Марго Штефман Карманный аквариум

"Мое имя – cтершийся Иероглиф

Мои одежды залатаны ветром,

Что несу я в зажатых ладонях

Меня не спросят,и я не отвечу.

И как перед битвой,

Решительной битвой,

Стою у каждого перекрестка

Hа море асфальта я вижу свой берег,

Свою голубую россыпь.

Hа все вопросы рассмеюсь я тихо

Hа все вопросы не будет ответа,

Ведь имя мое – Иероглиф

Мои одежды залатаны ветром."

(«Иероглиф» группа «Пикник»)

Предисловие.

«Глядишь – готов роман.

И так-то всё на свете.

Смелей лишь черпайте из жизни всех людей –

И для задуманной комедии своей

Не будете нуждаться вы в предмете.

Всяк испытал, конечно, чувства эти,

Но редкий знает, сколько в них чудес.

Где ни копните – тут и интерес!»

(«Фауст» Иоганн Вольфганг фон Гёте)


Я сидела в ресторане.

В зале горел приглушённый свет. И в сочетании с высоким кирпичным сводчатым потолком придавал деревянным столам эффект состаривания. Этого и добивался мой муж, открывая свой пятый ресторан, но на этот раз с флёром ХIХ века под названием «Оливье».

Я спорила с ним. Предлагала дать заведению имя «Грибоедов», как в романе «Мастер и Маргарита», ведь соседствовали мы с Домом-музеем Булгакова на Большой Садовой, 10. Муж с ухмылкой посмотрел на меня и ответил:

– Ну какой «Грибоедов», Марго? Мы что, грибы будем подавать?

– Причем тут грибы? Что за мещанство? – закатила глаза я.

– Да при том, возвышенная ты моя, что у людей ресторан «Грибоедов» будет ассоциироваться с грибами!

Кажется, бороться с этой глупостью было бесполезно.

На моём столике валялись начищенные столовые приборы и вытянулся в струну красивый стеклянный бокал.

Какая пронзительная тишина вокруг.

И вино тихий напиток. Тихий и мягкий.

Наверное, поэтому его не пьют охлажденным. Оно плескается в бокале как маятник. Красный ароматный маятник…

– Ты ещё здесь? – услышала я голос мужа.

– Да. Как видишь.

– Сидишь тут допоздна. А мне дома нужна хранительница очага.

– Ой, Берт! – я повернулась на стуле к нему. – Ты сейчас хорошо сформулировал! Мне тоже так нужна эта хранительница очага!

Я фривольно закинула ногу на ногу и расхохоталась. Он ничего не ответил. Пошёл куда-то. Наверняка снова рассказывать какому-то заплутавшему в меню посетителю об истинном рецепте салата оливье. Я слышала эту историю тысячу раз. И от неё уже порядком тошнило.

Я бросила взгляд на болтающуюся над головой бумажную люстру, свисающую на длинной цепочке. Потом сделала заключительный глоток красного вина. Опустила глаза в телефон и, на секунду задумавшись, довольно громко произнесла:

– Идиот!

– Что ты сказала? – резко обернулся Берт.

– Пароль вспомнила от почты! Достоевский. «Идиот»!

– По-моему, ты перебрала, Марго! Прекращай бухать! Поехали домой.

– Поехали…– безразлично пожала плечами я.

Чёрный пуловер сполз с одного плеча и красиво оголял ключицу. Я видела своё отражение в тусклом окне нашего ресторана. Тёмные длинные волосы крупными завитками падали вниз. Я поправила плиссированную юбку, накинула на себя норковый полушубок и вышла на крыльцо.

Противный холодный ветер обжигал разгоряченное вином лицо. Я ждала Берта у машины, попутно скроля ленту почты большим пальцем. На экран падал мокрый снег, и палец то и дело соскальзывал.

Я матерились. Ведь приходилось отматывать заново. Искала текст…Текст своего романа, который написала более десяти лет назад. И который упустила.

Мне удалось воскресить все свои старые почтовые ящики, в черновиках которых могли храниться те записи. Этот третий по счету мейл с незамысловатым логином «слово.неворобей» был последней надеждой. И, кажется, в моём случае, действительно, «не воробьём». Ведь поймать его мне так и не удалось. Там было пусто.

Ничего.

Ни строчки.

Лишь какая-то университетская чепуха типа конспектов и шпор.

Берт пиликнул сигнализацией. Я села во внедорожник. И готова была расплакаться. Я так мечтала найти его – мой роман. Дописать и напечатать.

Да, у двух людей на этой планете он, пожалуй, сохранился: у обиженного айтишника Вени в почте и у миллионера Владимира где-то на побережье Средиземного моря. Но я уже давно потеряла с ними связь. И не хотела ворошить прошлое. Хотя, сама того не понимая, уже ворошила.

– Чего смурная такая? – спросил Берт, усаживаясь в машину.

Я ничего не ответила. Отвернулась в окно.

Мы проехали театр Сатиры, станцию метро "Маяковская". Улицы были приятно украшены к новому году. За окном кружил снег. Туда-сюда. Будто рисуя что-то в воздухе. Какой-то загадочный неведомый узор.

– Завтра девочка придёт, фотограф, снимать новогоднее меню. Если интересно, приходи к 11 утра. – вдруг сказал муж.

Я пожала плечами. Мне уже давно было неинтересно. Тем не менее, какая-то неведомая сила подняла меня с кровати следующим утром. Мужа дома уже не было. Сын был на занятиях. А стрелка часов уверенно двигалась к полудню. Я сползла с кровати. Накинула халат и поплелась босиком до кухни.

15 декабря.

На столе стояла ваза с мандаринами.

Я нажала кнопку на кофемашине. Она зажужжала.

В гостиной я застала помощницу по дому. Она снимала с окна шторы.

– Доброе утро, Маргарита Николаевна! Вот тюль хочу постирать к новому году.

Я безразлично кивнула и, допив кофе, быстро переоделась и отправилась в «Оливье».

Как всегда, рядом с нашим рестораном стоял туристический автобус от музея Булгакова. Рядом толпились люди. Из окна доносился Игорь Корнелюк и его вальс «Великий бал у сатаны». Такое здесь бывало часто. Я уже привыкла. И выучила мотивы всех этюдов наизусть. Каково же было моё удивление, когда я поняла, что музыка доносится не из автобуса и не из "нехорошей квартиры" № 50[1], а из нашего ресторана.

Я зашла внутрь с мороза. Отряхнула ноги. И увидела потрясающую картину. Мой муж Берт скользил в ритме вальса по залу с какой-то молодой профурсеткой. Мне всегда казалось, что такое может быть только в Париже! Я прыснула и расхохоталась. И даже начала дирижировать в такт вальса рукой. Но, кажется, танцующие были так увлечены друг другом, что не заметили меня.

– Хорошо танцуют! – услышала я позади себя басистый мужской голос и вздрогнула.

За барной стойкой в чёрном длинном пальто сидел мужчина и пил кофе. Возраст его определить было сложно. Вроде и волосы белые как снег, седые. А глаза словно огнём горят!

– Это мой муж с какой-то шлюхой. – пожала я плечами.

– Называть другую женщину шлюхой может только обиженная женщина. Вас тоже называли шлюхой? Ведь красоты вы редкой. Хоть и лицо грустное.

Я удивленно взглянула на него.

– Вы такой знаток женских душ? И лиц?

– И душ, и тел, и лиц. У вас вот очень красивые ключицы. Прогуляемся? Пока они танцуют? Погода благоволит.

Я посмотрела в окно. А потом опустила взгляд на свои ключицы. Они действительно заметно выдавались сквозь облегающую водолазку. Вчерашний снег таял и превращался в кашу. Зима стала тёплой. Капало с крыш.

– Ну идёмте! – сказала я, открывая дверь, и зашагала первая по улице, наслаждаясь непривычно тёплым ветерком.

– Вы же не любите мужа, Маргарита?

– Откуда вы знаете, как меня зовут? Я не представилась.

– Заходил в ваш ресторан. Слышал, как персонал к вам обращается.

– И какое блюдо вам больше всего запомнилось?

– Вам правда сейчас это интересно?

– Если честно, совсем нет…– вздохнула я.

Мы дошли до Патриков.

– Присядем? – предложил незнакомец.

На удивление скамейка оказалась бесснежной и даже сухой. Мы сели. Я молчала.

– Маргарита, вы считаете себя талантливой? – вдруг спросил он.

Я отрицательно покачала головой. А незнакомец продолжил.

– Вот, знаете ли, какой парадокс…Мы часто ставим ребром вопрос, где же талантливые люди. Смотришь вокруг – будто их и не бывает вовсе. А начинаешь читать книги, журналы и понимаешь, что есть. Только где-то далеко очень. Не дотянуться. Как-то меня спросили, чем отличается умный от талантливого…

– И что же вы ответили? – чуть ли не зевая, откликнулась я.

– Умным – море по колено, а талантливым море не нужно. У них есть карманный аквариум.

Сердце моё застучало бешено. Сон как рукой сняло! Ведь карманным аквариумом и назывался мой пропавший роман. Я взглянула на собеседника с опаской.

– Откуда вы знаете про карманный аквариум?

– Я коллекционер. Собираю произведения неизвестных авторов. Этот роман! Как много было сказано про него!

– Кем?

– Не задавайте глупых вопросов!

– А зачем вам романы этих авторов? Если они – неизвестные?

– Некоторые из них всё же становятся известными.

– Этот роман у вас?

– Достался. Случайно.

– Невероятно!

– Что?

– Я хочу купить. Предлагайте любую сумму! – возбуждённо произнесла я.

– Поехали, а то опоздаем на автобус.

Он схватил меня за руку, и мы кинулись в сторону автобусной остановки. Через четверть часа я переступала порог его крохотной квартирки. Рассеянный по углам запах красок дал понять, что здесь пишут.

– Это всё – ваше! – он достал из ящика стола книгу в жёстком переплёте. На ней красовалась надпись «Карманный аквариум», но имени и фамилии автора нигде не было видно.

– Сколько? – спросила я.

– Навсегда.

– Да нет же! Сколько будет стоить?

– Я пока не придумал. Не хотите поужинать?

– А почему вам пришло в голову продать этот никчёмный роман? Вам так срочно нужны деньги? Но вы отказываетесь говорить сумму.

– Я не отказываюсь.

– Ну как же! Давайте поскорее обговорим цену.

– Мы обговорим. Только сначала поужинаем. Вы, наверное, хотели бы умыться. Первая дверь налево.

Мысль о том, что ко мне вернулся мой роман, не покидала. Она даже затмила инстинкт самосохранения. Вот истинная сила искусства!

– Вы художник? – спросила я, глядя на холст.

– Малякаю.

– Никогда не слышала, чтобы так пренебрежительно говорили о творческом акте.

– О нём и вовсе лучше не говорить. Хотите вина?

– Как-то боязно выпивать в чужом доме.

– Могу не предлагать. А чай?

– Всё же вина. За сделку!

Я приятно поражалась своей смелости, так внезапно заявившей о себе, и этому потрясающему случаю. В конце концов, за свой роман не страшно было бы и умереть! Хотя нет. Это уже перебор.

– Так откуда вы узнали про эту книгу? – спросил он меня вдруг.

– Да все знают. Стыдно не знать. Интеллигентному человеку, хоть на чуточку разбирающемуся в искусстве. – съязвила я.

Наверняка, старик не догонял, что этот роман мой.

– Так и вы, стало быть, разбираетесь?

– Да. Разбираюсь. Вот напишите мой портрет, и я скажу, каковы ваши перспективы.

Я запила провансальским вином свой удачный ответ. И вызывающе улыбнулась.

– Хорошо. Только возьму бумагу и уголь.

Я уселась на стул перед ним и закинула ногу на ногу, наслаждаясь вином.

– Постарайся не нарушать позу. Сиди, как сидишь. – строго сказал он.

Мы внезапно перешли на ты.

– И после этого художники осмеливаются говорить о своём таланте? А как же натурщица? Одно движение – и твоя угольная гармония полетит к чертям! – парировала я.

– Искусство коллективно? – вдруг спросил он.

– Коллективно! У нас исторически так сложилось. И не только в искусстве, а везде. Все творческие люди символисты и коллективисты в каком-то смысле, да что о высоком. Наши органы работают коллективно, мы не можем существовать в полном одиночестве, у нас в квартире коллектив вещей, необходимых для жизни, наши дурацкие высотки…Всё коллективно, но и индивидуально одновременно. Попробуйте, напишите натуру без натуры! – я выпила ещё.

– Это импровизация? Я много думал об этом. Но до сих пор не знаю, допустима ли коллективность в том, что называется искусством? У меня мало воображения. Одни эмоции. Раньше мне удавалось схватывать их. Я несколько лет провёл в кафешках Москвы, рисуя всех подряд. Там же раздавал зарисовки. Теперь, после застоя, нужен супер-раздражитель, чтобы вернуться в то состояние. Я выражаюсь цинично, но поверь, не циничен. Мне льстит, что такая красивая женщина, как ты, разговаривает со мной.

– Коллективность тебя не обижает?

– Почему это должно меня обижать? – он поднял на меня глаза.

– Ну как же? А культ талантливой личности и особое видение. Видишь ли ты то, чего не видят остальные?

– А ты видишь то, что видят остальные?

– И да. И нет…Знаешь, я тоже с ебанцой. Ты понял это, поэтому решил продать мне «Карманный аквариум»? – я рассмеялась.

– Нет. Просто ты, наверное, единственная знаешь, что с ним делать.

Я потянулась к столу и взяла книгу в руки. Она была увесистой. Неужели столько понаписала? Я трепетно погладила рукой обложку. И открыла. Но страницы внутри были пустыми!

– Что это?! Что за бред! Тут ничего нет! – воскликнула я и вскочила со стула.

– Тебя невозможно рисовать! Ты невыносима! – тихо вздохнул он и отложил холст.

– Что всё это значит?! – с криком вопрошала я, размахивая то книгой, то рукой.

– Это значит, Марго, что роман придётся написать. Ручка там. – он кивнул в сторону стаканчика с карандашами.

– Что за дешевый цирк! Я ни минуты больше не намерена здесь оставаться! – я схватила пуховик и направилась к выходу.

– Ты не сможешь. Ты ещё вернешься! – крикнул он мне вслед.


[1] Квартира из романа М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита»

Загрузка...