– Чем я могу вам помочь, Сильви?
Франк сидит, скрестив ноги в черных джинсах, и смотрит мне в глаза. Рубашка-поло облегает его мускулы чуть плотнее, чем следовало бы: видно, он гордится своим телом. И не зря. К тому же он сохранил приличную шевелюру для его лет, а ведь по нынешним временам пышноволосый мужчина – очень редкая особь, на грани исчезновения. Приятно, что у моего психотерапевта такие шелковистые волосы. Он явно заботится о них; надеюсь, и мне перепадет хоть малая толика такой заботы. Его очки в черепаховой оправе как-то успокаивают, ставят некий барьер между мной и его сексуальностью. Поэтому лежать рядом с ним скорее приятно, чем волнительно. То есть не рядом, конечно, а перед ним – на кушетке.
– Если честно, то особенно ничем.
– Хорошо, тогда зачем вы пришли?
– Видите ли, я собралась покончить с собой. Вот и пришла, ну, знаете… просто чтобы кто-то…
– …чтобы кто-то вас поддержал?
– Именно.
Он улыбается, словно мы болтаем о пустяках. Не знаю, может, психологов специально учат сохранять спокойствие в любых ситуациях, но ясно, что этот – настоящий профи. Удачно я к нему зашла. Гляжу на него и думаю, что не лечить меня надо, а вздрючить хорошенько. И сразу все пройдет.
– Давно вы задумались о самоубийстве?
– Наверное, я всю жизнь вынашивала эту мысль. Но недавно мне было нечто вроде откровения.
– Что вы подразумеваете под откровением?
– Нет, не пугайтесь, я не говорила с Пресвятой Девой, у меня не было галлюцинаций, просто что-то в голове перещелкнуло. Я стала свидетелем одного события, не буду вдаваться в детали, скажу только, что получила хорошую встряску, и с тех пор мне гораздо легче. Как будто я наконец выход нашла.
– Ну, я вижу, сомнений у вас нет. Когда вы намерены перейти к действию?
– Я еще не назначила точную дату, но рождественские праздники вполне подошли бы.
– Вам так ненавистно Рождество?
– Я всегда была одна. У меня нет ни мужа, ни детей, ни сестер, ни братьев, мама умерла четыре года назад, и вот уже несколько недель со мной нет папы. Я устала от одиночества. Так что Рождество – не самый любимый мой праздник, да.
– Вы работаете?
– Да, юристом в одной фирме.
– Хорошо. Вам это нравится?
– Не знаю. Никогда не задавалась таким вопросом.
– Но вы можете сказать, что работа хоть как-то стимулирует вас?
– Она довольно рутинная, техническая, но в целом – да. Скажем так, она мне подходит.
– У вас есть друзья, коллеги?
– Друзья есть, хоть и немного. Но они мне советуют собаку завести, вы представляете? Они просто не понимают. Никто не понимает вообще. Я хочу умереть, вот и все.
– Мы все умрем рано или поздно.
До чего же он сексуально склоняет голову набок! У него уже пробивается седина, но ему идет. Несправедливо: он примерно моих лет, и то, что старит меня, его делает еще более соблазнительным. В его морщинках море обаяния, в моих – лишь тоска. Его седые волосы подчеркивают синеву глаз, мои отросшие корни выдают возраст. У него мускулы, у меня анемия. Мужчиной я была бы сейчас в самом соку. Но вот беда – я всего лишь женщина.
– Конечно, умрем, но я хочу сама выбрать, когда и как. Вот это меня и привлекает в самоубийстве: я решаю сама. Боюсь, я не так уж много решений приняла в жизни и хочу, по крайней мере, распорядиться своей смертью. Пусть это абсурдная мысль, но она меня согревает.
– Что ж, тогда, может, запланируем ваше самоубийство на двадцать пятое декабря?
– Ну… да, двадцать пятое годится.
– Время?
– Ох… не знаю… Хороший вопрос. Я даже и не задумывалась. Пожалуй, после обеда, чтобы завершить земной путь на вкусной нотке, как по-вашему?
– В два часа дня? Или в четыре?
– Скажем, где-то между половиной третьего и половиной пятого.
– Хорошо. У нас остается чуть более двух месяцев. Я вам предлагаю с этого момента навещать меня раз в неделю, и двадцать пятого декабря, если все пойдет по плану, между половиной третьего и половиной пятого вы покончите с собой. Ну как, устроит вас такой план, Сильви?
И глядит на меня безо всякого смущения, будто назначает какую-нибудь колоноскопию.
– Ладно, договорились. Хотя, вы уж простите, я несколько удивлена…
– Чем же? – Он снова склоняет голову набок.
– Вы и не пытались меня отговорить. А как же статья за оставление в опасности и все такое?
– С чего бы мне вас отговаривать? Вы разве чувствуете какую-то опасность?
– Отнюдь.
– И вы хотите умереть, не так ли?
– Хочу.
– Значит, решено. А раз так, хорошо бы вам, пока есть время, побольше узнать о себе. Итак, вы будете выполнять по одному домашнему заданию перед каждой встречей со мной. Терять-то вам все равно нечего, да, Сильви? На этой неделе вы должны совершить что-нибудь необычное, что вам не свойственно – абсолютно не в вашем духе. Вот вы, например, стеснительны?
– Крайне.
– Тогда сделайте то, что вгонит вас в краску.
– Чего же вы от меня хотите? Чтоб я вышла голой погулять?
– Лично я ничего не хочу, решать вам. До встречи через неделю, Сильви.
Он вежливо, с улыбкой, выставляет меня за дверь.
Сказать по правде, я немало ошарашена. Совсем не такого ожидала. Впрочем, я вообще не знала, чего ждать, но уж этого точно не могла себе представить. Получилось как-то неинтересно даже. Ну, значит, двадцать пятое декабря. А я-то все переживала, что мне опять нечем будет заняться на Рождество. Не пора ли заказывать памятник у моего похоронного агента?
«Здесь покоится Сильви Шабер. 22 января 1970–25 декабря 2015 (между 14:30 и 16:30)».
Меня пробирает дрожь. Надеюсь, это не вирус. Ненавижу болеть!