Вечерний Питер стал ещё наряднее и одновременно неуютнее. Виной тому, конечно, была погода – угораздило же Петра I выбрать под столицу империи место с самым гнилым климатом. Но местные, конечно, этого не замечали. Не только кваzи, с них-то какой спрос, они к погоде неприхотливы. Но и живые жители города на Неве на сырость, ветер и низкие тучи не реагировали. Многие шли в рубашках с короткими рукавами, некоторые в бриджах. Повсюду раскрыли зонтики уличные кафе, где, правда, всё-таки светились инфракрасные грелки, играла живая музыка, звучал смех. На Невском, где мы с Найдом договорились встретиться, вообще было не протолкнуться. На каждом углу выступали какие-то самодеятельные актёры, фокусники, прочие массовики-затейники. У отеля «Рэдиссон» двое молодых кваzи виртуозно играли на баяне и балалайке старые хиты Queen и Beatles – никогда бы не подумал, что классическая музыка так хорошо звучит в русской аранжировке. Живой парень подыгрывал им на деревянной дудочке, а старенький лупоглазый кваzи играл на гитаре и пел. Не сразу, но я заметил, что ни у одного из выступающих не стояло рядом шляпы или коробки для денег. Прям коммунизм какой-то. Солнечный город, блин, уже второй раз с утра вспомнился! Но кваzи ведь тоже надо питаться, одеваться, жильё оплачивать, у них есть свои увлечения, которые стоят денег…
Потом я увидел, что временами то один, то другой зритель поднимал мобильник, на миг направлял на музыкантов, нажимал на экран, – и успокоился. Нет, питерские кваzи не освоили искусство жить без денег. Они просто принимали в оплату электронные деньги.
Найд провёл весь день с друзьями-кваzи, и волноваться о нём в нормальной ситуации не стоило бы. Но этой ночью мы едва не стали жертвой террористов, я узнал про «атипичных» кваzи, которые не прочь вновь полакомиться человеческой плотью, а ещё выяснил, что иногда восстают совсем уж древние покойники. А Питер – он же весь на костях! Это огромное кладбище, гекатомба. Если начнут вылезать…
Да нет, не начнут. Все эти жертвы великих строек, революций, войны – они уже давно стали землёй и травой, вернулись в круговорот веществ в природе, как пишут в учебниках. Если что и есть – голые кости в земле. Ведь кости же не могут вылезти? Они рассыпятся. Мёртвые восстают, а скелеты не могут, у них нет никаких мышц, даже мёртвых, они только в мультиках весело пляшут и клацают зубами.
Несмотря на холод, меня пробил пот. Кто знает, на самом-то деле, что возможно в нашем безумном мире? Когда-то мы решили, что дело в вирусе. Нас приучило к этому кино, которое так любили снимать про оживших мертвецов в конце двадцатого и начале двадцать первого века. Может мы, люди, потому и выжили, что смотрели эти дурацкие фильмы и знали, как вести себя с восставшими.
Но потом выяснилось, что вируса никакого нет. И почему наши мёртвые стали подниматься и почему к ним вновь возвращается разум – никто не знает до сих пор.
Может быть, тут объяснение не научное? А мистическое, даже религиозное? И тогда не надо ждать никакой логики в происходящем – завтра из земли полезут кости, соберутся в потрёпанные скелеты, немножко поспорив, где чей позвонок, и пойдут гулять по питерским улицам.
Я покачал головой.
Бред и суеверия!
Даже если законы биологии полетели под откос, законы физики никто не отменял. Хэллоуин отменяется, скелетов не завезли.
Кстати, Хэллоуин, наверное, тут отмечают весело, с размахом…
Я тоже поднял мобильник, навёл на баяниста – на экране отобразилась четвёрка мультяшных скелетов, карикатурно напоминающая великую ливерпульскую четвёрку. Скелеты, совсем как в моих мрачных фантазиях, наигрывали на гитарах и колотили по барабанам. Ниже были стандартные кнопки «доната». Я скинул на счёт музыкантов минимальную сумму – не так уж и на много я их наслушал. Музыканты тем временем отошли в сторону, баянист и балалаечник закурили, лупоглазый музыкант стал им за это выговаривать, те отшучивались.
Я вдруг вспомнил, как Настя позвала меня на концерт знаменитого питерского рок-музыканта. Уже после того, как восстала и возвысилась. Музыкант тоже был кваzи, что, по слухам, резко повысило качество его новых альбомов. Я отказался, конечно. Объяснил, что видеть мертвецов мне приходится по службе, а вот слушать их или нет – это уже мой личный выбор.
Грубо, конечно. Но зато честно.
Квартет уличных музыкантов сменил одинокий пожилой мужчина с гитарой. С улыбкой посмотрел на публику, коснулся струн, запел:
– Каменных рек Пангеи не взять рукой,
Выбор простой: или пан, или мёртвый груз,
Рви свою шкуру, но вспомни, кто ты такой –
Забывай её, забывай её.
Все твои сны – лишь пыль в её кулачке,
Верность своим игрушкам – черта людей,
Здесь же особый случай – жизнь налегке,
Забывай её, забывай её…
Вот уж проблема – забывать. Поэты тем и отличаются от нормальных людей, что выдумывают себе страдания на ровном месте. В жизни и реальных страданий хватает, чтобы их лелеять и пестовать…
– Сам себе загадай, сам себе ответь,
Нужен ли опыт смерти твоей душе.
Даже такая жизнь веселей, чем смерть –
Забывай её, забывай её.
Ты заслужил сполна все сто лет без бед,
А песни бывают с кровью, как и бифштекс –
Вспомни, что небо держится на тебе,
Забывай её, забывай её…[2]
Я развернулся и, мстительно не заплатив музыканту, двинулся к театру Ленсовета, где Найд предложил встретиться.
Честно говоря, я не воспринял всерьёз его слова о том, что он пойдёт в театр. Но, к моему удивлению, Найд действительно вышел из театра с толпой зрителей.
Он был не один. А с девочкой, выглядящей чуть младше него.
С белокурой мёртвой девочкой.
Ой, как плохо-то…
– Здравствуйте, – сказала девочка, глядя на меня.
– Привет! – ответил я, проглотив чуть не выскочившие слова «подрастающее поколение». Это поколение никогда не подрастёт. Девочка стала кваzи лет в двенадцать и столько же лет пребывает в этом состоянии.
– Я Вероника. Мы с Сашкой дружим.
Я кивнул. Найд тоже внимательно смотрел на меня, изучал реакцию.
– Давайте уйдём с дороги? – предложил я. – А то как три тополя… Что смотрели?
– Мы ходили на «Макбет», – ответила Вероника.
– О! – поразился я. – Классика. Серьёзная вещь. Неужели понравилось?
Найд насупился, а девочка-квази улыбнулась:
– Ну, вы же знаете, мне двадцать четыре года.
– Знаю, – сказал я, помедлив. Мы медленно шли в сторону Владимирского собора.
– Вы, наверное, хотите спросить, понимаю ли я серьёзные, недетские вещи, – беспощадно сказала Вероника. – Понимаю. У меня всё довольно сложно, я с одной стороны девочка и всегда ею останусь, а с другой – взрослая женщина. Кваzи-женщина. Я очень любила театр, когда была живой, – это осталось.
Я глянул на Найда. Тот шёл молча, глядя перед собой.
– Мы с Сашей хорошие друзья, – продолжала Вероника. – Но он должен был понять. Он меня звал в кино на «Звёздные войны». А я настояла, что пойдём на «Макбета».
– Дура, – сказал Найд резко. – Я расту. И скоро сам захочу на «Макбета», и на «Отелло», и на всё остальное. Мне и сейчас понравилось, если хочешь знать. А через год… ну или через пять…
– Ты будешь взрослый парень и будешь дружить со своей ровесницей, – сказала Вероника. – Вы станете расти вместе. Ну, или она будет кваzи, но всё равно она будет взрослая, с вот такими вот сиськами и попой!
Вероника показала на себе и рассмеялась.
– Не нужно мне, чтобы с такими сиськами, – твёрдо сказал Найд, но чуть покраснел.
– А это уже будет болезнь, если не нужно, – строго сказала Вероника. – Сашка. Ты чудесный, мы с тобой были друзьями, ими и останемся. Ладно?
Найд молчал. Тогда Вероника добавила:
– Парень у меня есть.
– Кто? – воскликнул Найд, остановившись как вкопанный.
– Мишка.
– Который кваzи? – Найд показал рукой что-то на уровне своего носа.
– Ну да, – ответила Вероника. – Мы с ним взрослые кваzи. В детских телах.
– Это неправильно, – сказал Найд, глядя себе под ноги.
Нас уже обходили со всех сторон, мы стояли прямо посреди тротуара. Но обходили очень вежливо, интеллигентно, даже матерились шёпотом, себе под нос. Питер всё-таки, культура!
– Только это и правильно, Саша, – сказала Вероника, положила руку ему на плечо и чмокнула в лоб. И это было движение взрослой женщины, а не девочки-подростка. – Я пойду сейчас. Но мы обязательно сходим на «Звёздные войны», я их обожаю!
Мы некоторое время постояли, глядя ей вслед. Найд держался, только губы у него чуть дрожали.
– Так оно и бывает, сын, – сказал я.
– Мы так хорошо провели день! – резко сказал Найд.
– Потому что вы друзья. Идём. Нам ещё надо перекусить где-нибудь.
– Я не хочу есть! – воскликнул Найд с прорывающимся в голосе трагизмом. – Я вообще не буду есть!
– Тогда посидишь рядом, пока я поем, – сказал я. – Меня столько раз девушки бросали, что если бы я каждый раз переставал есть – уже весил бы отрицательную массу. Минус пятнадцать – двадцать килограммов.
– Она вовсе мне не девушка, мы друзья, – убеждённо сказал Найд. – Она глупости говорит. Я вовсе не планировал с ней романтических отношений.
– Значит, она об этом думала, – утешил я его. – Посмотрела, как ты вырос, и решила на всякий случай отшить. Женщины!
Найд, насупившись, смотрел на меня. Потом кивнул:
– Давай поедим. Я хочу мяса.
Есть мясо мы пошли в первый же ресторан, который встретили на пути. Это был однозначно мясной ресторан, с игривым названием «Таки стейк!» и улыбчивой гипсовой коровой у входа. Всем своим видом корова демонстрировала радость быть съеденной. Она даже была выкрашена в белый цвет и разделена линиями на мясницкие части с сурово звучащими названиями «кострец», «зарез», «оковалок».
Ресторан был чуть более пафосный, чем полагалось при наших джинсах и куртчонках, но я решил рискнуть. Мы заняли маленький столик у окна, официант мгновенно принял заказ (я попросил «рибай» прожарки «медиум рэйр», Найд был не столь радикален и взял хорошо прожаренный «стриплоин»). Найд получил «натуральный домашний лимонад», а я заказал порцию скотча и бокал вина к мясу.
– Бухать будешь, – неодобрительно сказал Найд.
– Порция виски – это не бухать, – возразил я. – Ну а вино к мясу, так это вообще полезно.
– Полезно пить сок и негазированную воду, – наставительно произнёс Найд.
Вот они, последствия воспитания у кваzи. За рюмку вискаря приходится выслушивать от ребёнка нотацию. Я быстро опрокинул в себя широкий бокал, на дне которого болталось две столовые ложки драгоценного напитка. Благослови Господь суровых шотландских винокуров, которые вынесли всех восставших в считанные дни и сохранили свои заводики!
Найд картинно вздохнул и продолжил пить лимонад. А я, в ожидании ужина, скользнул взглядом по посетителям. Два мужика в костюмах и в распущенных галстуках, то ли бизнесмены, то ли чиновники. Трут что-то о делах, даже стейки свои не доели, зато графин водки уже пустой. Парень с девушкой. Парень волнуется, девушка кокетничает. Компания мужиков и женщин, всем около тридцати, все очень разные, но явно хорошо знакомые, шумные. Одноклассники встретились? Кваzи средних лет, сидит с живой женщиной, едят стейки… Кваzи? Стейки?
– Найд… – сказал я негромко. Но интонацию он понял, сразу напрягся, стрельнул глазами по сторонам. – Если что – держись за моей спиной…
– Ты чего, пап? – спокойно спросил Найд.
– Кваzи лопает мясо, – сказал я, глядя на немыслимое. – Филе-миньон. «Рэйр».
Найд вздохнул и пихнул мне по столу меню, которое официанту не удалось у него забрать.
– На последней странице.
Я опустил взгляд вниз.
Да, на четвертой странице короткого, на два листа, меню был раздел, нарочито безграмотно озаглавленный «Кваzи – без бояzи». Раздел вегетарианских стейков.
– Там соя всякая, капуста, свёкла, – сказал Найд. – Многие такое лопают, ну, они же помнят, как раньше мясо ели, да и выделяться в обычных ресторанах не хотят. Ты чего, папа?
Я махнул рукой, неловко улыбнулся.
Но Найд вдруг напрягся, куда сильнее, чем услышав мой обеспокоенный голос.
– Тебе тоже… сказали?
– О чём?
– Ну… мне Вероника… – Он замялся. – Она сказала, что несколько кваzи сошли с ума. Стали мясо жрать, даже людей покусали. Она предупредила, что если вдруг начнёт странно себя вести или ещё что – надо убегать. Даже от неё. Потому что никто заранее не знает, сойдёт с ума или нет.
Вот так секретность!
Каждая девчонка-кваzи в курсе того, что происходит.
– Что она ещё говорила? Какие ещё странности?
Найд покачал головой. Значит, про древних восставших информация ещё широко не разошлась.
– Вероника всё правильно тебе сказала, – признался я. – Не стоит лишний раз бояться, но если что…
– То убегаю, – согласился Найд. – Понял, не маленький.
Разговор не помешал нам доесть стейки, а Найду – даже попросить себе мороженого. Я взял кофе, хотя предпочёл бы ещё порцию виски. Ещё раз оглядел ресторан. Все ели и пили в своё удовольствие. Кваzи с живой подругой жевал фальшивый стейк. Юноша что-то горячо говорил подруге, та млела от его слов. Два бизнесмена заказали ещё один графин водки.
Никого подозрительного.
– Ты скучаешь по Насте? – неожиданно спросил сын.
– Да, – ответил я.
– А по маме?
Я помолчал. Трудный вопрос. Когда дети начинают задавать трудные вопросы, это значит, что они уже выросли.
– Да.
– Больше, чем по Насте?
– Не знаю. Одинаково. Сашка, на такие вещи невозможно ответить.
– Ты сказал, что не можешь теперь с Настей… жить. Когда она стала кваzи. А с мамой?
– Она умерла.
– Ну и что? – Найд искоса смотрел на меня.
– Она насовсем умерла.
– А если нет? Если она стала как Настя?
– Не знаю. Не могу этого представить.
– Значит, ты по ней больше скучаешь, – сказал Найд. Вроде бы удовлетворённо, но почему-то и с огорчением. – С Настей ты не смог жить, а про маму не знаешь.
– Я бы очень хотел, чтобы она была жива, – сказал я. – Пойдём?
Мы вышли в светлую питерскую ночь. Впрочем, сейчас она не была такой уж светлой, облака и накрапывающий дождик никуда не делись. Мы дошагали до улицы имени старого казахского акына, Найд то забегал вперёд, то вдруг возвращался и брал меня за руку, будто маленький. Уже на лестнице он спросил:
– Папа, я тебе не мешаю?
– Чем?
– Ну… вообще. Жить. С женщинами встречаться.
– Нет-нет, – сказал я, неожиданно смутившись. – Всё в порядке. У меня есть время на личную жизнь.
– Если ты захочешь на ком-то жениться, – продолжал Найд, – то не думай, я не буду против. Я уже большой, я всё понимаю. И я могу пойти в какое-нибудь кадетское училище…
– Ты можешь пойти в угол, – сказал я. – За недоверие к отцу. И вообще кончай кокетничать, как красна девица.