Кавказ. Выпуск XIX. Живой отголосок прошлого. Жизнь и творчество писателя Евгения Баранова - читать онлайн

Детство

На склоне дней Евгений Захарович Баранов написал «Автобиографию», больше похожую на воспоминания, которой мы и будем придерживаться, дополняя, где удастся, подробностями из других источников.

«Родители мои, – сообщает автор, – были сначала крепостными крестьянами помещика Новикова, бывшего владельца села Непецыно Коломенского уезда. Прежде чем откупиться на волю, отец работал на табачной фабрике Мусатова в Москве, потом долго странствовал по Южной России, нанимался в батраки, ездил из Черноморья с чумаками в Крым за солью, в Таганроге работал на свечном заводе… После таганрогской жизни он сделался коробейником; в 50-х гг. попал в Нальчик и открыл здесь железно-бакалейную торговлю, которая пошла очень хорошо, так что через 10 лет он купил дом, в котором я и родился».

Нехарактерное для «простолюдина» имя дано было новорожденному, вероятно, по святцам – 24 декабря отмечается память Евгении Римской – девы-мученицы, подвизавшейся в мужском образе.

Итак, мелкий торговец-разносчик Захар Баранов осел в укреплении Нальчикском в 50-х гг. XIX в. Дата, правда, нуждается в уточнении, поскольку, если верить данным о возрасте, указанном в посемейном списке слобожан, он родился в 1833 г., и значит, к 1850 г., был еще слишком юн, чтобы приобрести тот жизненный опыт, о котором говорит его сын.

Архивные документы однозначно свидетельствуют, что братья Барановы – Иван и Захар Макаровичи – поселились в Нальчике до 1871 г. (Имя торговца Ивана Баранова встречается в делах 1866 г.) Поскольку слобода не считалась городским поселением, всем ее жителям, происходившим не из солдат, пришлось «приписаться» в мещанское (т. е. городское) сословие соседних городов: Владикавказа, Георгиевска, Пятигорска. Так братья Барановы оказались на бумаге «пятигорскими мещанами», хотя там, вероятно, никогда не жили.

Старший брат – Иван Макарович Баранов (ок. 1825 – ок. 1892 г.), видимо, был бездетен, но сумел увековечить свое имя на карте нашей республики. Сохранился наградной список лицам, представляемым к наградам, приложенный к рапорту начальника Нальчикского округа.

Начальнику Терской области

22 августа 1890 г.

№ 5664

Согласно личного приказания Его высокопревосходительства главноначальствующего гражданскою частию на Кавказе и командующего войсками Кавказского военного округа имею честь представить при этом к Вашему превосходительству наградной список на почетного члена Нальчикского благотворительного общества Ивана Баранова в дополнение ходатайства моего от 12 октября 1887 и 1888 гг. за № 14804 и 3042 и 28 апреля 1889 г. за № 624.

Должность, чин, звание, имя и фамилия, какого вероисповедания и знаки отличия

Почетный член Нальчикского благотворительного общества пятигорский мещанин Терской области, торгующий в слоб. Нальчик Иван Макаров Баранов. Вероисповедания православного. К раскольническим или вредным обществам и сектам, а также скопчеству не принадлежит.

В чем состоят оказанные отличия

Баранов, состоя членом Нальчикского благотворительного общества, в продолжение многих лет оказывает большую материальную помощь Нальчикской женской Михайловской бесплатной школе, производя на свой счет ремонт зданий школы, и оказывает всевозможное содействие к поддержанию названного училища.

Независимо этого он, Баранов, в 1887 г., приняв на себя личное распоряжение по постройке в поселке Ново-Ивановском (Цугулиевке) деревянной церкви с таковою же колокольнею на каменном фундаменте и пожертвовав для этой благой цели собственный материал и деньги, а также на свои средства купив иконостас, колокола и всю церковную утварь, в 1888 г. окончил постройку церкви в помянутом поселке и на нужды эти он израсходовал из собственных средств около семи тысяч рублей.

Он же Баранов в пос. Ново-Ивановском на свои средства приобрел в безвозмездное пользование церковного причта 50 десятин земли и выстроил деревянный дом и таковое же здание для школы и ежегодно взносит сумму 600 руб., необходимую на содержание в том поселке священника и псаломщика.

Какие получал прежде награды, когда и за что именно

Наград не получал

Не был ли в штрафах, под следствием и судом, а если был, то за что именно – Не был

К чему представляется

К золотой медали с надписью «За усердие» для ношения на шее на Станиславской ленте[18].

В честь небесного покровителя Ивана Баранова церковь была освящена, а селение названо Ново-Ивановским (по имени церкви).

О родном дяде Евгений подробно не пишет, упомянув лишь не очень лестную кличку «Желтопуз», которую носил толстый богатый купец.

Отцу он посвящает больше слов, с явным уважением и даже гордостью. Возможно, в нем он видел воплощение лучших черт народного характера, прежде всего трудолюбие и предприимчивость, позволившие достичь личной независимости и материального благосостояния. Говоря о серебряной медали, которой Захар Баранов был награжден за спасение из пожара женщины с ребенком (причем шрамы от ожогов остались на всю жизнь), Евгений добавляет: «Медали он никогда не носил, вообще он был скромный человек и к подобным «отличиям» и «почестям» относился с благодушной насмешливостью». О его умениях, кроме торговли, с одобрением пишет: «Отец был довольно способный человек: самоучкой научился читать и писать, довольно хорошо рисовал карандашом, резал по дереву, слесарничал».

К сожалению, очень скупо Евгений говорит о матери, не называя даже ее имени, ограничившись замечанием: «Мать была религиозна, но умела лишь читать, да и то плохо». В Центральном госархиве КБР обнаружился документ, позволяющий установить имя, вероятно, матери Баранова. Это копия метрического свидетельства о рождении в 1876 г. слобожанки Пелагеи Гусевой, восприемницей которой значится «жена пятигорского мещанина Параскева Семенова Баранова»[19]. Матери Евгений лишился в 15-летнем возрасте. Ничего не пишет он и о мачехе – из документов видно, что звали ее Агафья и была она младше мужа на 17 лет.

Место, где располагалась лавка Захара Макаровича Баранова и, вероятно, жилище его семьи, определяется довольно точно: это квартал нынешней Кабардинской улицы напротив Детского парка – и все еще стоящие там строения, возможно, те самые, в которых прошло детство Евгения Баранова.

В год рождения Баранова в Терской области завершились важные государственные реформы, в результате которых Нальчик официально получил статус слободы, округ, в котором он находился, получил название Георгиевского. В 1872 г. в округ входило 84 населенных пункта, в том числе город Георгиевск, слободы Нальчик и Кисловодск, 28 казачьих станиц, 1 местечко, 48 селений, 1 хутор, 1 поселок, 2 немецких колонии, в нем проживало 118 594 чел., в том числе гражданского 8472 (7,14 %), казачьего 51 797 (43,6 %), горского 58 325 (49,18 %), население было разных национальностей[20]. В 1875 г. округ переименован в Пятигорский, но слобода оставалась его административным центром.

Вот какое впечатление оставила слобода у путешественника П. Острякова, посетившего ее в 1878 г.: «Многие из русских, никогда не посещавших Кавказа, по всей вероятности, едва ли и по имени знают, что такое Нальчик. Посетители Кавказских вод хотя иногда и заглядывают в него, но до сих пор, кажется, еще никто не посвятил Нальчику и десяти строк. Да и действительно, небольшая крепостца с посадом, в местности, далеко уступающей по своим красотам Пятигорску, Кисловодску и пр., не может произвести такого поражающего впечатления, чтобы о ней стоило что-нибудь говорить. Минеральных источников нет; ни один из наших поэтов не воспел ее.

В прежнее время Нальчик имел стратегическое значение, а теперь он составляет только центр окружного управления Большой и Малой Кабарды. В нем живет окружной начальник со своим штабом, помещается народный словесный суд, училище для детей горцев, управление местных войск, маленькая церковь, старая крепость, служащая помещением острогу, казармы, несколько лавок – вот и все. Климат летом очень хороший, но в другое время жители по целым месяцам за постоянными туманами, дождями и снегом не видят и солнца; прибавьте к этому невылазную грязь от распустившегося чернозема и тогда станет совершенно понятно, что приехавшему в такую пору туристу Нальчик не внушит желания пробыть в нем и сутки, разве отчаянная, невообразимо дурная дорога заставит его дать отдых своим разбитым и усталым костям»[21].

Но это мнение заезжего, взгляд извне. Нальчане ощущали и думали иначе, а рожденному здесь ребенку слобода представлялась огромным миром, необычайно богатым и увлекательным. Научившись сравнивать, он вспоминал: «Нравы нальчикских жителей отличались своею простотой, доходящей до грубости и, пожалуй, некоторой распущенности; последняя наблюдалась, главным образом, среди населения предместья слободы, так называемой «Астраханки», где было немало пришлого элемента, не владевшего надельной землей и не занимавшегося земледельческим трудом, а промышлявшего ремеслами, случайными заработками. Там же ютилась и беднота, хотя ее было не очень много – я говорю о той бедноте, которая принуждена была просить «ради Христа». Воспитания детей, в прямом значении этого слова, у слобожан не было; родители заботились лишь о том, чтобы дети их были одеты и сыты, в остальном они были предоставлены самим себе, росли на воле, как дикие цветы в степи, и это было их счастье. Впрочем, в экстраординарных случаях родители «учили» детей, т. е. пороли их «без всякого милосердия» за матерную ругань в их присутствии, за озорничество по жалобе потерпевших от него. С 10–11 лет дети понемногу начинали привыкать к тяжелому труду, а с 14–16 лет совсем уже запрягались в работу.

В школу ходили только дети слободской аристократии и «буржуазии».

Перед Евгением Барановым, семья которого, естественно, принадлежала к слободской «буржуазии», доступ к школьным премудростям был свободен. Но мир знаний открылся ему раньше.

«Познакомился я с книгой, – продолжает он свой рассказ, – в 5–6 лет, когда научился читать; первые уроки чтения преподали мне старшие брат и сестра, и наш сосед, еврей, часовых дел мастер Захария Фрахтман».

Старший брат Евгения – Иван – был старше его на 8 лет, он унаследовал семейное дело и, видимо, прожил в Нальчике до конца своих дней. Сестер было две: Ефросинья (замужем за Михаилом Ананьевым), старше Евгения на 10 лет; и Александра (замужем за Василием Дробышевым) – старше Евгения на 5 лет.

Обе они могли учиться в бесплатной женской школе, открытой в Нальчике в октябре 1860 г. О жизни всех нальчикских школ (а в 70–80-х гг. их было 3) нередко писали газеты того времени и эти публикации стали сейчас много доступнее, благодаря воспроизведениям их в краеведческом журнале «Живая старина», который в 1991–1995 гг. издавал известный энтузиаст Рашад Умарович Туганов.

Итак, в Нальчикской женской школе (в 1865 г. названа Михайловской в честь наместника Кавказа – великого князя Михаила Николаевича, родного брата царя Александра Второго) было 3 класса, в которых изучались закон Божий, чтение, письмо, арифметика, география и особенно рукоделие. Принимались в школу все девочки, независимо от сословной принадлежности и национальности. Слободские дамы охотно преподавали в школе, обучая будущих хозяек вязанью, шитью и пр.

Содержалась школа за счет средств попечительского совета (по пять руб. в год от каждого его члена) и разовых добровольных пожертвований[22]. В число жертвователей, конечно, входили купцы Барановы, что отмечено и в наградном списке Ивана Макаровича. Не оставался в стороне и отец Евгения. Сохранился документ, в котором сказано:

«Нальчикское слободское управление в Нальчикскую бесплатную женскую школу

19 сентября 1868 г.

С препровождением четырех руб. восьмидесяти пяти коп. серебром № 237. Казначей Бетаки

Слободское управление, взыскав согласно поданного объявления торгующим в Нальчике мещанином Захаром Барановым с вдовы поручицы Дураковой 9 руб. 70 коп., из которых Баранов 4 руб. 85 коп. пожертвовал в пользу женской школы, а остальные в пользу Симионовской церкви, каковые при сем препровождает, просит о получении уведомления.

Заведующий слободкою полковник Занаревский

Слободской старшина Осканов»[23].

Об авторитете Захара Баранова в слободе можно судить и по такому документу:

1883 года ноября 12-го дня

Терской области Нальчикского округа жители слоб. Нальчика из числа 137 человек, имеющих право подавать голос на сходе, мы, нижеподписавшиеся, быв сего числа на оном в числе 118 человек в присутствии Нальчикского слободского правления для обсуждения некоторых общественных дел, где между прочим нам предложил слободской старшина избрать новых должностных лиц на будущий 1884 год вместо бывших в настоящем году и окончивших срок, а именно помощника старшины, судей, доверенных, иконома (эконома. – Е.Т.) и слободского казначея.

Вследствие чего мы с общего нашего согласия и без всякого к тому принуждения, на основании высочайше утвержденного положения об общественных управлениях в казачьих войсках, избрали из среды себя… казначеем мещанина Захара Макарова Баранова 55 лет…

Все они вероисповедания православного, под судом и следствием не были и ныне не состоят, на которых мы вполне надеемся, что они назначение наше вполне оправдают. Помощнику же старшины… определяем жалованье. Остальные же должностные лица, означенные в сем приговоре, должны исполнять свои обязанности безвозмездно.

А потому постановили: приговор этот утвердить подписом нашим и просить слободского старшину представить таковой г-ну начальнику Нальчикского округа на утверждение, в том и подписуемся[24].

По отзывам газет, в 70-е гг. много стараний к процветанию школы приложила попечительница – жена начальника округа Софья Тимофеевна Полозова. Вот как характеризовала ее деятельность одна газетная корреспонденция: «Не прошло и 2 лет, как школа, помещавшаяся в наемном помещении, имеет уже собственный дом, учителям увеличено содержание, школа обзавелась учебными пособиями и всеми необходимыми для успеха обучения средствами и по последним отзывам дирекции народных училищ заслуживает полного одобрения. И все это создалось заботами Софьи Тимофеевны, умевшей своим личным трудом о школе привлечь и частную благотворительность. Устраивая спектакли, собирая пожертвования, заботливая попечительница довела дело до конца, поставив школу прочно, вне зависимости от неблагоприятных случайностей и тем дав бедным детям возможность при помощи правильного обучения выбраться из мрака невежества»[25].

Об одном из благотворительных вечеров в пользу школы, состоявшемся 16 декабря 1877 г., рассказывалось в другой корреспонденции. Посетовав, что нальчикское «общество разрозненно и притом так малочисленно, что при желании поставить на сцене что-нибудь посерьезнее, требующее большего персонала, всё могущее быть в партере, должно действовать на сцене», неизвестный автор (судя по инициалам «А.К.», им мог быть член попечительского совета школы, служащий окружного управления Антоний Филиппович Кадигроб) продолжает: «…бывает время, когда Нальчик, как центр управления округом и сердце Кабарды, ознаменовывается съездом представителей этого народа для выборов судей, старшин и для обсуждения других общественных вопросов. Вот этим-то временем и воспользовалась С. Т. Полозова, чтобы увеличить средства женской школы… Таким образом, вся почти публика наша превратилась в действующие лица и глас ее не вопиял в пустыне: зала была полна зрителями и результат благотворительного предприятия оказался блестящим.

Шла 5-актовая комедия Штеллера «Ошибки молодости», водевиль «Дочь русского актера» и дивертисмент, состоявший из пения и дуэтов скрипки с фортепьяно»[26].

Пьеса Петра Штеллера «Ошибки молодости» была впервые поставлена на сцене Александринского театра в Петербурге 11 декабря 1870 г. Ее мелодраматический сюжет: падение бедного семейства разночинцев – молодой супружеской пары – студента Красова и его жены, вознамерившихся жить «личным трудом» – частными уроками и литературными переводами, – и спасенными от гибели благородной княгиней Резцовой. Пьеса вызвала неодобрительную рецензию известного писателя и критика Михаила Евграфовича Салтыкова (Щедрина), но у определенной части публики («жалостливых зрителей и особенно зрительниц») имела успех. «Дочь русского актера» – водевиль, довольно популярный в те годы. Его автор – Петр Иванович Григорьев (Григорьев 1-й) (1806–1871) – актер Александринского театра, написавший свыше 70 комедий и водевилей. Водевиль – обычно пьеса в одном действии, содержавшая, как правило, незамысловатую интригу, наполненная шутками, музыкой, танцами. «Дочь русского актера» написана в 1844 г., пользовалась большой популярностью. Сюжет: отец – отставной актер Михайло Васильевич Лисичкин – запрещает своей дочери Верочке стать актрисой и собирается выдать ее замуж за старого прапорщика. Верочке, благодаря артистическим способностям, удается обхитрить и отца, и жениха. Выбор этой пьесы нальчикскими дамами-благотворительницами, возможно, был продиктован пикантным обстоятельством – фамилия одного из окружных чиновников совпадала с фамилией героя водевиля – Лисичкин.

Дивертисмент – небольшой концерт.

Таким образом, программа вечера была разнообразной и насыщенной и потребовала немало напряжения и от исполнителей, и от зрителей. Основную массу зрителей составляли, как следует из корреспонденции, депутаты съезда. Это было ежегодное собрание представителей (доверенных) от каждого селения Кабарды и Балкарии (по 2 человека от каждого), в задачи которого входило распределение средств из так называемой Кабардинской общественной суммы.

«Пьесы прошли хорошо, – заключает корреспондент, – потому что каждый из участвовавших отнесся добросовестно к своей роли; публика, состоявшая почти исключительно из кабардинцев, получивших воспитание в России и, следовательно, хорошо понимающих русский язык, получила полное удовольствие и сбор от спектакля вполне окупил хлопоты нашей уважаемой руководительницы».

Так хочется думать, что это зрелище было доступно и 7-летнему Жене Баранову и что он посещал и другие любительские спектакли и концерты, и, конечно, праздники в Нальчикской горской школе, такие как памяти Пушкина в ноябре 1880 г.[27] или 100-летия В. Жуковского в феврале 1883 г., и памяти М. Лермонтова в том же году. (Об этих праздниках сообщали местные газеты)[28].

Несомненно, что Софья Полозова осталась в памяти мальчика. Он записал, что слобожане ласково называли ее «Иволгой», потому что «начиная с весны вплоть до осени каждое утро она пела под аккомпанемент фортепиано при раскрытых настежь окнах романсы. Голос у нее был звонкий, слышался далеко. Многие из приезжавших в слободу кабардинцев, слушая, как Софья Тимофеевна пускала соловьиные трели, приходили в удивление (у кабардинцев женщины не поют публично)… Потом на ломаном русском языке обращались за разъяснением к кому-нибудь из русских: «Что ево многа кирчит? Чумашедший?» А сами, повернув лицо к полозовскому «дворцу», слушают, слушают… А Софья Тимофеевна тем временем соловьем залетным заливается».

Подобные сцены проходили перед глазами наблюдательного мальчика – ведь от двухэтажного «дворца» окружного начальника (ныне ул. Суворова, 2) лавку Барановых отделяло всего несколько метров площади, а в тишине слободских вечеров музыка и пение, наверно, разносились далеко. И это тоже были уроки культуры, впитанные в детстве.

Но вернемся к воспоминаниям. Своим дошкольным учителем Евгений Баранов называет соседа – Захарию Фрахтмана. С этим человеком связана любопытная и малоизвестная страница истории нашего края.

Вот отрывок письма, с которым обратился к начальнику округа 17 сентября 1873 г. житель Нальчика Зелик Фрахтман: «Решившись испытать счастие на розыскание каменноугольных месторождений в области гор, расположенных на общественных кабардинских землях, я с начала весны текущего года бросил все мои занятия по часовому мастерству и посвятил труды и заботы исключительно на осуществление задуманного дела. Путешествуя все это время на наемных лошадях и с наемными проводниками и не имея в деле материальной поддержки, я окончательно истощил все мои средства на это и при большом семействе залез в долги, выплачивать которые требуется больших усилий… я приемлю смелость беспокоить Ваше высокоблагородие и почтительнейше просить распоряжения Вашего об уяснении кому следует настоящего дела и о разрешении депутатам заключить со мною условие, от которого общество может ожидать единственной пользы и следовательно, не должно быть места и сомнению»[29].

Следствием просьбы было следующее «Условие»: «1873 года октября 10-го дня, мы, нижеподписавшиеся доверенные от Большой, Малой Кабарды и горских обществ, заключили это условие с мещанином Житомирской губернии Зейлик Фрахтманом и кабардинцем Исмаил Лиевым в том, что отдается им право добывать каменный уголь, открытый ими на кабардинской общественной земле в местностях под названием Ингушли, Бермамыт и Бечесим на следующих условиях…»

Разработка и вывоз каменного угля действительно были вскоре начаты, но спустя какое-то время условия изменились, начальство объявило, что земли в том районе еще не полностью размежеваны и расторгло договор.

Все эти детали биографии Фрахтмана вряд ли были известны Жене Баранову, но только личность этого человека поразила его воображение. Вот каким он запечатлелся:

«Он был высокий, немного сгорбившийся старик, получивший прозвище «Оглобли». Был он человек хороший, мягкий, добрый, но слободские евреи недолюбливали его и называли сумасшедшим. Они обвиняли его, во-первых, в том, что он читает запрещенную книгу, во-вторых, говорит очень нехорошо вообще о религии. Эта «запрещенная книга», как позже я узнал от одного из старших сыновей Захарии, было старинное заграничное издание на еврейском языке, заключавшее в себе религиозно-философский трактат какого-то ученого раввина».

О семье Фрахтмана есть сведения 1886 г.

…Б. Постоянно (легально) проживающие евреи в слоб. Нальчик

Имена, отчества и фамилии проживающих евреев, а также членов их семейств

С какого времени проживает в крае (год, месяц и число), по какому документу и место приписки

Проживает в Нальчике с 12 апреля 1868 года по годовому паспорту, выданному из Темир-Хан-Шуринской городской полиции от 3 марта 1886 г. за № 12. Приписан в мещане г. Темир-Хан-Шуры.

Какого рода деятельностью занимается: торговлею, ремеслом, промыслом или чем-либо другим, имеет ли оседлость, в чем она заключается, не связаны ли с местным населением торговыми и промышленными предприятиями и вообще разного рода сделками и какими именно

Занимается часовых дел ремеслом, на что имеет дубликат аттестата, выданного ему из Владикавказской ремесленной управы 8 февраля 1884 г. за № 389. Оседлости не имеет.

Какого образа жизни и поведения проживающие евреи

Ведет жизнь кроткую, поведения хорошего

…Октября 29-го дня 1886 г. пристав 1-го участка Нальчикского округа подполковник Ловен

Сл. Нальчик[30].

Вероятно, позднее этой семье пришлось покинуть Нальчик: в действие вступил закон 18 июня 1892 г., запрещавший «европейским» евреям в отличие от горских (татов) постоянно проживать в пределах Кубанской и Терской областей. Всем им было предписано выехать к местам «приписки», в случае с Фрахтманом – в гор. Темир-Хан-Шуру (ныне г. Буйнакск в Дагестане). Но в детские годы Евгения Баранова Захария (Зейлик) проживал в Нальчике и был известен как часовщик, о чем свидетельствует, например, такая запись в ведомости расходов Георгиевского полицейского управления за 1871 г. с его собственноручной распиской:

«Ведомость расходов аванса Георгиевского полицейского управления 1871 г.

Часовому мастеру еврею Фрахтману за починку часов 2 руб. 6 марта. Расписка часового мастера Фрахтмана»[31].

«На Захарии я останавливаюсь несколько долее, – продолжает Баранов, – потому, что в раннем моем детстве он был очень хорошим моим приятелем и немного – учителем, так как я от него кое-что перенял. Он был большим мечтателем. Своим ремеслом он не занимался (им занимались трое взрослых его сына), а «выдумывал» разные «составы», «порошки», что-то по ночам «искал на небе», направляя в него старинную подзорную трубу, собирал на берегу реки какие-то камни, дробил их, прожигал и промывал. Я часто присутствовал при его опытах. Раз весной, уединившись в старую кухню, мы принялись кипятить в колбе какой-то «состав». Вдруг произошел страшный взрыв; одну из стен кухни вынесло на двор, мы же остались каким-то чудом целы и невредимы.

В доме Фрахтмана было довольно много книг; среди них были переводные романы, были и описания путешествий. Вот с этих-то путешествий и началось мое чтение».

Школа

В воспоминаниях Евгения Захаровича Баранова школьным годам уделено немного места, но все же попытаемся с их помощью представить школьную жизнь Нальчика того периода.

«Семи лет, – пишет Баранов, – я начал ходить в Нальчикскую горскую школу». Значит, это произошло в 1877 г. К тому времени Нальчикская горская школа была самым крупным учебным заведением Нальчика, одновременно ее посещали до 100 мальчиков.

Чтобы полнее обрисовать характер школы, ее учебную программу, перспективы учащихся и т. п., приведем обширную выписку из устава горских школ, утвержденного царем 20 октября 1859 г.

«…Для распространения гражданственности и образования между покорившимися мирными горцами и для доставления служащим на Кавказе семейным офицерам и чиновникам средства к воспитанию и обучению детей учреждаются горские школы на степени уездных и первоначальных училищ…

Окружные школы состоят из четырех классов, из коих один есть приготовительный…

Кроме штатного смотрителя при каждой из этих школ находятся: законоучители православного исповедания и мусульманского закона, три учителя наук и один учитель приготовительного класса, которые определяются на общем основании попечителем Кавказского учебного округа, первые два – из духовных лиц, а учителя наук и приготовительного класса – из лиц, кончивших курс в высших учебных заведениях или в педагогическом отделении специальных классов при Ставропольской гимназии или, по крайней мере, в гимназиях и равных им заведениях.

Окружные школы хотя и открываются преимущественно для туземцев и детей русских военных и гражданских чиновников, но в них могут обучаться мальчики и из всех других свободных сословий без различия вероисповеданий.

В окружных школах преподаются следующие предметы: а) закон Божий православного вероисповедания, т. е. молитвы, краткий катехизис, краткая священная история и понятие о богослужении православной церкви, для детей православного вероисповедания;

б) мусульманские законы для мусульман;

в) русский язык и русская грамматика с практическими упражнениями в языке;

г) краткая география всеобщая и русская; последняя с статистическими сведениями об административном устройстве империи и Кавказского края в особенности;

д) краткий очерк всеобщей и русской истории;

е) арифметика и понятие об алгебре;

ж) начальные понятия о геометрии, т. е. объяснения линий, плоскостей и тел и важнейших их свойств и черчение геометрических фигур;

з) чистописание и, если можно, рисование.

Все сии предметы распределяются между преподавателями, сколь можно уравнительно, что и возлагается на обязанность штатных смотрителей, которые каждодневно представляют распределение уроков на утверждение директора училищ.

Курс в окружных школах полагается годичный для каждого класса, исключая приготовительного, в котором дети могут оставаться два года и более.

Учебный год в горских школах начинается 15 августа, время же вакансий определяется с 1 июля по 15 августа.

Желающие поступить в эти школы приходящими учениками подают о том просьбы штатным смотрителям и в приеме их сии последние руководствуются общими правилами, постановленными для уездных училищ Кавказского учебного округа.

Плата за учение в этих школах полагается с приходящих учеников по 5 руб. в год. Бедные от взноса денег освобождаются не иначе как по представлению педагогического совета, с разрешения местного начальника.

Деньги, взимаемые с учеников за право учения, собираются и расходуются согласно с положением, изданным Министерством народного просвещения 16 мая 1852 г., на следующем основании: одна половина поступает на награды учителям, а другая делится на две части, из коих одна употребляется на пособие бедным ученикам книгами и одеждою, а другая поступает на улучшение учебных пособий и других нужд заведений.

Ученики окружных школ пользуются по окончании курса теми же правами, кои присвоены обучающимся в уездных училищах Кавказского учебного округа.

Окончившие курс с хорошими успехами принимаются в гимназии Кавказского учебного округа в IV класс без экзамена, если избирают отдел готовящихся на службу, но буде изъявят желание поступать по университетскому отделу, то должны по предварительном приготовлении выдержать испытание в новейших языках…»

Кроме приходящих «своекоштных», т. е. живущих дома на собственные средства учеников, примерно половина являлась пансионерами, т. е. живущими в пансионе (интернате) при школе. Это было необходимо для учащихся из других населенных пунктов. При Нальчикской школе учреждался пансион на 65 мест, из них 50 содержались за счет казны и Кабардинской общественной суммы, а остальные – за счет родителей. Плата за содержание в пансионе составляла 80 руб. в год.

Женя Баранов относился к категории приходящих своекоштных учеников с платой 5 руб. в год, что было вполне по средствам семье нальчикского торговца.

Таким образом, по привычной нам схеме окружную горскую школу в Нальчике можно приравнять к неполной средней.

За 49 лет существования (1860–1909) школа выпустила 427 человек, т. е. примерно 9 человек в год[32]. Многие по разным причинам не доходили до выпускного класса, но все-таки овладевали русской грамотой и начальными познаниями в разных сферах и могли применить их во взрослой жизни.

Впрочем, ко времени поступления сюда Баранова школа прошла уже 17-летний путь, накопила определенный опыт и уже активно обсуждался вопрос об изменении ее статуса.

В первые годы учебы Евгения Баранова школа переживала серьезный кризис.

Об этом можно судить по публикациям того времени.

Вот как описывал школу путешественник П. Остряков, побывавший в Нальчике в 1878 г.: «Существующая в настоящее время народная школа состоит из трех классов и программа преподаваемых в ней предметов совершенно своеобразна, не имеет ничего общего с программами наших училищ. Реального или профессионального образования она не дает, а благодаря отсутствию классических и новых языков не дозволяет своим питомцам продолжать дальнейший курс в гимназиях или реальных училищах.

В настоящее время школа помещается в доме начальника округа и помещение это более чем роскошное, ему могут позавидовать многие наши прогимназии. В школе более 60 учеников, живущих пансионерами, и все порядки, отношение преподавателей к ученикам, самое преподавание, содержание учеников не оставляют желать ничего лучшего, но беда вся в программе.

Чтобы поправить это дело, как я уже упомянул, кабардинцы составили приговор о том, что они вполне гарантируют все расходы, нужные для преобразования школы в прогимназию, и при последней сделать отдельные классы для желающих или, вернее, недостаточных, где бы преподавались основания земледелия и скотоводства, а также ремесла: столярное, слесарное и кожевенное, как самые необходимые в крае.

Тот, кто имеет средства и желает получить высшее образование – пусть, мол, проходит общий курс прогимназии, а неимущий должен сделать из себя человека все-таки полезного обществу и краю.

Мысль хорошая, но уже при своем рождении она, кажется, встречает себе преграду. Несмотря на готовность всего народа, на сочувствие и непосредственное участие начальника округа, запятая уже вышла в том, что когда предложили учебному персоналу школы составить новые программы, то он весь выразился против прогимназии.

Дело совершенно понятно: по существующему законоположению почти никто из нынешних преподавателей не имел бы права занять должность учителя в прогимназии и при осуществлении плана придется всем им оставить насиженные местечки. Не знаю, чем кончится это дело…»

Более осведомленный в делах школы автор статьи в газете «Терские ведомости» за 1879 г. с подписью «П. Ч-в» (очевидно, смотритель Павел Чернов) был настроен не столь благодушно. Оказывается, общественности пришлось приложить определенные усилия, чтобы сохранить саму школу, которой «грозило закрытие, по неимению для нее удобного помещения с пансионом». Учебное начальство планировало преобразовать Нальчикскую горскую школу в городское училище (т. е. формально повысить статус), но вместе перенести ее в Пятигорск (поскольку Нальчик был слободой, а не городом). И только решительные действия педагогов (думаю, заботившихся не только о своих «насиженных местечках», но и об интересах учеников), поддержанные начальником округа, позволили оставить школу на месте, обеспечив ее пристойными материальными условиями.

Одновременно принимались меры по изменению учебной программы, чтобы дать возможность выпускникам продолжать образование в реальных училищах. Автор статьи уточняет содержание приговора, о котором упоминал П. Остряков. В нем шла речь не только о предоставлении школе «свободного инженерного дома», но и «пополнении курса ее наук введением французского языка и естествоведения», а также «усиления обучения ремеслам».

Кроме того, проектировался специальный класс для подготовки аульных учителей, так что, по заключению автора статьи, «если программа этой школы будет применена к соответствующим классам реальных училищ или военных прогимназий, то окончившим курс дан будет двойной исход: или, при знании одного из новейших языков, поступать в средние учебные заведения, или же со знанием местного языка, вступать на учительское поприще, для правильной цивилизации родного края»[33].

Впрочем, все эти проблемы вряд ли волновали первоклассника (вернее, «приготовишку») Баранова.

А вот что осталось в его памяти: «В начальном отделении, куда я попал, учителем был невежественный и грубый человек Стригуненко. Учить он не умел, зато был большой мастер давать щелчки сразу тремя пальцами. У него я ничему не научился, притом же и убегал часто из класса».

Трудно сказать, насколько справедлива эта характеристика.

Вот что удалось почерпнуть об этом человеке из документов и печатных источников.

21 января 1870 г. старший аптечный фельдшер при 7-м Кавказском линейном батальоне (расквартированном тогда в Нальчике) Стрыгуненко обратился к старшему врачу батальона Лесневскому с просьбой содействовать во взыскании денежного долга с двух горских офицеров (Бермамытова и Седакова). Из последующей переписки выясняется, что в 1865 г. названные офицеры проживали на квартире у Стригуненко и задолжали ему за квартиру, а кроме того, заняли деньги у его бабки солдатки Поповой. Тогда сам заявитель был старшим аптекарским учеником. Рапорт по тому же делу от 30 декабря 1871 г. подан уже учителем Нальчикской горской школы Потапом Стрыгуненко начальнику округа. Факт, что аптекарский фельдшер Стрыгуненко и учитель с той же фамилией – одно и то же лицо, подтверждается сличением подписей под обоими рапортами[34]. Таким образом, Потап Стрыгуненко (как он сам писал свою фамилию) стал учителем в течение 1871 г. О том же говорит справка от августа 1872 г., в которой Стригуненко назван «вновь назначенным» учителем приготовительного класса, который к тому же безвозмездно давал учащимся уроки пения. Ревизор, проверявший работу школы, отозвался о Стригуненко с похвалой, написав: «Усердие и умение его требуют хотя бы малого вознаграждения». В 1872 г. учитель обратился с просьбой об отводе от 3 до 5 десятин земли «с целью рационального разведения пчеловодства и ознакомления воспитанников местной горской школы с правилами этой науки».

К этому времени он был достаточно зрелым, женатым человеком. Судя по документам, помещенным в сборнике документов «Народное образование в Кабарде и Балкарии в XIX – нач. ХХ в.», у него были обширные планы по развитию просвещения. Несмотря на отсутствие систематического образования (сам он называл себя самоучкой), он вознамерился стать не просто учителем начальных классов, но и педагогом, способным готовить других педагогов.

В 1870-е гг. система российского народного образования находилась в стадии модернизации, как и другие сферы общества – ведь в стране продолжались «великие реформы», начатые отменой крепостного права в 1861 г. Именно так расценивал расширение школьной сети в Георгиевском округе его начальник, выступая на церемонии открытия Нальчикской начальной школы для мальчиков 2 февраля 1873 г. В передаче газетной корреспонденции, автором которой был, вероятно, уже знакомый нам учитель Чернов, начальник Георгиевского округа высказал, насколько «обожаемый монарх заботится о своих подданных, уничтожая после крепостного права последнюю преграду к братскому слиянию всех сословий повсеместным введением грамотности».

Примечательно, что преподавание в новой школе было возложено на женщину, дочь подпоручика Анастасию Семеновну Петрову. Объясняя это необычное назначение, автор газетной заметки резюмировал: «Не распространяясь о многих данных в преимуществе женщины в деле народного воспитания, в особенности в неотразимом ее влиянии на нравственную сторону детей, скажем, что привет и ласка размягчает сердца, загрубевшие под корой невежества, а доброе семя, садимое по руководствам Корфа, Ушинского, Дистервега, даст благоприятный результат в образовании крестьянских мальчиков нашей слободы. При правильном ведении дела, согласно современным требованиям педагогики, с которыми достаточно ознакомлена уже преподавательница, практиковавшаяся в первоначальном обучении в здешней горской школе, предвидится несомненный успех открытого заведения»[35].

Корф Николай Александрович (1834–1883) – русский педагог, разработавший систему начального обучения, в основном, принципы 1-классной земской школы с 3-годичным сроком обучения, предложил методику ведения урока при одновременном занятии с тремя классами, пропагандировал воскресные повторительные школы. В 1871 г. написал книгу для чтения как дополнение к «Родному слову» К. Д. Ушинского.

Дистервег Фридрих Адольф Вильгельм (1790–1866) – немецкий педагог, доктор философии. Обосновал принципы массовой народной школы. Автор свыше 20 учебников по математике, немецкому языку, естествознанию, географии, астрономии. Разработал дидактику развивающего обучения.

Опыт Нальчикской начальной школы решено было перенести и в сельские (аульные) школы, о желательности открытия которых предоставлены соответствующие общественные постановления («приговоры») в том же 1873 г.

Как о знаменательном событии оповещал об этом циркуляр Кавказского учебного округа за 1876 г.: «В некоторых аулах уже образовались школы, как только явились желающие учить. Таковые в настоящее время имеются: в ближайшем к Нальчику ауле Шардановском на Шалушке; здесь приняла на себя обязанность учительницы окончившая курс в Тифлисском институте дочь окружного начальника Елисавета Мазаракий; не зная еще сама по-кабардински, она учит при помощи переводчика, – одного из бывших учеников Нальчикской школы;…затем в ауле на Чегеме учительницей также тифлисская воспитанница, кажется из заведения св. Нины… Фуза Шакманова; и наконец, в одном из аулов на Баксане, в 7 верстах от почтовой станции, здесь учит кабардинка княгиня Уракова, которая сама обучалась в Петербурге… Во всех этих школах обучают по-русски и в каждой находятся от 20 до 25 учащихся кабардинских мальчиков».

К сожалению, мало что можно добавить к этому документу. Сохранилась ведомость о народных школах по Пятигорскому округу за декабрь 1875 г., из которой явствует, что в Шардановской школе (ныне сел. Шалушка) числилось 22 ученика, в школе сел. Куденетова-1 (ныне гор. Чегем) – 17 учеников, в школе сел. Кучмазукина (ныне часть г. Баксана) – 19 мальчиков. Учительницей этой школы названа «княгиня Гуляна Уракова». Из других материалов можно узнать, что учительница жила не в самом ауле, а на посту Баксанском, где находилось участковое управление, на квартире у некоего «мещанина Григория Мухина», при ней находился помощник, отвозивший ее в школу и, видимо, охранявший.

Гораздо лучше известна биография третьей учительницы – Фузы Шакмановой. Еще в 1862 г., после смерти отца – балкарского таубия подпоручика Умара Шакманова, 6-летняя Фуза (Хуже) вместе с дочерью Асламбека Абаева Ханифой была отправлена в одно из немногих женских учебных заведений Кавказа – Тифлисское заведение св. Нины. Этот пансион содержался благотворительным обществом, совет которого составляли знатные дамы – жены высокопоставленных чиновников. В его «Уставе» говорилось: «Воспитание девиц в учебных заведениях св. Нины имеет целию образовать добрых жен и хороших матерей… Будучи предназначены провести жизнь свою, большею частию, в кругу скромном и при ограниченных средствах, они приобретают в заведениях общества познания, соответствующие будущей их участи, приучаются к полезным рукоделиям и к домашнему хозяйству, а главное, к бережливости и порядку, могущим пособить в домашнем быту недостатку средств». Учеба Фузы и Ханифы продолжалась 11 лет. В программу обучения входили русский язык, арифметика, география, история, рисование, рукоделие.

По окончании основного курса обе девушки поступили в специальный, педагогический, класс, но вскоре Ханифа Абаева, приняв предложение учителя Гасан-бека Меликова (Зардаби), вышла замуж и уехала в Баку. Она стала известной в Азербайджане деятельницей женского просвещения, заведуя русско-мусульманским училищем, помогая мужу издавать газету, устраивать спектакли, собирать музыкальный фольклор. Ее знали как Ханифу-Ханум Меликову.

Фуза Шакманова окончила педагогический класс в мае 1873 г. и благотворительный совет, сообщая об этом в Нальчик, просил выслать «на обмундирование г-жи Шакмановой около 200 руб.», а также предоставить ей место для службы. В Тифлис был командирован окружной переводчик Салях Махаров (родственник Шакмановых), который и привез Фузу в Нальчик в начале июня 1873 г.

Разумеется, обладая определенными педагогическими познаниями, юная учительница могла рассчитывать на какой-то эффект. Но – и это было главным препятствием – от учеников ее отделял языковой барьер.

Учитывая многовековые традиции горского общества, организация аульных школ на русском языке сама по себе была шагом рискованным, а невозможность непосредственного языкового контакта с учениками делала образовательные задачи почти недостижимыми. Чем же был вызван этот странный эксперимент? Наивной верой в силу просветительских идей? Или надеждой дать хоть слабые навыки обучения в ожидании выпускников педагогического класса горской школы? И тогда юноши-переводчики могли считаться своего рода практикантами? Видимо, подобные мотивы присутствовали в намерениях таких энтузиастов народного просвещения, как знаменитый попечитель Кавказского учебного округа Януарий Михайлович Неверов (1810–1893) или смотритель Нальчикской горской школы А. Фролков, горячий поклонник К. Д. Ушинского, издавший о нем книгу. Подтолкнуть к решению, конечно, могла и необходимость дать работу «народной стипендиатке»[36].

Однако усилия просвещенцев оказались тщетны. Вокруг аульных школ сгущалась напряженная атмосфера недоброжелательства, и не последнюю роль играл пол преподавателей. Поползли грязные сплетни – в концентрированном виде их запечатлел известный обличитель явных и надуманных пороков местного быта, всезнающий публицист Яков Абрамов, в 1883 г. написавший: «В Кабарде некогда были устроены три начальные школы, в которые были посажены учительницы и куда ученики сгонялись полициею, но так как эти школы, помимо обучения мальчиков, служили и для другого назначения – быть местом «сладкого отдыха» для лиц начальствующих, то они, возбудив в населении общее омерзение к себе, принуждены были закрыться».

Наверно, обывательское мнение, переданное Абрамовым, сыграло свою роль, но вряд ли было решающим.

А теперь вернемся в декабрь 1877 г., к тому благотворительному спектаклю, о котором шла речь в первой главе нашего повествования. Как сказано, благотворительный вечер, устроенный попечительницей женской школы Софьей Полозовой, был приурочен к очередному съезду доверенных Большой и Малой Кабарды и Пяти горских обществ (официальное название собрания представителей Кабарды и Балкарии), на который был вынесен вопрос как раз о судьбе сельских школ.

Работа аульных школ зависела от прозаических материй – ведь деньги на них черпались из Кабардинской общественной суммы – своеобразного фонда, которым распоряжалось собрание уполномоченных. Очередному съезду 18 декабря 1877 г. был предложен следующий проект приговора: «Обсудив сего числа в полном нашем собрании вопрос об аульных школах, введенных в 1875 г. в аулах Кучмазукина, Куденетова-1 и Шалушкинском, нашли: 1. На содержание означенных трех школ употреблено денег, собранных с народа, до девяти тысяч рублей. 2. Ходившие в школы в течение всего времени мальчики не оказали успехов в изучении и понимании русской грамоты (в этом месте к каллиграфически выполненному тексту другой рукой сделана характерная приписка: «и на будущее время не могут оказать успехов по отдаленности аулов от русских селений и невозможности поэтому иметь причину в разговоре по-русски». – Е. Т.). 3. Употребленная на содержание школ сумма затрачена бесполезно и 4. Таковой сбор с народа слишком обременителен, а потому постановили: просить разрешения г-на начальника Терской области о закрытии с 1 января будущего 1878 года означенных аульных школ и об учреждении взамен оных ремесленного отделения при Нальчикской окружной горской школе с увеличением числа воспитанников из кабардинцев и горцев сверх положенного ныне штата, для какового учреждения обязываемся взносить ежегодно начиная с будущего 1878 г. по девятисот рублей сбором от народа»[37].

На том же съезде принято решение о дополнительном сборе с каждого двора по 1 руб. для покрытия уже сделанных затрат, включая расход, употребленный в предшествовавшие годы на учебные пособия для аульных школ до трехсот рублей.

Итак, налицо парадоксальная ситуация: готовность собравшихся депутатов поддержать материально Нальчикскую женскую школу. В то же время закрыть аульные начальные школы.

Но как же описанные события коснулись учителя Стригуненко? Самым непосредственным образом. Как сказано, Стригуненко, видимо, состоял надзирателем (т. е. воспитателем) при пансионе и постоянно общался с детьми, прибывшими из аулов, и прекрасно сознавал трудности обучения в приготовительном отделении тех, кто не имел никаких навыков учебы и даже не владел языком, на котором им предстояло учиться.

Потому он, конечно, был сторонником открытия начальных школ в аулах и, возможно, одним из инициаторов этого дела. Еще в 1873 г. он составил руководство по обучению русской грамоте учеников в аульных школах, одобренное попечителем Кавказского учебного округа Януарием Михайловичем Неверовым, известным сторонником просвещения горцев. Неверов просил командировать Стригуненко в специализированное учебное заведение. (Сам Стригуненко высказал желание отправиться в учительский институт, готовивший преподавателей для средней школы.) Однако Стригуненко было решено направить в учительскую семинарию, дававшую право стать учителем начальной (народной) школы. Такие семинарии стали открываться в 1872 г. Ближайшей к Нальчику была Кубанская, куда в 1874 г. и был он послан. Здесь он подготовил реферат «Об устройстве специально-педагогического отделения при Нальчикской окружной горской школе для приготовления аульных учителей». Проект был одобрен педагогическим советом школы 25 марта 1876 г. и утвержден как экспериментальный на 2 года. Руководителем отделения, естественно, был назначен сам Стригуненко. Такой класс действительно был открыт и 10 учащихся приступили к занятиям в том же 1876 г.[38]

Об этом сам Стригуненко рассказал на страницах областной газеты в 1876 г. Очевидно, при его же активном участии разработаны «Положение о специальном отделении» и методические принципы преподавания будущим учителям основных дисциплин. Они также приведены в газете[39].

Приговор съезда доверенных о закрытии аульных школ, конечно, был воспринят педагогами болезненно. Правда, просвещенцы еще надеялись сохранить аульные школы. Они попытались заменить женщин учителями-мужчинами. Так, в Кучмазукинской аульной школе Уракову заменил Анзоров (его имени пока не встретилось), который сообщил педагогическому совету Нальчикской горской школы, что, не дожидаясь утверждения приговора руководством Терской области, начальник округа Полозов 17 января 1878 г. вызвал к себе учителей аульных школ и приказал им немедленно прекратить занятия. Не имело успеха даже заступничество директора народных училищ, протест которого начальник области расценил как наклонность «к пререканиям с местной полицейской властью, пререканиям крайне неуместным и подрывающим в среде кабардинского юношества основные начала дисциплины и порядка»[40].

Еще один аспект добавляет газетное выступление нальчикского учителя П. Чернова. «К сожалению, – пишет он, – по военным обстоятельствам края, открывшиеся было в Кабарде аульные школы, а затем и специальное отделение были закрыты, не успев проявить своей полезной для края деятельности. Вскоре и самой горской школе грозило закрытие, по неимению для нее удобного помещения с пансионом».

Как явствует из приговора, главным аргументом в пользу закрытия аульных школ были непомерно большие расходы на их содержание. Дело в том, что прежний начальник округа Владимир Иванович Мазаракий покинул Нальчик, а ревизия Кабардинской общественной суммы выявила крупную денежную недостачу, связанную в том числе с затратами на народное образование. Из переписки Терского областного правления с Пятигорским окружным управлением за август-сентябрь 1877 г. следует, что «в прошлом (т. е. в 1876 г. – Е. Т.) и текущем годах израсходовано из Кабардинской общественной суммы на содержание аульных и сельских школ и училищ, переводчиков, депутатов, находившихся при землемерах, рассыльных, на квартиры и разъезды 5879 р. 97 к., на выписку же учебных книг и припасов для школ 1638 р. 13 к.». На вопрос, каким образом будут возвращены эти долги, начальник округа Полозов ответил, что затраты на школы и землемеров будут собраны с населения по 60 коп. с каждого двора, а на учебные книги и пособия – после их продажи. Однако, не говоря уж о том, что расходы на школы показаны здесь суммарно с расходами на землемеров (а в эти годы шло активное межевание участков по той же земельной реформе), общий итог (5879-97 и 1638-13 = 7518-10) не достигает размера, предъявленного съезду доверенных (9 тыс. руб.)[41].

В рапорте от 30 декабря 1877 г. на имя областного начальника Полозов объяснил, что в затраты в 9 тыс. руб. включены, очевидно, и средства на содержание специального педагогического класса, и на учебу в семинарии Стригуненко. Начальник области согласился, что затея с аульными школами оказалась слишком затратным предприятием. Тем более в условиях войны и, кроме того, «народные школы в Кабарде – рассадник идей своеволия и беспорядка».

Война – это война России с Османской империй (Турцией), объявленная в апреле 1877 г. и проходившая до февраля 1878 г. на двух театрах: Балканском (за Дунаем) и Кавказском (Южный Кавказ). На Балканском театре сражался 1-й Владикавказский казачий полк, на Кавказском – 1-й и 2-й Волгские казачьи полки из Пятигорского округа. На Кавказский же фронт направлен и Кабардино-Кумыкский конно-иррегулярный полк, сформированный из добровольцев 15 февраля 1877 г. (расформирован 20 августа того же года). Снаряжение полка потребовало, конечно, дополнительных сборов с населения. Его командиром назначен Владимир Иванович Мазаракий, бывший начальником Пятигорского округа, с претензиями к которому в связи с непомерными заимствованиями из Кабардинской общественной суммы и выступил его преемник полковник Полозов. Положение осложнялось вспыхнувшим в Терской области восстанием в горной Ичкерии (апрель-сентябрь 1877 г.) и горном Дагестане (май-ноябрь 1877 г.), на подавление которого брошены местные войска, что ослабило потенциал российских военных сил для внешнеполитических акций[42]. Евгению Баранову та война запомнилась поговоркой, которая возникла среди нальчан, вернувшихся с фронта с винтовками американской системы Мартини-Пибоди, доставшимися им при штурме турецкой крепости Карс. Армейская винтовка Пибоди-Мартини образца 1869 г. – длинноствольное, скорострельное оружие, с умеренной отдачей, удобная в обращении, использовалась для охоты на крупных зверей. Винтовка вполне пригодная, но почему-то у слобожан вызывала насмешку – про плохое ружье они говорили: «Ну, настоящая „пибодия“».

Итак, возвращаясь к судьбе аульных школ, понятно, что в сложившихся условиях их закрытие связано с различными соображениями. А закрытие школ делало ненужным и специальный педагогический класс для подготовки для них учителей, а значит, лишало перспективы проект, над которым с таким увлечением работал нальчикский учитель Потап Стригуненко. Правда, после закрытия специального класса сначала он занял должность секретаря окружного управления и его роспись стоит под соответствующими документами 1877 г., но в 1878 г. его подпись исчезает. Значит ли это, что он совмещал две должности (т. е. работал и учителем) либо вернулся к педагогической деятельности позднее. Но несомненно, что драматические события и разочарования, очевидно, сказались на его характере к тому времени, когда с ним познакомился ученик Женя Баранов, что и вызвало его негативную оценку.

Более благожелательно он отозвался о двух других учителях. «После Стригуненко, – продолжает Баранов, – моими учителями были: Ипполит Александрович Веру, человек с университетским образованием, талантливый учитель и благородный человек…»

И. А. Веру, конечно, выделялся на фоне слободской интеллигенции. Хотя документальные данные об университетском образовании его пока неизвестны, но вероятность этого велика, к тому же, наверно, так утверждала молва. И наверняка это обстоятельство вызывало немало толков – ведь, действительно, странно, что человек с высшим образованием довольствовался скромным местом учителя приготовительного, т. е. низшего, класса небольшой провинциальной школы.

«Сын губернского секретаря» Ипполит Александрович Веру появился в Нальчике, видимо, в 1877 г. У него уже был опыт работы учителем приходского народного училища и вместе с тем – опыт политической борьбы.

Из справки департамента полиции следует: «…в 1875 г., состоя учителем в Одесских железнодорожных мастерских, Веру привлекался к дознанию об устройстве в Одессе дворянином Евгением Заславским революционного сообщества среди рабочих. Веру был задержан по подозрению… а в 1877 г. определением Правительствующего сената дело в отношении Веру было прекращено за недостаточностью улик».

Таким образом, речь идет о причастности Ипполита Веру к организации, вошедшей в нашу историческую литературу под названием «Южнороссийский союз рабочих», лидеры которого подверглись суровым наказаниям.

И хоть следствие в отношении Веру прекратилось, но подозрения остались.

В конце 1877 г. в Нальчике получено секретное письмо из Ставропольского жандармского управления по поводу политической деятельности Веру. Начальник округа, которому оно адресовалось, не преминул по секрету же сообщить о нем смотрителю (директору) горской школы.

Тот, встревоженный опасностью «вредного влияния учителя на учащееся в Нальчикской школе юношество», доложил своему начальству, что учитель приготовительного класса Ипполит Веру «подозревался в сношениях с пропагандистами против правительства».

Подозрения, возможно, не были лишены основания, поскольку «сношения» с единомышленниками и друзьями, как выяснилось в дальнейшем, не прерывались.

Разумеется, подозрения в политической неблагонадежности не добавили авторитета учителю в глазах власть имущих и вскоре Веру пришлось покинуть Нальчик. Подобная же история, надо полагать, произошла и в Назрановской горской школе, где, по его собственному признанию, Веру пришлось поработать еще два года.

После этого он выступил основателем первой в Терской области частной газеты «Терек», выходившей во Владикавказе в 1882–1884 гг., а позднее открыл там же нотариальную контору.

Между тем полицейское око не дремало. По характеристике 1884 г. «Веру человек радикальный и некогда был революционер, но после женитьбы активно ни во что не вмешивался, а так оказывает услуги деньгами и своим положением. Около него во Владикавказе группируется кружок либералов с радикальным оттенком… Газета издаётся для того, чтобы группировать около редакции людей либеральных и приучать их к общественной деятельности»[43].

Фактическим редактором и постоянным автором газеты «Терек» был Яков Васильевич Абрамов, также находившийся в то время под надзором полиции.

Это имя мы уже упоминали в связи с оценкой аульных школ Пятигорского округа. Я. В. Абрамов (1858–1906) – известный русский публицист народнического направления. Он родился в Ставрополе в мещанской семье, учился в местной гимназии, затем в духовной семинарии, которую окончил в 1877 г. Поступил в Петербурге в медико-хирургическую академию. В 1879 г. привлечен к «дознанию политического характера», арестован 23 июля 1880 г. на 6 недель, затем отпущен под негласный надзор полиции. В то время начинающий публицист, в 1881 г. выступивший с первыми очерками под псевдонимом «А. Федосеевец»[44].

Будучи одним из создателей так называемой «теории малых дел», программы длительной, упорной просветительской деятельности в крестьянской среде, он, конечно, проявлял пристальный интерес к государственным школам.

В газете «Терек» появилось несколько критических статей Я. В. Абрамова о нальчикских школах. Сведения он мог получить от И. А. Веру, а также, возможно, родственников своей жены – Людмилы Николаевны Благонравовой, проживавших в Нальчике. Сам он тоже бывал здесь наездами.

Теперь обратимся к полицейским документам (приводим их в изложении).

19 мая 1882 г. Санкт-Петербургский обер-полицмейстер начальнику Терской области сообщил, что состоящий под секретным надзором полиции ставропольский мещанин Я.В. Абрамов отметился выбывшим в сел. Нальчик Терской области.

Мещанин Я.В. Абрамов от роду 23 лет. Имеет жену Людмилу Николаеву, детей нет. Отец его Василий Алексеев Абрамов, 52 лет. Ставропольский мещанин, служит по найму на должности смотрителя за городскими работами в Ставрополе. Мать Аксинья Прохорова, 49 лет, сестра Мария, 27 лет, незамужняя, Марья 25 лет, Татьяна 20 лет, замужем за мещанином гор. Ставрополя Василием Ивановым Ивановым, вторая за мещанином Ставрополя Лаврентием Антоновым… Имения нет. Надзор по предписанию. Гл. упр. Наместника Кавказского от 31.08.80 на имя ставропольского губернатора по обвинению в хранении запрещенных книг с 11.09.80, секретный надзор полиции на 2 года. В Санкт-Петербурге в предосудительном поведении не замечен.

В кавказоведении известно выступление Я. Абрамова против статьи крупного русского ученого-обществоведа М.М. Ковалевского по вопросу об уровне общественно-экономического строя кавказских горцев, которую он опубликовал по результатам экспедиции 1883 г.[46]

Выступление Абрамова против Ковалевского не было случайным эпизодом[47]. Общественно-экономический строй кавказских горцев в это время составлял предмет его собственных интересов и свое отношение он сумел выразить в нескольких статьях, помещенных в знакомой нам либеральной владикавказской газете «Терек».

В указанных статьях исследователь высказывает мнения по ряду социально-экономических проблем, касаясь поземельной собственности кавказских горцев, их сословного строя, экономического быта, народного образования, переселенческого движения русских крестьян, дает оценку реформ 1860-х гг.