Глава 3 До зверя Перлюрена

Утром Аластор обнаружил, что у него под боком спит, свернувшись котёнком, вчерашний мальчишка. Грязное личико во сне светилось таким счастьем, что Аластор замер, не решаясь встать. Глупо, конечно! Всё равно придётся уезжать, а мальчишка останется в мёртвой деревне, и неизвестно, какова будет его судьба. И вообще, это всего лишь крестьянин, простолюдин! Их везде, как грязи, не стоит и приглядываться…

«Папа! Папа!» – вспомнилось и резануло где-то внутри неожиданной болью. Старуха сказала, что он похож на погибшего отца этого малыша. Отца, который уже никогда не вернётся. Но что Аластору с этим делать? И можно ли вообще сделать что-нибудь для этих людей?

Фарелли правильно сказал, что в другой деревне они вряд ли найдут приют. Слишком беспомощные. А время идёт. Поля то ли вымерзли, то ли ещё не были засеяны, одинокой женщине с детьми обработать надел не по силам, да и скота в деревне не осталось. А значит, им нужно просить помощи у своего лорда!

Аластор вспомнил карту и невольно нахмурился. Гредон и его окрестности – земли Сазерлендов. Но их, кажется, проехали. А чей майорат здесь, он не помнил. Ладно, старуха-то должна знать, кто её господин!

Он осторожно отполз от мальчишки, стараясь не потревожить, и спустился с сеновала. Айлин ещё спала, зато Фарелли обнаружился внизу. Сидя на колоде для рубки дров, он ловко чистил какие-то корешки и болтал со старухой, которая ощипывала здоровенного гуся.

– Я и не думал, что в деревне птица осталась, – удивился Аластор.

Старуха, до этого спокойно говорившая с итлийцем, сжалась в комок, уже привычно для Аластора глянула исподлобья и замолчала, только руки её всё так же быстро мелькали, обдирая перья.

– Гуся изволил добыть и принести синьор Собака, – пояснил Фарелли. – Здесь озерцо маленькое за рощицей, вот он туда утром и прогулялся. А дальше, в полудне пути, есть озеро большое. Сударыня Грета говорит, что оно как раз по дороге на юг.

Грета, значит? Аластор слегка позавидовал умению итлийца молниеносно сходиться с кем угодно, даже с этой то ли запуганной, то ли просто нелюдимой крестьянкой. Ну да, стоит вспомнить, как синьор Паскуда втёрся в отряд к ним самим!

Старуха тем временем подхватила недоощипанного гуся и, косясь на Аластора, буркнула:

– Пойду печь растоплю, нечего ей без дела стоять. Прошу прощения у вашей милости.

И ушла, забрав гуся с собой.

– Почему она меня боится? – спросил Аластор, не особо рассчитывая на ответ, но итлиец охотно пояснил:

– Чует благородную кровь, синьор. Вы ходите и говорите совсем иначе, не как деревенский люд. Шпагу снять можно, а вот манеры – нет.

– Ну и что? – продолжал удивляться Аластор. – Я же часто приезжал в свою деревню, там никому в голову не приходило меня бояться. Наоборот, все радовались!

Итлиец посмотрел на него с непонятным сожалением, а потом вздохнул и мягко, словно несмышлёнышу, сообщил:

– Немного зная вас, благородный синьор, я предполагаю, что вы вели себя с присущим вам великодушием. Не раскладывали деревенских девок, а то и невесту прямо на свадьбе, не пороли парней за то, что вовремя не отскочили с дороги. Наверное, не топтали посевов, охотясь рядом с полями. И суд, пожалуй, вершили справедливый?

– Что? Ну разумеется! – возмутился Аластор, краснея. – Да мне бы в голову не пришло вот это всё… что вы говорите! Отец меня учил, что мы не только хозяева своим людям, но их первые защитники!

– Исключительно достойный человек ваш отец, – уважительно склонил голову Фарелли. – Но… Как бы это сказать… Один высокородный синьор другому не ровня. В этой деревне людей золотой крови боятся, как огня, из чего я делаю вывод, что местный господин не отличается вашей добротой. Да и живут здесь победнее, чем ваши люди, м?

– Это так, – признал Аластор, снова оглядевшись. – В наших землях у многих зажиточных крестьян дома и подворья не хуже, а здесь только у старосты. Да и деревня грязновата, хоть и не совсем нищая. На самое необходимое, видно, хватает, а вот спину разогнуть и сделать свою жизнь хоть немного краше…

– Для этого уже и силы нужны, – подхватил итлиец, – и лишняя монетка в кармане. Чего здесь и близко не видно. Я тут поговорил с бедной женщиной, так она, уж простите, благородный синьор, о своём хозяине слова доброго не сказала. Скряга, по её словам, такой, что рыбьей чешуи не выпросишь.

– А у нас говорят «сне́га зимой», – хмыкнул Аластор. – Но я понял. На своего лорда бедолага не надеется? Вот что, Фарелли, позовите её, будьте любезны. И постарайтесь успокоить.

Кивнув, наёмник встал и ушёл. Аластор рассеянно потрепал подошедшего за лаской Пушка и подумал, что решать опять придётся самому. И снова идти по той грани, за которой его поступок могут очень сурово осудить. Вообще-то, он сейчас собирался совершить одно из самых некрасивых дел для дворянина, причём сурово осуждаемое законом.

– Слушай меня внимательно, добрая женщина, – сказал он, когда старуха вернулась вместе с итлийцем и, подойдя, замерла перед Аластором, комкая передник. – Ты когда-нибудь бывала на севере за Дорвенной? Или хоть в самой Дорвенне?

– Откуда мне, ваша милость?

– Ну, значит, придётся, – вздохнул Аластор. – Здесь вам оставаться нельзя, не демоны вернутся, так неурожай доконает. Разве что, в самом деле, попросишь помощи у своего лорда, а?

Старуха ниже склонила голову и так упрямо поджала губы, что стало ясно – на милосердие хозяина она не рассчитывает.

– Тогда уходите, – тяжело уронил Аластор, внутри ёжась от того, что совершает.

Сманивает чужую крестьянскую семью! Законное имущество местного лорда! Хоть Правда Дорве Великого и признавала за крестьянами возможность сменить господина, но делалось это иначе! Благородным лордам следовало сначала договориться между собой и выплатить законную компенсацию за потерю рабочих рук! А не вот так, за глаза!

Старуха тоже поняла, что происходит неладное, потому что воззрилась на него с недоумением, даже голову подняла.

– Идите по большому тракту до самой Дорвенны, – сказал Аластор медленно, чтобы крестьянка его поняла. – Вам бы лошадь с повозкой, но ведь отнимут. А так потихоньку проскочите. Ничего, что медленно, мир не без добрых людей, может, и подвезут. Но в столицу не ходите. Обогните её и идите по северному тракту до городка Вальдро. Слышала о таком?

– Слышала, – неожиданно ответила старуха. – Муж мой ещё молодым добрую лошадь оттуда привёл для хозяйства.

– Ну, слава Благим, – усмехнулся Аластор. – Выбраковку взял, наверное… Ладно, неважно! Как доберётесь до земель Вальдеронов, которые под Вальдро, иди в любую деревню прямо к старосте. И говори, что младший лорд Аластор велел о тебе позаботиться. Пусть найдёт вам жильё и выделит из общинных денег вдовью долю и три сиротских, как положено. У нас голода точно не будет. А я вернусь – и спрошу с него, если крутить начнёт. Поняла, Грета? Земли Вальдеронов под Вальдро. Младший лорд Аластор Вальдерон. Приказал позаботиться как о своих людях.

Старуха долго смотрела на него, пытаясь осознать сказанное, потом беспомощным движением подняла морщинистую руку к губам, словно прикрывая рот, и ахнула из-под ладони:

– Так это что же! Ваша милость… То есть ваша светлость?!

– Моя, – устало подтвердил Аластор. – Моя светлость, он самый. Собирайтесь в дорогу, чем быстрее, тем лучше. Еды здесь набрать сможете?

Про себя он подумал, что надо бы дать старухе денег. Может, купит по дороге место в повозке для себя и ребятишек. Но денег осталось так мало, что каждая монетка на счету.

Грета закивала, и Аластор с удивлением подумал, что запомнил её имя. И, кажется, надолго. Ну, если Всеблагая Мать будет милостива, а Странник подарит немного удачи, эти бедолаги доберутся до его земель, а там уж не пропадут.

– Соберём… – отозвалась старуха, глядя на него с благоговейным ужасом. – А я вот гуся думала… Для вас, ваша… светлость…

– Гусь – это хорошо, – кивнул Аластор и повернулся к итлийцу, молча слушающему их разговор. – Фарелли, отдайте доброй женщине, что у вас там, и пойдёмте со мной.

Он вышел на улицу, оглядел мёртвую деревню, передёрнулся и обернулся к неслышно подошедшему наёмнику. Глубоко вдохнул и выдохнул, а потом глянул в чуть прищуренные внимательные жёлто-зелёные глаза.

– Синьор Фарелли, есть одно дело. Приказывать в нём я не могу, поскольку ни вас, ни поручения королевы оно не касается. И дело, честно говоря, премерзкое…

Он невольно глянул в ту сторону, куда они с итлийцем вчера отволокли трупы старосты и его дочери. Потом посмотрел вдаль по улице. Десятка три домов! И в каждом непогребённые тела. Души, положим, Айлин отпустила, но всё равно это неправильно! Когда ещё сюда доберутся люди, узнав, что случилось с деревней? И всё это время тела будут гнить, источая зловоние и приманивая заразные болезни. А если ещё нежитью встанут?!

Фарелли проследил за его взглядом и с удивительной проницательностью заметил:

– Мы ведь не сможем их всех похоронить, м? Копать могилы – занятие долгое.

– Я думаю об огненном погребении, – признался Аластор. – Собрать все тела в одном доме и… Даже если огонь перекинется на остальные, ничего страшного. Пусть хоть вся деревня выгорит – чище будет на этом месте. Но один я не справлюсь, а просить мне больше некого.

– Перчатки нужны, – деловито сказал Фарелли, снова оглядывая безмолвные жуткие дома. – Хорошие прочные перчатки. Трупный яд – отвратительная штука! Одна незаметная царапинка – и не всякий маг-целитель спасёт, а у нас их и вовсе нет под рукой. Куда носить будем? Дом нужен попросторнее.

– Так вы согласны? – с облегчением выдохнул Аластор. – Фарелли, мне, право, неудобно!

– Благородный синьор Вальдерон, – улыбнулся итлиец. – По моему скромному опыту «неудобно» – это когда вы только легли с дамой, а тут её муж вернулся. Исключительное неудобство может получиться! Особенно, если у неё балкона нет! А в вашей просьбе всё вполне разумно, потому что таскать покойников парой гораздо удобнее, чем в одиночку. Но перчатки! Непременно перчатки! Чужие, чтобы сжечь их потом. И лицо чем-то замотать надо. А потом, пожалуй, придётся нагреть воды и вымыться, потому что к концу работы от нас так будет смертью нести – лошади к себе не подпустят.

– Вы совершенно правы, – ошеломлённо кивнул Аластор.

К благодарности за то, что Фарелли так легко согласился, примешивалось изумление, как быстро итлиец сообразил, что им понадобится. Словно всю жизнь трупы таскал! Хотя он же наёмник… И очень опытный, похоже. Стоит поблагодарить её величество Беатрис при встрече за такую услугу.

Мысли о королеве никакого удовольствия не доставляли, но помогли немного отвлечься от того, что им предстояло. Фарелли исчез и примерно через четверть часа вернулся с двумя парами кожаных перчаток. Ещё итлиец принёс два простых полотняных платка, одним из которых сноровисто замотал себе лицо. Аластор старательно его скопировал. Отец всегда говорил, что если человек умеет что-то делать лучше тебя, стоит у него поучиться!

А потом они начали, и Аластору показалось, что он при жизни попал во владения Баргота. Как-то вот так он их и представлял. Не кипящие котлы с душами, не ледяные пустыни, а тяжёлая тошнота от непрерывной мерзости, которая никак не заканчивается. Они носили тела мужчин и женщин, стариков и детей. Окровавленные, разодранные на куски, что свешивались до земли, с изуродованными лицами, которые уже тронуло разложение. Грязная кровавая одежда не скрывала ничего, и Аластору пришлось мгновенно забыть стыд перед чужой наготой. Впрочем, испытать что-то, кроме отвращения и тягостного сочувствия, он всё равно не смог бы.

Тела, тела, тела… Они стаскивали их и складывали в дальней комнате дома старосты, потом, когда свободное пространство на полу закончилось, и покойники лежали омерзительной грудой, перешли в другую комнату. Третья осталась почти свободной.

Аластор хотел вытереть лоб, покрытый гадким холодным потом, но вовремя опомнился. Подошёл к колодцу…

– Не надо! – окликнул его Фарелли. И со вздохом добавил: – Там тоже тело, меня вчера предупредили. Но его мы вряд ли сможем вытащить, да и вода всё равно испорчена.

– Надо, – буркнул Аластор, сдирая мешающую повязку с лица.

Холодный свежий воздух обжёг кожу, и сразу почувствовалось, что он действительно пропах смертью, как метко выразился итлиец. У этой смерти был запах крови, грязи, страха и отчаяния. Ну и гнилой плоти уже, разумеется.

– Надо, – повторил он упрямо. – Не знаю, станут ли здесь жить люди, но путники могут заехать. Или кто-то приедет из города, чтобы разобраться. Да и Всеблагая Мать гневается на тех, кто оставляет родники и колодцы отравленными. Это… неправильно. Пусть это не моя земля, но я должен сделать для неё то, что могу.

– Я же не спорю, синьор, – мягко сказал итлиец. – Просто не понимаю, если честно, как вы собираетесь это устроить. Прошла почти неделя. Тело этой несчастной уже очень, очень плохо выглядит. Его не верёвкой, а сетью доставать надо, иначе на куски распадётся.

– Значит, сетью достанем, – выдавил Аластор.

Представил, что там плавает в тёмной ледяной воде, и его затошнило. Но если взялся – отступать нельзя. Нет, можно, если ты вдруг сам понял, что был неправ! Но не потому, что решил – и не справился.

– Синьор, надеюсь, вы не собрались туда лезть? – ещё мягче, почти вкрадчиво поинтересовался Фарелли. – Восхищаюсь вашей отвагой, но прошу этого не делать. Умоляю!

– Иначе – что? – огрызнулся Аластор. – Как вы меня заставите передумать?

В глазах Фарелли промелькнуло что-то нехорошее, словно он всерьёз прикидывал, получится ли дать строптивому спутнику по голове, например. Точно такой взгляд был у шулера, которого Аластору месьор д’Альбрэ однажды показал в кабаке. Очень выразительный взгляд, быстрый и оценивающий. Аластору даже захотелось сделать пару шагов назад. Но там как раз и была каменная кладка колодца.

– Заставлять вас? Ну что вы? – одними губами улыбнулся итлиец, а глаза у него вдруг стали непроницаемыми. – Если вам непременно хочется спуститься в этот барготов колодец, я вряд ли смогу вам помешать. Подумаешь, вода, в которой уже неделю настаивается труп, отравляя её! У вас ведь наверняка на теле ни малейшей царапинки после вчерашней драки, правда? А если даже вы свалитесь в лихорадке и не сможете продолжить путь, у Дорвенанта найдётся ещё дюжина принцев, чья кровь способна закрыть дыру к Проклятому. Не так ли, м?

– Чтоб вас, Фарелли! – с бессильной злостью сказал Аластор, понимая, что проиграл. – Ладно, я болван! Но я не могу просто уйти и оставить…

– Ал?

Они разом повернулись на голос Айлин – Аластор, до боли сжимающий кулаки, и невозмутимый внешне итлиец. Магесса неуверенно улыбнулась и сделала к ним шаг. Перевела взгляд на колодец, нахмурилась.

– Что случилось? – спросила она и потёрла лоб ладонью. – Я чувствую… некротические эманации. Такие сильные!

– Это от дома, наверное, – виновато сказал Аластор. – Мы решили сжечь в нём трупы. Все тела, что нашли.

– Ну и правильно, – кивнула Айлин и опять глянула на колодец. – А там – тоже тело? Его ведь нужно вытащить, я верно понимаю?

– Именно, прекрасная синьорина, – поклонился итлиец и подло выдал Аластора: – И потому наш отважный синьор собрался туда спуститься.

– Зачем? – поразилась Айлин. – Ал, это же опасно! А я уже отдохнула. Покойник сейчас сам вылезет, на это у меня сил хватит.

– Сам? – с трудом выговорил Аластор, а Фарелли заметно побледнел.

– Ну да, – кивнула магесса. – Конечно, я не буду призывать душу! Просто анимирую его на время. Это совсем другое! Всё равно, что куклу сделать. Знаете, бывают такие куклы на верёвочках! Итлийские, кажется.

– О да… – со странным выражением лица согласился Фарелли. – Марионетти. Наша любимая… забава. С людьми так тоже можно?

– С живыми – нет. Я ведь не белый маг, чтобы управлять разумом. А тело – это просто тело. И помолчите, – нахмурилась синьорина. – Это сложно, мы ещё этого не проходили. На обычных занятиях, я имею в виду.

Она осеклась, и Аластор заподозрил, что здесь опять не обошлось без блистательных лордов Саймона и Дарры. Может, стоит поговорить с ними? Некромантам, конечно, виднее, чему учить Айлин. Однако если они дают ей запрещённые или преждевременные знания… Вдруг это опасно?!

Он думал, что Айлин будет чертить звезду, как вчера, призывая Претемнейшую, но она просто достала кинжал и написала что-то в воздухе его остриём, не вынимая из ножен. Письмена на миг вспыхнули густо-фиолетовым и тут же погасли. А на лбу Айлин выступил пот. Не отрывая взгляда от колодца, она протянула к нему другую руку, пошевелила пальцами…

У Аластора мороз прокатился по спине. Это была его Айлин, родная, милая, и в то же время что-то совершенно чужое смотрело из её глаз. Древнее, зловещее, опасное. Впервые в жизни он понял, почему некромантов боятся.

Губы Айлин шевельнулись, и вдруг над колодцем что-то показалось. Тёмная масса приподнялась ещё раз, и Аластор понял, что это волосы. Макушка, полурасплетённые косы, одутловатое лицо с тёмными пятнами и слепыми мутными глазами. Мёртвая женщина выбиралась из зева колодца, как нелепая жуткая кукла, Айлин смотрела куда-то мимо неё, покачивая пальцами. Аластор отступил, услышал рядом и немного позади шумный выдох итлийца. Тошнота подступила к горлу, и он сдержал её немыслимым усилием. А ещё думал сам лезть в колодец!

Покойница неуклюже перевалилась через край каменной кладки и грязной скользкой кучей осела на землю. И тут же Айлин всхлипнула и бросилась к забору, зажимая рот ладонью, а спустя мгновение оттуда послышались кашляющие звуки.

Аластор сглотнул, не представляя, как вообще взять вот это! Не за ноги и плечи ведь, как прочих мертвецов?!

– Схожу за рогожей, – раздался бесцветный голос Фарелли, и Аластор преисполнился к нему почти восторженного уважения. – Где-то я видел достаточно большой кусок.

Потом они молча мылись водой, которую Аластор притащил от ручья – сразу два больших кожаных ведра. Айлин подогрела её в кадушке магией, и Аластор отправил итлийца отмываться первым, а сам сходил к ручью ещё раз – пары вёдер им бы явно не хватило. Фарелли накапал в воду какого-то зелья с резким травяным запахом, и только тогда Аластору полегчало, а тошнота отступила.

Они даже поели гусятины, которой хватило на всех, потому что Грета сварила большой котелок вкуснейшей пшённой каши с птичьим мясом. Дети ели, настороженно поглядывая на чужаков, и только младший снова прилип к Аластору, вцепившись тонкими пальчиками в отворот его сапога.

– Дани, перестань! – прошипела Грета, но Аластор её остановил.

– Пусть посидит, – сказал он, роняя ладонь на голову мальчишки. – Дани… Даниэль, значит? Я запомню.

А потом вдруг оказалось, что пора, причём всем. Грета с детьми вышла из своего дома, неся за спиной мешок с какими-то скудными пожитками, и Фарелли сорвался с места. Влетел в дом старосты, возле которого Айлин с мрачным лицом перебрасывала с ладони на ладонь огненный шар размером с крупное яблоко, и пропал в нём на несколько минут. Выбежал и сунул в руки Грете кожаный мешочек, пояснив то ли спутникам, то растерянной старухе:

– Староста собирал налоги. В тайнике были.

– А откуда вы его тайник узнали? – изумился Аластор.

Итлиец посмотрел укоризненно, почти обиженно, словно нет ничего естественнее, чем в незнакомом доме, полном мертвецов, быстренько найти тайник с деньгами и выскочить оттуда, даже не запачкавшись. Словно по воздуху летел, котяра брезгливый!

– Это же крестьяне! – снизошёл он до объяснений. – Всегда или под стрехой прячут, или в подвале. В этот раз повезло, что вниз не пришлось лезть. Ну, во имя Благих!

Айлин резко кивнула и запустила в соломенную крышу дома огненный шар. Упав на потемневшую кровлю, тот покатился пылающим клубком, посыпались искры, загудело мигом взметнувшееся пламя. Фарелли улыбнулся, и в его кошачьих глазах заплясали отблески.

Грета молча поклонилась, а потом пошла по улице вверх, к выходу из деревни и тому холму, где вчера они отбивались от демонов. Прямая, высокая и похожая на высохшее дерево, мёртвое, но всё ещё очень прочное. Трое мальчишек семенили рядом с ней, держа друг друга за руки. Подсадив Айлин, Аластор взлетел на Искру, и рядом тут же оказался в седле своей гнедой Фарелли, держа вторую в поводу.

– Подождите! – сказала вдруг Айлин.

Достав из седельной сумки потрёпанную тетрадь очень старого вида, она с превеликой осторожностью вырвала из неё пол-листика. Вытащила из ножен кинжал и остриём начертила на листке пожелтевшей бумаги несколько слов, которые тут же потемнели, словно выведенные чернилами. Держа листок в руках, пустила Луну с места в галоп, и озадаченный Аластор последовал за подругой вместе с Фарелли.

Айлин же, доехав до столба, отмечавшего границы деревни, ладонью пришлёпнула к нему бумажный клочок, и тот врос в потемневшее дерево, словно выжженное клеймо.

– Я, Айлин, ад-деп-тка… – с трудом прочитал подъехавший Фарелли.

– У меня ужасный почерк, – почему-то очень грустно улыбнулась магесса. – Но те, кому нужно, разберут. Это отчёт некроманта о сделанной работе. Деревня чиста, все души упокоены, и я ручаюсь за это своим именем. Только мне всё равно не поверят, – добавила она со вздохом. – Я же на шестом курсе… была. Упокоить столько душ разом! Точно не поверят! Проверять будут. А здесь и следов нет, я же сама не понимаю, как их отпустила! Решат, что наврала из хвастовства.

– Так, может, не оставлять этот отчёт? – осторожно поинтересовался Аластор, однако глаза Айлин гордо и тоскливо сверкнули.

– Нет уж! – отрубила она. – Я сделала своё дело честно, и стыдиться не собираюсь! А кто не поверит – может обращаться в Претёмные Сады за подтверждением!

– Отчего-то мне кажется, – кротко заметил Фарелли, – что всем сомневающимся достаточно будет проехать через во-он тот холмик. После чего сомнений в силах грандсиньорины у них поубавится.

– А если не поубавится, мы засвидетельствуем, – пообещал Аластор. – Ну что, едем?

Он в последний раз глянул на граничный столб, где темнело магическое клеймо, и послал Искру в быстрый аллюр.

* * *

К небольшому озеру они подъехали на закате. Лучано по-прежнему чувствовал себя в лесу отвратительно беспомощным, поэтому не сразу сообразил, куда кинулся, проламывая кусты, Пушок. Только потом в нос ударил запах воды и сырой травы. Затем послышалось возмущённое кряканье, резко оборвалось, и стало ясно, что на ужин – печёная утка. Эх, апельсинов нет! Да что там апельсины, хоть бы несколько яблок и стакан вина!

Он сглотнул слюну, с удивлением чувствуя, что проголодался. Вот что значит вторая неделя без фокаччи и булочек с корицей к завтраку. Вторая? Или уже третья? А кажется, что прошло уже несколько лет, как улицы Верокьи остались где-то в немыслимой дали. Здесь, в глубине холодного и неприветливого дорвенантского леса, не верилось, что существует залитый солнцем город, где пахнет апельсинами, а тёплая вода серебрится под ажурными мостами…

Ехавший впереди по узкой тропе Вальдерон восхищённо присвистнул, следом восторженно ахнула магесса, и, наконец, Лучано увидел гладь озера. Тёмную, почти непрозрачную и окаймлённую бархатной зеленью травы, будто драгоценное, но очень старое зеркало в такой же старинной медной раме, позеленевшей от времени.

Ветви деревьев, подступивших к самому озеру, свисали над ним, затеняя воду, стебли камыша у дальнего берега казались мазками серебряной краски на чёрном опале, и если бы альвы до сих пор жили где-то, кроме острова Альба, Лучано мог бы поклясться, что это озеро – одно из их любимых владений, такая молчаливая, чарующая и почти жуткая красота царила вокруг.

Но вот тишину опять разорвало кряканье, а потом кусты неподалёку заколыхались, и оттуда выломился Пушок с уткой в зубах. Принёс её к лошади Айлин, положил и, вильнув хвостом, убежал снова, чтобы вернуться через пару минут со второй. Несмотря на весну, утки были толстенькие, и Лучано подумал, что в озере должна водиться рыба. Знать бы ещё, как её ловят! Здесь в его блестящем образовании был досадный пробел, как и во всём, что касалось добывания насущной пищи мирными путями. Вот приготовить уже принесённую кем-то на кухню свежайшую рыбку – это бы он запросто!

– Искупаться можно будет! – совершенно счастливым голосом проговорила рядом магесса. – И Пушка вымыть!

– Да и лошадям не помешало бы, – немедленно согласился бастардо.

Кто о чём, а Вальдерон о любимых лошадках. Лучано вот много чего дал бы за пару свежего белья, а придётся стирать. Причём самому! Зато теперь он точно узнает, как моют волшебных волкодавов. Грязь на спине и морде Пушка засохла и отвалилась, но пузо и лапы свалялись в неприглядные серые жгуты, так что синьор Собака в мытье нуждался чрезвычайно.

– Устроим привал прямо здесь? – окликнул Лучано Вальдерона.

– Лучше отъедем немного, – предложил тот. – Иначе, как стемнеет, нас комары живьём съедят. Хотя они и так съедят, наверное…

– С этим обещаю помочь, – улыбнулся Лучано. – У меня найдётся немного гвоздичного масла, а всякая кровососущая дрянь его боится. Но палатку и правда лучше ставить подальше от воды. Сыро же.

Магесса, всё это время с вожделением глядевшая на воду, согласилась, но тут же выговорила себе право купаться первой. Потому что ей ещё волосы сушить нужно! И с таким забавно-умоляющим видом посмотрела на Лучано, что всё стало ясно без слов, а его словно погладили по спине мягкой, тёплой и пушистой лапкой. Снова запустить руки с гребнем в эту роскошную рыжую копну? О да! Всеблагая Мать, благодарю тебя за столь щедрую милость!

Они вернулись немного назад по тропе, потому что как раз перед озером проехали чудную полянку. Вальдерон расседлал лошадей, уже без всяких вопросов и предложений занявшись кобылами Лучано вместе со своими, потом ушёл за дровами, а Лучано быстро разжёг костёр из того, что смог собрать прямо на поляне. Магесса, свистнув Пушка, отправилась к озеру, и вскоре оттуда послышался её звонкий смех. Лучано прислушался, удивляясь, как далеко разносятся звуки в лесу. В городе их приглушают каменные стены домов, а здесь кажется, что озеро совсем близко, хотя до него не одна сотня шагов.

Он ощипал и разделал обеих уток, натёр их толчёными травами и пряностями, с грустью убедившись, что запасы приправ тают на глазах, подкинул хвороста в огонь. Оглянулся в сторону озера. Просто так, на всякий случай! Мало ли что!

Пока утки готовились к жарке, вырезал несколько прутьев, на которые будет насаживать мясо, перебрал рубашки и прочее бельё, прикинул, где их потом развесит… Сделал смесь для шамьета, осталось только воды поставить. Воды, вот! Разумеется, ему нужна вода! Ужин приготовить, да и руки сполоснуть бы от перьев и крови. Потом это всё засохнет, придётся отдирать… Лучано закусил губу, борясь со смехом. Ну и кого он обманывает? Нет, воды, конечно, набрать надо, но…

Да ладно, кому будет хуже от подобной малости?! Он ведь уснуть не сможет, зная, что упустил такой случай! Единственный! Лишь бы синьорина не заметила, а то запустит какой-то магической жутью в кусты на шорох – и доказывай, что ты не демон!

Взяв котелок, он дошёл до озера, но перед самым берегом свернул в густые заросли орешника. Тонкие ветви послушались легко, с какой-то даже подозрительной готовностью. Лучано сделал единственный шаг вперёд, мягкий и плавный, словно на задании. Выглянул в прореху между листьями и замер, едва дыша от восторга.

Всеблагая Мать! Как есть она! Главную площадь Верокьи уже двести лет украшает фонтан работы величайшего Джакомо дель Арбицци, прозванного Прядильщиком мрамора. Единственного, кто умел ваять, превращая тяжёлый камень в подобие полупрозрачного шёлка, покорного и нежного. А Всеблагая Мать в облике «Весны» – его лучшая работа. Лучано сам не помнил, сколько раз ею любовался. Да что там! Лет в тринадцать-четырнадцать ему достаточно было сбегать на площадь и посмотреть на «Весну», чтобы потом всю ночь изнывать в томных жарких грёзах, которые неизменно заканчивались неловкостью за мокрые простыни.

Но «Весна» дель Арбицци была неподвижна! Совсем юная девица, стройная, как цветок на длинном стебле, но обещающая пленительно распуститься совсем скоро. Небольшая округлая грудь совершенной формы, увенчанная остренькими бутонами, тонкая талия, почти плоский животик и плавные линии бёдер, переходящие в стройные длинные ноги. Она ступала в воду фонтана, лукаво улыбаясь, придерживая одной рукой собранные на затылке длинные волосы, протянув другую вперёд, словно опасаясь, что волна раньше срока лизнёт колени. О, эти ямочки под её коленями! Тонкие ключицы! Точёные лодыжки и щиколотки, на которые можно смотреть часами, даже не прикасаясь…

Если бы Лучано спросили, он бы поклялся чем угодно, что в мире нет женщины прекраснее, чем «Весна». Именно потому, что живой такой быть не может! Всем известно, что дель Арбицци ваял девичье воплощение Всеблагой, собрав семь прекраснейших натурщиц! Лицо, тело, волосы – каждая принесла мастеру лучшее, что имела. И когда он закончил, сама Всеблагая пришла к настоятелю своего храма во сне и велела воздать мастеру великую честь, потому что он изобразил её прекраснее, чем она есть на самом деле.

Сколько раз «Весну» хотели купить у Верокьи! Сколько раз пытались отнять силой! Богатейший род Риккарди, предки королевы Беатрис, чтоб ей не уснуть без кошмаров, предлагали выкуп в сто золотых каждому жителю города. Сто! Бедняку хватит на всю жизнь! Но тогдашнего дожа Верокьи, который согласился на это, разгневанные жители выволокли из дворца и выпороли прямо возле фонтана, а потом с позором изгнали из города! Вот что такое «Весна»…

А сейчас девушка, словно покинувшая фонтан, со смехом плескалась в чернильной воде озера, озарённая лунным светом. Белоснежный мрамор обнажённого тела, тёмные от воды волосы, где рыжина скорее угадывается, чем видна на самом деле, лицо… Вот лицом синьорина Айлин была не слишком похожа на «Весну». Конечно, иначе Лучано заметил бы это гораздо раньше! Черты другие, разрез глаз и форма губ… Но посадка головы! Но этот жест, которым она откинула волосы, что упали ей на грудь мокрыми жгутами! И линии тела – те же самые! Юная женственная красота, ещё не сознающая всей своей силы, но уже зовущая к себе так, что не устоять.

Огромный белый пёс носился вокруг неё по мелководью, плескался, бил лапами, поднимая облако сверкающих брызг, и Лучано сглотнул, чувствуя, что рот и горло пересохли. Он словно оглох и ослеп ко всему, кроме увиденного, и только этим можно было объяснить то, что случилось несколько мгновений спустя.

– Фарелли, я вам голову оторву! – раздался яростный шёпот, и мощная рука легла на плечо Лучано, стиснув его до боли. – Вы с ума сошли! Позорить… её?!

Лучано встряхнул упомянутой головой, не сразу сообразив, что нужно бастардо. Только испытал досаду, что ему мешают. А потом так изумился, что вместо оправданий не менее возмущённым шёпотом возразил, не оборачиваясь:

– Это вы с ума сошли! Да как бы я осмелился! Подумать неприличное… Да о ком угодно, только не о ней! Она же… вылитая Всеблагая! Всеблагая мать в облике Весны! Ради всех богов, неужели вы в этом своём Дорвенанте совсем не умеете ценить красоту?! Она же… совершенство! Чистая нежная прелесть! Да я даже не думал ни о чём таком, пока вы… Вы! И уберите руку, синьор, чтоб вас! Никогда, слышите… Никогда так не подходите к человеку, если не собираетесь его убить!

Его тряхнуло от запоздалого стыда за то, что позволил кому-то просто подойти к себе сзади. Он, Шип! Этому дорвенантскому медведю с сотней благородных предков, или сколько их там у него! Да если бы не это… эта… не чудо, что плещется в зачарованном озере! Вот сработало бы тело раньше головы, прыгнул нож в руку и…

– Это нечестно, – так же тихо, но уже без возмущения сказал бастардо, явно ошеломлённый его напором, и убрал руку. – Слушайте, я понимаю ваш… э-э-э… итлийский характер, но смотреть на девушку без её позволения недопустимо!

– Вот и не смотрите! – с наслаждением отрезал Лучано, слегка повернувшись и поняв, что Вальдерон в самом деле старательно отводит взгляд от картины в озере. – Вы человек благородный, вам нельзя. А я простолюдин. И развратный итлиец к тому же. Мне можно всё!

Фыркнул, приходя в себя, с огромным сожалением отвернулся и уныло добавил:

– Ну что вы за человек такой, а, синьор? Я ведь и правда без всяких грязных помыслов, клянусь Всеблагой.

– Верю, – бросил бастардо. И добавил совершенно серьёзным тоном: – Только поэтому голову и не отрываю. Айлин мне как сестра, ясно? И подглядывать за нею я никому не позволю даже из самых… благочестивых помыслов.

– Не повезло вам тогда, синьор, – посочувствовал Лучано. – Иметь такую сестру, о которой даже мечтать нельзя! Ладно, как скажете.

А потом добавил с расчётливой мстительностью:

– Ну, раз она вам как сестра, никаких разговоров быть не может, верно? А я-то хотел рассказать вам про веснушки…

– Какие веснушки? – процедил бастардо.

– Маленькие, – с нежной вкрадчивостью уточнил Лучано. – Золотистые такие, просто ах! Неужели вы никогда не задавались вопросом, где они ещё у синьорины Айлин, кроме лица? М-м-м?

Он ловко увернулся от Вальдерона и, смеясь, выскочил из кустов.

– Фарелли! – умудрился рявкнуть бастардо шёпотом. – Вы же не могли! Не могли их разглядеть.

– Как скажете, синьор, – весело согласился Лучано, отступая по тропе спиной назад и зорко глядя за возмущённым дорвенантцем. – Нет-нет, никаких разговоров! Я чту добродетель синьорины Айлин и вашу заодно! Всем сердцем! Кстати, вы ведь принесли дрова? Утки уже готовы стать нашим ужином!

– Ну вы и мерзавец! – почти восхищённо простонал Вальдерон. – Никакого стыда! Правильно я подумал, что вы кое на кого похожи.

– О-о-о! – заулыбался Лучано. – И на кого же? Может, обменяемся секретами, м?

– Нет! – отрезал Вальдерон с не меньшей мстительностью. – Идите уже, занимайтесь утками! И я надеюсь, что когда пойду купаться, в кустах вас не будет.

– Один-один, – поклонился Лучано как мог изящно. – Не извольте беспокоиться, синьор. И советую не задерживаться здесь слишком долго, иначе за бесстыжего мерзавца примут уже вас.

Вальдерон что-то фыркнул позади, но Лучано уже нёсся по тропинке, перейдя с шага на бег. Ему казалось, что сейчас он мог бы добежать до самой Верокьи! Что-то горячее и острое жгло внутри, колотилось, будто вместо одного сердца в груди разом забилась дюжина. Он с удивлением думал, как был неосторожен. Да с чего из него вообще попёрла эта хмельная насмешливая дерзость? Быть пойманным на подглядывании за благородной девицей и вместо почтительных извинений начать огрызаться!

Бастардо ведь мог его выгнать! Что там выгнать, в Верокье за подобное благородный синьор велел бы слугам запороть наглого простолюдина насмерть, и все приняли бы это как должное! Положим, сейчас у них в отряде иное положение, но всё-таки… Да уж, втёрся в доверие по приказу королевы, нечего сказать!

Он хотел приложить ладони к пылающим щекам, и только сейчас понял, что руки всё ещё грязные, да и воды в котелок не набрал. Как пришёл с пустым, так и убежал. Это оказалось последней каплей. Лучано уже шагом вступил на поляну, бросил злосчастный котелок на землю, полил себе на руки остатками воды из фляги и принялся насаживать куски утки на прутья.

Глупо, как же глупо всё вышло! И надо же было напороться на столь добродетельного синьора! Другой встал бы рядом полюбоваться. Ну, или выгнал бы Лучано, чтобы простолюдин не позволял себе лишнего, но остался сам. Этот – пари держать можно! – подглядывать не станет. Как сестра, ага. То-то в глазах бастардо порой такое собачье выражение, когда он украдкой поглядывает на синьорину. Неужели сам не понимает?!

А перед глазами стояло сияющее видение посреди чёрной глади ночного озера. Лучано скрипнул зубами. И вот эта вот девчонка… нежная и милая, добрая, умеющая улыбаться так, что невозможно не улыбнуться в ответ, храбрая, как сотня пьяных гуардо… Её просто не станет через несколько дней. Не станет! И никогда больше не будет в этом мире!

Да, конечно, её душа отправится в Претёмные Сады и когда-нибудь опять вернётся в этот мир в другом теле. Но это уже будет не она! Если через сотню-другую лет она встретит Лучано, который тоже перестанет быть собой, они не узнают друг друга! Да и встретятся вряд ли. Известно, что судьба сталкивает снова только те души, которые оставили слишком глубокий след в прошлой жизни. Несчастливые возлюбленные, смертельные враги, лучшие друзья или любимые, не успевшие выучить какой-то важный урок, данный богами… Это уж точно не про Лучано! Кто он такой для синьорины Айлин? Даже не убийца, потому что магесса всё уже решила для себя сама!

Он пристроил прутья над углями, едва сдерживаясь, чтобы делать это с должной аккуратностью. Ох, как же правы были наставники, говоря, что Шип никогда и ни в коем случае не должен думать о клиенте, как о живом человеке! С того момента, как взят заказ, жертва уже мертва, даже если ещё дышит и ходит.

Но ведь раньше так и было! Лет пять назад мастеру Ларци заказали молодого дворянина, сверстника Лучано. Парень как раз праздновал двадцатилетие. Шумно праздновал, с размахом! Пристроившись к развесёлой компании, Лучано три дня таскался вместе с ними по кабакам и борделям, пил и ел за счёт клиента, тискал оплаченных им гулящих девок, смеялся шуткам именинника и вместе с остальными клялся ему в вечной верности… А потом, улучив, наконец, момент, капнул в его стакан содержимое крошечного флакона, дождался, когда клиент выпьет, и остался в очередном публичном доме, когда все двинулись дальше.

Через несколько часов, когда про Лучано давно забыли, именинник упал мёртвым – и трое отличных целителей, которым заплатил безутешный отец, поклялись репутацией, что это следствие слабого от природы сердца и невоздержанности в забавах. Чистая работа. И ведь ничего даже не дрогнуло, хотя парень был славный. Весёлый такой, щедрый… Но Лучано смотрел на него и видел полторы тысячи серебряных скудо, половина из которых уже заплачена вперёд.

Сейчас-то что изменилось?! Ну да, синьорина Айлин тоже мила… А ещё она ухаживала за Лучано во время болезни. Стирала для него. Избавила от призрака Алессандро, побери его Баргот. Позволила называть себя по имени… Но разве всего этого достаточно?!

Да он даже спасти её не может! Приди ему, младшему мастеру Шипов, такая дурная блажь, он не может схватить её в охапку и утащить в Итлию, а лучше куда-нибудь подальше – она просто не позволит! Ей обязательно надо спасти эту жуткую страну! И бастардо, который, которого… с которым тоже всё сложно, если говорить откровенно! Лучано никогда и никому не был обязан жизнью, кроме мастера Ларци, а Вальдерон вытащил его из реки, да ещё и за лекарствами ездил. Ага, и по нужде сходить помогал. Правда, Лучано вернул ему часть долга на холме, но… Претёмная, как же всё это глупо, сложно, неправильно!

Последний предмет его мыслей появился на поляне, когда утка уже начала подрумяниваться, и запах от неё поплыл одуряющий. Бастардо бросил возле костра охапку сучьев и присел не напротив, а немного в стороне, чтобы пламя не светило в глаза, из чего Лучано сделал вывод, что с ним собираются поговорить. Ну, хотя бы перед тем, как попытаться набить морду, чему он бы не особо удивился.

– Послушайте, Фарелли, – начал дорвенантец на удивление мирным голосом. – Я вас, в общем-то, не виню. Айлин… Она прекрасная девушка! Просто невероятная! И я понимаю, что ею легко увлечься. Да что там, ею просто невозможно не увлечься! Я, конечно, не себя имею в виду… А так, вообще!

– Да, синьор, – очень вежливо отозвался Лучано, наклоняясь к костру и переворачивая прутик над углями.

Ну, разумеется, «вообще»! Конечно-конечно!

– Но вы же понимаете, что она вам не пара?

Вальдерон имел такой сконфуженный и одновременно упрямый вид, что Лучано стало почти смешно. То есть непременно стало бы, не будь на душе так мерзко. Бастардо решил, что он просто увлёкся синьориной. Да если бы! Будь это обычное желание покувыркаться с красивой девицей, Лучано улучил бы время и попытался добиться своего. Не силой, Всеблагая Мать упаси! Но попробовал бы непременно. В конце концов, что магессе терять? А близость смерти кружит голову… Так нет! Он понятия не имел, как назвать то, что чувствует при мыслях о синьорине Айлин и в её присутствии, но желание там стояло на последнем месте. Хотя после сегодняшнего вечера…

– Я понимаю, синьор, – повторил он тем же безупречно учтивым тоном. – И приношу искренние извинения за то, что позволил себе. Надеюсь, это… может остаться между нами?

– Ну, Айлин я точно ничего рассказывать не стану. – Бастардо запустил пальцы в и без того взлохмаченные светлые волосы, растрепав их ещё сильнее. – Только потому, что ей будет неловко! Вы не понимаете, какая она! Если Айлин иногда позволяет себе… вольности… Или ведёт себя слишком… просто для леди… Так это потому, что она даже подумать не может о плохом или недостойном. Но она не просто магесса, она леди из Трёх Дюжин, а это лишь на ступеньку ниже королевского рода.

– Это многое объясняет, – бесстрастно согласился Лучано.

Действительно, не будет же столь высокородная дама, хоть и юная, стесняться слуги? Всем известно, что простолюдины – это вещи, только умеют ходить и говорить. Может быть, в этом всё дело? Магесса видит в нём что-то вроде… Пушка? Вот и балует, как ещё одного ручного зверя? А, да что об этом думать!

– Наша утка пахнет на весь лес! – раздалось вдруг звонко, и на поляну выскочил сначала Пушок, блистающий белизной от ушей до лап, а следом вышла синьорина Айлин, на ходу отжимая мокрую рыжую копну. – Господа, озеро в вашем полном распоряжении! Представьте себе, там вода тёплая! Ну, почти тёплая… Но всё равно, дивное место, как будто сама Всеблагая благословила. А что у вас такие лица? Что-то случилось?

– Нет, ничего, прекрасная синьорина, – безмятежно улыбнулся Лучано, поднимаясь. – Погодите сушить волосы, я сейчас возьму гребень и уложу их. Вы ведь позволите несравненное счастье снова послужить вам горничной, м?

Магесса прыснула и присела на пенёк у костра, сложив руки на коленях и идеально выпрямив спину. Такие, как она, впитывают манеры с молоком матери. Лучано взял любимый гребень из сандала, привезённый с собой из Итлии, встал за спиной синьорины и принялся разбирать тугие влажные кольца, не поднимая взгляда на Вальдерона.

Загрузка...