Не каждый из нас специалист в области финансов, зато все мы «отлично разбираемся» в политике. Возможно, именно поэтому самый простой рынок – это рынок политических прогнозов. Это один из старейших финансовых рынков: делать в Нью-Йорке ставки на то, кто победит на выборах, можно было еще в 1880 году.
Торговцы будущим[1], к слову, продают не только прогнозируемые результаты выборов, но и результаты спортивных соревнований, а также событий, не относящихся к спорту.
Константин Сонин: «Спорить можно о чем угодно, лишь бы возможно было определить, произошло событие, на которое ставили, или нет и нашлись ли желающие держать пари – люди, которые оценивают вероятность событий по-разному».
Торговля прогнозами проходит на площадке Iowa Electronic Markets (IEM) – это некоммерческий академический рынок, поддерживаемый Университетом Айовы. Он нерегулируемый, максимальный размер ставки – $500. Все, на чем зарабатывает университет, – это наблюдения за поведением участников торгов. В трех случаях из четырех расклад цен на IEM указывал на исход выборов президента США точнее, чем опросы общественного мнения.
Что такое иррациональность, когда речь идет об экономическом поведении субъекта? Это, например, покупки по завышенным ценам (всевозможные акции «купи сейчас») или абонементы в фитнес-центр, которые используются в лучшем случае наполовину (оплатил 10, сходил на четыре)[2].
Почему так происходит? Вряд ли потому, что человек хочет заплатить больше, а получить меньше. Намерению воспользоваться в полном объеме чем-то, оплаченным заранее, мешает то, что экономисты называют гиперболическим дисконтированием или, проще говоря, нарастающим откладыванием. Приобретая абонемент, человек думает так: вот она, выгода, у меня в кармане. Сегодня можно не идти, пойду завтра. И это «завтра» постоянно откладывается.
То, что переплачивают одни, должно оседать в карманах других – тех, кто здесь и сейчас придерживается рациональной модели потребления. Но так происходит не всегда. Яркий тому пример – фондовый рынок.
Константин Сонин: «Чтобы рынок был эффективен, то есть чтобы не было возможности получить прибыль, ничем не рискуя, всем участникам рынка вовсе не нужно быть рациональными. Достаточно того, чтобы было несколько разумных игроков (их называют арбитражерами), которые будут использовать наивность и неопытность остальных».
История фондового рынка знает не один пример, когда арбитражеры не смогли справиться с ситуацией. Так, например, случилось в 1998 году с хедж-фондом, которым управляла Long-Term Capital Management (LTCM). И это несмотря на то, что часть партнеров LTCM были докторами наук, а двое из них – Роберт Мертон и Майрон Шоулз – получили Нобелевские премии. «Ставки, сделанные LTCM, просто обязаны были принести прибыль», – пишет Сонин, но рынки лихорадило, кредиторы в какой-то момент не выдержали и разом предъявили свои требования. Крах был ошеломляющим.
Если топ-менеджер крупной компании приобрел дорогой особняк, скорее всего, от акций этой компании стоит избавиться. Почему? Есть ряд исследований, подтверждающих связь личных расходов СЕО с показателями деятельности возглавляемых ими компаний.
Так, Дэвид Ермак из Нью-Йоркского университета и Крокер Ли из Университета Аризоны собрали информацию о стоимости домов CEO практически всех 500 крупнейших компаний США. Идея о том, что по стоимости дома можно спрогнозировать дальнейшее развитие компании, блестяще оправдалась. Чем дороже дома топ-менеджеров, тем больше проблем у компании. Почему? Все просто: покупка роскошной недвижимости, как правило, свидетельствует об излишней самоуверенности руководства, снижении способности видеть риски и готовности к изменениям.
Ермак и Ли пришли к еще одному интересному выводу. Показатели деятельности тех компаний, которые позволяют своим топ-менеджерам летать корпоративными самолетами, значительно хуже, чем у компаний, которые таких бонусов не предлагают. И, что неудивительно, рынок знал об этом раньше ученых. Каждый раз, когда та или иная компания объявляла о подобных льготах, ее капитализация падала в среднем на 1 %.
Константин Сонин: «Работы у исследователей, конечно, непочатый край. От частной жизни директоров они уже переходят к жизни личной. А вдруг количество любовниц или, что еще труднее для подсчета, незаконнорожденных детей у CEO сказывается на цене компании? Дойдет и до незаконнорожденных детей».