать службу, тяжело сказалась на его психике, и посему соседи по подъезду в старой владимирской «хрущёвке» обычно сторонились пожилого насупленного отставника, желчно и ядовито комментировавшего политические события в стране и в мире на лавочке во дворе – если, конечно, находился доброволец, склонный его послушать.
Майор Звягинцев, уволившись из армии, купил шикарную трехкомнатную квартиру в Восточном Дегунино – новом районе Москвы; супруга обставила апартаменты привезенной с собой мебелью и разными предметами обихода – но жизнь четы отставников как-то не задалась. Бывший майор, обнаружив, что в родимом Отечестве ассортимент ликёро-водочных изделий похвально вырос во многие разы, по сравнению с его бедной юностью семидесятых, да и номенклатура импортных видов этого товара несказанно изумляла и радовала глаз знатока – решил лично обстоятельно продегустировать каждую новинку отечественного (впрочем, не брезгуя и зарубежным) крепкоалкогольного рынка, на чем очень быстро заработал цирроз печени; в ноябре девяносто шестого супруга схоронила его на Митинском кладбище.
Альгирдас Кведеравичус в девяносто третьем женился на вице-мисс Литвы 1992 года и открыл фирму по торговле цветными металлами; дела его довольно быстро пошли в гору. К концу девяносто пятого года его компания входила в пятерку крупнейших налогоплательщиков Клайпеды. Увы, в январе следующего года на шоссе Каунас-Вильнюс «Мерседес» президента компании «Аушра экспорт-импорт» попал в автокатастрофу; многочисленные подушки безопасности спасли жизнь водителю и пассажиру, но после этой аварии уважаемый бизнесмен из-за травмы позвоночника вынужден был составить единое целое с креслом-каталкой. Молодая супруга, обнаружив недюжинные деловые качества, довольно неожиданные для блондинки, сумела переключить на себя управление непростым процессом торговли цветными металлами, а затем, не без помощи бывших коллег господина Кведеравичуса, перерегистрировала компанию на свою персону; пребывавшему до последнего дня в блаженном неведении инвалиду в одно далеко не прекрасное утро юрисконсульт его фирмы объявил, что с этого дня господин Альгирдас Кведеравичус и компания «Аушра экспорт-импорт» – два совершенно нетождественных понятия. К чести молодой супруги, правда, надо добавить, что просто выбрасывать на улицу калеку-мужа она не стала – в милой деревеньке Стялмуже, находящейся в чудесном тихом озёрном краю (мы не говорим – в захолустье!), у самого литовско-латышского рубежа, для бывшего президента компании «Аушра» был куплен уютный домик о двух комнатах, и нанята сиделка – с каковой господину Кведеравичусу отныне и до самой смерти позволялось сколь угодно долго рассуждать о людской неблагодарности и женском коварстве.
Пропавшее «изделие номер одиннадцать» так никто никогда и не искал…