Глава II Царственный сноб

Давным-давно, еще в начале царствования ее величества, «в один прекрасный летний вечер», как сказал бы мистер Джеймс, трое или четверо молодых дворян, пообедав, пили вино в гостинице миссис Андерсон «Королевский Герб», в королевских угодьях Кенсингтона. Вечер был благоуханный, и глазам путников представлялась мирная картина. Высокие вязы старинного парка уже раскинули густолиственную сень, и бесчисленные коляски английской знати проносились мимо, направляясь к дворцу Сассекса Великолепного (доходы которого впоследствии позволяли ему устраивать разве только званые чаи) – он давал парадный банкет в честь своей племянницы-королевы. Когда кареты знатных господ высадили своих владельцев у банкетного зала, их кучера и лакеи отправились по соседству распить кувшин-другой темного эля в саду «Королевского Герба». Мы наблюдали за ними из нашей беседки. Клянусь святым Бонифацием, зрелище было поразительное!

Тюльпаны в садах милгера Ван Донка не поражают такой пестротой красок, как ливреи этих разношерстных прислужников. Все полевые цветы рдели на их гофрированной груди, все переливы радуги сверкали на плюшевых штанах, а лакеи с длинными жезлами расхаживали взад и вперед по саду с той очаровательной важностью, с тем восхитительным подрагиванием ляжек, которые всегда таят для нас какую-то неизъяснимую прелесть. Эти аксельбанты церемонно прогуливались взад и вперед в канареечном, алом и ярко-голубом, и дорожка парка была для них недостаточно широка.

Вдруг среди всего этого важничанья негромко прозвонил колокольчик, открылась боковая дверь, и собственные лакеи ее величества (высадив из кареты свою царственную госпожу) появились в парке в алых ливреях с эполетами и в черных плюшевых штанах.

Жалко было смотреть, как все прочие бедняги Джоны разбежались кто куда при их появлении! Ни один честный слуга простого смертного не мог устоять перед королевским лакеем. Все они ушли с аллеи, забились в темные углы и молча допивали там свое пиво. Королевские лакеи владели садом, пока не было объявлено, что для них готов обед: тогда они удалились, и мы слышали, как они произносили консервативные речи, предлагали тосты и аплодировали друг другу. Простых лакеев мы больше не видали.

Любезные мои лакеи, такие надменные сейчас и такие униженные в следующую минуту, всего лишь копия своих хозяев в этом мире. Тот, кто низкопоклонничает перед низостью, есть Сноб, – пожалуй, так можно определить эту разновидность человека.

Именно поэтому я и отважился, с величайшим уважением, поместить царственного сноба во главе списка, заставив всех прочих снобов уступить ему дорогу, как простые лакеи в Кенсингтонских садах уступили ее королевским. Сказать о таком-то и таком-то всемилостивом монархе, что он – сноб, не значит ли это сказать, что его величество – человек. Короли – тоже люди и снобы. В стране, где снобы составляют большинство, первейший сноб не может не годиться в правители. У нас они преуспели как нельзя более.

Например, Иаков I был снобом, да еще шотландским снобом, хуже которого не существует твари на свете. У него, по-видимому, не было ни одного из добрых свойств человека: ни отваги, ни великодушия, ни честности, ни ума; однако прочтите, что о нем говорили великие прелаты и ученые Англии! Карл II, его внук, был мошенник, но не сноб, в то время как Людовик XIV, его лощеный современник – большой поклонник важных господ, – всегда казался мне самым несомненным из королевских снобов.

Я не стану, однако, приводить в пример наших отечественных коронованных снобов, а сошлюсь на соседнее королевство Брентфорд и на его монарха, покойного и незабвенного Горгия IV. С тем же смирением, какое проявили лакеи в «Королевском Гербе», стушевавшись перед королевским плюшем, аристократия Брентфорда унижалась и раболепствовала перед Горгием, да еще объявила его первым джентльменом Европы. И любопытно было бы знать, что такое джентльмен, по мнению тех дворян, которые дали Горгию этот титул.

Что значит быть джентльменом? Значит ли это быть честным, кротким, великодушным, храбрым, мудрым и, обладая всеми этими качествами» проявлять их внешне в самой изящной манере? Следует ли джентльмену быть преданным сыном, верным супругом и хорошим отцом? Должен ли он жить как порядочный человек, платить по счетам, обладать изящными и возвышенными вкусами, высокими и благородными целями в жизни? Словом, разве не должна «биография первого джентльмена Европы» быть такого рода, чтобы ее можно было с успехом читать в пансионах для молодых девиц и с пользой изучать в школах для молодых джентльменов? Я задаю этот вопрос всем наставникам молодежи – задаю его миссис Эллис и «Английским женщинам», всем школьным учителям, от доктора Хотри до мистера Сквирса. В воображении я вызываю грозный трибунал юности и невинности в сопровождении их почтенных наставников (подобно десяти тысячам краснощеких приютских детей в соборе св. Павла), и пусть он судит Горгия, а тот пусть стоит среди них и защищается как умеет. Вон, вон из залы суда, толстый старый Флоризель! Пристав, гони отсюда этого обрюзгшего толстяка с угреватой физиономией! Если Горгию непременно полагается поставить статую в том Новом дворце, который возводит народ Брентфорда, то пусть ее поставят в лакейской. Его следует изобразить за кройкой – искусство, в котором, как говорят, он не знал себе равных. Кроме того, он изобрел мараскиновый пунш, пряжки для туфель, – это было в самом расцвете его юности и изобретательского таланта – и Китайский павильон, самое безобразное строение на свете. Он правил четверкой почти так же хорошо, как кучер брайтонского дилижанса, фехтовал с грацией и, как говорят, недурно играл на скрипке. А улыбался он так неотразимо, что люди, удостоившиеся королевской аудиенции, становились его рабами телом и душой, как кролик становится добычей большого толстого боа-констриктора.

Я готов держать пари, что если бы революция посадила на брептфордский престол мистера Виддикомба, люди точно так же очаровывались бы его неотразимой, полной величия улыбкой и дрожали бы, становясь на колени, чтобы поцеловать его руку. Если б он поехал в Дублин, на том месте, где он высадился, поставили бы обелиск, как это и проделали ирландцы, когда их посетил Горгий. Все мы с восторгом читали о путешествии этого короля в страну хаггиса, где его появление вызвало такой взрыв верноподданических чувств и где самый известный в стране человек, барон Брэдвардайн, взойдя на борт королевской яхты, схватил стакан, из которого пил король, положил его в карман, как бесценную реликвию, и вернулся на берег в своей лодке. Но барон сел на этот стакан, он разбился, изрезав бароновы фалды, и бесценная реликвия навсегда пропала для мира. О благородный Брэдвардайн! Какой замшелый предрассудок мог поставить тебя на колени перед таким кумиром?

Если вам желательно пофилософствовать насчет изменчивости всего земного, ступайте и посмотрите на Горгия в его подлинной королевской мантии – в музее восковых фигур. За вход – один шиллинг. С детей и лакеев – шесть пейсов. Ступайте – и заплатите шесть пенсов.

Загрузка...