Вопрос о том, как возник мир, всегда был предметом жарких дискуссий. Какая из версий больше вам по душе?
ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА УЖЕ НИЧЕГО НЕ ПРОИСХОДИТ?
Существует ряд теорий, посвященных вопросу: что является двигателем истории?
Томас Гоббс верил в инстинкт самосохранения, Адам Смит в личный интерес, Карл Маркс в классовую борьбу. Георг Вильгельм Фридрих Гегель утверждал, что локомотив, который доставил нас из первобытно-общинного строя – через рабовладельческий – к демократии, есть «борьба за признание». Если следовать его философии, история заканчивается на стадии, когда исчезают политические противоречия и удовлетворена потребность человека в признании, – другими словами, в либеральном демократическом государстве. (Схожая концепция и у Карла Маркса, однако развитие человечества, по его мнению, имело другую цель: коммунистическое бесклассовое общество, в котором ключевым словом было не «признание», а «перераспределение».) Гегель верил, что конец истории настал в 1806 году, когда Наполеон разбил прусскую армию под Йеной и ознаменовал тем самым триумф Французской революции над аристократией. На Гегеля ссылался Фридрих Ницше. Он называл персону, получившую «признание» по Гегелю, последним человеком: «Каждый желает равенства, все равны… Все умны и знают все… но здоровье – выше всего. „Счастье найдено нами“, – говорят последние люди и моргают».
В 1990-е годы политолог Фрэнсис Фукуяма подхватил идею о конце истории и провозгласил, что этот конец совпал с концом холодной войны, поскольку отныне существует лишь одна общественная система: либеральный капитализм. У Фукуямы нашлось много оппонентов.
Теракты 11 сентября критики Фукуямы назвали «концом конца истории». Их самым веским контраргументом было то, что такие крупные державы, как Россия и Китай, по-прежнему остаются авторитарными, имеют мало общего с либеральной демократией, но несмотря на это обретают мощь, двигаясь по пути капиталистического развития.
В защиту своей позиции Фукуяма апеллировал к тому, что последний финансовый кризис не привел к глобальному изменению капиталистического мирового экономического порядка, а «цветные» революции – например, в арабских странах – ставили своей целью утверждение западных либеральных ценностей. Иными словами, история все-таки подошла к своему концу.
Что же дальше? Фукуяма предсказывал, что за концом истории последует великая скука. Ужасное ощущение, что в мире, где нет противоречий, где все возможно, не осталось ничего ценного. Каковы же могут быть последствия?
• История может начаться заново. Или повториться.
• Возвращение к национальной государственности. Это сегодня переживает измученная кризисами Европа.
• Коммунистический ренессанс.
• Шаг в новый мировой порядок.
«Было бы совершенно неправильно думать, что [арабские] революционеры хотели такого же либерального капитализма, что и Запад.
Они хотели большего».
Рисунок иллюстрирует стадии развития общества от зачатков племенного строя до демократии.
Что служило двигателем этого прогресса?
ПОЧЕМУ X – ЭТО НОВЫЙ Y
Для иллюстрации этой модели в Google были заданы вариации фразы «Х is the new…» (например,
«Грин – это новый…» или «Бен Ладен – это новый…»).
В итоге была получена случайная выборка.
ПОЧЕМУ ГОРОДА – ЭТО НОВЫЕ НАЦИИ
В 2002 году экономист и социолог Ричард Флорида выступил с удивительным тезисом. Люди перемещаются в поисках работы? Это вчерашний день. Сегодня все иначе: работа следует за людьми. Следовательно, в XXI веке идет борьба за креативный класс, потому что развитие и креативность становятся тесно связанными друг с другом. И выиграют в этой борьбе не нации, а города и регионы, в которых сойдутся «3Т»:
Технология: для развития нужны технологии, а высокотехнологичные центры – привлекательные работодатели.
Талант: для развития нужен креативный класс – антрепренеры, программисты, художники.
Толерантность: для развития нужна открытость. Иммиграция, альтернативные жизненные концепты – не угрозы будущему успеху (как любят утверждать европейские неоконсерваторы), а его предпосылки. Перемены происходят благодаря открытости общества.
Мы дополним «3Т» четвертым пунктом:
Временная перспектива: Флорида утверждает, что креативность стимулирует взаимодействие. Недостаточно собрать группу творческих людей, выжать из них все соки, а потом набрать новых. Креативность не рождается на заочных видеоконференциях по скайпу. Она возникает благодаря личному общению людей. Если компания в состоянии на протяжении многих лет удерживать своих сотрудников, в коллективе возникают доверие, толерантность и, наконец, креативность. То же самое, к слову, относится к городам и регионам.
Где вы раньше работали?
Где бы вы хотели жить?
«4Т»-города: Сан-Франциско, Копенгаген, Портленд, Мюнхен.
КАК МОЖНО ВСЕ ПОДВЕРГНУТЬ СОМНЕНИЮ
Большая часть моделей, объясняющих наш мир, базируется на представлении, что существует некая общая точка отсчета, корень, из которого берет начало линейное развитие. Люди жили в пещерах, потом открыли для себя огонь, следом – колесо, демократию, просвещение, права человека, микрочип. Графически развитие часто представляют в виде дерева – с корнями, стволом, устремленными к свету ветвями. И сколько бы разветвлений на нем ни было, все можно проследить в обратной последовательности и в итоге прийти в некую общую исходную точку. Эта классическая структурная модель, еще называемая «древом жизни», лежит в основе всей западной духовной историографии: от диэрезы Платона и гомо экономикус Джона Стюарта Милля – через эдипов комплекс Фрейда, объясняющий все психические состояния человека одним травмирующим моментом: разлучением ребенка с матерью, – до «дерева составляющих» Ноама Хомского.
Конечно, сравнение с деревом не совсем точное, но зато очевидное и вписывается в общепринятую схему причинно-следственных связей. Эта концепция хорошо сочетается с нашей верой в прогресс: мы берем пример с тех, кто стоит на две ступени выше нас, и никогда наоборот. Таким образом, развитие всегда носит линейный характер – снизу вверх, от более низкой к более высокой ступени, от варварства к цивилизованности. Образ дерева соответствует и нашей идее укорененности: нам нужны сильные корни, чтобы мы могли процветать. На этой идее базируются такие концепты, как национализм, происхождение, идентичность и семья как ячейка общества.
Два французских философа Жиль Делез и Феликс Гваттари критически переосмыслили «модель древа»: по их убеждению, она остается закрытой для изменений, «консервирует» иерархичность, регламентирующую, что ниже в развитии, а что выше. Взамен они предложили представлять нашу жизнь «горизонтально», не как развитие снизу вверх, а как децентрализованное движение по всем направлениям. В их модели ризомы все элементы связаны между собой, пересекаются друг с другом – и в то же время могут оставаться независимыми. Термин «ризома» они взяли из ботаники; он обозначает ползучий корнеподобный подземный стебель, из которого образуются новые побеги и корни растения. Как, например, у ландыша, имбиря или резеды. Некоторые считают Интернет такой ризоматической структурой. Ризома – это гигантская сеть, части которой связаны друг с другом, но в которой нет ни начала, ни конца, нет фактического состояния, а лишь непрерывное становление.
Если попытаться объяснить главную мысль Делеза одной фразой, то можно было бы сказать: «Горизонтальное вместо вертикального». По иронии судьбы, именно «картограф» горизонтальной упорядоченной структуры свел счеты с жизнью путем вертикального падения из окна собственной квартиры.
Если модель ризомы попытаться применить по отношению к себе самому, резонно задаться вопросом: можно ли представить, что мы вовсе не стоим на лестнице, что развиваемся не по вертикали, а по горизонтали, что становимся не лучше прежнего, а просто другими?
«Что проку в наших корнях, если мы не можем взять их с собой?»
Внимание: это не ризоматическое изображение, поскольку все же присутствует «центральное звено» – вы сами. Всмотритесь в модель и задайте себе вопрос: «Кто я есть и сколько меня на самом деле?»
Можете ли вы представить себе мир, в центре которого вы не находитесь? В котором, возможно, вообще нет никакого центра?