Во второй половине XIX века в Российской империи происходили масштабные политические и социально-экономические трансформации, вызванные поражением в Крымской войне и отменой крепостного права. Наличие в империи в достаточном количестве вооруженных подданных – казаков с особым социальным, правовым и военным статусом – придало свою специфику так называемым Великим реформам. Данные преобразования проводились в империи в 1860—1870-х годах, охватывая в том числе и регионы, часть из которых имела в своем составе казачье население или вообще представляла отдельные войсковые территориально-административные образования. Военное министерство, под непосредственным управлением которого находились казачьи части и иррегулярные формирования, разработало программу реформ в казачьих войсках, предусматривающую создание особых административно-юридических норм для регулирования сословно-правового положения казачества. Из-за признания недостаточной эффективности казачества как военной силы, а также архаичности казачьей военно-служилой системы и типа хозяйствования в Военном министерстве под руководством Д.А. Милютина в начале 1860-х годов решили обратить внимание преимущественно «на развитие гражданского быта казачьих войск и слияние их с прочим населением». Затем, в 1860—1870-х годах, осуществлялась целенаправленная правительственная политика, призванная адаптировать казачество к меняющимся общественно-политическим и социально-экономическим условиям после отмены крепостного права в ситуации кризиса статусного положения казачества и экономии военного бюджета империи. Внедрение в жизнь основных идей упомянутой программы сопровождалось определенной корректировкой курса из-за позиции казачьей элиты и части рядового казачества по принципиальным, с их точки зрения, вопросам военной службы, землевладения и управления. Опыт взаимодействия государства и казачества, фиксируемый в 1860—1870-х годах, на наш взгляд, демонстрировал желание центральных властей во главе с Александром II изменить «природу» казачества и направить если не всех казаков, то хотя бы какую-то их часть по пути постепенного освобождения от сословности. Первые шаги на пути к «гражданственности» были сделаны властью и казачеством в конце 1850-х – начале 1860-х годов. Именно в это время проявляются основные акторы казачьей политики, происходит обсуждение актуальных вопросов развития казачества и казачьих территорий в чиновной среде и в публичной сфере, вырабатывается конкретный план преобразований в казачьих войсках с гражданским уклоном и пр. Обо всем об этом и пойдет речь в нашей книге. Учитывая, что рассматриваемый период является неотъемлемой частью эпохи Великих реформ 1860—1870-х гг., историографический обзор мы осуществим именно в этом хронологическом диапазоне.
В историографии разные периоды во взаимоотношениях власти и казачества получили неодинаковое освещение как в количественном, так и в качественном выражении. В этом смысле 1860—1870-е годы оказались в ряду тех этапов в истории казачества, которым меньше всего досталось исследовательского внимания. Хотя, казалось бы, все должно быть ровно наоборот. Только в конце XX – начале XXI века, как уверяют авторы недавней историографической статьи, случился «настоящий перелом» в изучении, по крайней мере, истории донского казачества второй половины XIX века и 1860—1870-х годов в частности1. Тем не менее исследовательский задел по данной теме все же имеется и в объеме, достаточном для того, чтобы стать предметом историографического анализа.
Позволим себе несколько предварительных рассуждений. На наш взгляд, большинство работ, близких к избранной тематике, выполнено преимущественно на местных архивных материалах, которые в лучшем случае иллюстрируют связи, складывавшиеся по вертикали, то есть снизу (регион) вверх (центр). Учитывалась деятельность различных местных комитетов и комиссий по подготовке или редакции проектов реформ, фиксировалось, каким образом в том или ином казачьем крае реализовывались уже принятые законы и их влияние на провинциальный уклад жизни, разбирались долговременные последствия той или иной реформы и т. д. Мы же предлагаем в изучении взаимоотношений власти и казачества в 1860—1870-х годах в качестве приоритетного избрать такой угол зрения, при котором акцент смещается в сторону центра. Главное для нас – вопросы о том, в каких условиях разрабатывались планируемые преобразования.
Какие силы и конкретные лица стояли за тем или иным проектом реформы? Под воздействием каких обстоятельств менялись первоначальные планы? Какова степень участия местных казачьих администраций и представителей казачества в готовившихся реформах? Насколько центральная власть учитывала пожелания, идущие снизу, как реагировала на протестное казачье движение и т. д.?
Такой подход не предполагает абсолютного доминирования точки зрения центра на казачью политику при ее анализе и описании, так как исследовательская практика показывает, что зачастую принятие того или иного важного решения даже на самых верхних этажах власти основывалось на многих факторах, в том числе и регионального характера. Тем не менее описанный выше подход станет для нас главным критерием при отборе и систематизации историографических источников.
Изучать взаимоотношения власти и казачества с точки зрения «центра» – довольно очевидный исследовательский прием, особенно применительно к эпохе Великих реформ. Почему же он оказался мало востребован в исторической литературе? Во второй половине XIX – начале XX века история казачьих войск успешно разрабатывалась краеведами, военными и гражданскими статистиками. Недавние же события правительственной политики не рассматривались ими в качестве объекта для изучения, хотя и упоминались2. Профессиональные историки, в том числе специализирующиеся на военных вопросах, занимались преимущественно Средневековьем и ранним Новым временем, и тема казачества их интересовала исключительно в контексте становления Русского централизованного государства, расширения Российской империи, а также внешней политики и социального противостояния. История казачества, тем более отдельных войск, не разбиралась ими отдельно. Наиболее близко к этому подошел лишь Н.И. Костомаров. Видимо, недаром именно с ним по инициативе донского журналиста и общественного деятеля А.А. Карасева донская администрация вела переговоры о написании «Истории Донского войска», в итоге ничем не закончившиеся3. К концу XIX века так никто и не задался вопросом, аналогичным тому, который поставил В.И. Семевский в своей известной статье «Не пора ли написать историю крестьянства в России?» (1881), но только по отношению к казачеству4. В начале XX века настоящий прорыв в «казаковедении» был совершен в рамках реализации государственного проекта, приуроченного к столетию образования министерств в России. Его результатом стали внушительные четыре части 11-го тома «Столетия Военного министерства» о деятельности Главного управления казачьих войск5. Содержание тома, основанное в том числе на соответствующих разделах о казачьих войсках из «Исторического очерка деятельности военного управления в России в первое 25-летие благополучного царствования государя императора Александра Николаевича»6, наиболее полно в дореволюционной литературе раскрывало правительственную политику в отношении казачества в 1860—1870-х годах. Кроме того, по инициативе военного министра А.Н. Куропаткина с 1902 года ряд местных «казачьих» авторов принялись за создание отдельных войсковых историй, наиболее успешными из которых оказались произведения Ф.А. Щербины (о Кубанском войске), В.А. Потто (о Терском войске), Н.В. Леденева (о Семиреченском войске), И.А. Бирюкова (об Астраханском войске) и др.7 Из них только Н.В. Леденеву и особенно И.А. Бирюкову удалось сосредоточиться на второй половине XIX века, у первых же двух историков этого в полной мере не получилось. История наиболее многочисленного Донского войска не была написана вообще, несмотря на масштабные подготовительные работы. В.О. Ключевский отказался от предложения донской администрации стать автором такой истории, как и не нашел себе замену даже при помощи декана историко-филологического факультета Московского университета М.К. Любавского8. В данном случае нельзя исключать реальную занятость московских историков, но все же, думается, их отказ мог иметь и иную мотивацию. В начале XX века образ казака как воина, колонизатора и бунтаря существенно деформируется. В нем проявляются, а иногда и доминируют черты полицейского, преданного защитника самодержавия от внутренних врагов. В общественном мнении такой новый образ казака воспринимался в основном в негативном ключе9. Тема казачества в публичной сфере стремительно политизировалась10, усложняя задачу ее профессионального изучения со стороны академической и университетской науки. Выразительным примером такой политизированности стало рассмотрение итогов земской реформы 1876–1882 годов в Области войска Донского и возможности восстановления земства на Дону сначала в публицистике, а затем в стенах Государственной думы и в партийных программных документах11. Безусловно, вмешательство политики не остановило издание различных работ по истории казачества. Наоборот, количество «казачьей» литературы в предреволюционный период еще более возросло. Однако содержание таких трудов по-прежнему находилось на уровне статистических обзоров, военной/полковой истории, различных «верноподданнических» текстов и пр., в которых если и имелись какие-то сведения об эпохе Великих реформ, то они, как правило, носили отрывочный характер. Иначе говоря, «казаковедение» так и осталось маргинальным направлением в историографии12. На новый уровень в казачьих исследованиях вышел только С.Г. Сватиков в книге «Россия и Дон (1549–1917). Исследование по истории государственного и административного права и политических движений на Дону»13. Он показал возможность применения к истории казачества если не полноценной социальной теории, то хотя бы концепции колониального развития Донской земли через распространение имперского законодательства в ущерб автономистским казачьим правовым обычаям. Именно с такой точки зрения С.Г. Сватиков рассматривал реформы 1860—1870-х годов, реализуемые на Дону.
Для советской историографии были характерны следующие черты: повышенное внимание к социально-экономическим вопросам развития казачества, и особенно аграрным, к военным действиям казаков, к их участию в классовой борьбе и социальному расслоению внутри самого казачества с акцентом на революциях начала XX века и Гражданской войне. Преобразования же 1860—1870-х годов в казачьих краях оценивались советскими историками как «буржуазные» и использовались для иллюстрации кризиса казачества, сословная природа которого вступала в противоречие с утверждающимися «капиталистическими» порядками.
Феномен казачьего возрождения в современной России привлек внимание многих исследователей к истории казачества. Таким образом, был открыт новый этап в изучении правительственной политики в отношении казачьих войск, в том числе в эпоху Великих реформ.
О первоначальных планах Военного министерства по реформированию казачества в 1860-х годах можно узнать из двух документов – всеподданнейшего доклада военного министра Д.А. Милютина от 15 января 1862 года и «Соображения, учрежденного при Управлении Иррегулярных войск Комитета о главных началах, которые должны быть приняты в руководство при составлении новых положений о казачьих войсках», подготовленного в Управлении иррегулярных войск. К докладу Милютина мы еще вернемся отдельно. Что касается «Соображений…», то первым, кто о них не только упомянул, но и практически полностью текстуально воспроизвел, снабдив небольшими комментариями и «послесловием», был Н.И. Краснов. Будущий донской генерал, статистик и казачий историк Н.И. Краснов в 1864 году опубликовал книгу «Военное обозрение Земли войска Донского»14. Данная работа являлась дополненным, «военным» вариантом его же одноименного труда, увидевшего свет годом ранее в многотомной серии «Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами Генерального штаба»15. В отличие от «гражданской» версии, «Военное обозрение…» предназначалось «собственно для сведения и употребления Военного министерства, военных управлений и штабов войск». Видимо, это обстоятельство позволило Краснову в параграфе «Проект преобразований в казачьих войсках», по сути, переписать «Соображения.», которые в 1862 году стали основанием для деятельности местных казачьих комитетов по пересмотру войсковых положений. Главные предложения «Соображений…», отражающие сущность планируемых в казачьих войсках реформ, можно свести к следующим четырем тезисам: 1) необходимо «ограничить численность военного сословия определенной нормой с тем, чтобы избыток казачьего населения был освобожден от обязательной службы. и, оставаясь в числе граждан своего края, мог свободно обратиться к другим занятиям»; 2) предоставить всем казакам право свободного выхода из войска и сословия; 3) разрешить продажу войсковой земли неслужащим казакам, которые, соответственно, должны быть лишены паевого земельного довольствия, а также открыть войсковые территории для иногороднего населения с правом покупки им казачьих земель и 4) привлечь неслужащих казаков к оплате государственных налогов. По мнению Н.И. Краснова, «выгоды государства» от исполнения перечисленных предложений будут состоять «в благоустройстве и промышленном развитии его отдельных частей, чего в казачьих войсках оно достигнет освобождением части населения от воинской повинности, а затем оно может воспользоваться выгодами от косвенных налогов; прямые же пошлины оно может взимать только тогда, когда. сольют совершенно казачьи населения с остальным государством»16. Н.И. Краснов подчеркнул «главную мысль преобразований», которая в его интерпретации выглядит как «желание правительства облегчить службу казаков, а не заменить их воинскую повинность какою-нибудь другой, более выгодной государству»17. Он также заострил внимание на том, что Управление иррегулярных войск «не навязывает насильно» свои «Соображения…», «предоставляя местным комитетам. право принять или не принять его, либо ограничиться своими замечаниями»18. Краснов затронул вопрос о реакции донского общества на планируемые преобразования. По его сведениям, «образованные люди» на Дону разделились на две партии: «русскую» и «казацкую». Причем если представители первой партии оказались «совершенно согласны с правительственными распоряжениями», то «противная ей казацкая партия с подозрительностью смотрит на все преобразования и полагает, что с уменьшением воинской повинности уничтожатся поземельные и другие права казаков…»19. При оценке взглядов Н.И. Краснова необходимо помнить, что он был не просто современником описываемых событий, но и непосредственным участником «межпартийных дебатов», являясь активным сторонником «русской» партии и идеи освобождения казаков от обязательной военной службы.
«Исторический очерк деятельности военного управления в России в первое 25-летие благополучного царствования государя императора Александра Николаевича» стал первым трудом, содержащим подробное перечисление действий правительства в отношении казачества с 1856 по 1880 год. Авторы очерка известны как военные историки, среди них ответственным за разделы, посвященные казачьим и иррегулярным войскам, являлся казачий полковник М.П. Хорошхин. В отличие от Н.И. Краснова, М.П. Хорошхин являлся приверженцем идеи общеобязательности казачьей службы. В 1881 году М.П. Хорошхин из Главного штаба был переведен на должность начальника 2-го (законодательного) отделения Главного управления казачьих войск. В этом же году он издал книгу «Казачьи войска. Опыт военно-статистического описания». Ее содержание представляет собой расширенную версию материалов, использованных в очерке, и к ее разбору мы вернемся позже.
Очерк является примером классического военно-статистического обзора с констатацией реализованных мероприятий, количественными данными до и после реформ, с минимальным анализом причин, их обусловивших. В нем приводится первая в историографии периодизация правительственной политики в отношении казачьих войск в царствование Александра II. Авторы очерка выделяют три этапа в действиях властей: первый – с 1856 по 1862 год; второй – с 1862 по начало 1871 года; третий – с 1871 по 1880 год.
На первом этапе отмечается реорганизация центрального управления иррегулярных войск20, а с конца 1859 года начало процесса «коренных преобразований в казачьих войсках», так как «внутреннее устройство большей части этих войск основывалось на устарелых Положениях, изданных вскоре после 1835 года и в начале 1840-х годов»21. Образованные почти в каждом казачьем войске специальные комитеты должны были пересмотреть существующие войсковые положения. Одновременно Военным министерством предпринимаются меры по «преимущественно военному устройству казачьих войск»22. Но в целом в этот период, по мнению авторов очерка, «не произошло никаких существенных изменений… Казаки остались, как было и до 1855 года, замкнутым сословием»23.
В 1862 году в Военном министерстве пришли к выводу, что работы комитетов «велись без общего плана и представляли совершенное разнообразие во взглядах». Исправить данный недостаток должна была подготовленная в Управлении иррегулярных войск «Общая программа главных оснований войсковых положений». Под этим названием скрывались упомянутые Н.И. Красновым «Соображения.». Развивая основные идеи данного документа, авторы очерка специально подчеркнули ту его часть, которая касалась планов по устройству казачьего войскового управления, в частности предложений по разграничению «гражданской части от военной и судебной от административной, а относительно судоустройства, принять формы и порядки, готовящиеся для всего государства»24. Многолетние занятия местных комитетов не привели к «желаемым результатам». В связи с этим работу по совершенствованию казачьего законодательства было решено переместить в Военное министерство, в образованный в 1865 году «комитет по пересмотру казачьих законоположений». Однако, как считают авторы очерка, реформаторскую деятельность министерства на втором этапе нельзя сводить только к действиям данного комитета. Все последующие преобразования в отношении казачества они разделили на следующие группы: «1) изменения в числе и составе казачьих войск; 2) изменения в управлениях: военном и гражданском; 3) изменения в военной повинности казаков; 4) в организации казачьих частей; 5) в службе казачьих частей; 6) изменения в гражданском состоянии, в земельном и прочих довольствиях»25. Кроме того, необходимость преобразований в казачьих войсках была объяснена не только негативным влиянием устаревших положений, но и наличием проблем военного и экономического характера. Так, например, в очерке утверждается, что «находившиеся на внутренней службе казаки лишь в самой слабой степени могли подготовляться в чисто строевом отношении». Внешняя служба, особенно донских полков, была организована «также не вполне удовлетворительно. большая часть их несла кордонную службу или же служила для усиления полиции и пограничной стражи». Только кавказские войска «несли чисто боевую службу, а затем вместе с усмирением горских племен, прекратилась и боевая практика». В связи с этим Военное министерство, «сознавая вред такой службы как для казаков, так и для государства, напрасно тратившего значительные суммы на содержание казаков, принимало меры к тому, чтобы образовать из казачьих войск вполне боевые части, могущие заменить регулярную кавалерию, что позволило бы содержать ее в сравнительно ограниченном составе»26. В числе этих мер основной стало введение новых положений о казачьей службе, разделяющих казаков на служилых и неслужилых (или войсковых граждан) первоначально в Оренбургском казачьем войске, а затем в Кубанском и Терском казачьих войсках (1870), в Сибирском (1871), Астраханском и Забайкальском казачьих войсках (1872).
В очерке отмечается, что к началу 1871 года Военному министерству «удалось исполнить почти все задуманные преобразования, касающиеся гражданской части иррегулярных войск». Была разрушена «замкнутость» казачьих войск, узаконен выход из войскового сословия, в административном, судебном и полицейском отношениях казаки переподчинялись учреждениям или «общим с остальными сословиями, или же устроенным весьма сходным с действующими в остальных частях империи», наконец, лица других сословий получили право селиться и приобретать собственность в казачьих землях. Таким образом, совершился «громадный переворот, изменивший в большинстве казачьих войск веками сложившийся порядок и считавшийся прежде как правительством, так и казачьим населением необходимым условием существования казачьих войск». Но по военной части к началу 1871 года министерству так и «не удалось вполне осуществить свои предположения»27. Ситуация была исправлена на третьем этапе реформ с 1871 года. На казачьи войска обратили повышенное внимание в связи с тем, что в военном ведомстве пришли к выводу о необходимости увеличения кавалерийских частей для достижения паритета с европейскими армиями. Казачество было признано удобным средством для достижения поставленных целей. Создание новых казачьих войск с одновременным увеличением сроков казачьей службы признавалось неудобным для практического осуществления. Пополнить ряды кавалерии было решено за счет привлечения к службе всего казачьего населения и зачисления всех без исключения казаков в служилый разряд. Такое решение подкреплялось тем обстоятельством, что «общеобязательная служба 1874 года, не давала поводов к изъятию в этом отношении для казаков, у которых искони общеобязательная воинская повинность составляла основание устройства каждого войска»28. Благодаря предпринятым мерам, в первую очередь через возвращение принципа поголовности казачьей службы в «Положении о военной службе Донского войска» 1874 года и «Уставе о воинской повинности Войска Донского» 1875 года, Военному министерству «удалось поставить казачьи войска почти в одинаковый уровень с регулярными частями.»29. Что же касается обустройства казаков в гражданском отношении, то «по этой части, насколько оказывалось возможным, продолжались развитие и применение той общей программы, которая была принята еще до 1871 года»30.
Таким образом, в очерках можно увидеть определенную схему правительственной политики в отношении казачества при Александре II. В последующем она дополнялась, уточнялась для акцента на каких-то важных ее деталях и пр., но принципиально уже не менялась, по крайней мере на страницах дореволюционных изданий. Подобного нельзя сказать об имеющихся в литературе оценках результатов проведенных преобразований в казачьих войсках, которые были не столь однозначны.
Наличием таких оценок отличается упомянутая книга М.П. Хорошхина «Казачьи войска. Опыт военно-статистического описания» (1881). В этой работе он, уже не обремененный коллективной ответственностью, позволил себе выйти за рамки официальных «Очерков». Впрочем, от такого приема не стоит ждать какой-то альтернативной точки зрения, М.П. Хорошхин лишь выразил свою собственную позицию по ряду вопросов.
Его общая характеристика политики Военного министерства конца 1850-х – начала 1870-х годов практически идентична имеющимся в «Исторических очерках». Он так же, как и Н.И. Краснов, предпочел увидеть в действиях Военного министерства 1860-х годов по ограничению числа служащих казаков «желание облегчить тяжесть военной повинности», заметив, что «такой взгляд, противореча веками сложившемуся мнению о казаках как о сословии, главнейшая государственная повинность которого заключалась в военной службе всех и каждого, удержался не долго»31. Далее М.П. Хорошхин, опираясь на материалы своей статьи в «Военном сборнике» за 1873 год32, обращается к описанию властных ожиданий от результатов перевода казачьих войск на жестко установленную штатную численность и конскрипцию33. Таким образом, М.П. Хорошхин не только удержал пальму первенства в освещении этого вопроса, но и стал практически единственным дореволюционным автором, не оставившим без внимания данный аспект правительственной политики в отношении казачества34. В числе упомянутых ожиданий М.П. Хорошхин выделил: 1) улучшение качества строевого состава из-за более частого снаряжения на службу нижних чинов; 2) молодые люди, освобожденные жребием от службы, смогут самостоятельно выбирать род деятельности, соответствующий их способностям, таким образом становясь «полезными гражданами» для общества; 3) деньги, поступающие от неслужилых казаков, пойдут на увеличение войсковых капиталов, которые, в свою очередь, будут тратиться на улучшение условий жизни для всех; 4) со временем почти в каждой казачьей семье появится хотя бы один неслужилый казак, который будет заниматься поддержанием домашнего хозяйства, тем самым обеспечивая расходы на службу других членов семьи, не освобожденных от воинской повинности35. М.П. Хорошхин, в отличие от Н.И. Краснова, являлся противником идеи освобождения части казаков от службы, отстаивая принцип ее общеобязательности. В связи с этим как в статье 1873 года, так и в книге он отметил «невыгодные стороны» отбывания воинской повинности на основе конскрипции. По мнению М.П. Хорошхина, тяжесть воинской повинности для казаков, попавших в служилый состав, только увеличивалась, в то время как неслужилые казаки несли сравнительно легкие налоги, кроме того, требовался значительный срок и особые благоприятные обстоятельства для того, чтобы в каждой семье оказался казак, не обязанный службой.
Тема стоимости казачьей службы для казака и для государства уже обсуждалась в публицистике 1860—1870-х годов, в том числе и самим М.П. Хорошхиным. В книге он не только не обходит ее вниманием, но еще и впервые упоминает об объяснениях Главного управления иррегулярных войск, предоставленных в ответ на замечания министра внутренних дел А.Е. Тимашева в отношении проекта «Положения о воинской повинности Донского войска» (1875). Претензии А.Е. Тимашева заключались в следующем – за несение обязательной военной службы казаки пользуются «громадными привилегиями», которые «не должны иметь места» в условиях, когда на все население империи распространен новый «Устав о воинской повинности» (1874), кроме того, новое донское положение «предоставляет казакам гораздо больше выгод, сравнительно с общим Уставом и делает из казаков двояко привилегированное сословие»36. В объяснениях Главного управления содержатся расчеты, доказывающие неэффективность возможного перевода Донского войска в разряд обыкновенного гражданского населения из-за финансовых потерь государственной казны от такой операции. Данный эпизод станет хрестоматийным примером для многих последующих историков (и не только), которые будут выражать уверенность в экономической выгоде для государства в существовании казачьих войск, снаряжающихся на службу за свой счет. В конце же 1870-х – начале 1880-х годов такое представление, видимо, еще требовало убедительных доказательств, так как было подорвано самим Военным министерством в 1860-х годах. Недаром М.П. Хорошхин в заключение книги призвал признать факт того, «что если в последнее время значение казаков и умалилось, то далеко не в такой степени, как это полагалось до последней войны (Русско-турецкой 1877–1878. – Дет.)»37.
Вряд ли до сих пор превзойденными по количеству обобщенного материала по истории казачества с точки зрения власти остаются четыре части 11-го тома «Столетия Военного министерства», посвященные деятельности Главного управления казачьих войск, воинской повинности и землеустройству казачьих войск38. Главным редактором всего издания являлся генерал-лейтенант Д.А. Скалон – известный военный историк, председатель Императорского Русского военно-исторического общества. Составителями 11-го тома значились чиновники Главного управления – подполковник А.И. Никольский, надворный советник Н.А. Чернощеков, коллежский секретарь Б.Л. Исполатов и титулярный советник Ф.Н. Абрамов. Именно под их авторством в 1902 году вышли первые две части (вторая часть являлась приложением, содержащим документы), остальные были изданы в 1907 и 1911 годах. В эти промежутки времени вместилась не только революция 1905 года, но и повышение в звании до полковника А.И. Никольского, который совместно с Н.А. Чернощековым в 1907 году выпустил третью часть тома о воинской повинности казачьих войск. В свою очередь, Н.А. Чернощеков, будучи уже статским советником, стал единоличным составителем четвертой части о землеустройстве казачьих войск, опубликованной в 1911 году. Об упомянутых авторах 11-го тома известно крайне мало, и говорить о наличии у них исторического образования или писательского опыта, вероятно, не приходится. Поэтому даже прямой доступ к архивным делам Главного управления, имевшийся в силу служебного положения у А.И. Никольского и его коллектива, не позволил данному труду выйти на какой-то новый уровень осмысления материала, хотя охват вопросов по истории казачества и получившийся объем, безусловно, впечатляют.
В первой части представлена общая картина правительственной политики в отношении казачьих войск в 60 – 70-х годах XIX века. Ее схема описания была позаимствована из «Исторического очерка деятельности военного управления в России.». Отсутствие в первой части, как и во всем томе, внятной периодизации компенсировалось приводимой информацией о позиции различных лиц, причастных к реформам среди казачества, а также раскрытием важных деталей преобразовательного процесса, прежде нигде не освещенных.
В приложении к 1-му тому «Столетия Военного министерства.» полностью воспроизводился известный всеподданнейший доклад военного министра Д.А. Милютина от 15 января 1862 года39, в котором излагалась программа первоочередных задач по усовершенствованию всей военной системы в России, в том числе и в казачьих войсках. Однако доклад был абсолютно проигнорирован авторами казачьего тома. Ни слова не было сказано и о важных для понимания замысла властей по реорганизации казачества «Соображениях. о главных началах. которые должны быть приняты в руководство при составлении новых положений о казачьих войсках». Такая избирательность, вероятно, была обусловлена желанием авторов переключить внимание на инициативы снизу и их роль в процессе реформирования казачьих войск в конце 1850-х – начале 1860-х годов. Тем самым они как бы снимали часть ответственности с Военного министерства за продвижение непопулярного среди казаков курса. К числу таких инициатив снизу относится представление донского войскового наказного атамана М.Г. Хомутова (1856) о необходимости пересмотра устаревшего Положения 1835 года, которое дало старт открытию в казачьих войсках комитетов по подготовке новых войсковых положений40. В этом же ключе авторы тома подробно освещают промежуточные выводы Кавказского редакционного комитета. Данные выводы были получены в ходе обсуждения в начале 1860-х годов вопроса о необходимости изменения казачьего порядка воинской службы. В записке комитета утверждалось, что с окончанием Кавказской войны и закрытием «для иррегулярной конницы главного театра действий», как минимум от Кавказских казачьих войск больше не потребуются «усиленные наряды» на службу. Таким образом, по мнению комитета, уже нет «достаточных причин держать все казачье население в том же напряженном положении, в каком оно находилось прежде, и замыкать вовсе выход из войскового сословия»41. В записке также ставилось под сомнение распространенное мнение о «дешевизне казачьих войск», которое было названо «кажущимся»42.
Надежды Военного министерства на результативность деятельности местных комитетов не оправдались. Предоставленные проекты новых положений оказались «по своему содержанию и направлению не соответствующими духу новейшего законодательства». В связи с этим военный министр Д.А. Милютин признал необходимым «для скорейшего и правильного окончания этого дела» учредить в 1865 году при Управлении иррегулярных войск особый Временный комитет по пересмотру казачьих законоположений43. Авторы тома подробно разбирают программу занятий Временного комитета, показывают его повышенное внимание к вопросам развития гражданской сферы казачьих войск, раскрывают детали дискуссий на заседаниях комитета по вопросам торговли в казачьих войсках, нового порядка казачьей службы на основе конскрипции и пр. Такая направленность политики Военного министерства в отношении к казачеству объясняется авторами тома императорской установкой, озвученной в известной речи Александра II перед депутатами комитета в октябре 1866 года44. Ее влияние имело долгосрочный характер. В высочайшем докладе по Военному министерству за 1868 год проговаривалось, что ведомство в своих действиях основывается на идее «объединения, сколько возможно, казачьего сословия с другим, совместно с ним обитающим, населением под одним общим гражданским управлением, сохранив в отдельности только в военном устройстве казаков, в собственном хозяйстве войсковом и военной администрации»45.
Повторяя тезисы «Исторического очерка», авторы тома не сводят казачьи преобразования только к результатам деятельности Временного комитета. Они уделяют значительное внимание административным реформам в казачьих войсках, осуществленным во взаимодействии с местными властями. Важным шагом в этом направлении стало получение в 1865 году Оренбургским казачьим войском нового устройства в составе новообразованной Оренбургской губернии. Впоследствии данный опыт был распространен практически на все казачьи войска. Новая конфигурация властных полномочий предполагала, что «казачье население, по частям административной, полицейской и судебной, подчинялось общим губернским или областным учреждениям, и лишь для дел по военной и хозяйственной частям казачьих войск сохранены особые войсковые учреждения в виде войсковых штабов, войсковых и войсковых хозяйственных правлений, управлений атаманов отделов и т. п.»46.
Стремление к объединению казачества с прочим населением империи выразилось, по мнению авторов тома, еще и в организации с 1870 года станичного управления по примеру крестьянского, действующего с 1861 года47. Станичное общество приравнивалось к крестьянской волости, и уже станичный сход, а не круг получал «самостоятельность в распоряжении общественным хозяйством и ведении общественных дел, какая была предоставлена сельским обществам»48. Сближение казачества с прочим населением связывалось с отменой крепостного права. После 1861 года только казаки оставались в «прежнем принудительном замкнутом сословном строе, не допускавшем освобождения от сословных прав и обязанностей путем перехода в другие сословия». Такое положение, противоречащее новым «началам государственного устройства», не могло сохраняться долго в неизменном виде. Тем более что по окончании Кавказской войны государственная потребность в существовании «казачьего сословия значительно ослабела»49. Первым шагом к преодолению сословной замкнутости в казачьих землях стало предоставление лицам невойскового сословия права водворяться, приобретать и строить дома, заводы, магазины и лавки в г. Екатеринодаре и в наиболее крупных станицах Кубанского и Терского войск. По этому поводу Александр II заметил, что подобный порядок следует распространить и на другие казачьи войска50. Это произошло после принятия закона от 29 апреля 1868 года, разрешающего представителям невойскового сословия селиться на территории всех казачьих войск. К окончательному же «уничтожению замкнутости казачьего населения», по мнению авторов тома, привела реализация закона от 21 апреля 1869 года, по которому казачьи офицеры и чиновники освобождались от обязательной службы, казаки получали право исключаться из казачьего сословия, переходить в другие войска и служить вне своих войск, а лица невойскового сословия могли теперь зачисляться в казачьи войска.
Авторы тома, констатируя «быстрый ход реформ и упразднение некоторых казачьих войск», неоднократно упоминают о распространении на местах «опасений» за дальнейшее существование казачества как особого сословия. Большинство «опасений» признается неосновательными, хотя и выделяется «единственный» повод для их появления, а именно – преобразование воинской повинности казачьих войск в 1867 году на основе жеребьевой системы (конскрипции)51. Донские депутаты Временного комитета совместно с представителями войсковой администрации выступили категорически против изменения традиционного порядка несения военной службы. В томе подробно показывается их позиция по этому вопросу52. Так же внимательно авторы тома осветили действия правительства в отношении Уральского казачьего войска, отличающегося своеобразным укладом жизни, и рассмотрели примеры сопротивления уральцев проводимым реформам в 1870-х годах53