Клинок из черной стали - читать онлайн

Глава 1

Девочка крепко спала в своем уютном гнездышке из фланелевого постельного белья и видела сладкие сны о том, что доступно лишь немногим избранным. Однако ее разбудили задолго до рассвета, и все вокруг суетились, как на пожаре.

– Идем.

Голос матери звал из спальни, освещенной лишь тусклыми фонарями. Их держали слуги, стоявшие возле двери.

– Быстрее, Сори. Ты должна это видеть.

Но девочка и так уже разглядела за фигурным окном далекое зарево, вмиг развеявшее ночные грезы. Холодный каменный пол под босыми ногами окончательно убедил ее, что это не сон. Не успела Сори подойти к оконному витражу с изображением фамильного герба, как мать набросила ей на плечи плащ с бобровой подстежкой и потащила к двери.

– Я сказала: быстрее.

Рука матери дрожала, и это напугало девочку даже сильнее, чем сверкающий панцирь, надетый поверх вышитой золотом ночной рубашки. Рука леди Шелс всегда была тверда, точно клинок, который она носила на поясе с тех пор, как начались разговоры о волнениях на ее землях, до недавнего времени мирных и спокойных.

Материнские пальцы нетерпеливо сжали плечо девочки, когда та повернулась к туалетному столику.

– Подожди. Нужно взять Лунные Чары.

Леди Шелс задумалась на миг, а затем отпустила Сори. Девочка забрала свой меч, вернулась и разглядела в полутьме улыбку матери, такую же яркую, как ее золоченые доспехи. Сори прекрасно понимала, что сейчас не время для расспросов. Из коридоров замка и внутреннего двора доносился тревожный шум. Неужто и впрямь нападение? Когда девочка с матерью добрались до винтовой лестницы, ведущей в отцовскую обсерваторию, леди Шелс остановилась и обернулась к служанкам.

– Соберите свои вещи, но только то, что сможете унести. И не забудьте вместе со шляпками прихватить оружие. Можете даже заглянуть в мои комнаты и взять все, что понравится, из одежды и драгоценностей. Не задерживайтесь там и со всех ног бегите к южным воротам. Безопасней держаться по двое, по трое, но не всем вместе и не поодиночке.

Тритесса, которая заплетала Сори косы с тех пор, как девочка себя помнила, тут же ударилась в слезы, а Хальфакса, перехватив взгляд хозяйки, решительно затрясла почти лысой головой:

– Нет, миледи, мы не оставим этот дом, когда…

– Делайте, что говорю! – оборвала ее мать непререкаемым тоном, каким до сих пор обращалась только к собственным детям. – Надо было отпустить вас раньше. Уходите, не заставляйте меня еще сильнее чувствовать вину. К рассвету они будут здесь. Вы больше ничем не можете помочь.

– А как же Сори? – заикнулась было Тритесса, но леди Шелс снова перебила прислугу:

– Будет лучше, если Сори пойдет с Корбеном.

Готовая расплакаться и не до конца свыкшаяся с мыслью, что ей предстоит отправиться куда-то вместе с учителем фехтования, девочка стала свидетельницей еще более удивительной сцены: ее строгая, чопорная мать шагнула к Хальфаксе и обняла старую служанку. Затем отступила и поклонилась всем остальным:

– Благодарю вас за заботу о моей семье. Но теперь вы должны уйти, пока еще есть такая возможность.

До этого Сори молчала просто потому, что была послушной девочкой, но теперь, поднимаясь по ступенькам вслед за матерью, она словно онемела от страха. Даже когда отец велел ей неделю назад приготовиться к большим переменам, она и подумать не могла о том, что начнется подобный хаос.

Мать взяла за руку дочь, и та едва сдержала слезы, хотя ей было почти пятнадцать. Они поднялись на верхнюю площадку башни. Отец, Аркон и Эсбен собрались возле парапета, Корбен приоткрыл дверь для хозяйки и своей ученицы. Звезды таяли в клубах дыма, густые облака нависли над землей, словно собираясь с силами, перед тем как захватить все небо. Лорд Шелс отвернулся от разрастающегося на севере пожарища, посмотрел на жену и дочку и попытался улыбнуться, но вышло неубедительно.

– Пора идти, мальчики, – сказал он, но мать Сори покачала головой и встала рядом с ними у крепостной стены.

– Отведи их вниз, – попросила она мужа, а затем ласково взъерошила волосы обоим сыновьям. – Мы тоже скоро спустимся, но сначала пусть Сори увидит…

– У нас нет времени, – возразил отец дрогнувшим голосом. – Им надо бежать, пока…

– Мы скоро спустимся, – мягко повторила леди Шелс, все еще удерживая сонных мальчишек, словно боялась, что их сдует ветром. – Пожалуйста, Мервин. Она должна это увидеть.

Отец уступил жене, как уступал всегда, но сейчас, похоже, он не меньше, чем Сори, удивился тому, что леди Шелс просила, а не требовала.

– Идемте, мальчики. Вы готовы к приключению?

Ни девятилетний Аркон, ни шестилетний Эсбен, похоже, не верили в сказки, которые им рассказывал отец. Направляясь к лестнице, они посмотрели на сестру широко раскрытыми глазами. Сори лишь пожала плечами и улыбнулась, надеясь, что ей лучше, чем отцу, удалось изобразить спокойствие и братья не познают того страха, что испытывала она сама.

Эсбен крохотными ручонками обхватил Сори за талию, а затем она притянула к себе Аркона, который, казалось, вовсе не желал обниматься со старшей сестрой. К ним бросился и отец; руки сплелись в дрожащий от предутреннего морозца клубок. И только мать отвернулась от семьи. Она стояла, опираясь на балюстраду и вглядываясь в алые сполохи на горизонте.

Отец и братья спустились в башню, за ними последовал Корбен, предоставив матери и дочери возможность побыть вдвоем.

– Подойди сюда, – позвала леди Шелс.

Сори прошаркала озябшими ногами к парапету, заранее страшась адского ландшафта, в который превратилась страна. Девочка положила покрытые гусиной кожей руки на гранитные перила и увидела, что огни пылают еще далеко, у северного края долины. Их причудливый танец на темно-синем полотне даже показался красивым.

– Ты понимаешь, что это значит?

– Кобальтовые. – Ненавистные слова едва не застряли в горле. – Они… жгут наши поля.

– И да и нет, – сказала леди Шелс, и в ее голосе было больше ярости, чем в любом боевом кличе. – Они точно так же смотрят на эти огни, только с другой стороны. Мы сами все подожгли, как только враг подошел близко.

– Сами? Но зачем?

Девочка вспомнила, как они всей семьей проезжали по широкой дороге мимо этих полей, как устраивали пикники на берегу реки, как она с братьями пряталась среди высоких колосьев, как собирала с подружками ягоды. На глаза навернулись слезы, но она сдержалась, зная, что мать наблюдает.

– А ты как думаешь?

Леди Шелс взглянула на свою дочь и наследницу, и Сори лишь теперь поняла, что мать не упустит даже такой ужасный повод преподать ей очередной урок.

– Чтобы выиграть время для бегства, – предположила девочка, и сердце стало биться чуть тише и спокойней. – Чтобы задержать их как можно…

– Нет, – остановила ее мать, – не поэтому. Ты знаешь, что такое символ?

– Да, – быстро произнесла Сори и, понимая, что мать ожидает более подробного ответа, постаралась найти подходящий пример. – Возьмем хотя бы наш герб. Это символ страны и истории. Золотое зерно – потому что все наше богатство произрастает из земли. Медведь – это мы, семья, охраняющая королевство. И все это – внутри Звезды, потому что пища и защита для простых людей – это то, на чем держится вся Звезда.

– Очень хорошо, – кивнула леди Шелс и показала на далекие огни. – Я велела поджечь поля, как только появятся кобальтовые, потому что это тоже своего рода символ. Знаешь, какой у него смысл?

– Нет. – Сори смутилась оттого, что ее щеки все-таки стали мокры от слез.

Мысль о том, что поджог тысячи акров полей с почти созревшим урожаем может быть просто символом, пугала ничуть не меньше, чем нашествие кобальтовых.

– Это означает, что мы никогда не сдаемся, – объяснила леди Шелс, вытирая лицо девочки тыльной стороной перчатки. – Что мы скорее уничтожим свою страну, чем отдадим ее врагам. Пусть эти бандиты захватят нашу землю, но больше они ничего не получат. Все, что мы создали своим трудом, принадлежит только нам. Понятно?

Сори стиснула дрожащей рукой ножны клинка и отрицательно покачала головой.

– Сейчас поймешь.

Теперь голос матери прозвучал устало – еще одна пугающая перемена в ее характере.

– Я ведь рассказывала тебе, что они предложили нам сдаться? Проще было бы согласиться на все их условия. И тогда нам самим, нашим друзьям и подданным ничего бы не угрожало. Но это тоже будет символ, дурной символ. С его помощью враги еще больше возвысятся и еще сильнее унизят нас. Наше падение покажет нашим союзникам, всем жителям Звезды, что надежда не потеряна, что достойные люди должны бороться до конца и не отступать от своих принципов, что каким бы заманчивым ни казался другой путь, это будет неправильный путь. Теперь понятно?

– Наше падение… – Сори проглотила комок в горле, рыжеватое зарево на горизонте больше не казалось ей красивым. – Ты хочешь сказать…

Доспех матери снова сверкнул золотом в полутьме.

– Мы давно уже проиграли войну. Но даже у проигравшего всегда остается выбор: сдаться или продолжать борьбу без шансов на победу, просто потому, что правда на твоей стороне. А она действительно на нашей стороне, Сори, и пусть сегодня мы не сможем победить, но мы оставим другим надежду, что завтра все может измениться. Наша доблесть не умрет вместе с нами. Песни о героях минувшего потому и не забыты до сих пор, что настоящая доблесть проявляется тогда, когда победа кажется недостижимой, но ты продолжаешь бороться. Эту доблесть я и оставлю тебе в наследство, и ты должна сохранить ее, даже когда тебе страшно, когда ты сомневаешься в своих силах, когда кажется, что все потеряно. Мы не просто люди, Сори, мы символ. Все вместе и каждый из нас. И мы должны доказать, что это достойный символ.

Сори утешало лишь то, что взгляд матери был устремлен на пылающие поля, и поэтому леди Шелс не могла заметить слабость дочери. Обдумав смысл этого тягостного разговора, девочка спросила:

– Если мы собираемся сражаться, почему ты отсылаешь меня с Корбеном?

– Потому что нам нужен мученик, но только один. – Леди Шелс гордо вскинула голову и посмотрела на дочь так, что Сори наконец-то обо всем догадалась. – Когда мы спустимся вниз, я поведу людей в последнюю битву с кобальтовыми. Я встречу смерть на земле, политой потом многих поколений наших предков. А ты, дитя мое, отомстишь врагу за мою смерть. Ты поведешь в бой оставшихся в живых и не успокоишься до тех пор, пока не вернешь себе нашу землю. Пройдет время, и ты будешь управлять страной из этого замка, как управляла ею я, а до меня – моя мать, а еще раньше – ее отец. Ты должна жить так, чтобы стать символом торжествующей справедливости.

– Но зачем тебе умирать?! – Сори не заметила, как ее голос сорвался на крик. – Тебе приходилось сражаться и раньше, с теми же самыми кобальтовыми, и ты всегда… всегда…

– Возьми себя в руки, Сори! – одернула ее мать. – Все мы рано или поздно умрем; именно эта обреченность и отличает смертных от созданий Изначальной Тьмы. Ни один из тех, кто дышит сегодня, не сможет прожить два века, ни один смертный на всей Звезде, и все, что от них останется, – это символы для потомков. Я тоже смертная и поэтому погибну, сражаясь за то, во что верю. И когда настанет твой час, ты сделаешь то же самое. Сделаешь или нет?

– Да, сделаю. – Сори сморгнула последнюю слезинку, смело взглянула в горящие глаза матери и, хотя это было не совсем правдой, добавила: – Я все поняла.

– Вот и хорошо, – сказала мать, уводя девочку от парапета башни Юниуса. – Ты должна быть сильной, Индсорит, чтобы Кобальтовая королева со временем научилась бояться твоего имени. А теперь идем, я готова к последней схватке, твоя мать без трепета отправляется навстречу судьбе. Нам не суждено больше свидеться, дитя мое, так пусть наше прощание окажется достойным того, чтобы потомки сложили о нем песни.

Последние пламенные слова леди Шелс оставались с ее дочерью во всех испытаниях, что пришлось вынести девочке в последующие недели. Словно маяк, они освещали для юной Индсорит единственную спасительную дорогу в полной опасностей ночной мгле, когда она вместе с учителем фехтования убежала в Ведьмин лес и спряталась в заброшенной гробнице. Приспешники самозваной королевы отыскали их с Корбеном, но и после этого Индсорит продолжала верить словам матери, как темный народ верит проповедям Вороненой Цепи. Они с Корбеном сражались плечом к плечу, и учителя сразил удар боевого топора, но она не прекратила сопротивления, пока сама не оказалась на земле. Стыдясь, что ее захватили в плен живой, всего лишь с незначительными ранами, девочка на всем извилистом пути по Ведьмину лесу повторяла речь матери, словно молитву, словно покаяние в том, что не сумела стать достойным символом.

А потом девочку отвезли в Карилемин – трудовой лагерь, который так называемые имперцы соорудили среди выжженных полей к северу от Юниуса, и там Сори узнала, что клятвы матери так и остались неисполненными.

Леди Шелс помешали интриги Кобальтовой королевы.

Индсорит мучилась из-за того, что не оправдала ожиданий, но в то же время благодарила Падшую Матерь за счастье снова увидеть родителей и братьев. Они попали в плен к солдатам незаконной империи, и это, конечно, уязвляло гордость, но девочка верила, что все вместе они смогут справиться даже с таким унижением.

Однако у матери было другое мнение, она отказывалась принимать пищу и не разговаривала даже с собственной семьей. Однажды утром она с таким же безмолвным достоинством не подчинилась приказу охранника, а тот лениво взмахнул булавой и размозжил ей голову. Это произошло на глазах у всего лагеря. Отец, Аркон и Эсбен с отчаянными криками бросились к леди Шелс, а Индсорит осталась на месте. Все силилась понять, как это могло произойти, пока откуда-то не появилась рука Корбена, окатившая водой ее пылающее лицо.

После этого несчастья они почти не разговаривали друг с другом.

Вскоре отец умер от разрыва сердца, а может быть, это была просто могильная лихорадка.

Разве сумела бы Индсорит в одиночку защитить братьев от жестоких охранников? Согреть в зимние холода и накормить голодной весной?..

– Ваше величество?

Неожиданное вторжение не заставило Индсорит отбросить воспоминания, как если бы в них было что-то постыдное. Она плавно вернулась в настоящее, к бликам вечернего солнца на обсидиановом полу тронного зала. Индсорит была багряной королевой, Королевой Самота, Хранительницей Багряной империи и потому позволила себе мысленно вернуться в то утро, когда она проснулась и увидела рядом скорчившегося Аркона, холодного и безжизненного, как те камни, что они выворачивали из земли сбитыми в кровь пальцами.

– Ваше величество, – повторила аббатиса, – простите, что побеспокоила вас, но…

– В чем дело? – грубо ответила королева, раздраженная тем, что ей пришлось прервать воспоминания, так и не успев заново пережить еще более страшную гибель Эсбена, ее младшего брата.

Эти надоедливые цеписты становятся еще деятельнее с восходом луны и не досаждают Инсорит лишь в тех случаях, когда ей приходится стоять перед Черной Папессой, этой мерзавкой, гордо рассевшейся на Ониксовой Кафедре.

Впрочем, говоря откровенно, стерпеть присутствие аббатисы Крадофил было куда проще, чем иметь дело с папессой И’Хомой.

– Ее всемилость велела сообщить вам, что к вашему визиту в центральный Дом Цепи все готово, – произнесла непрерывно потеющая аббатиса сальным, словно монеты в кружке для пожертвований, голосом. – Она заверяет вас, что, если вы любезно согласитесь сопровождать ее прямо сейчас, ритуал закончится еще до полуночи.

– Значит, все уже готово?

Индсорит спустилась с мягких соболиных подушек, все ее мышцы затекли – она целый день провела в неподвижности. Несмотря на всевозможные ухищрения, трон остался чертовски неудобным, как и двадцать лет назад, когда Индсорит отобрала его у Кобальтовой Софии, – неудивительно, что старая ведьма была так рада избавиться от него.

– Полагаю, я не могу отказаться от приглашения под тем банальным предлогом, что ожидаю донесений от Пятнадцатого полка и хочу все-таки понять, что за демонщина творится у Языка Жаворонка?

– Я никогда не осмелюсь даже предположить, как следует поступить вашему величеству, особенно в столь неприятной ситуации.

Кроткий взгляд Крадофил блуждал где угодно, только бы не встречаться со взглядом королевы. Но каков ответ! Старая проныра наверняка знает о событиях на равнинах Ведьмолова не меньше, чем сама Индсорит или любой из ее советников, иначе не стала бы тратить время на лесть и заискивание, а постаралась выудить у королевы как можно больше подробностей.

– Нет, конечно, вы же слишком умны для этого. – Индсорит потянулась, готовясь к утомительной прогулке в Центральный Дом. – Скажите, аббатиса, скольким хозяевам вам довелось прислуживать в этом замке?

– Простите, ваше величество?

– Разумеется, И’Хоме и мне, раз уж нам с Черной Папессой приходится делить владения и титулы.

Крадофил с явной настороженностью ожидала продолжения, хотя Индсорит подняла пока только два пальца.

– А еще старику Шанату, пока он не уступил тапочки и митру своей племяннице. Вы ведь и ему служили? И когда он пытался свергнуть меня, и после этого, не так ли?

– Ч-что?..

Крадофил опасливо поежилась, когда Индсорит потянулась к ножнам с Лунными Чарами, лежавшим на подлокотнике трона. Мать настояла на том, чтобы первым оружием девочки стала бодомианская старинная спата, как повелось в их семье еще с Века Чудес, и хотя меч поначалу казался неподъемным, со временем Индсорит к нему привыкла, как и ко многому другому. Трудно в это поверить, но розыск имперцев, укравших у нее Лунные Чары, оказался самой сложной частью ее плана отмщения. Побег из лагеря не потребовал больших усилий, а низвержение Софии – и того меньше.

– Три господина – уже немало для одного слуги, но вы так стары, что у вас могли быть и другие хозяева. Тот, кто сидел на этом троне до меня, например.

– Король Калдруут не позволял скромной аббатисе даже приближаться к тронному залу, – ответила Крадофил.

– Но ведь не он был моим предшественником, верно?

Индсорит кивком разрешила двум служанкам войти в зал, чтобы помочь ей облачиться в нелепое парадное одеяние – черное бархатное платье, усеянное гранатами и рубинами.

– Вы ведь понимаете, о ком я говорю, или мне придется произнести это имя?

– Ни в коем случае, ваше величество, – торопливо залепетала Крадофил. – Но ведь я… не должна говорить, что служила ей. Она была еретичкой, убийцей и…

– А почему вы выразились именно так? – Индсорит всего лишь хотела уколоть аббатису, прервавшую ее воспоминания, но теперь вдруг проснулось любопытство. – Меня не интересует, что вы должны говорить, а что – нет, демон вас дери! Я просто хочу знать: вы и в самом деле служили Кобальтовой Софии, когда она была королевой?

Услышав запретное имя, одна из служанок ахнула, а другая едва не вырвала с мясом пуговицу, украшенную драгоценным камнем. Крадофил напоминала черепаху, попавшуюся на крючок рыболова. Аббатиса опустила глаза к солнечным бликам на обсидиановом полу.

– Один раз я встречалась с ней. Вот на этом самом месте. За месяц до того, как вы сокрушили эту самозванку, ваше величество.

– Продолжайте!

Индсорит оттолкнула перепуганную служанку и водрузила на свою утомленную голову Сердоликовую корону.

– Она… – Аббатиса выглядела сейчас такой же жалкой, как сестра Портолес в тот вечер, когда опозоренную боевую монахиню привели в тронный зал. – Поверженная Королева…

– Да говорите же! Я не собираюсь казнить вас за то, что случилось двадцать лет назад.

– Поверженная Королева обвинила меня в создании Нор. – Крадофил наконец-то осмелилась взглянуть в глаза Индсорит. – Еще король Калдруут приказал собрать всех выявленных анафем в одном месте, и Вороненая Цепь не смогла отговорить его от этой затеи. Когда… София заняла трон Калдруута, она первым делом попыталась сокрушить святую церковь, но Падшая Матерь помешала ее преступным замыслам. Не сумев сломить нашу стойкость, самозванка провела целый ряд немыслимых реформ, которые вы тут же отменили, как только освободили королевство, ваше величество. Все, кроме одной.

– И благодаря этой неотмененной реформе Цепь продолжала собирать армию ревностных неофитов из числа страннорожденных прямо у меня под носом? – Индсорит осушила бокал подсоленного вина, принесенный пажем, но отказалась от пирожка с кальмаром. – В жизни не догадаюсь, зачем это понадобилось.

– Норы выжили исключительно благодаря моим стараниям и упорству, – заявила аббатиса, раздуваясь от так свойственной Вороненой Цепи беззастенчивой спеси. – Я знаю, что у вас были некоторые мелкие разногласия со святым престолом, ваше величество, но это, разумеется, не моя забота.

– И не моя, по крайней мере в настоящую минуту.

Индсорит не испытывала желания ворошить это старое неприятное дело. Когда она узнала, какими методами Цепь «исправляет» страннорожденных, и попыталась положить этому конец, Шанату наотрез отказался что-то предпринимать. Один конфликт потянул за собой следующий, и все закончилось гражданской войной. Ничего хорошего это не принесло ни королеве, ни страннорожденным – в выигрыше остались только наемники, кузнецы и, как обычно, Вороненая Цепь… А теперь надвигается новая война, потому что так бывает всегда. Подумать только, еще несколько лет назад Индсорит была убеждена, что если Шанату сменит его юная племянница, это принесет наименьший вред королевству…

– Полагаю, даже самый низменный демон не потерян для нас, он тоже может обрести благословение Падшей Матери, – добавила Крадофил то ли для того, чтобы заполнить паузу, то ли в самом деле считая этот довод убедительным. – И лишь благодаря милосердию Вороненой Цепи эти жалкие создания остались целы.

– Или близко к тому, – поморщилась Индсорит, вспомнив, какие раны нанесли сестре Портолес лекари Цепи, удаляя все признаки ее страннорожденности.

Это было глубокое эмоциональное потрясение, и оно заставило королеву целиком и полностью довериться злосчастной боевой монахине, с которой познакомилась всего час назад. Один испуганный взгляд подсказал Индсорит, что она приобрела самого могущественного союзника на всей Звезде – и самого опасного к тому же, свято преданного как добру, так и злу. Разумеется, Портолес могла предать свою королеву из-за беспричинной и неуместной веры в Вороненую Цепь, но Индсорит дала бы голову на отсечение, что бедная девочка не сделает этого, по крайней мере, не сделает предумышленно. В мире, полном коварства и жестокости, добрые намерения должны что-то значить. Иначе что может сказать сама Индсорит в оправдание бесчисленных убийств, совершенных имперскими солдатами за двадцать лет ее правления? Каким символом стала она за эти годы?

– Новости, ваше величество! Новости большой важности!

Заходящее солнце заливало светом тронный зал, и Индсорит щурилась. Она узнала голос, но все еще не могла поверить, что девчонка осмелилась явиться сюда.

– Ваша всемилость! – воскликнула Крадофил, подтверждая, что темный силуэт, возникший на открытой галерее тронного зала, действительно принадлежит И’Хоме.

Соплячка пришла не одна, ее сопровождало полдюжины охранников. Под лоснящимся меховым плащом папессы не было никакой одежды, бледные щеки и лоб украшали полосы свежей крови, но еще сильней, чем эта ритуальная раскраска, пугал изогнутый бронзовый кинжал с рунами на клинке, с которого падали на пол багровые капли.

– Такая важная новость, что вы врываетесь в мою галерею с невысохшей кровью на кинжале? – возмутилась Индсорит. – Куда бы я ни опаздывала, ко мне вы не войдете.

Однако священница все же вошла. Зубы И’Хомы сверкнули в усмешке ярче, чем солнце на клинке, когда она приблизилась к багряной королеве. Грозная гвардия, которая должна была стоять у дверей и по крайней мере объявить о появлении папессы и ее свиты, куда-то запропастилась, так что Индсорит лишь с недоумением оглядывалась по сторонам, пытаясь понять, что бы это могло означать. Нечто подобное случилось, когда она, еще по пути к власти, встретилась лицом к лицу с сорока семью убийцами. Но даже в самых диких фантазиях она не могла представить, чтобы И’Хома попыталась чего-то добиться от нее силой оружия, – должно быть, девчонка совсем рехнулась, если возомнила, что здесь можно действовать так же, как она привыкла у себя на юге.

– Я давно догадывалась, что ваша всемилость не дружит с головой, но недооценила степень безумства, – произнесла Индсорит, выхватывая Лунные Чары из ножен.

Однако готовность к схватке с дерзкой девчонкой тут же испарилась. Руки отяжелели, движения замедлились, голова затуманилась. Определенно, в вино было подмешено что-то еще, кроме соли, сильное зелье, сумевшее так быстро одолеть ее.

– Даю вашей всемилости последний шанс одуматься. Имейте в виду, что…

– Свершилось! – завопила И’Хома, дико размахивая руками, так что плащ на ее плечах сделался похожим на крылья облезлого нетопыря. – Пятнадцатый полк настиг Кобальтовый отряд на равнине Ведьмолова. Война окончена, мы победили!

– Мы… Как вы сказали?

Индсорит догадывалась, что вопли о новостях большой важности предвещают хвастовство. Постепенно вырисовывались детали картины, словно причудливые камешки на дне быстрого ручья. Слишком поздно разобралась королева в замыслах мерзкой девчонки.

– Вы… вы сговорились с Хьорттом? Добились, чтобы он атаковал кобальтовых без моего разрешения и его победа досталась вам, а не мне? А теперь пришли убить меня?

– Его победа?

И’Хома резко рассмеялась и хотела добавить что-то еще, но в тот же миг Индсорит набросилась на нее. Быть отравленным и преданным – обычная доля монарха, но только не осмеянным. Пусть заговорщики попробуют ее прикончить, пусть попытаются издеваться над ней, но только не то и другое сразу.

Даже шатаясь от отравленного вина, Индсорит наверняка пронзила бы первым же выпадом перепуганную соплячку, если бы не помешал один из охранников. Дюжий мечник отбросил королеву в сторону, а на помощь ему уже спешил второй монах, с боевым молотом в руках. Индсорит с разворота полоснула по ноге мечника и снова попыталась раскроить физиономию И’Хомы, но молотобоец уже был рядом, и ей снова пришлось изменить направление удара, прорубив пальцы монаха до самого древка оружия. Двое других охранников хотели взять ее в клещи, И’Хома тут же юркнула им за спину, а Индсорит еще успела проткнуть кольчугу одного противника и разбить локтем нос другому, прежде чем ее повалили.

К несчастью, ни яд, ни удары рукоятью меча не смогли убить королеву, так что ей пришлось вытерпеть еще одно унижение, когда Черная Папесса наклонилась и сдернула Сердоликовую корону с раскалывающихся от боли висков.

– Ох, Индсорит, – печально вздохнула И’Хома.

Вместо того чтобы надеть трофейный венец, она опустилась на гладкий пол, положила голову обессиленной королевы к себе на колени. Безумная жрица провела ладонью по щеке Индсорит, но та не могла и пальцем пошевелить, чтобы помешать этому, даже если бы очень хотела… Что еще хуже, прикосновения И’Хомы показались ей нежными, утешающими, материнскими.

– Боюсь, вы все неправильно поняли, впрочем, как и всегда. Я пришла не для того, чтобы убить вас, и Хьортт вовсе не одержал победу. Во всяком случае, не в том примитивном смысле, что ему доступен. Я говорю о чем-то гораздо большем, частью чего вам предстоит сделаться, точно так же как и мне. Мы обе примем участие в этой игре и, не сомневаюсь, станем в конце концов близки друг другу, как родные сестры. Даже еще ближе!

Индсорит казалось, будто она катится под гору со связанными руками, с каждым мгновением разгоняясь все сильнее, навстречу двум черным бездонным ямам – поглотившим весь мир глазам И’Хомы. Черная Папесса наклонилась к королеве, и та поняла, что кровь вовсе не размазана по щекам ее всемилости, а сочится из сияющих глаз, словно размытая дождем боевая раскраска. Дыхание И’Хомы отдавало сырым мясом и уксусом, когда она поцеловала Индсорит в лоб, а затем прошептала на ухо:

– Все грехи прощены, сестра. День Становления подходит к концу, и Затонувшее королевство поднимается из морских глубин. Падшая Матерь вернулась и ждет нас на блаженной земле, дарованной нам ею. С господством смертных покончено. Наш долг исполнен, Индсорит!

Слова достигали слуха королевы, но поначалу пролетали мимо сознания – еще одна бессмысленная религиозная болтовня. Индсорит заметила лишь, как И’Хома подняла корону, сверкнувшую в последних лучах солнца, и швырнула в сторону галереи. Корона несколько раз скакнула по обсидиановому полу, затем притормозила и остановилась на самом краю, даже чуть свесившись за край, словно в аристократической забаве на свежем воздухе. Но все же не удержалась, медленно перевалилась через кромку и исчезла из виду. Сердоликовая корона, катящаяся по мостовой Диадемы, – самый жуткий из всех возможных символов, если воспользоваться излюбленным словом матери.

Наконец Индсорит уловила в словах Черной Папессы некий тревожный смысл, но так и не смогла пошевелить пересохшим языком, чтобы задать напрашивающийся вопрос: если с господством смертных покончено, кто теперь будет управлять страной?

Глава 2

Все было уже завершено к тому моменту, когда целый имперский полк внезапно лишился рассудка и солдаты принялись поедать живьем собственных товарищей, но от этого общая картина не становилась приятней. Шагая через лагерь к штабной палатке на другое утро после битвы у Языка Жаворонка, София с восхищением размышляла о том, как удалось Вороненой Цепи устроить гнусное представление. Интересно, как давно это началось? Четверть века назад отличавшийся особой набожностью Четвертый полк после столкновения с Кобальтовым отрядом впал в людоедское безумие, и невозможно поверить, что эти кошмарные эпизоды никак не связаны между собой.

То, чему София и ее Пятерка Негодяев стали свидетелями после падения Виндхэнда, вероятно, было всего лишь испорченным ритуалом, слабым намеком на ту катастрофу, которая могла… нет, которая произошла накануне. И в отличие от тех давних событий, теперь никто не выказывал желания обсудить причины и последствия внезапного и самоубийственного помешательства имперских солдат, поскольку все и так было сокрушительно очевидно: вконец охреневшие цеписты решили поднять из морских глубин Затонувшее королевство.

Кто же еще мог это сделать?

Что ж, ладно. Не только они сумели вернуть назад силу, долгое время не появлявшуюся на Звезде. Безвременно усопший юный Эфрайн Хьортт призвал Софию, принеся куда меньшую жертву – всего лишь обезглавив ее мужа и перерезав всех жителей деревни. Теперь нужно только доказать, что возвращение старой стервы и ее облезлого демона – не менее эпохальное событие, чем всплывшее за каким-то рожном со дна морского королевство.

При условии, что Мордолиз все-таки вернется. После целой вечности дурацких игр, когда София разрешала псу баловаться любой добычей, какая только ему приглянется, он все равно оставался худющим как скелет. Какой демон не жаждет свободы больше всего на свете? Как тщательно она подбирала каждое слово в палатке Хортрэпа, стараясь не оставить Мордолизу ни единой лазейки, – и в конце концов наивно позволила ему сорваться с поводка. Стоит ли удивляться, что София так и не разобралась с багряной королевой? При всех своих прекрасных и благородных порывах она даже связанного демона не смогла удержать.

Пытаясь немного успокоиться, она внимательно всматривалась в просветы между изукрашенными инеем палатками, надеялась увидеть бегущего веселой трусцой к хозяйке Мордолиза. Но пока на глаза попадались лишь измученные солдаты, выползающие навстречу утру, до которого они не надеялись дожить. Вид у них был довольно жалкий, и София с горькой усмешкой подумала о том, как они воспримут новость о Затонувшем королевстве или, что еще неотложней, о гигантских Вратах, появившихся под самым носом.

С тех пор как простые солдаты узнали, что Вороненая Цепь обманула кобальтовых и воспользовалась ими для завершения ритуала, проблема состоит уже не в том, сколько наемников и желторотых юнцов ударится в бега, а в том, сколько переметнется на другую сторону. С последними Чи Хён должна обходиться еще жестче, чем с дезертирами, иначе религиозный психоз, как чума, мигом распространится по всему лагерю.

Недолго поразмыслив, София пришла к выводу, что именно с помощью этого благоговейного ужаса и рассчитывает церковь вдохнуть веру даже в самые черствые сердца. Чтобы поколебать саму Софию, понадобились бы куда более сильные аргументы. На своем веку она достаточно насмотрелась на так называемых богов, чтобы не воспринимать всерьез никакие культы и тем более Вороненую Цепь. Она не знала, чего еще Черная Папесса надеется добиться столь чудовищной мистерией, как возрождение легендарной страны, но было до отвращения очевидно: все здравомыслящие люди, не страдающие религиозным фанатизмом, кровно заинтересованы в том, чтобы разобраться в происходящем, и как можно скорее.

Ну хорошо, если не все, то хотя бы некоторые.

Заметив приближение Софии, возле палатки ей отдали честь часовые.

– Да пусть они возвратят хоть всех до единого жителей Эмеритуса и каждую королеву ведьм Века Чудес, меня это не волнует, наша цель остается прежней, – заявила генерал Чи Хён, едва взглянув на Софию.

Хортрэп, Феннек и Сингх уже расселись с калди и овсяными лепешками по одну сторону стола, а генерал и капитан Чхве – по другую. София попыталась проскользнуть за спиной Чи Хён и устроиться рядом с ней. Измученная девушка с трудом сдерживала раздражение, не стоило ждать от нее приглашающего жеста.

– Капитан София уже слышала новости о Затонувшем королевстве Джекс-Тот?

Сингх с удивительной тактичностью адресовала этот вопрос своему новому генералу, а не прежнему. София потянулась за калди, но давилка оказалась пустой, если не считать смолистого осадка на дне. София сама была нынче вроде этой штуковины – бесполезно выжимать из себя какие-то эмоции.

– Да, я слышала эту грустную песню, хотя боюсь, что теперь мы должны называть Джекс-Тот Всплывшим королевством… Простите, генерал, нельзя ли кликнуть слугу, чтобы он принес и мне бобов?

Девушка мрачно посмотрела на Софию, глаза были красны – от бессонной ночи или от слез? Заострившиеся черты говорили скорее о первом, и София с усталым вздохом поднялась с места.

– Нет-нет, не беспокойтесь, я помню, где вы их храните. Продолжайте разговор, я сама принесу.

– Спасибо, капитан, это было бы восхитительно. – Голос Чи Хён был таким же теплым, как бронзовый ночной горшок в зимнюю ночь. – На будущее, Хортрэп: я бы хотела, чтобы столь важные сведения ты докладывал в первую очередь мне, а уже потом делился ими с кем-то еще. Не думала, что это следует оговаривать особо.

– Я именно так и намеревался поступить, – обиженным тоном отозвался Хортрэп Хватальщик. – Но София со своим демоном загнала меня в угол и развязала мне язык.

– Неужели?

Чи Хён не поверила его оправданиям, но София решила впредь обходить Хортрэпа стороной, чтобы тот не смог снова подставить ее. Особенно это ни к чему теперь, когда Мордолиза нет рядом и некому будет вступиться, если старый колдун и впрямь зол на нее из-за вырванных силой признаний.

– Да, но на самом деле это не так увлекательно, как кажется. – София поставила котелок на огонь и с очередным тяжким стоном опустилась на колени перед столиком для калди. Она встряхивала сосуд, пока не дождалась аппетитного потрескивания бобов. – Я слышала, что наши цели остаются неизменными. Напомните, пожалуйста, каковы эти цели, потому что, боюсь, кое у кого из капитанов может быть на сей счет абсолютно иное мнение.

– Я уже объясняла всем, кому что-то было неясно, – раздраженно сказала Чи Хён. – Мы здесь для того, чтобы сокрушить Багряную империю и Вороненую Цепь, и сделать это нужно как можно скорее. Я готова признать, что фанатики, пожертвовавшие своими людьми, чтобы вытащить на поверхность древний остров, немного усложнили положение. Но не настолько, чтобы менять наши планы.

– Может быть, и так, – проговорил Феннек, тоже выглядевший усталым, но все же меньше, чем Чи Хён. – Однако, полагаю, Хортрэп просто хотел подчеркнуть, что раз уж изменилась игровая ситуация, то и нашу стратегию следует слегка подкорректировать.

– Сколько бы я ни упрашивала вас, бодрые старикашки, вы все равно относитесь к этой войне как к игре, – проворчала Чи Хён, словно не замечая игрушечных солдатиков в красных и синих мундирах на расстеленной по всему столу карте. – Если допустить, что Хортрэп прав…

– А так оно и есть, – не удержался от реплики колдун.

– Ну и не один ли хрен? – Юный возраст Чи Хён все-таки сказывался, хотя, по расчетам Софии, эта вспышка должна была произойти намного раньше. – Даже если возвращение Затонувшего королевства и в самом деле означает конец света, как уверяют эти недоумки, неужели не понятно, что мы должны продолжать начатое, а не слушать сказки цепистов? Ангелы, очищающие мир от скверны; демоны, сорвавшиеся с цепи; смертные, представшие перед Страшным судом; чудовищная страна Джекс-Тот, превратившаяся в обетованную землю. Но мы-то с вами сидим здесь, живые и здоровые, несмотря на всю ту чушь, что нагородили они, да и вы тоже!

– Я вовсе не утверждаю, что в этих пророчествах больше смысла, чем в бреде сивой кобылы, – проговорил Хортрэп тем уступчивым тоном, который так бесил Софию, когда она стояла во главе Кобальтового отряда. – Однако противнику все же удалось вернуть Джекс-Тот, утраченный пятьсот лет назад, генерал, и это достаточно серьезный повод, чтобы остановиться и призадуматься.

– О, можешь биться об заклад на своего демона, что я призадумаюсь, – ответила Чи Хён. – Но багряная королева и Черная Папесса только и ждут, чтобы мы остановились, только на это и надеются. Стоит нам дрогнуть, и вскоре на этом холме появится мой отец с предложением сдаться от Девятого полка.

– Ваш отец?

София оторвалась от своего занятия и задумалась, не считает ли Канг Хо себя и в самом деле бессмертным, если решился приехать сюда после того, как в доминионах натравил на нее Сингх. Или Чи Хён имеет в виду другого своего отца – короля Джун Хвана?

– Он вызвался быть посредником между нами и наступающими нам на пятки таоанцами. И ты, – Чи Хён указала на Софию перевязанной рукой, – не посмеешь и пальцем его тронуть без моего приказа.

– Значит, Канг Хо уже был здесь? – выглянула Сингх из-за спины Софии, удивленно приподняв бровь и позабыв о недоеденной лепешке.

– Был и может появиться снова, – пожала плечами Чи Хён. – Но сейчас он сидит в палатке имперского полка, такого многочисленного, что способен прихлопнуть нас без особых усилий. Отец хотел, чтобы таоанцы помогли нам захватить Линкенштерн, но после той мясорубки, что устроил здесь Пятнадцатый полк, нам очень повезет, если Канг Хо уговорит имперцев не набрасываться на нас сразу, а подождать до завтра. Так что мы должны уходить. Немедленно.

– С этим мы согласны, генерал, – заявила Сингх. – Но сначала нужно определить наши цели, иначе я со своими драгунами поворачиваю на запад и отправляюсь домой, не забыв получить плату, обещанную нам за победу над кавалерией Пятнадцатого полка.

Услышав номер полка, уничтожившего ее дом, София перестала ощущать аромат бобов калди и заскрежетала зубами громче, чем нож по точильному камню. Когда ритуал цепистов достиг кульминации, имперских всадников засосало в новые Врата. И пусть даже она не рассчитывала, что этих мерзавцев постигнет столь ужасный конец, но все равно ощущала какое-то неудовлетворение, возможно, потому, что враги погибли не у нее на глазах. Не то чтобы София так уж сильно жаждала мести. Достаточно насмотревшись на то, как расплачиваются кровью за кровь, она просто знала, что поквитаться необходимо – за ее погибшего мужа Лейба, за всех жителей Курска, а больше всего – за саму себя. Она поклялась лично отплатить каждому из тех, кто устроил резню. Но азгаротийская конница сбежала в небытие, не дождавшись, когда София до нее доберется. Поверженная Королева потеряла цель и теперь в душе надеялась на то, что приказ напасть на деревню на самом деле отдала Черная Папесса. Тогда снова можно будет внушить себе, будто в случившемся нет твоей вины и ты всего лишь восстанавливаешь так отчаянно необходимую этому миру справедливость. Кисловатое, почти безвкусное утешение, но все же лучше, чем никакого. Лучше, чем кровь мужа на твоих сморщенных до неузнаваемости руках, лучше, чем запах этой крови, заглушающий даже аромат самого восхитительного калди.

– Что?! – вскипела, словно вода в котелке, Чи Хён.

София оглянулась: в палатку вошел Гын Джу и, вероятно, шепнул что-то неприятное. Только что генерал-пигалица выглядела до крайности утомленной, даже с трудом держала спину прямо, а теперь вскочила и выбежала из палатки вместе со своим стражем добродетели, на ходу бросив капитанам:

– Прибыл еще один гость. Продолжим в полдень. Все свободны до моего возвращения.

– Если позволишь, всего на два слова… – Феннек устремился вдогонку за Чи Хён.

София прихватила на дорожку соленый пирог и с сожалением посмотрела на наполненную до краев давилку.

– Я ей сколько раз говорил… Ну хорошо, всего единожды, но надеюсь, мои слова не пропадут даром, – проворчал Хортрэп и неслышными шагами подошел к Софии. – Я про то, что проводить заседания штаба в своей личной палатке не очень удобно. Позволь, я помогу тебе.

Сингх тоже поднялась с места, но, сообразив, что замышляют ее старые приятели, прошла мимо и приветливо обратилась к охранникам, дожидавшимся, когда все освободят палатку. Пока кавалересса отвлекала их внимание, расхваливая мечи и доспехи, Хортрэп припрятал под одеждой горячую давилку с такой же легкостью, как когда-то Канг Хо снимал опаловый браслет с руки зазевавшегося партнера по танцам. Хотя София все еще злилась на Хортрэпа за убийство сестры Портолес, а еще больше – за наглую ложь, она невольно улыбнулась, увидев, как слаженно работает ее прежняя команда, пусть даже в таком незатейливом деле, как кража бобового отвара с генеральского стола.

Улыбка не задержалась надолго. Такого никогда не случалось в присутствии Хортрэпа.

– Как поживает Мордолиз? – шепнул колдун Софии на ухо, едва они поравнялись с беспечно болтающей Сингх. – Что-то я не видел его сегодня рядом с тобой, это странно.

– Он здесь, неподалеку, – ответила София, не желая давать старому ведьмаку ничего такого, что можно было бы обратить против нее. – Даже слишком близко, как обычно.

– Ты правда так считаешь? – Дожидаясь Сингх возле палатки, Хортрэп хмуро поглядывал на отливающее металлом пасмурное небо. – Что ж, значит, мне не стоит об этом беспокоиться. Я рад, что ты чувствуешь себя в безопасности.

– Скажи это кто-нибудь другой, я бы решила, что мне угрожают.

Нет, сердце Софии не помчалось вскачь, но все же прервало свою неторопливую прогулку… Этого как раз и добивался колдун, как всегда ухитрившийся заметить перемену. Она посмотрела в глаза огромному неповоротливому чудищу.

– Или ты все-таки угрожаешь мне, Хортрэп?

– Храни меня небо! – скорчил испуганную гримасу колдун, так что растянулась татуировка у него на шее. – И в мыслях никогда не было, дражайший мой друг! Даже вчера вечером, после того как ты самым гнусным образом пыталась меня запугать.

– Ты меня вынудил, – возразила София, стараясь не пустить слезу под его невинно-жизнерадостным взглядом. – Случись такая подстава с тобой, был бы рад?

– Эге, да ты не только не забросила эту игру, но и прибавила в мастерстве. – К ее удивлению, Хортрэп на сей раз сдался быстро, не то что в далеком прошлом, когда они поигрывали в гляделки. – Я в самом деле беспокоюсь за тебя – вчера ты поступила очень опрометчиво и, возможно, навлекла на нас обоих немало проблем. Не советую так беспечно забавляться с демонами, в особенности с… этим.

– Я так и поняла. – София боролась с желанием посмотреть, не мчится ли к ней где-нибудь между палатками Мордолиз. – И пока мы с тобой прямо говорим обо всем этом, у нас нет причин для беспокойства, верно?

– Искренне надеюсь, что нет. – Хортрэп оскалил неестественно белые зубы, а затем вытащил из необъятного кармана давилку с калди и две чашки из другого. – Я не совсем точно выразился, ты поступила не опрометчиво, а глупо. И вовсе не тогда, когда натравливала его на меня, а когда предложила ему сделку – свободу в обмен на мое признание, если бы я отказался говорить по доброй воле. Предложение было сформулировано так, что, упусти я по небрежности какую-то незначительную деталь, демон все равно мог бы вырваться на свободу через лазейку, которую ты ему оставила, и что бы тогда с тобою стало?

Она оказалась бы беззащитной против чар мстительного колдуна – таким был один из ответов, который не стоило произносить вслух… если, конечно, предположить, что вырвавшийся на волю Мордолиз оставил бы Хортрэпа в живых. София поднесла свою чашку, чтобы колдун наполнил ее, а тот продолжал тем временем:

– Сейчас не самое подходящее время, чтобы остаться без демона, София, и уж всяко этого не стоит такой пустяк, как правда.

– В этом вся разница между нами – мне больше по нраву честная игра. Я знала, что ты лжешь, и добилась правды и снова сделаю то же самое, если понадобится.

– Нет, не сделаешь. – Хортрэп плеснул калди в ее чашку, затем в свою. – Не сделаешь, если это не будет мне выгодно. Обещаю с этого дня быть с тобой до смешного честным. И первая моя суровая правда заключается в том, что не стоит отпускать твоего приятеля лишь ради того, чтобы добиться признания.

– Ну и какова же, по-твоему, достойная цена за свободу Мордолиза? – спросила София, внезапно ощутив небывалую усталость. – Я начинаю подозревать, что нечисть не может предложить ничего, достойного такой сделки. Взглянуть хотя бы на наших Негодяев, обменявших своих демонов на богатство, а теперь вернувшихся к тому, с чего начинали. Конечно, к тебе это не относится.

– О, это весьма печальное наблюдение, тут я с тобой полностью согласен. – Хортрэп в приветственном жесте приподнял чашку. – Если бы демоны могли решить наши проблемы, нам всем жилось бы куда счастливей. И помня о своем обещании быть с тобой честным, я, видимо, должен кое-что прояснить в этом вопросе: я все еще держу в услужении нескольких младших демонов, но старину Чахотуна отпустил на свободу, когда помогал нашей дорогой малютке Индсорит утвердиться на престоле. И поэтому все остальные Негодяи, принимавшие участие в том давнем ритуале, теперь думают, что только у тебя хватило ума сохранить своего демона. Это даже трогательно – видеть, как ты сроднилась с Мордолизом, хотя поначалу не хотела его связывать.

Уж не пытается ли Хортрэп закинуть крючок? Неужели он, как и сама София, подозревает, что Мордолиз пропал не случайно? Неужели она все-таки допустила какую-то дурацкую небрежность? По крайней мере на один из этих вопросов найти ответ было нетрудно, и София едва не обожгла нёбо горячим калди, пытаясь унять озноб. Стало даже холодней, чем на рассвете, когда она с трудом доковыляла до штабной палатки, Язык Жаворонка насквозь продувал ветер – предвестник грядущей непогоды.

Она ужасно устала. Каждая кость, каждая мышца ныла после вчерашнего перенапряжения. Но еще невыносимее, чем тяжесть в ногах и руках, давило уныние… Она столько преодолела на пути к цели, но теперь у нее не осталось ничего, кроме бесконечного словесного танца с Хортрэпом, мать его растак, Хватальщиком и холодного утра где-то в самой заднице Багряной империи… Даже без блохастого демона, который мог бы хоть ноги согреть хозяйке, наконец-то плюхнувшейся на свою койку.

– Эй, старушка, я спрашиваю: с тобой все в порядке?

Хортрэп, кажется, в самом деле забеспокоился, и София затрясла головой, слишком обессиленная, чтобы продолжить танец по второму кругу.

– Не думаю, что после такого долгого перерыва я и «все в порядке» быстро подружимся. – Она допила калди и вернула колдуну чашку. – Я пытаюсь думать об этом дерьмовом Затонувшем королевстве, в самом деле пытаюсь, только… Не знаю, возможно, Чи Хён правильно говорит и возвращение Джекс-Тота в самом деле ничего не меняет. Наверное, Звезда заслужила все то, что Вороненая Цепь норовит выудить для нее из бездны. В любом случае это ничем не хуже обагренного кровью спасения, какое могла бы ей принести я, понимаешь?

– Прошу тебя, хватит! – Хортрэп снова протянул ей чашку. – Думаю, она тебе понадобится, чтобы собрать слезы.

София на мгновение вспыхнула и хотела было хлестнуть старого засранца по губам, но так же быстро остыла и выдавила улыбку, благодаря за отважную попытку ее расшевелить.

– Да знаю я, знаю, что разревелась как последняя дура. Просто… мне жаль, что некому теперь отомстить за Лейба. И за Курск. Может, большего я и не достойна, если припомнить, сколько женщин сама сделала вдовами, но все же…

– На то мы и смертные, чтобы всегда о чем-то жалеть, – печально улыбнулся Хортрэп бывшему генералу. – И мне ли не знать, что сожаления об утраченном проникают глубже и причиняют больше мучений, чем пустые мечты о том, чего мы никогда не имели.

– Осторожней, ребята, не сраститесь языками, – окликнула их Сингх, приближаясь по проходу между палатками с пустой чашкой наготове. – Извините, что задержалась. Пока я болтала с часовыми, прибыл еще один гонец. То ли Канг Хо совсем утратил навыки ведения переговоров, то ли он напел дочери какую-то другую песню, но таоанцы уже двинулись в нашу сторону. Вы не видели, куда побежал наш генерал? Я в восторге от этой девочки, так что, думаю, нужно поскорей договориться с ней о плате для моих ранипутрийских драгун, пока имперский полк не подошел вплотную.

– Я разыщу ее. – Хортрэп с обнадеживающей улыбкой наполнил чашку для Сингх и обратился к Софии: – Видишь, мы специально для тебя подготовили еще одну отчаянную схватку с превосходящими силами противника. Неужели это не добавит упругости твоей походке?

– Вряд ли, – вздохнула София, едва не заплакав от мысли, что ей опять придется поднимать тяжеленный молот. – Я уже говорила и не могу удержаться от того, чтобы не повторить снова: мы в полной заднице.

– Если придется драться, то да, – согласилась Сингх, скривившись от слишком крепко заваренного калди. – Но за минимальную плату я готова подсказать нашему генералу прием, которым мы воспользовались в битве при Окалтократи: надо выстроить между нами и таоанцами всех пленных имперских солдат. Если захотят атаковать, им придется затоптать своих товарищей.

– Неплохая идея, – похвалил Хортрэп, пока София не спеша отходила в сторонку, надеясь урвать час-другой покоя в сырой палатке, прежде чем здесь снова станет горячо. – Но есть и получше: почему бы не построить их перед новыми Вратами? Потребуются кое-какие усилия, но рискну утверждать, что сумею в самый драматический момент разогнать этот надоедливый туман. Противник увидит своих товарищей, стоящих на краю пропасти. Если это не заставит таоанцев задуматься, правильно ли они оценивают наши силы, тогда уж ничего не поделаешь.

– Вижу, вы не собираетесь меня в это втягивать, – помахала София им рукой, – ну так позаботьтесь и о том, чтобы ко мне не лезли без крайней необходимости.

– Да хранят небеса твой сон, – крикнул вдогонку Хортрэп.

Вместо ответа София отхаркнула серый комок мокроты. В душе у нее было пусто и холодно, и пока она тащилась по лагерю к своей палатке, из низко нависших облаков на землю посыпались крупные белые хлопья.

Превосходно. Утро и так не предвещало ничего хорошего, а тут еще и погода решила соответствовать настроению. Обессиленная и раздраженная, София чуть было не заподозрила, что из-за холодного горного ветра у нее начались месячные, хотя прошло уже несколько лет с тех пор, как это случилось в последний раз. Спасибо демонам за пустяковую милость, даже притом, что с годами ей все трудней сдерживать мочевой пузырь при кашле или…

– Говорят, там были три сотни мьюранцев впереди всей азгаротийской пехоты, – рассказывала какая-то наемница солдату, вместе с которым уплетала кашу чуть в стороне от кухонной палатки; ее приятель бросил усталый взгляд на проходившую мимо Софию и полушутливо отдал честь. – Туда нагнали одних безобидных заложников, крестьян, а эти были настоящими солдатами. Конница обычно вооружена намного лучше, особенно рыцари, и все же мы взяли в плен добрых полсотни кавалеристов. Это, стало быть, уже не просто толпа оборванцев, а серьезная сила.

София сделала еще несколько вялых шагов, продолжая размышлять о своих маленьких победах и поражениях в борьбе с возрастом, когда смысл этих слов наконец просочился в ее сознание. Она не колебалась ни мгновения, не останавливалась в задумчивости, повторяя услышанное, а резко развернулась и налетела на беседующих наемников, словно ангел мщения из сказок, что рассказывают цеписты. София понимала, что подошла слишком близко, так что они почувствовали себя неуютно, но если бы эти недоноски только знали, каких усилий ей стоило вообще остановиться.

– Ты что-то сказала про кавалеристов? – тихо, спокойно произнесла она. – Которых вчера взяли в плен?

– Э-э-э… ммм… да, капитан. – Рассказчица сделалась белее снега, падающего на ее поношенный синий плащ. – Простите, капитан, мы вовсе не собирались сплетничать, просто Мур немного приуныл, видя, как мало нас осталось, а я решила поднять ему настроение и…

– А я вообще не сплетничал, – перебил второй наемник, хмуро покосившись на собеседницу. – Я просто ел. И молчал.

– Кто вам сказал, что мы взяли в плен кавалеристов из Пятнадцатого полка?

Сердце Софии забилось, словно мотылек, неосторожно подлетевший слишком близко к пламени свечи.

– Кто сказал? – растерялась наемница, и когда слабая надежда в сердце Софии уже соприкоснулась с пламенем, чтобы через мгновение сгореть без следа, женщина добавила уверенней: – Так я же сама была там, когда их брали, и, стало быть, никто мне ничего не говорил, просто… Разве это не всем известно, капитан? Пришлось повозиться, отделяя кавалеристов от пехотинцев, потому что в бою всадников сшибли с лошадей, а потом они ополоумели от черного колдовства, напущенного Хортрэпом Хватальщиком. Поначалу пленники даже не могли назвать своих имен, не то что вспомнить, где и кем они служили, но к вечеру мы разобрались и… Куда же вы, капитан?

Но София уже не слушала, она с хищной усмешкой кутумбанской пантеры спешила к палаткам пленных. Не такое уж и плохое утро, совсем даже неплохое… И возможно, это даже к лучшему, что она избавилась от своего демона, по крайней мере одно из ее желаний уже почти сбылось.

Глава 3

Все вокруг сделалось призрачным, жутким и потусторонним еще до того, как Юнджин, старшая сестра принцессы Чи Хён, задула последнюю свечу. Туманную галерею освещала Рыбачья луна. Но вовсе не из-за темноты Чи Хён радовалась теплу Хайори, прячущей голову в складках тонкого платья и такой же испуганной, как старшая сестра. И вовсе не от хриплого горлового голоса Юнджин, поющей старинную песню, дрожали девочки той ночью. Слабо мерцающая дорожка тянулась над морем Призраков, словно мощенная светящимися гнилушками, и манила к себе по залитым лунным светом волнам.

Девочкам, выросшим в Хвабуне, беспрестанный шторм казался такой же обыденной деталью пейзажа, как ореховый паркет под ногами или цветущая гоблинова лоза, увившая решетку под балконом… Однако это был один из тех редких вечеров, когда оба отца отправились на другие острова, и Юнджин разрешила сестрам не спать допоздна, чтобы послушать ее нескладное пение, и далекие огни, подобно свечам над могилой Затонувшего королевства, словно полнились зловещим смыслом. Слушая одну из любимых песен Юнджин, «Маяк потерянных душ», Чи Хён еще крепче обняла сестренку, и девочки дружно рассмеялись, отгоняя злокозненных духов, возможно карабкавшихся сейчас к ним по гладкой скале. Как известно, смех останавливает нечисть. Он бы помог, даже если бы вдруг принцессы остались совсем одни в огромном замке.

Хотя на самом деле они никогда не бывали совсем одни, во всяком случае в Хвабуне. Кроме слуг, которых в любой момент можно позвать колокольчиком, каждую принцессу охраняли трое стражей, отвечавших за добродетель, доблесть и дух дочерей Хвабуна, и они всегда находились рядом, поскольку нельзя знать заранее, когда потребуется их помощь. Если бы вместо малышки-сестры к Чи Хён сейчас прижимался Гын Джу, ей бы совсем не был страшен далекий маяк давным-давно исчезнувшей страны Джекс-Тот и она могла бы думать о вещах более приятных, чем затонувший остров, населенный мертвыми и проклятыми. Конечно же, она понимала, что ответные чувства любезного стража добродетели еще менее вероятны, чем возвращение Затонувшего королевства, но сейчас, при свете полной луны, подогрев свои фантазии глотком запретной рисовой водки, она верила, что любая цель достижима, только надо очень сильно мечтать.

Если бы Чи Хён пришлось выбирать, что попросить у судьбы, она попросила бы время. Кучу времени. Чтобы выспаться, затем хорошенько все обдумать и снова уснуть. Она поднималась по склону мимо костров, у которых грелись ее израненные и оборванные солдаты. Перевязанную руку дергали приступы боли, спину ломило, грудь сдавило так, будто Чи Хён захлебнулась холодным утренним воздухом. Как медленно тянулось время в Хвабуне, как не могла она дождаться, когда же начнется настоящая жизнь, как страстно жаждала поскорее сбежать от серой обыденности!

Даже не пытайся осуществить свои мечты. Это знание пришло слишком поздно, чтобы из него можно было извлечь какую-то пользу. Страшно подумать, какой наивной и глупой была она совсем недавно. Если Чи Хён уцелеет и сможет когда-нибудь взглянуть на сегодняшнюю ситуацию с высоты прожитых лет, что она скажет? Не в том ли заключается главный секрет взросления, что с годами ты теряешь былую самоуверенность? Ты просто должна идти вперед, зная, что уже не успеешь ничего изменить в своих планах, и понимая, какие же на самом деле они идиотские. Благодарение демонам, есть возможность прислушиваться к советам шести опытных капитанов. Теперь бы еще добиться, чтобы хоть двое из них в чем-то согласились друг с другом.

– Ты обещал сказать всего два слова, Феннек, а наговорил уже больше тысячи, – прервала Чи Хён поток объяснений, начавшийся в тот момент, когда генерал и Негодяй вышли из палатки. Как будто она сама не понимала, насколько Таоанский полк превосходит численностью ее войско. – Короче, что предлагаешь?

– Я бы хотел поговорить без свидетелей, – ответил Феннек, пристально глядя на генерала, вместо того чтобы покоситься на идущих впереди охранников или на стража добродетели, шагающего по другую руку от Чи Хён. – И этот разговор займет какое-то время, если, конечно, Гын Джу не возражает.

К удивлению Чи Хён, Гын Джу, не дожидаясь приказа, молча кивнул и прибавил шагу, вскоре поравнявшись с охранниками. Ее возлюбленному досталось в бою даже больше, чем ей самой. Правда, ему, в отличие от Чи Хён, удалось выспаться, но он все равно выглядел усталым и явно не хотел в это хмурое утро препираться с Феннеком.

Пока они пробирались через лагерь, снова пошел снег, Язык Жаворонка накрыла тяжелая туча, нависшая как раз над тем уступом, где Мрачный, София и Хортрэп наткнулись вчера на мьюранский отряд, пытавшийся обойти кобальтовых с тыла. При мысли о том, что придется карабкаться туда по обледенелому склону, у Чи Хён едва не подкосились ноги.

– Значит, так, генерал. – Феннек заговорил еще тише, хотя между ними и Гын Джу теперь без труда разместились бы три палатки. – Меня беспокоит Канг Хо. Жаль, что ты сказала ему об императрице Рюки и ее погибшем сыне. Надо было или смолчать, или задержать его в нашем лагере.

– Мне тоже жаль, что я не сижу сейчас на багряном троне, – проворчала Чи Хён. – Но мы с тобой взрослые люди и не можем тратить время на пустые сожаления. Лучше объясни, что ты хотел сказать.

– Только то, что теперь твой отец знает о награде, которую императрица Непорочных островов назначила за твою голову. А пообещала она именно то, ради чего он и затеял наш поход, – власть над Линкенштерном. Насколько я понимаю, от этой цели ты уже отказалась?

Чи Хён замедлила шаг, обдумывая ситуацию; к горлу снова подступила тошнота. Надо отдать должное Феннеку: как раз в тот момент, когда генерал решила, что волноваться больше не о чем, он выкинул очередной номер.

– Канг Хо – мой второй отец. Ты и в самом деле думаешь, что он попытается получить эту награду?

– Я думаю, что он осторожный человек, а ты поставила его в опасное положение.

Чи Хён негодующе взглянула на Феннека, а тот лишь отмахнулся затянутым в перчатку когтем.

– Понятно, что это случилось преднамеренно, но факт остается фактом. Если перейдет на твою сторону, он получит лишь то, что ты ему предложишь… но потеряет при этом супругу, дом и всякую надежду когда-нибудь завладеть Линкенштерном. Допускаю, что без первых двух он как-нибудь выживет, а вот насчет третьего – не уверен. Особенно сейчас, когда Канг Хо с целым имперским полком, готовым прислушиваться к его советам, подобрался так близко к своей строптивой и безрассудной дочери, чья окруженная армия несравнимо слабее его таоанских союзников.

– Довольно.

Чи Хён остановилась, закрыла глаза и набрала полную грудь морозного воздуха. Ее чуть не стошнило от доводов Феннека. Он прав. Если второй отец выступит против дочери, то вернет все потраченные деньги, а затем… На самом деле все складывается как нельзя лучше для Канг Хо, если это он убил сына императрицы, а вину решил свалить на Чи Хён. Он станет не только губернатором Линкенштерна, но и героем Непорочных островов – цель настолько заманчивая, что ради нее можно пожертвовать дочерью, якобы отомстив ей за убийство отеанского принца Бён Гу.

Он и вправду способен на такое?

А как тут удержишься от соблазна? Когда ставки настолько высоки, Канг Хо выгодней действовать за спиной у своего супруга, чем надеяться на непослушную дочь.

– Мне кажется, было бы разумно атаковать первыми, – прошептал Феннек, мягко опустив коготь на плечо Чи Хён; каждый раз, вспоминая о том, как прохождение через Врата изуродовало его руки, она вздрагивала и снова обещала себе, что никогда больше не рискнет воспользоваться столь необычным способом передвижения. – Под предлогом переговоров заманим в наш лагерь Канг Хо и, может быть, даже полковника Ждун…

– Довольно, – повторила Чи Хён.

Хотя «довольно» в этом случае означало «перебор». Да еще какой перебор. Принцесса едва держалась на ногах, в голове, груди и животе все кружилось с пугающей быстротой, и отчасти она сейчас приказывала именно своим взбесившимся внутренностям:

– Довольно!

– Ну, тогда я пойду, – сказал Феннек, пожимая ей руку. – Встретимся в полдень у тебя в палатке, как и было условлено. Я больше ничего не скажу о твоем отце, если меня не вынудят это сделать.

Чи Хён кивнула. Она не открывала глаза, пока не ушел Феннек. Затем осмотрелась: из палаток с любопытством выглядывали солдаты, едва ли не каждого украшали синяки и бинты под синими плащами из грубой холстины, которые она сама раздала новобранцам после прорыва из Мьюры. Самой молодой среди них была девочка, лет тринадцати от силы, с приплюснутым носом и заплывшим левым глазом. Чи Хён понимала, что должна сейчас сдернуть свой плащ с меховой подстежкой и набросить на щуплые плечи этой девчушки, взяв взамен ее тонкую поношенную накидку. Понимала, что людям необходимы подобные легенды, но было чертовски холодно для таких великодушных поступков, и никому не станет лучше оттого, что генерал простудится и сляжет. Чи Хён просто салютовала им и заметила, как дрожит ее здоровая правая рука, протянутая к солдатам, рисковавшим ради нее жизнью. Она с трудом нашла в себе силы выдержать их взгляды, проходя мимо.

И поймала себя на том, что с облегчением ускоряет шаг. Чи Хён расстегнула кобальтовый плащ и поплелась назад, чтобы отдать его девочке, чувствуя себя не борцом за справедливость, а раскаявшимся вором, решившим вернуть украденное. Все выжидающе смотрели на Чи Хён, и она понимала: надо что-то сказать. Но боялась, что только расплачется. Девочка смутилась ничуть не меньше генерала, но все же запахнула плащ на лисьем меху поверх своей ветоши. Чи Хён снова отдала честь. По крайней мере, теперь она дрожала только от холода, торопясь следом за Гын Джу навстречу новому тяжелому разговору, который опять же состоится по ее вине.

– Все в порядке? – тихо спросил Гын Джу.

Она заглянула в его встревоженные глаза, посмотрела на широкую трещину в покрытой снежными бисеринками маске и на время забыла обо всем остальном. При таком страшном ранении ее стражу добродетели нельзя было даже подниматься с постели, однако он решил оставаться рядом с ней, пока хватает сил, и умудрился разыскать для нее Мрачного в неразберихе огромного лагеря… А она едва не предала память о Гын Джу. Спасибо судьбе, в последний момент воссоединившей их. Она не достойна его.

– Я не собирался подслушивать, но Феннек, кажется, что-то говорил про одного из твоих отцов?

– Его беспокоит Канг Хо, – объяснила Чи Хён, пытаясь принять беззаботный вид, чтобы не расстраивать своего возлюбленного. Затем взяла Гын Джу за здоровую руку, и они вместе двинулись к верхнему краю лагеря. – Феннек считает, что я недостаточно жестко говорила с отцом вчера вечером, и я думаю, он в чем-то прав. Плевать мне на все эти рассуждения о том, что нужно забыть старые обиды, и на всякую прочую ерунду, после того, как Канг Хо пытался натравить Сингх на тебя и Софию в Ранипутрийских доминионах. Моему дорогому папочке, этой подколодной змеюке, надо было дать хорошего пинка под зад.

Пальцы стража дернулись в ее руке – Чи Хён слишком сильно сжала их, размышляя о предательстве своего второго отца. Какой же глупой соплюхой она себя показала, позволив гадкому старику, приказавшему убить Гын Джу, уйти безнаказанным. Надо было отдать мерзавца Софии – вот чего заслуживает этот интриган.

– Он не рассказывал, как дела в Хвабуне? – спросил Гын Джу, когда они миновали последний ряд палаток на дальнем краю лагеря и начали подниматься по крутому склону следом за двумя телохранителями. – Как поживают король Джун Хван и твои сестры? Боюсь, что теперь, когда императрица приказала арестовать тебя, у них могут быть неприятности.

Да благословят небеса этого сентиментального мальчика за его любящее сердце!

– Она не приказывала арестовать меня, – поправила Чи Хён, запыхавшись от долгого подъема по смерзшейся земле. – Она велела убить меня. И про Хвабун не было сказано ни слова, но прошло всего несколько часов с тех пор, как мы узнали о щедрой награде императрицы. При первой возможности я отправлю совомышь с письмом для моих родных. Так или иначе, нам нужно узнать, правда ли, что Затонувшее королевство вернулось, и что это на самом деле означает.

Снегопад стремительно набирал силу. Чи Хён размышляла, что бы написать первому отцу, какие найти слова, чтобы смягчить позор, что неизбежно обрушится на его гордую голову. И вдруг до нее дошел ужасный смысл вопроса Гын Джу. Она остановилась на середине подъема.

– Духи небесные и подземные! Ты считаешь, что родственников накажут за мои преступления? Я хотела сказать, за мои предполагаемые преступления. Если императрица Рюки знает, что я командую Кобальтовым отрядом, и думает, что я убила ее сына, чем это может грозить Хвабуну? Моему первому отцу и сестрам?

– Я… не смею даже предположить, – ответил Гын Джу, бледный как снег, скопившийся на его высокой четырехугольной шляпе, и опустил глаза. – Если судить по справедливости, то они ни в чем не виноваты, но одной справедливости порой бывает недостаточно.

– Не уверена, что вообще когда-нибудь бывает, – сказала Чи Хён, рассеянно жуя прилипшую к щеке прядь синих волос, затем посмотрела на свой унылый лагерь и туман, все еще клубившийся над самыми большими, если верить Хортрэпу, Вратами на Звезде. О демоны Багряной империи, зачем она вообще позволила втянуть себя в эту безрассудную авантюру? – Проклятье! Слушай, ты можешь вернуться в палатку и послать совомышь к моему второму отцу? Пусть посмотрит, вернулся ли он, и передаст, что нам снова нужно поговорить. Пожалуй, надо бы спросить у него, что мне делать с императрицей и первым отцом. Зря я так рано отпустила его к имперцам.

– Конечно могу. – Гын Джу проглотил комок в горле. – Хотя сначала… Можно я скажу тебе кое-что? Никогда раньше не говорил и больше никогда не буду, но сейчас мне нужно…

– Это не может обождать? – Как бы ни был ей дорог возлюбленный, его постоянная потребность выражать свои чувства немного утомляла. – У меня сейчас очень важное дело.

– Да, конечно, – произнес он с облегчением, словно преступник, которому отсрочили исполнение приговора, но тут же напрягся, пытаясь, очевидно, пересилить себя. – Все-таки нам обязательно нужно поговорить. Я пытался сказать тебе это еще ночью, но ты уснула, а утром не заходила в палатку…

– Мы скоро поговорим, обещаю. – Чи Хён попыталась изобразить улыбку. – А теперь поцелуй меня и тащи свой милый зад обратно в палатку.

Конечно, надо было попросить, чтобы Гын Джу остался и помог ей разобраться со всем этим дерьмом, но он едва переставлял ноги. А как вздрогнул, когда она слегка задела его маску? Красавчик хренов! Нянчиться с капризным любовником – это именно то, что нужно Чи Хён для полного спокойствия, как раз в тот момент, когда второй отец что-то замышляет против самой Чи Хён и ее ни в чем не повинной семьи, которая очутилась между мстительной императрицей Непорочных островов и возрожденным Затонувшим королевством. Глядя вслед спускавшемуся с горы Гын Джу, она утешала себя тем, что у него и впрямь великолепная задница. Потом Чи Хён окликнули телохранители, и она продолжила подъем к уступу, где ее ожидала еще одна веселенькая встреча.

Забравшись наверх, она увидела своих охранников, о чем-то беседующих с кучкой незнакомцев в покрытой снегом одежде, собравшихся на узкой площадке. У нее тут же похолодели ноги, а морозный воздух обжег легкие. Западня. Не прошло и двенадцати часов с тех пор, как Чи Хён узнала о назначенной за ее голову награде, как сама попалась в мышеловку, уйдя так далеко от лагеря всего с двумя людьми, чьи лица к тому же были скрыты под масками чудовищ, которыми Феннек снабдил ее телохранителей. Каким блестящим полководцем она себя показала, отослав Гын Джу еще до того, как убедилась, что ей ничего не грозит? А еще удачней было решение оставить Мохнокрылку в палатке, вместо того чтобы вытащить ленивое создание на мороз. Что ж, теперь Чи Хён поплатится за свою глупость.

Возможно, все кончилось бы паническим бегством по крутому склону и падением в пропасть, если бы Чи Хён не справилась с разыгравшимся воображением. Эта была вовсе не засада, просто ее самые доверенные телохранители встретились с разведчиками, которым она сама приказала осмотреть горы, памятуя о вчерашней, едва не увенчавшейся успехом попытке мьюранцев обойти лагерь кобальтовых с тыла. Несколько глубоких вдохов помогли ей собраться с мыслями, пусть даже вместе с этим вернулась и острая боль в раненой руке.

– Он остался там, за деревьями, – доложила телохранительница Анкит, стягивая заиндевелую стальную маску с изображением морды пантеры, лишь чуточку более свирепой, чем лицо владелицы. – Разведчики развели костер, так что, если желаете поговорить с глазу на глаз, мы с Кабилом можем присмотреть за вами оттуда.

– Или вы можете погреться у костра, а остальные постоят здесь, – добавил Кабил, хотя и не было похоже, что ему самому нравится это предложение.

– Не думаю, что кто-нибудь отказался бы от тепла сегодня утром, – ответила Чи Хён и направилась к оранжевому пятну, еле заметному за густым снегом.

Узкий уступ был всего лишь небольшим бугром на склоне Языка Жаворонка с купой согнувшихся от ветра сосен, торчащих из каменистой почвы как раз в том месте, где склон продолжал бесполезный подъем. На краю рощицы курился жидкий дымок костра, цепляясь за сучья невысоких деревьев, а еще дальше Чи Хён разглядела два темных силуэта. Один человек сидел возле дерева, а другой лежал под навесом из веток.

– Они появились здесь раньше разведчиков, но те опознали варвара из нашего лагеря и разрешили остаться, – объяснила Анкит. – К костру не подходил, так и сидит сиднем. Разведчики просят, чтобы вы разрешили ему спуститься или хотя бы приказали унести труп.

– Он их пугает, – вставил Кабил.

– Подождите меня у костра, – распорядилась Чи Хён.

Охранники уселись возле огня еще прежде, чем она успела обойти костер стороной. Если хоть на секунду почувствует это уютное тепло, то уже не сможет одолеть соблазн. И после вчерашнего безрассудства разговор на морозе не казался ей таким уж тяжким наказанием.

– Прошу прощения, генерал, но вам не стоит оставаться на такой стуже, во всяком случае без накидки, – окликнула Анкит. И прежде чем Чи Хён развернулась и бросила тяжелый взгляд на телохранительницу, говорящую об очевидном, та уже расстегнула синий шерстяной плащ и протянула генералу. – Разведчики прихватили с собой пледы, так что… Возьмите, пожалуйста.

Поблагодарив телохранительницу и завернувшись в задубевший от холода плащ, Чи Хён прошла под дырявый полог сосновых веток. Снег таял у нее на шее, сапоги скользили по обледенелым камням. Сидевший под деревом поднялся при ее приближении. Она не решилась взглянуть ему в глаза, понимая, как он измучен, как огорчен тем, что она не пришла раньше. Еще одна ошибка – пусть она не могла спасти старика, но могла хотя бы заметить его исчезновение. Должна была заметить, проклятая эгоистка. Чи Хён слишком поздно явилась почтить его память, и этого слишком мало, но все же больше, чем она может сделать для большинства солдат, отдавших за нее жизнь накануне.

Вот он, лежит под навесом, белые хлопья только теперь начали падать на лицо, жуткая гримаса еще не скрыта под снежным саваном. Чи Хён опустилась на колени над детским тельцем, только теперь осознав, что оно действительно детское. Это был труп не взрослого мужчины, а худенького мальчика, таких обычно дразнят за хлипкое телосложение и тонкие конечности. Лишенный огня, ярко пылавшего в нем при жизни, некогда свирепый Рогатый Волк напоминал сейчас Чи Хён неоперившегося воробышка, которого она с сестрами однажды нашла под корнями оливкового дерева в Хвабуне. Все, что осталось от былой мощи варвара, – это жуткий оскал рта, застывшего в немом крике, обращенном к бессердечным небесам… или в последней насмешке над ними.

– Ты пришла, – произнес Мрачный у нее за спиной, а затем повторил дрогнувшим голосом: – Пришла.

Они уже ничем не могли больше помочь Безжалостному. Чи Хён обернулась, Мрачный обхватил ее огромными ручищами и спрятал заплаканное лицо в ее волосах. Она тоже обняла его со всей силой, на какую отважилась, опасаясь, как бы не открылись раны.

А затем прижалась еще крепче, понимая, что вину необходимо искупить кровью. И крови должно быть куда больше, чем эти капли.

Они стояли, обнявшись, под непрекращающимся снегопадом, и им было тепло. Но не совсем.

Глава 4

В свое время Мрачный изучил многие темные уголки сознания, а за последние сутки опустился в такие глубины, где никогда прежде не бывал. Но все же он надеялся однажды вернуться к свету. Не расставаясь с дедушкой и не позволяя себе уснуть, он постоянно глядел на уступ, хоть почти и не надеялся увидеть знакомую фигуру, поднимающуюся со стороны лагеря. Покидая свою палатку после бесплодных поисков дяди Трусливого, он прихватил немного вяленого мяса и жидкого меда и растянул запас на весь холодный серый день и наступившую затем суровую темную ночь, съедая по крошке и выпивая по капле. Но тот голод, что терзал желудок, и та жажда, что иссушила горло, не имели ничего общего с потребностью смертных в еде и питье. Мрачному нужно было утолить голод своих демонов.

Когда же Чи Хён прошла мимо сучковатых сосен, словно наидостойнейший из предков, которых Рогатые Волки выдумали, чтобы потешить свое самолюбие, или словно посланец Черной Старухи, явившийся забрать дедушку в Медовый чертог, Мрачный потерял последнюю гордость и расплакался, уткнувшись молодой женщине в волосы, как новорожденное дитя, ищущее материнский сосок.

Стоило Мрачному подумать об этом, он тут же взял себя в руки – воображение хорошо помогает в таком деле, утверждал дедушка. Утверждал, пока не подавился стрелой, выпущенной из лучка-дохлячка перепуганным мальчишкой. В песне старый Рогатый Волк поймал бы стрелу зубами, а затем пронзил недомерка его же оружием, но… но…

Так продолжалось долго, Мрачный никак не мог остановить беспорядочный бег своих мыслей. Все это время Чи Хён даже не попыталась оттолкнуть его или пристыдить, как обычно поступала мать, когда он лез с бесконечными детскими жалобами. Но понимание того, что он, пусть даже в минуту большого горя, испытывая острую потребность в материнском утешении, проявил слабость, простительную только девчонке, заставило Мрачного справиться с эмоциями. Мальчик С Тысячей Слез должен подобрать свое дерьмо, и побыстрее.

– Послушай, – начал варвар, смущенно освобождаясь из ее объятий.

Но говорить было трудно, а говорить на непорочновском – еще труднее, так что он лишь пожал плечами и покачал головой.

– Я знаю, – кивнула принцесса. Судя по хлюпающему носу и покрасневшим глазам, так оно и было. – Как… как это случилось?

Мрачный опять покачал головой, понимая, что непременно сорвется, если начнет рассказывать. Стыдно было раздувать угли горя, так и не отомстив за убийство. Глупый мальчишка, подстреливший дедушку, выполнил только половину обещания, затащив тело старика на уступ, как ему и было велено, но сам куда-то исчез. Мрачный поклялся поймать сопляка и предать медленной, мучительной смерти, если тот не будет дожидаться своей участи рядом с трупом дедушки, но, похоже, угроза не подействовала – парень решил унести ноги, рассудив, что бешеный дикарь все равно убьет его, как только рядом не окажется свидетелей.

При виде лежащего в грязи и уже начавшего смердеть трупа Мрачный на миг ощутил жгучее желание спуститься в лагерь, отыскать беглеца и выполнить обещание, но представил себе, как будет убивать этого мальца, и ощутил такой прилив тошноты, что тут же отказался от клятвы. Не одному же дяде Трусливому позволено нарушать слово, и гораздо важней то, что мальчишка все-таки принес сюда дедушку. Теперь он до конца своих дней будет невольно вспоминать этот уступ – и такого наказания с него достаточно.

– Словами ничего не исправишь, но я очень жалею, что он погиб, защищая меня, – сказала Чи Хён, возвращая Мрачного к действительности.

Бедная девочка пыталась утешить его в самые черные мгновения. Возможно, ее глаза слезились всего лишь от холода, но было отрадно думать, что она хотя бы ненадолго разделит скорбь Мрачного.

Она выглядела более измученной, чем сам Мрачный, с его чугунным черепом. Окровавленный бинт стягивал ее руку, а мешки под глазами были огромными, как подушки. Должно быть, она мечтала только о том, чтобы выспаться, а вместо этого пришлось карабкаться по обледенелому горному склону…

И в это мгновение он понял очевидное. Тот поцелуй, что подарила она ему в своей палатке, незадолго до возвращения ее прежнего любовника, вовсе не был пустой забавой, способом как-то скоротать холодный вечер. Эта девушка, суровый генерал с Непорочных островов, действительно испытывала к нему какие-то чувства, пусть даже не такие сильные, как он сам к ней. Но это не столь уж и важно, главное, что в глубине души она переживает за него так же, как и он за нее. Обычно это называют любовью, хотя сочинители песен редко находят хорошую рифму для этого слова.

И поскольку невозможно что-то по-настоящему узнать, не испытав, Мрачный посмотрел ей в глаза самым, как он надеялся, обольстительным образом. Она встретила его взгляд с любопытством, если не с откровенной надеждой. Его руки, до этого неуклюже висевшие по бокам, легли ей на плечи, как уже было когда-то, перед тем как Гын Джу вернулся в ее жизнь.

Вот так. Он не собирался набрасываться на нее, как жадная, нахальная ворона, он хотел приблизиться плавно и величественно, словно царственный орел, чтобы она успела отвернуться, если ее бледно-розовые губы не пожелают снова встретиться с его темными губами.

Да, в какой-то момент Мрачному хватило бы смелости поцеловать ее.

В како-о-ой-то момент.

Но не в тот. И не в этот. И вероятно, не в следующий.

– Ты… – Чи Хён облизнула губы и опустила глаза. – Можно, я… Мы, наверное, должны похоронить его? Или как нужно… э-э… по вашим обычаям?

Романтик Мрачный пытался добиться благосклонности девушки, когда рядом лежал труп его только что скончавшегося родственника. Блудливый проявил милосердие и даровал своему пропащему потомку немного благопристойности и, на случай, если ее окажется недостаточно, немного здравого смысла. Проследив за взглядом Чи Хён, Мрачный чуть было не подумал, что дедушка усмехается полураскрытым ртом. Но только «чуть было». Он дал себе зарок не поддаваться больше таким фантазиям.

– По обычаям Рогатых Волков, его нужно оставить там, где он пал, – сказал Мрачный, опасаясь, как бы глаза снова не наполнились слезами. Эти драные демонами глаза вечно подводили его, почему сейчас должно быть иначе? – Считается, что его дух улетает в Медовый чертог Черной Старухи или в другое, менее достойное место, так что плоть, кости и все прочее больше не нуждаются в нашей заботе. Пусть его останки накормят этот обреченный мир и станут пищей для смертных тварей или самой земли.

– Ты действительно хочешь так поступить? – спросила Чи Хён таким голосом, что Мрачный вдруг поверил, будто бы здесь, на самом краю Звезды, наконец-то отыскалась живая душа, которой не все равно, чего он хочет и что чувствует.

– Я… не знаю, – выдавил Мрачный сквозь зубы.

Всякий раз, когда он произносил эту беспомощную мантру, язык наливался тяжестью, словно погрузившийся в трясину сапог. Он стоял дурак дураком, не в силах дать простой и ясный ответ на простой и ясный вопрос. Невольно сжались кулаки, он бросил на дедушку взгляд скорее растерянный, чем гневный.

– Отдери меня демон, Чи Хён, это беда всей моей жизни. Я забрался в такую даль, куда не забирался никто из моих предков, но до сих пор ни хрена не знаю, разве не так? Не знаю, что мне делать с дедушкой, даже после того, как он оставил меня. Мы больше не Рогатые Волки, и поэтому я… не представляю, как буду теперь обходиться без него. Драть твою мать, я вообще ничего не понимаю!

Тяжелые удары его сердца заглушали отдаленные голоса телохранителей, расположившихся за рощей. Она подошла ближе и произнесла как нечто само собой разумеющееся:

– Ты знал его, как никто другой, так что просто подумай: о чем бы он тебя сейчас попросил?

Мрачный ненадолго задумался и решил уйти от ответа:

– Я… в самом деле не знаю, что бы он…

– Нет, знаешь. – Она взяла его за руку и крепко сжала. – Перестань сомневаться и ответь: что он сказал бы, если бы видел тебя сейчас?

– Он сказал бы, чтобы я прекратил скулить и начал кусаться.

Слова слетели с губ еще до того, как Мрачный осознал, что они родились, но он сразу понял, что это была истина. При мысли о том, что дедушка как-то ухитрился завладеть его языком, по спине пробежал холодок. Во рту осталось странное послевкусие, как будто Мрачный пытался перегрызть железный напильник, и оно заставило вспомнить слова дедушки, сказанные в лагере Кобальтового отряда. Ну конечно же! Старик предпочитал говорить намеками и загадками, надеясь, что витающий в облаках внук в конце концов сам наткнется на истину. Сжав кисть Чи Хён, Мрачный спросил:

– Ты разбираешься в кузнечном деле? В изготовлении оружия?

– Не очень, – ответила она. – Но Гын Джу мне об этом все уши прожужжал, и в нашем лагере работают по меньшей мере трое кузнецов. Уверена, они смогут нам помочь. Если хочешь, устроим погребальный костер и сожжем твоего дедушку, как королеву ведьм в Век Чудес. Мой первый отец говорил, что этот обычай был тогда распространен повсюду, от Джекс-Тота до Эмеритуса.

Эмеритус. После морозной ночи и блеклого снежного утра, напоминающего о родных саваннах, Мрачный понял, что остро тоскует по зимней погоде. Но при упоминании страны, которую иноземцы называли также Покинутой империей, он ощутил холод, какой, по его представлениям, должен царить на Южном Луче.

Но это был не совсем холод, а лишь нечто похожее, забирающееся под плащ и пронизывающее до мозга костей. Мрачный оглянулся на заснеженные сосны, понимая всю нелепость этого поступка, но ощущая необходимость удостовериться, что Безликая Госпожа не выглянула из-за темных облаков, чтобы украсть у него еще один поцелуй.

– Не нужно сжигать дедушку, словно какую-то ведьму, а уж тем более как королеву ведьм, – начал было Мрачный, но подумал, что его план может показаться Чи Хён слишком варварским, и решил пока не вдаваться в подробности. – Я вернусь в лагерь, но пообещай, что приведешь меня к кузнецу и поможешь объяснить, что мне от него нужно, если окажется, что он говорит только на багряноимперском или каком-нибудь другом языке. Не стоит беспокоить твоего… э-э… Гын Джу. Это просто особый обряд прощания, и я думаю, мастер по металлу справится.

– Я с восторгом представлю тебя.

Мрачный не сразу сообразил, почему она так сказала, но затем вспомнил, как едва ли не насмерть обиделся, услышав в ее палатке это глупое напыщенное слово, и кривой усмешкой дал понять, что понял шутку. Он не говорил на здешних языках, но она согласилась облегчить его задачу, и, кроме того, в ее присутствии любым делом заниматься приятнее.

Ее улыбка пропала, едва появившись, как пропадало все хорошее в жизни Мрачного. Чи Хён кивнула на дедушку и спросила:

– Отнесем его в лагерь?

– Нет, сначала я должен поговорить с вашим кузнецом и убедиться, что все получится. Вдруг окажется, что с этим могут справиться только мастера Рогатых Волков. А если какая-нибудь тварь в мое отсутствие успеет обглодать кости старика – ничего страшного, это тоже по нашим обычаям.

– Правда? – Чи Хён приподняла брови с тем милым притворством, что ей так хорошо удавалось.

– Не сомневайся, – ответил Мрачный, чувствуя, что способен бороться с дикой, мучительной скорбью лишь до тех пор, пока смотрит на девушку, а не на мертвеца, лежащего у нее под ногами.

И теперь, когда она защищала варвара от страшной утраты, он сумел с такой же отчетливостью, с какой видел снег на ее волосах или веснушки на щеках, распознать и демона, вцепившегося в ее сердце, и понять, что разговоры о дедушке отвлекают ее от собственных бед.

В другой ситуации он оставил бы все как есть, но этим печальным утром ему показалось важным немного потревожить Чи Хён расспросами, только для того, чтобы напомнить: у нее есть друг, который видит ее страдания.

– Мы все время говорим обо мне и о дедушке, ни слова о тебе. Все ли с тобой в порядке, Чи Хён?

– Просто я осталась без пальцев.

Сквозь беззаботный тон, которым это было сказано, пробилось смятение загнанного кролика. Девушка подняла забинтованную руку, чтобы было лучше видно. Правая кисть при этом оставалась в ладони Мрачного, а глаза смотрели куда угодно, только не на него.

– А еще ушибы и растяжение мышц, но и только. За всеми заботами я почти забыла о них, так что… со мной все в порядке. Лучше и не бывает.

Мрачный пожевал щеку, раздумывая, стоит ли дальше мучить девушку. Наконец она встретилась с ним взглядом и улыбнулась, но за этим твердым взором и блеском зубов он разглядел то, чего она прежде никогда не показывала, по крайней мере не показывала ему: настоящий страх или что-то родственное этому древнему демону. Единственная область, в которой Мрачный чувствовал себя знатоком, – это демоны эмоций. Он не сомневался, что распознал правильно, однако страх укоренился настолько глубоко, что избавиться от него можно одним-единственным способом: кто-то другой – обычно этим другим был дедушка – должен вытащить демона наружу. Так медведь-призрак выковыривает хрустящие внутренности из мерзлого трупа.

– Чи Хён, – тихо сказал Мрачный, – я обошел всю Звезду, но еще никогда не слышал, чтобы кто-нибудь сказал «лучше не бывает» и это оказалось бы правдой.

– Никогда?

Теперь он точно знал, что она дрожит не только от холода.

– Нет, это все равно что ты сказала бы «хуже некуда», но ты почему-то не говоришь.

Слушая его, Чи Хён впилась зубами себе в губу с такой силой, что едва не прокусила, и Мрачный поспешил ей на помощь:

– Я прекрасно знаю, иногда лучше молчать о том, что тебя беспокоит, и я ни в чем не стал бы обвинять… э-э… того, кто говорит, что у него все прекрасно, даже если это совсем не так. Я просто хочу сказать… хочу сказать, что не буду против, если ты захочешь что-то открыть мне, и я…

– Я не знаю, что делать, – с несчастным видом призналась Чи Хён, и хотя ее покрасневшие глаза оставались такими же сухими, как губы Мрачного, было ясно, что сердце разрывается от боли, а слова выдавливаются сквозь слезы. – С кем бы ни говорила, все советуют разное. Так много людей уже погибло из-за меня, а я не представляю, как действовать дальше, но должна притворяться, что у меня есть надежный план. Иначе все рухнет… Императрица Непорочных островов хочет моей смерти, и мой второй отец готов продать меня ей… А еще я послушалась Софию и приняла бой с имперцами, и теперь из-за этого вернулось Затонувшее королевство и драные Врата раскрылись посреди поля боя, поглотив тьму людей, а вместе с ними и кавалерессу Сасамасо, моего телохранителя и друга. И я не понимаю, что происходит и почему и в какое еще дерьмо я должна теперь вляпаться… У меня ни одной дурацкой идеи, Мрачный, но и времени на раздумья тоже нет. Совсем. Я должна вернуться в лагерь и обсудить с командованием наши дальнейшие действия, и если что-то сделаю не так, кавалересса Сингх бросит нас и уведет всю конницу, а на горизонте уже появился другой имперский полк, и мой отец может натравить его на нас, а если и не натравит, все равно повсюду разлетится слух о награде за мою голову и кто-нибудь другой явится, чтобы ее заполучить. Даже если я вырвусь из этой паутины, мои родственники в Хвабуне окажутся между армией отеанской императрицы и какой-то мерзостью, что подбирается к нам из Джекс-Тота. Я ничем не могу им помочь и не знаю, что теперь делать… Я… просто не могу так…

Мрачный помолчал, обдумывая ее слова, но не затянул с этим – чтобы не решила, будто ему нечего сказать в ответ.

– Я знаю, что тебе нужно сделать, – прервал он паузу, и по тому, как вспыхнули надеждой глаза Чи Хён, убедился, что не зря вызвал ее на откровенность. – Понимаю, странновато слышать такое от меня, ведь я сам никогда, ни разу в жизни, не смог принять решение без чьей-нибудь подсказки. Но сейчас я совершенно уверен, что нашел правильный путь.

– Да?

– Точно. – Мрачный указал на бревно, на котором провел всю ночь в горьких раздумьях. – Для начала мы сядем вот сюда, покурим дедовского биди и попробуем разобраться с твоими проблемами. Не стану обещать, что найду ответы на все вопросы или хотя бы на один из них, но внимательно выслушаю тебя и обдумаю твои слова, а там поглядим, что получится. Как тебе мое предложение?

– Я… – Она оглянулась на телохранителей, топтавшихся возле костра. – Я бы с радостью, но у нас нет времени. Совсем нет.

– Хорошо, если ты сейчас занята, я готов подождать, сколько нужно. Но не забывай: здесь нет никого главнее тебя. Ты говоришь, что из-за тебя погибло много людей, но я уверен, что жертв было бы гораздо больше, если бы не нашлось такого умного предводителя. И когда придет новая опасность, люди будут ждать твоих приказов, и они наверняка хотят, чтобы их предводитель был спокоен и готов ко всему, а не сгибался под тяжестью проблем, которые не успел вовремя сбросить с плеч. Так что, генерал, если ты хочешь посидеть здесь и поговорить со мной, это не просто твое право – может быть, прямая обязанность. Или нет?

На этот раз она раздумывала чуть дольше, а потом кивнула, ее взгляд больше не был испуганным, а улыбка – безнадежной.

– Ох, Мрачный…

– Что?

– Кажется, сегодня ты сказал больше, чем за все то время, что мы с тобой знакомы.

Чи Хён рассмеялась, тихо и слабо, как будто крохотная птичка чирикнула, но Мрачный был счастлив, словно добыл самую крупную дичь на охоте в саваннах. Потому что понимал: ему удалось достучаться до сердца этой женщины. Они сели на обледеневшее бревно и закурили; просунув руку под грубый голубой плащ, варвар обнимал ее за плечи, пока она пела обо всем, что мучило ее. Судя по тому, как долго рассказывала Чи Хён, вряд ли она что-то утаила от Мрачного.

Закончив, она посмотрела на него в ожидании обещанных мудрых слов; синяя челка нависла над покрасневшими глазами. А Мрачный неторопливо кивнул, собираясь с мыслями.

– Это просто какое-то дерьмо, Чи Хён, – сказал он наконец.

И все тревожные мысли о том, что он не сможет дать мудрый совет, улетели прочь, когда она снова рассмеялась, уже уверенней, чем прежде.

– Вот именно, Мрачный, – согласилась она, придвигаясь ближе на слишком низком и холодном сиденье. – Вот именно.

– Не знаю, будет ли от моих слов какая-то польза, – рассуждал вслух Мрачный. – Но если я начну объяснять, что ты, по моему мнению, должна делать, я просто стану еще одним певцом, вмешавшимся со своей песней в общий хор. Не хочу этого. Но вот что я тебе скажу: не стану врать, будто в моем котелке когда-нибудь варилось столько вопросов разом. Сомневаюсь, что такое бывало хоть с одним смертным. Ты живешь в самые жестокие времена, какие только можно себе представить. Наверняка совершишь ошибки… Но я знаю, что ты будешь намного чаще поступать правильно, если сохранишь веру в себя.

– Папочка, от твоих слов и правда много пользы, – усмехнулась она и, пока собеседник гадал, обижаться ему или нет, добавила: – Но я действительно ценю твою помощь, даже молчаливую.

– Ммм… – протянул Мрачный, сомневаясь, правильно ли понял. – И что же дальше?

– Вот я вывалила все это на тебя… и вроде мне стало немного легче, просто потому, что выговорилась, – задумчиво произнесла Чи Хён. – Нет, правда, мне здорово полегчало. С начала вчерашней битвы я чувствовала себя… какой-то… чокнутой? А дальше посыпалось одно за другим: появление моего второго отца, новости об императрице Рюки… Наконец пришел Хортрэп и сказал, что мы не только открыли Врата в долине, но еще каким-то образом возродили Джекс-Тот… Много событий, слишком много. Над моей головой целый смерч проблем, который я сама и породила… Хотя это не совсем так. Проблем всего лишь куча, а куча – совсем не то, что ураган. Из кучи их можно выбрасывать по одной. Так я делала до сих пор, и не следует терять голову по той лишь причине, что куча стала немного выше. Правильно?

– Ммм… Вроде правильно. – Ай да Чи Хён! Ухитрилась же вылущить весь смысл из сбивчивой, взволнованной речи Мрачного! – Конечно, на тебя столько жуткой хрени навалилось. И открывшиеся Врата, и поднявшееся со дна морского королевство, совсем рядом с островом, где живет твоя родня… Демонщина! Стоит подумать об этом, и превращаешься в ледышку. А ведь я не так сильно привязан к своему народу, как ты к своему.

– Ты говорил… что, возможно, убил кого-то из своего клана, – осторожно напомнила Чи Хён. – Значит, по этой причине ушел из Кремнеземья?

– Не совсем, – проворчал Мрачный, не желая касаться прошлого, потому что эту песню нельзя было спеть, не упоминая дедушку, и он опасался, что не сможет справиться с голосом, тот обязательно дрогнет. – Мне пришлось бы говорить неприятные вещи, Чи Хён, так что разреши отложить мою историю до другого раза. Ты… не против?

– Конечно.

– Я просто не смогу рассказать об этом без… без… – Не отводя взгляда от Чи Хён, Мрачный кивнул на останки дедушки. Слушая ужасную, душераздирающую повесть о битве и ее невероятном завершении, он почти забыл о том, что случилось с ним самим в этот день. Почти, но не совсем. – Не начиная песню, я все же скажу, что точно знаю, каково это, когда твоя семья предает тебя… Когда поневоле задумываешься, не стали бы родные счастливее, если бы ты попросту исчез. Но при этом ты все равно скучаешь, волнуешься и надеешься, что с ними ничего плохого не случилось. Или с ним… Смотря о ком речь.

– Да уж. – Чи Хён опустила глаза, теребя корку крови на своем бинте, и тихо продолжила: – Если бы я могла доверять своему второму отцу или если бы знала, что моим родственникам в Хвабуне ничто не угрожает, разобраться со всем остальным было бы куда проще. Но сейчас… Ох!

Мрачный прижал ее к себе. Самая храбрая из иноземок, каких он встречал на своем веку, дрожала, словно дубовый листок на ветру. Она смотрела на него, а он на нее, прекрасную синеволосую девушку с Северо-Западного Луча, светлокожую, словно дочь ледяного великана… Такой цвет бывает у кожи перед тем, как она начинает чернеть от обморожения.

Все очарование тотчас пропало, Мрачный поднялся с бревна, хотя больше всего на свете ему хотелось удержать девушку, которую он боготворил. Такое утро показалось бы сущим подарком богов жителю Мерзлых саванн, но для обитательницы Непорочных островов оно было ничуть не приятней, чем погружение в ледяную воду.

– Мы можем продолжить разговор позже, если ты не против, но сейчас тебе нужно согреться. – Мрачный осторожно, словно боясь сломать сухие прутики, взял ее за руку и помог подняться. – Я и так задержал тебя, когда в лагере столько других дел. И не спеши знакомить меня с кузнецом. Дедушка никуда не денется, а у меня еще в запасе два дня до ухода.

Чи Хён снова улыбнулась, но тут же замерла, словно получив пощечину.

– До чего?

С тех пор как Мрачный узнал от Хортрэпа об очередном предательстве дяди Трусливого, он мог думать только о том, как расправится с этим ничтожеством, когда доберется до него. Судя по огорчению Чи Хён, ему следовало по крайней мере предупредить девушку о своем уходе… Но он даже не надеялся, что она вообще заметит его исчезновение, раз уж снова объявился ее смазливый любовник.

– Чи Хён, я дал клятву обождать три дня. Если за это время мой гребаный дядя не вернется в лагерь, я отправлюсь на охоту за ним.

– Так. – Чи Хён медленно высвободила руку из его ладони. – Но если он вернется по своей воле, то все будет улажено?

– Он не вернется, – ответил Мрачный, распознав в голосе девушки ту же наивную надежду, какую он сам все эти годы растил в своем сердце, пока дядя не вырвал ее с корнем. – Заметь, я даже не спросил, не возвратился ли он уже. Он сбежал, как поступал всегда, но на этот раз ему не уйти далеко. Однако клятва остается клятвой, и у него есть двухдневная отсрочка. Надеюсь, он воспользуется ею, потому что потом ему не будет покоя ни днем, ни ночью, покуда я не порву ему задницу или он не порвет мне.

– Ах вот как?!

Только что она была тихой и слабой, а теперь перед Мрачным стояла решительная и опасная, как барсук-медоед, генерал Чи Хён, точно такая, какой они с дедушкой увидели ее в день своего знакомства с Кобальтовым отрядом. Она резко развернулась и оказалась еще ближе к варвару, чем раньше, лицом к лицу… хотя и не совсем, потому что она была значительно ниже его.

– А разве ты не давал клятву служить мне? Прости глупой девчонке ее невежество, мастер Мрачный, но отказ остаться в моей армии ради бессмысленной погони за призраками очень смахивает на дезертирство. Тебе известно, что дезертиров в Кобальтовом отряде принято вешать?

– Кто дезертир?! Я?!

Мрачный не мог поверить своим ушам, но, посмотрев в ее немигающие глаза, решил, что лучше все же поверить. И какими бы неожиданными ни оказались жестокие слова, она была права. Не подумав о последствиях, он дал две противоречивые клятвы: верно служить ей и покинуть лагерь. Во имя безукоризненной чести графа Ворона, Мрачному следовало бы тщательней обдумывать слова, прежде чем произносить их вслух… Звезды небесные, что же ему теперь делать в этом безвыходном положении?

У Чи Хён был такой вид, будто она не прочь слегка укротить варвара.

– Больше всего на Звезде я ненавижу дезертиров, – заявила она. Ее дыхание, с легким запахом биди, обжигало ему щеку; покрасневшие глаза горели еще жарче. – Поэтому я решила послать тебя, Мрачный из Мерзлых саванн, на поиски дезертира Марото Свежевателя Демонов.

В левом уголке ее губ притаилась улыбка, похожая на ту, что с первого взгляда влюбила Мрачного в эту девушку. И как только улыбка начала растворяться в снежном утре, он бросился вперед и задержал ее на губах Чи Хён. В какое-то мгновение он подумал, что совершил самую большую ошибку в своей жизни, но тут же убедился в обратном.

Это было… это просто было. Слова часто становятся необходимы, когда слетают с языка певца. Они наполняют тебя необычайными эмоциями, поднимают выше звезд на небе и опускают ниже демонов в бездне. Но некоторые чувства так же невозможно выразить словами, как поймать дым рукой. Да и что с того? Это было, и больше Мрачного ничто не интересовало, и Чи Хён, насколько он понимал, не интересовало тоже.

Их первый поцелуй, тогда, в палатке, получился по-своему особенным, но неловким и мимолетным, они даже не успели понять, что же произошло. А этот был достоин того, чтобы сложить о нем песню. Они не замечали течения времени, но и не отрывались от земли; их руки пришли в движение, ноги тоже; двое танцоров начали свой танец; она шагнула к нему, а он отступил назад, оставляя ей свободу действий, и…

Мрачный споткнулся о труп дедушки, упал на спину и машинально потянул за собой Чи Хён. Они растянулись на мерзлой земле: двое смущенных живых рядом с мертвецом. И что бы ни происходило между ними за миг до того, оно ушло безвозвратно.

– Драть!

– Вот дерьмо!

– Извини.

– Нет, это моя вина.

– О боги! Мрачный, с тобой все в порядке?

– Да, в полном. А как ты?

– Хорошо.

– ?..

– ?..

– Да, хорошо.

Они суетились, как застигнутые взрослыми за поцелуем подростки, стараясь не смотреть друг на друга. Мрачный встал на колени и принялся перекатывать тело дедушки на носилки. Чи Хён, с красными, как свежая кровь на снегу, щеками, помогала.

– Мы ничего не… повредили ему? – спросила она.

– Ничего. – Мрачный глянул на окоченевший труп. – А если и повредили, он вряд ли на нас сердится.

Чи Хён рассмеялась, и Мрачный подхватил ее нервный высокий смех, но тут же захлебнулся виноватым всхлипом, и встревоженные телохранители мгновенно бросились к ним, чтобы убедиться, что ничего страшного не произошло.

Получилось, что второй поцелуй Мрачного и Чи Хён вышел таким же неловким, как и первый. В совпадение не верилось. Если вдруг им представится третья возможность, не исключено, что в этот момент снова объявится Безликая Госпожа. Когда дело касается Мрачного, случиться может все, что угодно… Причем «все, что угодно» означает «самая невероятная хрень». Дедушка мог бы это подтвердить, но Мрачный не уберег его от нелепой смерти.

– Все в полном порядке, в полном порядке, – скороговоркой сообщила Чи Хён своим телохранителям, а затем с улыбкой обернулась к Мрачному. – Пора… э-э… возвращаться в лагерь. Пока ты не отправился за дядей, нужно подумать, как поступить с дедушкой.

– Вот и прекрасно, – ответил Мрачный, ведь только предвкушение того, как он в кровь разобьет лицо дяде Трусливому, могло сейчас его утешить. Вот еще одна удивительная способность Чи Хён: она всегда знает, что нужно сказать. – Но с этим можно не торопиться, генерал, у тебя так много дел, а я, как уже говорил, уйду через два дня, не раньше.

– Хорошо, хорошо, – согласилась Чи Хён. – Но пока ты не поймал Марото, пусть это будут самые дерьмовые дни в его жизни.

– Нет, ни к чему. – Мрачный заставил себя еще раз оглянуться на дедушку, перед тем как спуститься в лагерь. – Пусть это будут самые лучшие дни, ведь когда я отправлюсь на охоту, все хорошее в его жизни закончится.

Глава 5

Может, это была и не самая лучшая ночь в жизни Марото, но чертовски близко к тому. Море выпивки, еще больше сытной еды и прекрасная компания – разве мог хоть один беглец из Кремнеземья даже мечтать о подобном, не говоря уже о том, чтобы получить на деле? И когда Сингх начала отпускать похабные шуточки, он решил: пора рассказать товарищам, какое прозвище он придумал для своего елдака.

– Милосердие? – повторил Канг Хо, и уголки губ дернулись в усмешке. – А я думал, это шлюхи тебе его оказывали.

Собравшаяся вокруг стола пьяная компания разразилась смехом. Они потешались над бедностью Марото, тупые псы!

– Милосердие начинается с малого, – попытался объяснить он. – Эта добродетель из священных текстов Трве требует нежного сердца. Каждая юная ясноглазая красотка, ощутив тепло моего подаяния, пыталась возместить мне расходы, и хотя это ранило мне сердце, я принимал плату – милосердие проявляется по доброй воле, но и дающий, и принимающий равно извлекают из этого выгоду.

Все снова заржали, и громче всех Хортрэп. Марото никогда не удавалось понять: этот отвратительный великан смеется вместе с ним или над ним?

Феннек снова плеснул пертнессианской лавы в рог Марото, пошатывающийся усбанец решил для разнообразия поддержать варвара:

– Предлагаю выпить за мудрость нашего друга – или за мудрость той шлюхи, что вбила ему в голову эти идеи.

– Прекрасная мысль! – сказала Сингх, выплевывая в тазик под ногами красную устрицу, вымоченную в соке бетеля. – Но я ожидала услышать от этого парня что-то вроде щелечистки или очкопробойника.

Оба варианта показались Марото достаточно забавными. Он действительно долго играл словами, прежде чем остановился на «Милосердии». Больше всего нравилось в этой забаве то, что можно использовать любые слова. Изобразив загадочную улыбку, он поднял рог и заявил:

– В таких делах иногда приобретаешь больше, чем теряешь.

– Готова поклясться, именно так они тебе и говорили! – воскликнула София и с изящным разворотом дополнила свою остроту жестким толчком ему в плечо.

Все вокруг схватились за живот от хохота. Марото сначала нахмурился, а потом тоже рассмеялся – иначе ему пришлось бы лезть в драку, а он чувствовал, что слишком пьян для этого.

Да, чудесный был вечер. Марото уже и не помнит, что за победу они праздновали в безымянной таверне первого попавшегося по дороге городка. В те далекие времена все они были молоды и глупы и не думали о смерти. Если и встретят ее, когда все козыри будут биты и Изначальная Тьма призовет воинов к себе, то сделают это вместе, сражаясь плечом к плечу, как и положено верным друзьям.

Рано или поздно такое случается с каждым: вместо того чтобы пробудиться от ночных кошмаров прекрасным солнечным утром, ты просыпаешься после сладких грез в вонючей грязи.

Марото ужаснуло не только осознание факта, что он стараниями Хортрэпа очутился на самом краю Звезды или вообще одним демонам известно где. Отчаянные надежды на то, что морок развеется, оказались напрасными. Это, конечно, плохо, все очень плохо – и умирающая на земле Пурна, и жестокое равнодушие Софии, и остальное, но ужасы на том не закончились. Как и на том, что он, ворочаясь во сне, едва не выпал из развилки в стволе эвкалипта, где устроился на ночлег, считая такую постель менее опасной, чем влажная земля под пологом джунглей. Нет, о своем пробуждении Марото больше всего сожалел по единственной причине – крошечной, вертлявой и скользкой, как те многоножки, которыми он накануне злоупотребил.

Он разлепил веки увидел, как по его кожаному жилету ползет змея, которая тут же замерла с приподнятой головой и приоткрытой пастью; глаза-бусинки пытались гипнотизировать. Она подобралась так близко, что казалась гигантским чудищем, способным проглотить человека целиком. Но, отведя взгляд от яркой клиновидной головы, он заметил, что толстый, словно обрубленный хвост едва дотягивается ему до пояса. Возможно, с безопасного расстояния змея могла бы показаться симпатичной, но сейчас блестящая чешуя, напоминающая покрытые росой опавшие листья, вовсе не выглядела красивой… На самом деле она выглядела чертовски опасной.

Марото не любил рептилий, и не только за то, что змеиный яд убивает, если сразу же не отрубить укушенную часть тела, но еще и за их шипение. По правде говоря, в этом все дело: Марото не испытывал особой вражды к мерзким безногим ядовитым тварям, вот только это не означало, что они ему нравились. В конце концов, это всего лишь животные, и если их не напугать, в девяти случаях из десяти они предпочтут скрыться, а не наброситься…

Марото уставился на маленькую гадину, а она смотрела на него, и только ароматный ветерок шелестел в ветвях эвкалипта. Вся сложность в том, что необходимо глотнуть воздуха, но как это сделать, когда проклятая тварь почти касается лица? В груди жгло все яростнее, ведь он перестал дышать в тот момент, когда увидел змею у себя перед носом. Худо дело, хуже некуда.

«Пожалуйста, не кусай меня!» – хотел сказать Марото, но, конечно же, промолчал. Каждому известно, что змее нет никакого дела до того, о чем говорит человек, а и было бы – все равно у нее нет ушей. Однако он мысленно повторил мольбу: «Пожалуйста, пожалуйста, ну пожалуйста, не кусай меня!»

По крайней мере, страх перед змеей очистил его организм от последствий вчерашнего грандиозного отравления, и Марото наконец-то пришел в себя. Теперь ему оставалось только что-нибудь сделать. Это была самая трудная задача в его жизни, во всяком случае с тех пор, как Хортрэп сбросил его в ту яму. Но Марото все-таки отвел взгляд от змеи и осмотрелся, пытаясь определить, насколько все на самом деле плохо.

Несомненно, намного хуже, чем он себе представлял.

Никчемная, привыкшая к удобству плоть подвела его. Вместо того чтобы лежать – пусть неудобно, но зато безопасно – в развилке между стволом и толстым суком, он растянулся на ветке, так что руки свисали по сторонам, а ноги едва касались ствола. Марото не решался повернуть голову и посмотреть, как высоко над землей он оказался и есть ли под ним что-нибудь, способное остановить падение. Но он помнил, что вечером довольно долго поднимался, чтобы не стать легкой добычей для хищников. Еще одна блестящая идея Могучего Марото.

А что, если ударить босыми ступнями по стволу? Может, получится спугнуть шумом и тряской?

Марото почувствовал, как змея дернулась вверх по его груди, затем снова остановилась. Он скосил глаза, пытаясь оценить опасность… и едва не свалился с дерева: змея подползла так близко, что превратилась в расплывчатое пятно. Приподняв голову в угрожающей позе, она нацелилась на его правый глаз. Черная Старуха, выставляй на стол кувшин в своем Медовом чертоге, ведь как ни старается Марото сохранить неподвижность, достаточно малейшего движения глазного яблока, чтобы змея бросилась в атаку. Она небось решила, что нашла вкусное птичье яичко.

Это предположение подтвердилось, когда змея снова поползла вперед, сначала положив голову человеку на подбородок, затем скользнув по щеке. Марото очень медленно, чтобы не потревожить ее, поднял руку; ничего другого не оставалось, как только ухватить гадину за хвост и отбросить.

Змея замерла, и он вместе с ней. Теперь она смотрела прямо ему в глаз с расстояния в одну чешуйку. И казалась огромной, как будто Марото видел ее в подзорную трубу.

У варвара слезились глаза, пока продолжалась эта самая упорная на его веку игра в гляделки. Отяжелевшие веки весили больше, чем все золото, которое он когда-либо носил в карманах. Сдерживаемый из последних сил воздух в любое мгновение мог вырваться из легких. Марото снова поднял руку, но даже близко не подобрался к удобной для захвата позиции… И тут змея разинула розовую, как коралл, пасть, чтобы проглотить его глаз.

Вынужденный что-то предпринять, Марото уже был готов нанести удар, но вдруг ветка под ним качнулась так резко, что он едва не соскользнул с нее, а змея мгновенно потеряла всякий интерес к его глазу. Мерзкая тварь все еще была здесь, ее язык мелькал быстрей, чем игла в руке опытного лекаря, зашивающего рану, а затем по дереву снова пробежала дрожь, и змея поползла прочь по лицу Марото. Ее гибкое тело скользнуло по лбу, обогнуло давно не чесанную макушку. Наконец гадина спустилась на ветку и исчезла, пощекотав на прощанье варвару шею своим хвостом.

Марото продолжал лежать неподвижно, поскольку у него не было никакой возможности определить, насколько далеко отползла гребаная змея. Но все же медленно выдохнул через нос, а затем, как ни сдерживал себя, решился-таки на судорожный вдох. Глоток свежего воздуха стал подарком для пылающих легких, маслянистый аромат эвкалипта смешался со слабым огуречным привкусом, который отмечал путь змеи мимо вздрагивающих ноздрей варвара.

Дерево снова затряслось, еще сильнее, чем прежде. Марото приподнялся и обхватил руками толстый ствол, наконец-то позволив себе поверить, что проживет немного дольше, чем те несколько мгновений, за которые змеиный яд добирается до человеческого сердца.

От резкого движения у него закружилась голова. Равно как и от осознания того, что он все еще находится в пятидесяти футах над землей. И все бы ничего, если бы дело не усложняли десятки окрашенных во все цвета радуги змей, облюбовавших дерево.

Прежде чем Марото успел оценить весь ужас своего положения, одна из них свалилась ему на плечо, скользнула по спине и поползла по ветке вслед за своей подругой. Вероятно, у них здесь было что-то наподобие гнезда, и он бы решил, что ему охренеть как не повезло, если бы не заметил на нижней ветке еще более внушительную угрозу.

Судя по розовой собачьей морде с мощными челюстями, жующими пойманную змею, это была не совсем обезьяна, но мохнатая лапа, потянувшаяся за другой добычей, выглядела совсем как обезьянья. Казалось, диковинного зверя совершенно не беспокоили змеиные укусы, он сам впился зубами в ядовитую гадину, так что, возможно, Марото его не заинтересовал бы… Но такого еще ни разу не случалось, когда Марото сталкивался с чудищами. Едва он подобрал ноги, вытянутая безволосая морда повернулась в его сторону. Зверь, находившийся десятью футами ниже, страшно завопил на чужака и принялся подпрыгивать на ветке, так что дерево снова задрожало, а сверху ярким смертельным дождем посыпались змеи.

Случаются такие дни, когда вообще не стоило бы просыпаться, но что уж тут поделаешь?

Марото вскочил на ноги и дико заорал, так чтобы его рев услышали за морями и горами, отделявшими его от возможности отомстить. В отличие от нечленораздельного воя, что издавало чудище, в его боевом кличе прозвучало имя. Того самого мерзавца, ловца демонов, который забросил сюда Марото по какому-то злобному умыслу, а может, просто ради забавы.

– Хортрэ-э-эп!

Ветка, на которой засело чудище, находилась в стороне – самую малость, но это давало хотя бы призрачную надежду на успех. Марото прыгнул на зверя, ногами вперед.

Почему бы и нет? Садануть этому засранцу по его гребаной морде…

Однако Марото не врезался пятками в уродливое рыло – что было бы просто прекрасно. И не почувствовал, как острые зубы впиваются ему в икры, перехватив в полете, что, откровенно говоря, было куда вероятней. Произошло нечто совершенно неожиданное: чудище убежало. Марото лишь краем глаза заметил размытый серый силуэт в кроне соседнего дерева, когда его босые ступни уже касались покинутой противником ветки.

Возможно, двадцать пять лет назад он бы ухитрился ловко приземлиться и успел бы проследить, куда скрылась тварь.

Двадцать пять лет – немалый срок. Сокрушительный толчок сотряс его до самых костей. Варвар не удержал равновесие и упал лицом вперед, машинально вскинув руки, чтобы уцепиться хоть за что-нибудь.

Пустота.

Марото влетел животом в буро-зеленое переплетение лиан и кустарника, а затем шлепнулся лицом о каменную плиту, так что у него потемнело в глазах. Хуже всего было то, что чувства вскоре вернулись, – а ведь он уже не сомневался, что умер. И это обещало ужасно неприятное посмертие, поскольку мучительная боль, охватившая все его тело, от разбитого лица до самых пяток, разгоралась с каждым мгновением… И кто мог сказать, не продлится ли она целую вечность? Он попытался застонать, потому что нельзя требовать от человека чересчур много в загробной жизни, но стоило приоткрыть рот, как туда хлынул поток густой кисловатой мути. Ну разве не чудо, что даже мертвецы способны ощущать вкус, даже если это вкус перебродившего дерьма?

Грудь снова обожгло, и Марото, покойник он был или нет, приподнял отяжелевшую голову в тщетной попытке глотнуть чистого воздуха. Теплая вода вдруг заволновалась, и тусклый свет коснулся его полуприкрытых от мучительной боли глаз. Неужели Крохобор явился посмеяться над своим бывшим хозяином, в какой бы преисподней тот ни очутился, или это другой демон, еще похуже? Пока Марото вытаскивал свое несчастное тело из болотного ила, державшего за руки и ноги, вода промыла ему глаза и он понял, что это самый страшный из всех демонов: жизнь, к которой он обязан вернуться. Можно было сразу догадаться, что уйти от нее не так-то легко.

Он рывком выбрался из теплой, как кровь, грязи, выплюнул изо рта ил и мутную воду. Выпрямиться не получилось, ничего даже близко похожего, но глубина болотца была не больше двух футов, и он уселся в вонючую жижу, судорожно наполнив грудь влажным воздухом. Значит, ему только показалось, что он упал на каменную плиту, а на самом деле эта была лужа, усыпанная прелыми листьями, – такие частенько встречались во вчерашнем бесцельном блуждании по джунглям. Ох, как же он проклинал эти ямы, почти всегда незаметные, пока не вступишь. В первой же из них он оставил единственную сандалию, следующая дюжина забрала жалкие крохи былого бодрого настроения, а последняя спасла ему жизнь. Марото невероятно повезло: зачем сразу разбиваться насмерть, если можно сначала сломать себе ребра и чуть не утонуть в трясине, потому что не хватило ума догадаться, что ты все еще живой?

– Ничего, Хортрэп, – прохрипел он из лужи. – Ничего, старый хитрожопый колдун. Я еще вернусь, сукин ты сын, и тебе не поздоровится.

Только не сейчас. Утреннее солнце отражалось в мокрой листве, немногочисленные змеи при появлении варвара прятались в подлеске, и казалось, что все не так уж плохо. Жизнь еще наладится. Он должен спастись, чтобы в следующий раз победить.

Вот только Пурну уже не вернуть.

И всякий раз, пытаясь представить ее улыбающейся, смеющейся или, демон дери, просто живой, Марото видел, как она истекает кровью на том ужасном поле.

Что еще хуже, много хуже, София могла спасти ее, но не сделала этого.

И в какую бы жопу его ни занесло, это определенно не Бал-Амон и не другой необитаемый край из тех, в которых ему довелось побывать.

Значит, он теперь один, неизвестно где, ничего при себе не имеет, даже задрипанных сандалий или сломанного ножа. Его забинтованное колено выглядит еще хуже, чем остальное тело, а ведь придется идти пешком много недель, месяцев или даже лет, пока он не выследит Хортрэпа. Но и тогда еще не все будет кончено, потому что наверняка кто-то заплатил старому колдуну за работенку. Хватальщик не проделал бы этот трюк без серьезной причины. А былые терки с варваром на серьезную причину никак не тянут.

Узнать правду можно только одним способом – выбить признание у самого ведьмака, но, скорее всего, его подговорила София… Хотя есть слабая вероятность, что заплатил племянник или даже отец, демон его дери. Имея дело с такими безумцами, как Рогатые Волки, ни в чем нельзя быть уверенным.

Марото плеснул в лицо мерзкой болотной водой, чтобы прояснить мысли. Жажда мучила ужасно, но он не стал пить эту дрянь.

Просто невозможно глотать воду, пахнущую хуже, чем ты сам, вот и весь секрет.

Итак, его отправили одним демонам известно куда по одним демонам известным соображениям. Его лучшая подруга умерла, сраженная подлым цепистом и оставленная в беде Софией. Ко всему прочему, он догадывался, что и остальные новые друзья тоже мертвы – он не видел, как погибла Чхве, потому что опоздал к началу битвы и в ходе ее потерял из вида Дин и Хассана.

При мысли о дикорожденной с Непорочных островов внутри у Марото все сжалось от боли. С тех пор как они вместе одолели рогатого волка, он чувствовал растущее влечение к Чхве и даже надеялся на то, что брошенные украдкой на него взгляды означали интерес и с ее стороны, что-то похожее на долгожданную взаимность. Она даже согласилась отпраздновать вместе с его командой возвращение в лагерь кобальтовых, и что же он сделал тогда? Да ничего особенного, просто засунул язык чуть ли в самую глотку Софии и облапил ее задницу вдобавок… прямо на глазах у Чхве. И в конце концов добился пинка от совершенно справедливо рассвирепевшей Софии. А затем окончательно все испортил: пригласил Чхве к себе в палатку, а сам завел нудный разговор по душам со своей бывшей любовью, вместо того чтобы сблизиться с женщиной, на которую заглядывался уже несколько недель.

Тогда он в последний раз видел Чхве, дикорожденную красавицу, неловко стоявшую возле костра в ожидании момента, когда можно будет подойти к Марото, и дождавшуюся лишь того, что к нему подошла София. А он так горел желанием помириться со своим бывшим генералом, что лишь мельком взглянул на Чхве; его протухшие мозги были заняты не девушкой, которой он действительно нравился, а женщиной, которая никогда не полюбит его. Он из кожи вон лез, чтобы объясниться с Софией, и теперь вспоминает в ужасном озарении, что именно он, освободив Крохобора в обмен на исполнение неистовой мечты встретиться с Софией, оказался виновен в убийстве ее мужа и всех жителей деревни, будь проклята его жестокая судьба и коварство демона… Хотя все это не отменит факта: когда появилась возможность начать что-то новое с Чхве или хотя бы провести с ней один приятный вечер, он потратил этот шанс на попытку изменить свое гребаное прошлое. А теперь, надо полагать, Чхве тоже мертва, как и Пурна, еще одна жертва сражения у Языка Жаворонка.

Однако его нынешнее положение было и без того достаточно плачевным, чтобы еще воображать трагедии, которые, возможно, на самом деле и не произошли. Есть же шанс, что Чхве уцелела в битве, ведь старина Дигглби совершенно определенно выжил.

Вдобавок оставалась надежда на друзей и на себя самого. Да, Марото мог бы с тем же успехом потерпеть кораблекрушение у незнакомых берегов, но на самом деле он весь день проходил пьяным, наевшись жуков, и вернулся в фургон в ничуть не лучшем состоянии. А потому, очнувшись в лесу, кишащем змеями и монстрами, он просто должен взять себя в руки и не забывать, что могло случиться нечто гораздо худшее.

Оно и случилось почти сразу же, поскольку удача действительно отвернулась от Марото и будущее припасло для него не больше света, чем помещается в заднице у демона.

Толстая ветка над головой задрожала, Марото вскинул голову и увидел уродливую обезьяну, ту самую.

Чудище спрыгнуло на другую ветку, сердито клацая зубами, и теперь стало понятно, что оно не такое огромное, как поначалу показалось, не выше четырех футов. И это было хорошо.

А плохо было то, что тварь привела с собой дружков.

По меньшей мере дюжина нелепых обезьяноподобных существ спустилась с окрестных деревьев, и такой поворот сводил на нет преимущество Марото в силе. Он предпочел бы встретиться с одним крупным зверем, а не со стаей мелких. Чудища с безволосыми собачьими мордами расселись на нижних ветках и принялись угрожающе визжать и шипеть. Некоторые носили грубые пояса, сплетенные из лиан и украшенные черепами животных, а самый крупный монстр щеголял в головном уборе из ярких перьев. Все они размахивали дубинками и скалили зубы. Крепкие, острые зубы.

– Значит, вот как вы решили доконать меня?

Марото обращался скорее к предкам и богам, чем к этим мерзким тварям, однако самый крупный зверь, украшенный перьями, услышав его слова, поднял безволосую кисть передней лапы, и все остальные перестали вопить. Это было неожиданно. Неужели чудище понимает человеческий язык? Марото поднял обе руки в дружелюбном, как он надеялся, жесте и сказал:

– Эй… ммм… я не хочу никому мешать, слышите? Просто мимо пройду.

Большой зверь спрыгнул на землю, остановился на другом краю лужи и приподнялся на заросших шерстью задних лапах, настороженно наблюдая за Марото с видом бывалого ведьмолова. Затем указал на него длинным когтем и издал серию резких горловых щелчков.

– Э-э-э… Не знаю, что вам наплел этот придурок. – Марото указал пальцем на зверя, что сбежал от него при первой встрече. Во всяком случае, зверь мог быть тем самым, хотя все они выглядели совершенно одинаково. Затем варвар продолжил дружелюбным тоном: – Но вы должны понять, что случилось недоразумение. Я заблудился, вот и все, и решил, что он хочет на меня напасть, иначе бы я на него не прыгнул. На самом деле я хороший парень.

Первый сердито защелкал, но крупный монстр махнул лапой и быстро успокоил его. Вожак выпятил мощную нижнюю челюсть, ткнул когтем в свою безволосую морду и добавил еще несколько быстрых щелчков. Затем снова выжидающе посмотрел на Марото.

Ладно, ладно. Что бы он там ни ожидал, Марото все равно ничего не понял. Но у папаши Безжалостного не мог вырасти сын-тупица.

– Марото, – произнес он и указал на себя. – Ма-ро-то. Марото.

– Марррот-то, – задумчиво протянул вожак, словно пробуя слово на вкус. Остальные чудища наблюдали за ним в почтительном молчании. Зверь снова протянул коготь к чужаку и повторил: – Марррот-то?

– Да, – подтвердил Марото, начиная надеяться, что этот нелепый разговор не обязательно должен закончиться плачевно. – Я Марото, а ты… ммм… Чир-кыр-быр, да?

– Марото, – повторил обезьяний вожак, и собачья пасть растянулась в улыбке, обнажив внушительный ряд зубов. Они были такой же формы и размеров, как и те, что украшали его дубинку. – Марото, да.

– А этот? – выдохнул Марото.

Он никогда не принимал всерьез саги клана Рогатых Волков, но сейчас с ним происходила точно такая же хрень, как с Черной Старухой или Блудливым: тот встретился с диким племенем полулюдей-полуживотных и уже через неделю повел их в бой против враждебного племени собакомордых горилл. Марото сумеет разобраться с вожаком этих милых существ, и будь он проклят, если не станет королем народа джунглей, и следующая неприятность, которая ожидает Хортрэпа и Софию, – это армия монстров, возглавляемая не кем иным, как…

– Марото! – снова рявкнул вожак, но указал при этом не на него, а на того зверя, которого Марото повстречал первым.

Словно пронзенный жестом вожака, зверь резко выпрямился, а остальные попятились от него. Монстр потоптался на месте, а затем принялся яростно дрочить. Не то чтобы для обезьян это было чем-то необычным, скорее выглядело малость неуместным, но вдруг чудище спрыгнуло прямо в лужу, проревев в полете знакомое имя:

– Хортрэ-э-эп!

Зверь плюхнулся в воду, обдав Марото брызгами, а его сородичи одобрительно застучали дубинками и лапами по веткам. Вынырнув, прыгун подплыл к дальнему берегу, где стоял вожак, и визгливо выкрикнул:

– Марото, да! Марото, да!

Что за дерьмо? Марото не верил глазам и ушам. Если сам прыжок вызвал только общее одобрение, то дальнейшие действия произвели настоящий фурор. В молодости Марото приходилось участвовать в низкопробных представлениях, так что он мог без труда определить бездарного актера – эта сраная обезьяна явно переигрывала, но публика проглотила фальшь и не поморщилась. Даже вожак что-то удовлетворенно проворчал и похлопал по спине сородича, который, уже выбравшись из воды, продолжал взвизгивать:

– Марото, да!

– Молодец, – отозвался Марото, стараясь не выдать своего раздражения. – Правда очень смешно. Но не пора ли перейти ко второму акту, когда гостя отводят в стойбище и угощают едой и питьем? Только змей предлагать не нужно. Марото не ест змей. Я хотел сказать, не ест сырыми, а так-то я не настолько привередлив…

Однако капризный вожак, которому явно надоело слушать Марото, сделал тот же жест, каким чуть раньше заставил замолчать толпу. Теперь он о чем-то затрещал с соплеменниками, время от времени вставляя в свою тарабарщину имя Марото. Ну и пусть, о чем бы он там ни говорил.

Что-то ударило Марото сзади под колено. Под больное колено, из-за которого он так облажался в битве у Языка Жаворонка, – а при недавнем прыжке с дерева рана, должно быть, открылась. Он вскрикнул, упал лицом вперед и, скорее всего, снова оказался бы в луже, если бы лохматые лапы не вцепились в него со всех сторон.

Марото сражался как истинный воин, но игра была проиграна еще до начала. Одному противнику он засадил кулаком в рыло и отшвырнул с такой силой, что тот перелетел через лужу, но его место тут же заняли двое других. Их дубинки засвистели в воздухе, заглушая даже отвратительные голоса монстров, выкрикивающих имя варвара при каждом ударе, добавляя к боли еще и оскорбление. Возможно, это и лучше, чем умереть неназванным, но не намного.

Его последнее представление продлилось недолго. Мерзкие обезьянособаки повалили Марото на землю и продолжили избиение. Следует признать: как только он перестал сопротивляться, побои тут же прекратились, а когда Марото застонал и начал харкать кровью, его подняли с земли и унесли в джунгли. Он успел заметить, как вожак и тот монстр, что изображал самого Марото, исполнили победный танец, тряся задницами и торжествующе выкрикивая:

– Марото, да! Марото, да!

Дальше стало еще хуже. Даже общими усилиями монстры не могли поднять варвара высоко над землей, и он постоянно бился то головой, то задницей о корни и поваленные деревья. Его доспехи – потертый жилет и юбка из полос кожи – слабо защищали от шипов и колючек. Выждав подходящий момент, Марото попытался вырваться, но добился лишь того, что его снова избили, а когда он обмяк, понесли дальше сквозь заросли и сырые лощины, пока не спустились в темный грот, переходящий в пещеру, куда не проникал солнечный свет. Воздух сделался затхлым, теплым и соленым, трескотня похитителей эхом отдавалась от невидимых стен, а тяжелый звериный запах, исходивший от этих подобий человека, мешал сосредоточиться. К тому же Марото теперь колотился башкой не о замшелые бревна, а о твердый известняк.

Если все закончится каким-нибудь торжественным обедом в честь дорогого гостя, Марото согласится считать дурное обращение своеобразным обрядом инициации. Но на это мало надежды.

Прошло тысячелетие, прежде чем они снова выбрались на солнце, и еще целый век, пока глаза Марото привыкали к яркому свету. Наконец он разглядел синее небо и зеленое море, над которым монстры раскачивали его взад-вперед. Их намерения были предельно ясны.

Тут в Марото проснулся демон. Уж если суждено умереть, то, драть твою мать, глупо не прихватить с собой двух-трех палачей.

Но было уже поздно. Едва он собрался укусить чью-то волосатую лапу, как чудища отпустили его. И Марото взлетел в небеса.

Лишь на несколько секунд. Затем притяжение поймало его в свои сети – и выступ крутой скалы исчез из вида, вместе с толпой смеющихся и танцующих обезьяноподобных монстров. Невеликая милость, но Марото принял ее с благодарностью. Он падал так быстро, что ветер свистел в ушах, и все же варвар попытался перевернуться в воздухе, чтобы не удариться о воду животом, как в прошлый раз. То, что ему хватило времени на этот маленький подвиг, не предвещало ничего хорошего, совсем ничего… И когда Марото перевел взгляд с нагромождения скал к бегущим навстречу волнам, у него все еще оставалось в запасе несколько секунд, чтобы подумать о неизбежной смерти.

Он мог вспомнить всю свою жизнь, взвесить все победы и поражения, оставшись наедине с собой перед самым концом.

Вместо этого он очистил голову от любых мыслей, закрыл глаза и сделал мощный вдох. В глубине души Марото так и остался оптимистом.

Упав в ту мелкую лужу, он чувствовал себя так, будто ударился о камень: больно, но терпимо. На этот раз падение ногами вперед в морскую воду сильно походило на удар кувалдой по пяткам. Опускаясь все глубже в волны прибоя, Марото был уверен, что его ноги раскрошились, точно куриные косточки в зубах истосковавшегося по еде обжоры. Наконец он открыл глаза и увидел, что его затянуло на такую глубину, куда не проникали лучи солнца. Как это символично, Марото Свежеватель Демонов, что ты нашел себе местечко, недоступное для света. Теперь, когда погружение замедлилось, весь вопрос в том, успеешь ли подняться на поверхность, прежде чем разорвутся легкие?

Узнать это можно было только одним способом. Руки и ноги дрожали от напряжения, воздух готов был вырваться из груди еще в самом начале долгого подъема на поверхность. Варвар старательно отгонял мысли о чудовищах, которые наверняка скрываются в чернильной мгле, однако успеха в этом деле не добился. Что-то больно царапнуло щеку, и Марото, не имея другой возможности, просто укусил, надеясь тем самым отпугнуть от попыток дальнейшего сближения. Его зубы сомкнулись на гладком обломке то ли дерева, то ли кости, и он еще крепче сжал челюсти, потому что, оказавшись в полной жопе, человек будет цепляться за любую соломинку – по крайней мере, пока не убедится, что и она бесполезна. Этот предмет, чем бы он ни был, оказался не очень большим, и Марото сосредоточился на более важном деле, продолжая отчаянно пробиваться к поверхности. Легкие едва не лопались от напряжения, но, к счастью, руки и ноги пока слушались, пусть и неохотно. Разумеется, он может утонуть, но, даже если этим все и кончится, обидно погибать из-за какой-нибудь дурацкой ошибки.

Второй раз за это утро Марото ощутил, как воздух и солнечные лучи касаются его мокрой кожи. Он жадно вдохнул сквозь зубы, не выпуская изо рта нежданную добычу. Скосив глаза, обнаружил, что из всех бесчисленных сокровищ, что таятся в морских пучинах, ему досталась курительная трубка, из которой при выдохе вырвался фонтанчик раскисшего тубака и прочей грязи.

О, как приятно смотреть на скалы и понимать, что там остались не только обезьяноподобные твари, едва не убившие его, но и еще кто-то, ненароком подаривший новую трубку… Но будет еще приятней подумать о своей удаче на твердой земле. Оглядевшись, он обнаружил, что дальше скалы плавно переходят в черный пляж, и, продолжая мягко, но надежно сжимать зубами роговой мундштук, поплыл к берегу.

Плыть пришлось дольше, чем рассчитывал Марото, и он со страхом ожидал появления зубастой пасти, или цепкой клешни, или чересчур знакомого щупальца. Но наконец коснулся песка онемевшей рукой, затем другой. Волна откатилась, оставив обессиленного варвара лежать на берегу. Убедившись, что не сможет встать на ватные ноги, он двинулся дальше. Так и полз, не видя перед собой ничего, кроме черного грунта и разбросанных повсюду морских ракушек, пока прибой не перестал щекотать пятки. И тогда Марото растянулся, тяжело дыша, на теплом песке, казавшемся мягким, как подушка. Безучастно оглядев берег, он заметил синих крабов, черных чаек и прочие намеки на пищу, наполнившие сердце голодного бродяги радостью и надеждой. Несмотря ни на что, назло всем, Марото снова ухитрился спасти свою шкуру, когда уже ни боги, ни демоны не могли помочь ему.

– Такое не каждый день увидишь, – долетели откуда-то издали слова на непорочновском языке.

Перед глазами Марото внезапно появился сапог, и он понял, что его здоровое ухо прижато к песку. Вторым сапогом его перевернули на спину, так что теперь он хотя бы мог нормально слышать. Жмурясь от яркого солнца, Марото разглядел одетую в лохмотья девушку и еще два силуэта у нее за спиной. Он попытался заговорить, но смог только выпустить одну струйку смешанного с грязью песка из трубки, которую все еще держал в зубах.

– А дела-то наши идут на лад! – воскликнула девушка, оглядываясь на спутников. – Смотрите, как мило! Этот уродливый водяной вернул мою потерянную трубку!

Глава 6

Сидя в роскошной палатке Дигглби, Пурна вертела в руках трубку с пузатой, как бочка, чашкой и рассматривала две большие буквы, выгравированные на мундштуке твердой рукой: «М» и «С». Это была живая история: Кобальтовая королева вырезала трубку для своего капитана в те времена, когда Пурна еще не познакомилась с Марото… когда дороги старых друзей еще не разошлись. Сердце обливалось кровью, стоило только подумать, как тщательно Пурна разработала операцию, чтобы снова соединить их, восстановить былую привязанность, и все лишь для того, чтобы самой же и вызвать окончательный разрыв.

– Больше ничего? – спросила она, не сводя глаз с грубой поверхности трубки.

– Ничего важного, – ответил Дигглби таким же подавленным тоном.

Они сидели рядом на той самой койке, где Пурна валялась в бреду после ранения, прежде чем вернуться в мир такой же безумный, как ее кошмары.

– Немного оружия, еще меньше монет, куча пустых бутылок и гора грязного белья, воняющая так, что задохнется половина империи. Я не нашел даже кисета с тубаком, только эту трубку. Наш бесстрашный командир, величайший герой эпохи, оставил после себя не больше богатства, чем обычный разбойник.

– Во-первых, он вряд ли погиб, так что прекрати свои горестные песни, – возразила Пурна, выпрямляясь на горе подушек с намерением вытащить благородного друга из уныния, в котором оба они пребывали. – Во-вторых, богатство – это не всегда то же самое, что наследство, и если даже он не приберег кругленькой суммы для бедняков Звезды, то оставил миру нечто куда более ценное: нас. А в-третьих, я спрашивала не о том, что было в палатке, а о том, не вспомнил ли ты еще какие-нибудь подробности ссоры.

– Ох, – вздохнул Диг и принялся ходить кругами по палатке, казавшейся Пурне такой тесной, когда рядом еще были Хассан и Дин. – Нет, все словно в тумане, как я тебе и говорил. Они спорили, а я пытался остановить тебе кровь – должен заметить, никто, кроме меня, даже не подумал об этом, – и если уж честно, я тогда был еще немного под жуками. Когда стало ясно, что демон капитана Софии отказывается помочь тебе, я переговорил по душам с Принцем, и следующее, что увидел… Ну, хорошо, не будем повторяться. К тому времени, когда все кончилось, Марото уже не было в лагере, и София сказала, что он ушел с Хортрэпом. Вот такие дела, все просто, как смертный грех.

– Слишком просто.

Пурна почесала кусачую припарку, приложенную к ране на бедре. Собеседник, конечно, нес полную чушь, доказывая, что Принц оказался демоном и что именно он вылечил ей ногу. Но она готова была вытерпеть все, что помогало Дигу примириться с потерей и собаки, и друзей в одном бою. Она до сих пор не решалась заглянуть под влажное одеяло и узнать, что лекари сделали с ее ногой, но в любом случае их следовало бы назвать мясниками, потому что она чувствовала каждый шов, стягивающий ее бедро и непрерывно зудящий при этом. А еще сильнее чесался язык, ее словно распирало от какой-то безумной мысли, которую она не могла пока выразить словами, но не могла и молчать больше минуты, тут же начиная задыхаться… Хотя в остальном чувствовала себя хорошо. Не просто хорошо, а прекрасно, словно только вернулась после недельного отдыха в водных лечебницах Змеиного Кольца.

– Обещаю, Диг, как только костоправы разрешат мне ходить, мы обязательно поговорим об этом с генералом Чи Хён, Софией и Хортрэпом. И если Марото, Дин и Хассан к тому времени не вернутся, мы добьемся разрешения отправиться на их поиски – чтобы выпить потом либо за упокой, если они погибли в бою, либо за здравие, если они каким-то чудом выжили.

– Отлично. – Диг вытер нос расшитым золотом рукавом, и Пурна поздравила себя с первым успехом – пока они не выяснили, что произошло с остальными, ей придется следить за тем, чтобы чересчур эмоциональный паша не сорвался. – Что там насчет костоправов и разрешения ходить?

– Только не говори, что ты и это пропустил мимо ушей… Цирюльники, что зашивали мне рану, не сказали, когда заживут швы? На своем веку ты сжевал целую корзину ползучих тварей, если не две. Как думаешь, скоро ли спадет опухоль? Такое ощущение, будто мне набили рот чьим-то потным бельем.

– Швы? – Диг совсем растерялся. – Опухоль? Пурна, я не… я не верю, что ты ничего не слышала: не было никакого цирюльника, все сделал Принц. Когда врач осмотрел тебя, он побледнел и сказал, что нам лучше обратиться к попам.

– Ха-ха-ха! – Пурна стерла с подбородка след слюны. – Сейчас не время для шуток, Диг. Чем раньше я смогу ходить, тем быстрее мы отправимся на поиски наших друзей, так что…

Дигглби достал зеркальце, которым обычно пользовался, чтобы нюхнуть истолченных в порошок насекомых, и раскрыл перед ней. Пурна в ужасе отшатнулась, а затем издала нервный смешок. Велев Дигу крепко держать зеркало, она попыталась слизнуть языком черную массу… И несколько мгновений спустя внутри закололо и защипало, жизнь действительно превратилась в кошмар наяву, и Пурна заорала во все горло.

Должно быть, ее вопль слышали по всему лагерю.

– Я же говорил…

– Тихо! – рявкнула она, затем отбросила одеяло и изогнулась, чтобы посмотреть на заднюю поверхность своего раненого бедра.

Ранипутрийские медитативные упражнения, которым ее научили тетя с дядей, сейчас окупились сполна, и она отчетливо разглядела, что на ноге не было никаких чудодейственных припарок, а только клочок белого меха, прилипший к коже. И не просто белого, а собачьего, точно такого же оттенка слоновой кости, как у Принца. Значит, Марото говорил правду: демоны существуют на самом деле и могут исполнять самые заветные желания своих хозяев.

– Так это твоя работа, Дигглби!

– Я хотел спасти тебя, – пробормотал Диг и опасливо попятился, когда Пурна вскочила с постели в чем мать родила.

Ее нога казалась совершенно здоровой. Несмотря на вчерашнее ранение, Пурна слегка присела, явно собираясь наброситься на Дига. Разгадав ее намерения, он рванулся к выходу из палатки с паническим криком:

– Я хотел спасти тебя!

Пурна мгновенно повалила его, прижав руками и ногами к земле и склонив голову к украшенному кружевами горлу. Он смотрел круглыми от ужаса глазами на монстра, которого сам же создал и который теперь замышлял убийство. Паша Дигглби отчаянно закричал, но некому было прийти ему на помощь.

– За что? – всхлипнул он, и в тот же момент Пурна провела слюнявым языком по его щеке, затем по другой, вероятно намереваясь на обратном пути залезть кончиком ему в нос. Похоже, ее язык каким-то образом превратился в собачий.

– За что, Пурна, за что-о-о?!

– Просто хотела сказать спасибо, – ответила она, ослабляя хватку и позволяя вырваться из своих объятий.

Вытянув свой новый язык во всю длину, Пурна смогла рассмотреть его без помощи зеркала. Теперь она, по крайней мере, будет пользоваться успехом у дам и некоторых мужчин. У тех, кто не отличается брезгливостью.

– Ты такая непосредственная, – проворчал Диг, утирая лицо и отряхиваясь. – Раз уж чувствуешь себя так хорошо… прямо до тошноты… В смысле, раз уж ты можешь ходить, то накинь, черт возьми, какую-нибудь одежду и помоги найти наших друзей.

– Ты прав, старина. – Пурна вытянула шею, чтобы посмотреть, не появился ли у нее хвост или еще что-нибудь этакое в результате столь необычного исцеления. Ничего похожего. Понюхав застоявшийся воздух, она убедилась, что обоняние тоже ничуть не улучшилось. Что ж, могло кончиться и хуже – во всяком случае, не придется перешивать свой гардероб под изменившуюся фигуру. – Не переодеться ли тебе во что-нибудь поопрятнее? Если мы собираемся бить челом генералу, не стоит появляться перед ней вымазанными в слюнях демона.

Перед тем как идти по оживленному лагерю, Пурна долго возилась с одеждой, даже надела темные рейтузы, чтобы скрыть меховое пятно на ноге. И все же ее не оставляло ощущение, что каждый встречный пялится на ее язык. Могло быть еще хуже, намного хуже: что, если бы демон Дига был какой-нибудь птицей? Ох! А если ракообразным? Фу! Фу, фу, фу! Небось дикорожденные, такие как Чхве, каждый день сталкиваются с повышенным вниманием к своим, зачастую более заметным… мутациям? Трансформациям? Если задуматься, Пурна даже не знает, как правильно назвать свое нынешнее состояние. Конечно, она не дикорожденная, потому что не появилась такой, как сейчас, из чрева матери, но и названия «перерожденная» никогда не слышала. Или слышала, но не потрудилась выяснить значение? Пурна, считавшая себя современным человеком с прогрессивными взглядами, теперь пришла в замешательство от мысли, что могла уже встречаться с людьми, чью судьбу теперь разделила, и не подозревать о том, что они изменились уже после рождения. Если вспомнить все, что известно о Чхве, то ведь она не является, так сказать, дикорожденной от рождения. Возможно, такая же жертва несчастного случая, как и сама Пурна.

Жертва. Несчастный случай. Эти мерзкие слова всегда бесили Пурну в разговорах о дикорожденных, до того как демон наделил ее саму проклятием собачьего языка.

Проклятие? Ну вот, снова-здорово! Разве можно так думать теперь, когда она стала частью несправедливо осуждаемого сословия? Или касты? А может быть, породы? Бррр!

– Она… что? – донесся из-за палаток голос генерала Чи Хён.

Пурна с Дигом припустили бегом – судя по раздраженному тону, генерал вряд ли там задержится. Они появились из-за угла штабной палатки так стремительно, что телохранители не успели вытащить клинки, а затем Чи Хён заметила друзей и махнула рукой своим людям.

Позади четверых устрашающего вида громил собрались в кружок сама генерал и странная троица: ее любовник в маске, тот хмурый племянник Марото и Хортрэп Хватальщик. Никто из них не выказал желания вовлечь Пурну и Дига в разговор, но Пурне случалось бесцеремонно вторгаться и на более приватные вечеринки.

– Доброе утро, генерал. Мы с Дигом всего лишь хотим…

– Не сейчас, – оборвала ее генерал и вернулась к прерванной беседе.

Двое телохранителей решительно преградили Пурне дорогу.

– Пойдем, – прошипел Диг, дергая спутницу за алый рукав камзола.

Но не было ни малейшего шанса на то, что она стерпит холодный отказ, после того как пожертвовала ради этой девушки своим человеческим обликом.

– Сейчас, если не возражаете, – произнесла Пурна самым властным тоном, на какой была способна, но эффект получился сомнительным, поскольку ей пришлось слегка вывернуть шею, чтобы увидеть генерала за облаченными в доспехи жлобами. – Нам с Дигглби нужно срочно отлучиться по исключительно важному для вас делу, но мы не можем так поступить, не доложив своему генералу, не так ли?

Чи Хён медленно обернулась, лагерь словно погрузился в тишину; только скрипнули доспехи телохранительницы, бросившей взгляд на генерала, вероятно, в ожидании приказа проломить Пурне голову. Внезапно Хортрэп рассмеялся, охренеть как удачно нарушив торжественное молчание, а генерал протерла глаза здоровой рукой; другая, в кровавом бинте, выглядела без преувеличения жутко.

– Что там у вас за срочность и важность? – спросила Чи Хён. – Только покороче.

– Теперь, когда непосредственная опасность со стороны империи вам не угрожает, мы с пашой Дигглби просим разрешения покинуть лагерь и отправиться на поиски Марото, Дин и Хассана, – объявила Пурна и, хотя уже начала задыхаться, добавила для ясности: – Вы ведь помните наших друзей?

– Конечно, если они еще не вернулись, – с надеждой добавил Дигглби.

– Нет, не вернулись, и вы никуда не пойдете, – ответила генерал, уже оборачиваясь к прежним собеседникам. – Ваша просьба отклоняется, так что будьте добры находиться в лагере и ждать вызова.

– Ну пожалуйста, – произнесла Пурна сладким голосом, который отрабатывала по настоянию дяди до тех пор, пока горло не начинало першить так, будто его чистили толченым стеклом, голосом, который она приберегала для самых несговорчивых торговцев. – Вы даже не успеете по нам соскучиться, а мы уже вернемся, и не одни.

– У нее есть причины не скучать по вам, – заметил Хортрэп, а варвар Мрачный бросил на Пурну взгляд, который, наверное, считал строгим, но который она назвала бы смущенным.

Зато взгляд генерала компенсировал недостаток свирепости у Мрачного, и даже с лихвой.

– Вы имеете хоть малейшее представление о том, куда делся Марото? Нет? Тогда засуньте свои планы себе в задницу и ждите, пока я не решу, как дальше вас использовать.

– Я знаю, куда делся Марото, – заявил Диг, раздраженно скрестив руки на груди. Временами гордость паши могла сравниться с высокомерием генерала. – Тут и гадать не приходится.

Молодчина, Диг! Он, конечно, временами производит впечатление никчемного щеголя, но это помогает добиться цели или хотя бы найти правильный путь к ней.

– Так где же, красавчик?

– Отправился в Диадему, – с самодовольным видом заявил Диг. – Или у вас другая версия?

– Объясни! – рявкнула генерал, раздраженная его нахальством.

– Намекаю на его клятву королеве.

О нет, Дигглби! Нет, нет, нет, чурбан безмозглый! Паша не должен был раскрывать тайну Марото, после того как Пурна взяла с него, Дин и Хассана обещание держать язык за зубами.

– Когда Марото лез из кожи вон, чтобы в бою не причинить вреда ни одному имперцу, он наверняка понял, что так жить невыносимо. Поэтому вынужден был отправиться в столицу, чтобы тетушка Индсорит освободила его от клятвы, подобно тому как мы пришли сюда, чтобы получить освобождение от нашей присяги. Насчет подчинения приказам и прочей чепухи: благородные люди очень серьезно относятся к своим обещаниям, и если нас не отпустят, то…

– Хортрэп, распорядись, чтобы за ней немедленно послали сотню мечников, – сказала генерал, продолжая сверлить взглядом тупого осла Дига. – И проследи, чтобы это были новобранцы, а не бывалые солдаты, которые могут перейти на ее сторону, если дойдет до драки. Скажи, чтобы ничего не предпринимали до моего появления. А вы двое действуйте, как мы договорились, и постарайтесь играть по правилам.

– И как же нам действовать? – переспросила Пурна, как только Хортрэп умчался прочь с обычной своей пугающей легкостью.

– Не вам, а им, – перебила генерал, еще больше все запутывая, поскольку смотрела по-прежнему на Дига и Пурну.

Мрачный и непорочновский мальчишка поняли намек и поспешили в противоположную сторону, а генерал подошла к симпатичной и способной, но определенно неудачливой угракарийке и ее болтливому другу. Теперь Пурна сообразила, почему генерал и бровью не повела, увидев ее новый собачий язык, – в улыбке Чи Хён, широкой и многозначительной, было что-то волчье.

– Что касается вас двоих, то вы получите крайне срочное поручение сразу после того, как расскажете о клятве, которую Марото дал багряной королеве.

– Вот она, София! – крикнул Диг, и они пустились вдогонку, пока та снова не исчезла в тумане, все еще клубившемся над полем боя. Старая седая лисица брела вдоль частокола, за ней едва передвигали ноги пленные, скованные цепью. – Сможем ли мы задержать ее?

– Не знаю, Диг. После устроенного тобой представления я решила, что у тебя есть ответы на все вопросы, – огрызнулась Пурна, больно прикусив при этом язык.

Она еще не привыкла разговаривать на бегу с этим огромным ростбифом во рту.

– Я уже извинился, – обиделся паша. – Просто думал, что она уже знает. Ты сама говорила, что он рассказывал об этом тебе и Чхве, а она дружна с генералом, так что, очевидно…

– Очевидно, ты уверен, что у всех остальных язык болтается точно так же, как у тебя, – съязвила Пурна, хотя тема была и в самом деле интересной – приятно сознавать, что Чхве умеет хранить тайны даже от своего обожаемого генерала.

Правда, Пурна видела последний раз дикорожденную еще до начала сражения, и Чхве могла точно так же пропасть, как… Нет, думать об этом невыносимо. Марото исчез, судьба Дин и Хассана еще более туманна. И так ком стоит в горле, его не проглотишь, имея слишком большой язык.

– Ты ведь не думаешь, что она действительно это сделает? – спросил Диг. – Если не задержим ее до прибытия генерала, нас могут посчитать виновными в том, что произойдет.

– Держи свои мысли при себе, – посоветовала Пурна, перепрыгивая через поваленные колья на краю лагеря. – Лично я не стремлюсь выяснить, что тогда будет. Если же мы отвлечем Софию, генерал не сможет отказать в нашей просьбе, правильно рассуждаю? Посмотрим, чем все кончится, и, возможно, уже к полудню мы будем свободны.

– По-любому выходит, что ты права, – согласился Диг.

Они наконец-то догнали хвост унылой процессии. Пурне показалось, что несколько десятков солдат, конвоирующих пленных, вытаращили глаза, когда она подошла к Холодной Кобальтовой – которую следовало бы назвать Горячей, судя по тому, как она сейчас выглядела.

– Доброго вам утра, капитан София, – начала Пурна и с облегчением отметила, что эта многое повидавшая женщина даже не вздрогнула при появлении мутанта.

– И вам обоим тоже, – ответила София, не замедляя шага, но вполне приветливо. Она и в самом деле была настолько же сияющей и оживленной, насколько холодным и мрачным казалось сегодняшнее утро; снег, словно конфетти, сыпался с неба, украшая ее торжественное шествие. – Рада, что вы быстро поправились, тапаи Пурна. Не чувствуете ли каких-нибудь неприятных последствий вашего необычного спасения?

– Только желание ткнуться носом в чью-нибудь симпатичную задницу, – непринужденно заявила Пурна, размышляя о том, можно ли с помощью легкого флирта замедлить поступь Софии.

– Другими словами, ничего нового, – вставил Диг, оглядываясь на хвост мрачной колонны пленных. – Решили вывести имперцев на прогулку?

– Что-то вроде этого, – согласилась София. – На экскурсию в новые Врата.

– Мы слышали о них. – Пурна снова прибавила шагу, поскольку София не замедлила свою поступь. – Они только что открылись, да?

– Словно явившись из ночного кошмара, – вздрогнув, добавил Диг.

– Для одного смертного это кошмары, для другого – мечты, – с грозной решимостью произнесла София.

Неистовый огонь в глазах и спутанные седые волосы придавали ей сходство с ведьмой, готовой в любую минуту разразиться жутким смехом.

– Да, конечно, но как бы там ни было… – Диг замялся, не придумав, что бы еще сказать.

Несомненно, София изрядно пугала его.

– Прежде чем отправиться дальше, нельзя ли шепнуть вам на ухо пару слов, капитан?

Пурна постаралась не выдать беспокойства, хотя они уже подошли к краю застоявшегося над долиной облака. Клубы выглядели зловеще, когда Пурна еще не знала, что где-то под ними открылись Врата. Она помнила, как несколько обезумевших имперских солдат засосало в землю прямо у нее на глазах. Но разве на самом деле эти бедняги отправились под землю? Нет, они попали в другое, куда более жуткое место – в саму Изначальную Тьму, если верить древним угракарийским знаниям. И Дин с Хассаном так и не вышли из этого ужасного дыма. Не объявился и Марото, хотя он, возможно, и не угодил во Врата.

Несомненно, это все мерзкие козни Диадемы.

– Вы хотели поговорить? – спросила София, и Пурна затрясла головой, словно пытаясь отогнать туман.

– Да, если вы не против. – Пурна надеялась, что чрезмерно длинный язык не портит ее улыбку. – Но давайте остановимся, чтобы не глотать ядовитые пары.

– Они не ядовитые, так что можете говорить на ходу – или подождите, пока я управлюсь со своим делом, – заявила София, уходя в туман. Щупальца дыма ласково и неспешно, словно живые, обволокли ее ноги, руки и шею. И Холодный Кобальт улыбнулась Пурне с таким видом, будто ей нравилось это внимание. – Идем, девочка, не каждый день выпадает возможность увидеть такое.

В ее словах был определенный смысл. Пурна посмотрела на застывшего в нерешительности Дига, пожала плечами и шагнула вслед за Софией. Звон цепей сопровождал их в тумане, словно пленные азгаротийцы уже превратились в призраков. Эта женщина обманывала смерть и демонов, убивала королей и богов, так из какого же хрена Чи Хён высосала, будто парочка Бездельников Марото способна остановить ее? Нет, правда, из какого?

Глава 7

Той ночью, что последовала за самым худшим днем в жизни Доминго Хьортта, днем, завершившимся визитом его судии, он долго лежал без сна, разглядывая тени на потолке палатки, пока оставленный Кобальтовой Софией фонарь не погас. Не уснул полковник и после.

Однажды сноха Люпитера подарила на день рождения маленькому племяннику усбанский игрушечный театр с куклами. Не мог же Доминго все время находиться рядом с сыном, чтобы оградить его от вредных подарков. А замечал ли вообще Эфрайн отсутствие отца, пока тот не возвращался, чтобы отнять новую любимую игрушку? Хьортту-старшему сейчас очень хотелось верить, что мальчик не замечал. Что беззаботный ребенок никогда не принимал хмурого отца всерьез. О, как же хотелось полковнику, чтобы так и было на самом деле! А еще хотелось, чтобы Пятнадцатый полк каким-то образом избежал гибельных цепистских чар, чтобы все случившееся было только сном. Скоро капитан Ши разбудит своего начальника и предложит еще раз обсудить план уничтожения Кобальтового отряда… Почему бы не назвать надеждой этот сон, который никогда не станет явью, последнее утешение неудачника?

Капитан Ши. Какое у нее было имя? Хьортт забыл, а может, никогда и не спрашивал. Как правило, он не питал особых симпатий к капитанам, но Ши определенно была способной, по крайней мере, не безнадежной. Доминго продвигал ее по службе, поскольку хороший полковник должен заменить своим офицерам отца. Он строго с нее спрашивал и никогда не оставлял безнаказанными проступки, но это вовсе не значит, что он не отдыхал душой в ее обществе.

Покидая его палатку, София спросила, нет ли каких-нибудь просьб, но побежденный враг выразил лишь одно желание, кроме желания освободиться от ручных и ножных оков, – чтобы к нему привели капитана Ши, если она оказалась в числе немногих уцелевших солдат Пятнадцатого полка.

Она так и не появилась, и теперь, когда бледно-голубой рассвет начал пробиваться в щели палатки, Доминго стало ясно, что самый перспективный из его офицеров погиб, как и его единственный сын. Что из Эфрайна не сделать военного, Хьортт-старший понял задолго до того, как мальчик отправился в Курск, навстречу смерти, но из Ши могло бы что-то получиться, если бы ей достался другой полковник, который стойко держался бы за свои принципы, а не шел на компромиссы и сражался бы честно, вместо того чтобы потакать козням цепистов… Да, Доминго получил именно то, чего заслуживал, но бедная неискушенная Ши погибла напрасно, как и тысячи других азгаротийцев, которых обрек на ужасную смерть ослепленный жаждой мести командир.

Вот что мучительней всего: справедливость случившегося. Не боль в сломанной руке, ноге и ребрах, что не дает уснуть, не жжение в ране на лице, которую цирюльники кобальтовых зашивали с намеренной неспешностью. И даже не бессильная ненависть, что клокотала в нем при виде заклятого врага – Софии, живой и здоровой, с жалостью смотревшей на него. Самая страшная пытка – сознавать, что Холодный Кобальт, убив его сына, не причинила вреда лишь одному человеку из Пятнадцатого полка – самому полковнику, которому так доверяли солдаты и который виновен в их противоестественной гибели.

Да, все так, это папесса И’Хома привела в действие план Вороненой Цепи, а брат Ван дал ему последний толчок. Но даже раздражающе молодая Ши прекрасно понимала, что хороший командир берет на себя ответственность за все неудачи, вместо того чтобы пускаться в нескончаемые оправдания и объяснения. Потому не может быть никаких сомнений: это он, полковник Доминго Хьортт, барон Кокспара, позволил отравить свой полк и сделать из солдат жертв для омерзительного ритуала. И все это ради мести за сына, о котором он на самом деле никогда не заботился, самонадеянного глупца, вполне заслужившего смерть от руки Холодного Кобальта.

Полководец обязан изучить поле боя, прежде чем принимать решение. Не стоило удивляться, что теперь, оказавшись в дураках, Доминго никак не мог обрести покой. Если ему когда-нибудь удастся заснуть, это будет сущее чудо. Но такая гипербола больше годится для театральных подмостков, чем для неудобной койки, и гул просыпающегося лагеря незаметно превратился в колыбельную, погрузившую Доминго в лишенную сновидений дремоту, в которой он бы с радостью остался насовсем…

– Полковник Хьортт!

Как любой старый солдат, проснувшийся оттого, что прозвучали его чин и имя, Доминго попытался вскочить и принять стойку смирно. Трудно сказать, какие части тела болели сильнее: те, что подчинились инстинктивному порыву, или те, что не смогли этого сделать. На глазах выступили слезы, Доминго приподнял голову и постарался расслабиться – он военнопленный в лагере мятежников и уважительно приветствовать здесь некого.

Щурясь в полумраке палатки, он разглядел непорочновскую девушку, которая позвала его, а потом заметил у нее за спиной другой силуэт и бессильно опустил голову на подушку. Вероятно, это и есть генерал, по утверждению Софии командующий кобальтовыми, а рогатая женщина, что стоит позади, несомненно, та ведьморожденная разведчица, что помогла Марото натравить ужасных волков на лагерь Пятнадцатого.

– К вашим услугам, госпожа, – произнес Доминго и прикрыл глаза, наслаждаясь недолгим онемением еще не успевших проснуться мышц, после которого неминуемо вернется боль. – Полагаю, это о вас говорила наша общая подруга. Вы ведь Чи Хён, не так ли?

– Генерал Чи Хён Бонг, – поправила девушка. – Могу я поинтересоваться, кого вы называете нашей общей подругой? Того капитана, что сняла с вас наручники?

– Я всего лишь пытался пошутить.

Доминго открыл глаза и смерил взглядом эту неопытную девочку, которую Пятнадцатый полк мог раздавить в лепешку и без помощи Девятого Мьюранского, не говоря уже о проклятой Цепи. Он мог бы рассказать ей, как поймал на границе ее жениха, а затем – лишь для того, чтобы продлить удовольствие, – отправил голову принца императрице Непорочных островов. Хотя поначалу никто и не думал, что все так обернется, и принц Бён Гу, несомненно, подтвердил бы это, если бы Доминго не обезглавил его.

– Синяя София мне вовсе не друг, но да, это она первая из вашей армии вступила со мной в переговоры.

– Вступила в переговоры? – переспросила девушка.

Теперь, когда глаза привыкли к полутьме, Доминго с удовлетворением отметил, что один ее глаз заплыл от ушиба, а левая рука забинтована. Видимо, его кавалеристы изрядно потрепали врага, пока… пока предательство Цепи не сокрушило их.

– Какие же условия она вам предложила, полковник, и согласились ли вы их принять?

– Мои неловкие шутки опять не достигли цели. Прошу прощения, генерал Чи Хён, я всегда был здравомыслящим и прямым человеком, а с недавних пор питаю склонность к абсурдному юмору. Но похоже, я проявил себя в этом деле самым жалким образом. Слова о том, что наш общий друг рассказал мне о вас и вступил в переговоры, не следует понимать буквально. На самом деле я хотел сказать, что мой ненавистный враг, эта стерва София заходила сюда, чтобы еще раз ткнуть меня носом в то обстоятельство, что именно по моей вине мои солдаты стали жертвами черного колдовства Цепи. Ах, не судите строго, опять я за свое – под черным колдовством я, конечно же, понимаю так называемое возвращение Затонувшего королевства и открытие Врат прямо посреди нашего ни в чем не повинного поля боя. Прошу извинить старого солдата за его сбивчивые речи.

Он в первый раз видел эту худышку, но уже без труда распознал ярость, закипевшую у нее в горле и залившую краской щеки. Стоявшая рядом ведьморожденная, вероятно, тоже это заметила, но решила не вмешиваться, предоставляя генералу возможность самой справиться с эмоциями. Девушка глубоко вдохнула, ее щеки перестали гореть, и наконец она с угрозой в голосе поинтересовалась:

– Когда именно капитан София рассказала вам это? В котором часу?

– Вчера вечером, но точнее я сказать не могу, – ответил Доминго, наслаждаясь новой вспышкой гнева, озарившей лицо генерала. Да эта девчонка зелена, как незрелое авокадо! Ни один опытный воин не оставит рукоятку просто торчать из раны, когда ее можно хорошенько провернуть, поэтому барон тотчас добавил: – Уверен, вы можете узнать это у охранников, наблюдавших за моей палаткой; тот, кто пропустил ее сюда без вашего позволения, наверняка вспомнит точное время визита.

Ноздри генерала подрагивали, как у разъяренного быка, она уже находилась на грани истерики, но тут ведьморожденная наклонилась и что-то шепнула ей на ухо, не спуская красных глаз с Доминго. Один из черных рогов анафемы был сломан пополам, и полковнику захотелось узнать, не случилось ли это в схватке с Пятнадцатым. Он, разумеется, надеялся именно на это.

Что бы ни шептала эта тварь, ей удалось успокоить свою хозяйку или, по крайней мере, напомнить о более важных делах. Генерал Чи Хён закрыла глаза, еще раз глубоко вздохнула и задала дурацкий вопрос, за который наглой мерзавке стоило бы разбить губы, если бы события вчерашнего дня не превратили абсолютную уверенность в такую же абсолютную растерянность:

– Полковник Хьортт, вы дорожите своими солдатами?

– Да, – сказал Доминго без колебаний, потому что понимал: стоит ему на мгновение задуматься, и он уже не сможет ответить честно. – Да, разумеется.

– И поэтому пожертвовали большей частью из них? Вы, как новообращенный цепист, посчитали их жизни менее ценными, чем то, чего добивались священники?

– Меня обманули, – проворчал Доминго. – Да, я совершил ужасную ошибку, доверившись Цепи, но если бы я знал, что задумали святоши, то скорее живьем содрал бы с них кожу, чем позволил причинить вред хоть одному барабанщику или знаменосцу. Они уверяли меня, что это оружие поможет нам… а я поверил, и поэтому большинство из моих солдат теперь мертвы. Или с ними случилось нечто похуже смерти. И все потому, что я… потому что мной управляла слепая ненависть.

– Значит, Хортрэп не ошибся насчет вас, – заключила генерал, и Доминго вздрогнул от этих слов, – выходит, ведьмак из Мешугга тоже служит ей. – Он утверждал, что вы не пожертвовали бы своим полком даже ради более великой цели, чем помощь Вороненой Цепи.

– На этот раз Хватальщик сказал правду. Перефразируя лорда Блика, солдаты Пятнадцатого полка – не моя кровная родня, но я готов пролить за них свою кровь, так же как и они за меня.

Доминго ожидал насмешек, едких, как совесть, что принялась травить его сердце, едва с губ слетели эти лицемерные слова, но Чи Хён заговорила о другом:

– Что ж… Это очень странное и жуткое ощущение, когда распоряжаешься жизнями людей, а они даже не догадываются о том, что ты не уверен в правильности своих действий.

Возможно, он принял бы слова генерала за издевку, если бы в ее голосе не прозвучали грустные интонации и она не опустила взгляд. Может быть, это всего лишь жалобы неопытного командира, лишь позерства ради выраженные столь поэтично? Доминго никогда не считал свое начальственное положение странным, это была самая естественная вещь в мире, и, уж конечно, он не видел в руководстве войсками ничего жуткого. Хотя, если оглянуться назад, наверное, стоило бы…

– У нас нет времени перебрасываться умными словами, как поступают противники в песнях, – продолжала Чи Хён, снова глядя ему прямо в глаза. – Вы мой пленник, и я попытаюсь воспользоваться этим, чтобы предотвратить столкновение с Таоанским полком. Но есть более важное дело, которое можем решить только мы с вами, и сделать это нужно быстро.

– Так не тяните же, – попросил Доминго, которому полегчало, как только разговор перешел в военное русло.

– Вы принесете нам больше пользы, если добровольно согласитесь сотрудничать с кобальтовыми, поэтому у меня предложение, – произнесла генерал, тщательно подбирая слова. – Согласитесь стать нашим консультантом по тактике имперских войск и показать себя образцовым пленником, а я пообещаю пощадить всех солдат, которых мы захватим в плен, и даже предоставлю им возможность вступить в мою армию, когда мы пойдем на Самот и Диадему.

Доминго рассмеялся бы ей в лицо, если бы смог это сделать. Но он был плохим актером, а ее нелепое предложение выходило за рамки смешного и больше смахивало на оскорбление.

– Вы не продержитесь долго, если будете казнить пленных, – пообещал он. – Есть определенные правила, которые свято чтут по всей Звезде. Даже ваша кобальтовая предшественница не опустилась бы до такого варварства. После сражения при Эйвинде она повесила мертвецов на деревьях, но хочу заметить, что надругательство над трупами – это все же не хладнокровное убийство.

– Ах вот как! – вскинулась девушка. – Но именно она убьет ваших солдат, если я не остановлю ее. Она считает, что вся кавалерия Пятнадцатого полка должна быть наказана за прежние преступления, и собирается учинить расправу прямо сегодня.

– Кавалерия Пятнадцатого? – повторил барон.

Это его сын привел полк в проклятую кутумбанскую деревню, и это по приказу Эфрайна Курск сровняли с землей.

– По крайней мере, то, что от нее осталось, – уточнила Чи Хён слишком самодовольно. Такого неопытного генерала Доминго растоптал бы в лепешку, если бы послал к демонам брата Вана и решил честно сразиться с кобальтовыми. – Не больше тридцати человек. Слабый козырь для переговоров, но я пришла вовсе не ради торга.

– А ради чего?

– Я пришла объяснить вам, что происходит. София считает ваших солдат виновными, и они умрут. Если я вмешаюсь, то испорчу отношения со своим лучшим капитаном – даже представить не могу, чтобы она приняла мой приказ со смирением. Так вот, или вы ждете здесь, пока я не получу за вас выкуп из Азгарота, и смиряетесь с гибелью еще тридцати солдат, или принимаете мои разумные условия.

Доминго обдумал ее слова.

– Полагаете, я поверю, что вы рискнете навлечь на себя гнев Кобальтовой королевы ради одного послушного пленника?

– В настоящий момент она никакая не королева, а всего лишь один из моих капитанов, – возразила генерал. – И мне не нужно ваше послушание, мне нужна ваша помощь в военных действиях.

– В военных действиях против королевы Индсорит, вы хотели сказать?

Доминго не верил своим ушам – либо девочка сошла с ума, либо у нее разжижение мозга.

А возможно, и то и другое.

– Моя цель – Диадема, но мы оба прекрасно знаем, что багряная королева правит только на словах, – заявила генерал Чи Хён, и в первый раз с начала разговора барон увидел, как в ее глазах сверкнула сталь. Даже больше, чем сталь, нечто несокрушимое – истина или, по крайней мере, то, что она принимала за истину. – Я не испытываю ненависти к Индсорит, но она не хочет или не может сдерживать Вороненую Цепь, и, раз она не может, я займусь этим вместо нее. Или вы считаете, что для Звезды будет лучше подчиняться воле Черной Папессы, а не закону? Тем более что вы несете личную ответственность за возвращение этого проклятого Затонувшего королевства и должны понимать последствия ваших действий. Думаете, теперь, когда пророчества Цепи свершились, она по-прежнему будет довольствоваться тем, что имеет, и не попытается взять под контроль всю империю и всю Звезду? Вы сражались против меня, защищая свою родину, но теперь Азгарот попадет под власть фанатиков, так же как и любая другая часть империи. Попробуйте ответить на вопрос, долго эти земли сохранят ту невеликую самостоятельность, которая у них еще осталась? Сколько пройдет времени, прежде чем весь мир превратится в преисподнюю для всех, кто не склонится перед Падшей Матерью?

Проклятье, эта разбойничья принцесса весьма проницательна! Наивна, если считает, что у нее есть хоть малейшая надежда на успех, но наивность – это не то же самое, что глупость. Если бы в Эфрайне было чуть больше первого, чем второго, он остался бы в живых.

Однако Доминго был полковником империи, бароном Кокспара, и это до сих пор кое-что значило.

Прочистив горло, он заговорил:

– Вы еще менее опытны, чем я поначалу решил, если думаете…

– Отлично, – перебила она с таким видом, будто приняла ответ за категорический отказ. – Не стану больше отнимать ваше драгоценное время, полковник Хьортт. С вашего позволения, отправлюсь к месту казни, мне не нужны слухи, будто все произошло без моего разрешения. Вы останетесь в безопасности до тех пор, пока не будут обговорены условия вашего выкупа, но мы тронемся с места намного раньше, чем это произойдет, так что на особые удобства не рассчитывайте.

Она подошла к выходу из палатки, когда Доминго наконец сделал выбор. Он уже предал королеву Индсорит, вступив в сговор с папессой И’Хомой, в этом нет сомнений. И хотя долг перед королевой никоим образом не будет оплачен, если он заключит новый союз с ее противниками, в одном генерал Чи Хён права: Вороненая Цепь остается главным врагом для каждого здравомыслящего смертного, и Доминго лучше, чем кому-либо другому, известно, что эта угроза куда страшней для империи, чем вторжение любой армии или банды головорезов. Но самым важным и неотложным вопросом была судьба Пятнадцатого полка – тысячи солдат уже полегли из-за глупости своего командира, и если он может спасти немногих уцелевших, значит должен сделать хотя бы это, будь оно все проклято!

– Ей ведь это не понравится? – произнес он, когда ведьморожденная уже подняла полог палатки перед генералом. – Если я дам согласие и вы спасете моих солдат, София взбесится.

– Думаю, да, – ответила генерал Чи Хён, недоверчиво оглянувшись.

– Тогда я с вами, – объявил Доминго и откинулся на подушку. – Если вы спасете Пятнадцатый полк, я никогда не забуду свой долг перед вами. Даю слово барона Кокспара, что помогу вам в войне против Вороненой Цепи.

– Рада, что вы теперь на моей стороне.

Генерал Чи Хён постаралась сдержать улыбку, отдавая ему честь. Ведьморожденная у нее за спиной тоже вскинула руку.

После секундного колебания Доминго Хьортт ответил на жест. Поднятая рука отплатила резкой болью. Как и следовало ожидать.

Глава 8

София потеряла все: мужа, деревню, империю, демона и даже свою дорогу. И тем не менее она ухмылялась, словно маньяк в детском приюте, потому что у нее осталась месть. Двадцать семь кавалеристов, уничтожавших Курск, стояли перед ней, скованные цепями, в ожидании ее суда. И да, наказание она для них придумала что надо.

Ядовитый дым, словно болотные испарения, все еще клубился над промерзшим полем боя, но здесь, в самом центре, в его покрове образовалась брешь, явив темные облака наверху и еще более темное нечто внизу.

Как и все другие Врата на Звезде, они казались чем-то почти обычным – абсолютно ровное отверстие, пробитое в толще земли. Их можно было бы принять за озеро с черной маслянистой водой, если бы не создаваемое ими ощущение чуждости всему миру смертных: снежные хлопья темнели, не долетая до поверхности, и либо испарялись с шипением, либо скукоживались в мелкие градины. Самое то, чтобы взбодрить пожилую вдову хмурым утром. Она поймала себя на том, что оглядывается по сторонам, и вспомнила, что Мордолиз сбежал; жаль, ему бы понравилось зрелище.

– …Тем больше причин исчезнуть на время, понимаете? И если бы вы могли показать мне, где это случилось, ведь Диг ничего не помнит… Ух ты!

Врата сделали то, что не удалось Софии, – заставили заткнуться тапаи Пурну и пашу Дигглби, надоедавших ей всю дорогу. Озера сверкающего полуночного мрака, одновременно манящего и отталкивающего, всегда производили на смертных сильное впечатление, но это озеро затмило собой прочие, раскинувшись во всю ширь долины. В самом деле «ух ты!».

– Значит, все, кто не вернулся из боя и не найден мертвым… попали туда? – произнес Дигглби тем приглушенным тоном, который появляется у большинства людей поблизости от чего-то священного… или чего-то пугающего.

– Да, Врата проглотили их в один миг. – София с запозданием вспомнила, что ей следовало придать голосу скорбную интонацию: двое друзей ее спутников, Хассан и Дин, до сих пор не нашлись, как и тысяча других кобальтовых. – Но есть надежда. Может быть, с ними там ничего не случилось.

– Правда? – Судя по голосу, Пурна не поверила.

– Ну хорошо, есть самая чуточка надежды, – поправилась София. – Во многих песнях говорится о людях, исчезнувших во Вратах и неожиданно объявившихся где-нибудь еще. Такое случается.

– Чепуха, – проворчал Дигглби, но это была оптимистичная чепуха.

– Маловероятно, конечно, но, как я уже сказала, такое случается. Я сама знаю несколько человек, побывавших там и вышедших невредимыми на другом краю Звезды.

София решила умолчать о том, что эти люди прошли сквозь Врата особым способом, воспользовавшись помощью демонов, в отличие от тех, кто просто вдруг обнаружил Изначальную Тьму у себя под ногами. Любой здравомыслящий человек предпочел бы верную смерть попаданию во Врата, и сама София не была исключением… По этой причине она и пришла сюда сегодня.

– Но как ни увлекательна наша беседа, мне нужно заняться делом. А вы можете уйти или остаться – при условии, что не будете отвлекать меня.

– У вас найдется еще пара минут? – снова начала Пурна.

По отчаянным взглядам, которыми девушка обменялась с Дигглби, София поняла: эта парочка догадывается, зачем пленников привели к краю Врат, и надеется отговорить ее. Если бы она не знала, что сделали имперцы со всем населением ни в чем не повинной деревни, сама бы сочла предстоящее слишком жестокой забавой.

– Я хочу сказать, что вы капитан, и если прикажете солдатам обождать, они будут только рады…

– Вам уже пора, дети, – не без сочувствия сказала София. – Будете лучше спать, если уйдете прямо сейчас.

Дигглби не требовалось уговоров, он с готовностью двинулся назад, к цепочке пленных и охранников, но Пурна ухватила его за золотистую косу. Казалось, паша сейчас рванется, словно ящерица, и убежит прочь, оставив вместо хвоста клок волос, но он обернулся к Софии и выдохнул с таким напором, что хватило бы паруснику переплыть озеро Юсифуг. Дав знак командиру конвоя, София с удовлетворением наблюдала, как пленных выстроили вдоль кромки Врат, в считаных шагах от обрыва.

В лагере, за частоколом, эти люди были такими же смирными, как и остальные пленные имперцы. Что бы ни сделали с ними перед битвой цеписты, внушив безумную жажду крови, теперь азгаротийцы выглядели совершенно растерянными и безвольными – глупые телята, никогда в жизни не противившиеся приказам. Привести их сюда было легче, чем загнать отару в овин. Однако теперь, когда пленные увидели результат ритуала Цепи, выражение на их лицах стало меняться. Как будто эти люди вдруг очнулись от долгого сна. Одни поспешили отдалиться от Врат, насколько им позволили оковы, другие в смятении озирались по сторонам, третьи упали на колени, четвертые завопили хриплыми голосами, требуя ответа на вопрос: что здесь, во имя Падшей Матери, происходит? Это преображение глубоко поразило и кобальтовых охранников, и обоих аристократов, но лишь воодушевило Софию; она как раз и хотела, чтобы приговоренные забеспокоились и поняли, что их ожидает. По крайней мере одна, более сильная сторона ее натуры хотела этого; другая, слабая, сама была шокирована жутким замыслом, и тонкий внутренний голос протестовал все громче. Это отвратительное, тошнотворное чувство – когда разрываешься между раскаянием за преступление, которого еще не совершила, и горячим желанием его совершить.

– Друзья! – воскликнула она и громко хлопнула в ладоши. – Как приятно видеть вас здесь!

Некоторые из пленников продолжали дико озираться, но большинство обернулось к ней.

– София, нельзя ли хоть немного… – зашептала Пурна, но София предупредила грозным взглядом, что девушка тоже угодит во Врата, если осмелится еще хоть раз перебить ее.

– Не уверена, что меня официально представляли вам, хотя мы давние друзья с вашим полковником. Точнее говоря, с обоими полковниками.

По шеренге пробежал ропот, и София всмотрелась в лица; здесь были девушки и мужчины средних лет, юноши и толстозадые матроны; все выглядели так, будто их милю тащили волоком по неровной земле. Мундиры грязны, эполеты оборваны… Не стоит ли в этом строю подонок, что всадил пику в спину убегающему мальчишке? Ей и сейчас, спустя год, казалось, что руки липкие от крови Пао Пастушка. Она остановила взгляд на женщине с грубыми чертами лица, сохранившей выправку лучше всех остальных.

– Я капитан София из Кобальтового отряда, ранее жила в Курске. Не могу выразить, как счастлива снова встретиться с героическими кавалеристами Пятнадцатого полка. Я мечтала об этом с прошлой осени, с того самого дня, когда вы уничтожили мою деревню. Вашему полковнику и сослуживцам, не дожившим до этой минуты, несказанно повезло. А вас ожидает возмездие, имя которому – Кобальтовая София, вдова Лейба Калмаха.

Даже те, кто рыдал и стучал зубами от страха, теперь смотрели на нее. Выпученные глаза, отвисшие челюсти. Из огня да в полымя, да, сволочи? Женщина, за которой наблюдала София, побледнела и посмотрела под ноги… то есть на Врата. София хорошо знала это выражение лица – еще миг, и сурового воина, каким считала себя эта женщина, стошнит от ужаса и отвращения.

– Чушь собачья! – донесся с дальнего конца шеренги крик пожилого солдата, старше даже Софии, с седой, торчащей во все стороны бородой. Он посмотрел ей прямо в глаза и повторил: – Чушь собачья!

Хотелось просто подойти и дать в зубы, но тогда пришлось бы встать между Вратами и шеренгой пленных, а этого определенно не следовало делать. Она ограничилась насмешливым поклоном.

– Холодный Кобальт, единственная и неповторимая, призрак из вашего преступного прошлого, – проговорила она, выпрямившись. – Полагаю, как раз ты можешь помнить меня с тех времен, когда Доминго гонялся за мной по всей империи. Или ты поступил на военную службу, уже пребывая в старческом маразме, и знаешь Софию только по байкам, что обо мне рассказывают?

– Нет, мне хорошо знакома твоя мерзкая рожа! – прокричал старик, и вены на его шее вздулись от напряжения. – Я помню тебя, Кобальтовая София, можешь не сомневаться! И повторяю еще раз: чушь собачья!

– Ах вот как?

Что-то холодное шевельнулось в груди Софии, как будто клубок ледяных питонов пробудился от зимней спячки в своем гнезде.

– Ты годами терзала Звезду, прикончила больше людей, чем я видел за семьдесят лет жизни, а теперь скулишь из-за нескольких паршивых крестьян? Ты уготовила нам судьбу много хуже смерти за это ужасное преступление, хотя сама со своими кобальтовыми трусами совершала злодеяние вдвое ужаснее каждый день перед завтраком! – Он сорвался на визг. – Ты несешь чушь, холодная стерва! Ты лжешь! Ты сама – обман! Такой же, как и раньше, – в камзоле, но без порток!

Он расхохотался густым, хриплым смехом, напоминающим кашель, так что выступили слезы, и потряс кулаком в браслете наручников.

Это была неправда. Неправда! София никогда не уничтожала без причины целые деревни, как сделали с Курском, не поднимала на пики невинных жителей… Но разве невинные не погибали? И на войне, и после, когда София стала королевой, – все ее попытки прекратить жестокие забавы аристократов и разделить богатство империи между ее гражданами обернулись трудовыми лагерями и еще худшими злодеяниями в провинциях. Узнав об ужасах, творимых от ее имени, она задумала новые реформы, но к тому времени тысячи людей уже заплатили жизнью за ее небрежение и ошибки. Поэтому преемница и явилась однажды за головой Софии… В конце концов людям Индсорит выпала такая же судьба, какую кавалеристы Пятнадцатого полка уготовили жителям Курска. Так что этот азгаротийский старый пень не сказал ничего нового.

Но в душе уже затянулся холодный узел, такой тугой, что распутать его будет непросто. И ко всему прочему, старик, сам принимавший участие в той резне, сейчас смеется ей в глаза.

– Благодарение небесам… преступники наконец-то пойманы! – прохрипел он, задыхаясь от хохота. – Холодная София… спешит на помощь! Чушь собачья!

София была спокойной женщиной, очень спокойной. Но Пурна даже не успела понять, что произошло. Чужая рука выхватила у нее из кобуры пистолет, взвела колесцо и направила ствол на болтуна. Пурна выкрикнула имя Софии, Дигглби благоразумно отскочил в сторону, и только старик продолжал хохотать, даже после того, как грянул выстрел.

Дым мгновенно рассеялся, вернее, его засосало во Врата, и София увидела, что она все-таки заставила старика замолчать, но не совсем так, как хотела. Он упал от резкого рывка цепи, связывающей его с другим солдатом, в которого Холодный Кобальт и попала по ошибке. Она не смогла определить, кто это был, мужчина или женщина, – от выстрела лицо превратилось в кровавую кашу.

– Перезаряди, – проворчала София, протянув дымящееся оружие Пурне. Из пистолета она всегда стреляла хуже, чем из лука, но не настолько, чтобы промахнуться два раза подряд, тем более с такого расстояния. – Быстрее!

– Это так похоже на тебя! – завопил старик, глядя на упавшего солдата. – Ее там вообще не было, тупая ты задница! Она недавно завербовалась, не успела провести в Пятнадцатом даже пяти месяцев. Но ты все равно убила ее! «Возмездие, имя которому – Кобальтовая София»! Ты еще хуже нас, ведь мы только исполняли приказы, а ты – отдавала их!

София прикрыла внезапно зачесавшиеся глаза и глубоко вдохнула. «Остановись! – взмолился внутренний голос. – Остановись, пока не поздно!» Но она попыталась отмахнуться от сомнений, задушить растущую ненависть к себе. Она не обязана ни с кем обсуждать справедливость своих действий, даже с собой, не говоря уже об имперских головорезах. Она пришла сюда, чтобы исполнить клятву и отомстить за Лейба, Пао и всех остальных. И что бы ни болтал перед казнью этот приговоренный, ей не нужна кровь ради крови – если женщина, которую она случайно застрелила, не участвовала в резне, значит София виновна в ее смерти и будет носить этот камень на душе до конца своих дней. В довесок ко всему прочему.

– Я справедливый человек! – воскликнула она и поежилась, очень уж жалко прозвучали ее слова. – И я не хочу наказывать тех, кто не был в Курске. Того, кто поступил на службу позже, я отпущу!

Она поняла свою ошибку еще до того, как заговорил первый солдат, и, конечно же, вскоре они загомонили хором:

– Я там не был!

– И я тоже!

– Меня только что перевели в кавалерию!

– Мы пришли сюда позже! Позже!

– Клянусь здоровьем багряной королевы, я никогда не был в Курске!

– Заткнитесь! – рявкнула София.

То, что еще недавно казалось триумфом, мгновенно обернулось поражением, когда большинство солдат объявило о своей невиновности. Вероятно, все они лгут. Они не могли не…

– Всем молчать!

– В чем затруднение? – снова заговорил старик с бородой, забрызганной кровью его товарища. – Раз ты была там и утверждаешь, что Пятнадцатый в чем-то виноват, то должна легко опознать преступников!

– В жопу! – пробормотала София, пытаясь утопить неуверенность в воспоминаниях о том, как Эфрайн Хьортт с важным видом разгуливал по двору ее дома, держа в руках холщовый мешок с отрубленной головой ее мужа. Но это не помогало – заветная мечта о мести превратилась в кошмар, где она сама оказалась пленницей, осужденной исполнять приговор, который ее больше не радовал. – В жопу все это!

– Давайте обождем, София, – заворковала Пурна, положив руку ей на плечо. – Вернемся в лагерь и допросим каждого, узнаем наверняка, кто из них…

– Слишком поздно, – устало произнесла София. Холодная, желчная, наполненная ненавистью часть ее души отчетливо понимала, что сдастся, если промедлит еще хоть мгновение. – Слишком поздно для всех нас. Солдаты, начинайте! Сбросьте их!

Кобальтовые конвоиры выглядели не намного счастливее пленников, но, будучи дисциплинированными солдатами, подчинились приказу и начали теснить азгаротийцев к Вратам. Пленные пытались сопротивляться, но у большинства дух был сломлен или ослаблен вчерашним колдовством цепистов.

Как только их сапоги приблизились к краю Врат, над стонами и воплями обреченных прозвенел властный голос:

– Прекратить! Ваш генерал приказывает: стоять!

Все так и сделали. Охранники, пленные, парочка аристократов и София дружно обернулись и увидели Чи Хён, скачущую верхом сквозь дым; вслед спешила свита. Еще дюжина лошадей, громко стуча копытами, появилась с фланга, они несли седоков с такой скоростью, что едва не угодили во Врата, но в последний момент отвернули от грозной черной бездны.

– Во имя всех рогатых богов, что за мерзость вы задумали?! – воскликнула Чи Хён, спрыгивая с коня.

– Вам прекрасно известно, что я задумала.

Холод в душе Софии растаял, превратившись в раскаленную магму ярости, сомнения и чувство вины сгорели дотла в пламени гнева. Но вопреки этому огню, а может, и благодаря ему София сумела придать голосу предельную вежливость и спокойствие:

– Я обещала вам свою помощь и советы в обмен на одну безделицу: возможность отомстить тем, кто убил дорогих мне людей. И сейчас происходит как раз то, о чем мы договорились, генерал.

– Я не разрешала убивать пленных!

Чи Хён еще не научилась скрывать свои эмоции так же хорошо, как София. Со временем она освоит этот трюк, если только не вынудит Холодный Кобальт столкнуть ее в пропасть, а так и случится, если маленькая паршивка решила отказаться от своих слов. Не обязательно прожить полжизни среди демонов, чтобы приобрести вкус к власти.

– Думаете, я не вижу разницы, капитан?

Самообладание Софии поднялось еще на несколько ступеней, к полному спокойствию, и это было на диво приятное ощущение.

– Уговор есть уговор. Они мои, принцесса.

– Прошу вас, София! – Чи Хён подошла так близко, что София ощущала несвежий запах саама из ее рта и различала белые пятнышки между ярко-красными жилками, сеткой покрывающими глаза. – На нас движется Таоанский полк. Если мы будем обращаться с полковником Хьорттом и остальными заложниками так, как предписывает «Багряный кодекс», то сможем договориться о перемирии или хотя бы выиграть время. Но если казним, на хрен, всех пленных, таоанцы не согласятся на переговоры. Они нападут, как только узнают!

– Так позаботьтесь, чтобы ваши люди не проговорились, – ответила София.

Лицо Чи Хён застыло. София наклонилась к девушке и, почти касаясь губами уха, прошептала:

– У тебя нет выбора, принцесса. Они отправятся во Врата, и если ты, сучка, вякнешь еще хоть слово, я сброшу тебя вслед за ними и заберу твой отряд. Думаю, эти продажные вояки только обрадуются, что ими будет командовать настоящая Кобальтовая королева, а не драная демонами соплячка, больше думающая о мире, чем о войне.

Глаза Чи Хён мгновенно утратили дерзкий блеск и сделались огромными, словно блюдца. Умная девочка, сразу поняла, что на Софию лучше не давить. Плечи генерала поникли, она потерянно кивнула и повернулась к ожидающим ее приказа охранникам. София надеялась отложить это объяснение до конца казни, но теперь мосты сожжены и можно продолжать…

– Арестуйте капитана! – крикнула Чи Хён своим телохранителям, совсем еще желторотым птенцам, не решавшимся даже посмотреть в глаза Софии. – И отведите солдат Пятнадцатого полка обратно в лагерь. В Кобальтовом отряде с пленными так не обращаются.

Телохранители стремительно шагнули вперед, но София была еще быстрей. Возможно, она и не успела бы добраться до Чи Хён, если бы решила напасть на нее. Однако София бросилась не к генералу, а к ближайшему пленному, только что услышавшему о неожиданной отсрочке казни. Ошеломленная улыбка мелькнула на детском лице с размазанными по щекам слезами. И не успела пропасть с губ, как София толкнула азгаротийца плечом в бок и тот свалился во Врата.

Как она и рассчитывала, когда парень исчез в глубине Врат, цепь, соединявшая его с другими пленными, резко натянулась. Второй солдат с отчаянным криком скользнул в темноту, третий напряг все силы, кровь хлынула из-под наручников, сапоги уперлись в раскисшую землю; он тяжело дышал, не в состоянии даже завопить от страха. И только теперь, когда чей-то кулак врезался в перекошенный рот Софии, она сообразила, что оглушительный визгливый хохот, разносившийся над всем этим действом, принадлежал ей самой.

Тряхнув головой, София снова рассмеялась, потому что по милости небес этот неумелый удар нанес не кто-то из телохранителей, а сама Чи Хён. Девчонка взвыла от боли и запрыгала на месте, вцепившись здоровой рукой в искалеченную, которой она сдуру дала по зубам Софии.

Охрана, вместо того чтобы позаботиться о своем генерале, бросилась на помощь пленным, безуспешно состязавшимся в перетягивании каната с самими Вратами. Хрустнув суставами пальцев, София шагнула вперед, чтобы преподать Чи Хён последний урок. Долго же пришлось Холодной Софии ждать момента, когда Кобальтовый отряд вернется под ее начало.

Глава 9

Даже к лучшему, что все так обернулось. Взрыв боли в изувеченной руке помог Чи Хён сосредоточиться, бессмысленная утренняя суета наконец-то сменилась предельной ясностью. Даже то, что она и не сможет в обозримом будущем снова бить левой, не очень беспокоило принцессу. Раненая, с круглыми от боли глазами, она все же способна драться.

София напала так стремительно, что Чи Хён едва успела вскинуть руку и отразить первый выпад, но тут же получила ребром ладони по шее, а затем кулаком в подбородок. Непрерывная серия ударов в конце концов уложила бы ее на землю, если бы Чи Хён не засадила коленом в лобок Софии. Получив короткую передышку, она отпрыгнула назад. София согнулась от боли, не опуская рук, но не имея пока возможности пустить кулаки в дело. Это был предательский удар, но Чи Хён без зазрения совести повторила бы его, если бы София снова набросилась. Чхве называла такой прием «атакой подлеца», и он как нельзя лучше годился против бывшей предводительницы Негодяев.

– Сука… драная! – прошипела сквозь зубы София. – Теперь ты точно отправишься во Врата.

– Генерал!

Двое охранников отпустили цепь и кинулись на помощь Чи Хён. Упиравшихся пленников тут же подтащило еще на метр к Вратам, и ближний истошно завизжал, когда его скованное запястье коснулось черной поверхности. Стоявший на коленях охранник, наконец-то вставивший ключ в замок наручников, беспомощно выругался, и рука, вместе с железным обручем и ключом, исчезла в непроглядной тьме.

София воспользовалась тем, что все отвлеклись на крик, и снова атаковала принцессу, но телохранители преградили ей дорогу. Она зашла с фланга, ловко орудуя боевым молотом. Вопли пленного, затягиваемого во Врата, заглушали проклятия Софии, а также вопросы ошеломленных телохранителей, и мешали Чи Хён обдумать ситуацию… Но вдруг тапаи Пурна оттащила назад стоявшего на коленях охранника и заняла его место рядом с висящим пленным. Рискованно наклонившись над краем пропасти, она подняла кукри и без малейшего колебания рубанула по локтю азгаротийца. Пронзительный вопль оборвался, но руку перерубить не удалось, окровавленная плоть все еще соединялась с плечом. Пурна снова занесла изогнутое лезвие, второй удар не понадобился, Врата справились без нее, с корнем вырвав сухожилия из предплечья. Скованные цепью пленники вместе с конвоирами повалились навзничь, а Дигглби успел подхватить подругу и оттащил подальше от края. Чи Хён снова начала различать крики обезумевшего капитана.

– …По-твоему, честная игра?! – рычала София, словно попавшая в капкан лисица. – Как ты собираешься одолеть багряную королеву, глупая мокрощелка, если не можешь справиться даже с одной старухой?

Двое телохранителей зажимали ее с боков, третий спешил отрезать путь к отступлению.

– Генерал?

Анкит, телохранительница в маске разъяренной пантеры, обернулась к Чи Хён в ожидании очевидного приказа. Все могло кончиться в одну минуту.

– Брось оружие, София!

Старая корова, похоже, собиралась сказать что-то умное, но промолчала, увидев за спинами телохранителей, как Чи Хён расстегнула пояс.

– Не могу предложить тебе честную игру, бывшая ужасная воительница, потому что ты слишком древняя стерва, чтобы болтаться на виселице. Но если хочешь сразиться со мной, я надеру тебе задницу голыми руками.

– Э-э… генерал? – Тяжело дышащая Пурна высунула изо рта волчий язык. – Не думаю, что это…

– Я тоже не думаю, – проворчала Чхве, подойдя к Чи Хён с другой стороны. – У этой женщины кулаки – как ядра.

– Иди сюда, сучка!

София опустила молот, как только Чи Хён бросила на землю свой пояс с мечом в ножнах. Они стояли всего в десяти шагах от голодной черной бездны, уже проглотившей полдюжины солдат сегодня и несколько тысяч накануне.

– Ставка будет такая: победитель забирает себе Кобальтовый отряд, проигравший целуется с Вратами.

– В жопу твою ставку! – ответила Чи Хён, расталкивая оцепеневших телохранителей. Ее рвала на куски безумная ярость, как только что связанного демона, однако она не собиралась вести торг с хитрой старой каргой. – Если одолеешь меня, стерва, я, возможно, передумаю тебя казнить, но твердо не обещаю – слишком уж много дерьма ты здесь наворотила.

Почему-то эти слова снова завели Софию, глаза потемнели, она задрожала от гнева и проговорила убийственно низким голосом:

– Смело сказано, принцесса, но что-то я не вижу совомыши, способной тебя защитить.

– А где твой демон, капитан? – Трудно было с ходу придумать достойный ответ, но за время кампании Чи Хён изрядно поднаторела в пикировках. – Похоже, ты отпустила его в преисподнюю в самый подходящий момент, чтобы я могла тебя вздрючить на глазах у всего отряда.

Конечно, это не самая остроумная отповедь, но у Чи Хён было слишком мало времени. София задумчиво кивнула и вдруг бросилась вперед с крепко прижатыми к груди руками. Она хотела войти в ближний бой, как в прошлый раз, но теперь Чи Хён была готова к этому…

Сука! Зараза! Дерьмо собачье! Как у этой бабки получается так быстро двигаться? В одно мгновение она прорвала защиту и замолотила кулаками в грудь и живот. Рассвирепевшая противница попыталась бы разорвать ей горло, но Чи Хён оттолкнулась пятками от земли и сама рванулась в атаку, навстречу летящим кулакам, чтобы ударить головой.

Проклятье! Она целила в нос, но старуха, словно угадав намерение, махнула рукой и всадила кулак в переносицу с таким звоном, что у девушки подкосились ноги.

Мир потемнел, перед глазами Чи Хён закружились кроваво-красные снежинки. Она отшатнулась и вскинула руку, чтобы перехватить удар, которого не видела, но знала, что он непременно должен прилететь и добить ее. Пальцы вцепились в запястье противницы, и она, еще не до конца понимая, что удалось защититься, дернула Софию на себя и инстинктивно провела боковой удар левой. София пыталась вырваться, но Чи Хён крепко держала ее, продолжая колотить со всей силы. С каждым ударом девушка понемногу приходила в себя и наконец почувствовала, как затрещали кости и без того поврежденных пальцев, а лицо Софии ускользнуло от нового удара.

Противница снова появилась в поле зрения, и в тот же момент Чи Хён почувствовала резкую боль в боку. София раз за разом наносила неуклюжие, трусливые плюхи по ребрам. Чи Хён, не выпуская руку врага, снова принялась обрабатывать лицо Софии. Старая карга выглядела уже совсем плохо, еще немного, и она…

Должно быть, эта стерва уже давно пыталась сделать подножку и вот наконец добилась своего. Обе упали, окровавленный рот Софии расплылся в усмешке, и она вцепилась в противницу. Мерзлая земля показалась Чи Хён периной, София, как на подушку, уселась на живот девушки и сжала пальцы на горле. Но принцесса перевернулась на бок, сбрасывая наездницу. Они недолго катались по земле, и вскоре уже Чи Хён оказалась сверху и засадила локтем в живот. Противницы тотчас снова поменялись местами, старушечьи пальцы все еще сдавливали горло принцессы. Изогнувшись, словно угорь в пруду Отеанских садов, Чи Хён укусила Софию, и еще раз, и еще; та отпустила горло, но принялась колотить по ушам. Чи Хён чувствовала себя барабаном, на котором неустанно отбивают грозный марш. Она подавилась окровавленными волосами врага, затем на мгновение потеряла сознание, а когда снова обрела способность видеть и понимать, рот был набит чем-то мерзким, а серебристые волосы больше не закрывали обзор; она видела только разноцветное мерцание во мглистой глубине Врат. Доносился пронзительный безумный смех – там ждали, она присоединится к этому хору. Пальцы Софии вцепились ей в волосы, а колено надавило на поясницу, и она прекратила сопротивляться – настало время увидеть, что встречает за границей темноты человека, у которого нет надежного проводника, чтобы благополучно пройти сквозь Врата…

Когда Чи Хён уже увлеклась этой идеей, ее грубо потащили назад, и яркие цветы боли распустились на лице и в ушах, вокруг горла и под ребрами. Кровь отхлынула от глаз, и она различила над собой испуганную Чхве. Еще ни разу Чи Хён не видела своего стража доблести такой расстроенной, и сама она почувствовала вину перед давней подругой. Попыталась сказать что-нибудь доброе, но на губах выступили лишь кровавые пузыри, сменившиеся приступом кашля. Чхве помогла повернуться набок, и Чи Хён выплюнула клок окровавленных седых волос.

Волосы Софии. Чи Хён подняла голову, безумный смех из Врат все еще звучал в ушах. Пурна держала бывшего капитана за руки, Дигглби обхватил ее ноги, а оба телохранителя не без опаски пытались помочь им, но София вырывалась и даже сумела нанести несколько ударов. Она продолжала дико хохотать, испачканное в крови и грязи лицо имело сейчас лишь отдаленное сходство с человеческим. София больше напоминала дев меча из древнего свитка, который показывал Чи Хён ее первый отец, богинь, одержимых такой жаждой мести, что они позволяли демонам управлять своим телом, вместо того чтобы самим повелевать чудовищами.

Словно почувствовав ее взгляд, София прекратила сопротивляться, оборвала смех и посмотрела надменно.

– Я победила тебя, принцесса, – прохрипела она, не обращая внимания на текущую по подбородку кровь. – Я победила! Значит, ты должна исполнить мое желание. Обязана исполнить!

Чи Хён нужно было сказать в ответ что-нибудь резкое, вообще хоть что-нибудь сказать, но голова казалась сейчас такой же пустой, как дикий взгляд Холодного Кобальта. Поэтому генерал лишь закрыла глаза, заставляя себя не прислушиваться к выкрикам Софии. Но та продолжала вопить, и слова постепенно теряли смысл – имя Чи Хён в этой безумной мантре об исполнении желания каким-то образом соединилось с именем королевы Индсорит.

Подкрепившись горьким напитком из фляги Чхве, Чи Хён поднялась на ноги и открыла глаза. Она стояла в кольце молча наблюдавших людей: телохранителей, пленных, охранников, Чхве, Пурны, Дигглби и даже затихшей наконец, связанной конскими поводьями Софии.

Чи Хён коснулась распухшим языком шатающегося переднего зуба. Какого хрена они ждут? Торжественной речи?

– Чи Хён, пора возвращаться в лагерь. – Чхве взяла ее за содранный в кровь локоть и потянула к лошади. Клубящийся дым и падающие хлопья снега превратили мрачную долину в вершину горы, целующуюся с облаками. – Встреча с таоанцами обождет…

– В жопу! – проскрежетала Чи Хён и сама удивилась, как трудно дался даже еле слышный шепот. Она выплюнула новый сгусток крови. Не только говорить, даже дышать было тяжело, и все же она почувствовала огромное облегчение оттого, что должна о чем-то заботиться, что-то делать. – Если откажемся встретиться с этими шутами, они вернутся с копьями наперевес. Помоги сесть в седло.

– Генерал, – начал один из телохранителей, но она лишь молча махнула искалеченной рукой.

Теперь и два оставшихся пальца наверняка сломаны. Просто здорово.

– Нужно разобраться с этим дерьмом. – Голос прозвучал странно даже для ее собственных ушей. – И захвати пленных. Раз уж мы не можем обеспечить им безопасность до того, как получим выкуп, лучше сразу передать их таоанцам.

Оглянувшись на шеренгу ошеломленных пленников, переживших безумство Софии, она заметила, как седоволосый старик одобрительно кивнул, а затем поднял кулак, который больше не сдерживала цепь. Увидев, что никто из товарищей не последовал его примеру, он рявкнул что-то на азгаротийском, и пленные один за другим подняли руку, приветствуя генерала. София неразборчиво забормотала, а Чхве прошептала на ухо Чи Хён весьма заманчивое предложение… Но та, смерив взглядом бывшую Королеву Самота, отказалась от этой идеи.

– Нет, капитан София отправится в лагерь вместе с нами. Ее счастье, что я не такая же сумасшедшая, не то уже сбросила бы ее во Врата.

Глаза Софии яростно вспыхнули, и она выплюнула выбитый зуб в направлении Чи Хён. Генерал пожалела, что ее собственный расшатанный зуб все-таки держится, и нашла другой способ отомстить. Она повернулась к Софии спиной и заковыляла вдоль цепочки пленных имперцев, салютуя им поднятым вверх кулаком.

Каким бы заманчивым ни было предложение Чхве, но скорее в Мерзлых саваннах случится теплая зима, чем она избавится от Софии с такой же легкостью, с какой отдаст сейчас пленников Таоанскому полку.

Глава 10

Мерзлые саванны таяли под ногами Рогатых Волков, и ни ядопрорицательница, ни слагатели песен не могли объяснить, почему это происходит.

Лучшая задумчиво повертела в руках шлем, отороченный мехом морской выдры. Затем надела его на голову, поправила, чтобы не защемить косы, и застегнула пряжку под подбородком. Кое-кто на совете клана удивленно поднимет брови, увидев рогатый шлем, но когда в ее присутствии случалось иначе? Она понимала, зачем ее позвали и чего ждут от нее, – ту, которая накануне охоты откладывает в сторону свое оружие, нельзя считать настоящей охотницей. Поэтому Лучшая заранее приготовилась к самой долгой облаве в своей жизни.

Последним она положила в заплечный мешок одеяло, что сняла с постели и засунула под стропила в то утро, когда обнаружила, что пропали ее отец и сын. В этом не было ничего сентиментального, только практические соображения. Брат рассказывал о самотских собаках, обладающих таким острым чутьем, что могут уловить запах смертного за тысячи лиг, нюхнув перед началом поиска старую юбку или расческу. Когда Лучшая доберется до Багряной империи, она первым делом разыщет такую чудесную собаку, потому что даже хорошая охотница нуждается в помощи, чтобы взять след, оставленный полгода назад.

Не нужно было проверять, не забыла ли она что-нибудь, все необходимое лежало в тяжелом мешке, и тем не менее Лучшая бросила последний взгляд на свою хижину. Затем быстро шагнула вперед, наколола на копье циновку отца, а за ней и циновку сына, и легким поворотом запястья сбросила в едва тлеющий очаг. Нужно было сразу сжечь их, как она поступила с вещами брата, также сбежавшего ночью много лет назад. Но она позволила себе глупость и оставила циновки отца и Мрачного лежать на видном месте, словно заявляя всему клану Рогатых Волков, что надеется на возвращение своих опозоренных родичей. Сотканные из травы подушки занялись быстро, и теперь возле очага, где когда-то собирались пять человек, осталась только ее постель. Больно было смотреть, как циновки корчатся в слабом из-за необычно теплой ночи пламени, и она молча помолилась Падшей Матери, прося у нее спокойствия. Большинство смертных на ее месте склонились бы перед проклятием, обрушившимся на ее семью и снова доказавшим свою силу, но Лучшая справится с этим ради своих же близких, и когда она наконец попадет в Медовый чертог Падшей Матери, то попросит отпустить ее в Страну Трусливых Мертвецов, чтобы вызволить оттуда злосчастных родственников.

Но сначала она должна сама отправить их туда.

Лучшая опустилась на колени перед постелью и приподняла ее край, почти коснувшись щекой пыльной циновки. Пальцы наткнулись на что-то острое и вытащили ожерелье, которое Мрачный сделал для матери из клыков первого убитого им снежного льва. Лучшая носила его, показывая непутевому сыну, что тот еще не совсем пропащий, но когда он сбежал вместе с дедом, она разорвала нитку и замела клыки под постель – так колдовской амулет зарывают под порогом врага. Эта магия заставляла сердце матери обливаться кровью каждую ночь, проведенную под гнетом позора, легшим на нее и на всю ее семью.

Снаружи послеполуденное солнце припекало даже сильней, чем накануне, огромные, с моржовый бивень, сосульки срывались с крыш, все стойбище по щиколотку утонуло в грязи. Лучшая начала страдать задолго до того, как первый из соседей повернулся к ней спиной, как когда-то к Мрачному, таскавшему на спине деда. Ох, как же она спорила с отцом, когда тот вернулся и предстал в таком жалком виде перед всем кланом, как уговаривала и его, и Мрачного не раздражать понапрасну Рогатых Волков своими прогулками. Но теперь она понимала, что была не права. Иногда нужно просто пройтись по родному стойбищу, даже если никто вокруг не понимает, зачем это тебе.

Минуя жавшиеся друг к дружке старые, крытые дерном хижины, новые большие дома и утонувшие в грязи загоны, Лучшая подумала, что все еще хуже, чем ей представлялось: ледяные стены церкви, которые должны были беречь верующих от мороза до наступления лета, подтаяли настолько, что вокруг столбов в драночной кровле образовались большие прорехи. Не желая сидеть под льющейся с потолка грязной водой, члены совета вытащили скамьи во двор и поставили под Колючим Древом, как принято было у славных предков.

Горький комок подкатил к горлу при взгляде на старейшин, что собрались вокруг бесплодного дерева, словно ведьмаки на шабаше. Над ними расположилась в ветвях стая черных дроздов, своими криками предупредивших совет о приближении Лучшей. Никто из людей не поднял головы, и она молча опустилась на колени перед ними, ледяная жижа брызнула на шлем из шкуры медведя-призрака и кожаный доспех.

– …как раз улетали с пасеки, когда мы собирались на совет, – вещала ядопрорицательница, сидя на нижнем суку; ее вымазанные вайдой щеки блестели голубыми искрами в солнечном свете, за спиной свисала с ветки паутина из сухожилий и костей, с которой тоже сочилась талая вода. – С приходом лета они всегда перебираются на север, и даже моим колдовством не вернуть их на эту проклятую землю. Мертвые боги поднялись со дна Горького залива, чтобы наслать на нас дыхание преисподней, и всем известно, почему это случилось!

Совет загудел, подтверждая справедливость ее слов, а отец Туриса и его ученик, сидевшие на красной скамье чуть в стороне от остальных, прошептали «аминь». Лучшая мысленно согласилась с ними, но ее губы при этом не шевельнулись. Старейшины еще долго рассуждали, кто из демонов может посодействовать им в нынешних бедах и чьи предки более достойны обратиться к нему с просьбой, и все это время Лучшая оставалась неподвижной, как лик Черной Старухи, вырезанный на стволе дерева; к этому лику недавно добавились выведенные краской крылья и корона с крестом, символизирующие Падшую Матерь. Поначалу была небольшая путаница, поскольку Всематерь явилась в Кремнеземье в облике лунной богини Среброокой или ее племянницы Черной Старухи, однако благодаря настойчивости ядопрорицательницы и недавним откровениям отца Турисы выяснилось, что в своей непостижимой мудрости Падшая Матерь совмещает обе эти ипостаси и еще с полдюжины других.

– И вот, спустя всего лишь день и ночь после того, как нас постигла беда, та, чья кровь несет погибель миру, явилась на наш зов! – Этой громкой фразой ядопрорицательница закончила свою долгую и пустую болтовню, и Лучшая сразу поняла, что речь идет о ней. Старуха возбужденно заерзала на своем суку и презрительно сплюнула. – Отвечай нам, дочь Безжалостного, сестра Трусливого и мать Мрачного, признаешься ли ты чистосердечно в злокозненном колдовстве, или мне придется вырвать правду из твоих уст?

Члены совета снова загудели, но Лучшая с облегчением поняла, что не все старейшины поддерживают обвинения. Ни отец Туриса, ни его мальчик не сказали «аминь», что также смягчило ее гнев на обнаглевшую ядопрорицательницу.

– Я не собираюсь говорить от имени трусов и ведьмаков, – заявила Лучшая, стараясь хранить спокойствие, поскольку прекрасно понимала, что ядопрорицательница может истолковать ее возмущение в свою пользу, как признание вины. – Я буду отвечать только за себя, уважаемую охотницу клана Рогатых Волков.

– И что ты можешь сказать, уважаемая охотница? – Ядопрорицательница не назвала Лучшую по имени, и от оскорбления сердце забилось быстрее. – Ты мудрая женщина, много раз видевшая таяние снегов, и к тому же состоишь в близком родстве с отступниками, так что ты можешь сказать о постигшем нас бедствии?

– Я скажу, что только Падшая Матерь и наши предки точно знают, почему солнце стало таким злым, – ответила Лучшая, но лишь отец Туриса и его послушник кивнули, соглашаясь с ее словами. И она поспешила добавить, пока ядопрорицательница не успела этим воспользоваться: – Но я, так же как и все остальные, прекрасно понимаю, что это наша первая зима с тех пор, как два предателя бросили клан и, убегая, убили сородичей. Если совет считает, что их предательство возмутило предков и привело к этой невероятной жаре…

– «Если»! – выкрикнул Тяжелый Кулак, самый молодой член совета. Очевидно, он все еще злился на Лучшую за то, что она не пожелала выйти за него замуж два года назад, хотя на самом деле это произошло лишь потому, что он требовал выгнать ее калеку-отца и одержимого демонами сына из хижины, в которую хотел переселиться. – Она сказала «если», но я скажу, и скажу с гордостью, что мы уверены в этом, мы знаем точно, потому что только так и может быть. В отличие от тебя, мать демона, который…

– Думаю, Лучшая сказала так для того, чтобы не услышать эти слова от нас, но вы, похоже, не желаете оказать ей небольшое снисхождение, – перебила его Солемолка. Женщина даже не взглянула на Лучшую, но та все равно была благодарна единственной из старейшин, не согласившейся выгнать отца из совета… к чему бы эта доброта ни привела и чем бы старик ни отплатил. – Хочу напомнить тебе, брат Тяжелый Кулак, что дочь Лучшая не раз доказывала свою верность клану и совету и что ее вызвали сюда как свидетеля, а не как обвиняемую. Не порочь ее больше, пока она не потребовала, чтобы ты повторил свои слова в Круге Чести.

Мысль о поединке со старейшиной в Круге Чести даже не приходила Лучшей в голову, когда она размышляла о возможных результатах этой встречи… но еще больше удивила и обрадовала поддержка одной из членов совета. И пока Тяжелый Кулак не придумал ответ, за который Лучшей придется убить этого дурня у всех на глазах, она добавила:

– Прошу прощения у достойного и справедливого совета за то, что мои слова не так остры и точны, как мои копье и нож. Я лишь хотела согласиться с тем, что на нашу землю обрушилось нечто ужасное – вчера на рассвете, сером и холодном как обычно, я и подумать не могла, что к наступлению сумерек мне придется потеть в своей хижине, даже не имея на себе никакой одежды. Сегодня солнце печет еще сильней, и это значит, что силы зла действительно ополчились на нас. И если моя кровь стала причиной этой напасти, то она же должна стать и целебным снадобьем.

– Нужно все обдумать, – заявил отец Туриса, и его ученик дрожащим голосом снова пробормотал «аминь». – Ранняя оттепель – вовсе не такая уж неслыханная вещь…

– Это не ранняя оттепель! – каркнула ядопрорицательница и тряхнула своей колдовской сетью. – Сколько существует наш клан, никогда еще летняя жара не настигала нас на пороге зимы!

– Верно! Верно! – загудел совет, но Солемолка тут же возразила:

– Несвоевременная оттепель продолжительностью в день или два случается каждые шесть лет, и хотя на моей памяти она никогда не приходила столь быстро и не бывала столь жаркой, это еще не значит, что так и будет продолжаться. Через неделю тундра может снова стать такой же жесткой, как и две ночи назад.

– Не может, – мрачно проговорила ядопрорицательница. – Ледяные пчелы не покидают свои ульи во время оттепели и стада сернобыков не возвращаются с побережья, о чем нам только что рассказали охотники. Это не случайный перерыв в холодном дыхании зимы, это катастрофа, о которой предупреждали предки, бедствие, о котором поется как в наших песнях, так и в гимнах Вороненой Цепи. Разве не так, отец Туриса?

– Я видел плохие сны этой ночью, – задумчиво протянул старый священник, словно пытаясь припомнить, съел он перед сном кусочек сыра или нет. – Но если это действительно событие, предсказанное в «Песни королев», то по сути своей оно вовсе не бедствие, а…

– Довольно! – оборвала ядопрорицательница. – Дочь Лучшая, разве твой сын Мрачный родился не в это время года? Разве не в конце осени произошло Славное пролитие крови людей Шакала, то роковое сражение, в котором твой потомок и твой родитель выказали полное презрение к нашим обычаям? Разве не в эту пору случилось последнее бегство Трусливого? Разве не осенью Безжалостного изгнали из совета?

– Да, – спокойно согласилась Лучшая, разглядывая красноватый отблеск слишком яркого и жаркого солнца на покрытых талой водой ветвях дерева предсказаний. – Да.

– Вот оно! – вскочил с места Тяжелый Кулак. – Доказательство того, что причина всех наших бед – ее дурная кровь!

– Вряд ли!.. – Но протест Солемолки утонул с согласном гуле остальных членов совета.

– Что скажешь о проклятии, которое наслали на нас твои родственники? – спросила Лучшую ядопрорицательница, подавшись вперед. – Теперь ты жалуешься на грубость наших слов, но не забывай, что я, еще будучи ученицей, присутствовала раньше при твоих обращениях к совету. Как красноречива была та охотница, когда просила снисхождения к своему с позором вернувшемуся брату, а потом к отцу и сыну. Какую песню ты запоешь теперь, дочь Лучшая, когда все трое опять опозорили нас? Будешь ли снова толкать нас к ошибке словами о милосердии, в то время как саванны страдают из-за того, что трусы и предатели избежали правосудия предков?

– Выслушайте меня! – воскликнула Лучшая, и голос ее был горек, как снежный мед. – Прошу старейшин дать мне слово! Я была не права, когда просила за брата, тайком вернувшегося к нам! Я была не права, когда просила за сына! И я была не права, когда просила за отца! Я была не права, когда позволила проклятию набираться сил в моей хижине! Я кругом не права! Но позвольте же мне теперь все исправить!

– Как исправить? – не понял Тяжелый Кулак.

Глупец! У всех остальных хватило ума подождать, пока она сама продолжит. Лучшая с такой силой сжала в кулаке ожерелье сына, что клыки пронзили кожу и между пальцами проступила кровь.

– Свершить правосудие, – бесстрастным голосом объяснила она, все еще стоя на коленях, но высоко подняв голову и потрясая кулаком. Ее глаза оставались сухими под настороженными взглядами членов совета, плакала только рука, алые капли падали, смешиваясь с грязью под ногами. – Позвольте отправиться на охоту за теми, кого вы знаете под именами Безжалостный и Мрачный, и за тем, кого вы называли Трусливым, – если он до сих пор жив. Позвольте отыскать след и вытащить их из норы, в которой они затаились. Позвольте показать Падшей Матери и нашим предкам, какое милосердие ожидает тех, кто нарушает законы Рогатых Волков. Клянусь своей жизнью и честью предков, что не успокоюсь, пока правосудие не свершится!

Судя по виду, Тяжелого Кулака не удовлетворила ее идея, но на этот раз совет загудел одобрительно, ему вторил «аминь» священника. Речь Лучшей произвела впечатление даже на ядопрорицательницу, и та забренчала своей костяной сетью, словно перебирая струны арфы. Отец Туриса поднялся на ноги и прочистил горло. Поначалу только ядопрорицательница встревожилась оттого, что он заговорил вне очереди, но вскоре Лучшей пришлось прикусить губу и воззвать к собственному терпению.

– Дочь Лучшая – достойное дитя Падшей Матери, – заявил священник, приподняв ее окровавленный кулак своей обвитой цепью рукой, так что перевернутый крест железных четок оцарапал большой палец Лучшей. – Поэтому я обращаюсь к совету с просьбой разрешить храброй женщине перед началом поисков проводить брата Рита в Диадему. Из всех городов Багряной империи Священный город расположен ближе всего к землям Рогатых Волков, и чтобы проклятие не потребовало от дочери Лучшей еще больших жертв, я хочу отправить моего ученика к святому престолу с сообщением о постигшем нас бедствии. Вороненая Цепь должна знать об этой странной перемене погоды, Мерзлые саванны могут стать лишь первыми землями, испытавшими на себе ужасную жару, а затем и вся Звезда окажется в ее власти.

Кое-кто из членов совета заворчал, а брат Рит не смог даже произнести привычное «аминь»; он лишь потрясенно смотрел на наставника.

Лучшую не обрадовала перспектива стать нянькой прыщавому иноземному мальчишке, не заслужившему себе настоящего имени, но пути Падшей Матери неисповедимы. Даже Тяжелый Кулак не нашел чем возразить, но, несмотря на молчаливое одобрение совета, все повернули головы к ядопрорицательнице, которая прикрыла глаза и забормотала что-то под нос. Ожидая ее решения, все сидели под Колючим Древом в почтительной тишине.

– Ты тщательно подготовилась к охоте, дочь Лучшая, – произнесла наконец ядопрорицательница, приоткрыв один глаз, – но мне хотелось бы знать, что ты сделаешь, если я поручу это достойное дело другому охотнику? Если прикажу тебе остаться дома, а вместо тебя пойдет Быстрое Копье, что тогда?

– Тогда я отдам тебе подарок сына, чтобы ты добавила его к своей сети, и сделаю так, как ты велела.

Страх заполнил сердце Лучшей, но не сумел остановить ее руку, и она швырнула окровавленное ожерелье под дерево. Легкая безделушка не долетела до цели, но черный дрозд спорхнул с ветки, подхватил ожерелье и принес довольной ядопрорицательнице. Она подняла связку измазанных алым клыков навстречу немилосердному солнцу, пошептала и положила подарок на ветку рядом с собой.

– Очень хорошо, дочь Лучшая. – Ядопрорицательница усмехнулась хищно, словно морской леопард. – Ты получишь разрешение совета отправиться на охоту, и посмотрим, как горячая кровь твоих родственников вернет привычный мороз на землю, которую они самовольно покинули.

– Благодарю тебя. – И Лучшая склонила голову под тяжестью оказанной ей чести.

Пока совет шумно выражал одобрение, а отец Туриса добавлял к общему хору свои молитвы, она представила себе, как удивленно вытаращит глаза Мрачный, когда увидит ее с бабкиным солнценожом в руке, как забормочет свои глупости отец у него за спиной и как брат, который ввел их во искушение, встанет рядом, выхватит клинок и зловеще ухмыльнется.

– Благодарю тебя, – повторила она.

Глава 11

– Крянушь чештью Древней Черной, я перекушу ее жубами, – прорычал Марото, не выпуская трубку изо рта.

Вряд ли эта угроза могла напугать кого-нибудь, кроме праздных щеголей, но Марото давно привык обходиться тем, что есть под рукой, и раз уж демоны моря решили подарить ему трубку, то будь он проклят, если не воспользуется ею.

Пальцы девушки замерли в нескольких дюймах от него, затем она выпрямилась, скрестила руки на груди и посмотрела на мокрого варвара. Волна с легким плеском подкатилась к ногам Марото, он поморгал воспаленными от соли глазами и заметил, что двое спутников девушки, мужчина и женщина, тоже из непорочных, обветренная смуглая кожа подсказывала, что они много времени провели в море.

– Значит, здешние жители говорят на непорочновском? – спросила девушка и присела на корточки, чтобы лучше рассмотреть Марото.

Ее давно не чесанные ярко-зеленые волосы космами спадали на плечи, татуировка на лице блестела чернильными пятнами в лучах солнца. Она носила мешковатые серые брюки, как у простого рыбака, и расшитую серебром блузу, как у зажиточной торговки. Брюки были вполне добротные, а рубаха трещала по швам; должно быть, девушка пользовалась ею лишь для того, чтобы защитить тело от тяжелой кожаной перевязи с множеством зазубренных дротиков и еще большим количеством пустых петель под эти дротики. Поверх кружевного воротника шею обвивала золотая цепочка, а на плетеном поясе с медными бляхами висела абордажная сабля. У незнакомки было милое веснушчатое лицо, но Марото считал, что таких женщин лучше обходить стороной, от них одни неприятности.

– Эгей, водяной, ты меня понимаешь?

– Понимаю.

Да, Марото прекрасно все понял – это пираты, или просто ребятки играют в пиратов, слегка перестаравшись с костюмами. Если приняли его за местного жителя, значит сами попали сюда так же случайно, как и он.

– Я тоже ворьная птица. Могу быть порежным.

– Вот как? – Девушка обернулась к спутнице и попросила: – Ники, дай еще один.

Полная женщина с растрепанными волосами принесла зеленый кокос со срезанным верхом, и Марото едва не захлебнулся слюной. Девушка приблизила орех к Марото, и тот, еще мгновение назад помиравший от усталости, приподнялся на локте и протянул руку.

– Очень порежным.

– Тогда давай меняться, Очень Полезный? Или тебе больше нравится пустая трубка, чем целый кокосовый орех?

Это был даже не вопрос. Дрожащей рукой Марото протянул свою добычу, но по привычке бросил взгляд на мундштук и замер, не веря собственным глазам. Там действительно были вырезаны переплетающиеся буквы «С» и «Л»! Рука задрожала еще сильнее, и Марото с удивлением посмотрел на девушку:

– Откуда она у тебя?

– Ее сделала моя подруга. – Карие глаза оставались совершенно спокойными. – Бывшая любовница, если уж так интересно. А в чем дело, Полезный?

Этой потаскушке не могло быть и тридцати лет, но она утверждает, что была любовницей Софии? Еще недавно мысль о том, что симпатичная молодая пиратка занималась любовью с Софией, вызвала бы у Марото совсем другие чувства, по правде говоря, он мог бы даже представлять себе эту картину развлечения ради в одинокие ночи… или дни, если уж на то пошло. Но сейчас у него перехватило горло, а пальцы крепче вцепились в трубку. Значит, София лгала ему – она не все время скрывалась в горном домике вместе с муженьком, она успела затащить в кровать эту девку и, что еще важнее, открыла ей свою тайну. Похоже, София вообще ни от кого не таилась, и только Марото продолжал считать ее погибшей, потому что она доверяла ему меньше, чем случайно встреченной пиратке…

– Осторожней, Полезный! Если испортишь мне трубку, я испорчу тебе рожу!

– Как ее звали?! – взревел Марото.

Он все еще хотел верить Софии, несмотря на боль, которую она ему причинила. Возможно, варвар поторопился с выводом, и эта девушка путалась с какой-то другой резчицей трубок, и буква «С» на мундштуке – простое совпадение. – Как звали твою любовницу, которая сделала эту штуковину?

– Думаю, мы оба это знаем, иначе ты не вел бы себя так странно, – подмигнула пиратка, окончательно разбив сердце Марото. – Но я не хочу произносить ее имя, потому что поклялась держать его в тайне. В конце концов она изменила мне, но я уверена, что достойная женщина должна держать слово, даже если тот, кому оно было дано, этого не заслуживает.

– Значит, и это у нас общее.

Марото внезапно понял, что не в силах расстаться с трубкой. Девушка выдернула ее из дрожащих пальцев и бросила взамен зеленый кокос. Он был невелик, и часть содержимого расплескалась, когда Марото неуклюже ловил его. Но эта награда показалась ему дороже любой другой, какую он завоевал за всю жизнь. Молочный сок смыл горький привкус последней измены Софии.

– Капитан, вы уверены, что это разумно? – спросил мужчина.

Марото поднял голову и увидел, что девушка с зелеными волосами протягивает ему нож.

– Этот парень обязан нам жизнью. Думаю, у него хватит любезности вернуть мне оружие, когда очистит орех. Правда ведь, Полезный?

– Истинная правда. – Марото сжал в кулаке украшенную жемчугом рукоять и срезал с верхней части кокоса несколько кусков белой сочной мякоти. – И как же мне величать моих спасителей?

– Меня зовут капитан Бань, – представилась девушка. – А эта гора мяса – мой боцман.

– Донг-вон, – назвался непорочный в матросской блузе, судя по сложению – редкостный силач, и ткнул локтем свою спутницу, почти такую же богатыршу. – А это Ники-хюн.

– Бань? – переспросил Марото, сев на песок; на мундштуке трубки рядом с «С» была вырезана буква «Л», а не «Б».

– Полностью Бань Лин, – пояснила девушка, внимательно осмотрев трубку и вставив ее в петлю на своей перевязи. – Но капитан Бань – подходящее имя для флибустьера. А ты, водяной? Как еще тебя называют, кроме как Полезным?

– По-всякому называли, но не больше одного раза, – ответил Марото. Возможно, София напела этой девочке какую-нибудь старую песню, но он не желал выглядеть посмешищем и потому решил сохранить инкогнито. – Ты первая, у кого это получилось. Мое имя Полезный, для своих – Очень Полезный.

– Хорошо, пусть будет просто Полезный, потому что я не вижу смысла фамильярничать с командой, – заявила Бань, протянув руку с вытатуированным сапфировым цветом, по последней непорочновской моде, словом «Ешь» на среднем пальце и алым цветом – словом «сталь» на указательном. – Давай перейдем в тень, юнга, чтобы ты мог спокойно доесть свой кокос, пока мы все не получили солнечный удар.

– Насильственная вербовка? – Марото засунул в рот новый кусок, затем воткнул нож в мякоть кокоса и опустил орех на черный песок. – Со мной такое уже не в первый раз и, зная мое везение, наверняка не в последний, но я демонски рад сменить обстановку.

– Неужели?

Улыбка Бань вспыхнула золотом и серебром, когда Марото протянул девушке руку.

– Честно, – ответил он, готовясь к нелегкому испытанию, в которое обещал превратиться обычный подъем на ноги. – Твой корабль где-то здесь? И где находится это «здесь», в конце-то концов?

Ники-хюн и Донг-вон обменялись встревоженными взглядами, а симпатичное лицо Бань скривила кислая гримаса, так что россыпь индиговых пятен над левым глазом слегка сжалась. Отогнав беспокойные мысли, девушка шире расставила ноги и помогла Марото подняться. Он пошатнулся и едва не упал, но Ники-хюн и Донг-вон поддержали с двух сторон. Варвара повели прочь от синего океана, и, пока он пытался сохранить равновесие на податливом песке, Бань наконец заговорила:

– Мой корабль называется «Королева пиратов», но он еще не готов к плаванию.

Они приближались к нефритовым джунглям, спускавшимся по крутому склону к песчаной бухте.

– А насчет того, где мы находимся, это демонски странный вопрос, учитывая, как далеко отсюда до любой другой земли. Ты сам-то как думаешь, Полезный, где мы? И как ты оказался на этом берегу?

– Обычно я не задаю вопросов, когда сам знаю ответы. – Марото снова шатнуло, но двое непорочных утвердили его на ногах. – Меня забросило на этот проклятый берег черное колдовство, а в гребаный океан швырнула со скалы стая тупых монстров. Так что, капитан Бань, если вы знаете, в какой жопе мы очутились, я был бы очень благодарен…

– В Затонувшем королевстве, – сказала Бань, отчаянно стараясь держать непринужденный тон. – Может, ты слышал о нем? Джекс-Тот, легендарная страна, скрытая в самом сердце моря Призраков.

– Уфф?! – Марото невольно представил себе Хортрэпа, как он покатывается со смеху в своей палатке, хлопая себя по бледным коленкам. – Не может быть!

– Именно так я и сказал, – проворчал Донг-вон и повел подопечного к небольшому костру и куче дров, сваленной у опушки.

– Мы направлялись прямиком к Джекс-Тоту, значит это и есть Джекс-Тот, – добавила Ники-хюн, идущая с другого бока от Марото. – Но для Затонувшего королевства здесь слишком сухо, и, судя по высоте деревьев, оно высохло охренеть как давно. И это меня совсем не успокаивает.

В ответ на тревожные речи Бань лишь усмехнулась и пожала плечами:

– Не самое удачное место для кораблекрушения, мои бедные друзья. – И она поспешила к жалкому лагерю.

Марото не обрадовал даже навес из плотной парусины, потому что дальше лежала страна, в существование которой он прежде не верил. В сравнении с этой проклятой страной даже Эмеритус кажется таким же обыденным, как и Кремнеземье. Он попал не просто на необитаемый остров, а на остров, которого уже пятьсот лет нет ни на одной карте.

Ну что ж, если София и ее колдун на побегушках решили, что этого достаточно, чтобы избавиться от Марото, их ждет неприятная встреча. В первую очередь с его кулаками.

Глава 12

Тогда, на горном уступе, Мрачный был абсолютно уверен только в одном – что хочет поцеловать Чи Хён.

Теперь же, когда ее любовник водил варвара по лагерю в поисках хорошего кузнеца, даже эта уверенность больше не казалась такой… э-э… абсолютной. Нет, он вовсе не жалел, что поцеловал принцессу, она была прекрасна и, чего уж там скрывать, явно не возражала. И дело даже не в том, что он споткнулся о дедушку и все испортил.

Дело в том, что Чи Хён была близка с Гын Джу, и, как бы Мрачный ни относился к этому мальчишке-непорочному, мать не учила его разбивать чужое счастье.

Словно прочитав его мысли, низкорослый провожатый остановился так неожиданно, что Мрачный чуть не врезался в него. Лицо Гын Джу пряталось под черной плетеной маской, и только по выражению глаз можно было догадаться о том, что он сейчас чувствовал. И эти глаза не казались счастливыми. Может, он подозревал, что Мрачный и Чи Хён?.. Или она сама призналась своему стражу добродетели, как развлекалась на уступе, – ведь что-то прошептала она ему на ухо, перед тем как отправила обоих искать кузнеца. Под хмурым взглядом мальчишки сердце у Мрачного забилось быстрее, словно колотушка вины застучала в барабан совести.

– Прошу прощения… – Оставшись один на один с Мрачным, Гын Джу говорил уже не так дерзко, как прежде. – Я думал, что это где-то здесь…

Мрачный мгновенно понял, что Гын Джу, который должен был проводить его, сам не знает, куда идти. Страж добродетели привел варвара к первому же попавшемуся на пути кузнецу, но, когда выяснилось, что тот ничем не может помочь, даже не попытался найти другого.

– Я здесь всего несколько дней… – начал Гын Джу, и его взгляд подсказал окончание фразы: «…и поэтому не знаю, чем вы с моей возлюбленной занимались в мое отсутствие». Может, Мрачному так показалось, но затем страж добродетели добавил с ноткой вызова: – И все же я удивлен, что вы, проведя в лагере столько времени, не узнали, где работают кузнецы.

– Вообще-то, узнал. – Мрачный постарался, чтобы ответ не прозвучал слишком грубо, но, видимо, постарался недостаточно, потому что Гын Джу фыркнул под маской.

– Тогда, быть может, вы сами найдете дорогу, господин Мрачный?

– Конечно найду. – Мрачный осмотрелся и указал в просвет между палатками. – Вот тот здоровяк наверняка и есть кузнец с кровью шамана, по крайней мере, он похож на кузнеца. Простите, но я подумал, что вы не просто так привели меня сюда.

– Разумеется, я ничего не делаю просто так, – проговорил Гын Джу, причем так тихо, что Мрачный засомневался, надо ли отвечать.

В итоге он лишь пожал плечами и двинулся вдоль неровного ряда палаток.

Уже наступил полдень, но снегопад так и не прекратился, и лишь немногие из солдат выбрались на свежий воздух. Гын Джу шел следом за Мрачным, продолжая бормотать:

– И три наших кузнеца тоже, наверное, не просто так разбрелись в разные концы лагеря, вместо того чтобы устроить одну большую кузню на всех.

– На это действительно были причины, – сказал Мрачный, обрадованный тем, что на этот раз может ответить. – Чи Хён сначала хотела, чтобы они работали вместе, но это привело к ссорам, вот и пришлось выделить каждому отдельное место. Думаю, дело не только в этом, но так мне объяснили.

– Что ж, это разумно, – признал Гын Джу. – Когда у тебя в подчинении несколько человек, выполняющих одну и ту же работу, нужно следить, чтобы они не передрались между собой.

В словах слышался какой-то яд, и Мрачный уже было хотел объясниться с Гын Джу, но посмотрел на худого как щепка юношу с ярко сверкающими глазами и понял, что… что немного опасается этого разговора. Правда не на его стороне, ну, по крайней мере, не совсем на его. Чи Хён сама себе хозяйка, и… если она не сказала Гын Джу всей правды, почему это должен делать Мрачный? Лучше придержать язык, а потом он встретится с Чи Хён и скажет, что не может быть с ней, пока она не разберется в своих отношениях с Гын Джу.

К тому же это Мрачный полез к ней с поцелуями там, на уступе, а не наоборот, и если он первым заведет разговор, она может просто его послать.

Так как же ему быть? Мрачный предпочел бы сказать правду, но это когда-нибудь все равно случится, а пока необходимо положиться на помощь и поддержку явно что-то подозревающего мальчишки, чтобы договориться с кузнецом. Ведь надо еще довести до его ума, что заказ делается с одобрения генерала. Варвару оставалось только воспользоваться ситуацией – на благо всех троих. Как ни крути, Гын Джу не причинил ему никакого вреда, а вызывающий тон – пустяк. Возможно, на месте мальчишки Мрачный и сам не удержался бы от резких слов. И даже от резких движений.

– Чи Хён говорила, что вы интересуетесь оружием. – Мрачный указал на ножны Гын Джу. – Говорит, разбираетесь в нем даже лучше, чем кузнецы. Поэтому и предложила прихватить вас с собой.

– Прихватить? – переспросил Гын Джу. – Меня? Она так сказала?

Похоже, у них с его возлюбленной много общего, – в половине случаев Мрачный не понимал, действительно ли страж добродетели оскорблен или просто пытается сбить его с толку. Долгое общение с Чи Хён помогло настроиться на ее эмоции, но, видят предки, Мрачный не собирается тратить время на изучение привычек этого раздражительного юнца.

– Извините, я просто неудачно выразился, – примирительно сказал Мрачный. – Это мои слова, а не ее.

– Не нужно извиняться, – ответил Гын Джу. – Я и так вижу, что ваш непорочновский язык далек от совершенства.

Это было попросту невежливо. Мрачный дорого бы дал, чтобы посмотреть, сможет ли этот коротышка произнести хоть что-нибудь сложнее слова «привет» на любом из диалектов Кремнеземья.

– И да, я изучаю загадки стали, – добавил Гын Джу.

Надо же, «загадки стали»! Мрачный возвел глаза к небесам:

– Здорово!

– Да, – с важным видом подтвердил страж добродетели.

– Объясните мне, – попросил Мрачный, наконец нащупав уязвимую точку у хвастуна, – кто такой страж добродетели. Э-э… парню из студеного захолустья вроде меня трудно понять, что означает в этом случае слово «добродетель»?

У Гын Джу вырвался короткий гаденький смешок, хотя Мрачный и не понял причины.

– Да уж, полагаю, такое понятие, как «добродетель» вам не знакомо.

Ах вот как – еще один глупый вызов. Мрачный уже готов был принять его, но Гын Джу, видимо, почувствовал, что нарывается на неприятности, и тут же поправился:

– Вообще-то, добродетель – универсальное понятие, но мы вкладываем в него особый смысл. – Впервые за это утро мальчишка заговорил уверенно и спокойно, без всякой заносчивости и раздражения. – Незаконнорожденные дети у непорочных пользуются теми же правами, что и зачатые в браке, вам известно об этом?

– Э-э… да, – немного растерянно согласился Мрачный. – Там, откуда вы родом, не считается зазорным быть бастардом.

– Учитывая то, что на островах проживают более тысячи благородных семейств, каждое из которых гордится своей многовековой историей, заключение брака там становится более сложной процедурой, чем в других, не столь цивилизованных странах. Поскольку ребенок призван объединить две семьи, если не больше, старшее поколение стремится при этом соблюсти выгоду для своего рода, – например, Чи Хён была обручена с принцем Бён Гу, и если бы все пошло как задумано и она родила ребенка, сама или при посредстве суррогатной матери, это дитя связало бы дома Бонг из Хвабуна и Рюки из Отеана.

– И это пойдет на пользу семьи Чи Хён, потому что Рюки – императрица Непорочных островов?

Мрачный старался не потерять нить разговора. От хитросплетений чужеземной политики у него всегда шла кругом голова – даже титулы порой ставили его в тупик. Почему, например, во главе Багряной империи стоит королева, а Непорочными островами, которые, насколько мог понять Мрачный, представляют собой федерацию независимых королевств, правит императрица?

– Если Чи Хён подарит принцу Бён Гу наследника, это будет очень хорошо. Но если, предположим, она тайно заведет роман с другим аристократом, с другого острова, не пользующегося благосклонностью отеанского двора, и родит ребенка, тогда Хвабун будет связан с этой семьей. Императрице и ее семье не понравится, что так тщательно подготовленный союз окажется под угрозой, – даже если брак удастся сохранить, Отеан теперь будет связан не только с Хвабуном, но и с другим домом, имеющим дурную репутацию, поскольку Чи Хён принесет в семью ребенка с кровью другого острова.

– Слишком сложно, – заметил Мрачный.

– На самом деле нет, – беззаботно возразил Гын Джу.

– Значит, вы следите за тем, чтобы Чи Хён не связалась с кем-нибудь еще, кроме выбранного ее родителями жениха, и называете это охраной добродетели?

Едва произнеся эти слова, Мрачный испугался, что задел достоинство Гын Джу, но тот, похоже, ничего не заметил.

– Вовсе нет. Обязанности стража добродетели заключаются в том, чтобы направлять свою подопечную к добродетельной жизни, что включает в себя много самых разных вещей. Воспитание и этикет так же важны, как умение хорошо одеваться и навыки в изящных искусствах. И да, надо следить за тем, чтобы ее романтические чувства не выходили за рамки приличий, – это тоже моя работа. Я должен не ограничивать ее желания, а всего лишь заботиться о том, чтобы она вела себя достойно и ответственно… Что и называется добродетелью.

– И поэтому вы интересуетесь оружием и воинским искусством? – предположил Мрачный. – Чтобы отгонять от нее нежелательных поклонников?

– У меня есть и собственные интересы, – ответил Гын Джу. – В том числе воинское искусство. Однако моя работа действительно требует, чтобы я так же хорошо владел оружием, как страж духа и страж доблести, но если они обязаны оберегать принцессу от любого нападения, то я должен защитить ее от самого опасного врага.

– И кто же этот враг?

– Разумеется, она сама. – В голосе Гын Джу опять прозвучала недовольная нотка, и сердце Мрачного встревоженно забилось: если мальчишка и не знает наверняка о том, что произошло между варваром и Чи Хён, то определенно подозревает неладное. – Страж добродетели всегда готов защитить свою подопечную от любых искушений.

– Да? – Мрачный мог бы сказать, от каких именно искушений следует защищать свою госпожу этому стражу добродетели… но было бы недостойно обмануть доверие Чи Хён только ради того, чтобы уколоть соперника, и потому он сдержался. – Должно быть, нелегкая работа.

– Временами, – буркнул в ответ Гын Джу.

Мрачный усмехнулся, заметив, что, сам того не желая, заставил мальчишку покраснеть как маков цвет. Он прекрасно понимал, что это означает, и снова ощутил укол совести из-за того, что, возможно, существовало только в его воображении.

– Идем, – дружески хлопнул он Гын Джу по плечу. – Посмотрим, что там в палатке.

– Охренел, что ли?! – взревел непорочный, сгибаясь пополам и кривя лицо.

Мрачный удивился, что стража добродетели так передернуло от одного легкого прикосновения, но тут же сообразил, что задел одну из многочисленных ран, полученных непорочным во вчерашней битве. На плече у Гын Джу появилось багровое пятно, и Мрачный обругал себя за то, что оказался таким остолопом. Он совсем забыл, что этот мальчишка, так легко и непринужденно шагающий рядом с ним, еще вчера находился у самой двери Медового чертога.

– Драть твою мать! Прости, я не нарочно! – Мрачный воткнул копье в землю, чтобы подскочить к Гын Джу и поддержать, но тот так сверкнул глазами, что варвар замер на месте. – Я не хотел, клянусь именем дедушки!

Огонь во взгляде Гын Джу быстро угас, страж добродетели постарался не обращать внимания на боль, но все равно морщился при каждом движении.

– Все в порядке, все в порядке, – пробормотал он, хотя какой там, к демонам, порядок. Затем он выпрямился, посмотрел прямо в глаза Мрачному и подошел ближе. – И конечно же, это было не нарочно. Возможно, я меньше, чем другие, знаком с вами, мастер Мрачный, но все же уверен: если бы вы захотели ударить меня, то сделали бы это открыто, а не исподтишка.

Его слова причинили ничуть не меньшую боль, но это был честный удар, так что Мрачный лишь молча кивнул и протянул сжатую в кулак руку. Даже если мальчишка ведет себя заносчиво, лучше стерпеть… но когда страж добродетели чуть сдвинул маску и коснулся его кулака своим, Мрачный ощутил что-то вроде разочарования. Если бы Гын Джу не ответил на примирительный жест, было бы намного проще дурно думать о нем. А теперь варвар знает непорочного чуть лучше, чем прежде, и продолжать ухаживания за Чи Хён было бы настоящей подлостью.

Что сделал бы дедушка в такой ситуации? Жаль, что Мрачный не ведал этого, иначе бы он с полной уверенностью поступил наоборот. Поскольку здесь затрагивались интересы Чи Хён, это был бы самый безопасный выход. Не получив никакой подсказки из глубины своего сердца, где дедушка обитал, сколько Мрачный себя помнил, он улыбнулся спутнику и направился к кузнице. Возможно, это была лишь игра воображения, но ему показалось, что под маской Гын Джу мелькнула ответная улыбка.

Под ногами у них захрустел снег, затем они шагнули под навес из сосновых веток; на столбах, поддерживающих крышу, висели корзины с подковами и поврежденными частями доспехов. Кузнец, облаченный в кожаный фартук, стоял спиной к ним в дальнем конце мастерской, возле заваленного различными изделиями стола; искры летели во все стороны, когда он бил по наковальне огромным молотом. Гын Джу вежливо попытался привлечь внимание мастера, но не добился успеха, и тогда Мрачный окликнул так громко, что сам испугался. Кузнец оторвался от работы и оглянулся, его глаза казались черными, словно мгла в глубине Врат, а длинные усы больше подошли бы сому, чем чисторожденному.

Общаться с этим кузнецом оказалось намного сложнее, чем с первым, из-за языкового барьера и нежелания Мрачного посвящать Гын Джу в подробности своего дела. Но у варвара не было другого выбора, поскольку усатый толстяк, хмуро смотревший на гостей в отблесках пламени кузнечного горна, ни слова не понимал ни на непорочновском, ни на кремнеземельском. С тех пор как Мрачный очутился в Кобальтовом отряде, он стал лучше говорить по-имперски, но все же не так хорошо, чтобы обойтись без изрядной доли пантомимы. Учитывая сложность вопроса, было бы удобней довериться Гын Джу, чем самому излагать просьбу, рискуя быть неправильно понятым.

Гын Джу все удивленней таращил глаза, пока Мрачный рассказывал, что именно собирается сделать с дедушкой; в прошлый раз он оставил стража добродетели у палатки, когда беседовал с понимающей непорочновский язык женщиной-кузнецом. Видя, насколько потрясли мальчишку его объяснения, он уже решил отказаться от своей затеи, как вдруг ажурная маска колыхнулась от тяжелого вздоха. Гын Джу резко кивнул, обернулся к теряющему терпение кузнецу и затараторил по-имперски, как будто с рождения знал этот грубый язык. Когда он закончил, кузнец усмехнулся, и зубы Гын Джу под маской тоже оскалились в улыбке. Они обменялись еще несколькими гортанными фразами, затем страж добродетели подошел к Мрачному, и даже сквозь маску было видно, насколько юноша воодушевлен.

– Он слышал об этой технике – она называется «святой сталью», – начал Гын Джу, и едва ли не приятней, чем сама новость, прозвучали слетающие с его губ слова на почти чистом кремнеземельском. До этого непорочный не подавал виду, что способен хотя бы поздороваться на северо-восточном торговом, а теперь он вдруг заговорил, словно продавец специй из Рега. – Хотя сам он никогда не делал ничего похожего. Но я тоже читал об этом, так что вместе мы должны справиться.

– Правда?

Мрачный поочередно смотрел то на улыбающегося потного кузнеца, то на горящего энтузиазмом стража добродетели. Кузнец приподнял свой молот с короткой рукоятью и снова проворчал что-то по-имперски.

– Судя по качеству металла, эта вещь, попавшая ему в руки лишь вчера, незадолго до начала сражения, именно так и была изготовлена, – перевел Гын Джу. – Раньше молот принадлежал боевой монахине, она умерла в нашем лагере. Охранники принесли его в кузницу вместе с другим оружием, мастер сразу понял, какая это ценность. Ему надо было только укоротить рукоять, чем он сейчас и занимался. Кузнец считает наш приход добрым предзнаменованием; едва он приспособил цепистский трофей к своей руке, как появляемся мы с просьбой сделать оружие, которое будет обращено против той же Цепи.

– Ух! – выдохнул Мрачный, не зная, как отнестись к этому рассказу. – Значит, в том молоте, что он держит в руках, заключен предок, но не его предок? Не принесет ли это нам неудачу?

Последовала еще одна серия резких фраз, причем кузнец не переставал крутить молот в руках.

– Он уверен, что мертвые, заключенные в сталь, служат тому, кто владеет оружием, – объяснил Гын Джу.

– Что ж, хорошо. – Мрачный улыбнулся неожиданным союзникам, поверив, что задуманное можно сделать, что это известный вид магии, а не просто строка из песни дедушки. – Тогда я принесу его сюда, и мы начнем. Если нужно доплатить, чтобы работа была закончена послезавтра, я раздобуду монеты.

– Послезавтра? – повторил Гын Джу с такой интонацией, словно поправлял плохо знающего язык иноземца, сказавшего не совсем то, что собирался сказать. – Я спрошу у него, если вам угодно, но готов поставить свою чернильницу на то, что для изготовления такого ножа потребуется неделя. И это самое меньшее.

– Ммм… – протянул Мрачный, размышляя, что будет, если он даст дядюшке Трусливому больше времени, чем собирался. – Тогда скажите ему: для меня чрезвычайно важно, чтобы он управился как можно быстрее. Прошу вас.

Гын Джу с кузнецом снова заговорили по-имперски, и то немногое, что Мрачный сумел разобрать, не обещало ему ничего хорошего. «Безумно», «глупо», «невозможно» – эти слова он выучил, путешествуя по империи, и отражали они впечатление, которое дедушка производил на чужаков.

– Он говорит, что понадобится больше времени, – объявил Гын Джу, когда кузнец замолчал.

Мрачный подождал резких слов кузнеца с рыбьими усами, но их так и не последовало, были лишь сдержанные:

– Возможно, не намного больше.

– Ммм… – повторил Мрачный, не желая задерживаться в лагере ни на секунду сверх необходимого.

Разъяренный бегством дядюшки Трусливого, он неосмотрительно поклялся, что проведет в лагере три дня, прежде чем отправится в погоню, и заявил, что оставляет Хортрэпу свои сапоги, чтобы не уйти раньше времени… Но при всем при том он не может отказать дедушке в той славной судьбе, что пообещал этот кузнец с кровью шамана, особенно теперь, когда знает, что такое возможно. Затем он вспомнил о пустом месте на перевязи Чи Хён, о мече, что она потеряла вместе с двумя пальцами в последнем сражении.

– Мне придется уйти, прежде чем он закончит. Что, если вместо копья или солнценожа он сделает меч? Такой же, как тот, что был у Чи Хён?

Раздался свист втягиваемого сквозь зубы воздуха, и Мрачный с запозданием вспомнил, кто его переводчик. Но теперь уже ничего не поделаешь. Гын Джу опять посовещался с кузнецом по-имперски, а затем обернулся с виноватым видом, несколько смутившим Мрачного: с какой стати стража добродетели должен беспокоить обряд погребения дедушки?

– Ему уже доводилось делать клинки для непорочных, – осторожно начал Гын Джу. – И поскольку у Чи Хён есть второй такой меч, изготовить замену будет проще. Но… ведь это ваш дед, так почему бы не выковать наконечник для копья или нож, о чем поначалу и шел разговор, чтобы вы могли воспользоваться им, когда вернетесь?

– Потому что я могу не вернуться, – хмуро объяснил Мрачный и добавил, чтобы мальчишка не радовался раньше времени: – Я планирую вернуться, но наши планы порой меняются, верно? Мне бы не хотелось, чтобы дедушка после смерти служил тому, кого не знал при жизни, так что пусть он окажется в клинке, которым будет пользоваться Чи Хён. С тех пор как мы покинули саванны, она первая и единственная отнеслась к дедушке по-человечески, не смотрела на него свысока, как на капризного старого дикаря. Вы согласны?

– Согласен, – с задумчивым видом проговорил Гын Джу, когда Мрачный уже решил, что страж добродетели рассмеется в ответ на его предложение. Все-таки он чертовски странный, этот мальчишка. – Но предположим, вы вернетесь, и что тогда? Ваш дед будет заключен в оружии, с которым вы не умеете обращаться.

– Не беспокойтесь, я быстро учусь, особенно чему-то смертоносному.

Если бы на Мрачного сейчас смотрел не красавчик Гын Джу, а кто-то другой, могло бы показаться, что в его темно-карих глазах блеснул огонек уважения. Решив, что эта песня уже изрядно ушла в сторону, Мрачный снова протянул кулак наивному чужеземцу, а уж ответит тот на дружественный жест или предпочтет не заметить – это его дело.

– Похоже, мы договорились, осталось только принести дедушку, и можно начинать работу… Я знаю дорогу и понимаю, как вы заняты, но если захотите составить компанию, я не стану возражать.

И уже не в первый раз за этот день единственный настоящий соперник в борьбе за единственную настоящую любовь удивил Мрачного. Гын Джу не стал извиняться и отнекиваться, а лишь сверкнул глазами, перевел взгляд на полоску подтаявшего снега, отмечавшего их путь под навесом кузницы, и произнес подобающим моменту торжественным тоном:

– Для меня большая честь увидеть своими глазами, как вашего дедушку доставят сюда, мастер Мрачный.

– Приятель, какой еще, в жопу, «мастер»? Зови меня просто Мрачный, – проворчал бывший Рогатый Волк, пытаясь спрятать за грубостью непривычное волнение, охватившее сердце.