«Где же, господа передовые юристы, ваши сердца и ваша совесть? Проснитесь, станьте хоть немного последовательны, а то судьба ваша будет печальной, ибо народ уже понял, кому вы служите». П. Булацель «О случае освободительного зверства».
Юскевич смертельно боялся, и страх этот внушал ему не Керенский, а свои люди. Боялся, что они предадут или струсят. Предавало ему уверенности только то, что их было много, почти пятьдесят человек, и они получили крупную сумму, а также наркотики, которые достать становилось всё труднее. Это был аванс, оставшаяся половина суммы ждала бандитов после проведения акции.
В Кронштадт каждый член группы прибывал самостоятельно. Юскевич всё рассчитал правильно. Большее число людей было трудно переправить туда незаметно и также незаметно раствориться после совершения набега. А меньшее число людей никак не гарантировало успеха.
В назначенное время его люди стали стекаться к Морскому собранию, где заседал Кронштадтский совет. Возле здания крутились несколько матросов, да курили два солдата. Охрана была. Примерно человек десять матросов праздно проводили время, прохаживаясь возле здания, то и дело, входя и выходя оттуда. Они уже давно устали слушать бесконечные речи своих лидеров, проводя время в счастливом ничегонеделании.
Никто специально здание не охранял, скорее, они присутствовали здесь как символ власти и представители народа, захватившего власть. О том, что на них кто-то может напасть, даже не думали.
Накануне нападения Юскевич предупредил своих бойцов, что желательно никого из охраны не оставлять в живых, чтобы они не смогли быстро поднять тревогу. Люди попались ему отчаянные, платили хорошо, быстро скрыться возможность тоже была, тогда почему бы и не поучаствовать в нападении?
А то, что революционеры и матросы? Так и что? Обычные люди, да ещё и на острове! Главное – быстро смыться и потом пуститься во все тяжкие, ведь цена своей жизни грош, а цена чужой – копейка.
Смеркалось. Заседание было в самом разгаре. Матросы курили и бродили вдоль здания. Совсем стемнело, заседание все продолжалось, но матросы уже больше не выходили на улицу, скрываясь внутри, потому как зябко.
– Вперёд! – дал отмашку Юскевич.
Тихими молчаливыми тенями со всех сторон стали мелькать фигуры закоренелых грабителей, воров и просто отчаянных людей, нуждающихся в деньгах.
Дверь собрания со скрипом отворилась, и здание стало поглощать всех, туда стремящихся. На удивление, пару минут все было спокойно, а потом начали приглушённо греметь выстрелы.
Лёгким быстрым шагом Юскевич подошёл к входной двери, а вместе с ним и группа прикрытия, состоящая из пяти человек, и не ошибся: буквально перед его носом из двери выскочил матрос с окровавленным лицом.
Два выстрела в упор, и он рухнул навзничь. Внутри Морского собрания уже вовсю шла борьба. Со всех сторон неслись звуки выстрелов. Кричали раненые, слышался стук подошв по деревянному полу и отборные ругательства.
Больше никто из охраны не вырвался, а вскоре уже побежали обратно и те, кто проник в зал заседаний, расстреливая там каждого, не выбирая людей по партийной принадлежности или нации.
Увидел – выстрел! Если выстрел, значит увидел!
Юскевич быстро осмотрел зал, заглянул в пару кабинетов и дал команду уходить. Везде лежали трупы или корчились от ран умирающие, сопротивление напавшим больше никто не оказывал. Может, кто и успел спрятаться, но в этом он не виноват. Приказа на убийство всех поголовно не было.
Его террористы, быстро закончив беглый грабёж, ринулись на выход. Путь отступления был заранее оговорён и, потеряв двух человек в перестрелках с охраной и революционерами, они побежали к пристани, где их ждали три лодки.
По пути им попался матросский патруль, встревоженный выстрелами у Морского собрания, завязалась быстрая перестрелка, потом ещё одна, и бандиты, оторвавшись от преследования и потеряв ещё двоих, начали грузиться в лодки и отчаливать от берега. В полной темноте, работая вёслами, все три лодки отправились в сторону Петрограда.
Через два часа они, причалив к месту, где можно было разбежаться по воровским малинам и квартирам, исчезли. Деньги за дело участники должны были получить завтра у Юскевича, а сейчас все крадучись пробирались по своим адресам, стараясь не попасться никому на глаза.
Но кто в своём уме будет бродить ночью, нарываясь на неприятности? И, тем более, приставать с расспросами к неизвестным людям. Через час от всей группы не осталось и следа, лишь в Кронштадте разгоралось зарево пожара и выстрелов. Убегая, люди Юскевича наскоро подожгли старое деревянное здание, заметая следы преступления.
***
Керенский настраивался на серьёзный разговор. Да нет, это был не разговор, это была уже неприкрытая ничем грызня. Грызня не на жизнь, а на смерть. Наступало время, когда решалось всё. Большевики пока ещё не оперились, кадеты уже оказались в растерянности, а все остальные не понимали, что происходит.
Автомобиль Керенского, сопровождаемый грузовиком, с ходу резко затормозил возле Таврического дворца, широко брызнув из под колёс жирной грязью. Керенский в фуражке без околыша, надетой на голову, перевязанную белой повязкой с бурыми пятнами крови, проследовал в сопровождении телохранителей внутрь здания.
Те, кто попадались ему навстречу, либо шарахались в сторону, либо удивлённо восклицали. Один из вальяжных солдат, мнивший себя незаменимой охраной, был оттеснён с дороги, возмутился и получил ударом приклада в голову от охраны Керенского. Осел и больше не возмущался, так как потерял сознание.
К сожалению ни Чернов, ни Савинков по дороге не попались. В зале заседаний проходил очередной съезд депутатов, где-то в других помещениях и по кабинетам сидели члены Петросовета. Их искать Керенский не собирался, сами придут.
А вот в отношении Чернова и Савинкова он отдал Климовичу недвусмысленные указания, и их теперь разыскивали по всему зданию, не афишируя этих самых поисков.
Путь по коридору Керенский преодолел очень быстро и, буквально ворвавшись в зал заседаний, встал рядом с трибуной закричал.
– Товарищи депутаты, вы видите меня перед собой. Все знают, что я был похищен и увезён. Скажу больше, на меня было совершено покушение. Группа контрреволюционеров захватила меня в заложники и долго держала у себя, истязая и глумясь. Им нужно было моё согласие, как министра внутренних дел, в проведении политики разобщения всех революционных сил и провозглашении новой власти. Власти контрреволюционных сил!
Товарищи! Мы вместе скинули самодержавие, мы боролись против реакции, мы вернули себе свободу. Мы думали, что раз монархия повержена, значит все трудности позади, но среди революционных партий зреет мятеж. Им хочется власти.
Я совершил революцию вместе с вами! Я стоял здесь и принимал арестованных министров! Я спасал людей. Я помогал страждущим! Я отдал все силы для революции и вот, посмотрите, что со мною сделали те, кто решил воспользоваться плодами нашей победы! – и Керенский окончательно стянул с себя уже и так почти слетевшую повязку.
Взорам людей, жадно впившимся в него глазами, предстала неприглядная картина: уродливый шрам, протянувшийся от левого уха почти до губы, сочащийся сукровицей пополам с кровью. А сидящим позади, в президиуме, открылась та рана, которую Керенский и вправду получил от эсеров. Она хорошо виднелась грязно-бурой проплешиной на его затылке.
Зал ахнул.
– Кто это сделал? Убить негодяев! Расстрелять! Революция в опасности! В Неву их! Закопать живьём! Контррррволюция…!
Гневные возгласы и бурное негодование грозным рокочущим гулом пронеслись по залу. Толпа забурлила, ища выхода своему гневу.
– Товарищи, я прошу вашей поддержки. Я готов принести себя в жертву революции!
Керенский уже кричал в исступлении, пытаясь разорвать на груди свой френч. Верхняя пуговица не выдержала такого насилия и с треском отлетела в сторону. Не замечая этого, он продолжал.
– Это люди из партии эсеров, это они предательски обманули меня и, напав и ударив сзади, забрали к себе в подвал. Руководил всем этим господин Савинков. Я не знаю, все ли из них замешены в мятеже или лишь незначительная часть. Но обещаю вам, что я разберусь, и виновные понесут тяжёлое наказание.
Я выпустил всех из тюрем, сделав их свободными, я вернул всех революционеров из ссылок. Все, жившие за границей, вернулись на Родину. Но, увы, человеческая природа такова, что не помнит добра, и вот я стою перед вами, и кровь течёт по моему лицу. Сама революция в моём лице истекает кровью.
Но революция никогда не будет беззубой, как рот старухи. Революция умеет защищаться. Даже, истекая кровью, революция сможет дать достойный отпор любому, кто будет покушаться на нашу свободу!
Контрреволюция не пройдёт, мы этого не допустим! Арестовывайте лидеров эсеров, хватайте их на улицах, ищите на квартирах, ловите в городе. Они предали революцию, они подняли руку на её свободу! Предатели должны быть наказаны! Только без крови, товарищи, без крови. Арестовывайте и ведите в тюрьмы. Я, как министр юстиции, гарантирую, что всё пройдёт по закону!
Керенский уже буквально выкрикивал эти слова в спины толпы людей, бросившихся на выход. Пара эсеров, находящихся в президиуме, изменились в лице, услышав слова Керенского, но народ о них не вспомнил. Зато помнил Керенский.
– Руки вверх, вы арестованы! – Керенский вынул из кармана тяжёлый браунинг и направил его на обескураженных эсеров, чьи фамилии он не помнил, но хорошо знал в лицо.
Перепуганные, они подняли руки и тут же подбежавшей охраной были отконвоированы в одну из комнат Таврического дворца.
Керенский же, узнав от своих людей, где заседают сейчас основные члены Петросовета, спешно отправился в кабинет председателя Государственной Думы. Там же он нашёл и Чернова.
Первой мыслью Керенского, увидевшего вальяжно развалившегося на стуле с гнутой спинкой Чернова, было нестерпимое желание броситься на него. Вторая мысль была ещё хуже: «Пристрелить!» Третья: «Поглумиться напоследок и пристрелить». Четвёртая: «Схватить за грудки и, тряся телом Чернова, как грушей, громко выкрикивать своё возмущение, а потом пристрелить».
Последняя, то есть пятая мысль немного отрезвила и остудила горячую голову Керенского. Его физическое развитие не позволяло спокойно взять и потрясти Чернова. Пристрелить его хотелось, но этот шаг можно было предпринять только тогда, когда есть точная уверенность, что возьмёшь власть. Такой уверенности у Керенского не было.
А вот прилюдно поглумиться над врагом, а потом арестовать его, это было возможно. Открытые и неожиданные обвинения тем и хороши, что они открытые и неожиданные. «В чём сила брат? Сила в правде!»
Усмехнувшись про себя, Керенский порывисто направился к длинному столу, вокруг которого чинно расположились члены Петросовета. Он шёл прямо к Чернову и хорошо видел, как у того сначала расширились от испуга глаза, затем он привстал, побледнел и снова опустился в кресло.
– Ваше время кончилось, товарищ Чернов. Вы заигрались, и сегодня для вас наступит расплата за все ваши предательские поступки и преступные деяния. Я открыто и при всех заявляю вам в лицо. ВЫ!!! Контрреволюционная мразь! Вы – испражнение контрреволюции. Миазм гнусности! Вы предатель свободы и революции. Вы выкормыш заграничных пенатов. На кого ты работаешь, иуда? На кайзера?! Товарищи!
Керенский резко обернулся ко всем.
– Товарищи! Он и Савинков схватили меня на улице, предательски ударив по голове сзади. Встаньте, товарищи! Встаньте и посмотрите на то, как они вдвоём пытали меня.
И Керенский, уже в который раз, порывисто сдернул с себя марлевую повязку. Потревоженная рана полыхнула острой болью сорванной корочки подживающей кожи. Повязка просто не успевала выполнять свою роль, зато рана отведенную ей роль выполняла полностью.
– Вот! Это сделали они… наши товарищи! Наши сподвижники, наши революционеры! Те, с кем мы стояли плечом к плечу. Те, которым мы верили, как самому себе! Предатели! – выплюнул это слово Керенский.
– Эсеры! Изверги! Деспоты! Предатели! Германские наймиты!
Вокруг зашумели, вставая со своих мест, члены Петросовета, одни в недоумении, другие в удивлении, третьи в возмущении. Никто не верил, не мог поверить в правду. Но Керенский сейчас не играл, он не лгал, он говорил правду. Его схватили, его били, его пытали голодом, и эту правду в его глазах и речи почувствовали все. Он интриговал, но не предполагал, чем это всё закончится для него, а потому был искренен в своём гневе.
Меньшевики, большевики, другие эсеры и представители остальных малочисленных партий в замешательстве переводили взгляд с него на Чернова и обратно. И, как ни старался Чернов выглядеть спокойным, по его лицу было заметно, что он испугался, и всем своим видом, не произнеся ни слова, он только доказывал правоту слов, сказанных Керенским.
Керенский обвёл взглядом лица притихших товарищей. В этот момент он чувствовал, что на его стороне находятся абсолютно все члены Петросовета: и меньшевики, и большевики, не говоря уже о кадетах и беспартийных. Одни эсеры были в растерянности, большинство из них ничего не знали об интригах своего руководства.
Затягивая паузу, Керенский обвел взглядом стены кабинета. Оформленный бело-синими орнаментами в стиле русских сказок, кабинет создавался для подчёркивания красоты и величия русской истории и выглядел очень изысканным и необычным. Завершив паузу, Керенский внезапно выхватил маузер, подаренный Шкуро, и, наставив его на Чернова, громко сказал.
– Именем Февральской революции и данной мне властью министра внутренних дел, вы арестованы! Встать!
Громкий, истеричный крик Керенского буквально всколыхнул всех. Чернов вздрогнул и медленно встал, побледнев и став похожим на седеющего старого больного льва.
– Руки вверх!
Алекс Керенский не знал, как надо правильно арестовывать, в голове только всплывали кадры из фильмов про немцев. «Хендэ хох» как-то был не в тему, но всё же.
– Хэндэ хох, господин предатель!
Чернов снова вздрогнул и ещё больше побледнел, он не смог выдавить из себя ни слова и не знал, что делать, оказавшись в этой донельзя нелепой для него ситуации.
– Идите вперёд, господин ренегат! – и Керенский показал стволом пистолета в сторону выхода.
Чернов шагнул, затем снова сделал шаг и вдруг остановился.
– Вы не имеет права, что за бред?! – он очнулся, но было уже поздно. Все всё поняли, и на его стороне никого из членов Петросовета не оказалось.
– Вперёд! – Керенский снял пистолет с предохранителя и ткнул стволом в спину Чернова. – Быстрее, или я вас расстреляю прямо здесь.
Чернов машинально сделал следующий шаг, потом ещё и, подталкиваемый Керенским, вышел из кабинета, на выходе из которого его перехватили БОСовцы Климовича.
Зажав между собой, они быстро повели Чернова на выход, расталкивая всех, кто попадался на пути. Ещё трое зашли в кабинет председателя и стали арестовывать всех эсеров, находящихся там, не обращая внимания на их протестующие крики.
Члены остальных партий не мешали этим действиям, застыв в шоке или, наоборот, поддерживая. Керенский подхватил сорванную повязку и стал вновь наматывать ее на свою многострадальную голову, кто-то стал помогать ему в этом.
– Товарищи, прошу вас садиться и выслушать меня! – обратился ко всем Керенский. Его послушали и сели кто где.
– Товарищи! Я узнал много нового от Чернова с Савинковым, когда они допрашивали меня. Именно они задумали провокации, целью которых было уничтожение фракции большевиков. Они хотели стать главной партией и первыми начали борьбу за власть. И это та партия, которая ничего не сделала для Февральской революции?!
И именно потому они сразу пошли ва-банк, желая уничтожить слабейшую фракцию, а потом уже приступить к меньшевикам. Я просто попался им под руку, потому что узнал об их коварных планах и пытался помешать. За это меня и взяли в заложники, надеясь переманить на свою сторону. Кроме того, они хотели, чтобы я влился в их ряды и исполнял роль марионетки. У Чернова замашки нового царя. Разве вы не замечали этого, товарищи? Это же видно по его наглому поведению.
Товарищи большевики, ваше противостояние с эсерами должно подойти к концу. Я знаю, что Савинков готовил покушение на вашего Ленина. Возможно, уже сейчас ему грозит опасность, и боевая группа готовится напасть на него.
Прошу вас, предупредите его и не забывайте, каких усилий это мне стоило! Вы должны вместе со мной, плечом к плечу, уничтожить все боевые группы эсеров, это крайне необходимо для вас же.
Товарищи, прошу вас принять решение и убедить наших товарищей из партии социалистов-революционеров, из тех, кто действительно не знал о преступной политике их лидеров, покинуть собственную партию.
Я создаю новую партию – Российскую Крестьянскую Социалистическую Рабочую партию…У всех, кто желает порвать с эсерами, есть возможность вступить в мою. Кроме того, я предлагаю всем другим революционерам, из любых других партий, также вступать в неё.
Вы не пожалеете. Вместе мы пойдём дальше дорогами свободы и приведём нашу глубоко несчастную при царском режиме Родину к великой славе, к великим свершениям. К справедливости, к равенству, к коммунизму!
Устав от столь длинной и пламенной речи, Керенский буквально рухнул в пустое кресло и, вынув из кармана платок, стал вытирать пот, стекающий со лба.
Его речь вызвала оживлённые пересуды и, пока он отдыхал, все остальные члены Петросовета, усевшись обратно на стулья, стали оживлённо переговариваться.
– Как же так случилось, Александр Фёдорович, как так получилось? – спросил Чхеидзе.
Это взбесило Керенского.
– Послушай, Карло! Где ты был, когда я умирал в подвале убогого дома? Где ты был, когда меня били по голове в автомобиле? Что ты сделал для того, чтобы меня найти? Как ты не разглядел в Чернове предателя и Иуду? Ну, как? – Керенский буквально выплёвывал из себя эти слова.
Чхеидзе стушевался, ему на помощь тут же бросился Церетели.
– Мы все вас искали, вас искал УГРО и наши люди, но никто не знал и не мог предположить, что ТАКОЕ может случиться с вами. Этого никто не мог предугадать, абсолютно никто!
Керенский поморщился, этот авторитетный грузин раздражал его. Грузия выгнала в постсоветскую эпоху всех русских и отделилась, забыв обо всём, и, тем не менее, грузины сейчас считали, что это их дело делать русскую… революцию. Но Керенский-то знал, чем это всё закончилось.
– УГРО создал я, и поэтому они искали меня, а не по вашему приказу и не ради вашей прихоти! И пока вы здесь сидели на тёплых стульях, я валялся в беспамятстве в подвале. Зачем вы все здесь нужны? Только чтобы разговаривать о революции? А кто тогда будет работать на её благо? Кто будет брать на себя ответственность за то положение, которое сложилось в империи? Кто будет нести ответственность за безрассудство наших бывших товарищей. Кто, наконец, ответит за всё это?
Церетели снова заговорил, но Керенский больше не слушал его. Самое главное он уже сделал, и теперь предстояло продолжить организацию арестов ещё и некоторых большевиков, обвинив их в связях с эсерами. Арестовать, а потом отпустить, и снова арестовать, но уже других, а потом опять отпустить, набирая среди них сторонников и предлагая перейти в его партию. Отличная мысль! Керенский встал.
– Товарищи, я плохо себя чувствую и направляюсь в госпиталь. Прошу вас не мешать моим людям делать необходимую работу по аресту наших бывших товарищей. Обещаю вам всем, что в отношении их будет проведено самое серьёзное и справедливое расследование.
Все виновные будет наказаны. Смертная казнь отменена, и эсеры будут осуждены на разные сроки заключения за своё предательство. Я лично прощаю их, но закон на это не способен, ибо тогда уже это не закон, а просто набор бессмысленных и никому не нужных правил, товарищи.
Керенский встал и, пошатываясь от усталости и слабости, которую действительно чувствовал, отправился на выход. Возле главного входа его ожидала карета «Красного креста» с охраной внутри, вызванная заранее его людьми.
Охрана подхватила его под руки и в сопровождении медсестры, при стечении многочисленных толп праздношатающихся солдатских и рабочих депутатов, он был усажен в карету и под визг клаксона грузовика с охраной отбыл восвояси.
Прибыв в Смольный, где его уже ждал Климович, он коротко бросил ему.
– Евгений Константинович, план номер два.
Тот кивнул.
– Есть, понял.
– Я отдыхать, сил не осталось. Прошу не беспокоить меня до вечера, а тогда уже доложить и про аресты, и про Кронштадт, и про все остальные наши дела и операции.
– Будет сделано, Александр Фёдорович, – Климович опустил и поднял подбородок, вытянувшись во фрунт.
– Вот и отлично! – и Керенский отправился в свою комнату отдыха.