Пролог, в котором Помпилио и Сантеро не знакомятся
– Ваше полное имя? – Коротенькая пауза. – Пожалуйста.
Вежливое «пожалуйста» добавлено без издёвки, спокойным, размеренным тоном, и ответить алхимик постарался так же. С достоинством.
– Адам Сантеро.
– Звание?
– Фельдмайор Ушерской армии.
Полевая форма порвана в трёх местах, а левый рукав и вовсе держится на честном слове. К тому же форма грязная, вся в пятнах: где-то глина, где-то кровь; не форма, одним словом – обноски… Нет, всё-таки форма – мундир! Офицерский мундир, чтоб вас всех трижды в левый борт! И Адам, собрав в кулак оставшиеся силы, чётко добавил:
– Кардонийская Конфедерация.
Землеройки на мгновение сбились: удивлённый писарь отрывает взгляд от листа и таращится на пленного, офицер мрачнеет, но выдерживает взгляд Сантеро и продолжает спокойным, размеренным тоном:
– Часть?
«Никогда не подумал бы, что землеройки могут быть такими педантами. Для чего вопросы, если меня уже допросили и приговорили?»
Хотелось рявкнуть что-нибудь злобное, дерзкое, но вежливость врага заставляла вести себя соответственно. Вежливость врага нашёптывала: «Не надо терять лицо. Сейчас – тем более». И Сантеро продолжил в прежнем ключе:
– Двадцать седьмой отдельный отряд алхимической поддержки.
– Должность?
– Я не имею права отвечать на этот вопрос.
Писарь скрипит пером, старательно выводя на белой бумаге витиеватые закорючки. Вписывает очередное предложение в дело, которое будет очень коротким. Собственно, оно уже закончилось.
– Распишитесь, господин фельдмайор, – просит землеройка, и писарь поворачивает лист к пленнику. Чёрные закорючки едва доходят до середины, внизу полно места для размашистого автографа.
– Зачем? – не выдержал Адам. – Для чего расписываться?
– Собственноручная подпись лучшее свидетельство того, что экзекуция проведена именно над тем, кто был к ней приговорён.
– Экзекуция? – И вновь проклятые нервы! Сантеро знал, что впереди маячит смерть, но стоило забрезжить надежде, как язык затрепетал, задавая унизительный вопрос: – Я думал, меня казнят.
– Не будем забегать вперёд, господин фельдмайор. – Землеройка позволил себе ухмылку. – Пожалуйста, распишитесь.
– Раз вы настаиваете. – Адам сумел взять себя в руки.
– Благодарю.
– Не стоит.
Сантеро поставил автограф – пальцы, кстати, не дрожали, – мечтая лишь об одном: откусить и выплюнуть предательский язык, едва не опозоривший его перед врагом.
Офицер оценил. Дождался, когда писарь прокатит росчерк грубым, заляпанным чернилами пресс-папье, и поднялся из-за стола.
– Я знаю, что не имею права вам приказывать, господин фельдмайор, но будьте добры встать смирно.
Сантеро выпрямился и гордо вскинул подбородок. Плевать ему было на драный мундир и холод внутри, он офицер, он обязан с честью выслушать приговор.
– Заседание военно-полевого суда Двенадцатой бронебригады вооружённых сил Приоты. Рассмотрено дело военнопленного Адама Сантеро, фельдмайора вооружённых сил Ушера. Приговор: на основании третьей поправки к Военному кодексу Кардонийской Конфедерации приговорить фельдмайора Адама Сантеро к смертной казни через повешение.
Всё правильно: паровингерам, диверсантам, снайперам и алхимикам – виселица. Ах да, петля полагается ещё и сражающимся на нашей стороне эрсийцам, которых землеройки считают наёмниками. Ещё, по слухам, перед казнью эрсийцам отрезают носы и уши, но сейчас речь не об эрсийцах. Паровингерам, диверсантам, снайперам и… Адам знал, на что шёл, отправляясь в отряд алхимической поддержки, знал, что попадаться нельзя, и не собирался. Но попался, так получилось. А потому теперь он с трудом подыскивал подходящие слова.
Не подготовился.
– Приговор военно-полевого суда обжалованию не подлежит, – опередил Сантеро землеройка.
– Что?
Нельзя отвлекаться в столь ответственный момент, это может привести к неловкой паузе. Неловкой, потому что прио́тец тоже не получает удовольствия от происходящего.
– Приговор военно-полевого суда обжалованию не подлежит, господин фельдмайор.
– Да, я знаю, – кивнул головой Сантеро. Ему вдруг стало скучно. И ещё ему надоело в этой небольшой, с одним-единственным окном во двор, комнате. Вот ведь странно, ему не стало страшно…
– Мы сообщим вашему командованию о месте погребения.
– Это все?
– Да, – натянуто ответил землеройка. – У вас есть последнее желание?
– И у тебя хватило ума отказаться?!
Уничижительный тон вывел Адама из себя, и алхимик попытался окрыситься:
– А что попросили вы? Папиросу?
– Револьвер с одним патроном, разумеется.
– Хотели застрелиться?
– Ядрёная пришпа! – взревел широкоплечий собеседник. – Даже алхимику с провинциальной планеты нельзя быть таким идиотом! В конце концов, это неприлично.
– Но…
– Я планировал застрелить их, кретин.
– Одним патроном?
– А ты умеешь стрелять из разряженного оружия? Сколько возьмёшь за пару уроков?
– Я…
– Ядрёная пришпа! Ну, почему мне постоянно встречаются люди, которые сначала говорят, а потом думают? Добрый Маркус, ты это видишь?
Человек, с которым судьба свела Адама перед казнью, оказался лингийцем, поскольку Доброго Маркуса он поминал так же часто, как неведомую Сантеро пришпу, ядрёность которой вызывала у алхимика определённые сомнения. Человек был лыс, широк в кости, облачён в удобный костюм путешественника – относительно чистый и совсем не порванный, в отличие от мундира Адама, – и держался настолько самоуверенно, что в его адигенском происхождении не оставалось ни малейших сомнений.
– Тебя когда-нибудь приговаривали к смерти?
– Как?
– Ядрёная пришпа, он ещё и глухой! – всплеснул руками лингиец. – Хочешь поболтать перед тем, как нас расстреляют, или собираешься тихо плакать в углу?
– Нас повесят.
– Тебе дважды повезло, ушерец: ты примешь благородную смерть от пули, а не постыдную от верёвки. Меня нельзя вешать, а раз ты оказался рядом, тебя тоже расстреляют.
Определённый резон в заявлении был, однако числительное алхимика смутило:
– А когда мне повезло в первый раз?
– Когда тебя впихнули в мой фургон, – как маленькому, объяснил адиген. – Поговорить со мной перед расстрелом, да ещё и умереть рядом – большая честь для тебя, ушерец. Строчку с твоим именем прочитают лингийские да́ры. Невнимательно, разумеется, так, пробегут глазами, но на эту секунду ты войдёшь в историю.
Сантеро с трудом сдержал стон.
Адам предполагал, что по дороге на казнь он будет молчать, полностью погружённый в собственные мысли, ведь, когда нечего терять, всегда есть, что вспомнить, чему улыбнуться, о ком подумать… Однако присутствие в фургоне лысого спутало карты. Неизвестно откуда взявшийся адиген – он уже сидел внутри, когда конвоиры доставили Адама, – вёл себя совершенно по-хамски, а самое печальное заключалось в том, что Сантеро не понимал, боится лингиец или же действительно плевать хотел на приближающуюся смерть.
– Могу я узнать ваше имя?
– Нет.
– Нет? – изумился алхимик.
– Не вижу смысла.
– Но…
– К тому же мы приехали. Ушерец, ты веруешь в Господа?
– В последнее время моя вера несколько пошатнулась…
– Хватит бредить, – поморщился лысый. – Если веруешь, то скоро обретёшь бессмертие, если нет – станешь грязью. Выбирать тебе. – Деревянные, обитые жестью дверцы распахнулись, адиген важно вышел, зевнул и заметил стоящему справа приотскому офицеру: – Прекрасное место.
– Благодарю.
Фургон доставил приговорённых на залитую солнцем опушку густого смешанного леса. Всего несколько часов назад в Межозёрье шли жестокие бои с использованием огромного количества боевой техники, и Адаму казалось, что в ходе сражения они с землеройками перепахали всё, что только можно, однако именно этой опушке повезло уцелеть. Но война добралась и сюда.
– Вам придётся выкопать могилы, – сообщил землеройка.
А рядовой, подтверждая слова офицера, воткнул в землю две штыковые лопаты.
– И не подумаю, – отрезал адиген, брезгливо глядя на шанцевый инструмент.
– Но вы должны, – растерялся офицер.
– Я?! Должен? Ядрёная пришпа! Я даже обсуждать это не собираюсь!
– Я тоже не стану копать, – добавил Адам.
– Тогда мы вас повесим! – рявкнул опомнившийся приотец. – Веревка есть, а могила не понадобится.
Сантеро собрался высказаться в том плане, что именно к петле его и приговорили, но лысый опередил алхимика.
– Кто выкопает мне могилу? – осведомился помрачневший адиген, обращаясь к солдатам, и Адам с удивлением понял, что угроза подействовала: болтаться на веревке гордецу не хотелось. – Мне нужен землекоп.
В ответ раздались смешки.
Лысый повернулся к офицеру:
– Насколько я помню, моё имущество будет передано родственникам?
– Совершенно верно, – подтвердил приотец.
– Тому, кто выкопает мне могилу, я завещаю медальон! – Адиген снял с шеи золотой овал с изображением Доброго Маркуса и продемонстрировал его молниеносно заинтересовавшимся солдатам. – Даже в самой захудалой скупке за него дадут не меньше цехина.
– Я выкопаю, – подался вперёд один из рядовых.
– Отлично, доброволец, за работу. – Лысый сложил на груди руки. – И пошевеливайся, терпеть не могу лентяев!
Сантеро негромко выругался, поморщился, поймав на себе выразительный взгляд командующего экзекуцией офицера, и тоже взялся за лопату.
– Слышал, ваше последнее желание было весьма экстравагантным, – улыбнулся офицер, глядя на адигена.
– Теперь я согласен на трубку, – мгновенно отозвался лысый. – Это лучше чем ничего.
– Моя сгодится?
– Вполне.
Адам покачал головой и обречённо вонзил лопату в землю. До расстрела оставалось примерно полтора метра мягкой приотской земли.
