Скажите, пожалуйста, кем должен быть бедный еврей, мечтающий без приключений на свой зад дожить до старости?
Не знаете?!
Так я вам скажу – такой еврей должен быть портным, не иначе. Других хлебом не корми – дай учинить потрясение или революцию, или, на худой конец – драку. Соломончик не такой. Для революций и потрясений он слишком беден, имеет страх, совесть, ходит в синагогу, чтит субботу и начальников. Особенно на людях. Для драки, даже вялотекущей, он слаб здоровьем. У него хватает ума и смелости в одиночестве тихо брюзжать на кухне на цены в магазинах и тарифы ЖКХ:
– Они для чужого счастья растут быстрее, чем я деньги зарабатываю.
Соломончик не против ценовых скачек. Он понимает – людям тоже жить хочется, и у них дети.
Недовольства Соломончика не угрожали благополучию чиновников ни страны, ни отдельно взятого микрорайона. Даже старший по подъезду старого крупнопанельного дома, где проживал Соломончик, не ведал о тихом ропоте бедного еврея.
Соломончик понимал начальников. Они все сидят, где-то там наверху и смотрят на нас вниз. Им с высоты не видны вертикальные подъёмы цен, а их зарплаты к таким скачкам, вообще, не чувствительны. Посмотреть же сбоку на ниже протекающую жизнь, у чиновников либо шея не поворачивается, либо времени нет. Оно всё без остатка уходит на кование благоденствия для всей страны. Материальное благополучие они обещают каждому, и начинают его решительно улучшать, начиная с себя любимых.
Не в деньгах счастье, когда они есть. Вопрос в другом: Сколько их нужно для полного счастья?
Не знаете?!
Так я вам скажу. Соломончику и его соседям, на пути в светлый шоколадный капитализм, хватило бы суммы на выплаты государству, плюс продовольственная корзина, плюс проездной билет на общественный транспорт. За других сказать не могу. Некоторым начальникам и миллиардов не хватает. Причём в инвалюте.
Соломончик не такой. Жадности у него сроду не было. Умом он понимал – страна большая, народу много. Всего на всех вечно не хватает. Делители всего на всех себя не обделяют, но это частности. Так сказать, издержки производства дележа всего на всех. Главное, чтобы не было войны. Делители на войну не пойдут. Воевать и гибнуть будем мы, для которых делители стараются всю жизнь. Нас будет меньше, и выпадет делителям снова счастье. Им достанется больше. Поэтому, главное, чтобы не было войны.
Отец Соломончика, дед его и прадед с малолетства до глубокой старости были портными, и кормились с кончика иглы.
Тётя Сара, вечная ей память, таки оказалась права. Она говорила племяннику:
– Соломончик, посмотри вокруг природу. Где ты видишь голых людей? В неглиже прилично гулять только в бане и при исполнении супружеских обязанностей. Слава Богу, голышом никто не шастает, не смущает своим видом незамужних дам, детей, членов партии, священнослужителей, и не делает конфуза честным людям! Ты знаешь, почему нет конфуза? Заруби себе на носу – пока евреи обшивают голых граждан, конфуза не случится! Причём, Соломончик, учти, одежда у человека выходит из моды быстрее, чем изнашивается, а красивости тела требуют постоянной их демонстрации на публике. У нас не принято ходить в театр голышом. В этом случае, требуется наряд для показа отдельных частей тела и своего благополучия. Шей, Соломончик, шей! Палат каменных не заработаешь, Но и с голода не сдохнешь.
Тётя Сара, вечная ей память, оказалась права. В особенности по поводу каменных палат. Советы тёти с наказами отца ремнём Соломончик воспринял телом и душою. Он научился шить, и шил без малого пять десятков лет. Из под лапки его зингеровской машинки выходили офицерские френчи, красноармейские шинели, солдатские галифе, панталоны для куртизанок и телогрейки для зеков. Всего и не вспомнить, что пошито трудами Соломончика.
Сначала он шил, помогая отцу содержать семейный когал. Потом шил, чтобы жениться. Потом, чтобы содержать жену, ребёнка и больную сестру. Потом шил, чтобы рассчитаться с долгами за похороны сестры, жены и маленького ребёнка. Потом, чтобы второй раз жениться и купить жилплощадь. Женитьба с жилплощадью получились плохонькими.
А, что вы хотели за эти деньги? Мисс мира и особняк на Кипре? Не получилось! Потому, что швейная машинка «Зингер» помнит ещё батюшку царя, и угнаться за вашими желаниями со своими возможностями не может.
Жена Лолита страшненькая, усатая, но добрая и мудрая женщина говорила мужу:
– Соломончик! Вы прострочили мне все мозги своей машинкой и сделали себе катар желудка. Не пора ли нам уезжать к тёте Циле в Иерусалим?
В Иерусалим хотелось, но не выпускали. Вроде они историческая ценность государства вместе с машинкой «Зингер». Швейную машинку решили подарить любимой стране. Жертву приняли, но их не выпустили. Когда начали выпускать на все четыре стороны, ехать оказалось уже не с кем, не с чем и не к кому. Мудрая жена Лолита с седыми усами и неизвестная тётя Циля в далёком Иерусалиме ушли в страну вечных снов.
Соломончик остался без жён и детей, в плохонькой квартирке. Страдал от одиночества и ждал встречи с родными в другом мире. Тихо начал пить горькую, и приобрёл скверную привычку подглядывать за жизнью соседей через электророзетку.
Вы не знаете, как это делается?
Я вас научу. Записывайте. В целях государственной экономной экономики или по настоянию КГБ СССР – электрические розетки в старых плохоньких квартирах делали сквозные. В одно монтажное отверстие в бетонной стене устанавливалась двойная розетка. Одна часть Ваша, другая соседей через стенку. Очень удобно, кто знает. Если разобрать свою розетку, то можно втихушку подсоединиться к электросети соседей. Если Вам совесть не позволяет воровать электроэнергию у соседей, то можно вытащить свою розетку, и через две дырочки соседской наблюдать и слушать интересные мизансцены в исполнении чужих людей. Театр он-лайн и абонемент в партере!
Серьёзный мужчина Левенгук изобрёл микроскоп и натурально офигел, когда через окуляр заглянул в мир микробов.
Соломончик не Левенгук и две маленькие дырочки в чужой электророзетке ещё не микроскоп. Но я Вам скажу, интереса меньше не стало.
Микробы живут и размножаются в тишине. Молча и стойко перенося все трудности и лишения судьбы. Никто из маститых микробиологов не слышал от них ни криков, ни стонов, ни матерных выражений. Родились тихо, прожили молча, померли без слов.
Мир, открытый Соломончиком через две дырочки электрической розетки соседа, гудел тайными страстями и искрил убойными эмоциями. Бедный портной едва не стал свидетелем многоступенчатого убийства. Не в смысле битья головой жертвы о ступеньки лестничного марша, а в плане многочисленности планируемых смертоубийств.
Но обо всём по порядку.
Путём многодневного наблюдения через электророзетку за соседней квартирой, Соломончик установил – квартира соседа однокомнатная, туалет совмещён с ванной, прихожая напоминает гроб по габаритам и мрачности. Портной отметил две странности. Первая – при дефиците жилья в стране, в квартире никто не жил. Два три раза в неделю в ней появлялся солидный мужчина на час, максимум на два часа. Обычно он, мурлыкая себе под нос незатейливый шансончик, обходил квартиру по периметру по часовой стрелке. При этом очень внимательно оглядывал стены и простецкую меблировку. Что он искал каждый раз, оставалось загадкой. Вторая странность – время от времени мужчина включал на ночь верхний свет и музыкальный канал в маленьком радиоприёмнике.
Эту загадку Соломончик разгадал на счёт «раз». Сосед создавал эффект присутствия в квартире людей в ночное время. Для кого? Зачем?
Не успел Соломончик ответить на эти вопросы. Однажды за стенкой что-то глухо заухало и дробно застучало. Он кинулся к заветной розетке. Увиденная картина его сначала поразила и потом озадачила. Прямо перед розеткой два дюжих молодца разбойного вида перфоратором и маленькой кувалдой разносили в прах дверь в квартире соседа.
«Грабёж среди бела дня», – подумал Соломончик. И уже хотел вызывать героических полицейских. Но вовремя спохватился. «Во-первых – почему грабители штурмуют дверь изнутри квартиры? Во-вторых – в этой нищенской квартире абсолютно нечего воровать!»
Повторный осмотр места происшествия успокоил Соломончика в отношении взломщиков. Сосед, видимо, решил поменять китайскую железную дверь бумажной прочности на, что-то более надёжное. Или просто утерял ключи от входной двери, и вместе с замком менял и дверь.
Новая дверь поражала воображение! Это было инженерное сооружение из листовой стали, толщиной не менее 15—20см. со сложной системой выдвижных запорных штырей в 3 см в диаметре. Соломончик насчитал их по четыре с каждой стороны двери. «Господи!» – подумал бедный портной. – «Что за бриллианты собирается хранить сосед за могучей дверью?»
Бриллиантов не случилось. Как впрочем, и золота тоже. После установки сейфовой двери сосед не изменил свои привычки. Изредка продолжал посещать квартирку. Так же, напевая весёлый шансончик, обходил её по периметру. Изредка открывал огромные створки старинного платяного шкафа, и на короткое время исчезал за ними из поля зрения Соломончика.
Что он мог делать в шкафу?
Не справлялся же о здоровье у спрятанного там трупа. Скорей всего, сосед, опасаясь воров, пересчитывал побитые молью мещанские салопы прабабушки, свои вьетнамские трусы и китайские кальсоны. Нищета обстановки квартиры громко вопила – у её хозяина элитных мехов и прикидов от Версаче не было и нет. Но возникал вопрос: «А зачем тогда сосед установил мощную входную дверь? Что в этой убогой квартире представляет ценность?»
Соломончик старый человек. Он жил при МГБ, НКВД, КГБ и ФСБ. Он много умеет, много знает и ещё о большем догадывается. Внутренний голос ему твердил: «Соломончик, чем дальше от силовых друзей народа, тем целее кошелёк и нервы!»
Странно, но деньги ценнее, когда их нет, остатки нервов, вообще, на вес золота. По этой причине Соломончик решил не беспокоить героических полицейских соседскими странностями, но тайна однокомнатной квартиры не давала покоя бедному любопытному еврею. Ему ужасно хотелось заглянуть под завесу тайны соседа. Не из за желания разоблачить врага народа, а по причине старческого любопытства. Учёными давно установлено, что дедушки, и бабушки всех национальностей больше всего на свете любят совать свои носы не в чужие дела.
Любопытство подтолкнуло Соломончика поближе познакомиться с фигурой странного соседа. Для этого он не побежал к нему с бутылкой водки, в надежде, что спьяну сосед выдаст ему все секреты жизни. Соломончик старый человек. Жизнь учил не по конспектам лекций. Цена алкогольных откровений ему знакома не понаслышке. К тому же у него болела печень, и было жаль тратиться на бутылку.
Бедный любопытный портной пошёл путём эконом-класса.
Соломончик, чтобы не выделяться из остальной старческой массы, снял с головы кипу, сбрил пейсы. И принялся за визуальное слежение за подозрительным соседом.
У портного со стажем знакомых, как у врача, а может быть ещё больше. Одним клиентам брючата стачал, другим костюмчики по-шил, третьим пальтецом угодил. Каждый из нас готов почесать язык о судьбу третьего. Если это бесплатно и ничем не грозит, то с удовольствием судачим в цветах и красках.
Через три месяца слежки, и после душевных бесед с причастными к соседу людьми, Соломончик на удивление много узнал, и искренне не понимал: почему он, старик знает, а полиция нет? Второй вариант – она знает, но молчит, как карась в пироге. Почему?
Выяснилось, сосед имеет должность. Если есть должность, значит, есть всё остальное. Иначе, как же его в ведомость по зарплате записывать? Звался сосед Тарасом Григорьевичем Задунайским. Оказался он маленьким человеком. Не по росту, а по существу. Можно сказать, тьфу, а не человек! Видимость одна. Глянешь поначалу на него и много чего хорошего подумать о нём можно. Солидный, высокий, сытое пузцо над брючным ремнём. На голове благоприобретённая лысина в ореоле седых волос. Расплющенная многолетним сидением о служебное кресло задница, внушала тайные надежды просителям на положительный исход челобитных.
Соломончик, конечно, мудрый человек и хороший портной, но не дано ему познать хитросплетения человечьей души клерка средней руки. Тарас Григорьевич был отчаянным человеком. Он страстно желал обладать миллиардами. Лучше долларов. На крайний случай можно удовлетвориться рублями. Подошли бы и тугрики, но, чтоб их было много. При этом Задунайский, по причине занимаемой должности, и, главное, из за отчаянной трусости характера, не мог осуществить свою заветную мечту. Ему больше хотелось, чем моглось. Он панически боялся тюрьмы. При разговорах коллег, мол, слышали, у губернатора N-ой области при обыске валюты на миллиард изъяли, А у чиновницы «Х» драгоценностей при аресте четыре пуда описали – у Тараса Григорьевича отнимались от ужаса ноги. Начинали дробно стучать зубы и он, от страха, тихо, но ощутимо, портил воздух. Коллеги подозрительно смотрели друг на друга, и быстро расходились по своим кабинетам. От конфузии, Задунайский страшно страдал, но мечты разбогатеть не оставлял.
Задунайский чиновничья крыса. Одним словом клерк. Мелкий чиновник, но с личным кабинетом. И не важно, что кабинет рядом с сортиром. Важно то, что Тарас Григорьевич по долгу службы первым узнавал решение начальника.
Что проку в этом? Ну, не скажите…
Мы поделены на две части: те, кто правит и те, кем правят. Последних больше и живут они хуже первых. Потому, что первых меньше и достаётся им больше.
Не понятно? Запишите для памяти.
Первые – рулевые. Это те, кто рулит нами.
Вторые – это мы. Те, кто пытаются выжить, на то, что остаётся от прокорма рулевых. Причем размер кормовых устанавливают сами рулевые.
Нас они, как хотят, а мы их только матом.
Трудно иметь своё мнение, когда имеют тебя, а ты с уздой в зубах и хомутом на шее.
Вот такая Камасутра.
Посмотреть в глаза рулевым не дают оглобли и вожжи. А так хочется! Посмотреть внимательно и спросить тихо:
– Ну, «чё»? Опять не туда приехали?
Интересно получается. Воз тащили мы, а едут они. Причём, каждый раз не туда, куда обещали. Ржём не мы. Ржут над нами.
Соломончик в чиновничьих игрищах сроду участия не принимал, и мало в них понимал, но в гешефте главы семейства Тараса Григорьевича Задунайского со временем разобрался, и подивился его простоте и эффективности.
Зачем нужен начальник?
Самые хитрые знают – начальник необходим для контроля над подчинёнными, чтобы те не воровали больше самого начальника.
Самые умные уверены – начальник нужен для наложения на челобитную резолюции.
Какие варианты решений у начальника могут быть?
Не мучайте свои просвещённые мозги простецкими вопросами. Вариантов два: либо «Отказать!», либо «Разрешить!».
Задунайский, принимая челобитную от просителя, играл на своём лице театр Станиславского, мол, так хочется вам помочь, просто мочи нет!
Проситель не выдерживал напора добрых чувств Тараса Гри-горьевича, и начинал предлагать взятку.
– Как вы можете?! – вскрикивал возмущённо в этом месте Задунайский. – Мне взятку? Вы оскорбляете честь мундира российского чиновника! Я рад вам помочь из добрых побуждений…. Благода-рить? После решения вашего вопроса…, так сказать…, в смысле вашего «спасибо»…, за наше старание…, как акт благотворительности без ущерба вашему самолюбию и благосостоянию…
Челобитная уходила своим путём, и, в случае положительного решения вопроса Тарас Григорьевич первым об этом узнавал и спешил обрадовать просителя. Мол, так и так, в меру своих сил порадел за вас перед начальником. Тот на радостях золотил ручку Задунайскому.
Гешефт прост и надёжен до гениальности. За каждое положительное решение шефа, непричастный к этому Задунайский получал от благородного ходатая «барашка в бумажке». Не важно, что благодарность от просителя мала до мизерности по сравнению с взятками чиновничьих бонз. Важно другое. За миллионную долларовую взятку можно тесно познакомиться с режимом «Матросской тишины», а вот размер «благодарности» Задунайскому даже разговора присяжных людей не заслуживает. А зря. Курочка по зёрнышку клюёт. Начальники у Тараса Григорьевича менялись, как перчатки. Одни уходили сами, но таких, раз-два и обчёлся. В основном их снимали по утрате доверия, и чаще увозили в кандалах мрачные люди в чёрном для душевных приватных разговоров под протокол.
Большой круговорот начальников Задунайского не касался. Любой из них делал свою работу – накладывал на бумагу свою визу: «отказать», либо «разрешить». Тарас Григорьевич с каждого «разрешить» имел свой маленький гешефт, но в семью его не нёс. Жене денег не отдавал, а любовницу ему заменяли одноразовые девушки по вызову. Быстро, надёжно и дешевле. Не нужно трепать нервы и кошелёк о прихоти и капризы «дамы сердца». Сегодня она желает «это», завтра «то». А через неделю «это» и «то», но в Париже. При этом у неё болит голова и ей срочно нужны бриллиантовые капли для наружного применения. Девушка по вызову за три рубля молча, без претензий и капризов, ровно на три рубля и в точно установленное время, докажет вам, что Камасутра учебное пособие для физкультуры в младших классах.
Жену свою Ольгу Задунайский ненавидел всеми фибрами души. Знал он её со школьной скамьи. На толстую, кривоногую девчонку не смотрел даже последний двоечник и второгодник Пашка Вырвиглаз. Тарас красавцем и отличником тоже не числился, но вот друзьями обзавестись у него не получалось. Он винил в этом свою фамилию, и страшно завидовал Троекурову. Не потому, что он был из дворянского сословия, и не его состоянию. Тарас завидовал его фамилии. Впрочем, и «Троегубовы», или, к примеру «Троеруковы», тоже отзывались в его душе малиновым звоном. Его же собственная фамилия оказалась актом вандализма над его судьбой со школьной скамьи. Тарас носил законную фамилию своих родителей – Троезадов.
Можете выпустить на волю свою фантазию, и придумать кучу эпитетов и «кликух», производных от фамилии «Троезадов». Вы не выдумаете и десятой доли обидных прозвищ, рождённых коллективным детским умом. С такой фамилией, будь ты трижды Ломоносовым, человек должен пробираться по дороге жизни, где-то по её обочине, вне всевидящего ока общественности.
Ольга за школьные годы тоже не сумела обрести подруг. Могла, но решительно не желала быть фоном для более симпатичных одноклассниц. Ей воспитание не позволяло подвизаться на вторых ролях.
Папаша Оли, моложавый, карьерный рысак, стремительно рвался к креслу градоначальника. Мамашка Оли с головой ушла в дебри освоения будущей роли «первой дамы Города», и воспитывала единственную дочь, как великосветскую девушку и «первую невесту Города». Знание французского и английского языков, умение играть на скрипке, на слух различать Эйнштейна от Эйзенштейна, и не путать их обоих с Эпштейном, к сожалению не делали Олечку желанной для мальчишек школы №74. А порулить кем-нибудь, по примеру папашки, Ольге очень хотелось.
В старших классах в поле её зрения случайно попал Тарас Троезадов. Он не думал, не гадал, что кто-то, тем более девочка, возжелает дружеских отношений с ним. Не важно, что на положении вассала, раба. Главное, он оказался нужным, кто-то выделил его из мальчишеской массы. Тарас оказался идеальным рабом. Он из трусов выпрыгивал в стремлении услужить Олечке. Покойная мамочка Тараса всецело поддерживала увлечение сына, и в тайниках души лелеяла надежду, что со временем Тарас, в лице Олечки, найдёт хорошую жену с замечательным тестем. Мамочка Оли желала для дочери любого мужчину, даже самого последнего из списка Форбса.
Когда нет денег, женятся по любви. Когда деньги есть, то по расчёту – не потерять свои и ухватить чужие.
При ближайшем рассмотрении внешность Ольги перевешивала чиновничьи возможности отца. Кандидаты в мужья, набитые баксами, как селёдка икрой, молча исчезали в море бизнеса, забыв на прощание помахать хвостом. Рядом оставался только верный раб Тарас. Без денег, но с желанием угождать Олечке во всём и всегда. «На безрыбье и килька балык!» – решили родители Ольги, и дали зелёный свет брачным отношениям дочери с Тарасом.
Из зятя отец Ольги, методом вскармливания усиленного денежного рациона причастным лицам, желал вырастить породистого чиновника. Не просто конторского служащего, а чиновника на должности и возможностью решать вопросы.
Вы должны с начальной школы запомнить истину – любое решение имеет свою цену о 1 до 5. В продвинутых гимназиях от 1 до 10. Со временем баллы превращаются в тысячи, десятки, сотни тысяч рублей с плавным переходом в баксы.
Для получения правильного ответа, вам скажет любой математик, необходимо выполнить условия задачи, если на одной стороне убывает, значит, на другой прибывает. «Минус» неизбежно приобретает статус «Плюса». Важно во время оказаться на нужной стороне.
Тарас Троезадов воспрял духом, и в душе лелеял мечту отомстить жуткой местью всем своим обидчикам по жизни. Вопрос некрасивости жены Олечки его мало тревожил. Во-первых: за годы услужения ей, как говорят художники, у Тараса «замылился глаз». Он не видел очевидное. Во-вторых: глаза в глаза – лица не увидать. Фигуру и другие подробности, тем более. Не верите? Тогда попробуйте с расстояния в 1 см рассматривать красоту «Моны Ли-зы», или отличить задницу от груди Мадонны. В-третьих: Тарас женился на Олечке исключительно для собственных целей, а не для удовольствия посторонних лиц. Он имел все основания подо-зревать, что его тесть – единственный счастливый случай для пропуска в жизнь больших людей с огромными возможностями.
И. главное – в темноте брачного ложа все кошки серы. Олечка мало, чем отличалась от мамзелек из кордебалета. При раскидывании ножек, её косолапость волшебным образом пропадала, а на ощупь она была плотна, горяча, и кое-где весьма занятна. Это «кое-где», чем грызут гранит науки, в обхвате имело один метр и ещё половина метра. Для Тараса это был дополнительный бонус к семейному счастью. Олечку, всё, что ниже талии, выводило из себя. Только по этой причине, при регистрации брака, она категорически отказалась брать фамилию мужа.
– Как я появлюсь в свете с фамилией «мадам Троезадова»? – возмущалась она. – Остроумцы меня сразу же окрестят «З Д жопа». Тебе нужна такая жена?
Честно говоря, Тарасу она, вообще, не нужна, но без неё тесть выпадает в ранг «чужих» людей, и о его помощи можно прочно забыть. С фамилией «Троезадов» нашлась бы только вакансия сантехника в местном ЖКХ. Пришлось бы за символическую плату, со счастливым лицом, разгребать всю жизнь чужое дерьмо своими руками, и гробить свою печень об низкокачественный алкоголь.
Тарас отличником не был, но и дураком не слыл. Он с радостью обменял свободу на узы Гименея и фамилию на Задунайский.
Всё бы хорошо сложилось у Тараса с Ольгой до самой пенсии. Может быть не так хорошо, как у Лужкова с Батуриной, но всё же не так отвратно, как у всех.
Тесть, скотина, подкинул Тарасу натуральную подлянку. Не выдержало сердце карьерного скакуна, и в одночасье все надежды молодой четы Задунайских накрылись медным тазом. Умер тестюшка и уволок под могильную плиту будущее Тараса с Ольгой.
Карьерный рост Тараса Григорьевича замёрз под ударами судьбы в фазе клерка средней руки. У него сразу испортился характер, и резко улучшилось зрение. Он увидел, что контуры жены вываливаются наружу из габаритов одежды, а её фейс без макияжа вызывает сострадание у прохожих граждан. Захотелось развода и воли. Цепи Гименея порвать не удалось. Ольга, целясь Тарасу в глаз скалкой, уверила мужа:
– Милый мой ублюдок! Вспомни идиота кусок, ты проживаешь в моей квартире, ездишь на моей машине, отдыхаешь на моей даче! В конце концов, ты носишь мою фамилию, и работаешь на должности, которую тебе дал мой папа! Ты желаешь стать опять Троезадовым? Ты хочешь, чтобы Светлана Петровна выхерила тебя с должности на улицу? Она не может тебе помочь в карьере, но под забор выкинет тебя с удовольствием. Стоит мне только сказать слово. Ты понял? Ты, скотиняка, без меня не ноль без палочки – ты без меня, вообще, величина отрицательная.
Быть отрицательной величиной обидно. Особенно без жилплощади, работы и других благ цивилизации. Тарас Григорьевич не дурак, и сразу понял – его рывок на волю почил под руинами быта. Ольга, разрушение миража свободы мужа, окончила слова-ми, посеявшими к ней ненависть:
– Кретин! Я тебе была нужна, пока был жив мой отец. Ты, сволочуга, будешь жить здесь со мной до тех пор, пока я не найду тебе замену. Только потому, что приличной женщине не прилично одиночество.
Семейная лодка счастья разбилась о смерть тестя, но не затонула, а дала течь. Большой любви между Ольгой и Тарасом изначально не было. После попытки Тараса получить развод, и Ольгиной отповеди ему, отношения супругов набухали холодной ненавистью друг к друг.
Поиски нового кандидата на роль мужа у Ольги зашли в тупик. Слепоглухонемого жениха на горизонте судьбы не появлялось. Все остальные с проблесками ума в глазах и зачатками состояния, оказались оприходованы сучками, согласными всегда, на всё и везде. Оставались для домашнего пользования лишь мужские отбросы чужих брачно-семейных отношений. «Хрен редьки не слаще!», – подумала Ольга, но гнев на мужа не сменила на милость. Продолжала его тихо ненавидеть за рухнувшие мечты.
Тарас Григорьевич после гневной отповеди жены пришёл к историческому выводу – он в первую очередь должен освободиться от экономического рабства. Он свободный человек, в свободной стране, и волен поступать, как ему хочется!
Свобода без денег – медленная смерть, или дорога в страну Бомжатию. Бомжем Тарасу Григорьевичу становиться очень не хотелось. Платить реальным голодом, холодом за призрачную свободу не в стиле господина Задунайского. Через несколько месяцев мозгового штурма, Тарас Григорьевич открыл для себя систему «личного гешефта» без обязательств и юридических исследований. Пошёл процесс накопления капитала.
Будущее уже манило яркими красками пороков большого города.
Кирилл Задунайский, единственный сын Тараса и Ольги, молодой человек, подающий надежды скрипач, и начинающий подлец. Он получил базу своего воспитания на тучной ниве дедовского благополучия. Он с детского горшка поделил людей на сорта, как колбасу: высший, первый, второй, третий и колбасные обрезки. При жизни деда Кирилл себя, дедушку, маму и папу относил к высшему сорту. После смерти деда финансовое благополучие лопнуло, как мыльный пузырь. Папа оказался третьим сортом – клерком неудачником, которого ненавидела мама. Он не оправдал её девичьих надежд, а она на алтарь семьи положила свои лучшие годы, красоту и здоровье. В этом месте мама прижимала руки к сердцу, и каждый раз восклицала:
– А, что я получила взамен? Неврастению, радикулит и оболтуса сына!
Кирилл не возмущался. Он давно привык к её постоянному нытью. Его интересовал один вопрос: «Куда исчезла мамина красота? Или её, вообще, не было?»
Отношения между отцом и матерью его не волновали. Каждый из родителей внушал сыну отвращение и ненависть к другому. Общими усилиями добились впечатляющих результатов. Он не мог переносить присутствия обоих, и только необходимость кредитоваться заставляла Кирилла соблюдать правила хорошего тона. Попытки работать не имели успеха. Деньги, которые он получал за труд, были насмешкой над тем, что хотелось. Желания находились на нищем финансовом пайке и пухли от голода.
Вот такие виражи бытия, чем меньше денег, тем больше желаний.
Буйным цветом на древе жизни Кирилла отцвели цветы желаний детства при финансовой подкормке деда. На их месте, с приходом весны юношества набухли почки и яички постельных мечтаний Кирилла. Реализация сексуальных фантазий требовала денежных вливаний. Ибо, ещё учёными Древней Греции установлено – секс это перекачка банкнот из одного кошелька в карман другого. Бесплатное укрощение либидо в одиночку называется себялюбием, и приносит временное облегчение и постоянную невростению. Как назло, дед сыграл в ящик и помощи внуку оказать не мог. Записным ононистом Кириллу становиться не хотелось.
Любовь «даром за амбаром» в районе ж. д. вокзала грозила всеми прелестями кожвендиспансера.
Мир огромный базар нужды и тщеславия. Всё в нём имеет свою цену. Любовь, даже к Богу, имеет свой тариф. В хороводе дней либо мы не тех, либо нас не те, но платить приходится в любом случае.
Кирилл страдал от любви в формате эконом-класса. На большее не хватало бабосиков. Желание подержаться за выпуклости топ модели туманило мозги, но приходилось действительность выдавать за желаемое и объяснять более богатым товарищам:
– Господа! Секс слияние двух тел в пароксизме страсти. В тесноте объятий не видны достоинства и растворяются недостатки, а результат тот же! С этим невозможно спорить. Если это так, то зачем переплачивать?!
Аргумент Кирилла слабоват, но имел право на жизнь, особенно для тех, у кого в кармане вошь на аркане и проездной билет на общественный транспорт. Ездоки на «Мерсах» до того «как», и после того «как» устраивают для утех тщеславия публичную выводку пираний своих кошельков. Кирилл был прав – баба, она и в Африке баба. Только упаковка разная. Вечно мужики соблазняются тарой. Когда распробуют товар, уже поздно винить маму, что родила сына дурака. Приходится платить по счетам с разделом имущества.
Удовольствия на пять минут, а судебных процессов на три года. Самые умные ходоки по военной тропе любовных отношений дважды к одной девушке не ходят. Они знают – красота товар ско-ропортящийся, алименты – пластинка долгоиграющая, а единственный половой акт не повод для знакомства. Тем и спасаются.
Однако финансовое здоровье Кирилла подорвала не постельно-интимная акробатика. Младший Задунайский типичный выкидыш российского капитализма. Он, как и большинство молодых людей, желал иметь всё, здесь и сейчас.
У тех, чьи папики и маменьки успели захватить местечко у государственного корыта, и черпали лопатой народное добро, всё было в шоколаде.
У таких, как Кирилл, чьи родители уже не «свиньи», но и «гусями» им стать не судьба, выбор по кованию денежных знаков небольшой.
Поддержка предков не светит. Конфликт с законом при тощем кошельке чреват гнилой баландой и рабской работой на благо родной страны. Сверив свои возможности с уголовным кодексом, Кирилл освоил специальность игрока. Профи пока не стал и на катран к приличным людям допуска пока не имел. Перебивался игрой по-маленькой в подпольных казино. Для хорошей игры катастрофически не хватало нала. Для кредита не было обеспечения. В долг уже не давали. Обзвонил всех близких знакомых, но финансовых доноров не нашёл. Пришёл черёд давних и дальних знакомцев. Первый же звонок принёс сюрприз:
– Алё, старина! Не узнаёшь? – бодро вещал Кирилл в мобильник школьному товарищу Пашке Киселёву.
– Не. Кто это?
– Угадай с трёх раз!
– Вадим?
– Какой Вадим?
– Служили вместе…
– Не угадал!
– Серёга из ментуры?
– Мимо!
– Ну, не знаю…. Наводку дайте?
– Даю. У тебя на правой полужопице родимое пятно.
– Господи! Пятно есть, но его никто не видел. Наверное, вы врач из поликлиники, или…
– Вот именно, «или»…. Вспоминай, Киссель, напряги извилины…
– Задунайский!! Кирилл?! Это ты?
– Я! Как угадал?
– Только ты меня дразнил «Киссель». С двумя, а то и с тремя «с». Ты не звонил мне лет пять. Что случилось?
– Ничего. Просто вспоминаю старых товарищей.
– Пишешь мемуары?
– Вроде того. Ты сейчас, где живёшь?
– Напротив вас Улица Линейная 17 Б. Ваш дом №14 смотрит фасадом в мои окна.
– Пашка, это ты?
– Я. Ты чего переспрашиваешь?
– Фамилия твоя Киселёв?
– Да.
– Ты учился в школе №74?
– Кирилл, ты в своём уме? Конечно же учился! Классная у нас была Марья Дмитриевна с разными глазами. Правый голубой, левый – зелёный. К чему этот допрос?
– Киссель, ты трезвый? Меня ни с кем не спутал?
– Кирилл, кончай гнать дурку! В чём дело?
– В том, что мы не меняли ни квартиру, ни адреса проживания. Мы живём с отцом и матерью на проспекте Космонавтов 163 в квартире 202 уже тридцать лет.
– Серьёзно?! Ты не шутишь?
– Какие могут быть шутки, Киссель!
– Невероятное сходство! У твоего отца есть брат-близнец?
– Нет. В чём дело?
– Я был уверен, что с большим постоянством вижу твоего отца, входящим в четвёртый подъезд дома №14. Значит, обознался. Даже обиделся на тебя – живёшь через дорогу, а забежать к школьному другану времени не нашёл.
– Факт любопытный. Нужно встретиться.