Глава 8

Иногда ресторан означает просто ресторан. Именно им он и был по всем известным мне критериям ресторанности. Похоже, здесь собираются все самые-самые випы в свободное от извращений время. Не удивлюсь, если тут же проводятся официальные деловые обеды и переговоры – не зря же я разглядела другой выход, ведущий скорее всего на торец здания, а не в общий холл. Быть может, он даже обладает какой-нибудь отдельной приличной вывеской, не имеющей ничего общего с названием заведения. Образец утонченной цивилизованности: не шагай дальше и не поймешь, на каких пороках он зиждется.

Артем еще по пути позвонил фотографу и попросил спуститься в ресторан.

– Вот, модель тебе привел, – представил он меня без имени невысокому и очень изящному мужчине, одетому в слишком широкие для него штаны и футболку.

Тот окинул меня почти презрительным взглядом, вздохнул и резюмировал:

– Саныч, я просил, конечно, робость, но не до такой же степени!

– Времена такие наступили. – Артем развел руками. – Или ширпотреб, или непроходимая безнадежная робость. Ваяй из того, что есть, гений.

– Попытаюсь. – Фотограф даже щупать меня начал, но без вожделения, а словно бы равнодушно оценивал руками изгиб плеча и степень выпирания ключиц.

– Пытайся, Гордей. – Артем отступил к стене. – Марина из Парижа возвращается в следующий понедельник, я с ней уже связался. Но будет тупо увешать здесь всё одной Мариной, которой уже вся Европа увешана.

– С этим сложно спорить. Марина прекрасна, но растиражирована до пошлости. А здесь ни грамма пошлости, как ни грамма тиражирования…

Мне не понравилось, что меня обсуждают как вещь. Зато очень успокоило, что они спокойно меня обсуждают как вещь – признак отсутствия скрытых мотивов. К моему удивлению, меня не увели в какую-нибудь студию с бархатными драпировками, а Гордей, как к нему обращался Артем, начал перетаскивать осветительные приборы прямо в пустующий ресторан – в этом, оказывается, была основная концепция: чтобы интерьер попадал в кадр и создавал ощущение присутствия модели прямо здесь или возврата в прошлое к ней. Все эти мероприятия окончательно убедили меня в том, что я не зря согласилась на сессию – ничего непотребного в ней не подразумевалось. Через несколько минут появилась и помощница Гордея, она с тем же сосредоточенным видом осмотрела меня, затем побежала за нарядами. Она же и прической занялась, про макияж никто не заикался – по задумке «гения» лицо не должно попадать в кадр, или черты будут затемнены, что меня полностью устраивало.

Помощница Аллочка увела меня в смежную комнату и там вырядила в несуразное короткое платье на корсете, попыталась присобачить шляпку, но потом нервно откинула ее. Зато волосы залакированными локонами преобразили меня до неузнаваемости. Она удовлетворенно хмыкнула и так же молча и беспардонно вытолкнула обратно в ресторан.

Зажатая и нервничающая, я принимала на стуле те позы, которые криками требовал Гордей. Он сделал по меньшей мере сотню снимков, но становился все более недовольным:

– Не то, не то! Икры хороши, но мы не можем хватать только икры, Саныч! – Он ни разу не назвал меня по имени, а оперировал лишь частями моего тела.

Артем не уходил из зала, наблюдая за действом почти безучастно, а голос подавал только тогда, когда к нему обращались:

– Хватай что можешь, Гордей.

– А я ничего не могу! – истерично вопил фотограф. – Я как будто мертвую невесту Буратино фотографирую! Подайте мне Марину!

– Марина в Париже, – спокойно отреагировал Артем и обратился ко мне: – Лиля, кажется, нам тонко намекают, что ты слишком зажата.

– Зажата?! – вместо меня визжал фотограф. – Ее силой сюда приволокли, вытащив из-под Буратино? Деревянная девочка, очнись! Где твои изгибы, где чувственность? Ты там вообще хоть дышишь?

Он откинул камеру на стол и подлетел ко мне, нервно стягивая с плеча ткань. Оголил плечо, за него же схватил и дернул, как если бы собирался меня разбудить. Но потом замер и провел пальцами по шее, отошел на пару шагов и взглянул иначе.

– А давайте мы ее разденем…

– А давайте не будем! – я наконец-то проснулась, как он и просил.

– Не совсем разденем… – Гордей меня и не слышал. – Обнажим эти переходы. Аллочка, ряди модель в шифон! И как я раньше не подумал?

Меня, как куклу, утащили в комнату, там Аллочка обмотала меня полупрозрачной тканью, оставив из моей одежды только трусики. Но в зеркале я тщательно себя рассмотрела – ничего не видно, просто сама ткань иначе облегает тело: никакой откровенности, а смотрится по-другому. И Гордей, увидев меня, завопил:

– Именно! Садись спиной, а голову вполоборота, – приказал и снова начал щелкать своим аппаратом. Но через пару минут опять пришел в неистовство: – Алё! Расслабься! Куда ты плечи задираешь? Мы тут чувственность снимаем, а не каторжные работы! Нет, я так не могу… Подайте мне Марину!

Артем со вздохом прошел мимо него и присел передо мной на корточки. Посмотрел снизу в глаза.

– Я предупреждала, что не модель! – поспешила оправдаться.

– Вижу.

Он не убеждал, не подкидывал мне доводов, а пододвинул стул вплотную и сел рядом. Зачем-то повел рукой по ткани, скользя от локтя к плечу. И прошептал едва слышно:

– Закрой глаза, Лиля. Тебе нужно отвлечься от происходящего.

Я прикрыла, все еще не теряя надежды, что справлюсь. Чуть наклонила голову к нему, чтобы слышать успокаивающий голос. Я сидела спиной к внезапно притихшему Гордею, а Артем, наоборот, лицом, но повернулся профилем, тоже подавшись в мою сторону.

– Чудный кадр! Охереть, какое порно! – похвалил что-то свое фотограф, но я не поняла, ведь мы даже друг друга не касались. – Еще чуть ближе, но головы не поднимайте. Саныч, расстегни-ка верхние пуговицы, расправь рукава. Аллочка, а у нас есть мужской ретро-пиджак?

Я их не слушала, просто старалась расслабиться, чувствуя пальцы, мягко перебирающие ткань и иногда соскальзывающие на голую кожу руки. Вероятно, концепция изменилась по ходу дела – теперь вместо модели фотографу захотелось влюбленную парочку, которую он разглядел в нашем невольном сближении. Не поцелуй, но его грань – «за секунду до». Ничего не понимаю в искусстве, но по мне, в этой позе больше секса, чем в сексе.

– Саныч, еще ниже к плечу. Твой профиль оставлю в кадре!

– Ну вот, теперь я еще и Марина, – услышала почти в самое ухо.

Усмехнулась бы, если бы была не так сосредоточена на том, чтобы не напрягать шею и плечи. А то снова наорут, что каждое мое сухожилие видно.

Я почти расслабилась, но снова напряглась, когда всеведущие руки истеричного фотографа стянули ткань ниже, обнажая спину. Взвилась, но Артем перехватил меня – положил горячую ладонь на шею и наклонился к плечу, не касаясь кожи губами. Я замерла, волнуясь теперь иначе. У него одеколон, наверное, дорогой, несложно было предположить, но утопать стало еще проще, чем на расстоянии. Похоже, Артем за нас обоих изображал ту самую чувственную эротику, которую требовали от меня. И раз звуки вокруг принимали другой характер, фотограф поймал и этот кадр. Он с каждым следующим щелчком камеры вдохновлялся:

– А модель-то ничего! Как звать-то?

Ему не ответили, а он и не ждал:

– Саныч, отойди теперь, отойди к едрене фене! А то и не заметим, как окончательно на порно перейдем – у нас на втором этаже то же самое. И подайте мне грудь! Движение ткани, скольжение вниз и стоп-кадр на соске, чтобы дух захватило от предвкушения следующего момента, которого не будет. Я заставлю всех кончать, даже не увидев соска! Это прекрасно!

Я подскочила – и от его слов, и от того, что Артем отстранился, а я словно потеряла точку опоры. Вылупилась на директора, ведь мне было обещано, что никакой обнаженки! Он опередил мое возмущение:

– Я отвернусь, Лиля. Твой сосок увидят только Аллочка и Гордей, а он с половой принадлежностью так и не определился.

– Нет!

– Оплата только по факту сделанной работы. А гению нужен твой сосок, ничего не могу поделать. – Он лукаво улыбнулся.

– Я не настолько нуждаюсь в деньгах, чтобы взывать к моей меркантильности, Артем!

– А к чему взывать? – Он вдруг начал расстегивать оставшиеся пуговицы на рубашке. – Стесняешься? Тогда я разденусь. Так будет легче? Или всех тут разденем?

Он стянул рубашку, обнажив грудь и плечи, я несколько секунд не могла собраться, невольно приклеив взгляд к его коже. Но когда он начал расстегивать штаны, завопила:

– Не надо!

Я была твердо уверена, что Артему ничего не стоит встать передо мной голым – показать, что мое смущение станет выглядеть нелепым по сравнению с его видом. Он замер от моего крика, но так и оставил штаны с расстегнутой пуговицей и молнией. Стоило немалых трудов, чтобы не посмотреть туда и убедиться, что ничего там он обнажить не успел. Я краснела и прекрасно осознавала, как на меня давят, но сказала:

– Ладно. Только отвернись.

Спадание ткани по груди обеспечивала Аллочка. Она сбивала ткань, а потом отпускала ее, чтобы та свободно текла по телу. Потребовалось несколько кадров, пока Гордей одобрительно не заулюлюкал. Я лишь могла думать о том, как низко пала: фотограф во всех деталях смог рассмотреть мою грудь, а удовлетворился, лишь когда сосок напрягся – то ли от трения шифона, то ли от прохлады. Старалась хвалить себя за смелость, но это не удавалось. И сильно обрадовалась, когда фотограф закончил:

– Чудненько! Потребуется еще обработка снимков, но эта смесь скромности, откровенности и обещания идеальна!

Он в той же шумливой спешке начал отключать осветительные приборы и гавкал на Аллочку, которая для его энергетики была недостаточно скоростной. И лишь после этого я вспомнила об Артеме. Вначале он действительно развернулся от меня, так и не удосужившись надеть рубашку, но прямо в этот момент смотрел в мою сторону. Я спонтанно подтянула ткань еще выше, но не могла не подумать, как давно он рассматривает…

Артем подался вперед и снова сел на корточки. Мои пальцы зажали шифон уже у самого горла, но он от судорожного жеста только усмехнулся и тронул залакированные до пластмассы локоны, словно ими заинтересовался. Волосы у меня густые, предмет гордости, но такого внимания к ним мне не приходилось испытывать. Смущала и близость мужчины, особенно после почти интимной сессии, и его обнаженные плечи, которые хотелось потрогать и убедиться, что мышцы такие твердые, какими выглядят.

– Я могу быть свободна? – почти прошептала, что было неуместно.

– А разве ты сейчас не свободна? – ответил вопросом на вопрос, продолжая перебирать в пальцах завиток.

– Я… я имела в виду, на этом все? Могу переодеваться и уходить?

– Ни в коем случае. – Он перевел взгляд на мои глаза. – Я тебе теперь вроде как денег должен.

Он встал и потянулся за рубашкой, продолжив другим тоном:

– Могу перекинуть на карту, Лиля. Так мне удобнее, ты не против? Да, переодевайся.

Я растеряно убежала в ту же комнату. В привычной одежде сразу стало проще и понятнее, а жесткие волосы пришлось убрать под заколку. Зеркало подсказало, что щеки у меня по-прежнему лихорадочно горят. И вот только в этот момент я похвалила себя за смелость. Смогла! И ничего страшного не произошло – никто из посетителей и не узнает в модели меня, если только…

Вылетела в общий зал и уточнила:

– Моего лица точно не будет видно?

– Можешь прийти сюда через пару недель и удостовериться, – Артем снова говорил безразлично и по-деловому. – Выписать тебе вип-карту?

– О, не стоит! – я оценила жест, но карту получить отчаянно не хотела – она будет смущать и звать.

– Тогда пришлю тебе образцы фотографий. Так устроит? Тебя подвезти?

– Не нужно, – я вспомнила о своей тактичности. – У тебя, наверное, море работы!

– Тоже верно. Уже оделась? – Он развернулся. – Кстати, попрошу Гордея распечатать тот кадр, где ткань уже соскользнула, – не для общего пользования, для личного.

– Что? – Я округлила глаза, ведь прекрасно понимала, что таких снимков у фотографа немало – он «выщелкивал» весь процесс.

– Ничего. – Артем обескураживающе улыбнулся. – Я уже говорил, что ты офигенно сбиваешься с толку? Просто ходячая провокация.

Эту встречу я поспешила закончить быстрее – и самой отдышаться, и дать уже возможность директору вернуться к делам, а не возиться со мной. Вышла из «Кинка» через три часа после того, как в него вошла. С гордостью и желанием спрятаться под кроватью. А также с суммой на счету, которая отсрочила поиски работы еще на пару недель. И с вяжущими, но незабываемыми впечатлениями, охарактеризовать которые я смогу когда-нибудь завтра.

И уже в троллейбусе вспыли детали, которые не сразу пришли на ум: Артем предложил меня подвезти, но не настаивал. Однако был не против потратить на меня еще немного времени. Тот самый Артем, который завораживает с расстояния, потому что мне на подсознательном уровне импонирует такой типаж. Он же меня поцеловал – чтобы вызвать злость друга. И опять он же перекинул мне деньги по номеру телефона, – следовательно, он теперь знает мой номер. И ему же я без раздумий написала свой адрес, куда выслать фотографии. Происходило это все мимоходом, без малейших акцентов, но лишь в троллейбусе до меня дошло, что я выложила ему все координаты на блюде. Деньги следовало попросить наличкой, за снимками можно было и заехать самой, но нет – я летела туда, куда меня подталкивали, даже не уловив в этих действиях подтекста. А был ли подтекст? Или мне просто хочется, чтобы он был?

Загрузка...