За пять дней, прошедших с нашей последней встречи, Брэн позвонил мне семнадцать раз. Сообщения, сопровождающие неотвеченные звонки, варьируются от «пожалуйста, детка, я тебя люблю» до «пошла на хер, шлюха». Он всегда был очаровашкой. К счастью, угроза в лице моего огромного гвардейского «бойфренда», кажется, отбила у него желание контактировать со мной физически.
После нашего душевного разговора с Фредди, в тот же день, его взвод сменили колдстримские гвардейцы, и пять последующих одиноких вечеров я корила себя за то, что так и не попросила у него номер телефона. Он сказал «когда настанет время» и мог бы, в принципе, составить конкуренцию смотрительнице воронов по части произвольных философских высказываний. Предоставленная самой себе почти на целую, ничем не примечательную, неделю, после того как меня подразнили хорошим разговором, я понимаю, насколько мне не хватает кого-нибудь, с кем можно поговорить. Так что я делаю то, до чего свято поклялась себе не опускаться. Я скачиваю «Тиндер».
Я смотрю на маленький стыдный квадратик, который висит, еще ни разу не открытый, у меня на экране на фоне прикольной фотографии Кромвеля в бабочке. Он сейчас сидит около меня на полу и тычется головой мне в ноги, как будто пытается удержать от стремных попыток навигации по минному полю онлайн-свиданий. Я чешу его за ухом и кликаю на приложение. Пока оно медленно открывается и маленькая иконка в виде пламени в центре экрана дразнит меня, я подумываю, не вышвырнуть ли мне телефон сразу в окно, пока приложение не загрузилось до конца, однако следует признать, что маленькая часть меня в глубине души жаждет его предложений. Тот факт, что единственное романтическое влечение ко мне в последнее время выражается в том, что бывший парень обзывает меня «шлюхой» в «Ватсапе», подстегивает меня заполнить все нудные анкеты для регистрации. Как всегда говорила мама: «Давай, Мэгс, дерзай, ну что может случиться в худшем случае?» Хотя обычно она подразумевала следовать своим мечтам, а не свайпить вправо все, что может предложить мужское население Лондона.
Главным образом из-за того, что я сама себя изолировала в Тауэре, у меня почти нет собственных фотографий. Память моего телефона забита тринадцатью тысячами фоток Кромвеля и красивых закатов, и среди них – парочка жутких селфи, где я пыталась (и не смогла) скопировать несколько поз, которые школьные приятельницы постят у себя в соцсетях. Время от времени я пролистываю те провальные фото и, замирая на секунду, содрогаюсь. Получилось очень похоже на фотографию, которую могла бы запостить чья-то немолодая тетушка, слегка перебрав джина.
Вздыхая, я создаю себе профиль, который состоит из нашей с отцом совместной фотографии нескольколетней давности и описания, которое гласит: «Лондон, 26». С этим я готова встречать подходящих холостяков.
Джошуа, 29 – первое лицо, заполняющее мой экран. Все фотографии – вариации на тему «он на байдарке в разных экзотических местах». Убив одним махом двух зайцев, он сразу демонстрирует и мышцы, и деньги. Все, о чем я думаю, – как же сильно он должен ненавидеть девушку вроде меня, которая проводит выходные за едой и чтением в доме своего отца. Но не фотки, а описание отправляет его в левый свайп: «Просто симпатичный парень ищет симпатичную девушку. Похоже, в наши дни даже это – большое требование». Может, я и мало знаю про свидания, но не нужно быть гением, чтобы догадаться, что предположение о том, что большинство женщин – несимпатичные, возможно, не лучший способ забить себе свидание. Может, он надеется, что девушки ослепнут от его торса и проигнорируют его цинизм. Свайп влево.
Следующий – Райан, 28. Как и мое собственное, его описание аккаунта выдает немногим больше, чем город, в котором он живет. Да уж, тут не разгуляешься. Я решаю изменить свое, когда придумаю, как получше себя продать, словно бездомную собаку в приюте. Я начинаю смеяться, осознав, что все его фотографии сняты так, чтобы в фокусе всегда был татуированный бицепс. Разумеется, черно-белая роза и супер-реалистичный лев перемешаны с разномастными часовыми шестеренками, а венчает все зачетная фраза: «Я не такой, как все», навсегда вытравленная у него на груди. Свайп влево.
Сэм, 27. Свайп влево. Джордан, 32. Свайп влево. Азим, 28. Свайп влево. Ричард, 45. Свайп влево…
Эндрю, 35 – единственный профиль, удержавший мое внимание. У него хорошая подборка фотографий, на каждой он в центре и широко улыбается, во все щеки, а голубые глаза радостно прищурены. Есть что-то вызывающее доверие в выражении его лица, и этот парень – первый, на кого я посмотрела и не задумалась, а не закончится ли наше свидание тем, что наутро мое тело обнаружит чувак, выгуливающий собак.
Мягко очерченный подбородок покрыт легкой щетиной, темные волосы хорошо и коротко подстрижены. У него в описании нет ни обидной двусмысленности, ни жалости к себе, оно даже забавное – вернее, забавное настолько, чтобы я одобрительно фыркнула: «Нужна помощь, чтобы меньше платить за доставку?» Ну и в чем тут подвох? Должно же с ним быть что-то не так? Я изучаю его профиль, занимаясь саботажем, пытаясь обнаружить хоть один недостаток. А вот и он: 317 км. Ну конечно, единственный парень, который кажется достаточно приличным, находится почти в двухстах милях от меня.
Я сдаюсь. Даже не потрудившись свайпнуть, я бросаю телефон на кровать и сажусь рядом с Кромвелем, который свернулся с краю и мирно проспал весь мой академический анализ огорчительных профилей в «Тиндере». Почувствовав мой вес рядом с собой, он поднимает голову и таращится на меня своими огромными черными глазищами.
– Как ты отнесешься к тому, чтобы усыновить около пятнадцати твоих братьев и сестер и никогда не выходить из дома? – От звука моего голоса он встает и медленно идет ко мне, слегка шатаясь спросонья. Прыгнув мне на колени, он долго утаптывается, словно тесто месит.
Я вздыхаю и глажу его по голове. «Спасибо, Кром».
Отказавшись от идеи устроить себе свидание и не придумав для субботнего вечера ничего лучше, я оставляю телефон дома и выхожу на короткую прогулку к Колодезной башне.
На стене у восточного подъемного моста скрипит на ветру старая вывеска паба. На ней нарисована рука бифитера в кожаной перчатке, несущая ключи короля Чарльза. Паб назван в честь Церемонии ключей – ритуального запирания Тауэра, которое бифитеры и королевские гвардейцы производят на протяжении уже многих столетий. Настоящий парад военной дисциплины, церемония проходит каждый вечер, всегда в одно и то же время, вплоть до минуты. В назначенный час мы все сидим по домам – хотя Кромвель, как известно, однажды сделал попытку присоединиться к церемонии, виляя между ног солдата, который нес фонарь, чтобы осветить замочную скважину для запирающего ворота бифитера. С тех пор каждый вечер между половиной десятого и десятью мой кот под домашним арестом.
Церемония задержалась один-единственный раз, во время Второй мировой войны. Недалеко от Тауэра упала бомба, и взрывная волна сбила с ног гвардейцев и бифитера, проводящих церемонию, но они все же сумели подняться и исполнить свой долг. Мало того, что они чудом остались живы, находясь в непосредственной близости от эпицентра взрыва, так им пришлось еще и сразу по окончании смены писать объяснительную самому королю, чтобы доложить ему, что церемония задержалась всего на семь минут. Король принес им жалкую благодарность, но не забыл присовокупить в конце «не дайте этому случиться вновь». И они не дали – хотя, по-моему, дело здесь не столько в доблести бифитеров, сколько в том, что немцы плохо целились.
В общем, неудивительно, что место, куда стражники уходят после завершения церемонии, они назвали в ее честь. Когда-то пабы были в Тауэре практически на каждом углу, но сейчас остался всего один, и это самый эксклюзивный бар в Лондоне: в него можно попасть только по персональному приглашению йоменского стражника. Впрочем, они не возражают против того, чтобы я иногда заглядывала сюда, покуда я покупаю им по пинте «Измены» (их собственного эля).
Я распахиваю тяжелую дверь, и меня сразу встречают знакомые ряды бифитерских реликвий, картин и украшений, заполняющих стены. Две витрины с униформой и алебардами охраняют вход. На стекле внутренних дверей выгравированы перекрещенные ключи – как символ секретной организации, чем, я думаю, бар и является. Это их база. Но что больше всего привлекает внимание сразу, как открываешь внутреннюю дверь, – так это цвет. Ярко-красная кожа, которой отделано все в помещении, акцентирует каждый стул, скамейку и даже саму барную стойку.
Но испытание для глаз на этом не заканчивается: ковер тоже ярко-красный и украшен растительными эмблемами стран, составляющих Соединенное Королевство, зато на нем почти не заметны пятна – последствия многих бурных ночей. Розы, чертополохи и трилистники, переплетающиеся стеблями, произрастают из красивой золотой короны в середине. В воздухе висит аромат табака – напоминание о вечеринках, предшествовавших мирной сцене, развернувшейся передо мной, и, без сомнения, последующих за ней.
Чарли – мой сосед с ньюфаундлендом, – отец и присоединившийся к ним Годдерс сидят у барной стойки на стульях. Годдерс, самый маленький – и широкий – из трех бифитеров, наклоняется к пивному крану и наполняет свой почти пустой бокал тем пивом, до которого может дотянуться. Когда он тянет руку, на запястье, высунувшемся из рукава рубашки, становятся видны сверкающие часы, такие роскошные, что, пожалуй, только Джеймс Бонд и мог бы себе такие позволить. Годдерс вечно носит что-нибудь яркое и дорогое. Как правило, к каждой вещи у него имеется соответствующая история – и можете не сомневаться, он будет рассказывать ее часами.
Я сажусь на стул с другой стороны угловой барной стойки и смотрю на троицу бифитеров, которые из-за своих безумных причесок, бород и мальчишеского поведения похожи на Трех балбесов [13].
Сидящий напротив Годдерс бросает на меня нервный взгляд – скорее всего, принял меня за одного из наиболее сварливых бифитеров, пришедшего бранить его за чрезмерное потребление пива, но выражение его лица тут же смягчается, когда он понимает, что это просто я.
– Ну что, Мэгс, как твои дела, зайчонок? – спрашивает он с сильным акцентом джорди [14].
– А, Мэгги, как ты, девонька? – добавляет Чарли, сладко улыбаясь. Чарли здесь как всеобщий дедушка, и его всегда можно найти в пабе рассказывающим байки о том, как он играл на волынке в Королевском шотландском полку. Его истории цепляют, и я могу слушать их часами – хотя этому, возможно, способствует тот факт, что высокогорное произношение Чарли добавляет им драматизма.
– Пришла провести субботний вечер с нами, стариками, милая? – улыбается отец.
– Подумала, что надо бы зайти присмотреть за вами тремя, убедиться, что вы тут не хулиганите, – отвечаю я и шутливо поднимаю бровь, обращаясь к Годдерсу. Он поднимает обе руки вверх – сдается, украденное пиво, которого он уже успел глотнуть, раздувает его щеки, а пена с жестких усов стекает на губы и дальше на бородатый подбородок. Мы все от души смеемся.
– Мой раунд? – предлагаю я, и три немолодых мужчины с энтузиазмом кивают.
Бармена все нет, так что я перебираюсь за стойку и наливаю себе пиво сама.
– А что, кстати, случилось с Базом?
Он тоже бифитер и всегда добровольно вызывается поработать в баре. Вечно в плоской твидовой кепке, выцветших подтяжках или в ливерпульской футбольной майке, он уже стал такой же неотъемлемой частью бара, как и стойка.
– Вчера вечером заглянули несколько парней из его старого полка, и после того как выяснилось, что он один из них, они на каждую заказанную пинту наливали и ему тоже. Он все еще спит в подсобке.
Я представляю себе База, потягивающего джин через щербинку между передними зубами – его коронный трюк после пары-тройки пинт.
– Сегодня попозже должны зайти какие-то крутые люди из Канадского посольства, так что мы обещали «присмотреть тут за баром», пока он дрыхнет, – ехидно хихикает отец. Я замечаю, что все трое уже слегка покачиваются на своих стульях.
– Ну конечно, вы обещали.
Я закатываю глаза и засовываю десятифунтовую банкноту в щель в кассе, а потом возвращаюсь на свое место.
Некоторое время я слушаю, как они, уже навеселе, ворчат по поводу губернатора Тауэра, их босса, и нескольких других бифитеров. Я не знаю, кто придумал стереотип о тетушках среднего возраста, обожающих сплетни; они просто не встречали бифитеров под шестьдесят.
– Видали Ланчбокса, который вел экскурсию сегодня утром? Заявился – ни носков, ни ботинок, стоял там со своими волосатыми ногами, что твой хоббит, как будто так и надо! Мне жаль детишек, которым пришлось стоять рядом с ним. – Чарли изображает приступ тошноты. Остальные двое обмениваются брезгливыми взглядами.
– Ты шутишь? – Отец оглаживает рыжую бороду своей большой ладонью и улыбается. – От него разило?
– Не-а, совершенно трезвый. Но он постоянно краснеет, как его жена.
– Ай, обычная печальная история – двухсот восьмидесятифунтовыйбывший морпех за шестьдесят, переживающий чертову менопаузу. Идиот.
Годдерс качает головой и смеется, хотя по звукам кажется, что кашляет, а потом делает еще один глоток своего быстро исчезающего пива.
Я только тихо посмеиваюсь и восторженно наблюдаю за их оживленной беседой. Они же прирожденные артисты, и их компания намного веселее и увлекательнее любого высокобюджетного субботнего телешоу.
– Как нынче жизнь в билетных кассах, Мэгги? – Теперь Годдерс переключает свое внимание на меня.
Чарли кивает.
– Как там Кевин, все такой же козел?
– Ты прямо снял у меня с языка. Это невыносимо. Знаешь, на той неделе он сказал посетителю, что Тауэр построил Генрих VIII. Я еле сдержалась от того, чтобы встать и уйти прямо тогда.
Три бифитера ворчат и осуждающе качают головами.
– Кто только нанимает этих клоунов? И эти люди не дают моей девочке работу смотрителя Белой башни, несмотря на то что она знает больше, чем все они вместе взятые.
Отец смотрит на меня с сочувствием. Я морщусь, не зная, что сказать на эту вспышку отцовской любви.
К счастью, он сразу продолжает:
– Хотя это еще ничего, меня вот в понедельник туристка спросила… – Он поднимает бровь, глядя на Годдерса и Чарли, которые дружно закатывают глаза.
– Оно мне точно надо? – стонет Чарли, явно опасаясь услышать то, чем хочет поделиться отец.
– Во-первых, она спросила меня: «Как называется тот мост с башнями по бокам?» Я ответил: «Он называется, как и следовало ожидать, Тауэрский мост, мадам». На что она на полном серьезе сказала: «И он идет через всю реку?»
– Господи Исусе, – бормочет Годдерс и опять заливается своим раскатистым смехом.
Пиво, которого я как раз глотнула, прыскает у меня изо рта прямо на стойку бара.
– Как же ты на это ответил? Интересно, какие мосты строят у нее в стране.
– Что ты ей сказал? – подхватывает Годдерс.
– Ну, сначала я подумал, она шутит, но потом понял, что она ждет ответа. Единственное, что пришло мне в голову, было: «Ну, он же не Тауэрский пирс называется, не так ли?» Честно говоря, она вроде бы озадачилась, а я только и смог спросить, откуда она, и скорее свалил оттуда, чтобы отсмеяться.