Молчанье Ваше больше тишины.
И больше слов. Они Вам не нужны.
Порой красноречивей многих фраз
безмолвная беседа мудрых глаз.
Обожгло и запорошило,
и виной напоило вин…
О, страданья великая сила! —
ты надёжное русло любви.
…И плотность превращалась в полость,
и не хватало сил и слов,
но жизнь без устали боролась
за право веровать в любовь.
Рвётся зло сквозь трещины,
страсти обновив…
Кочевать по женщинам —
бегать от любви.
Вам, обретающим любовь, —
её не донимайте страстью:
из мух не делайте слонов,
а то они затопчут счастье.
Когда длиннее станет слово «да»,
растянется на долгие года,
перенесёт все беды и ненастья,
любовь храня, —
тогда наступит счастье.
Не соседская, не окольная,
не попутная, вся – своя,
слабина моя своевольная —
не просмоленная ладья.
Чтобы с горя не рубить концы,
на царя смотрю – не на дворцы.
Мне приманки не волнуют кровь:
за меня одна цена – любовь.
Почему не верится мне порой:
если ты – возлюбленный,
значит – мой?
Непреодолимый, ответь-скажи —
ты, вплетённый в нити моей души.
…В шипучем веселье заздравном,
меня невзначай обновив,
так просто, как будто о главном,
звучали слова о любви.
Ты глаза целуешь, и не смею
их открыть. Ты вовсе ни при чём,
что не видишь, как они грустнеют
рядом с юным девичьим лицом.
Го́рода сон растревожен в ночи,
если живу я не в сердце твоём.
Не опечаль его, не огорчи:
город нас любит не врозь, а вдвоём.
Завален мир пустыми фразами…
И там, где ходим я и ты,
всё разговоры непролазные,
как ежевичные кусты.
Ты – в счастье, я – в горе
найдём свой приют
и жизнь проживём,
надежды и страхи развеяв
по дикому ветру.
Намаемся, бликами станем в окне
и однажды – умрём,
оставив живущим
великую муку и веру.
Симферополь, 1989
А. Ч.
Да, строчек отыщется мало
о счастье.
А вот о скорбях!..
Я долго стихов не писала.
Я просто любила тебя.
А наша жизнь мне раем не казалась:
я не справлялась с тяжестью любви
и от стихов наивно уклонялась,
лишь в тридцать лет
вдруг душу обновив.
Просветы выстраданных «ты» —
шипы моей души, цветы,
приобретения, утраты…
Подсудно то, чем я богата?..
Ты все правила в жизни
нарушь —
всё ж не будет так,
как ты хотел.
Если нет единения душ,
ни к чему единение тел.
Пусть чувств метели хлёсткие
развеются, как дым.
Когда притихнет плотское,
тогда – поговорим.
Вольностями прельщённой
прожить куда мне
травушкою зелёной
на белом камне…
У тебя – запрет.
У меня – запрет.
Середины нет.
Компромисса нет.
…Тогда душа мне показалась шалой,
последнюю раздёргивая нить…
Любовь моя – она тебя прощала,
но гордость не позволила простить…
Если наше сердце занято,
то не властны мы над ним.
Я на вашем сердце – памятка.
Вы… Не мною вы любим.
Ощущая себя ураганом рассыпанной стаей,
словно сели на мель, мы – ходившие на парусах.
«Пир во время чумы»,
как пророчество, все вспоминаем,
неумело скрывая за близких непрошенный страх.
Полюбила или влюбилась? —
сразу не разобрать.
Как не перепутать
Вечное с мимолетным?..
…А любовь теперь ищи-свищи:
уложили, бедную, на щит.
В краю с хроническим ненастьем
пойму, как будто невзначай:
пора, пора сказать «прощай»
несуществующему счастью.
Что ж, – хотя за бортами и вьюжит, —
своё сердце ты отнял у льда…
Ледокол тебе больше не нужен —
дальше будет открытой вода…
Расстанемся без пожелания
«счастливых и долгих лет»,
зная, что лишь в страдании
огонь переходит в свет.
Забыт на столе
остывающий чай…
Попытке любви говорю я —
«прощай».
…Я знала, что сейчас уйти нельзя,
но сердце билось – на-до, на-до, на-до,
и в знак прощанья, как моя слеза,
стекало солнце по щеке заката.
Какое пасмурное солнце
восходит в пасмурной тиши,
когда любви не остаётся,
и так не просто – просто жить!