24 апреля 2013 года
Оно все еще там.
Я выхожу из кухни, пытаюсь жить привычной жизнью, но ничего не помогает. Не важно, сколько раз я отсюда выходила! Каждый раз, когда я возвращаюсь в кухню, оно ждет меня там.
Оно пришло сегодня утром, спрятанное под яркими конвертами с ненужной рекламой и счетами, которые выглядят зловеще. Я и так боюсь получать письма. Воскресенье – мой самый любимый день недели.
В воскресенье почту не приносят. Только сегодня не воскресенье. И сегодня почту принесли.
Я догадываюсь, что моя ненависть ко всему, лежащему в конвертах, объясняется тем количеством счетов, которые я получаю каждый день. Я здесь живу всего четыре недели, но кажется, что все компании страны, поставляющие какие-то ресурсы и услуги, пытаются выставить мне за что-то счет. В каждом письме, адресованном «Проживающей по адресу…», я получаю напоминания: мне следует дать разрешение на автоматическое списание средств с банковского счета плательщика за получаемые услуги. Это вызывает у меня депрессию, потому что я думаю о своей неорганизованности и о том, на сколько мне еще хватит средств. Денег у меня мало.
Однако сегодня с почтой принесли не счет. Я это знаю, потому что адрес на конверте написан от руки. Это не письмо от моих знакомых или друзей. Конверт размером с открытку, коричневого цвета. Почерк мелкий, буквы написаны слитно. Похоже, писала женщина, но я не уверена. Ничто из этого не объясняет, почему письмо все еще лежит на моем кухонном столе, и я его не распечатала.
Я могла бы отправить его прямо в мусорное ведро. Я могла бы дождаться прихода Кэсси и попросить ее открыть письмо, как школьница, которая просит маму заглянуть в конверт с ведомостью, где одни пятерки. Я снова подхожу к конверту, вижу написанные на лицевой стороне слова, и у меня учащается сердцебиение:
Сьюзан Вебстер,
Оак-Коттедж, 3,
Ладлоу, Шропшир
Но Сьюзан Вебстер больше нет. Я-то знаю: сама убила ее четыре недели назад.
Ни один человек на свете не должен знать, где я нахожусь и кто я такая. Именно поэтому я официально сменила имя и фамилию – подала, как и положено в таких случаях, заявление о намерении. Даже мой инспектор по надзору за условно-досрочно освобожденными называет меня Эммой. Иногда я все еще забываю откликаться на это. Теперь меня зовут Эмма Картрайт. Однако эти имя и фамилия вам ничего не скажут. Четыре года назад я все еще была Сьюзан Вебстер. Представляю вас сейчас: вы немного хмуритесь. Может, эти имя и фамилию вы узнали, но никак не можете вспомнить, где их слышали? Поднимаете глаза к потолку, переводите взгляд влево, пытаясь вспомнить. Если вы живете на севере, то, возможно, бормочете что-то типа: «О да, это та женщина, которая убила своего сына? Какой ужас!» Но если вы живете в других частях страны, скорее всего, вы меня вообще не вспомните. Новость прогремела одновременно с сообщением о поимке одного очень известного торговца наркотиками. О нас с сыном писали только на внутренних полосах местных газет.
Я это сделаю. Разрываю конверт дрожащими руками, осторожно, чтобы не порвать содержимое. Мне в руки выпадает небольшая карточка. На секунду появляется мысль – не надеть ли перчатки, если это вдруг окажется какой-то угрозой, и полиции потребуются улики. Обычному человеку такие мысли могут показаться странными – я беспокоюсь об угрозе жизни из-за получаемых писем. Поверьте: раньше я сама и представить себе не могла подобной ситуации.
Но сейчас уже слишком поздно думать о криминалистах. Это не письмо, это фотография. Маленький мальчик широко улыбается, глядя в объектив, у него теплая, искренняя, красивая улыбка. Страх уходит, появляется замешательство. «Кто это?» Я не знаю детей такого возраста – ему два, может, три года. У меня есть племянница, но нет племянников. Несколько мамочек и детей, с которыми я познакомилась в разных группах матери и ребенка, куда мы ходили до… ну, незадолго до… держатся от меня подальше. Вероятно, просто пытаются заблокировать воспоминания о случившемся, словно мы с Диланом никогда не жили на этом свете.
Почему мне это прислали? Я пытаюсь вспомнить детей, которых встречала, и бросаю фотографию на стол. Она переворачивается в воздухе и падает лицевой стороной вниз. И в это мгновение мир для меня сжимается до размеров одной фотографии, лежащей передо мной – четыре на шесть дюймов [1]. На обороте тем же аккуратным почерком выведены три слова:
Дилан – январь 2013