Дополнительных отгулов, на которые он надеялся, к больничному так и не дали. Сказали, пять дней во второй «травме», и всё, на выход. Молодой врач, года на два, наверное, младше Андрея, похлопал его по плечу и веско сообщил:
– Повезло тебе. Оттяпали бы руку за нефиг-нафиг.
Руку не оттяпали, просто подвесили к шее на скрутке из бинтов. Ещё пострадал бок: его не то пинали, не то ходили по нему ногами. Сплошной синяк и что-то там внутри отбили. Но вроде бы поправимо.
Сначала забросили в общую палату, но потом прискакал приятель Серёга Шаранов – он в здешней клинике профзаболеваний зам главного, – и Андрея тут же перекатили в отдельную. «С видом», – сказал Шаранов. Может, и с видом, ходить пока всё равно не получается. Хотя, конечно, надо будет выглянуть потом – на тридцать шестом, говорят, не то же самое, что на четырнадцатом. Иначе бы и карабкаться не стоило. Только вот на что тут смотрят? Видно ли отсюда, как рубят головы в Роснове? А как сбрасывают в нижний ад вороватых строителей аэродрома Росастро? Вот за потрошением Костыля кому-нибудь из соседских топов наверняка ведь позволили наблюдать. А если не позволили – то очень зря. Такими штуками нужно премировать. Десять лет выслуги – и можешь лично посмотреть, как будут плевать в твоего начальника. Пятнадцать – и можешь сам плюнуть. А после и оторвать кусочек на память. Топ-менеджерам тоже что-нибудь приятное разрешать. Обращать своё стадо на две недели в веру иудейскую – с обязательным соблюдением галахи. Строить пирамиду из всех записавшихся на ежегодную спартакиаду. Отдавать друг другу департаменты в ренту…
На второй день Шаранов притащил главного врача «профзаболеваний», сухощавого длинного субъекта, похожего на нацистского преступника. Во время визита тот ни разу не вынул рук из карманов халата и не отвёл от Андрея тяжёлого угрожающего взгляда. Несколько дежурных вопросов про «как вам у нас», несколько дежурных уверений в своей готовности помочь. Под конец странноватое пожелание «подольше нас не покидать» – видимо, шутка.
Андрей заметил, что после прихода начальства медсёстры начали натягивать на лица доброжелательные улыбки и то и дело осведомляться о чём-нибудь ненужном. Главврача они, похоже, не только боялись, но и ненавидели.
Ещё приходили двое молодых из безопасности. Интересовались. Записывали.
– С Константином Сычёвым вы познакомились ещё до прошлой зимы? – спросил тот из них, что в форме.
– Первый раз про такого слышу.
– Ну, вы подумайте. Может, просто забылось?
– У меня хорошая память на имена, – сказал Андрей, – по работе приходится.
– Ну, память штука такая, – безопасник покачал ладонью, отчего та завибрировала, как медуза, – лучше её перепроверить.
Они довольно быстро ушли. На вопрос, кто начал стрельбу, неуклюже отшутились. Предупредили, что посторонних, а значит и родственников, до конца расследования в палату пускать не будут. Андрей на это насупил брови, хотя на самом деле никого не ждал. Мать, слава богу, не знает, а Ленка, наверное, и так бы не пришла.
В палате было душно и пахло чем-то прелым, от этого Андрею всё время хотелось помыться или хотя бы протереть лицо водой. Он нарвал апельсиновых корок – остатков от Шарановских гостинцев – и высыпал оранжевый мусор на тумбочку. Не то чтобы уж совсем спасало от запаха, но хотя бы не так противно.
Читать не хотелось. Андрей периодически щёлкал телевизионным пультом, включая новостной канал, но очень быстро утомлялся от интонаций и снова гасил экран. А вроде бы должен уже и привыкнуть.
В дверь два раза стукнули, и она тут же открылась.
– Здорово, Дрюха! Вот, блин, дожили, где встречаемся.
Это был Санька. Санька Ростовцев. Очкастый пацан, которого Андрей таскал до туалета на выпускном. Сдвинутый на своей медицине вечно насупленный ботаник, который даже за обеденным столом говорил о последствиях лучевой болезни. Александр Николаевич – зав торакальной хирургией кластера.
Андрей резко приподнялся, но тут же согнулся от боли в левом боку.
– А ну сидеть! – гаркнул Санька, подскакивая к кровати. Он несильно толкнул Андрея в плечо, прислонив его к безразмерной подушке. Сам же растёкся по приставленному к изголовью стулу. Заматерел Санька-то: стул аж заскулил жалобно.
Ростовцев и Андрей долго жали друг другу руки.
– Ростовцев, ты даже не представляешь, как я тебя рад видеть!
– Да ладно, Дрюха, – отмахнулся довольный Санька, – не лебези. Я тоже рад.
Десять минут выясняли, почему они, сволочи, 11 лет не могли найти пару дней на встретиться-поболтать.
– Одиннадцать же лет, Санька… – ужаснулся Андрей.
– Рассказывай, – хмыкнул Ростовцев, – у меня дочери уже семь.
Андрей ещё раз внимательно посмотрел на Саньку. Закабанел, конечно: морда раздалась, живот. Ну, очки снял. Но ведь тот же пацан на самом деле. Вон даже губу так же оттопыривает.
– Блять, Ростовцев, дочь семи лет…
– Ага.
Поговорили про общих знакомых. Кто где, какие новости.
– Как у вас с Ленкой? – спросил Санька.
Андрей скривился.
– А чего такое? Я не в курсе что ли? Пару месяцев назад с нею во «Вконтакте» переписывался…
– Ты какого хрена не интересуешься, как моё самочувствие?! – вместо ответа заявил Андрей.
– Ха. Нужен ты мне. Я уже карту и так посмотрел. Кости – это жопа, конечно. Но жить будешь. Нечего лазить по… как у вас эта тусня называлась?
– Корпоративный вечер.
– Корпоративчик, – хохотнул Санька, запрокинув назад голову, – песец волосатый! Корпоративчик, Дрюша, это в углах поблевать и чужих девок потискать. А у вас ёбань какая-то с переломами.
Андрей только улыбнулся.
– У меня жена по ящику смотрела передачку, – продолжал Ростовцев, – ну, и я слышал что-то с кухни. Типа террористы что ли? Рвануло ведь?
– Да кто бы понимал. Ко мне приходил лейтенант – спрашивал, что да как. Да не видел же я ни черта.
– Это поди из-за той нанохерни, которую у вас делать будут? Что это вообще такое?
– Ты про арсенид?
– Наверное.
Андрей помотал головой.
– Это долго.
– А ты в общих чертах. У меня, в отличие от тебя, и по химии, и по физике «пять» было. Так что не выдрючивайся.
Андрей принялся задумчиво водить ладонью по волосам.
– Если совсем от печки, Санька, арсенид голландия – полупроводник нового типа. Вроде кремния или германия, которые в электронике используются, но, наши говорят, революционный прямо, на порядки мощнее. Росастро, Роснова и «Микрон» параллельно занимались разработкой. Ну, и вот в субботу мы должны были открывать установку для материала солнечного качества.
– Слушай, так её же уже открывали, по-моему?
Андрей грустно хмыкнул.
– Да я её, Саня, третий раз запускаю. С каждым новым директором. И каждый запуск, как ты понимаешь, «первый».
Ростовцев вдруг внимательно посмотрел на Андрея: глаза сощурены, нижняя губа искривилась. Взгляд злой и какой-то даже отчаянный.
– Вот суки, – тихо сказал Санька, – вот же суки…
Дальнейший разговор не склеился абсолютно. Санька отвечал односложно, а чаще просто неопределённо пожимал плечами.
– Ладно, Дрюха, – сказал он, взглянув на часы, – надо уже бежать. Ты тут ешь свои ананасы, а я ещё загляну как-нибудь.
Было понятно, что он уже не зайдёт.
– Санька, – беспомощно пробормотал Андрей, – ты скажи, что случилось-то?
Ростовцев вместо ответа подмигнул, на выходе из палаты надсадно улыбнулся и поднял руку в этаком «но пасаран». Всё.
Андрей закрыл глаза. На него снова, в который уже раз за эти полгода, накатило чувство непонимания и беспомощности. Встретились-поговорили, твою мать. Что происходит? Почему человек напротив теперь смотрит на тебя как на говно? Какое слово его зацепило? Какой жест? Что, мать вашу, случилось-то?! Почему же нельзя объяснить по-человечески…
Вспомнилась школа. Санька Ростовцев что-то читает на сцене актового зала. Санька Ростовцев в нелепом чёрном костюме играет на рояле. Они вместе с Санькой бредут ночью к дому Людки Осиповой. И ещё чей-то день рождения, и они играют на трёх гитарах. И вместе на выставке моделей – самолётики такие клеить надо было…
И куда вообще все пропали-то?..
Вот Анька. Их когда-то даже любовниками считали. Четыре года работали вместе. Она его вытащила из той дерьмовой истории с капитаном безопасности, и они очень смешно упились красным полусладким. Потом ещё был Новый год с дикими танцами. Но вот Анька уехала в свой Питер – и сгинула. То есть не то чтобы потерялась – есть и телефон записанный, и какой-то старый, наверное, адрес, а попытаешься – и не вспомнишь, когда виделись или по скайпу разговаривали.
А вот Санька Лебедев – университетский приятель, они вместе списывали конспекты у Ленки. Он теперь в Ханты-Мансийске, что ли. Как и полагается, обещали звонить и ездить в гости.
Другие ещё: Серёга Сухов, Танька Васнецова, Егор… Чёрт, как у него была фамилия?
Появляются, машут рукой, обнимают за плечи. А потом – уже никого. Только пейзажи. Окукливаешься постепенно: привычки, взгляды, удобства. И никто новый через этот фейс-контроль не пробивается.
В какой-то момент ты включаешь на компьютере мессенджер, чтобы набрать кого-нибудь из зелёного списка. Кажется, столько всего произошло, – а сядешь перед камерой, и не знаешь, о чём говорить. Копаешься в ворохе мелочей, который накопился за два месяца, что вы не общались, но там или какие-то обрывки, или копеечные сериалы из жизни новых знакомых; ерунда, в общем. Даже неловко с таким лезть к людям. Сидишь и пялишься в экран как дурак.
Хорошо, что Валька Савельев остался. Валька – он, как и Ростовцев, со школьных ещё лет.
Андрей крикнул сестру и попросил телефон. Набрал Валькин номер.
– Валь, ты спишь поди? Извини. Да нет, ничего срочного. Да честно, всё нормально у меня тут. Давай завтра. Конечно.
Вот и поговорили.
Картинки со старыми друзьями ещё долго кружились в голове, и всё же постепенно мысли переползали на неизвестного Сычёва. Андрей теперь пожалел, что даже не спросил, кто это, собственно, такой. Зимой познакомились? Ну, может, мельком где-нибудь, у Светки Чадовой на посиделках или когда Илья приезжал. Народу в «Самогоне» много было, но вот именно Сычёва… нет, не было вроде бы.
На планшет ловилась только внутренняя сеть. Сычёвых в «Микроне» числилось семь человек, из них ни одного Константина. Некий К. Сычёв встречался в выдаче только раз – как соавтор доклада «От полупроводника к Проводнику. Экономические перспективы Кукольного проекта». Текста не было. Вот и гадай – тот или не тот. И что такое «Кукольный проект» опять же.
Андрей несколько раз пробовал в хронологическом порядке листать в памяти встречи, разговоры на улицах, мероприятия. Полный ноль. Ладно, пока проехали. Тогда попробуем с другого конца – от того, что вообще случилось.
История с терактом (безопасники не сказали «теракт», но телевизор кричит, не переставая) на концерте выглядит нелепо. Был бы запуск, можно было бы искать, кто плеснул хамством. А так – никакого смысла, да и уровень исполнения – школьная самодеятельность. Несчастный случай на производстве был бы куда логичней. Или даже уголовное дело, тем более, что за ним и бегать никуда не надо – Костыль как родной. Чуть-чуть добавить жару в СМИ, ещё налёт синих, – и опа, снова отложили.
Но у нас-то отложили и так!
Ещё аккуратно кивают на сам «Микрон» – мол, могли добавить драматизма. Но это уж совсем чепуха. У нас, да ещё тайно, такое организовать не смогут, даже если сильно захотят. Да и стрельба в качестве песенного аккомпанемента – это совсем другие мозги нужны.
Андрей вспомнил Алису Сикорскую: как она, закрыв глаза, стоит на цыпочках перед самым краем сцены. Мурашки просто…
Дверь без стука распахнулась, и возникла дежурная вахтёрша второй «травмы» – суровая бесцветная тётка. Ни слова не говоря, она метнула трубку с длинной телескопической антенной в ноги Андрею и молча удалилась.
– Слушаю, – сказал Андрей.
Звонила Ирка. Готовится совещание по противодействию терроризму, и прислали бумаги. Как водится, секретные. Надо срочно расписаться, а никому, кроме Андрея, вскрывать конверт нельзя. Потому что обязанности начальника ни на кого не возложены.
– Я тут ещё не очень хожу, – сказал Андрей, – может, сюда привезёте?
– Их нельзя с этажа выносить, меня эта дикая женщина из секретки специально предупреждала. Давай я попробую кого-нибудь за тобой прислать? Чтобы туда-обратно свозили.
– Нормально, – согласился Андрей, – заодно у тебя записи новостей заберу, посмотрю на досуге.
За Андреем притопали два стажёра. У обоих глаза – совсем пацанячьи, восторженно-самоуверенные. А ведь внутри уже должна быть личинка, что выест их изнутри, оставив только надутый живот и второй подбородок… Может, предложить им глистогонного, пока не поздно?
Андрей попросил одного из парней помочь одеться, и тот полез в платяной шкаф. Смешно. Смешно, когда тебе помогают натягивать штаны.
Стажёры прикатили инвалидную коляску, и Андрей не без труда в неё переполз. Поехали.
От быстрого спуска в лифте закружилась голова – всё вокруг начало резко тускнеть и расслаиваться. Опять откуда-то всплыли картинки с концерта. Сикорская сидит на краю сцены, свесив ноги, и шепчет в микрофон, – а получается пугающий, будто высосанный из детских страхов туземный плач.
– Андрей Сергеевич, – позвали над самым ухом.
Андрей открыл глаза – напротив маячило лицо стажёра.
– Андрей Сергеевич, вы дальше сами, наверное. Тут с доступом проблемы могут быть…
– Да-да, – сказал Андрей, – спасибо.
Прокатившись по знакомым коридорам, ткнулся в свой кабинет, но тот оказался заперт. Ирка выбежала из соседней двери – в чём-то сиреневом и трепыхающемся. Она наклонилась, чтобы чмокнуть Андрея в щёку, и выронила большой жёлтый конверт. Тут же бросилась его поднимать – и чуть не рухнула, не удержавшись на каблуках. Затем все трое – Андрей, Ирка и конверт – переместились в её кабинет, и Андрей расписался в форме для секретной переписки.
– Тебя шеф просил заглянуть, – сказала Ирка полушёпотом.
– А зачем, не знаешь?
Та вытаращила глаза и замотала головой.
– А шёпотом почему?
– Да не знаю что-то…
Андрей хмыкнул. Он сунул конверт в карман каталки, решив, что почитает содержимое в палате. Туда же сгрузил записанные в день концерта диски с теленовостями.
– Что у вас про потасовку-то говорят?
– В компьютерном болтают, что это «ответка» генеральному от финуправления. Девчонки слышали, что кого-то из кремниевого ловят. А вообще, Андрей Сергеевич, кто нам будет говорить-то?
Увидев Андрея на коляске, секретарша начдепа испуганно метнулась в кабинет к шефу. Моментально выскочила обратно и махнула рукой: мол, можно заходить.
Андрей проехал предбанник с кофе-машиной и пустой барной стойкой и оказался в квадратной комнатке. Почти половину её занимал приземистый стеклянный стол, вдоль которого растянулся Г-образный диван. Рядом с ним примостились несколько стульев и личное кресло начдепа. На столе стояли чайные приборы, коньяк и кондитерская мелочь.
Кроме Рябова, присутствовали ещё двое. На низком кожаном диване, практически полностью в него провалившись, сидел управделами департамента Арутюнов. Невысокий, с оттопыренными ушками и редкими чёрными волосами, зачёсанными наверх чуть ли не из подмышек, а-ля батька Лукашенко. А один из стульев занимал главный промышленный контрразведчик Власов – неопрятный человек-колобок с вечно грязными манжетами рубашек. Оба кивнули Андрею, после чего Власов стал выжидательно на него смотреть, а Арутюнов напротив, казалось, не испытывал ни малейшего интереса к прибывшему – он возился с конфетницей.
Рябов поднялся навстречу посетителю и протянул руку.
– Ну как, Андрей, всё в порядке? – спросил он с отеческой заботой.
– Нормально, Сергей Сигизмундович.
Начдеп хлопнул Андрея по плечу и без прелюдий заговорил о происшествии на концерте. О погибших и пострадавших, о неумелых действиях ответственных служб, о необходимости сделать выводы и о недопустимости «отравлять» момент запуска.
– Разрешите, Сергей Сигизмундович? – неожиданно подал голос Арутюнов.
– Конечно, Василий Очирович.
Управделами, как подводная лодка, вынырнул из-за скрывавшего его края стола. Гипнотизируя взглядом чайник и вроде бы ни к кому конкретно не обращаясь, он отрапортовал:
– Нужно молниеносное внутреннее разбирательство! Уже идут какие-то нелепые слухи, и, если всё так оставить, можно весь департамент замазать. Надо назвать вещи своими именами!
Рябов, скрестив руки на груди, задумчиво водил взглядом по потолку.
– У нас происходит страшное ЧП, трагедия настоящая! – не унимался Арутюнов. – Дело открыто по «экстремистскому сообществу», если кто не в курсе. И прятаться в это время на больничном…
– Кто и где прячется? – тихо поинтересовался Андрей, у которого от ярости даже занемели пальцы.
– Перестаньте! – отмахнулся от него Арутюнов. – Хватит вам уже огрызаться. – Он впился взглядом в Рябова. – Сергей Сигизмундович, можно один раз закрыть глаза на то, что Андрей Сергеевич – социолог, и это полное несоответствие квалификационным требованиям на его должности. Но когда он начинает заигрывать с разной внешней шушерой, и это становится достоянием органов… Я предлагаю не тянуть, чтобы к нам заявились с обысками. Андрей Сергеевич сейчас напишет признание, контрразведка его зафиксирует, и дальше по цепочке.
– Я отвечу, – сказал Андрей.
– Нет уж, я закончу! – вскрикнул Арутюнов. – Имейте совесть не перебивать! Из-за ваших художеств нас уже третий день по телевизору полощут! Вы понимаете, что на департаменте теперь «экстремистская» статья?! Что это удар по всему «Микрону» может быть? По Петру Михайловичу, который только знакомится с делами?
– Если бы не ваши известные фокусы с закупками мебели, я бы решил, что вы сумасшедший.
– Да что он себе позволяет! – взвизгнул Арутюнов и так резко дёрнулся из-за своего края стола, что показалось, будто он рискует упасть в конфеты и чайные чашки. – Мне знак почётного работника сам Славский вручал!
– Андрей Сергеевич, прекратите склоку, – подал голос Рябов, – Василий Очирович, успокойтесь, я же вам сказал: мы здесь и собрались, чтобы принять решение.
– Очень на это надеюсь, – выкрикнул Арутюнов и опал на диван. – Вы же понимаете, такое нельзя откладывать!
– Да-да, – сказал Рябов. – Борис Валерьевич, – обратился он к Власову, – что вы думаете насчёт признания?
Власов быстро улыбнулся, отчего его лицо приняло виноватое выражение. Привычным движением он провёл носовым платком по лысине и улыбнулся снова.
– Да я не знаю, что сказать, – произнёс он тихим голосом и слегка развел руками, – неприятности получились серьёзные, уверен, Андрей понимает. Кто виноват – расследование покажет. Конечно, имело бы смысл – на всякий случай – описать свою ответственность. Если вдруг у проверяющих возникнет серьёзный вопрос – мы эту бумагу положим на стол. Нет – Андрей будет жить себе дальше, как ни в чём не бывало.
И он замолчал, выжидательно глядя на Рябова.
Это было серьёзно. Вот теперь ясно, что очень серьёзно. Андрей сообразил, что эти двое уже написали на него и докладную, и характеристику. Правда, что ли, могут впаять «экстремизм»…
Андрей почувствовал, как от напряжения с новой силой начинает ныть бок. Идея, что крайним за произошедшее на концерте сделают именно его, да ещё подверстают к этому тяжкую статью, прежде в голову как-то не приходила.
– Сергей Сигизмундович, разрешите теперь мне, – попросил Андрей.
– С вами, Андрей Сергеевич, мы сейчас останемся и поговорим отдельно, – сказал Рябов. – Спасибо, коллеги, уже позднее время, отпускаю вас по домам.
Арутюнов и Власов встали и, поручковшись с начдепом, исчезли.
– Вот видите, Андрей, что делается, – сказал Сергей Сигизмундович, покачав головой. – Истерика просто.
– Это вы очень точно подметили, – согласился Андрей, сглотнув. – Истерика.
– Мне бы не хотелось, чтобы это как-то отразилось… – Рябов снял очки и задумчиво покусал дужку, – вообще на чём-нибудь отразилось. И вам ведь этого не хочется, правда?
Андрей предпочёл промолчать. Кто знает, к чему клонит Рябов.
– Я с большим уважением отношусь к тому, что вы сделали на своём посту, – продолжал начдеп, – думаю, мало кто внёс такой вклад в укрепление… В укоренение даже имиджа «Микрона», как вы. Но, Андрей, надо понимать, в какой момент мы живём…
Он ещё что-то говорил. О вызовах стране, о невозможности сейчас «притормаживать», о давлении со стороны, особенно после дела Костылева.
Андрей перестал слушать, он душил холод, выползающий из солнечного сплетения. Аккуратно, Андрей Сергеевич. Надо сконцентрироваться. Каждое слово подбирать. Медленно-медленно. Некуда торопиться. Честное слово, некуда.
– Это из-за доноса, который написали эти господа? – спросил он.
Рябов прищурился, как от яркого света.
– Да ну, бросьте, Андрей. Это я вам просто хотел продемонстрировать серьёзность настроений.
Помолчали. Андрей выжидал, стараясь не показать сковавшего его напряжения. Рябов делал вид, что о чём-то задумался.
– Андрей, а вы ведь баловались литературным творчеством, правда? – наконец, спросил начдеп.
Андрей кивнул и непроизвольно улыбнулся.
– Подёнщиной больше.
– Вот, – заявил Рябов, взмахнув перед лицом указательным пальцем как дирижёрской палочкой, – это может быть выходом.
Он предлагал вместо СИЗО – роман. Документальный. О пути корпорации к арсенидному заказу. С правильными акцентами, Минсредмашем и ответственными руководителями. Это хорошее предложение, пояснял он. Исключительное. Но действовать нужно быстро. Сдать дела и перебираться под цокольный этаж – в архив.
– Ещё до запуска? – спросил Андрей, постаравшись по возможности не дрожать голосом.
Рябов выразительно на него посмотрел.
Дальше были мелкие детали. Андрею всё хотелось садануть по столу что есть сил и матерно-дико заорать. Но это было бессмысленно, совершенно бессмысленно. Можно выкатиться со скандалом, но эти сучьи очировичи и потные власовы на радостях только ещё по сто пятьдесят коньячку накатят. И он вместо ора говорил: веско, сухо, вовсе не слушая Рябова и не пытаясь понять смысл собственных фраз. На автопилоте.
– Когда будете работать над текстом, – предупредил напоследок Рябов, – мой вам совет: не забывайте о работе контрразведки. Обратитесь к ним за консультацией ещё до согласования. И вообще – побеседуйте, установите контакт, хорошо?
Начдеп встал с кресла и кивнул, прощаясь. Андрей протянул ему руку – и тут же испугался, что сделал это зря, и Сергей Сигизмундович её не пожмет. Всё же пожал.
До палаты Андрея снова докатили стажёры. Когда перегружали на кровать, сильно дёрнули ногу, долго извинялись. Андрей попросил вытащить из коляски конверт и диски и положить их на тумбочку, а сам закрыл глаза.
Когда он их снова открыл, ему показалось, что у двери стоит какая-то девушка. Андрей сощурился, чтобы рассмотреть её получше, но вокруг плавали только радужные круги.
– Можно к вам? – спросила Алиса Сикорская.