Москва. 2019 год.
На кладбище было тихо. Толпа долго стояла над могилой, сперва гоняли могильщиков, которые выкопали яму накануне. А ночью прошел дождь и могила оказалась залита водой на полметра. Потом препирались о том, кто и как должен эту воду откачивать, превратившись в подобие базара. Потом вспомнили о поводе по которому собрались и затянули долгие прощания. Сейчас здесь осталась только неприметная старуха, что все это время стояла поодаль.
Она специально ждала в сторонке, когда закончится официальщина, не хотела стоять со всеми. Смотреть на истерики и слушать пафосные речи. При жизни Егора звали Тимофеичем в глаза и алкашом за глаза. Сейчас же его вырядили в костюм и лакированные туфли, которых он отродясь не носил, положили в ящик и долго говорили не то и не так. Сейчас его называли Егором Тимофеичем и вспоминали каким кристальным человеком был.
Не торопясь приблизилась к свежей могилке. Фотография с мраморной доски смотрела тоже как-то не так.
– Такие вот дела, Егорушка, – тихо сказала она памятнику. – Такие дела. Родственников у тебя оказывается много. Кто бы мог подумать. Вон и на доску не поскупились. Сейчас вот выпьют за упокой, и начнут твою квартирку делить.
Старуха опустилась на колени, погладила нежно, по-матерински сырую комковатую землю. Достала из сумки бутылку водки, свернула колпачок и перевернула. Прозрачная струя рывками полилась на могилу, впитываясь в грунт. Порывисто встрепенулся холодный ветер, качнул ветви деревьев, встопорщил седые волосы. На мгновение послышалось будто с ветром прилетели отголоски песни.
«Ой кому-то нынче плачется, а кому смеется…»
– Пей, Егорушко, пей, – тихо произнесла старуха. – Ты при жизни равнодушным не был, оттого и пил, а сейчас тебе во сто крат хуже. Мертвые они больше живых знают.
Успокоившийся было ветер снова дал о себе знать, но как-то вяло. Будто вздохнул кто-то. Старуха погладила влажную землю, выплеснув остатки водки, убрала пустую бутылку обратно в сумку и поднялась.
– Земля тебе пухом, – не удержалась все-таки от банального напутствия старуха и пошла прочь не оглядываясь. Злясь на себя, что слукавила. Ведь знает, как никто, что таким неравнодушным при жизни и по смерти покоя не будет.
Клетка открылась с неприятным лязгом. Огромный черный кот зашевелился в углу. На старуху поглядел соловым глазом, как всегда, когда наедался и спал после ужина.
– Вставай, – распорядилась та.
Кот неохотно открыл глаза и зевнул. Старуха отошла в дальний конец вольера, принялась разбирать тайничок. В отличие от запойного Егорушки ей деньги тратить было толком не на что, потому капиталы Всевидящей складывались в кучку и прятались в тайничок до поры. Теперь пора пришла. Денег в тайнике было не мало, пачек со стодолларовыми купюрами набралось на половину пакета. Самой тащить такую ношу было не особенно приятно. Впрочем, старуха и не собиралась таскать что-то на своем горбу.
– Вставай, я сказала, – повторила она, не оглядываясь.
Кот сердито рыкнул.
– Поговори мне еще, – холодно бросила старуха.
Зверь покорно, хоть и без большой охоты поднялся на ноги и подошел ближе. Старуха повернулась и пристально посмотрела в желтые кошачьи глаза, заглянув, казалось, внутрь до самых потрохов. Пантера взгляда не отвела, но отступила на пол шага.
– Я вернусь через час, готовься, – сухо произнесла старуха.
Зверь как-то совсем по-человечески приподнял бровь.
– Человека из тебя делать буду, – нехотя пояснила старуха и заперла клетку.
Пока она шла к своей комнатушке, чувствовала на спине острый взгляд янтарных глаз с вертикальными зрачками.
Вещей особливо нужных набралось немного. Потому и сборы получились недолгими. Вместо обещанного получаса старуха отсутствовала всего пятнадцать минут. Но огромный даже для пантеры черный кот весь извелся. Сейчас, пока старуха гремела ключами, он метался по клетке взад-вперед.
– Уймись, – недовольно бросила старуха. – И так против себя иду. На горло себе наступаю. Для дела только. Так не зли меня своими метаниями.
Кот послушно замер, но посмотрел недовольно, косо посмотрел. А утробное рычание больше напомнило старческое ворчливое бормотание под нос. Старуха тем временем вошла внутрь, бросила мешок с пожитками. Сверху упал потрепанный спортивный костюм, что остался от покойного Егора.
Опустившись на колени, она начертила круг и принялась описывать его давно забытыми символами. Вязь напоминала руническую, но не ту, что северяне тесали на камнях, а ту, что писалась по бересте.
Когда последние символы легли, опоясав круг внутри и снаружи, она поставила внутри круга против себя точку и молча указала на нее зверю. Кот, словно цирковой тигр, или кошка из театра Куклачева, послушно встал в центр круга. Старуха припала к земле и забормотала что-то. Услышь сторонний ее бормотание, он ничего бы не понял. Скорее даже не сопоставил бы смысл проговариваемого старой ведуньей со смыслом начертанного ей текста. Ушло то время, когда это кто-то мог понять. Давно ушло.
Символы, начертанные на полу, начали светиться в ночи. Словно светлячки почему-то решившие усесться в круг. Голос старухи зазвучал громче, окреп, став более походить на бас. Зверь напротив нетерпеливо затоптался на месте. Но старуха одарила его таким ярым взглядом, что тот окаменел. Бормотания однако не прервала.
Голос ее взлетал и падал, словно птица с перебитым крылом. То казалось, набирал сил и парил, то ухался камнем вниз, но не обрывался, а снова вздергивался куда-то. Последнюю фразу она практически выкрикнула. Вспыхнуло. В глазах зарябило от яркой вспышки, запестрели темные и светлые пятна. И она сощурилась, какое-то время ничего не видя и даже не пытаясь хоть что-то различить. Только чуяла, как оседает запах паленой шерсти.
Когда зрение восстановилось, она увидела то, что и надеялась увидеть. Зверя в клетке не было. На его месте скрючился голый мужчина. Он был поджарым, тощим. Но щуплым его было назвать никак нельзя. Все тело его было перевито веревками не мышц даже, а жил.
– Вставай, – потребовала старуха. – Поднимайся, Кот. Времени нет.
Человек попытался подняться на ноги, но вышло это не сразу. Даже когда встал видно было как тяжело ему это дается. Звериное клонило к земле, ломало осанку.
– Старррая ста-ла, – раздельно произнес мужчина. Голос его тоже сохранил звериные нотки.
– Поговори еще, – недовольно буркнула старуха.
– Пррррежде без крррруга об-ходи-лась, а теперррр…
– То прежде, а то теперь.
Она поднялась на ноги и только теперь осознала всю разницу между прежде и теперь. Тогда для того, чтобы запрятать оборотня в звериную сущность и запереть в ней, хватило взмаха руки и пары слов, теперь же и слов стало больше и произносить их труднее. Да и с корачек просто так не подняться. Правда опереться не на кого, Кота самого к земле клонит. Старуха поглядела на мужика, что стоял перед ней. Тот за сотни лет, что провел в шкуре зверя почти не изменился. Только седины в висках прибавилось, да тоски в глазах. Ну и спину тот прежний Кот держал прямо, не чета теперешнему.
Никак жалеть его вздумалось, одернула сама себя. Неча его жалеть. Не за так зверем жил, а за грех. Да и осанка, походка, речь и прочее – дело наживное. Поживет маленько человеком, пообвыкнется.
Старуха взяла оставленный на пакетах костюм и бросила оборотню.
– Оденься.
Кот, при всей свой кажущейся неуклюжести, ловко поймал тряпье, принюхался.
– Это чего? Испод-нее? Бррррагой скисшей пах-нет.
– Не придирайся. Одевай быстрей. Уходить нам отсюда быстрее надо, пока никто не всполошился. А там придумаем во что тебя одеть.
Кот поспешно натянул куртку. Повертел штаны, соображая на какую сторону одевать. Но сообразил быстро, помогли пузыри на коленях.
– Готов?
Тот кивнул.
– Вот и хорошо. Иди за мной, молчи побольше. А лучше вовсе молчи, пока кто-то рядом. Усек? Пакеты возьми.
– Че-го? – не понял Кот.
– Поклажу, – указала старуха на сумку со скромными пожитками и вторую с большими деньгами. – Да поосторожней с ними. Потеряешь, ей-богу обратно в звериной личине закрою.
Не смотря на опасения из зоопарка вышли легко. Проспали сторожа и старейшую сотрудницу, и пантеру-долгожительницу. Завтра опомнятся, но поздно будет. Кому-то выговор полетит, а кто-то и с места вылетит. Впрочем, ей теперь без разницы. С глаз долой – из сердца вон. Да и что ей мелкие людские проблемки?
Кот шел на полусогнутых, ежился. Пока шли по парку лишь принюхивался. А когда вышли под свет фонарей, от звуков и запахов ночного города ошалел окончательно. Казалось, вот-вот кинется на землю, обернется обратно зверем и помчится в панике не разбирая дороги. Но Кот, хоть и ежился, глядя на спокойно воспринимающую окружающее старуху, а панику свою старался не выдавать.
– Где мы?
– В городе, – отозвалась старуха.
– Лошадей взять не надо?
– Поучи отца, как детей зачинать.
Кот насупился, но умолк. Невдалеке светились непонятным светом маленькие домики с совсем уж неясными надписями. Возле одно из них старуха остановилась, сунула руку в один из мешков и, выудив оттуда десяток тонких небольших листочков, бросила «жди». Прежде чем Кот успел что-то сообразить старуха занырнула в домик.
Вернулась она оттуда довольно скоро. Вместо нескольких бумажек в руках у нее была теперь довольно увесистая пачка других листочков. Не говоря ни слова, она направилась в сторону, и Кот последовал за ней.
Она остановилась возле дороги, подняла руку. Машин здесь посреди ночи было мало. А тех, что хотели бы остановиться оказалось и того меньше. С протянутой рукой пришлось стоять минут пять. Слава богам, Кот ни о чем не спрашивал, хоть по роже видно, что не понимает чего происходит и ждет объяснений. Но объясняться здесь и сейчас возможности не было.
Светофор перемигнул с красного на зеленый, несколько машин рванули с места с такой прытью, словно собирались взлететь. Одна тут же с визгом притормозила возле старухи. Вниз сползло ветровое стекло. Водитель приглушил рвущую колонки музыку.
– Куда едем, мать?
– Гостиница «Россия».
– Садись.
Старуха распахнула заднюю дверь и зыркнула на Кота, тот неумело полез в салон. Дождавшись пока оборотень умостится на заднем сиденье, она хлопнула дверцей. Сама плюхнулась справа от водителя.
Машина тронулась.
– Тебе в какой корпус, мать?
– В каком номера есть.
– Там в любом номера есть, – усмехнулся водитель. – Были б деньги.
– Тогда с видом на кремль.
– Деньги есть, – бодро оценил водитель, и, добавив мощности рвущемуся из колонок саунду, дал по газам.
Доехали быстро. После того как автомобильный поток по садовому кольцу запустили в одну сторону, а центр прикрыли для въезда автотранспорта, сохранив въезд по спецпропускам для местных жителей и некоторых специальных служб, прорваться к кремлю на машине стало практически не возможно. Но по счастью у водителя пропуск был, так что старухе не пришлось даже нашептывать бдящим день и ночь сотрудникам милиции и автоинспекции.
«Россия» встретила приветливо. Тот гостиничный комплекс, что построили на месте прежней гостиницы, кроме названия от своей предшественницы не сохранил ничего. Здесь все сияло и блистало на высшем уровне. Тут останавливались миллионеры и правительственные гости. Новая «Россия» была не для простых смертных. Потому на простенько одетую старушку и мужика в поношенном спортивном костюме посмотрели настороженно. Однако волшебная сила денежных знаков быстро сделала свое дело.
Кому какая разница во что ты одет, если ты платежеспособен. Может, тебе нравятся пузыри на коленках и возбуждает запах дешевого алкоголя.
Шикарный номер был настолько огромен, что мог поразить самых взыскательных клиентов. Кот вошел по-звериному опасливо. Неторопясь обошел двухкомнатный люкс, принюхивался и фыркал. Наконец выдал свой вердикт:
– Стрранные палаты.
– Привыкнешь, – пожала плечами старуха.
Кот безразлично посмотрел на спутницу, скинул драные кроссовки и взобрался на диван. Старуха встала напротив, скрестила на груди крепкие не по-старушечьи руки.
– Ты что-то помнишь?
– Я помню, что был зверррем, – утробно рыкнул оборотень.
– Хорошо, спрошу по-другому. Ты знаешь что-то о мире, в котором мы сейчас живем?
– Я знаю, что был зверрем, – глухо повторил Кот. – Я очень долго был зверррем.
– Хорошо, – кивнула старуха. – Завтра поговорим серьезно. Тебе придется много узнать. Ложись спать.
Поворачиваться спиной к тому, кого сотни лет держала в зверином теле было боязно, но она поборола страх. Если сейчас не расставить точки над и, не определиться в отношениях с оборотнем, то потом можно даже не пробовать сделать что-то вместе.
Сзади уркнуло. Старуха остановилась в дверях, повернула голову.
– Что хотел?
– Василиса, – едва слышно произнес Кот. – Что с ней?
– Умерла, – тихо отозвалась старуха. – Как я тебя в зверя обернула, так чахнуть начала. А через год где-то пошла до реки и не вернулась. Утопла.
Кот издал странный гортанный звук, словно все еще был зверем, словно этого зверя медленно резали по живому. Старуха сглотнула.
– Ты за то меня столько лет зверррем, – не то спросил, не то сделал вывод оборотень. – А теперь что же, понадобился?
– Понадобился, – честно ответила старуха.
– Зачем я тебе, старррая?
– Не мне, – отрезала она. – Спи. Утро вечера мудренее. Завтра поговорим.
И решительно вышла.
Сон долго не шел. Ночь колола глаза, а когда забылся стало вдруг удивительно светло.
Вокруг был лес. Родной и понятный. Под ногами мягким ковром лежал мох. Пахло прелостью. Вокруг ровными розовато-коричневатыми стволами уносились вверх огромные сосны. Там, куда не достать, если ты не бог и не птица, сплетались лохмато-зелеными рвано-колючими ветками. И сквозь это сплетение ровными величественными потоками лился приглушенный свет. Серебрилась в этом свете тоненькая, но, казалось, вечная ниточка на которой озадаченно болтался паучок.
Он вдохнул в себя этот лес, этот свет. На миг показалось, что сам стал светлее. Взгляд оторвался от паучка побежал по раскинутому по мху золоту волос. Опустился ниже, впитал милое и такое родное лицо. И знал то ее всего ничего, а такое родное, словно знаком был с этой женщиной вечность.
– Вася, – услышал будто со стороны свой мурчащий голос.
Она улыбнулась. Ясно, чисто. Он почувствовал, что приближается к какой-то простой истине, которая не смотря на свою понятность и прозрачность почему-то все время ускользала, пряталась где-то. И он склонился над ней, касаясь губами шеи. Чувствуя, как ее рука путается в волосах, словно солнечные лучи в сосновых кронах. Он закрыл глаза только на секунду…
Ее рука дрогнула. Когда коснулась его шерсти снова в прикосновении чувствовалась боль. Он открыл глаза и чуть не заорал. Руки превратились в лапы, тело покрыла черная шерсть. Она же испугается, пронеслось в голове, надо обернуться.
Разбег был коротким. Он ударился о землю, но ничего не произошло. Внутри родился страх. Панический, животный, дикий. Второй удар был сильнее первого, но так же бесполезен. От третьего зазвенело в голове. Сквозь этот звон донесся старческий голос:
– Что ж ты наделала, девонька. Понесла от зверя лютого. От оборотня поганого.
От этого голоса внутри похолодело, застыло, будто стужей дыхнуло. Он снова и снова разбегался и бился лбом о землю, пытаясь снова стать человеком. Но тщетно…
– Понесла от зверя лютого…
В голове гудело болью.
– От зверя лютого. От оборотня поганого.
Удар. Еще удар. Стать человеком, вернуться. Он может. Он может. Удар. Еще удар. Вскоре боль залила все. Не осталось ничего кроме этой боли, только темное, липкое, влажное наползло на глаза, застлало взор кровавой пеленой.
– Не роди, девонька. Я тебе отварчик дам. Не роди.
И в этом было что-то страшное. Потому что под удар попадала жизнь жизнью еще не ставшая. И он снова почувствовал руку, которая гладила по волосам, утешала. Себя ли? Его ли?
– Не роди. Я тебе отварчик дам.
На шкуру закапало влажной горячей болью. Он хотел утешить, хотел утолить печали, унять слезы ее, но не мог. Зверь лютый, оборотень поганый. А она гладила его по разбитой в кровь голове и плакала. А потом он перестал чувствовать ее руку. Перестал чувствовать ее, потому что ее больше не было.
Она лежала в лесной реке лицом вниз. И вода пыталась смыть, унести ее золотые волосы, спрятать их где-то глубоко в своем сердце. И он завыл. Пронзительно, навзрыд. Так, как воет потерявший жизнь, но не умерший. Потому что потерял жизнь, но не умер. Зверь лютый, оборотень поганый.
Боль была теперь не только в голове. Боль была в груди, словно пронзили каленым железом. И во всем теле, будто привязали к колесу и переломали все кости. Сломали руки, ноги. Крылья вырвали. Лишили жизни, но не дали смерти.
Света больше не было. Его накрыла темнота. Мрак веков пронизанный болью. И он метался в этом мраке, рыча, когда боль становилась нестерпимой. А потом снова появился старческий голос. Тот, что был повинен во всех лишениях.
– Человека из тебя делать буду, – поведал голос.
Как? – захотелось закричать ему. – Я боль. Я зверь! Во мне не осталось от человека.
Но голоса тоже не осталось и он не смог ничего сказать.
– Уймись, – сердито пробурчал старческий голос. – Итак против себя иду. На горло себе наступаю. Для дела только. Так не зли меня своими метаниями.
И тогда что-то произошло… что-то невозможное.
– Вставай, Кот. Поднимайся, времени нет.
Он открыл глаза. Над головой был белый потолок со странным светильником, окруженным лепниной. Рядом высился диван. Кот вспомнил, что решил спать на полу. Диван показался больно мягким и не удобным. Где он?
Тело послушно пришло в движение. Рывком вздернул себя на ноги. На две ноги. Подошел к окну, выглянул. Вокруг шумело и двигалось нечто, названное старухой городом.
– Тебе здесь жить.
Кот резко обернулся. Старуха стояла в дверях, как и вчера скрестив руки на груди.
– Привыкай, – жестоко добавила она. – Только с ума не сойди.
– Не дождешься, – огрызнулся Кот отметив, что голос слова не тянет и не рычит без надобности.
Он снова становился человеком. Потеряв все родное, что у него было. В чужом мире. В чужом времени. Зачем?
Кот освоился довольно быстро. Из отеля, правда, старался пока не выходить, зато долго смотрел телевизор. С телевизором и бытовой техникой справился легко, стоило только объяснить, что это как чародейство. Те же силы природы задействованы, что и в магии, только по другим законам вертятся. Услышав это, оборотень перестал относиться к технике с опаской и начал проявлять любопытство.
Современным фильмам предпочитал новости, считая, что они больше расскажут о мире. А о людях он и без того знает. И он узнавал мир. Правда, президента по-прежнему называл князем. И очень долго хохотал в голос, когда наконец понял, что бумажки в мешке, который пер от зоопарка – деньги. Старуха следила за риготанием, переходящим чуть не в истерику, стоически, наконец поинтересовалась: чего смешного?
Кот смеяться перестал, пожал плечами и с абсолютно серьезным видом сообщил:
– Не прошло и тыщи лет, как злато-серебро приобрело свой истинный облик.
Не смотря на всю свою загадочность и мудреность старуха оборотня не поняла, что взвеселило его еще больше.
Прошло две недели, прежде чем Кот решился попроситься выйти в город.
– Не рано? – скептически воззрилась на него старуха. – Там днем – не то, что ночью.
– Знаю, – не стал спорить оборотень.
– Откуда?
Кот молча кивнул на телевизор.
– Хорошо, – не стала спорить старуха. – Иди.
– Денег дай.
Старуха молча вытащила из пакета толстую банковскую пачку.
– Здесь сколько? – заинтересовался Кот.
– Тебе хватит. Менять не надо. Это русские, их тут везде принимают. Считать-то умеешь?
– Не глупей других, – фыркнул оборотень. – Не боись, старая. Все будет в порядке.
– Там милиция, проверка документов, – проворчала старуха. – А у тебя ни то что паспорта, удостоверения завалящего нет.
Кот поглядел на старуху с затаенным задором.
– Нешто ты думаешь, старая, что я с княжьими гриднями не договорюсь?
– Не те нынче гридни.
– И я не тот. Но разговор у меня если что тот самый будет.
Город поражал воображение. Он решил не наматывать круги, изучая «старый город», а выбрал направление и пошел по прямой. Странного вида постройки и люди в центре, сменились еще более странными ближе к окраине. Словно платок с узорчатой серединой и некрашеной тканью по краям.
Старые пыльные дома-крепости, столбы с огнями, столбы с огромными крикливыми картинками и буквами. На картинках все от телевизоров, до срамных девок. И шум, и толкотня. Потом старые дома сменились постройками помоложе. Эти были высокими, угловатыми и вообще не походили ни на дома, ни на терема.
При том, что видел в телевизоре и тогда, посреди ночи, когда бежали из зоопарка, к сумасшествию большого города Кот оказался не готов. Воздух был тяжелый, не просто наполненный, а переполненный шумами и запахами. Вокруг все время мельтешило, рябило, рассеивая внимание, отвлекая от чего-то.
Ему сделалось жутко. От всего этого гнета хотелось бежать без оглядки, вырваться за пределы, уйти в лес, залезть поглубже в чащу. Но сколько не шел выбранной дорогой, леса видно не было. Лишь иногда попадались чахлые, свихнувшиеся от безумства окружающей среды, деревца.
Вскоре пришла мысль, что в этом городе нельзя жить. Можно только бороться за выживание. Мимо в одну и другую сторону неслись люди. Плохо одетые, хорошо одетые, странно одетые. Но все куда-то спешащие. Без оружия, но вооруженные таким зарядом агрессивности, что одного взгляда на лицо было достаточно, чтобы волосы начали подниматься дыбом, а в груди зародилось рычание.
Возможно они были не плохими, для кого-то хорошими и добрыми. Но на суровых лицах читалась готовность рвать в клочья, если понадобиться вцепиться в глотку, загрызть насмерть. И не ради жизни, а ради каких-то странных вещей, картинками которых были завешаны огромные щиты, расставленные вдоль дороги.
Бедные злые люди, подумал он. Кто тот враг, что отнял у вас лес, отнял тишину, отнял покой и гармонию? Кто тот страшный жуткий урод с искалеченной душой, что согнал вас в одну большую кучу, сделал злыми и мелочными? Слабыми и злыми, как бурозубки.
От этого сравнения кинуло в жар. Оборотень бросился по лестнице вниз, через переход, на другую сторону. Может быть там будет легче… В переходе его встретила еще большая толкотня. Палатки торгашей вдоль стены, пестрые ненужные безделушки ровными рядами. И среди этого пестрого безобразия привалившийся к стене грязный, опустившийся старик. Но суетящиеся мимо люди будто не замечали его. А он сидел с протянутой грязной рукой и плевал под ноги идущим мимо.
Кот хотел было подойти к старику, но на пути встали пара молодых ребят.
– Мужик, мелочи не будет?
Он не ответил, лишь зыркнул на молодых здоровых парней так, что те, тихо извинившись, растворились в толпе. Ноги сами понесли наверх, захотелось чистого воздуха. Но и наверху его не было. Другая сторона улицы только называлась «другой». На самом деле все здесь было точно так же.
Желание спрятаться, хоть на мгновение забиться в угол, передохнуть от безумия царящего вокруг, стало невыносимым. И он рванулся в ближайший магазин.
В магазине было тихо и безлюдно, особенно если сравнивать с уличной суетой. Дверь закрылась с предательским треньканьем. Кот обернулся. Над дверью висел, подрагивая, колокольчик. Подвешен был так, что войти или выйти незамеченным было невозможно.
– Вы что-то хотели? – поинтересовался сзади мягкий мужской голос.
Оборотень затравленно обернулся. Перед ним стоял крепкий бородатый мужик в кожаных штанах и черной рубахе. На голове у мужика была намотана пестрая тряпка. Кот окинул взглядом пространство магазина. Вокруг стояли вешалки с мешковатыми костюмами цвета леса. Вдалеке на стене виднелись полки с тяжелыми ботинками.
– Переодеться, – быстро отозвался Кот.
Костюм он подобрал почти сразу. Штаны и рубаха не сковывали движений и были снабжены массой карманов, которые избавляли от необходимости тащить что-то в руках. Он закатал рукава, упрятал штанины в тяжелые высокие черные ботинки. «Обувь американского спецназа», как объяснил бородатый. Со шнуровкой этой обуви правда пришлось повозиться, но сообразил быстро, затянул как надо. Ботинки сели как влитые.
Из-за вешалок высунулась бородатая рожа, помахала рукой.
– Все в порядке?
– Даже лучше, – кивнул Кот.
– Расплатиться можно здесь, – поманил продавец.
Кот вышел к кассе. Когда доставал деньги, взгляд зацепился за полку под стеклом. Здесь лежали разного вида ножи. Внимание привлекли массивные черные клинки. Он потянулся за одним из них, рука ткнулась в прозрачное твердое стекло.
– Что, ножик приглянулся? – поинтересовался бородач.
– Дай-ка вот этот глянуть.
– Смерш три, – непонятно сообщил торгаш, доставая клинок.
– Имя что ли у клинка такое? – догадался Кот.
– Оно самое, – усмехнулся торгаш в бороду.
– Нож не меч, кто ж им имена дает?
– Завод-изготовитель, – расхохотался продавец. – Странный ты мужик.
Слушать, а тем более дискутировать о своих странностях Кот желания не имел. Потому молча сгреб с витрины клинок. Ручка легла точно по руке. Пальцы обожгло давно забытым чувством. Оборотень взмахнул рукой, пытаясь вспомнить движение. Вышло паршиво, коряво, словно у курицы, которая захотела взлететь. Сзади хохотнул бородатый. Не обращая на него внимания, Кот сделал второй взмах. И тут же понял свою ошибку. Стараясь исправиться, отключил разум, заставляя тело двигаться на рефлексах. Память у тела лучше, чем у головы. Если вспомнило, как ходить на двух ногах и говорить по-человечьи, значит, и остальное вспомнит.
Рука легким движением ушла вперед, рванулась вверх. Удар справа, обратно слева. Обманка. Он не заставлял больше себя двигаться, скорее почувствовал, как вслед за рукой заработал корпус. Выпад, шаг в сторону, тело уходит от встречного удара. Рука сама собой рвется вперед.
Кот остановил движение, глянул на торгаша. Резким, но легким, словно невесомым ударом загнал клинок лезвием точно в щель между витринами. Бородатый по поводу витрины возмущаться не стал. На покупателя смотрел теперь по-новому, со смесью любопытства и уважения.
Оборотень поглядел на витрину, ткнул пальцем в соседний клинок.
– Этот.
Бородатый ловко вытащил из-под стекла другой нож, подкинул на ладони и лихо метнул покупателю. Тело отклонилось в сторону, рука метнулась навстречу летящему ножу, сдернула его с намеченного пути.
Кот с прищуром глянул на продавца. Не прост борода. Не такой валенок, как показалось. Знает, чем торгует. Прорезиненная рукоять легла намертво. Черное толстое лезвие смотрелось теперь, словно грозный коготь, который по какой-то причине заменил человеку кисть.
– А этого как звать?
– Гюрза, – отозвался бородатый. – Если был бы с гардой, считай боевой. А так вроде как разделочный. Мяско резать, хлебушек пилить. Разрешения на ношение не требует.
– А это мне, мил человек, по барабану. Главное, чтобы тебе это продавать можно было. А уж разрешение на ношения я сам себе дам.
Кот снова сделал выпад. Один, другой. Лезвие дернулось точным ударом, легко сверкнуло, уходя по касательной. Выпад, обманка, выпад. Разворот. Кот двигался так, что на него хотелось смотреть, как на профессионального танцора, что исполняет сольную партию. Движения оборотня были мягкими, гладкими. Он словно играл, но каждое такое игривое движение, каждый выпад был выверен и просчитан до миллиметра. Танец одиночки завораживал, притягивал. И партнера в этом танце у Кота не было и быть не могло, потому что каждое движение для любого партнера обернулось бы смертью.
Бородатый смотрел на кружащего перед витриной Кота с той зачарованной любовью, с какой змея смотрит на факира с дудочкой. Оборотень сделал последний выпад. Повернулся к прилавку, но нож не бросил, задержал в руке.
– Понравился, – улыбнулся бородач с каким-то новым оттенком. – Вижу, что понравился. Берешь?
– Беру, – кивнул Кот. – И первый тоже. Сколько там с меня?
– Все вместе, – продавец застучал пальцем выбивая и суммируя что-то на кассе.
Кот молча положил перед ним банковскую пачку с тысячными бумажками.
– Сам отсчитай сколько надо.
Бородатый поглядел с еще более уважительным оттенком. Молча отсчитал купюры, сделав пачку заметно тоньше. Тренькнул кассовым аппаратом, сунул чек и сдачу.
– Не надо, – покачал головой оборотень.
Бородатый пожал плечами, достал какие-то бумажки и пакет, протянул Коту.
– Это документы на ножи. А здесь ваш костюм, в котором вы пришли.
Оборотень глянул на мешок, в котором упокоился заказанный старухой по какому-то каталогу адидасовский костюм, покачал головой.
– И этого не надо. Оставь, может сгодится. А не сгодится, выброси.
Бородатый пихнул мешок под прилавок, туда же сунул чек, сдачу и документы.
– Если передумаешь, заходи, – пояснил Коту. – Здесь лежать будет.
– Не передумаю.
Он развернулся и пошел к выходу. Уже у дверей его нагнал голос бородатого торгаша.
– Погоди.
Кот остановился, повернулся с ленивой грацией. Бородатый вышел из-за прилавка, поспешно подошел к оборотню. Заговорил тише, чем прежде.
– Ты откуда такой вообще?
– Издалека.
– А сюда на долго?
– Как получится.
– От чего зависит? – борода прищурился.
Оборотень передернул плечами.
– Пока не помру.
– Умирать пришел?
– Пришел, потому что позвали. А умирать… Как получится.
Бородатый совсем понизил голос, перешел на шепот.
– Ты это… Если посерьезней чего понадобится, обращайся. Есть возможность. Правда без документов. Но тебя это, я вижу не заботит.
Кот окинул взглядом продавца и подмигнул:
– Я подумаю.
Прогулку на этом решил закончить. Назад возвращался уже спокойнее. Не то пообвыкся, не то с двумя ножами и в удобной одеже почувствовал себя увереннее.
Старуха встретила недовольная.
– Где ты столько времени? Я уж не знала чего думать.
– А ты бы на кофейной гуще погадала, – ядовито посоветовал Кот. – Или на бараньей лопатке. Тут бы и узнала где я и что со мной. Или уж и на это кишка тонка?
– Поговори еще, – проворчала старуха, но спорить не стала.
Прошла в номер, к столу. Там уже стоял заказанный в местном ресторане обед. Кот сел к столу, втянул носом пряные ароматы. Рот наполнился слюной и оборотень схватился за ложку, принялся за суп.
– Ты, старая, я гляжу, кучеряво живешь, – сказал между делом, хлюпая бульоном. – Я сегодня по городу походил, поглядел. Честно сказать, удивился. Ты ж всегда в глуши по избушкам на курьих ножках. А тут в самом центре города. Да не просто города – столицы. Не ожидал.
Старуха размочила в дорогущем супе хлебный мякиш, отозвалась с той же неспешностью, с какой принялась за еду:
– Никто не ожидает. Потому мы и здесь. Но долго тут торчать нельзя, прав. Скоро настоящие дела пойдут, тогда прятаться надо будет. Я уж присмотрела квартирку на окраине. Хозяева на даче живут, квартиру сдают. Там и поселимся. И от властей и прочих любопытных далеко, и к тому, кто нам нужен близко.
Старуха поглядела на оборотня, выловила из супа раскисший хлеб, принялась жевать. Кот вопросов не задавал. Ждал когда сама говорить начнет.
– Ты, я вижу, уже собрался.
– Не совсем, – отозвался Кот, доедая суп и отставляя тарелку. – Мясо есть?
Старуха кивнула на блюдо с чем-то обильно залитым соусом. Оборотень потянулся, придвинул к себе, втянул ноздрями аромат.
– Сегодня вечерком, или завтра съезжу в одно местечко, подготовлюсь как следует. Чем резать есть, будет и из чего стрелять.
– Смотри чтоб тебя не загребли, – брюзгливо проскрежетала старуха. – В каталажке ты мне без надобности.
Кот замер, пристально посмотрел на собеседницу.
– А где с надобностью?
Вместо ответа старуха с сопением принялась за очередной кусок раскисшего мякиша. Кот ждал, наконец, не выдержал.
– Может, хватит темнить? Скажешь, на кой черт я тебе понадобился? Ведь понятно, что не из любви к живой природе. Ты ж мне Василису ни в жизнь не простишь.
– Ты мне ее тоже не простишь. И то что зверем тебя сделала, поди, не забудешь. А позвала, потому что нужен. Враг на Руси.
Кот фыркнул.
– Это американцы что ли? Или эти… башибузуки с зеленым знаменем? Хочешь, чтобы я против них войну начал?
Старуха прикончила получившуюся из «супчика от шеф-повара» похлебку. Цыкнула зубом.
– Не тот враг. Калинов мост помнишь?
Кот отстранился от мяса. Глаза стали бешенными, волосы встопорщились. Осталось только спину выгнуть и зашипеть – вылитый зверь получится.
– Неужто прорвало?
– Пока нет, – покачала головой старуха. – Но скоро прорвет. Мне видение было. И не одно. Уж лет семнадцать как маюсь. Жду и сделать ничего не могу. Потому тебя и вернула. Современные, они по науке и технике живут. Правды не знают, покона не помнят. Ну, кинут туда пару взводов спецназа, так от того же только хуже будет. Мы с тобой единственные, кто знает как мост защитить.
Кот рычаще расхохотался. Холодно, жестоко, безжалостно.
– Что ж ты думаешь, старая, мы с тобой вдвоем всю ту мерзость удержим? Я уж и не помню, с какой стороны за меч браться. Ты без своих рисунков уже и колдовать не могешь.
– Ту сторону держать будут. Сдюжат. Не такое переживали. А на этой стороне мы с тобой. Я еще кое-чего могу. И ты не бреши. Меч тебе вряд ли понадобиться, а ножи, гляжу, уже прикупил.
– Пусть с ножами, пусть еще с чем… Вдвоем не сдюжим.
– А втроем? – поспешно вставила старуха.
– Третий кто? – сощерился Кот.
– Милонег, – коротко бросила старуха.
Лицо оборотня исказило болью. Когда заговорил, голос звучал зло и глухо.
– Плохие шутки, старая. Я его мертвого на руках держал. Сам ему глаза закрывал. Еще тогда, под Киевом, когда он супротив князя полез и супротив побратима вышел…
– Он на той стороне остался, – оборвала старуха. – А уж как из мира мертвых в мир живых человека перетащить, так то не тебе меня учить, зверь. Сейчас он здесь. Но тело другое и память спит. Память я ему верну, когда пора придет. А тело тренировать ты будешь. Понял? А как начнется, так будем втроем мост держать. Может, к тому времени еще чего придумается. Пока мне Милонег нужен. И ты с настроением пободрее.
Кот заметно успокоился. Пока слушал, вернулся к тарелке с мясом. Сказал отстраненно, глаз не поднимая:
– Понял я, что тебе нужно. Жить устала, угробиться решила. И меня угробить заодно.
– Не заодно. За Русь.
Оборотень хмыкнул.
– Понятно, что за Русь. За князя я не воюю, за тебя тем паче. Только Русь сегодня странная. Не пойму я как за правду биться, когда неправда одна кругом. Вроде как мы с тобой, старая, на светлой стороне, а по сторонам поглядишь – уж больно она темная.
– А ты не философствуй. Ты дело делай. А там, боги дадут, увидим кто светлый, кто темный, а кто…
– Мертвый, – закончил за нее Кот. – Спасибо тебе за хлеб, за соль, старая. Пойду я.
– Куда? – встрепенулась старуха.
– Готовиться. Прикупить кой-чего надо. Ты лучше денег еще дай и побольше. И вот еще… Сегодня поздно, а завтра учить меня будешь.
– Чему? – не поняла старуха.
– Читать. Новой грамоты не разумею. А без нее сейчас труднее чем прежде.
Из города выехали уже по темноте. Бородатый, которого, как оказалось, звали Игорем, сперва ехал прямо по серой покрытой асфальтом дороге, потом куда-то свернул. Здесь дорога была почти привычная – простые разбитые колесами колеи. Машину подбрасывало на кочках, и Кот придерживался рукой за потолок.
– Там ручка есть, – усмехнулся бородатый Игорь. – За нее держаться удобнее.
Оборотень повел рукой в сторону. Ручка нашлась почти что сразу. Он благодарно кивнул.
Фары выхватывали редкую куцую растительность, грязные лужи в особенно разбитых местах, булыжники. Один раз чуть не напоролись на кусок металлической трубы, торчащей прямо из дороги под странным углом. Игорь пробубнил что-то про отсутствие порядка на широких просторах необъятной родины и дал руля в сторону.
Вскоре дорога закончилась. Уперлась в высокие железные ворота синюшного цвета. Каждую воротину украшала большая красная пятиконечная звезда.
Бородатый притормозил, заглушил мотор и погасил фары.
– Подожди здесь, – велел уже вылезая. – Скоро вернусь.
Кот кивнул. Когда за Игорем захлопнулась дверца, прижался к стеклу, вглядываясь в темноту. Фигура метнулась от машины к воротам, но ворота не раскрыли. Отворилась небольшая калиточка, в которую и прошмыгнул бородатый.
Он оторвался от стекла, потихоньку приоткрыл дверцу и прислушался. Тишина была насыщенной. Ее нарушал и стрекот насекомых, и шебуршание полевок, и ночные птицы. Больше всего шума создавали люди за высокой стеной, хотя они явно старались вести себя тихо.
Притворив за собой дверцу, Кот двинулся к деревьям. Походка его была мягкой, едва уловимой. Зверье его безусловно чуяло, но человек привыкший к городу не услышал бы его шагов, даже если б очень постарался.
Слившись с кустами он ускорил шаг. Через несколько скачков перешел на бег. Разбег был коротким, а удар глухим. Тело заныло, меняясь. Он взрыкнул, ловя давно забытое ощущение. Сколько лет не мог обернуться по собственной воле. Порой казалось, что так и помрет зверем. Но смерть не шла. Потом, когда ему вернули человечье обличье, вздохнул с облегчением, но тут же родилась тревога. А вдруг не сможет перекинуться сам?
Сейчас волнение прошло. Пришло осознание того, что он все тот же. Кот ускорил движение. Мышцы приятно заныли. На четырех ногах не двигался уже несколько недель, а сколько не бегал и вовсе не упомнишь. Но злоупотреблять не стал. Пробежав метров пятьсот повернулся и потрусил обратно.
Перекинулся. Наскоро оделся и вышел, поправляя штаны. Как раз вовремя. Игорь уже стоял у машины.
– Ты куда ушел?
– До ветру, – легко отозвался Кот.
– Садись. Едем.
На этот раз им распахнули ворота. Но как-то боязливо. Приоткрыли, впуская машину и тут же затворили. Игорь ехал медленно, словно крался. Фары так и не включил. Въехав в крепость, как окрестил для себя оборотень воинскую часть, бородач свернул за ближайший барак и еще долго петлял между какими-то темными низкими постройками.
От ближайшего строения отделилась тень, махнула рукой. Игорь быстро вылез из машины.
– Чего сидишь? Идем.
Кот поспешил следом. Бородатый очень старался идти тихо, но получалось это у него крайне плохо. Но он так старался, что чуть не лопался от натуги. Эта старательность развеселила оборотня и он тихонько фыркнул.
Внутри их ждали. Пожилой мужчина, пропахший железом, маслом и порохом. Свет в помещении был тусклый, грязно-желтый, но мужчина все время щурился. Не то никак не мог привыкнуть с темноты, не то попросту страдал плохим зрением.
– Чего надо? – хрипло поинтересовался мужчина.
Игорь поглядел на Кота, мол, хозяин барин. Кто девушку ужинает, тот ее и танцует. Оборотень стушевался. Хоть и успел кое-что узнать о современном оружии, но заказывать был явно не готов.
– Хочешь калаша в солидоле? – подтолкнул мысль пожилой. – Ящик водки, и он твой. Еще ящик и пару рожков к нему подгоню.
Оборотень покачал головой.
– Нужно что-то мощное, и не громоздкое. Чтобы можно было незаметно таскать с собой.
Пожилой поскреб затылок:
– Я тебе под такое описание пол склада подгоню.
– Вот и гони, – посоветовал Игорь. – А мы выберем.
Хозяин снова поскреб затылок, кашлянул и пошел в сторону дальней двери. Игорь повернулся к Коту и улыбнулся.
– Ты его озадачил, – сообщил шепотом.
Оборотня не было очень долго. Она уже и впрямь собралась глядеть где он и что с ним. Не на бараньей лопатке, конечно, но…
В дверь постучали. Резко, настойчиво. Необходимость в гаданиях исчезла сама собой. Она вышла в холл. По ощущениям за дверью был зверь. Но не один. Интересно. Замерев в дверях, крикнула:
– Не заперто.
Дверь распахнулась, впуская двух мужчин. Оборотень в самом деле пришел не один. С ним был крепкий бородатый мужичек в косухе и бандане. Эдакая смесь карибского пирата с московским байкером.
– Это Игорь, – представил оборотень попутчика.
– Здравствуйте, – проявил неожиданную вежливость бородач.
– Это старая, – продолжил церемонию представления Кот. – С ней можно на ты. Незачем баловать.
– Слушай, Кот, – перебил Игорь. – Я так не могу. Меня от погонял коробит всю жизнь. Тебя я еще могу Котом называть, если хочешь. А бабульку… Ну есть же у нее имя… отчество…
Бородатый замялся. Она смотрела на него с интересом. Странное сочетание социального протеста с внутренним консерватизмом.
– Его на самом деле так зовут, – улыбнулась она. – Всю жизнь Котом кликали. Сколько помню. А я не бабулька, так что со мной можешь не церемониться.
Игорь странно посмотрел на нее, повернулся к Коту:
– А кто?
Кот молчал. Она перевела взгляд с бородатого на оборотня.
– Он нам нужен? – спросила тихо.
Тот коротко кивнул. Игорю эта мизансцена явно не понравилась. Он как-то засуетился, переводя взгляд с одного на другого.
– Эй, – позвал робко. – Вы о чем?
Неуверенность эта развеселила старуху. Она хрипло рассмеялась и поглядела на Игоря бесноватыми глазами, каких не было у нее уж лет двести.
– Хочешь знать кто я?
Она щелкнула пальцами, губы легко прошелестели слово, наводя морок. У бородатого отвалилась челюсть. И было от чего, уж она-то знала. На том месте, где мгновение назад сутулилась дама преклонного возраста, сейчас беззаботно улыбалась девушка лет двадцати с ослепительными формами обтянутыми вечернем платьицем. Она сделала пару шагов, девушка приблизилась к несчастному Игорю, эротично покачивая бедрами. Тот попятился.
– Да, – протянул стоявший в стороне Кот. – Кое-что еще можешь.
Замечание оборотня привело в бешенство. Морок навести может кто угодно. Для этого и волшбы не надо. Есть всякие травки, грибочки, которые такие фантазии высвобождают и делают реальными, что ни один морок рядом не стоял. Она зло щелкнула пальцами. Бородатый вздрогнул, словно ему отвесили смачную пощечину, заморгал часто-часто.
– Я не бабулька, – сердито проворчала старуха. – Ведьма я. Ведунья. Хочешь так зови. Хочешь старой называй. Хочешь, Ягой, как прежде кликали.
– Яга? – тупо переспросил Игорь.
– Яга-яга.
Игорь повернулся к своему покупателю.
– А ты значит Кот?
– Кот, – кивнула старуха и повернулась к оборотню. – Покажи ему фокус.
– Не удобно как-то, – помялся оборотень.
– Не удобно нужду справлять в почтовый ящик. Высоко и сбоку, – грубовато отозвалась Яга. – Давай-давай. Сам его притащил, сам и показывай. Если он нам в самом деле нужен, то должен знать и понимать с кем он и за что.
Оборотень пожал плечами, отошел на свободное пространство, коротко разбежался в два скачка и, подпрыгнув, кувырнулся на пол. На какой-то момент ей вдруг показалось, что не хватит разбега, силы не хватит. Что человек просто расшибет себе башку об пол. Но опасения оказались напрасными. Превращение было молниеносным. Посреди комнаты стоял огромный черный кот, похожий на пантеру, но крупнее. И глаза у него были более дикими, чем у всех хищных кошек вместе взятых.
Зверь нервно передернул хвостом из стороны в сторону. Скосил желтый глаз на старую ведунью, вопросительно рыкнул. Она поглядела на Игоря. Тот стоял бледный и, кажется, не мог двигаться. Хватит с него впечатлений.
– Достаточно, – кивнула старуха оборотню.
Зверь медленно пошел по кругу. Сперва вальяжно, потом все больше и больше набирая скорость. Наконец сделал рывок и кинулся об пол. Смотреть, как треснется головой об пол, она не стала. Что обратное превращение произошло поняла, когда услыхала сзади недовольный голос:
– Это последний раз. В другой будешь думать как объяснить тоже самое словами.
– Наглядно всегда доходчивей, – не согласилась старуха.
– Вот сама и тряси мудями наглядно. А я этой показухи не люблю, – недовольно пробурчал Кот натягивая штаны.
Что-то ощутимо грохнулось. Кот поднял голову и язвительно ухмыльнулся:
– Вон она, твоя наглядность.
Старуха повернулась к Игорю. Бородатый валялся на полу в холле двухместного люкса без сознания.
Игорь сидел в кресле и пил горячий чай маленькими глоточками. Он скинул косуху и снял бандану отчего схожести с пиратом-байкером поубавилось. Сейчас он вызывал скорее умиление. Особенно когда по-детски причмокивал, делая очередной глоточек.
– «Ночной дозор» смотрел? – спросила у бородатого старуха.
Тот молча кивнул.
– Так вот всего этого нет. Нет никаких вампиров и магов, нету борьбы и договоров между ними. Нет дозоров и Завулона с Гессером. И борьбы темных со светлыми в этом понимании тоже нет.
Кот и Игорь отреагировали одновременно.
– Что за дозор такой? – заинтересовался оборотень.
– А в каком есть? – уточнил бородатый.
Старуха отмахнулась от Кота, мол потом объясню, и повернулась к Игорю.
– В том самом, первозданном. Сказки в детстве читал? Былины там всякие. Есть такой Калинов мост. К нему приходит герой, кого-то рубит и уходит. Кого рубит? И что такое этот мост?
– И что такое? – эхом отозвался Игорь.
– Портал. Точка перехода из мира живых в мир мертвых.
– Не так ты объясняешь, старая, – поморщился Кот. – Из мира живых в мир мертвых и без моста можно попасть. Разок по темени шарахнуть и ага! Ты уже в мире мертвых.
– Уйди, – цыкнув на него старуха и снова обратилась к Игорю. – Мост это точка перехода из мира живых в мир мертвых и обратно. По этому мосту можно попасть в нижний мир и вернуться. Все, кто когда-либо спускались в мир мертвых и приходили обратно пользовались мостом. Либо услугами яги.
– А при чем здесь вы?
– Не я. Яга это не имя собственное, это… – старуха на секунду задумалась. – Как должность. Яга – проводник. Я одна из немногих, кто может без помощи моста проходить в мир мертвых.
– А как? – заинтересовался Игорь.
– Не твоего ума дело, – оборвала старуха. – О другом сейчас. Так вот мост – это переход. Но по нему не только отсюда туда можно попасть, но и оттуда сюда. Время от времени, когда тьма набирает силу, нечисть из мертвого мира пытается прорваться в мир живых. Если прорвется, будет… – старуха задумалась, подбирая слово. – Очень плохо будет. Мир в том виде, в котором мы его знаем прекратит существовать. А может и вовсе прекратит существовать. Потому, когда нечисть набирается сил и рвется наружу, к мосту приходит герой и рубит нечисть. Как в сказках. Они ведь не на ровном месте писались.
Игорь отставил чашку, ухватил рукой бороду, в задумчивости потянул ее так, что в какой-то момент показалось – выдернет с корнем.
– А чего плохого от того, что мертвые вернутся? Воскреснут и ладно. Или они будут как живые мертвецы в кино?
– Никто не знает, что и как будет, потому что ни разу оттуда никто не прорвался. Воскресить человека можно, но за душу вернувшуюся в этот мир должна быть отдана плата. Из этого мира тоже уходит душа. Так испокон веков было. Это равновесие, понимаешь? Если равновесие нарушить, впустить всех сюда бесплатно… Сказать, что именно случиться трудно, но хорошего в этом мало. Потому всегда должен быть герой, который рубит нечисть. Та самая борьба света и тьмы. Только светлых, которые будут что-то делать, а не скажут «ну и пусть себе мир летит к черту» все меньше. Потому, наверное, они и напирают. Миры они ведь между собой крепко связаны.
Бородатый поглядел с сомнением.
– Что ж они, по расписанью прут? Откуда знаешь, что прямо сейчас никто не вылезет.
– Там на мосту, – встрял-таки Кот. – Всегда оборону держут. Но не всегда удержать могут. Когда тьма набирается сил, мост проявляется в нашем мире и нужны силы мира живых, чтобы удержать защиту.
– А откуда узнать, когда он проявится?
– Много вопросов задаешь, – фыркнула старуха.
Кот кивнул на Ягу, пояснив:
– Она чувствует. Предвидит.
– А те, которые на мосту… Кто они?
Старуха поднялась из-за стола, нависла над Игорем и сказала с нажимом:
– Неравнодушные. Много будешь знать, плохо будешь спать.
Развернулась и вышла. Кот поглядел ей в спину, прикрыл дверь и вернулся в комнату. Заговорил тихо.
– Те, которые на мосту оборону держат… они тоже мертвые. Только они, умерев, не провалились в беспамятство, не ушли в новый мир в поисках новой лучшей загробной жизни. Они имели столько силы, мужества и чистоты, что сохранили память о земной жизни и сумели остаться на мосту. Это великие люди.
Игорь встал. На Кота смотрел рассеянно. Наконец выдавил:
– Ну, а от меня то вы чего хотите?
– Помощи. Нужна машина. Оружие. Кроме того, я не умею стрелять. Луком владею, пращой, но все эти железяки, которые мы с тобой купили, для меня загадка. Кто научит? Не старуха же. И потом, когда время придет, нужна будет помощь.
– А с чего ты взял, что я буду рисковать своей шкурой ради какого-то моста, пусть даже все это приведет к концу света? – Игорь пристально поглядел на оборотня.
Тот усмехнулся, словно ученик, который вместо каверзного вопроса по математическому анализу услышал: «сколько будет дважды два?»
– Это просто, – объяснил он. – В тебе больше света, чем тьмы.
Из гостиницы они съехали на следующий день. Но Игорь проявился только через неделю. В тот вечер он ушел пожав руку Коту и вежливо попрощавшись со старухой. Уже в дверях сообщил, что ему надо думать. Оборотень пошутил, дескать думать надо всегда, но бородач был серьезен, и Кот решил его не беспокоить.
Игорь появился сам через неделю. Позвонил по телефону, хотя номера знать не мог. На вопрос в лоб только рассмеялся:
– Сами ж говорили, что съезжаете. И адрес называли.
– Только улицу, – уточнил Кот.
– Только, – фыркнул в трубку Игорь. – Как будто на той улице много народу квартиры сдает и еще больше неделю назад постояльцев сменило. Адресок нашелся почти сразу. Ну а телефон по адресу узнать вообще не проблема. Главное, знать у кого спрашивать.
– А ты знаешь.
– А я знаю, – согласился Игорь. – У метро встретишь? А то плутать по району одному не охота.
– А чего не на машине?
– Днем через весь город на машине? Я что – похож на самоубийцу? И потом жарко, я пива хочу.
Кот встретил его у метро через час. Игорь был доволен жизнью и не смущаясь общественности места пил пиво из бутылки. На предложение поддержать компанию, оборотень ответил категорическим отказом:
– Не люблю я пиво. У меня от него голова пустая становится.
Игорь пожал плечами.
– Была бы честь предложена. Тогда веди, Сусанин.
«Сусанина» Кот не понял, но уточнять не стал. Уже привык, что вокруг бросаются непонятными словечками, изречениями каких-то деятелей. Манера поминать к месту и не к месту чужие изречения казалась ему странной. В былые времена один умный ссылался на другого редко, да и то сто раз подумавши. Теперь же цитатами сыпали все и всюду. Причем повторяли не только и не столько умные за мудрыми. Цитировали дураки шоуменов. Все равно как шут на базарной площади отпустил шутку ниже пояса, а весь базар потом ее неделю пересказывает. Но если с дураками на базаре все было понятно, то здесь и сейчас… Не говоря даже, а повторяя безумные глупости народ придавал себе столько значимости, что становилось смешно и грустно.
Повернув от метро налево, быстро прошел мимо вереницы торговых палаток, перемахнул через дорогу и нырнул во дворы. Здесь было тише и зелени больше, чем возле дорогой гостиницы в центре города.
– Слушай, Кот, я вот думал тут… а сколько тебе лет?
Кот остановился и воззрился на Игоря. Последний раз этот вопрос ему задавали в лесах под Киевом до крещения Руси. Тогда он так и не смог ответить.
– Не помню. А что?
– Ну вы вроде как с бабулей живете… кхм… давно. Только она старуха совсем, а ты лет на сорок выглядишь не больше. Это как?
– Она баба, – ответил оборотень и потрусил через двор мимо хоккейной коробки и детских площадок. – А я зверь. Потом ты же видел, и она может быть молодой.
– Она придуривается, – Игорь допил пиво и поискал глазами мусорку. – А ты на самом деле.
– Придуривается, – согласился оборотень. – Только откуда ты знаешь когда она придуривается? Может, она на самом деле такая, а придуривается, когда старухой выглядит. Я вот не знаю. Вообще я ей не шибко верю.
Игорь сделал пару шагов в сторону, бросил бутылку в мусорный бак. Вернулся обратно.
– Так ты ей, значит, не доверяешь?
– Доверяю, – покачал головой Кот. – У меня выхода другого нет. Но не сильно верю и не сказать что люблю.
– Есть причина?
Кот кивнул.
– Расскажешь?
Оборотень нехотя посмотрел на бородатого, фыркнул.
– У меня была любимая женщина. Я ее потерял. Думал тогда все, не полюблю больше. Но случилось, полюбил. Ее Василисой звали. Бабкина внучка была. Я ее любил, она меня. А старуха на меня осерчала, дескать совратил девку зверь лютый. Так объяснить ничего и не дала, обернула зверем и в зверином теле заперла на сотни лет. А Василисе отвар дала, чтобы не рожденного нашего сына изничтожить. Василиса год слезы проливала, потом пошла к речке и утопилась. Вот и вся сказка. Потому нет у меня причин любить старуху, как и у нее нет причины меня любить. Василиса между нами. Мертвая Василиса.
Игорь слушал молча, хмурился.
– А что потом? Так больше никого и не полюбил?
– Потом, – лицо Кота стало жестким, словно окаменело. – Не было у меня потом. Потом я был зверем. И давай-ка ты меня больше об этом не спрашивай.
На последнюю просьбу Игорь только согласно головой мотнул, словно конь. Оборотень улыбнулся.
– Не печалься. Той сказке уж тыща лет. Столько даже память не живет, не то что люди. А история – она вечная. По кругу ходит и раз за разом повторяется. Пришли.
Игорь поглядел на бело-бордовую шестнадцатиэтажку. За ней уже поднимались новостройки. Где-то далеко за ними маячила густая зелень.
– А там что? – указал Игорь на далекие деревья. – Лес?
– Какой там лес, – отмахнулся Кот. – Так, три тополя да две березы. С этой стороны заходишь – город слышно, а поглубже зайдешь, уж до другого края дотопал. А там МКАД. Но ночью там пусто и под утро тоже. Можно подальше отойти, пристреляться. Никто не помешает.
Игорь кивнул.
В подъезде было прохладно и темно. Во всяком случае, после буйно палящего солнца, глаза к лампам дневного света привыкали долго. Окончательно зрение вернулось только в лифте. Оборотень нажал кнопку, лифт скрипнул хлипкими дверьми и натужно жужжа потащился вверх.
– Ого, – оценил бородатый. – Тринадцатый этаж. А квартира какая?
– Как какая, – прищурился Кот. – Шестьсот шестьдесят шестая, конечно.
– Серьезно? – выпучился Игорь.
– Нет, шучу.
В дверь звонить Кот не стал, открыл своим ключом. Хоть и знал, что старуха дома, но предпочитал никого не тревожить и ничем не обязывать. С порога бросил громко:
– Старая, нас уже трое.
И не дожидаясь ответа, не дав Игорю поздороваться с бабкой, поволок того на балкон. Распахнув створку остекления, ткнул пальцем в торчащий из зелени девятиэтажный дом.
– Видишь? Вон те окна.
– Ну.
– Там четвертый живет. Вот познакомлюсь с ним поближе и нас будет четверо.
– А ты с ним не знаком?
– И да, и нет, – загадочно отозвался Кот. – Иди со старухой поздоровайся, а то обидится и превратит в какое-нибудь непотребство.