Я на удивление уверенно вёл машину по ухабистому полю. Ещё хорошо, что это оказался джип, иначе наше путешествие здесь бы и закончилось – в чёрной густой жиже, которая сделала весьма труднопроходимым приветливое летнее поле осенью. В сером небе больше не было видно солнца – только какие-то размытые, растянутые и зловещие облака, которые словно стремительно накрывали происходящее завесой тайны и скрывали небольшой синий автомобиль от любопытных глаз, чтобы никто не мешал происходящему. Впрочем, насколько можно было видеть вокруг, мы были совершенно одни.
– А вы неплохо водите. Зря бросили! – сказала Наташа, барабаня пальцами по выгнутой ручке коробки передач, и я принял это всё-таки больше за комплимент. – Знаете, я тоже хотела идти учиться, но со смертью мамы всё это стало совершенно неважным. А ведь отчим обещал отдать эту машину мне, когда получу права.
– Уверен, так оно рано или поздно и будет. Послушай, а он, надеюсь, не заявит в розыск, если не обнаружит её в гараже?
– Нет, не беспокойтесь. Пока вы там копались, я успела ему позвонить и сказать, что бойфренд Жени отвезёт нас ненадолго развеяться. Вот и всё.
– Ну, а доверенность-то хотя бы у тебя есть?
– Нет, конечно. В случае чего позвоним отчиму, и он все вопросы уладит. Но посмотрите вокруг, не думаю, что нас кто-то побеспокоит.
Я вздохнул, соглашаясь с ней, и, улыбнувшись, сказал:
– Знаете что, пожалуйста, обращайтесь ко мне на «ты». Конечно, «вы» – учтиво, но чувствую себя каким-то совсем старым. Поняли?
– Хорошо, без проблем, – кивнула Женя, сидящая прямо за мной, и указала рукой на Бориса: – Кстати, мой брат увлекается рэпом. Как ты в смысле песен?
– Увольте меня. Уж лучше радио, – воскликнул я, однако к кнопке включения приёмника так и не потянулся.
Я смотрел на ухабы поля, напоминающие застывшие и мерцающие волны исполинского чёрного озера, и думал о том, что этой компании всё-таки удалось втянуть меня в свои делишки. Или они уже давно наши? Ведь ни слёзы Жени, ни отчаяние Бориса, ни уговоры Наташи после произнесённого «нет», наверное, так и не смогли бы на меня повлиять, если бы не появившийся случайно рядом эрдельтерьер со странным именем Пифагор. Каким-то смешным и нелепым для собаки, но, возможно, столь судьбоносном для нас всех. Да, я очень хотел вернуть Норда и не собирался упускать такой шанс – эта мысль, как заноза, засела в мозг, и, кажется, выбросить её оттуда можно было лишь одним способом – решить этот вопрос. Но теперь, когда мы от разговоров перешли к конкретному делу, где-то в глубине души я об этом сожалел и, наверное, подспудно искал внешний повод, чтобы всё пошло не так. Видимо, именно поэтому я решил ехать не по кромке леса, где нас было бы невозможно увидеть с расположенного невдалеке шоссе, а по самой середине поля. Или это какая-то вера в то, что если судьба, то никаких препятствий не будет в любом случае? Так сказать, проверка того, что суждено, а что – нет. Ведь если вся эта история окажется правдой до самого конца, то, конечно, вовсе не факт, что результат будет именно тем, которого мы все с таким нетерпением ждём. С другой стороны, если не пробовать и чем-то не рисковать, то вряд ли возможно вообще чего-то добиться.
– Правее уже виднеется церковь, – выдохнула Наташа и заметно побледнела.
– Да, лучше будет проехать туда подальше, и тогда мы как раз обернёмся к кладбищу, – кивнула Женя, став серьёзной и какой-то более взрослой.
– Оно, кстати, очень старое, поэтому, возможно, и необыкновенное, – сказала Наташа.
– Чем же?
Я резко выкрутил руль в сторону, минуя особенно высокий ухаб и снова выравнивая машину, которая, надо отметить, вела себя весьма достойно в таких непростых условиях.
– Здесь много разных историй. Когда я была маленькой девочкой, мы часто приходили сюда вечером и, на спор, сидели какое-то время на одной из могил или даже приносили цветы с поломанными ножками, из которых потом делали венки и запускали по Москве-реке, словно часть души умершего, которая таким образом вполне могла отправиться в странствие. Дети порой склонны к очень странным фантазиям, которые, правда, в определённом возрасте представляются просто очевидными. Тогда мы невольно и познакомились ближе с дядей Антоном, который, хоть и работал смотрителем и неизменно гонял нас отсюда, однако был по большому счёту славным, добрым и очень одиноким человеком. Сейчас мне его, пожалуй, даже жалко – дети давно разъехались и не пишут, а он всё ждёт и даже одно время рассказывал о том, что с ними происходит, словно получил наконец-то долгожданную весточку. Мы прекрасно понимали, что это было не так, однако с удовольствием слушали и держали рот на замке. Словно сказки, которые сочиняются на наших глазах и специально для нас. Ведь некоторые вещи, даже в детстве, очень хорошо понимаешь, пусть это и не говорится вслух. Не так ли?
– Да, наверное…
– В общем, это место для меня, можно сказать, родное. – Наташа хмыкнула и громко постучала пальцами по приборной доске.
– Ну, а какие разные истории? – спросил я, невольно вспоминая откуда-то почерпнутые легенды о том, что молодые девушки нарочно отрезали часть савана покойного и клали под подушку, чтобы приснился суженый. Или брали какой-нибудь предмет, положенный ранее в гроб, и носили его как талисман на удачу и словно своеобразный билет для смерти, если она вдруг придёт. Наверное, это относилось ещё к Древней Руси, но, возможно, было актуально для кого-нибудь и сейчас. Хотя мне, честно говоря, было жутковато от того, что девушка спит или ходит с подобными реквизитами – есть в этом что-то явно зловещее и уж никак не романтичное.
– Сейчас расскажу. А ты не равнодушен к подобным темам? – спросила Наташа, с какой-то болезненной заинтересованностью посмотрев на меня.
– Не то чтобы очень. Наверное, просто любопытно.
– Смотри, а то у меня был один знакомый, так он тоже начал просто с любопытства, потом сутками только об этом и говорил. А закончил в психушке, бредя какими-то монстрами и выходцами с того света, которых, кстати, вроде как вызвал именно с этого кладбища. Хотя в его рассказах, насколько я понимаю, скорее звучали вольные пересказы фильмов ужасов про зомби, чем нечто действительно ужасающее и могущее быть в действительности.
– Думаю, просто никогда не надо на чём-то зацикливаться, иначе абсолютно на любой теме поедет крыша, – усмехнулся я.
– Да, всё так. А истории о старом кладбище действительно небезынтересны. Как тебе, например, такая? Когда-то в этой церкви обитал мрачный священник, о котором болтали разное. Иногда те, кто ходил к нему на исповедь, не возвращались назад, но их видели бродящими в виде духов по кладбищу. Кое-кто утверждал, что этот деятель хоронил прихожан глубокой ночью, закапывая живьём в землю, а жертвы только и могли, что молить о пощаде, опоенные некими церковными ритуальными зельями. Под тело священник всегда клал маленький крестик, который, питаясь страданиями людей, погребённых заживо, прорастал сквозь них за одну ночь и потом три дня возвышался над могилой, светясь ночью призрачно-кровавым светом. А затем священник выкапывал эти кресты и относил за алтарь, где ставил с задней стороны икон, и они начинали плакать слезами этих невинных жертв. А ещё он клал их в свою постель и поэтому прожил гораздо больше, чем способен обычный человек. Ну, что скажешь? – Наташа улыбнулась и даже слегка мне подмигнула.
– Очень напоминает какие-то детские страшилки. А вот иконы, я точно знаю, что плачут совершенно от другого.
– Может быть, ты и прав. Но, знаешь, для детей таких историй было вполне достаточно. Это тоже, в своём роде, вера, которая попросту не хочет вникать в детали, когда общее – манит и страшит. Наверное, именно поэтому ребята редко делятся со взрослыми какими-то своими играми и переживаниями. Знают, что им обязательно разложат всё по полочкам и даже если и одобрят, то после этого заниматься подобным не захочется, так как всё будет казаться слишком простым и банальным. А где же тогда место тайне, риску и ещё чему-то такому, что и трудно выразить словами. Да и запретный плод, как известно, неизменно сладок. Для меня этот этап был не так давно, а ты, наверное, уже и не можешь понять меня в полной мере?
– Я что, по-твоему, такой старый?
– Нет, но всё-таки.
– Поверь, мне вполне это доступно, как бы удивительно ни звучало, – улыбнулся я. – Хотя, знаешь, с годами, ты права, кое-что меняется. И гораздо меньше страшат разного рода монстры на кладбище. Скорее ужасают какие-то другие вещи. Например, те, которые казались очевидными, а неожиданно превратились в свою противоположность.
– Это как?
– Ну, если говорить о совсем банальном, то, допустим, предательство. Вот доверял ты человеку, был уверен, что вы с ним друзья на век, и всё в таком духе. А он однажды взял и предал, причём самое печальное, безо всякой необходимости, которую можно понять и простить. И вот, обнаружив этот факт, ты пребываешь буквально в шоке даже не из-за вероломного поступка некогда близкого человека, как было бы в детстве, а распространяешь этот случай на всё своё мировосприятие, которое, кажется, теперь может быть ошибочным абсолютно в любой теме. Представляешь, как страшно однажды осознать, что жил фактически в выдуманном собой мире, а на самом деле всё было совершенно иначе?
– Как-то никогда об этом не задумывалась, – Наташа рассеянно потеребила волосы и прищурилась, словно у неё было плохое зрение, но, как и многие девушки, она не хотела себя «портить» очками.
– Вот мы практически и приехали! – воскликнула Женя, когда за очередным поворотом появилось кладбище и старая покосившаяся церковь с какими-то каплеобразными куполами, мало напоминающими привычные православные, но, тем не менее, увенчанными крестами. Может быть, какое-то ответвление, старообрядцы или нечто подобное? Впрочем, не имеет никакого значения. В нашем случае самое главное, чтобы здесь не было никого из людей, а православные там святые или мусульманские – без разницы.
Я чуть было не задел ограду, но вовремя резко затормозил и решил, что даже так машина не видна за длинными рядами надгробий и невысокими стенами кладбища. Вытащив из замка зажигания ключ, я довольно потянулся, так как, честно говоря, не ожидал, что мой заезд пройдёт настолько гладко, и, повернувшись к Наташе, спросил:
– И какой у нас план?
– Всё очень просто. У меня есть вот это.
Она стукнула по бардачку, который откинулся с лёгким кряканьем, и ей в руки выкатилась полная бутылка водки.
– В России это – самая настоящая сила!
– Не очень тебя понимаю. Я вообще водку не пью, – сказал я, глядя на знакомую ещё с советских времён этикетку.
– Даже если бы пил, я её тебе бы и не дала. Знаешь, что там внутри?
– Полагаю, не совсем то, что написано?
– Нет, она. Но я туда кое-что добавила. – Она нервно хихикнула. – У мамы было одно лекарство – надеюсь, что дозы хватит.
– А зачем?
– Ну, ты словно в первый раз…
– Да уж, извини, как-то не завсегдатай кладбищ, тем более в смысле тайного разрывания могил и воскрешения из мёртвых, – несколько раздражённо, но по-доброму ответил я.
– Ладно, не кипятись. На кладбище есть смотритель. Как же без этого?
– А… Так ты хочешь вывести его из строя?
– Ну, конечно. Не так-то сложно было и догадаться.
– Ладно, а почему ты решила, что он станет пить водку, которую принесла какая-то девушка? Да и вообще – возможно, он и не пьёт.
– Думаю, с такой красоткой, как я, не грех и выпить! – Наташа озорно подмигнула, но никаких искорок в её глазах не было. – Но на самом деле, конечно, всё намного проще. Я давно знаю дядю Антона, поэтому уверена, что он выпьет. И это ещё очень слабо сказано. А батюшка нас точно не побеспокоит – он вообще с трудом передвигается и практически не выходит из церкви. Поэтому ничего сложного нас и не ждёт.
– А кладбище что, не закрывается? В том смысле, что кто-нибудь не придёт сюда навестить близких или что-то в таком роде? – спросил я, опасливо озираясь по сторонам.
– Оно уже закрыто. Конечно, придётся лезть через забор.
– Ах, вот оно как. Час от часу не легче!
– Да, везде есть свои нюансы, но это, думаю, совершеннейшие пустяки. Сделаем так. – Наташа заговорщицки понизила голос и чуть нагнулась ко мне: – Я иду первой, чтобы вы с инструментами здесь не маячили. Потом возвращаюсь, говорю, что дело сделано, и выдвигаемся все вместе. Ну, как?
– Ладно, – кивнула Женя, придвигаясь к Борису. – Так ты нам, может быть, всё-таки ворота откроешь? Если этот твой дядя Антон будет отдыхать после выпитого, то нет ничего проще, чем взять у него ключи.
– Да, и потратить неизвестно сколько времени на поиски, а потом ещё, при лучшем раскладе, всё запирать и возвращаться? – нахмурилась Наташа, цокая языком, отчего её верхняя губа странно выпячивалась. – Видели бы вы – какой у него в доме бардак. Там сам чёрт голову сломит, как любила повторять моя мама. В общем, это не вариант.
– Хорошо, действуй, как знаешь, – кивнул я и подумал о том, что нам предстоит, какой работёнкой придётся сейчас заняться, чтобы всего лишь положить в гроб один камешек.
Без сомнения, мы легко переберёмся через ограду и просто перекинем инструменты на ту сторону. Разумеется, Наташа знает, где находится могила мамы, и она свежая. Это, насколько я понимал, должно несколько облегчить задачу не только в смысле лёгкости копания, но и скрытия следов содеянного. На новой могиле, конечно, это будет вовсе не так заметно, как на старой. Итак, я раскапываю землю. Понятно, что вытащить гроб вряд ли удастся, да и нет такой необходимости. Придётся действовать по-другому. Наверное, раздолбить крышку киркой не так уж и сложно, но неизвестно. Возможно, гораздо проще сбить замки, которые я представлял себе весьма смутно, однако они должны быть. Потом Наташа положит туда камень, и, может быть, я увижу появление духа. Что затем? В любом случае, даже если ничего необыкновенного не произойдёт, надо аккуратно засыпать могилу, постаравшись оставить всё примерно так, как и было. Потом мы снова перебросим инструменты, перелезем через ограду, сядем в машину и вернём её на место. Что же, теоретически – ничего особенно сложного, а на практике, наверное, придётся столкнуться с какими-то нюансами.
Так я думал, провожая взглядом Наташу, которая ловко перемахнула ограду, несколько раз мелькнула ярким пятном среди тёмных мрачных надгробий и скрылась в направлении небольшого бревенчатого домика, напоминающего баню. Видимо, там и обитал этот самый дядя Антон. Что же, если первая часть плана удастся благополучно, то, вполне возможно, весь номер пройдёт удачно. Во всяком случае, у меня появится достаточно необычный опыт, который, как я надеюсь, никак не пригодится в дальнейшем.
– О чём ты думаешь? – спросила Женя. Отвлёкшись от своих мыслей, я посмотрел на её высунувшееся между сиденьями озабоченное лицо.
– Да так, разное. В общем, как у нас всё необычно складывается.
– Это точно. Честно говоря, я даже и не знаю, как бы сама реагировала на подобное, окажись на твоём месте. В любом случае твоё поведение оказалось весьма достойным. Спасибо, что согласился помочь.
– Я тоже очень благодарен и надеюсь скоро пожать твою руку, конечно, уже будучи обыкновенным человеком, – пробубнил Борис, странно съёжившись и грустно глядя в сторону кладбища. – Никогда не любил подобные места, потому ещё при жизни настаивал на кремации. Женя не даст соврать. Мне даже теперь, будучи мёртвым, как-то не по себе здесь. Но не волнуйся, я помогу копать. Не знаю, как раньше, а сейчас я чувствую в себе гораздо больше сил.
– Вдвоём, несомненно, мы со всем быстро справимся, – кивнул я и, услышав знакомую трель, достал и приложил телефон к уху: – Привет. Это я!
Раздался какой-то напряжённый голос Оли:
– У тебя всё в порядке?
– Да, конечно…
– Ты где?
Здесь я невольно замялся и, глядя на столбики ограды кладбища, увенчанные маленькими гнутыми крестиками, натянуто ответил:
– Мотаюсь по делам. Ты что-то хотела?
– Да. Наверное, извиниться за своё поведение, и, в общем, как-то у нас всё непонятно сегодня вышло. Я где-то через полтора часика завершу здесь все дела и могу подъехать к тебе. Посидим, поговорим. Ты не против?
Я подумал о том, что после раскапывания могилы вряд ли буду в форме к вечеру, да и разговаривать нам с Ольгой, собственно, было сейчас абсолютно не о чем. Поэтому, чуть скривив рот, я дружелюбно, но твёрдо ответил:
– Думаю, не стоит. У меня ещё множество дел, а потом я хочу просто отдохнуть. Если хочешь, давай созвонимся на днях и обязательно увидимся.
– Точно? Ты не обижен?
– Нет, конечно. Действительно, какая-то чепуха сегодня вышла. Наверное, просто такой день. Так что? Сделаем, как я предложил?
– Ну, хорошо. Тогда я жду звонка.
– Договорились.
Я бросил трубку в карман и с неожиданной улыбкой посмотрел на Бориса:
– Слушай, так ты же можешь теперь проникать и в женские душевые?
– Это ты к чему?
– Да так просто – немного волнуюсь, вот и болтаю всякую ерунду.
– Наверное, действительно могу. Но, знаешь, даже при жизни не испытывал в этом потребности, а сейчас и подавно. Может быть, я и мало могу сказать о смерти как таковой, но то, что она что-то меняет в сознании, это, поверь мне, абсолютно точно. Надеюсь, что когда обрету тело, с ним вернётся назад и всё остальное.
– Что ты имеешь в виду?
– Даже не знаю, как точно описать, но сейчас я смотрю на всё вокруг словно со стороны. И вещи, которые были бы очень важными при жизни, в нынешнем положении как бы не соприкасаются со мной, а происходят с кем-то другим. Даже со своим воскрешением, честно говоря, я не особенно уверен не в успехе, а в том, что мне вообще это нужно. Непонятно, да? – Борис вздохнул и опустил голову.
– Что ты такое говоришь? Мы снова будем вместе – ты и я. Ты же хочешь этого? – отчаянно воскликнула Женя.
– Да, да. Но в то же время что-то во мне протестует и, наверное, тянет туда, где мне сейчас самое место, хоть я и нахожусь здесь.
– Тебя можно понять. Думаю, окажись я в таком положении – испытывал бы смятение и даже большую путаницу, чем ты, – деловито сказал я, больше стараясь успокоить девушку. – Наверное, так всегда происходит, когда меняется всё привычное вокруг.
– Мне кажется, ты меня действительно понимаешь. – В голосе Бориса прозвучала благодарность и оттенок доверия.
– Уверена, что как только ты весь сюда вернёшься, всё будет по-старому, – заявила Женя и, словно пытаясь переключить разговор на другую тему, спросила меня: – А сколько тебе лет?
– Тридцать три.
– Ого. Возраст Христа! – воскликнула она, а я подумал, что в этом году, наверное, уже миллион раз слышал это от самых разных людей.
Возможно, кому-то подобное было и прямо в тему, даже как-то льстило или предполагало значительные жизненные свершения, словно некая благая примета свыше, но меня к их числу отнести было сложно. Будучи человеком, далёким от религии, но отнюдь и не атеистом, я старательно обходил подобные темы, рассуждая, как мне казалось, вполне справедливо и здраво – каждому своё. К счастью, Женя оказалась вполне адекватной девушкой, даже несмотря на висящий на груди крестик, и не стала как-то развивать эту непростую тему, а просто беспристрастно констатировала факт. Однако я тут же вспомнил о том, что сейчас, вполне возможно, мы имеем прямо-таки уникальный шанс хотя бы что-то вытянуть из Бориса на потусторонний предмет. Конечно, это будут исключительно его слова, но им я был склонен поверить. Поэтому, обернувшись, спросил:
– А ты видел какие-нибудь коридоры со светом впереди или души знакомых людей?
– Нет, я уже говорил.
– Просто те люди, кто переживал клиническую смерть, утверждали нечто подобное.
– Ничего подобного не было. Возможно, после наступления темноты я, если можно так выразиться, потерял сознание, но никакого света или душ не видел. Как есть, так и говорю. Зачем мне обманывать?
– Я просто спросил. Извини, если невольно обидел, – пробормотал я, но Борис отрицательно покачал головой:
– Ничего страшного. Женя меня тоже спрашивала об этом. Но, даже будучи мёртвым, я ничего не могу сказать. Впрочем, возможно, Вера Павловна знает больше.
– Кто это? – рассеянно спросил я.
– Вера Павловна – это мама Наташи, – бесцветно сказала Женя. – Мы столько раз пили с ней на кухне чай. У неё такие замечательные пирожки с яблоками получались на дрожжевом тесте. И тогда…
Она прервалась, увидев, что из-за ограды нам машет руками Наташа.
– Что же, пора. Передай-ка мне эти лопаты и заступ, – почувствовав неожиданную деловитость и готовность поработать, попросил я.
Борис как-то излишне поспешно протянул мне требуемое и открыл дверь джипа. А я подумал, что он вполне мог бы просочиться и сквозь автомобиль, но, наверное, наши привычки не оставляют нас и после смерти, особенно если душа продолжает пребывать в столь привычном мире.
Мы выбрались из машины, быстро миновали те двадцать шагов, что отделяли нас от ограды, и вскоре без особых затруднений перебрались на территорию кладбища. Поразительно – за сегодня это оказался второй забор, на котором я побывал. Небывалое достижение! Когда я в последний раз так скакал? Наверное, лет пятнадцать назад, не меньше. И надо сказать, что и сейчас в этом было что-то эдакое, весьма похожее на ощущения из далёкого детства. Правда, в те времена, наверное, я так и не нашёл бы времени поменять мокрые штаны, а здесь Наташа, когда мы зашли к ней домой, любезно предоставила в моё распоряжение целый ассортимент, чем, поколебавшись, я решил всё-таки воспользоваться. Не хватало ещё подхватить простуду, да и просто с мокрой попой пребывать на улице весьма некомфортно.
– Ну, как там дядя Антон? – спросила Женя, нервно оглядываясь по сторонам.
– Всё в порядке. Вырубился. Я же говорила, что всё сработает как надо. У мамы всё-таки были очень сильные лекарства.
– Надеюсь, он не окочурится? – хмуро поинтересовался я, думая про себя, что ещё не хватало ко всему прочему стать соучастником убийства, пусть и непредумышленного.
– Нет, ничего с ним не случится, – откликнулась Наташа и тут же сникла: – Я сейчас. Погодите немного.
Она пошла в глубь кладбища, озираясь явно в поисках могилы. Грустное зрелище. Тут у меня мелькнула мысль, что она ведь никак не могла этого забыть. В самом деле, сложно представить, чтобы человек, недавно похоронивший мать, да ещё и при свете дня, заплутал буквально в трёх соснах. Однако всё, похоже, было именно так.
– Ну, что же она? – нетерпеливо воскликнула Женя.
– Наверное, просто нахлынули воспоминания, потерялась немного, – миролюбиво отозвался я, тем не менее, вовсе не горя желанием стоять посередине кладбища с лопатами и заступом в руках, ожидая, когда начнёт смеркаться. Фонаря-то у нас собой наверняка не было, а работу обязательно надо закончить засветло. В самом деле, не включать же фары джипа, чтобы на километры было видно – чем мы тут эдаким занимаемся. Возможно, в машине всё-таки что-то и есть, однако совсем неразумно затягивать то, что мы задумали.
– Мне здесь как-то жутковато, – поёжилась Женя и неожиданно стала очень похожа на маленькую испуганную девочку.
– Эй, идите сюда! – закричала оказавшаяся теперь левее Наташа, маша руками, и мы двинулись в ту сторону.
Я шёл и думал о том, что никогда не бывал в подобных местах в вечернее время и осенью. Впрочем, никакого особенного дискомфорта я не испытывал. Говорят, что на кладбище царит какая-то тягостная атмосфера, но ничего подобного, во всяком случае именно здесь, не было – просто мрачноватое место, не более того. Но при этом, несомненно, и интересное – мы шли рядом со сравнительно свежими могилами, которые «разбавлялись» древними покосившимися зеленоватыми валунами, несомненно, некогда бывшими памятниками. Прочесть на них уже ничего не представлялось возможным, только кое-где был различим витиеватый кант или, может быть, всего лишь очень похожие на него причудливые сколы. Странно, а мне всегда казалось, что сначала идёт старая часть кладбища, а потом, постепенно расширяя границы, новая. Однако, наверное, в наше время вопрос с землёй и возможностями захоронения был традиционно непростым, поэтому максимально и использовалось всё доступное под эти цели пространство.
– Вот и она. Смотрите, кто-то принёс свежие цветы, – выдохнув, прошептала Наташа и присела на корточки рядом со светлеющим объёмистым холмом, явно состоящим по большей части из песка.
Надгробного камня, разумеется, ещё не было, только выглядящая как-то неприлично металлическая табличка с замысловатым буквенно-цифровым номером, несколько венков, сложенных «шалашиком», и множество цветов в корзинках и просто сваленных в живописную кучу. Интересно, как Наташа определила, какие из них свежие? В любом случае, мне это как-то не понравилось, и я невольно подумал о том, что разделяю мнение Бориса по поводу кремации. Всё лучше, чем вот так быть закопанным и заваленным формальными знаками внимания, словно нарочно утяжеляющими землю.
– Надо приступать к делу, – мягко сказал Борис после несколько затянувшейся паузы.
– Да, да, конечно, – встрепенулась Наташа и, выпрямившись, отошла, обнявшись с Женей.
Я воспринял это как команду начинать работу и подумал, что, может быть, девушке вообще лучше не видеть то, что происходит? Огромная моральная травма, когда закапываешь близкого и любимого человека в землю, но, наверное, ещё большая – если снова отрываешь безжизненное тело. Пусть это даже и продиктовано той «высокой целью», с которой это сегодня делаем мы. Или просто глупостью, подпитанной беспочвенными и бредовыми надеждами? Посмотрим, как всё сложится.
Мы с Борисом дружно взялись за дело, и уже через несколько минут я понял, что явно переоценил свои силы. Работа давалась с большим трудом, и, наверное, дело здесь было не только в моей физической подготовке. Пока мы разгребали холм, ещё было вполне терпимо, но дальше – сущее наказание. Приходилось каждый раз нагибаться, зачерпывать полную лопату рыхлой тяжёлой земли, добротно смоченной водой, и отбрасывать в сторону. Спина не замедлила отозваться обжигающими полосками боли, которые пульсировали и начинали всё больше шириться, вскоре охватив пространство от значительной части спины до колен. Борис, похоже, совершенно не устал, а походил на робота, точно копировавшего каждое своё предыдущее движение, оставаясь абсолютно невозмутимым. И я ему искренне завидовал. Несмотря на прохладный вечер, мне вскоре пришлось расстегнуть и куртку – пот, кажется, катился уже по всему телу. Неприятные грязные листья, которые кружились между могил, периодически попадали в лицо, отчего становилось отвратительно, но зато дело потихоньку продвигалось к концу. А ведь закапывать, должно быть, легче, хотя, учитывая моё состояние, я был в этом не уверен.
– Может быть, передохнёте немного? – озабоченно спросила Женя, продолжая обнимать Наташу и, кажется, старательно укрывая её от всего, что она могла увидеть даже случайно. Хотя, собственно, чего здесь было опасаться? Гроб должен оказаться буквально «как новенький», тело – примерно таким же, как девушка видела его в последний раз, да на него и нет никакой необходимости смотреть – можно просто немножко приоткрыть крышку и сунуть камень туда. Ведь, в самом деле, не помешает же духу какой-то гроб выбраться на свободу? Уверен, что нет.
– Доделайте это сразу! – послышались слова Наташи, сказанные навзрыд, и, похоже, это открыло во мне второе дыхание.
Впрочем, не уверен – наверное, всё-таки я сам хотел как можно быстрее со всем этим разделаться, чтобы потом блаженно долго отдыхать дома и, конечно, не ехать завтра ни по каким делам, кроме одного. Да, если всё выйдет так, как надо, я обязательно навещу могилу Норда, и к вечеру мы будем вместе, пусть пока и в таком призрачном формате.
Мы успели уже опуститься в яму и, как на каком-то безумном лифте, медленно съезжали в недра могилы. Кажется, это продолжалось бесконечно долго, и я готов был уже согласиться сделать перекур, когда раздался глухой неприятный звон лопаты о дерево, и Борис, прервавшись, быстро взглянул в сторону Наташи:
– Кажется, мы близки к цели.
– Уверена в этом. Пожалуйста, будьте аккуратнее. Это же её мама, – ответила Женя и показала нам рукой «давайте, давайте».
– Предлагаю очистить гроб с правой стороны – наверняка там должны быть замки, – хрипло сказал я, выдыхая струю пара, словно мы были на морозе. – Впрочем, наверное, тебе виднее.
– Я не знаю, не видел своего гроба, но, думаю, ты прав – вряд ли петли сделали наоборот, – отозвался Борис, и мы, встав по одну сторону, стали работать более аккуратно.
– Вот оно, – вскоре указал я на уныло звякнувший широкий замок, а Борис уже стучал лопатой по второму запору.
Дело было практически сделано.
– Дай, пожалуйста, кирку! – подойдя к краю, крикнул я и вскоре увидел Женину руку в плотной перчатке, аккуратно свешивающую инструмент.
Борис потянулся было ко мне, но я жестом попросил его посторониться и с неожиданной злостью обрушил кирку на замки. Они как-то обидно легко поддались, смявшись и съехав ниже, позволяя теперь безо всяких проблем приоткрыть гроб. Я вставил заступ в щель под крышкой и, надавив как рычагом, увидел, что она просто выгнулась дугой с неприятным скрежетом. Борис, не сказав ни слова, сразу же бросился работать лопатой по краям гроба, и вскоре всё было готово для чудесного воскрешения.
Несмотря на резкий запах земли и осени, я всё-таки не мог не попятиться от гроба – таким смрадом дохнуло из его внутренностей. Да, приторный сладковатый тошнотворный запах, который, кажется, тут же загустел у меня в горле нестерпимым комком, и я был уверен, что здесь-то меня и вырвет.
– Пожалуй, тебе лучше помочь Наташе спуститься, – мягко сказал Борис, возможно, видя моё состояние. – Давай закроем пока крышку, ты по ней пройдёшь к краю, там встретишь девушку и аккуратно отведёшь сюда. Потом мы все встанем вот на этот уступочек, ты приоткроешь крышку ровно настолько, чтобы можно было просунуть камень, а потом я помогу выбраться вам обоим и поднимусь сам.
– Идёт, – кивнул я, и, достигнув края могилы, позвал: – Наташа, спускайся. Не забудь камень!
А потом задумался и повернулся к Борису:
– Мы что, не можем сами его туда сунуть?
– Нет. Это ведь она получила часть Трюфельного холма, а мы с тобой можем только всё испортить.
– Ты в этом уверен?
– Да, мне говорила Женя. Когда она слышала голос на Этне, то ей велели не перепоручать моё оживление никому, а действовать самой. Думаю, здесь то же самое.
– Она об этом не упоминала.
– Наверное, тогда эти нюансы были и не существенны.
– Ладно, пусть так, – согласился я и почувствовал, как мне на голову неприятно сыплется земля, а потом раздался голос Жени:
– Ну, чего там? Вы будете помогать или нет?
В следующее мгновение я увидел дёргающиеся ноги Наташи, перехватил их, и девушка медленно соскользнула по мне вниз, сразу же спросив с дрожью в голосе:
– Как она?
– Честно говоря, не знаю и не думаю, что стоит проверять. В любом случае, ты скоро её спросишь сама.
– Скорее бы.
Я провёл девушку к Борису, приподнял крышку, она что-то сунула в образовавшуюся дыру, тут же отпрянув и закашлявшись, а потом мы все замерли. Краем глаза я видел, как сверху свесилось бледное лицо Жени, исполненное надежды и ожидания – наверняка точно такие же выражения были и у всех нас.
– Почему ничего не происходит? – не выдержала повисшего молчания Наташа.
– Не знаю, – пробормотал Борис. Я подумал, что, может быть, ответ известен мне. Перед моими глазами невольно встали пышные оборки гроба, которые, несомненно, были и в этой модели. Вполне возможно, что Наташа сунула камень в них, и они не дотронулись до самого тела. В этом случае, если рассуждать логически, просто нужно несколько подкорректировать положение. Придя к этой простой мысли, я подошёл к Наташе и прошептал:
– Давай так – я сейчас снова приподниму крышку, а ты сунешь камень глубже, чтобы он прикасался к телу. В этом вполне может и быть проблема.
Девушка, видимо, горько разочаровавшаяся и уже готовая впасть в истерику, некоторое время непонимающе смотрела на меня, а потом встрепенулась и быстро-быстро закивала, захлёбываясь словами:
– Да-да, конечно. Я готова, в этом всё дело. Несомненно. Камень просто там лежит. Мама должна проснуться. Помоги мне.
Я снова приблизился и приоткрыл гроб, а Наташа осторожно сунула туда по локоть сильно дрожащую руку и начала выкручиваться, всхлипывая и вздрагивая. Мне приходилось сдерживать крышку, чтобы она, под её давлением, не открылась настолько, чтобы мы все увидели тело, чего совершенно не хотелось. Не знаю, как остальные, а я опасался, что в этом случае меня точно вырвет и как раз на крышку гроба. Наверное, хотя это было бы вполне естественно, но вряд ли можно назвать корректным поступком, учитывая все обстоятельства.
Наташа неожиданно замерла, а потом начала медленно вытаскивать руку, но, когда появились её пальцы, другая ладонь – призрачно-серая – обхватила запястье девушки, и мне показалось, что сейчас повторится один из сюжетов, бесконечно обыгранных в фильмах ужасов. Некий зомби начнёт утаскивать Наташу в глубины гроба, та будет визжать и сопротивляться, а мы бросимся тянуть её в другую сторону. Наконец, раздастся звук разрываемой ткани и плоти, а потом мы покатимся по крышке, перевернувшись и крепко сжимая половину тела девушки, фонтанирующего кровью. От таких мыслей у меня буквально встали дыбом волосы.
А в следующее мгновение я понял, что ничего страшного не происходит – только то, ради чего мы всё это и затеяли. То есть чудо! Прямо сквозь крышку гроба поднялся размытый образ женщины лет сорока с распущенными и неопрятно выглядящими волосами. Она словно пробудилась ото сна и опиралась на руку дочери, чтобы сохранить равновесие. Впрочем, вряд ли Вере Павловне это было действительно необходимо. Женя где-то сверху громко ойкнула, а Наташа, медленно приподнявшись и гладя свободной рукой призрака, начала истерично смеяться и, полуобернувшись к нам, заикаясь, произнесла:
– Это моя мама…