Вера Мишина легла в кровать после двенадцати. Устроившись поудобнее в постели, выключив свет, полюбовалась тенью на полу, которую отбрасывало освещенное луной дерево за окном.
Уснула и спала, раскинувшись на кровати.
Новое, ослепительное утро лета – Вера ощутила необычайную свободу. Так чувствуешь себя после экзамена, когда откладываешь ручку, бумагу и ничего больше не нужно делать.
Солнце разбудило Веру. Некоторое время лежала, нежась в постели, после крепкого сна. Когда человек просыпается, душа его поневоле медлит, какое-то время, еще досматривая сны наяву.
Вера Мишина заметила, что солнце отошло гораздо дальше букета роз на ковре, где оно находилось всегда, когда просыпалась утром.
Высунула одну ногу из-под одеяла, откинулась на подушки.
Вера проснулась в солнечное утро июля. Этот месяц остался в ее памяти как самое прекрасное воспоминание. Сквозь неплотно задвинутые шторы просачивался луч солнца, он говорил ей, что сегодняшний день будет хорошим, какие прошли все предыдущие дни. Завтра настанет время подумать о серьезных вещах.
Вера тихонько откинула одеяло, волна теплого воздуха охватила ее. Это было приятно. «Я загорела, – подумала Вера, глядя на свои ноги. – Будет прекрасно выкупаться, растянуться на песке».
Еще один чудесный день впереди.
Потянулась, решила встать. Бесшумно выскользну из кровати, посмотрела на Братское море. Солнце сверкает на воде. Какое удовольствие посмотреть на эту красоту! Сердце её переполняется гордостью.
Вера с восхищением смотрела на море, на это безбрежное пространство, покрытое лёгкими волнами с белыми гребешками и позолоченное солнцем.
– Как это чудесно!
На пляже было тепло. Полный комфорт. На берегу бар. Покой. Отдых. Там всегда хорошо.
Надела цветное платье, легкие босоножки, взяла пляжный матрац, выйдя из дома, отправилась по тропинке к месту, которое называла «мой уголок» около кустов.
Птицы устроили переполох из-за ее вторжения. Вера расстелила матрац, сняла платье. Надев дымчатые очки, растянулась на матраце. Вскоре тело почувствовало ласку солнца, легкий бриз защищал ее от перегрева. Лежала неподвижно. Птицы перестали возмущаться, одна даже спустилась на ветку пониже, чтобы лучше рассмотреть гостью.
Вера Мишина лежала, на специальном матраце, укрыв голову в тени большого дерева. Когда ей хотелось, бросалась в воду, поплавав немного, возвращалась на прежнее место. Так три или четыре раза за утро, в зависимости от настроения, она это делала так, весь отпуск, проведенный в городе Братске. За исключением одного дня, когда шел дождь, погода все время стояла великолепная, ей не приходилось сидеть в своей комнате.
– С этой стороны достаточно, – в полудреме подумала Вера. – Нужно повернуться. Полежала еще несколько минут, приподнялась, растянулась плашмя на животе. – Мне нельзя спать, – повторяла она себе. – Уже достаточно подгорела и могу превратиться в рака.
Все же, Вера, загорелая, обнаженная, обдуваемая легким ветерком, задремала под солнцем.
Ее разбудили птицы, которые снова всполошились, на этот раз сильнее, чем прежде.
– Успокойтесь, – хотелось сказать птицам. – Солнца хватит всем.
Уже окончательно проснувшись, никак не могла понять, почему птицы, примирившиеся с ее присутствием, вдруг опять стали такими возбужденными и агрессивными.
Повернулась на спину, села, обнаружила наблюдающего за ней молодого мужчину.
Человек стоял недалеко от её ног. Пристально смотрел на Веру.
Мужчина высок, широк в плечах, хорош собой, его вполне можно назвать красивым. На вид ему около тридцати лет. Широкий лоб, карие глаза с густыми ресницами под золотисто-каштановыми бровями, крупный и прямой нос. На щеках виднелись небольшие впадины, которые, превращалась в ямочку, когда он улыбался. Выдающийся вперед твердый подбородок и четко очерченный крупный рот говорили о сдерживаемой силе и чувствительности. Волосы с выгоревшими на солнце прядями зачёсаны назад, почти закрывали единственный недостаток его внешности – неровную отметину старого шрама у левого виска, выделявшуюся серебристо-серым пятном на бронзовом загаре лица. Одежда его: темно-серые брюки и легкая рубашка из мягкой синей ткани с закатанными по локоть рукавами.
Вера протянула руку за своим платьем, быстро обернулась им.
Человек заговорил голосом довольно приятным. Он произнес лишь простое приветствие. Видит, что девушка очень настороженно смотрит на него.
В очках Веры, как в двух блестящих капельках прозрачной воды, мужчина увидел свое отражение, крохотное, но до мельчайших подробностей точное, даже складки у рта. Будто ее очки были двумя волшебными кусочками лилового янтаря, навеки заключившими в себе его образ. Лицо Веры, повернутое теперь к нему, казалось хрупким, кристаллом, светящимся изнутри ровным, немеркнущим светом. То был не электрический свет, пронзительный и резкий, а странно успокаивающее, мягкое мерцание свечи.
Вера посмотрела на интересного мужчину и улыбнулась.
Он тоже улыбнулся ей и спросил:
– Одна?
– Теперь нет.
– Я видел вас вчера вечером на рынке?
– Да.
Приподнялась на локте, отряхивая свои волосы:
– Вас зовут Вера, не правда ли?
– Откуда вы все это знаете?
– Мне кажется, я все знаю про вас.
Он присел возле нее, заинтересованный. Их взгляды встретились, Вера опустила глаза.
– Не будем говорить обо мне, как вас зовут?
– Владимир.
– Вы здесь в отпуске?
– Что-то вроде этого.
– А где вы остановились?
– В гостинице, – мужчина, улыбнулся. Думал о ее красивых ногах. И чем больше смотрел на неё, тем больше хотел оказаться с ней в постели.
– Вот с этой бы сойтись… – мечтал мужчина, оглядывая ее красивую талию и руки. Ничего себе…
Но сойтись с ней, то есть сделать ее героиней одного из тех экспромтных романов, до которых так падки командировочные, было нелегко и едва ли возможно. Это он почувствовал, всмотревшись в ее лицо.
Вера так посмотрела, у нее стало выражение, как будто море, дымок вдали и небо давно уже надоели, и утомили ее зрение. Она, по-видимому, устала, скучала, думала о чем-то невеселом. На ее лице не было даже того суетного, натянуто – равнодушного выражения, какое бывает почти у всякой женщины, когда чувствует вблизи себя присутствие незнакомого мужчины.
Вера отвела взгляд, на ее губах появилась странная улыбка.
– Который час?
– Без двадцати два.
– Боже мой! – воскликнула Вера, вскакивая на ноги, подбирая полотенце. – Я не думала, что уже так поздно. Мне нужно идти.
– Подождите. Да не уходите же вы!
Но она уже бежала. В отличие от других женщин, Вера удалялась легко, высоко поднимая колени.
Владимир, остался сидеть на корточках, смотрел ей вслед. Знал около дюжины женщин, ему казалось, раньше был влюблен, но то, что произошло сейчас, ни на что не похоже. Внезапно, болезненно сжалось сердце. Вдруг почувствовал полную растерянность.
После обеда Вера встретила своего поверенного адвоката Геннадия Крюкова, который несколько лет ведет дела ее деда Егора Сорокина. Вера и Геннадий давно дружили и готовились соединиться, но долго не решались. Крюков пригласил Веру Мишину в ресторан. Немного поколебавшись, согласилась пойти с ним в ресторан. Они встретились в восемнадцать часов у памятника В. И. Ленина.
Геннадий одет в серый костюм. Белоснежная накрахмаленная рубашка подчеркивала смуглый цвет лица. Выглядел как респектабельный джентльмен. Мужественная красота всегда нравилась Вере, хотя старалась не поддаваться нахлынувшим на нее чувствам.
– Привет! Оглядел ее с ног до головы.
На Вере был туалет, поражал своим изяществом, гармонией покроя и тонов. Со вкусом выбранной материей – не очень дорогой, ни слишком простенькой; ничего кричащего, и экстравагантного. Словом туалет безукоризненный. Удивительным обаянием дышало ее лицо, спокойствие которого обнаруживало редкостную глубину души. Вера Мишина считалась красавицей. Мужчины становились жертвами ее чар. Очень уж причудливо сочетались в ее лице утонченные черты матери – местной аристократки сибирского происхождения – выразительные черты отца, пышущего здоровьем сибиряка. Глаза чуть раскрытые светло-зеленые, прозрачные в оправе темных ресниц. На белом, как лепесток магнолии, лбу – эта кожа, которой так гордятся женщины сибирячки, бережно охраняя ее шляпками вуалетками от жаркого солнца Сибири. Две безукоризненно четкие линии бровей стремительно взлетали косо вверх – от переносицы к вискам.
Ее горящий взгляд говорил о кипучей внутренней жизни. Каждый мужчина, наделенный недюжинным умом, испытывал необъяснимое влечение к этой кроткой женщине. Ни одна черта ее не противоречила тем мыслям, которые она внушала с первого взгляда. У нее тонкая кожа, а это почти безошибочный признак душевной чувствительности. Впрочем, Вере, как и всем женщинам, была присуща извечная слабость – тщательная забота о красоте рук и ног; но если она и выставляла их напоказ с некоторым удовольствием, то даже самой коварной сопернице было трудно назвать ее жесты неестественными. Грациозная небрежность искупала этот намек на кокетство. Манеры удивительно хорошо сочетались со всем складом ее лица, с осанкой.
– Дорогая, ты выглядишь прелестно, – заметил Геннадий? – Всегда непредсказуемо хороша.
Натянуто улыбнувшись, Вера окинула его взглядом.
– Кстати, телесная красота может уходить с годами, а душевная должна расти. Красота души часто (а может, и всегда?) отражается на лице. Православные старцы были красивыми! – сделал вывод Геннадий Крюков.
Пожалуй, о лице и косметике можно сказать примерно то же, что и об одежде. Если честно, то Геннадий против косметических украшений, кроме тех, что в медицинских целях используются (типа помад от растрескивания). Зачем раскрашивать то, что сотворенное Богом, уникальное и неповторимое?
Фигура Веры отличалась изящной гибкостью и той пленительной мягкостью линий, какая с трудом дается художникам. Природа тонким резцом высекает гармоничные формы, всегда заметные глазу знатока. Чуждая притворству, Вера подчеркивала свою прелесть простыми и естественными движениями, ничуть о том не думая.
– Поищем что-нибудь здесь или пройдем немного дальше – спросил Геннадий?
Вера согласилась поискать другой ресторан.
– Как насчет вон того местечка?
Они быстро дошли до небольшого ресторана пешком, Крюков заглянул внутрь сквозь зеркальную витрину.
– Посетителей мало, – сказал Геннадий, – и, кажется, довольно чисто. Рискнешь?
Вера взяла его под руку, и они вошли внутрь.
Сколь бы ни был наблюдателен Крюков, беглый осмотр заведения сквозь зеркальное стекло не всегда дает точное представление о чистоте. А может, посетителей было не слишком много из-за невысокого качества кухни. Однако большого значения это не имело, Геннадий и Вера сильно проголодались, готовы были съесть даже жареных кузнечиков.
Столы в зале накрыты симпатичными клетчатыми скатертями. На каждом столе находилось по свече. Напротив тянулась стойка бара, за которой на полках под включенными лампочками янтарем светились бутылки с напитками. У входа в обеденный зал, очень кстати, стоял телефон. Геннадий Крюков забыл позвонить о важном деле, своему приятелю.
Официант, подошедший к столику, был чрезвычайно рад их видеть.
– Что-нибудь желаете выпить до ужина?
– Два мартини и маслины.
– Вы хотите посмотреть меню сейчас?
– Можно, – произнес Геннадий.
Официант принес два меню. Крюков мельком взглянул и отложил в сторону.
Пока Вера внимательно изучала меню, Геннадий осмотрелся. За столом неподалеку от телефона ужинала пожилая пара. В зале больше никого не было. Лишь у стойки находился мужчина в кожаной куртке. Перед ним стояли рюмка с выпивкой и стакан воды. Мужчина в кожаной куртке смотрел в зеркало, висевшее напротив, и с интересом разглядывал Веру. По другую сторону стойки бармен готовил заказанные Крюковым мартини.
– Я так хочу, есть, мог бы съесть бармена, – заговорил Геннадий.
– Нам несут выпить, – обрадовалась Вера.
Официант принес бокалы, осторожно поставил их на столик.
Когда официант принес мартини, Крюков заказал бифштекс для себя. Спросил Веру, что желает покушать.
Геннадий заказал ей пиццу. Как только официант удалился, они подняли бокалы.
– За то, чтобы корабли всегда возвращались в свою гавань под золотыми парусами, загруженные дорогими товарами Востока, – произнёс Геннадий.
Вера удивленно посмотрела на него.
– Я пью за тебя, дорогая, – пояснил он, наблюдая, как на ее губах расцвела улыбка.
– Это все?
– Это, в самом деле, все, Вера. Глаза Геннадия вновь потеплели. – Это все, чего я хочу. За нас!
Геннадий отпил мартини, поставил бокал на столик.
Вера последовала его примеру, поставила бокал, с восхищением посмотрела на него:
– Что ты хотел обсудить?
– Дату? Я хочу, чтобы мы поженились, протянув через стол руку, накрыв ладонью ее пальцы.
Вера, услышала его просьбу, ответила на нее.
– Поверь. Представить себе не можешь, как много на этом свете одиноких людей. Но из всех этих десятков, сотен, тысяч и миллионов людей, которые живут на земле, именно нам повезло, мы встретились. Совершенно неожиданно ты навсегда вошла в мою жизнь. Вдруг почувствовал, что не вынесу разлуки с тобой, мне захотелось, чтобы ты навеки стала моей.
Мерцание свечи на их столике выхватывало из полумрака горящие глаза Геннадия. Выражение лица, как показалось Вере, было достаточно красноречивым. Вытянул под столом свои длинные ноги, взял в плен ее туфельки. Тепло и сила, исходившие от мужественного тела, приводили в волнение все ее существо. Много дней они провели вместе, в чисто человеческом плане у них много общего.
– А теперь хочу сделать тебе подарок. Приподнявшись и опираясь на локоть.
– По-моему, ты уже сделал мне подарок, весело глядя на него блестящими серыми глазами.
– Веди себя пристойно, Верочка! Я готовился к этому торжественному мгновению много дней, не лишай же меня возможности осуществить мой замысел. – С этими словами Геннадий Крюков достал кольцо с бриллиантом и надел ей на палец руки.
Вера в недоумении глядела то на Крюкова, то на кольцо.
– Это обручальное кольцо моей матери, той, что меня вырастила и воспитала, Знаю, ты ей тоже понравилась, – произнес он со вздохом. – Будь моей женой, Вера?
– Буду, буду, дорогой Геннадий! – воскликнула Вера, и слезы радости побежали по ее щекам.
– На следующей неделе мы подадим заявление в ЗАГС.
– Когда?
– На следующей неделе. Вера недоверчиво посмотрела на него. Глаза Геннадия светились. Губы казались ласковыми и нежными.
– Я согласна.
– Хорошо, улыбнулся Геннадий. – Елки, палки, мне хочется тебя расцеловать.
Неожиданно Крюков встал, обошел столик, поцеловал Веру.
– Я чувствую себя просто чудесно, – с восторгом произнесла Вера.
– Я чувствую себя так, словно могу разнести весь этот город голыми руками. Вера, рядом с тобой я могу сделать все что угодно, понимаешь?
– Я рада, что тебе так хорошо.
– Знаешь почему? Это потому что ты меня любишь. Любовь придаст мне силы.
– Я тоже чувствую себя сильной.
– Ты меня любишь?
– Разве ты не знаешь, как я тебя люблю?
– Как? – настаивал Крюков.
– Ты… ты для меня все на свете.
Минуту они молчали, потом Геннадий встал и сказал:
– Мне надо позвонить, милая. Вернусь через минуту.
Крюков чуть прикоснулся к ее руке и пошел к телефонному аппарату. Мобильный телефон у него разрядился.
Вера посмотрела ему вслед. Ей нравились его широкий спортивный шаг, неторопливость, и то, как держал голову. В Крюкове, прежде всего, привлекала, его манера двигаться. Походка, жесты, выдававшие прямоту и решительность характера, были экономны и рациональны. Видно, он всегда заранее знал, куда пойдет, что будет делать. Поэтому в присутствии Геннадия Вера чувствовала себя в полной безопасности.
Пригубила мартини, а затем сделала большой глоток. Ничего не ела с обеда и не особенно удивилась, когда почувствовала, что быстро пьянеет. Видела, как ее будущий муж набирал, номер телефона. Ее интересовало, что он скажет приятелю. Вряд ли кто узнает, что минуту назад Геннадий говорил о кораблях, загруженных богатствами Востока.
На столик, за которым Вера сидела, неожиданно легла тень.
Сначала подумала, что ей померещилось, подняла глаза. Мужчина в кожаной куртке, только что сидевший у стойки бара, стоял перед ней и широко улыбался.
– Привет!
Она поспешно взглянула в сторону телефона, где находился Крюков. Геннадий стоял, повернувшись спиной к обеденному залу.
– Что ты делаешь с этим чудаком? – спросил мужчина. Вера опустила лицо и стала упрямо смотреть на салфетку, лежавшую у нее на коленях.
– Ты, наверно, самая красивая куколка, которая когда-либо заходила в эту дыру. Может, ты бросишь этого чудака, мы пойдем с тобой куда-нибудь в другое место?
Вера почувствовала, от него сильно пахнет спиртным. В его взгляде было нечто такое, что сильно напутало ее. Бесцеремонность и нескрываемое вожделение, с которым он рассматривал ее, Вере показались просто оскорбительными.
Взглянула на него и покачала головой. Попросила мужчину уйти. Затем вновь посмотрела в сторону Крюкова. Геннадий продолжал оживленно разговаривать.
– Меня зовут Денис Долин, – представился мужчина. – Неплохое имя, правда? Денис. А как тебя звать?
Вера не хотела ему отвечать.
– Перестань, расслабься, – с иронией произнес Долин.
Внимательно, без стеснения разглядывал ее, словно неодушевленный предмет, наконец, изрек: – Господи, ты же настоящая красавица, ты это знаешь? Пошли его на хутор бабочек ловить, а? Оставь его и пойдем со мной.
Вера не ответила.
– Скажи хоть что-нибудь, – попросил Долин.
Снова, умоляюще глядя на подошедшего мужчину, попросила оставить ее в покое.
– Бьюсь об заклад, ты очень сексуальна.
Вера крепко зажмурила глаза. Ее руки, лежавшие на коленях, начали дрожать. Хотела, чтобы этот человек оставил ее в покое, и ушел прежде, чем Геннадий Крюков закончит говорить по телефону и вернется к столику. От выпитого мартини у нее слетка кружилась голова. Вера думала, что Геннадий будет недоволен. Может решить, что она сама дала повод этому человеку.
– Послушай, ласточка, золотце… чего ты строишь из себя недотрогу? Держу пари, ты не такая уж холодная. По-моему, ты очень даже темпераментная. Ну, скажи мне что-нибудь.
Увидела, как Крюков положил трубку. Геннадий улыбался, пока не видел незнакомца, а когда заметил, улыбка мгновенно исчезла с его лица.
Вера от страха вдруг почувствовала тяжесть в желудке.
Крюков быстро направился к своему столику. Не сводил глаз с мужчины в кожаной куртке.
– Что ты выкаблучиваешься? – выразился Долин. – Я прошу только…
– В чем дело? – быстро спросил Крюков. Вера взглянула на Геннадия, желая сказать ему, что она ничего такого не хотела. Крюков даже не посмотрел на нее.
– Все нормально, – ответил Долин.
– Прошу вас отойти – твердо и решительно сказал Геннадий.
– Разве я пристаю? Эта крошка – твоя жена? Долин стоял, широко расставив ноги.
Крюков сразу понял, мужчина напрашивается на неприятности и не успокоится до тех пор, пока их не получит.
– Во-первых, вы мешаете ей, а во-вторых, эта женщина пришла со мной. Топайте на свое место. Очень приятно было с вами познакомиться.
Долин продолжал улыбаться.
– Я никуда не пойду. Я буду стоять там, где хочу.
Крюков пожал плечами, пододвинул свой стул и сел.
Долин остался стоять.
Геннадий взял Верину руку.
– С тобой все в порядке?
– Вера кивнула.
– Это просто замечательно, – произнес Долин, – большой красивый муженек возвращается…
Крюков отпустил руку Веры, стремительно встал. На другом конце зала пожилая пара подняла головы от своих тарелок и повернулась в их сторону.
– Гражданин, – медленно произнес Крюков, – вы до чертиков мне надоели. Вам лучше…
– Я вам надоел? – переспросил Долин. – На-ка выкуси! Я только любуюсь этой красивой…
В этот момент Крюков его ударил. Нанес удар неожиданно, вложив в него всю силу. Мощный удар пришелся точно в зубы Долину, и тот, потерял равновесие, отступил на несколько шагов, рухнул под соседний столик, сбив с него свечу. Некоторое время Денис Долин лежал под столом без движения, затем медленно поднялся. Изо рта у него текла кровь, но все еще продолжал улыбаться.
– Парень, мне очень хотелось, чтобы ты сдох, – произнёс Долин. Некоторое время он изучающе разглядывал Геннадия Крюкова, а затем стремительно бросился на него.
Вера сидела бледная, крепко сцепив руки на коленях. Видела лицо Геннадия, но это был не тот человек, которого знала раньше. Его лицо изменилось до неузнаваемости: губы вытянулись в жесткую тонкую линию, разрезав лицо поперек. Глаза сузились так, что их почти не было видно, а ноздри широко раздулись. Крюков стоял, расставив ноги, сжав кулаки, похожие на пушечные ядра. Вера посмотрела на его руки, они показались ей мощными орудиями убийства, способными сокрушить любого, даже самого сильного врага. Решительный вид Крюкова говорил о полной боевой готовности. Почти физически чувствовала стальную упругость его мышц, когда стоял в ожидании ответного удара. Сейчас Геннадий был похож на безукоризненно действующий, хорошо смазанный механизм, который приводят в движение нажатием кнопки или поворотом рычага. В этой машине не было ничего человеческого. Все невероятным образом исчезло из облика Геннадия в тот самый момент, когда ударил Долина кулаком. Тот, кого она сейчас видела, казался Вере превосходно сработанной человекоподобной машиной, готовой к выполнению своих страшных обязанностей.
Долин не знал, что он сражается с машиной, на кнопки которой нажал совершенно случайно.
Левой рукой Крюков нанес ему удар в солнечное сплетение. Долин от боли согнулся пополам. Стремительным апперкотом правой рукой Крюков попал ему точно в подбородок, тот снова улетел под соседний столик. Геннадий передвигался стремительно, без видимых усилий, бил точно и резко, подобно опытному бильярдисту, загоняющему шары в лузы.
Прежде чем Долин сумел вылезти из-под стола, Геннадий вновь принял бойцовскую стойку.
Когда Вера увидела, как Денис Долин схватил со стола пустую бутылку, от ужаса у нее перехватило дыхание. Но каким-то образом она почувствовала, что для ее спутника это не будет неожиданностью. На лице Крюкова не было страха. Он спокойно наблюдал, как Долин разбил бутылку о край стола. Острые, неровные осколки, зажатые в кулаке Долина, испугали Веру настолько, что ей захотелось пронзительно закричать.
Почувствовала, Долин не остановится ни перед чем. Он медленно приближался к противнику с разбитой бутылкой, но Крюков не сдвинулся с места, стоял, не шевелясь, широко расставив ноги, хладнокровно смотрел на противника. Пальцы его правой руки были широко растопырены. Левую руку он прижимал к бедру.
Долин резко взмахнул рукой с разбитой бутылкой. Бил снизу, целясь Крюкову в пах. Каково же было изумление Долина, когда почувствовал, что Крюков крепко схватил его за запястье руки, сжимавшей горлышко бутылки. Долин понял, что падает вперед, потому что Крюков дернул его на себя, переступив на правую ногу. Затем левая рука Крюкова с поразительной скоростью, подобно лезвию топора, опустилась вниз, на шею противника. Долин взревел, как раненый зверь, а Геннадий снова поднял левую руку и еще раз ударил нахала по шее. Долин рухнул на пол. На какое-то время обе руки оказались парализованными. Не мог даже пошевелиться.
Крюков стоял над ним, прикидывал, что делать дальше.
– Хватит… завязывай, – хрипло попросил Долин.
Официант с выпученными глазами стоял у входа в зал.
– Вызывайте полицию, – спокойно приказал ему Крюков.
– Но… – начал, было, официант.
– Я адвокат, – Крюков, показал удостоверение. – Вызывайте патруль побыстрее!
– Да, – кивнул официант, – да.
До приезда полиции Геннадий Крюков стоял около Долина. На Веру Геннадий даже не взглянул. Когда приехал патруль, он показал им своё удостоверение и попросил, чтобы Денису Долину предъявили обвинение в нарушении общественного порядка, великодушно не упомянув о нападении. Потом Крюков вышел с ними на улицу, пробыл там минут пять. Когда Геннадий вернулся, пожилая пара уже ушла. Вера сидела, уставившись на салфетку.
– Вера!
Она взглянула на него через стол.
– Извини, я не хотел скандала.
Вера промолчала.
– Ему самому будет лучше, если его запрут на ночь. Иначе еще к кому-нибудь пристанет. Сам спровоцировал драку. Геннадий немного помолчал. – Кого-нибудь другого мог бы и порезать.
Вера кивнула головой и тяжело вздохнула. Никак не могла забыть, с какой страшной скоростью его руки наносили удары, – те самые руки, которые прежде считала такими нежными и ласковыми.
Ей тяжело было сознавать, что мир населен не только милыми, добрыми людьми, она перегнулась через стол, взяла правую руку Геннадия, поднесла к губам, принялась целовать ее. Геннадий с удивлением почувствовал, что его рука стала мокрой от слез.
– Все кончилось. А это важнее. Мне хочется пить так же сильно, как и есть.
– Ах! Как хорошо! – вздохнула Вера.
Они выпили мартини и спокойно стати ждать новую порцию.
– Я чувствую в силах съесть курицу и кофе с мороженым, – произнесла Вера. – А ты?
– То же самое. А после что мы будем делать? Пляж?
– Там увидим. Будем дышать этим чудесным воздухом.
Дениса Долина утром освободили из КПЗ и отпустили домой. Заявления от Крюкова не поступало. Протокол составить не стали. Его даже не допрашивали. Сочли, что без него много дел, а он получил по заслугам.