Адольф Яковлевич Купфер (1799–1865) – академик, физик, химик, метролог, основатель первого метрологического и поверочного учреждения – Депо образцовых мер и весов и Главной физической обсерватории в Санкт-Петербурге.
Окончив Дерптский университет, изучал минералогию в Берлинском университете, химию – в Гёттингенском, где получил степень доктора философии. В 1821 году вернулся в Санкт-Петербург, с 1824 года заведовал кафедрой в Казанском университете, где создал первую магнитную обсерваторию.
Именно он предложил план введения единой системы мер на всей территории России, стоял у истоков обмена метеорологическими данными между европейскими странами. В марте 1865 года, устанавливая на крыше обсерватории анемограф (ветромер), простудился и 4 июня умер от воспаления лёгких.
В 1829 году состоялась знаменитая экспедиция для обследования окрестностей Эльбруса. Общее руководство ею было возложено на А. Я. Купфера, а одной из задач являлось измерение магнитного поля на Эльбрусе. Именно тогда было установлено, что с высотой магнитное поле ослабевает.
Генерал Емануель, главнокомандующий Кавказской области, отличался как храбростью и характером, так и покровительством, которое он оказывал наукам. После того как генерал покорил карачаевцев, народ окрестностей Эльбруса, и устранил там самое большое препятствие на подступах к центральному хребту, он сформировал план военной разведки этой значимой местности. Его победы привели его уже к подножию Эльбруса, который прежде считался неприступным. Он убедился, что гора вовсе не была окружена болотами, как считали горцы, а страхи, витавшие окрест, – результат воображения этих народов – были не чем иным, как результатом их суеверия.
Целью этой экспедиции было собрать точные сведения о ландшафте, высотах гор, простирающихся здесь, о направлении и глубине долин, о лесах, пастбищах, минералах и других природных богатствах, а также найти подходящую дислокацию для Кордонной линии, которая навсегда сделала бы жизнь на равнине безопасной от набегов горцев. Генерал хотел в то же время встретиться с этими народами, которые любили войну и которым смелостью можно было внушить не только уважение, но и то, что их скалы, узкие ущелья, их потоки и снега вовсе не являются непреодолимыми препятствиями для русских солдат, умеющих, как и они, претерпевать все тяготы.
Уже давно правительство почувствовало всю важность полного покорения черкесов. Эти народы, у которых разбой считается самым почетным ремеслом, вызывают страх в русских поселениях, расположенных в окрестностях высоких гор Кавказа, на плодородных равнинах, где возделывание было востребовано зарождающейся промышленностью. Черкесы защищались от продвижения России на юг и могли по своей воле закрывать или открывать этот путь народам Азии. В этот момент их внутренние разногласия, вызванные русской политикой, помешали им объединиться под одним вождем. Но нельзя забывать и о том, что, согласно преданиям, которые они ревностно хранят, их господство распространялось до Черного моря. Они считают, что могущественный народ, произошедший от их предков, – существование его доказывают руины Маджар у подножия Кавказа – однажды уже заполонил прекрасные равнины в устье Дуная и достиг Паноннии[9]. Добавьте к этому рассуждению их превосходство в оружии, их замечательных всадников, хорошо вооруженных, закаленных постоянными разбоями, предпринимаемыми против своих соседей, храбрость и пренебрежение преимуществами нашей цивилизации. Страшно представить, какие последствия могло бы принести их объединение под одним началом для Юга России; здесь противостоит их опустошительным набегам только Кордонная линия, слишком растянутая, чтобы быть достаточно сильной.
Очевидно, что экспедиция генерала Емануеля была осуществлена благодаря его мудрой прозорливости: эмиссары Оттоманской Порты возбуждали смелость врагов России и привлекали на свою сторону черкесские народы, которые уже присягнули на верность России. Гроза разразилась бы скоро, если бы не решительный приход генерала на их территорию, что заставило стихнуть возгласы недоброжелателей. Они бы провоцировали новые бедствия наших войск в Турции, однако новость о взятии Эрзрума и Силистрии – начало успехов русских войск – настигла нас на берегу Кубани, когда мы уже возвращались из нашего путешествия. С этой точки зрения экспедиция уже заслуживала достаточное внимание со стороны правительства. Но генерал хотел также привлечь внимание Европы, обратившись к академии, чтобы использовать случай с пользой для науки, который представился впервые и в будущем представится не так скоро. С тех пор как более гуманная политика сделала войны менее изнурительными для людей, стало привычным видеть ученых, следующих за войсками, чтобы проникнуть в малоизвестные страны, которые открыла для них война. Самый опытный наблюдатель, что бы мог он сделать в стране, опустошенной и разграбленной непримиримыми шайками, которые делали каждого жителя врагом, доведенным до отчаяния? Но сейчас, когда уважают право собственности, религию, обычаи побежденных народов, когда соседство с лагерем ощущается не только по притоку иностранных денег, можно спокойно предаваться исследованиям. Академия поспешила ответить на желание генерала. Тотчас же на нас, господина Паррота, Триниуса и меня, была возложена обязанность составить план путешествия, который был подписан Его Величеством императором. Академия оказала мне честь, поставив во главе экспедиции; господа Ленц[10], Мейер[11], Менетрие[12] были моими ассистентами: первый – по физическим наблюдениям, второй – по ботанике, третий – по зоологии. После того как была завершена самая важная часть нашего путешествия, я покинул своих спутников, чтобы вернуться в Санкт-Петербург, где меня ждали другие обязанности; и эта первая часть, по которой я имею честь отчитаться на сегодняшнем заседании.
Я разделю мой доклад на 6 частей: 1. Исторический рассказ; 2. Геология; 3. Барометрическая нивелировка; 4. Магнетизм; 5. Температура почвы; 6. Астрономические наблюдения. Ботаника и зоология будут рассмотрены в ближайшем докладе; господа Мейер и Менетрие все же работали независимо от меня и пока еще не обсуждали со мной результаты своих изысканий.
Мы выехали из Санкт-Петербурга 19 июня 1829 года и направились в Ставрополь, где нас ждал генерал Емануель. Дорога от Санкт-Петербурга до Москвы не представляла ничего, что было бы для нас неизвестным; к тому же, мы спешили прибыть в Ставрополь. Генерал назначил свой отъезд на 1 июля, из-за чего у нас было совсем мало времени для исследований. Несколько наблюдений по температуре источников и силе земного притяжения, несколько заметок о строении местности, почве и последовательности климатических поясов были единственным результатом преодоления более 2 тысяч верст с севера на юг, что является расстоянием между Петербургом и Ставрополем. По приезде в этот город нам сообщили, что генерал уже уехал на юг от Ставрополя к минеральным водам у подножия Кавказского хребта, и именно оттуда предстоит экспедиции отправиться. Из этого населенного пункта я начну рассказ о нашем путешествии, потому что только отъезд оттуда представляет заметный интерес.
Однообразная степь простирается на север от Кавказской гряды и на 40 верст на юг от Георгиевска. Она прерывается несколькими горами схожей формы и особенным расположением. Это отдельные возвышенности, которые быстро поднимались то в виде конуса, то в виде длинного пласта. Далее мы увидим, что порода, которая их составляет, отличается от всех близлежащих пород – это белый трахит, в то время как равнина сложена известняком и песчаником. Одна из этих гор, Бештау (пять гор), – массив из пяти вершин, самая высокая из которых поднимается на высоту 4 тысячи футов над уровнем моря; это почти высота купола горы в Оверне. Шотландская колония расположилась у подножия этой горы. Почва здесь очень плодородная и с избытком обеспечивает потребности тех, кто ее обрабатывает; здесь мы видели тутовые деревья и виноград. Маленький ручей с чистой и свежей водой течет по селению. Мир, царящий в его лоне, причудливо контрастирует с окрестным военным укреплением: разбои черкесов принуждают к такой необходимости. Удивительно, что здесь, в центре пустыни, находишь признаки передовой цивилизации, сады с фруктовыми деревьями и аллеи, поддерживаемые в порядке, земледельцев и рабочих, старающихся приобщиться к чтению.
Волнообразная равнина, которая отделяет Бештау от Кавказского хребта, поднимается на 1200 футов над уровнем океана; с востока на запад здесь течет Подкумок – маленькая река, впадающая в Куму. Здесь встречается много холмов высотой от 1000 до 1500 футов; самый примечательный – Машука, находящийся на северном берегу Подкумка и в четырех верстах от маленькой Константиногорской крепости. Именно у его основания бьют горячие источники Кавказа, изрядно известные своим целебным действием, которое они оказывают на многие недуги. Известковые отложения, покрывающие склон Машуки, где эти самые источники сосредоточены, образуют длинную и узкую лощину; горячие воды пробиваются по ее краям и выходят несколькими источниками большей или меньшей температуры и со сходным составом; сероводород, углекислота и большое количество извести дает о себе знать обонянию и вкусу при первом же приближении к ним. По дну лощины протянулась аллея, от нее по крутым склонам поднимается зигзагом множество тропинок, ведущих к источникам.
Просторные и очень чистые купальни находятся рядом с главными источниками; наиболее обильный, который в то же время является и наиболее горячим, стекает по желобу до основания скалы, где он разливается во множество ванн, сделанных из камня, и подается на первый этаж великолепных терм; самые известные курорты за границей, подобные Карлсбаду, не представляют стольких удобств больным.
До того как разразилась война между Россией и Турцией, Кавказские минеральные воды весьма посещались; но во время моего пребывания там было около 50 семей: страх быть атакованными черкесами, хотя и малообоснованный, сдерживал многих людей. Мы прибыли вечером, и это селение из сорока дворов предстало в виде оживленного города; тысячи персидских фонариков мерцали на большой площади. В центре располагалась ресторация, которая в то же время была местопребыванием генерала; блестящее общество было собрано в прекрасном зале, чтобы отпраздновать балом годовщину именин императора; это было 7 июля (25 июня по старому стилю). На возвышенной над городком Машуке пламенел вензель императора, что делало зрелище поистине впечатляющим; но приготовленный фейерверк не состоялся из-за грозы, что разразилась на пороге ночи.
Съезд приезжих в Горячеводск (Горячие Воды – так называется этот городок) ограничен маем, июнем и июлем; зимой здесь живет только несколько служащих и владельцев домов, которые в сезон зарабатывают то, на что можно жить оставшуюся часть года. Тем не менее известен проект строительства города на равнине, где течет Подкумок, и дома, которые уже существуют, составят его самую красивую часть. Правда, что плодородие почвы, мягкость климата и разнообразие ландшафтов делают этот край одним из самых красивых и приятных в России. Хорошо орошаемые луга дают богатые пастбища; виноград прекрасно растет на солнечных склонах; встречаются тутовые деревья, клещевина, в глухих местах – азалия понтийская, в лесах – бук. С одной стороны взгляд простирается до горизонта, отдаленной горной цепи, где над черными крутыми скалами в снежном хребте возвышаются две вершины Эльбруса ослепительной белизны. С другой стороны видны Машука, Бештау, Змейка (гора змей), стесняющие долину в самой низкой ее части, где течет Подкумок. Несомненно, во всей остальной России нет места более походящего для расселения, и где природа была бы более способна при экономических выгодах и сильных разнообразных впечатлениях сглаживать воспоминания о родной стране.
На следующий день нашего прибытия в Горячеводск, то есть 8 июля, мы предстали перед генералом, который нам сказал, что он уезжает сегодня в горы, что один пехотный отряд отправился на Малкинский мост, чтобы там нас ждать. Мы собрались наспех, хотя еще были утомлены тяжелым путешествием. В действительности, мы выехали в 4 часа после полудня. После 15 верст пути мы остановились на берегу Золки, чтобы там провести ночь.
Прежде чем начать рассказ о нашем походе в горы, было бы хорошо коснуться местности, которую мы прошли, и людей, нас окружавших. Платó, разделенное во всех направлениях глубокими и узкими долинами, незаметно поднималось на высоту от 8 до 9 тысяч футов над уровнем океана: огромные пастбища на возвышенностях, настоящие степи, где взгляд не встречает ни одного дерева, ни единого жилища; пропасти, откосы которых обрамлены густыми кустарниками, и на дне их видны небольшие потоки, стремящиеся от скалы к скале. Вот картина первого Кавказского хребта, который полностью состоит из известковых скал и песчаника, расположенных горизонтальными пластами. Ни одна из этих гор не поднимается до района вечных снегов; и только в расщелинах, в тени и на больших высотах можно увидеть снежные участки, которые в течение самой теплой части лета не поддаются воздействию лучей солнца. Эти горы повсюду имеют форму плоскогорья; пастбища располагаются на самых высоких местах, так как с этих высот снег сходит лишь к середине лета, здесь трава остается свежей, в то время как в долине все выгорает. В июле черкесы сюда пригоняют своих лошадей и овец, чтобы укрыть их от жары и насекомых.
Заметно, что эти горы не похожи на горы Швейцарии и Тироля. В Швейцарии известняковые Альпы часто покрыты вечными снегами; они поднимаются обычно в форме пиков и шпилей, и если там есть луга небольшой протяженности на значительных высотах, то они никогда не занимают самые высокие отметки. Там невозможно путешествовать на высотах: необходимо следовать по направлению долины, в то время как на Кавказе долины представляют самые большие сложности из-за их небольшой ширины, из-за пропастей и из-за стремительных потоков, которые их пронизывают.
Самые древние из песчаников, составляющие наиболее возвышенную часть Передового хребта Кавказа, очень близко расположенного к центральному хребту, о чем мы будем говорить вскоре, лежат на кварцевом конгломерате, который, в свою очередь, покоится на глинистом сланце. Песчаники создают весьма обрывистые пропасти, обращенные к Главному хребту, где они разделены глубокими долинами. Горизонтальное расположение слоев песчаника и правильность, с которой они чередуются с известняками, и наконец, ракушки, которые песчаник содержит в себе, представляют самое очевидное доказательство, что они нанесены водой. Как только в почве выступают глинистые сланцы, форма гор меняется; выходят, если можно так сказать, обрывистые скалы трахита. Расщелины глинистого сланца быстро поднимаются на высоту 12 тысяч футов над уровнем моря, приобретая вид шпилей и гребней, склоны которых усеяны небольшими настами вечных снегов. Эти трахиты формируют Центральный хребет, и Эльбрус тоже состоит из них. В дальнейшем можно будет увидеть, что трахитовые порфиры явно вулканического происхождения; я обнаружил, что они имеют свойства настоящей лавы. Эти скалы почти полностью лишены растительности; с трудом несколько альпийских растений пускают ростки то тут, то там между обломков скал – результата общего разрушения. Даже в долинах, где иногда встречается дерн да несколько корявых деревьев, что является следствием заметной эволюции этой местности, суровость климата такова, что в середине июля, когда мы туда прибыли, по состоянию растительности, едва начавшей пробиваться, можно было отметить, что снег сошел не так давно.
Центральный хребет Кавказа, каким я его только что описал, представляет почти непреодолимые трудности для перевозки продовольствия и другого необходимого снаряжения для обеспечения многочисленного конвоя, без которого нельзя путешествовать в этих краях. Узкие тропки, впервые протоптанные нашими лошадьми, часто вели нас множеством поворотов на половине склона, почти перпендикулярного горе; вершина ее была окутана туманом, а подножие омывалось стремительным потоком. Понятно, что такие дороги – не проезжие для повозок; мы были вынуждены оставить позади себя большую часть наших запасов и оружия; даже верблюды, которые везли наши кибитки, не могли больше нас сопровождать. Недостаток корма, а порой даже и дров, не были наименьшими из неудобств; нужно было все везти издалека и порой тропами еще более опасными, чем те, которыми мы шли.
Дороги по плоскогорьям Передового хребта Кавказа приносят меньше трудностей, тем не менее они проходимы только для местных повозок на двух колесах и запряженных волами. На высотах встречаются огромные равнины и, следовательно, достаточно хорошие дороги, но часто приходится вдруг останавливаться перед глубокой долиной, в которую нужно спуститься, чтобы снова выйти с противоположной стороны. Мы были вынуждены пойти по дороге шириной всего лишь несколько футов, с одной стороны окаймленной скалами, а с другой – пропастью, и которая спускалась со множеством поворотов. В этих случаях волы не могли больше удерживать повозки. Нашим пехотинцам приходилось объединять свои усилия, чтобы не дать повозкам сорваться в пропасть; перевозка оружия встречала почти непреодолимые препятствия особенно часто. Нужно было иметь много смелости и несокрушимой стойкости, чтобы все это превозмочь. Именно здесь множество раз мне предоставлялся случай наблюдать и восхищаться субординацией и порядком, царившим и в наших войсках; неустрашимость воодушевляет наших солдат.
Несмотря на опасности на каждом шагу, на всякого рода лишения, которым мы подвергались, их причины не вызывали ни малейшего интереса у большинства людей, из которых состоял наш конвой, – ни один не роптал; все время та же деятельность во время перехода и то же веселье в лагере.
Наш караван обычно разделялся на несколько отрядов. Сотня линейных казаков формировала авангард, но свита генерала, он сам и его сын шли впереди. Процессия представляла собой то запутанный клубок, то тонкую ниточку, в зависимости от ширины тропинки, и состояла из нескольких офицеров и других приближенных генерала, черкесских князей, толмача и нас. Затем на надлежащем расстоянии следовал арьергард из 250 линейных казаков, который включал пехотный из 600 человек отряд, предназначенный для охраны оружия и багажа. Можно себе представить, что, последовав за таким значительным караваном, мы не преодолевали большого пути за день. К полудню, после 20–30 верст пути мы останавливались в какой-нибудь долине, где можно было запастись водой, дровами и травой; генерал выбирал подходящее место, чтобы установить наши калмыцкие кибитки, которых было три: одна для генерала, другая – для его свиты и третья – для нас. Мы разжигали огонь, резали барана, готовили обед, который обычно приходился на 5 часов вечера. В ожидании некоторые отдыхали, другие исполняли поручения в окрестностях, однако, не уходя слишком далеко от лагеря, чтобы не быть захваченными черкесами, окружавшими нас повсюду. Черкесы долго наблюдали за нашим походом с едва скрываемым недоверием, которое вызывали наши движения. Обед всегда накрывался в кибитке генерала, более просторной и более теплой, чем наши. Мы садились на землю; длинная скатерть, расстеленная на дерне, и тарелки на коленях. Калмыцкие кибитки имеют форму вытянутого цилиндра с усеченным конусом; вверху вырезано круглое отверстие, чтобы выходил дым, когда внутри разжигают огонь; это отверстие во время дождя и ночью закрывалось своего рода крышкой. С большим мастерством и точностью каркас кибитки был построен из легких деревянных прутьев: все было покрыто большим куском белого плотного войлока: ни дождь, ни ветер туда не проникали. Шесть верблюдов были предназначены для их перевозки. Несколько калмыков, владельцев этих верблюдов, с помощью казаков устанавливали палатки за короткое время. К вечеру наш лагерь представлял собой очень оживленную картину, новую для нас и для черкесов, учитывая то, что до нас еще ни одна армия не доходила до этих долин. Пушки, охраняемые пехотинцами, а повозки – казаками, прибыли все, до последней. Кибитки офицеров из белого полотна были уже установлены, было только несколько солдат, которые работали на строительстве своих шалашей, если можно так назвать травяные кучи, в которых они делали ямы, чтобы там спать, или несколько бурок, развешанных на деревянных прутьях, вбитых в землю. Багаж сосредоточили в одном месте. Лошади и верблюды разбежались по долине в поисках корма. Часовых располагали на пунктах, возвышающихся над лагерем и в окрестностях. Наконец, мы собрались на вечернюю молитву. Ударили в барабаны, выстрел из пушки повторился эхом. Это был сигнал ко сну. Моя бурка, расстеленная на траве, служила мне подстилкой. Укрывался я другой буркой, которую взял из предосторожности. Дневное утомление нас скоро погрузило в глубокий сон, который изредка прерывался криками часовых, окружавших нас. На рассвете вновь прогремел барабан; нужно было второпях вставать, одеваться, потому что четверть часа спустя кибитки разбирали, и ленивые рисковали быть застигнутыми в своих постелях под взглядами всего лагеря, они будут одеваться, предоставленные утренней свежести, а порой и под дождем. Авангард сразу пустился в путь, а мы следовали за ним в порядке, который я уже описывал.
Теперь я возвращаюсь к нити моего рассказа, который мы вели от берегов Золки. Есть несколько маленьких рек, которые носят это название, и которые объединяются до того, как впадают в Куму. Черкесское название Золки – Дзельукха, ее можно легко перейти вброд; однако иногда она вспучивается дождями и затопляет соседние луга, и придает им свежий вид, который мы бесполезно искали в это время года где бы то ни было, за исключением гор. На следующий день, приближаясь к какой-то вершине, мы увидели Центральный хребет, потому что тучи, которые его окружали накануне, полностью рассеялись. К югу, почти на горизонте, открылись горы, покрытые снегом, правая гряда которых на юго-востоке возвышалась Эльбрусом; слева они заканчивались Казбеком, очертания которого с трудом различались, ибо он терялся в тумане горизонта. Но там же, на юге, взгляд простирался до вершин, покрытых снегом; мы различали горы, на которых живут хуламцы. Повернувшись направо, к северу, нам одна за другой открывались на западе Темир-Копчек, на северо-западе – гора, породившая Psikhaghogha[13], на севере – Бештау и, наконец, Oskhadacha[14] – в восточном направлении.
Именно здесь мы принимали впервые черкесского князя, который пришел к нам на встречу. Это был Арслан-бек, известный князь рода Джембулатовых из Кабарды, окруженный несколькими своими вассалами, общее число которых достигало четырех сотен. Он был наряжен в короткую черкеску из голубого сукна с серебряными галунами. Сабля, пистолет, очень широкий нож, который черкесы называют «кинжал», составляли его доспехи. Затвор его ружья был богато украшен, но в данный момент ружье было спрятано в чехле и находилось в руках у кого-то из его свиты. Его лошадь была маленькой, но крепкой и хорошо сложенной, ее узда и седло были покрыты серебряными пластинками, искусно обработанными. Засвидетельствовав свое почтение генералу, он пустился в путь вместе с нами и сопровождал нас в течение нескольких дней, после чего вернулся к себе.
После того как мы прошли несколько верст по платó, мы пришли к цепи холмов, которые окаймляли левый берег Малки. Мы направились к горе, которая издали отличалась обрывистостью с одной стороны; она значилась в путешествии местом, которое нужно было пройти, чтобы попасть в долину Малки. Наконец, мы спустились в эту долину, пошли по берегу реки и поднялись по ней.
Долина Малки достаточно широка и обрамлена с двух сторон крутыми скалами из известняка и песчаника. Это одна из самых протяженных долин на Кавказе, и, несмотря на то что она несравнима с долиной Кубани, она представляет множество живописных мест с плодородной почвой, когда-то она, должно быть, была плотно заселена, потому что тут и там еще встречаются груды камней, собранные явно руками человека. Это – могилы, о которых говорят черкесы. Немного выше слияния Малки и Кичмалки (Малая Малка) долина зажата между двумя скалами таким образом, что достаточно туда бросить несколько брусьев и покрыть их пластом из густого кустарника и земли, чтобы сделать там мост. Поэтому это место и называют «Каменный мост Малки». Мы там построили редут, который удостоили чести называться крепостью, и он составлял часть Кордонной линии; форт был небольшой, но достаточный для того, чтобы оборонять переправу в ущелье, образованном соединением двух рек, а гарнизон достаточно умело разместился в лачугах, построенных из земли.
Генерал заставил разбить лагерь недалеко от этого редута. Немного отдохнув, он велел привести к нему черкесских князей и вождей, которые собрались, чтобы засвидетельствовать свое почтение генералу и справиться о причине, приведшей его сюда. Слухи, что мы собираемся войти на территорию карачаевцев и подойти к Эльбрусу, распространились. Пока мы еще находились на территории кабардинцев, которые уже давно присягнули на верность Его Величеству императору России и привыкли видеть у себя русские войска. Карачаевцы, разбитые русскими в прошлогоднем сражении, только что присягнули на верность и не могли спокойно смотреть на столь значительную силу, приближающуюся к их границам. Несколько недоброжелателей, несколько абазинских посланцев, пока еще независимое племя, находящееся под влиянием Оттоманской Порты, воспользовались моментом брожения, чтобы подстрекать карачаевцев на восстание, и внушали им, что русские придут только для того, чтобы их уничтожить и отомстить за потери, которые они им причинили в прошлом году. Карачаевцы действительно попросили помощи у соседей. Они усилили свои селения, закрыли ущелья, принесли камни на горы, чтобы их скатывать на нас, когда мы будем проходить. Однако до начала военных действий они решили послать некоторых из своих вождей навстречу генералу, чтобы постараться выявить его истинные намерения.
Генерал пригласил их в свою кибитку, говорил с ними с большой доброжелательностью и вскоре рассеял их страхи. Он им сказал, что теперь, когда они дали клятву верности, их рассматривают как русских подданных и что он сам не рискнул бы вызвать недовольство государя, если бы хотел им причинить хоть немного зла. Хорошим управлением и покорностью в прошедшем году они приобрели неоспоримые права на дружбу с русскими. Его и нескольких ученых, занимающихся только сбором растений, камней и животных, привело сюда всего лишь желание узнать их замечательную страну. Он хотел воспользоваться пониманием между русскими и карачаевцами, чтобы приблизиться к Эльбрусу, к которому еще никто не подходил. Он им пообещал, к тому же, что не будет проходить через их селения, и, сделав несколько подарков, проводил их.
На следующий день мы опять принимали нескольких кабардинцев: их привело в наш лагерь любопытство. Самым видным из них был Кучук Жанхот, один из самых богатых князей Кабарды; он себя называл родственником императора России, потому что Иван Васильевич вошел в его семью, женившись на княжне Марии, дочери Темрюка; именно после этой женитьбы русский царь стал называться князем Кабарды.
Князь Жанхот, 90-летний старик, но, несмотря на свой преклонный возраст, он еще очень крепкий, хороший всадник и великий охотник. Он возвращался с охоты, где убил одного медведя и двух оленей; но «мои силы начинают убывать, я нехорошо себя чувствую, и я намереваюсь пойти к минеральным водам, чтобы подлечиться», – говорил он. Он был окружен своими вассалами, которые выказывали ему большое уважение. Хоть черкесская знать и независима, она все же обычно располагается в определенном порядке вокруг какого-нибудь богатого и влиятельного князя, сопровождая его на охоте, следуя за ним на поле битвы. Этот обычай придает величественный вид князьям, которые, впрочем, не очень отличаются от узденей ни в своем одеянии, ни в образе жизни. Обычай дает большую власть древним родам – Джембулатовым, Бекмурзиным, Мисостовым и Атажукиным – и покровительствует особенно их склонности к бродячей жизни и разбою, ибо князь везде находит отважных узденей, готовых разделить с ним опасность и доходы от их поприща. Они объезжали окрестности большими отрядами, захватывали людей, которые удалялись от военных постов без охраны, похищали стада скота и лошадей и даже нападали несколько раз на русские поселения, проскользнув через кордон по самым трудным тропам под покровом ночи. Они никогда не берут с собой провиант: если охота, столь обильная в этих местах, не даст им достаточной пищи, они имеют право взять барана из каждого стада, которое встретят, а в случае необходимости они умеют обходиться без пищи в течение одного или двух дней. Ночью они находят убежище под какой-нибудь скалой; их широкие бурки служат им одновременно и подстилкой, и одеялом; их лошади, не знающие другого корма, кроме луговой травы, находят здесь ее повсюду в изобилии; их стреножат специальными ремешками, чтобы они не могли далеко уйти от хозяев. Если приближается враг, они сначала вскакивают на лошадей, затем рассматривают его издали, чтобы сравнить его силы со своими; если он более силен, они находят спасение в бегстве, вынимая на ходу ружья из чехлов. Им практически всегда удается ускользнуть потому, что их лошади более ловкие, чем лошади их врагов, и потому, что они лучше знают тайные тропы. Но если враг оказывается намного слабее, они совещаются и окружают его: если он сдается без сопротивления, они не причиняют ему зла, они его только грабят, связывают ему руки и ноги и увозят как пленника. Если он из низшего класса, они его продают туркам как раба, но если это кто-нибудь, за кого они могут надеяться получить хороший выкуп, они ему надевают железное кольцо на шею, привязывают к ножке кровати в своей хижине, чтобы держать его на виду, до того, как он будет выкуплен.
В тот же день, то есть 10 июля, генерал решил сделать экскурсию на Кинжал, который был частью Передового хребта гор Кавказа. Взяли только две кибитки и провиант на три дня. Конный отряд и несколько пехотинцев составили нашу охрану. Один из князей, самых верных русской короне, из рода Атажукиных, сообщил о своих прогулках в окрестностях Кинжала. Причиной к более точным исследованиям послужил кусок свинцовой руды, который выглядел весьма насыщенным. Мы перешли Малку по мосту, о котором я говорил выше, и продвигались в маленькой долине по ручью, впадавшему в эту реку. Повернув налево, мы направились к высотам, от них долина Малки оставалась с юга. Постоянно поднимаясь, мы прошли несколько плоскогорий с пышной зеленью.
Пройдя несколько часов, мы удалились от нашего лагеря на Малке в юго-восточном направлении, к заметной вершине, выдающейся своей формой высокого мыса и белым цветом скал, из которых она сложена. За свой цвет скал она получила название Белый Яр (Белая гора). Мы остановились недалеко на возвышенности, которая называлась холмом Магомеда (Магомедов курган), откуда открывается Кинжал и Центральный хребет Кавказа.
Передовой хребет Кавказа, чьи вершины почти полностью состоят из песчаника, имеет форму очень вытянутого плато и удостаивается внимания географов и историков. Песчаник дает родниковым водам сток, легкий и свободный, лучше задерживает дождевую воду, чем известковые скалы и трахит. Несомненно, по этой причине трава, покрывающая эту гору, имеет прекрасную свежесть. Черкесы с давних пор используют эти великолепные пастбища: когда из-за жары и насекомых пребывание в долине становится невыносимым для отар, они пасут их в горах, где трава еще нежная, а воздух свежий. Они разделили эти луга на несколько владений. Каждая видная семья имеет гору, которая принадлежит преимущественно ей, хотя их право собственности не исключительно. Таким образом, каждая гора первого хребта получила отдельное название, в то время как среди вершин, покрытых вечными снегами, которые составляют Центральный хребет, различают только самые высокие – Эльбрус и Казбек.
Продвигаясь вперед с востока на запад по Передовому хребту Кавказа, где он наиболее приближен к Центральному хребту, образующему вереницу пропастей, обращенных к югу, прежде всего можно встретить Инал, который назван по благородной фамилии черкесского князя. К востоку от Инала глубокой расщелиной отделяется остроконечная вершина, покрытая пиками необычной формы, которые дали вершине черкесское название Науджица, или по-русски – Бабий Зуб, что означает «зуб старой женщины». Инал простирается на запад до горы Кинжал, затем идет Бермамыт, Mavoahanna[15], Пагун, Эльмурза, Kacheghogha[16], Очкор, последний простирается до правого берега Кубани. К концу нашей экспедиции мы прошли вдоль всю гряду гор. В продолжение этого доклада я его опишу более детально, а теперь вернемся к нашему походу на Кинжал.
Мы подошли к краю пропасти, внизу которой Урда несла свои пенистые волны. Эта река берет свое начало между Кинжалом и Иналом, идет вдоль последнего, направляясь на восток, и увеличивается за счет притока нескольких ручейков, среди которых выделяется Псыпса. Она мчится из расщелины между Науджицей и Иналом и впадает, наконец, в Баксан, получив название Кенделен. С места, где мы остановились, можно увидеть долину Баксана, но устье Кенделена скрыто горой. Взору открываются… Инал, Кинжал и в глубине картины Центральный хребет, покрытый снегом. Это все создавало очень живописный ансамбль. Пока мы ждали прибытия наших кибиток, которое задерживалось по случайности, генерал решил спуститься на берег Урды и подняться вверх по реке как можно дальше.
Спуск был тяжелым: долина Урды узкая, и с двух сторон к ней прилегают крутые горы. Мы шли очень близко к реке, которую нам приходилось несколько раз переходить вброд, когда обвалы мешали нам идти по одному берегу. Вскоре с правой стороны мы заметили пещеру, которую осмотрели. Она была просторной, достаточно глубокой и разделена на несколько камер; струйки воды устремлялись вниз с высоты скал. Мы обнаружили следы копоти на сводах. Нам сказали, что горцы иногда здесь живут, когда пасут своих овец в долине Урды. На небольшом расстоянии от этой пещеры река настолько сужается между скалами, что продолжать наш путь стало невозможно. На берегах Псыпсы, что впадает в Урду в этом месте, мы немного отдохнули в тени скалы, которая нависала над нашими головами. Затем мы вернулись в лагерь на Магомедовом холме той же дорогой, что и пришли.
На следующий день, 11 июля, в четыре часа утра мы снова покинули наш лагерь, чтобы осмотреть верховья Урды, куда мы не смогли добраться накануне. Генералу доложили, что там находили графит. Мы шли несколько часов в направлении, параллельном хребту, Иналу и Кинжалу, по очень неровной местности и спустились в долину, образованную слиянием двух маленьких рек. Мой барометр показывал высоту 5 тысяч футов над уровнем моря. В десять часов утра для ясной и спокойной погоды было достаточно свежо, температура близлежащих родников была лишь 4 ºR. После скромного завтрака мы снова пустились в путь. Трудными тропами мы прошли несколько крутых гор и, наконец, оказались на берегу глубокой и узкой долины, куда нужно было спуститься. Это была все еще долина Урды, но мы были ближе к ее верховьям, чем в первый раз. Тропинка, по которой нужно идти, совершая множество поворотов, в некоторых местах настолько крута, что мы вынуждены были слезть с лошадей и вести их под уздцы. Я уже говорил, что Центральный хребет Кавказа, вулканического происхождения, имеет совершенно другой вид, нежели Передовой хребет. Здесь находишься на границе двух формаций: уже видно несколько слоев пористой и черной лавы, прорвавшейся на поверхность через трещины в известняковой скале. Урда несет свои стремительные воды в глубину огромной бездны. Мы впервые побывали в тесно сжатой пропасти. Песчаники, покрывающие возвышенности, часто имели вертикальные трещины; огромные пласты отрывались и катились в пропасть или останавливались на каком-то расстоянии от места падения. Скалы, от которых они оторвались, долго представляют собой выступающие углы от недавнего излома, остроконечные горы, шпили и множество других причудливых форм.
Когда мы пришли на берег Урды, черкесы, наши проводники, показали нам несколько кусков глинистого сланца, усыпанного слюдой, которую они принимали за графит. «Но немного дальше есть другие», – говорили они. Генерал решил следовать за ними дальше. Нам еще предстояла длинная дорога, и не было возможности вернуться в лагерь на Магомедовом холме до наступления ночи. Генерал послал нарочного привезти наши кибитки в долину, где мы завтракали сегодня. Очень быстро мы поднялись по склону, покрытому березами. Чтобы выйти из долины Урды, самым отважным всадникам пришлось спешиться: очень трудно было заставить лошадей подняться с нами. После трех дней пути мы снова спустились, чтобы добраться до берегов достаточно широкой реки, которая называется Кинжал, по названию горы, где она берет свое начало, и именно здесь черкесы нам сказали, что графиты еще в шести верстах и дорога, которая ведет туда, следуя вдоль берега Кинжала, сейчас непроходима, так как река, наполненная дождевыми и талыми водами, в нескольких местах вышла из берегов. Впрочем, уже было три часа дня, и мы были изнуренными от усталости, поэтому генерал решил возвращаться в лагерь.
Ужас этого перехода еще живет в моем воображении. Мы поспешили скорым шагом вдоль невероятной пропасти; узкая тропа то шла вдоль скалы, осколок которой создал неустойчивый наклон в центре ее склона, где наши лошади спотыкались на каждом шагу, то нужно было переходить крутую гору, покрытую скользким дерном, с которого только что сошел снег. Нам угрожало быть застигнутыми ночью. Солнце почти зашло, когда мы двинулись вдоль Кинжала со стороны, ведущей к Центральному хребту, от которого она отделена глубокой и широкой долиной. Дорога была шириной в несколько футов, но настолько крутая, что лошади с трудом продвигались по скользкому гравию, который рассыпался под их ногами; по правой стороне у нас была стена из скал, а по левой – пропасть. К счастью, мы вышли на платó до наступления ночи и пришли в лагерь, залитый прекрасным лунным светом. Здесь мы провели ночь в холоде, всего на несколько градусов превышающем уровень замерзания воды. На следующий день мы вернулись в наш первый лагерь вблизи Каменного моста на Малке.
13 июля мы продолжили наш поход, снова поднявшись в долину Кичмалки. В этот день мы прошли всего лишь 20 верст. 14-го числа, после того как преодолели несколько гор, мы вошли в глубокую долину Хасаут. Отсюда у нас была еще одна прогулка. Я опишу лишь ее самые примечательные пункты об исследовании графитов, которые черкесы использовали уже давно. Мы взяли сведения, более основанные на опыте, и в этот раз надежда что-либо найти была лучше обоснована. Я не буду говорить о трудностях, которые нам пришлось преодолеть, они были того же рода, что и те, картину которых я уже нарисовал, те, что испытывает путешественник, когда переходит долины Кавказа, вместо того чтобы следовать их направлению. После того как мы поднялись на очень крутой склон, мы перешли несколько плоскогорий, высота которых над уровнем моря составляла 6–7 тысяч футов. На Кавказе средняя температура, которая соответствует этой высоте, благоприятна для берез; они покрывают то там то здесь наименее отвесные склоны; плоскогорья обычно имеют степной характер: ни одно дерево не мешает взору, направленному на юг, на Центральный хребет, и на север, на равнину, в которой плоскогорья Кавказа теряются незаметно.
Мы ненадолго остановились на равнине, покрытой кучами камней, которые, казалось, были собраны рукой человека. Именно здесь, сказали наши черкесские гиды, жили франки, чей король Кубань дал свое имя реке Кубани. Наконец, на склоне очень крутой горы мы обнаружили несколько беспорядочных раскопок, давших куски сернистого свинца, который нам приносили раньше. Шахта небогатая, но, поискав лучше, вероятно, можно найти более содержательные. В данный момент любая разработка в этих краях становится почти невозможной из-за трудности расположиться там.
Та же дорога, которой мы пришли, снова привела нас в наш лагерь на берегу Хасаута. Мы покинули его на следующий день. По мере того как мы преодолевали возвышенности, расположившиеся между Бермамытом и Центральным хребтом, мы все больше и больше приближались к Эльбрусу. Погода не была благоприятной: постоянные ливни делали дороги непроходимыми и переполняли реки, а нас порой окутывала мара, вызванная ливнями, и горы терялись из виду. Мы были почти постоянно окутаны туманами, вызывавшими недомогания. Генерал огорчился бы, если бы одна из главных целей экспедиции – восхождение на Эльбрус – не была достигнута, и решил ждать благоприятного момента, который вскоре наступил. 20 июля, оставив в долине реки Харбаз, что находится на границе песчаных и трахитных гор, повозки и оружие с маленьким отрядом для их охраны, мы прошли трудными тропами первый предел Центрального хребта, спустились в верхнюю долину Малки, которая берет свое начало у основания Эльбруса, и разбили лагерь у подножия этой же горы, на высоте 8 тысяч футов над уровнем океана.
На следующие утро, 21 июля, генерал поднялся на одну из возвышенностей, окружавших наш лагерь, чтобы осмотреть дорогу, по которой мы должны были направиться, если это возможно, до вершины Эльбруса. Тотчас же он собрал вокруг себя казаков и черкесов, которые должны были нас сопровождать, и пообещал значительные вознаграждения тем из них, кто первым достигнет вершины: первый должен был получить 400 руб., второй – 200. Если даже не будет возможности дойти до самой верхушки, то и тот, кто преодолеет половину снежного конуса, будет вознагражден. Мы пустились в путь в 10 часов утра. Перейдя Малку, мы были вынуждены отпустить лошадей, потому что предстояло преодолеть нагромождения скал и дальше идти только пешком, карабкаясь и прыгая с глыбы на глыбу. Пехотинцы и казаки из нашей охраны были нагружены багажом и небольшим количеством дров. После 6 часов пути, то есть в 4 часа после пополудни, мы, наконец, пришли к границе снегов. Мы уже видели, что Центральный хребет Кавказа состоит из трахита. Представьте себе вытянутое плато на высоте от 8 до 10 тысяч футов, разорванное во всех направлениях узкими и глубокими долинами, пересеченное в середине. На фоне живописной картины тянется гребень крутых скал. Почти в середине этого гребня есть очень широкая и неглубокая впадина. Выдающиеся скалы гребня закрывают вид на конус с двумя вершинами, покрытыми вечными снегами, и они видны лишь небольшими пятнами. Этот конус – Эльбрус, его высота превышает на 3–4 тысячи футов высоту окрестных вершин. Мы провели ночь у подножия этого конуса, в низине, укрытой огромными глыбами черного трахита. В ее центре образовалось небольшое скопление талой воды. Ни следа зелени, лишайники едва покрывают скалы. Это место было всего лишь сотней футов ниже границы вечных снегов. Мы спали на обломках скал, которые скопились в этой низине. Ночь была очень холодная, я просыпался несколько раз, чтобы наслаждаться прекрасным зрелищем, которое нам дарила в этот момент эта пустыня из скал и снега, освещенная луной. Эта картина величественной простоты глубоко врезалась в мою душу. Она состояла только из трех оттенков: серебристого снега, сверкающих звезд, синевы неба – и все это на фоне черных скал, смешанных с тенями ночи; но живописное соединение форм, мягкость контуров, последовательность оттенков и, наконец, царившее спокойствие, дивный отдых, которым наслаждалась моя душа, придавали невыразимую привлекательность этой картине, и никогда в моей жизни ничего более чарующего не представало перед моим взором. На следующий день, когда мы были на самой вершине, мои силы были исчерпаны, у моего воображения, пораженного опасностями, которые меня окружали, не было ни достаточно энергии, ни достаточно свежести, чтобы собирать разнообразные впечатления, которыми, так сказать, оно было завалено; мои глаза, ослепленные сиянием снега, искали в тенях долины лишь немного отдыха, осознание моего месторасположения преобладало, чтобы я мог наслаждаться чем-либо новым, что я видел вокруг себя.
Сев под скалой, на которой мы накануне нарисовали пентаграмму (на пяти углах ее находились начальные буквы наших имен), я созерцал этот полностью покрытый снегом конус: к вершине он разделялся на два пика, угловатые пласты льда и спрессованного снега собирались во впадине, разделяющей их; возможно, пласты оторвались от вершины, откуда они скатились в низину. Снега покрывают пропасти; воды бьют ключом со склонов горы или собираются в полости углублений скал, тают и уносят нижние слои; остается только легкая корка, образующая своего рода мост над пропастью, его не видно, но воображение превосходит истинную глубину. Активность постоянно неспокойной атмосферы, быстрые изменения температуры, последовательное замерзание и таяние воды, которая проникает в расселины скал, значительно ускоряют их разрушение: отрываются огромные глыбы, которые скатываются в пропасти и разбивают все, что встречают на своем пути. Стремительные ветры, снежные вихри, которые не только угрожают засыпать путешественника, но и скрывают из виду долину, к которой он держит путь, когда возвращается, в то же время стирают следы шагов, указывающих ему дорогу, по которой он должен идти; снежная поверхность очень покатая и скользкая, ее возможно преодолеть, только используя трезубцы: единственный промах – и упадешь в пропасть – вот опасности, которые нас ожидали. С другой стороны, момент был благоприятен, случай уникальный, лунный свет предвещал прекрасное утро; для осуществления этой затеи была лишь одна возможность, потому что генерал не смог бы пойти на то, чтобы подвергать дольше свое маленькое войско такой опасности и таким лишениям. Дорога к Эльбрусу после нас снова закроется на длительное время; жертвы, требующие такого путешествия, слишком велики, чтобы можно было предпринимать его часто. Нас можно было бы упрекнуть, в том, что мы не воспользовались в полной мере случаем сколь блестящим, столь и преходящим. Знание о породах, из которых сложен Эльбрус, должно было мне дать ключ к геологическому явлению, которое я прежде наблюдал. Смещение слоев, при приближении к Центральному хребту, лава, которую я уже встречал, форма гор, которые поднимались перед нами, – все способствовало тому, чтобы заставить меня поверить, что Эльбрус должен был состоять из вулканических пород. Эльбрус – самый грандиозный продукт извержения, которое подняло Кавказ, показывает весь Центральный хребет; можно было бы предположить, что геологический профиль, частью которого является также и Эльбрус, дал бы наиболее точное и наиболее полное представление о геологическом строении Кавказа. Оживленные желанием постичь решение стольких проблем, мы поднялись в три часа утра, вооружившись лопатой, несколькими подкованными железом трезубцами, веревкой и запасом провианта. Мы пустились в путь, после того как приказали нашим пехотинцам и большей части казаков ждать нас. Через четверть часа мы были уже на снегу; вначале склон не был крутым и мы продвигались с легкостью, помогая себе время от времени трезубцами, но вскоре подъем стал настолько трудным, что мы вынуждены были рубить ступени в снегу, который был еще до-статочно твердым, чтобы нас выдержать. Хотя долина позади нас была еще окутана туманом, мы наслаждались хорошей погодой. Луна достигла небесного свода, и светлый блеск ее диска составлял приятный контраст с синевой неба, которая при ярком освещении была на этой высоте столь густа, что ее можно было бы сравнить почти с цветом индиго. Несмотря на свежий ветер, дувший с горы, туман медленно поднимался за нами, расстилаясь у наших ног белой пеленой, он уже покрыл низину, где мы провели ночь и которую мы только что покинули. Туман грозил окутать нас самих. Но скоро лучи солнца, проникавшие сквозь марево с возрастающей энергией, разорвали его в нескольких местах; скоро вся долина предстала перед нашими восхищенными взорами, очертания вершин Передового хребта Кавказа прояснились перед нами. Самые высокие вершины этого хребта – Инал, Кинжал, Бермамыт – расположены на почти полукруглой линии. По направлению к центру все увеличивалось хаотическое нагромождение вершин и пиков, покрытых вечными снегами. Их вид представляет часть огромного кратера, посреди которого возвышается в виде конуса громада вулканических масс, превосходящая высотой края кратера. Двигаясь вперед то зигзагом, то по прямой линии, несмотря на все трудности подъема, участники экспедиции невольно восхищались окружающей их волшебной картиной. Поспешность, с которой мы двигались, чтобы достичь вершины раньше, чем поверхность снега будет размягчена солнечными лучами, истощила наши силы, и мы, в конце концов, должны были останавливаться для отдыха почти на каждом шагу. Разреженность воздуха такова, что дыхание не в состоянии восстановить потерянные силы. Кровь сильно волнуется и вызывает воспалительные процессы в наиболее слабых частях тела. Мои губы горели, мои глаза страдали от ослепительного блеска солнца, хотя я по совету горцев зачернил порохом лицо около глаз. Все мои чувства были притуплены, голова кружилась, время от времени я чувствовал необъяснимое изнеможение, которое я не мог преодолеть.
Ближе к вершине Эльбрус представляет ряд голых скал, образующих нечто вроде лестницы, которая очень облегчает подъем. Однако Мейер, Менетрие, Бернардацци (молодой архитектор, живущий на Минеральных Водах и сопровождающий нас во всех наших поездках) и я чувствовали себя настолько утомленными, что решили отдохнуть час или два и с новыми силами отправиться в путь. Несколько казаков и черкесов, сопровождавших нас, последовали нашему примеру. Мы укрылись от ветра под огромной скалой черного трахита, который образует первый уровень скал. Здесь маленькое пространство было лишено снега; я оторвал несколько кусочков скалы для моей коллекции. Мы были на высоте 14 тысяч футов над уровнем моря, нужно было подняться еще на 1400 футов, чтобы достичь вершины Эльбруса. Я хотел заставить колебаться магнитный маятник, который я привез, но казак, который нес ящик с инструментами, еще не пришел. Солнце, бросающее лучи почти перпендикулярно на наклонную поверхность снега, размягчило его до такой степени, что он не мог более нас выдерживать. Медля с возвращением, мы рисковали провалиться в трещины, запорошенные снегом. Не превзошел ли этот первый опыт наши надежды? Вступая в Кавказские горы, мы считали Эльбрус недоступным, через две недели мы находились уже у его вершины. Не достаточно ли принести с собой с вершины Эльбруса ту же породу, которая составляет Пичинчу Кордильер, наблюдать самые важные геологические связи Кавказа, подняться до высоты Монблана? Я мог надеяться, что господин Ленц, который нас обогнал, достиг бы вершины и измерил бы высоту барометром, который он нес с собой. Сопровождаемый двумя черкесами и одним казаком, он постоянно двигался вперед, взбираясь по лестнице скал, о которых я говорил выше. Достигнув последнего выступа ступеньки, он увидел, что его от вершины еще отделяет снежный наст, который надо было преодолеть, и снег оказался настолько мягким, что с каждым шагом мы проваливались по колено, рискуя совсем завязнуть в талом снегу. Его попутчики казались склонными больше не идти вперед, и это было большим риском, чем попытаться пойти совсем одному; впрочем, уже прошел час, и нужно было думать о возвращении, чтобы не быть застигнутыми ночью до прихода в лагерь. Наконец Ленц решил вернуться, не достигнув вершины, которая, однако, как мы увидели позже, возвышалась, пожалуй, футов на 600 над местом его последней остановки. Спуск был очень трудным и очень опасным. Снег, который несколько часов назад выдерживал нас, проваливался под нашими ногами, где образовывались ямы, позволявшие увидеть устрашающую глубину пропастей под нашими ногами. Казаки и черкесы, следовавшие за нами, связали себя попарно веревками, чтобы оказывать друг другу помощь. Я чувствовал себя столь слабым от усталости, что для быстроты движения опирался на двух человек, обхвативших меня руками, а когда спуск стал менее крутым, я растянулся на бурке, которую тащил какой-то черкес. Каждый думал только о себе и как скорее миновать грозившие нам опасности. Мы разделились на группы. Желание как можно быстрее достичь лагеря заставило нас забыть, что мы находимся среди черкесов, в которых мы не были уверены, и, похитив нас, они приобрели бы прекрасную добычу. Мы не заметили, как они нас увели по более короткому пути, удаляющему нас от наших спутников. Мы были полностью в их власти, однако нам не пришлось раскаиваться в своей доверчивости. Выйдя за снеговую линию в узкую лощину, дно которой было покрыто обломками ближайших скал, покрытых ледяной коркой от изморози, мы спустились к берегу небольшого ручья, впадающего в Малку, который и привел нас по удобной тропинке к нашему лагерю. Ленц начал спускаться позже с большей частью нашей охраны и прибыл другим путем уже ближе к ночи. Весь этот достопамятный день генерал сидел около своей кибитки, следя за нашим восхождением через превосходную трубу Доллана, которую я оставил в его распоряжение. Как только туман, застилавший утром долину, рассеялся, генерал увидел, как мы поднимались по покрытому снегом конусу, как добрались до первого уровня скал, которые простирались до самой вершины Эльбруса. Здесь мы разделились на две группы: одна продвигалась к вершине, в то время как другая стояла. Но вдруг он заметил единственного человека, который обогнал всех остальных и почти преодолел снежную поверхность, отделяющую от вершины последний уровень скал, о которых мы говорили. Он приблизился к крутой скале, образующей саму вершину, и, свернув, слился с чернотой скал, и затем исчез в тумане, вновь окутавшем долину и скрывшем Эльбрус из виду. Он взошел в одиннадцать часов утра. Генерал не мог больше сомневаться, что кто-то из нас не взошел на вершину. По цвету его одежды можно было хорошо рассмотреть, что это был черкес, но по его силуэту на таком расстоянии трудно было его узнать. Генерал приказал бить в барабаны и сделать несколько выстрелов из мушкетов, чтобы возвестить всему лагерю об этом знаменательном событии. Затем он терпеливо ждал нашего возвращения.
Килар, так звали черкеса, который достиг вершины Эльбруса, сумел лучше нас воспользоваться утренним холодом и значительно раньше нас миновал границу вечных снегов. Когда Ленц достиг места своей последней остановки, Килар уже возвращался с вершины. Снег начал размягчаться только с одиннадцати часов. Он же шел по твердому насту до самой вершины и, только спускаясь, встретил те же трудности, что и мы. Несмотря на то что он прежде никогда не пытался покорить вершину, он все же поднялся на значительную высоту. Он вернулся в лагерь на час раньше, чем мы, чтобы получить от генерала вознаграждение, полагающееся ему за мужество. Но генерал дождался возвращения всех, чтобы придать церемонии бóльшую торжественность. После того как расположились за столом, на глазах у всего лагеря генерал выплатил ему вознаграждение, которое предназначалось тому, кто первым достигнет вершины, добавив к этому кусок сукна на кафтан, и мы выпили за его здоровье. Мы решили увековечить память этого дня надписью, начертанной на одной из скал в окрестностях нашего лагеря. Следующий день был отведен для отдыха, в котором мы действительно нуждались. Наши глаза были воспалены, губы растрескались, кожа на ушах и на лице висела клочьями. Многие из нас настолько обессилили после восхождения, что смогли восстановить свои силы лишь позднее, по возвращении на Минеральные Воды. Я тщетно пытался проверить походной триангуляцией высоту Эльбруса, которую мы вычислили барометрическим измерением. Испытанные мной тяготы не позволили мне действовать быстро, и прежде чем я закончил измерения, вершину заволокли густые облака, в которых она больше не появилась. Обеденное время снова собрало нас в кибитке генерала, окруженного черкесскими князьями и казачьими офицерами нашего эскорта. Несколько бутылок шампанского, которые наши мусульмане, чтобы не нарушать закон пророка, выпили как щербет, скоро оживили наши умы. Тост за Его Величество императора сопровождался мушкетным залпом. Поддержка государя, который терпимость и кротость считает своими наибольшими добродетелями, привела к тому, что люди разных сословий и верований, ненавидящие друг друга, объединились в одной кибитке в столь естественном для них желании расширить свои знания и способствовать достижению единой цели.
Здесь заканчивается первая и наиболее важная половина нашего путешествия. Мы приблизились к прекрасной долине Кубани. Возвращаясь тем же путем, что прежде прошли, мы достигли того места, где оставили пушки и бóльшую часть багажа. По пути мы посетили водопад Тузлук-Шапа, образованный недалеко маленькой речкой, впадающей в Малку. Хотя в Центральном хребте Кавказа часто встречаются скалы с крутыми склонами и пропасти с расщелинами по краям, тем не менее, все причуды природы оживают, благодаря движению ниспадающей каскадами воды, которая создает изысканные детали прекрасного пейзажа. Однако надо признать, что Кавказ представлен меньшим количеством живописных мест, чем Швейцарские Альпы и Тироль. Характерная для него сухость, однообразие, простота геологических образований, его составляющих, исключают яркость красок и разнообразие очертаний и свежесть, которые придают невыразимую привлекательность ласкающим взор долинам Швейцарии. Взгляд путешественника напрасно ищет жилище или возделанное поле; он не видит ничего, кроме пустынных скал и степей. И даже этот вид скрыт от него почти постоянным туманом. 25 июля мы снова покинули долину Харбаз в сопровождении всех наших военных и всего багажа, чтобы вновь выйти на дорогу, ведущую к Бермамыту, против которого мы разбили наш лагерь на просторном лугу.
После того как мы посетили Кизил-кол (Красная река), где обнаружили кисловатый железистый минеральный источник, мы навсегда удалились от Центрального хребта Кавказа. Далее нас сопровождал хребет песчаных и известковых гор, частью которого является Кинжал. Хребет тянется до Кубани параллельно трахитовой гряде. Все время мы двигались на запад по дну длинной и широкой долины, расположенной у подножия группы крутых скал, часто принимающих самые странные очертания. Порой это была светло-охристая стена, возвышающаяся над равниной, поросшей зеленью; она состояла из горизонтальных слоев, где встречались башни и пики, которые грозили нам обрушением, – настолько они казались неустойчивыми в своем основании, покрытом ее же обломками. Мы шли по долине реки Эшкакон, все время держась этих высот. Именно здесь год назад генерал дал сражение карачаевцам. Вид самой долины терялся в тумане. Мы расположились на возвышенности, где генерал разбил лагерь. Там мы заметили могилы двух братьев князя Джерандука, сопровождавшего нас. Они сражались на стороне русских. К полудню мы остановились на прекрасном лугу, расположенном у подножия горы Пагун, где вода и дрова были в избытке. Недалеко от этого места находился исток Подкумка.
На следующий день, 27 июля, мы продолжили наш путь на северо-запад, двигаясь вдоль той гряды отвесных скал, о которой мы уже говорили; черкесы называют ее Эльмурза. Кума берет свое начало у основания этих скал. Весь этот край с хорошим лесом и имеет более приятный вид, нежели окрестности Эльбруса. Позавтракав у подножия Кошгуэгу[17], к часу дня мы спустились в долину Хумары, речушки, впадающей в Кубань. Выбранное для лагеря место отличалось прекрасными видами со всех сторон. Мы все еще были зажаты крутыми горами, но голые скалы сменялись холмами, увенчанными лесом. Орошаемый чистыми водами Хумары дерн был весьма пышен. Туман, почти все время преследовавший нас, остался далеко на возвышенностях.
Лоо, князь Абазии, одолел Кубань вплавь, чтобы нанести визит генералу. После недавнего бунта черкесов, живших в этом краю, их вытеснили за Кубань и, чтобы учредить естественную преграду их набегам, им запретили селиться на правом берегу этой реки. Поэтому князь Лоо также жил на другом берегу Кубани. Он разделся, чтобы ее переплыть, а затем его облачили в казацкую одежду, чтобы он мог предстать перед генералом. Идя по течению Хумары, мы, наконец, пришли в долину Кубани, которая стала последним этапом нашего путешествия. Ее сток настолько пополнился талыми водами, что перейти ее вброд не представлялось возможным.
Поднявшись несколько верст по Кубани, мы разбили лагерь у самого ее берега.
Развалины церквей и могил в этой прекрасной долине свидетельствуют о прежней здесь жизни. Часто встречались камни, то лежащие, то расположенные вертикально, на которых явно просматривались следы римского креста. На других камнях появлялись более поздние даты и надписи на арабском языке. На другой стороне Кубани, против нашего лагеря, возвышались развалины церкви, построенной на крутой скале. Говорят, немного дальше есть и другая. Ранее мы составили план посещения обеих, но, к сожалению, стремительный поток Кубани, который опасно было переходить, помешал. Лишь река отделяла нас от этой церкви, и мы были вынуждены довольствоваться наблюдением издалека при помощи подзорных труб. Развалины хорошо сохранились. В плане – квадрат с округлыми апсидами; вход расположен с западной стороны, алтарная часть – с восточной. С этой стороны выделялись три апсиды, и они, несомненно, соответствовали трем внутренним нишам, предназначенным для стольких же престолов.
В этот же день мы совершили прогулку к Каменному мосту Кубани, расположенному десятью верстами выше упомянутых развалин. Долина Кубани достаточно широка и с хорошим лесом; здесь часто встречаются буки, порой лозы дикого винограда обвивают стволы вязов, яблони растут то тут, то там без чьей-либо заботы. Скалы, то обрывистые, то вздымающиеся уступами, украшены зеленью и находятся на некотором расстоянии от течения реки. Буйная растительность все больше и больше расширяет свои владения, покрывает пропасти густым кустарником, оплетает глыбы скал гирляндами плюща. Несколькими верстами выше нашего лагеря долина Кубани сужается. Какое-то время мы шли по узкой тропе, проложенной между отвесной скалой и пропастью, в тальвеге которой пенятся волны Кубани. Но вскоре горы расступаются, чтобы пропустить две реки, Мару и Теберду, впадающие в Кубань. Первую мы преодолели вброд и вскоре оказались у подножия скал, сложенных из диоритов, подобных тем, из которых сложены склоны Центрального хребта.
Прежде чем мы дошли до Каменного моста, мы миновали равнину с руинами ногайского погоста. Раньше здесь был значительный аул, который уничтожен войсками генерала Ермолова, одержавшего кровавую победу над черкесами. Один из казаков нашего эскорта, сражавшийся в тот день, нашел на поле битвы саблю и показал ее мне. Она оказалась очень старой и имела надпись: «Генуя». Могли ли генуэзские колонии простираться до этих пределов?
Дно долины резко поднимается совсем рядом. Огромные глыбы трахитовых скал – породы, из которой сложены окрестные горы, настолько сужают реку, что она пробивается, сильно шумя, и ниспадает каскадом с высоты нескольких футов. Это и есть то, что называют Каменным мостом Кубани. При помощи брусьев нам бы было легко перейти реку в этом месте даже без нашего эскорта. Нескольких досок вполне бы хватило, но, перейдя реку без оружия, мы рисковали оказаться в плену. Обследовав окрестности, мы стали возвращаться в лагерь, куда пришли к вечеру.
На следующий день мы ушли ранним утром. Полуденная жара усиливалась по мере того, как мы шли, и не позволяла нам работать весь день. 29 июля мы прошли по Кубани и посетили Очкор. С этой вершины мы увидели развалины какого-то редута. С этого места мы наслаждались великолепным видом Центрального хребта, над которым в этот момент клубились тучи. Сама возвышенность походила на горы Передового хребта. Поднявшись наверх, мы почувствовали, как перенеслись в широкую степь и оказались посреди платó, окаймленного с юга Центральным хребтом и пересеченного с юга на север широкой расщелиной, в глубине которой виднелась бегущая Кубань.
30 июля, свернув направо, мы покинули Кубань и направились к Кислым Водам (Кисловодск), которые находятся в 40 верстах от Горячих Вод (Горячеводск). В общем, мы следовали по направлению Кордонной линии. Всюду офицеры разных постов Линии шли нам навстречу. Генерал внимательно осмотрел все средства обороны, которые он ранее предоставил в их распоряжение.
31-го мы остановились на берегу Кумы, недалеко от редута Ахандукова. 1 августа, позавтракав около Бургустанского редута, на слиянии Эшкакона и Подкумка, мы направились к Кислым Водам, куда пришли к полудню того же дня.
Кисловодск зажат горами средней высоты, которые скрывают от жителей этой колонии вид Центрального хребта. Дома современной архитектуры для недужных, которые прибывают сюда в последние месяцы лета в большом количестве, расположены весьма упорядоченно вокруг водоема; в нем видно, как бурлит прозрачная вода, насыщенная углекислым газом. Температура этого источника не превышает 12 ºR. Вода содержит углекислый газ в избытке: его самопроизвольное выделение вызывает бурление, что удивляет наблюдателей. С той возвышенности, где мы разбили лагерь, можно было любоваться приятным видом на Нарзан – как этот источник называют черкесы. Он находится на слиянии двух речек: Березовки и Ольховки; именно в первую источник выносит свои обильные воды. Колодезь окружали две крытые галереи и несколько домиков, где располагались купальни. Немного дальше – дом владельца ресторации и жилища больных, и, наконец, в глубине – хижины казаков, которые составляют гарнизон этого поста. Вокруг источника поднимаются террасы. Мы снова поднимаемся по Березовке, стремящейся от скалы к скале в узком проеме аллеи лип и кленов. Хотя здесь нигде не полюбуешься внушительным видом Центрального хребта, однако холмы вокруг Нарзана не умаляют живописности местности. Углекислота слабо соединена с водой Нарзана и легко выделяется, отчего эту воду совершенно невозможно перевозить далеко; она продается только поблизости. Причина в том, что при распаде количество солей в воде незначительно. Вода, если можно так сказать, чиста и содержит лишь углекислоту. Известно, что чистая вода мало способна задерживать этот газ при невысокой температуре.
2 августа мы снова пустились в путь, чтобы добраться до Горячеводска, где наше путешествие должно было закончиться. Сообщение по берегам Подкумка между Горячими и Кислыми Водами сильно облегчала очень хорошая дорога. С некоторых пор, благодаря бдительности генерала Емануеля, здесь можно было путешествовать в полной безопасности и даже без охраны, по крайней мере днем. Нас сопровождало большое число князей. Среди них выделялись: упомянутый прежде старый Жанхот, претендующий на происхождение от последних султанов, правивших в Крыму, Крым-Гирей и другой – имя которого я забыл, награжденный древнеперсидским орденом Солнца. Толпа молодых людей, привлекаемая как любопытством, так и желанием показаться генералу, заискивала перед ним.
Предложили состязания, выполняемые с большой ловкостью и состоящие из следующего: один из соперников опережал нас на несколько шагов и бросал свою папаху на землю. Черкесские всадники позади нас по очереди устремлялись вперед, кто в карьер, кто галопом во весь опор, и мимоходом делали выстрел из ружья в папаху, продырявливая ее насквозь. В начале скачки всадник одной рукой вытаскивал ружье из чехла, в котором оно находилось, а другой держал узду лошади. Приближаясь к папахе, черкес бросал поводья и прицеливался, держа ружье двумя руками. В тот момент, когда он проскакивал рядом, раздавался выстрел, и папаха взлетала в воздух.
В этих состязаниях у нас была возможность полюбоваться ловкостью черкесов, покорностью и проворностью их лошадей. Всадник и лошадь, казалось, воодушевлены одним желанием, ничто не сравнится с их стремительностью, когда они в едином пылу устремляются к какой-то цели.
В Горячеводск мы прибыли к трем часам после полудня. Именно здесь закончилась наша экспедиция в горы Кавказа. Мы решили остаться еще на две недели у Горячих Вод, чтобы отдохнуть и привести в порядок заметки с полезными сведениями, собранными во время путешествия. Приятное и образованное общество, которое время от времени генерал собирал у себя, давало нам частые и незначительные поводы отвлечься. Именно на одном из таких вечеров, на которые генерал приглашал иногда черкесских князей, я увидел, как они исполняли национальный танец. С чрезвычайной гибкостью они подпрыгивают на цыпочках, крутя ступней то внутрь, то наружу; они бы быстро потеряли равновесие, если бы постоянно не меняли положение. Различные движения ног сменялись с большой скоростью. Сопровождавшая их музыка была весьма ритмична. Пытаясь удержать равновесие, они сохраняли грациозную и гордую осанку.
Посетив Бештау и железистые воды, которые находятся недалеко, мы разделились: господа Мейер и Менетрие решили еще пополнить свои коллекции растений и животных у подножия гор и исследовать Казбек, а Ленц и я снова отправились в Ставрополь. Мы намеревались поехать в Крым, но опасение чумы, появившейся на западном берегу Черного моря, заставило повсюду учредить карантины, и все нам советовали не ездить туда в этом году. Мы направились в Пятигорск и Николаев, куда прибыли 26 августа. Ленц остался там на несколько недель, где он вместе с господином Кнорром, директором астрономической обсерватории, наблюдал посекундное раскачивание маятника. Я же продолжил свой путь в Санкт-Петербург, куда прибыл 19 сентября 1829 года.