Как, вы еще в своем теле! (Алексей Леонтьевич Мильков) - читать бесплатно онлайн полную версию книги (ч.2)

– Ещё вчера такие тихие и довольно патриархальные улицы, а сегодня… – нервно пожал плечами премьер-министр Джоба. – Похоже, начинают подтверждаться самые худшие предположения.

После высокой арки эргомобиль свернул вправо и выскочил на широкую красивую площадь, в центре которой стояли, подобно космическим ракетам, каменные исполины, олицетворяющие своей высотой и массивностью неограниченную власть монархов.

– Площадь Равенства! – сказал премьер-министр Джоба. – Самая монументальная, одна из пяти вокруг дворцового комплекса.

Вся площадь была запружена людьми и машинами. Дмитрий увидел рабочих в синих куртках со светоотражательными обшлагами; моряков с лицами цвета выветренного белого мрамора на фоне синих бескозырок; офицеров с ментиками; обеспеченных горожан в малиновых жилетках; женщин, у которых юбки походили на разноцветные абажуры; торговцев с лотков бижутерии, продавцов мороженым; тощих и толстых, длинных и коротких актеров, стоявших кучками; клоунов в желтых и пестрых комбинезонах, как будто сшитых из лоскутного одеяла; детей с животными на руках. Весь многоцветный спектр народа. Турмалиновые солнца их волосяных фонариков на лицах освежались ореолом, стоило им попасть под косой источник света.

Все толпились перед воротами дворца, но они были наглухо закрыты. “Фа-фа”! Народ расступился на сигнал, давая эскорту машин зеленую улицу. Приветственные крики заполнили площадь.

– Да здравствует Его Величество Государь Император Люстиг Мост!

– Да здравствует Его Превосходительство премьер-министр Джоба!

– Да здравствует депутатский корпус!

– Да здравствует Народ!

– Да здравствует обмен телами!

На машине раздвинулся стеклянный верх, и премьер-министр поднялся с сиденья. Он вытянул руку, приветствуя присутствующих людей. Среди многочисленных криков его голос выделялся своей хорошо поставленной речью.

– Народу Мингалы, ура!

Народ подхватил:

– Ура! Ура! Ура!

– Опять манифестация. – Премьер-министр Джоба недовольно повернулся к Дмитрию. – Но эту муниципалитет города разрешил, если, конечно, они не перейдут границы дозволенного.

– По какому поводу она?

– А вы прислушайтесь.

Среди моря рук, среди моря голосов поднялась девушка, и площадь охнула дружным взрывом, приветствуя её. Она выступала с критикой правительства:

– Мир хрупок! Ему нужна защита. Самое худшее совершают прогнившие царедворцы, те, что ничего не делают. Предаются праздности… Ничего не слышать, не видеть и ничего не делать – заткнуть уши и закрыть глаза, вот это самое ужасное от них. Уклоняться, не быть ни за что в ответе – это разложение, гниение заживо…

– В прошлый раз она тоже говорила скверные речи. Одна из крамольных женщин на свете, – с сожалением произнес премьер-министр. – Какое будущее её ждет?

– Кто они – эти люди?

Премьер-министр поморщился.

– Ещё одни новые ура-патриоты. Не много ли их?

– А чего они хотят?

– Помяните мое слово, они выберут подходящий момент и сделают решительный шаг, и это обернется настоящей гражданской катастрофой.

– Они расширяют свое влияние с каждым часом?

– Мы делаем всё для народа, а они призывают к свержению правительства.

– Им все чего-то мало?

– У нас не трогают собак, если они ведут себя спокойно. Но если они лают и кусаются – их пристреливают.

Подъехав ближе, как позволяла плотность толпы, Дмитрий узнал в девушке Нецинию, а рядом стоял Скар.

– А кто эта девушка? – спросил он премьер-министра.

– Звать её Нециния. Смазливая бабенка. Исключительно опасная личность. Фанатичка, одним словом. Я знаю таких, они невменяемы своей близорукостью…

– А почему её захватила политическая деятельность?

– Трудно сказать. Артистка в пятом поколении. Нециния не была замкнута, и она совершенство в воспитании. Цвет культуры, не истеричка, то и дело настроения не меняются, не верит любому слуху, не плачет, когда что-то не удается. Тем опаснее вдвойне.

– При такой-то положительной характеристике отрицательное к ней отношение…

– Дмитрий, моя жена Шарлет и я были на концертах Нецинии. То, что она демонстрирует – древний вид развлечений. По-моему, он очень примитивен и даже развратен, это способ разложения народа, но моя жена просто захвачена её искусством, говорит, доказывает, что Нециния на Мингале самая тонкая художественная натура, а посему – достояние нации. Что не позволяет применить против неё своевременные воспитательные санкции.

– А можно мне остаться на площади?

– А распоряжение императора есть?

– Но я уже общался с вашими людьми, даже низшего сословия, и как видите…

Премьер-министр Джоба задумался, и Дмитрий уловил это, добавив:

– Я ещё не изучил вашу Конституцию, но, думаю…

– Мы уверены, что у нас не слаба законодательная база и исполнительная тем более по части предупреждения преступлений. Поэтому… вы вольны поступать, как желаете.

– Значит, можно?

– Можно, под мою ответственность.

Глава 11. Я училась в балетной школе

Пуальфина взглянула на часы. Ещё одна минута. Третий этаж не такая высота, чтобы ждать лифт, но уж пройдя по прямому длинному коридору мимо кабинетов, в которых уже не однажды бывала, с каждым шагом уменьшая скорость, она остановилась у высокого, в рост человека, зеркала на тумбе, чтобы перевести дух. Поправила волосы на голове, при этом, от взмаха рук кверху, бугры на месте грудей поддались вперед и в стороны. Отлично! Прекрасно! Здорово! Пригладив руками униформу, она посмотрела в зеркало на свое раскрасневшееся лицо, распрямила плечи и подняла высоко нос. Быстрый взгляд в зеркало с поворота, любуясь собой, и удовлетворение видом. А вот и кабинет № 364. Здесь она не была, но очень много о нём наслышана. Кажется, Отдел по борьбе с террористическими обменами телами. Точно! Толкнула дверь и вошла внутрь.

Сегодня её встретили вставные линзы в квадратной форме очков и сплюснутый нос. С этой начальницей в военной форме генерала до сих пор судьба миловала встречами. Бенигна Клабб! Ужасная женщина! Слухами полнится земля. Пуальфина могла в любое время дня и ночи пересказать невероятные слухи о ней, исходящие из самых безнадежных закоулков жутких подвалов госбезопасности.

Конечно, это сущая нелепица, чистейшая неправда. Или частичная правда? Говорили о мрачных казематах, что Бенигна Клабб была садистка на все руки мастер, художник, виртуоз, и своим заместителям не разрешала пытать в свое отсутствие. Когда она шла по глухим подвальным коридорам с группой боготворящих её студентов, которым она параллельно преподавала мастер-класс, даже сотрудники почтительно и со страхом расступались перед ней и сжимали в карманах пальцы в кулак. Как же, она на их глазах наслаждалась страданиями заключенных, когда расправлялась с ними, когда травила их голодными собаками.

Каких только курсов и практик специальной подготовки она не проходила: по конвоированию, охране первых лиц, объектов, вербовке информаторов, огневую, строевую и физическую подготовку.

Не было секретом, какой отбор проходили женщины наравне с мужчинами для службы в спецотделе, и вот, благодаря компетентности и преданности Бенигны Клабб, она оказалась здесь. Находились свидетели, которые божились, что ей подавали её собственный заношенный, забрызганный кровью халат и придвигали кресло на высоких ножках прямо к изголовью жертвы, лежавшей на пыточном столе. Она подходила к делу основательно, по-научному, и разбила пытки на категории сложности: от слабых к умеренным и далее к более сильным и чувствительным. Она полузакрытыми глазами следила за допросами и изредка поднимала пальцы. Комбинация пальцев означала перемену пытки и её способ. Начинала обычно с легких пыток, и продолжала усложненными по нарастающей боли и психологического воздействия. Она подобрала профессиональный штат пыточных дел мастеров, понимающих её с полуслова, их не надо было подгонять, учить и указывать, что можно и что нужно делать в данный момент. Они уже с остервенением тащили щипковые инструменты – клещи и прищепки, не гитары с контрабасами, проливали кипящую воду или раздували огонь. Бенигна смотрела в глаза истязаемой жертвы и ждала, когда в них исчезало выражение стойкости к сопротивлению и вместо страха появлялись мольба и мука. Тогда она обращала на это внимание учеников: “Смотрите, в глазах ярко выраженный блеск угасает на мокром месте по мере приближения положительного результата!” Далее обиженно говорила, как бы распекая за нерасторопность: “Принесите же человеку воды, не видите разве, как он страдает!” Затем в голос рекомендовала возвратиться к предыдущей пытке, более слабой, а бедный истязаемый воспринимал новое мучение с облегчением и был благодарен ей за этот благородный поступок и подарок судьбы, и даже готов был целовать Бенигне Клабб ноги. Говорила пытуемому: “Первые десять пыток тебе будет трудно переносить, а вторые и последующие – ты не почувствуешь и просто не заметишь, как они пролетят”. И таким циклическим приемом кнута и пряника она ломала сопротивление самых крепких и упорных. А если не ломала, приводили прокаженного – всего в язвах. Угроза насильственного обмена телами с ним была последней каплей стойкости пытуемого. Смотреть на пытки было не менее героическим занятием. Тем, что Бенигна получала эстетическое удовольствие и психологически переносила пытки прекраснодушно, что позволяло называть её садомазохисткой. Терпение у Бенигны было поистине титаническим, её хватало на многие часы, если таковые понадобятся. Она уходила на отдых после того, как признание было вырвано. Сотрудники и ученики тогда смотрели на неё с благоговением, переводили дух и начинали торжественное чаепитие с конфетами и тортами, превознося её имя за умение форсировать допросы и получать нужные результаты.

Ходили слухи, что во время смутного времени Бенигна Клабб подрабатывала экспертом при военном трибунале. Авторитет ее был подавляющ и позволял ей высказывать любые благоглупости, воспринимаемые на “ура”. Она постоянно напоминала о секретности дел, предупреждала о возможной судебной ошибке, за которую кое-кто понесёт наказание, взывала к патриотичности и профессиональному чутью. Ее голос в трибунале был самый жесткий. Генералы и академики выстраивались перед Бенигной Клабб в положении “смирно!”.

Но самое страшное, за что её ненавидели члены трибунала, так это за то, что она продавливала свои капризы большинству. Она говорила своё решительное “нет” трибуналу из генералов и академиков. Когда они настаивали на послаблении, что преступник больше социально не опасен и его можно направить в психбольницу общего типа, вот тут Бенигна Клабб была на высоте и поворачивала дело по-своему, иногда так, что помогала тому уйти в мир иной.

– А, агент “Миранда”! – воодушевила она девушку проницательными глазами.

– Вы оторвали меня от обеда! – сказала Пуальфина. – Надеюсь, причины на то крайне веские?

Бенигна стала холодна и норовиста: очевидно, она была не в восторге, что какой-то младший чин делает ей замечание.

Генерал Бенигна Клабб заговорила мужским голосом:

– Сними свой пиджак, Пуальфина. Повесь на стул. Разденься до пояса. Разведи в стороны руки и сведи их над головой.

Коричневые соски послушно поднялись вверх и также послушно сошлись близко, резко обозначилась тонкая талия, а длинные волосы с головы защекотали спину.

Бенигна Клабб любила этот тест для женщин, что давало ей повод выбраковывать агентов или ставить их на низшую зарплату. Они готовностью номер один должны быть неотразимы прежде всего телом. Ум не всегда обязателен, изучить несколько языков, немножко научиться вести светские разговоры, чуть-чуть флиртовать, только и всего надо. Для женщин это несложное задание, если по максимуму использовать их физические данные.

Тест для мужчин был посложнее. Мужчина провисал с опорами головы и ног между двумя стульями животом вверх, а Бенигна медленно раздвигала их, наблюдая, как страдалец пыхтит, наливается кровью, напрягая мускулы, чтобы не провалиться. Пока не падал. Расстояние между стульями являлось наглядным показателем мужской силы и, по большому счёту… профессонализма.

Бенигна Клабб загордилась своим агентом “Мирандой”, внимательно всматриваясь в ее чёрные, глубокие, красивые глаза. И даже обнаружила, что радужную оболочку окантовывали странные золотистые круги, как… как ни у кого другого. Позавидовала. Посмотрела на освещение в кабинете – нормальное.

– Подними руки над головой, – приказала она. – Выше! Теперь нагнись и достань руками носки ног. Повернись вправо. Влево.

Пуальфина выполняла приказы автоматически.

– А теперь в темпе отожмись пятьдесят раз. Чтобы тело вжималось в пол, а груди не мешали.

Видимо девушка делала не так.

– Лёгкое соприкосновение с полом мне не нужно! – получила она предупреждение.

Дальше Пуальфина уже и внимания не обращала, что и как поступает с ней Бенигна Клабб. Поворачивалась перед ней то грудью, то спиной, коротко отвечая на расспросы, приседала, прыгала, дышала, не дышала по команде. Снова поворачивалась, подпрыгивала, снова доставала носки ног.

От изнеможения она присела и тут же получила окрик:

– Агент “Миранда”! Уселась! Может, ты ещё прилечь пожелаешь?

Пуальфина вскочила, как ошпаренная.

– Задержи выдох. – Бенигна Клабб взяла в руки секундомер.

Наконец, увидев, как набухли щеки у сержанта Руги, не отводя глаз, сказала:

– Пошла третья минута.

Лицо у Пуальфины стало на глазах багроветь, а Бенигна словно ждала момента, когда сосуды лопнут.

Она сделала отмашку.

– Отбой!

Проверив пульс, Бенигна осталась довольна.

– Физическая подготовка у тебя в норме. Легкость и четкость динамики гимнастки, атлетки и водолазки!

Еще Пуальфина прошлась по кабинету как по подиуму и заработала полновесные очки для новой похвалы.

– Ты и впрямь красивая девушка. Помимо миловидности лица ты обладаешь высокой, стройной фигурой. Твои движения изящны. Ты где училась?

– Я училась в балетной школе. – Пуальфина не могла унять дрожь.

– И почему бросила занятия?

– Вынуждена была оставить их из-за того, что переросла на три сантиметра положенный лимит роста.

– Понятно, партнерам трудно манипулировать такой жердиной в воздухе.

– Потом я тренировалась на центральном катке “Ретистал” и благодаря этому вошла в команду лучших фигуристок.

Следующие команды снова поставили Пуальфину в тупик.

– Накинь лифчик, – приказала в чем-то неудовлетворенная осмотром Бенигна Клабб.

– Девочка, твои бедра и крепкие, и здоровые, груди безупречны. Тебе уготовано прекрасное будущее, – задумчиво произнесла она и ревниво подумала, что в ближайшем будущем, если формы не послужат живописцу или скульптору моделью, то кто-нибудь из высших офицеров максимально извлечет из этого товара несомненное удовольствие.

– А теперь приступим к делу. Одевайся.

Бенигна поправила очки и попыталась рассмотреть что-нибудь в большом окне. Это был её способ зеркально наблюдать вокруг и сзади себя. Однако увидела она свое отражение, но только не Пуальфины, и отвернулась от окна, не очень заинтересованная увиденным.

Пока Пуальфина приводила в порядок волосы, Бенигна наставляла:

– Нужна подробная информация о нашем госте с Земли: его недостатки, привычки, приятели, подруги, недруги, занятия, увлечения. Всё, всё, всё. Понятно?

– Да.

– Агент “Миранда”! Тебе предоставлена полная свобода действий.

– Я хочу знать, что мне делать конкретно?

– Следить за каждым его шагом.

– Слушаюсь.

– За работу. Не бросайся в глаза. На случай изменения обстановки информируй немедленно.

Пуальфина нервно прикусила губу, затем расправила плечи.

– Как я землянина узнаю?

– Узнаешь. Не ошибешься. Рослый, молодой человек. Наличие высшего образования. Очень контактный. Зовут Дмитрий Сорокопятов.

– Да. Теперь, пожалуй, пойду ужинать.

– Ничего, ещё успеешь пообедать.

Глава 12. Он настаивает на женитьбе, я – на обмене телами

Дмитрий скоро убедился, что высший свет следует всем причудам мингалетского общества. Одна из них в особенности возбудила интерес. Его прилет совпал с разгаром клубничного сезона.

На Мингале было принято каждый день ходить в ресторан, и есть там клубнику. И Дмитрий стал большим гурманом из-за ее, в отличие от земной родственницы, утончённой смеси неизвестных духов, лекарств и наркотиков – как настоящей лесной аптеки.

Таким было его мнение о клубнике. Но потом вспомнил, что вначале, где бы он ни был в питейных или закусочных заведениях, клубникой не пахло, а тут вдруг ни с того ни с сего засилье ее.

Потом вспомнил предысторию: по приезду на Мингалу как-то в каком-то ресторане увидел на окошке растущую клубнику, ягоды были крупные и спелые, и с языка сорвалось, что он не прочь попробовать ее и даже с юмором сделал попытку сделать заказ. Мингалы почтительные, и чтобы угодить, не мудрствуя лукаво просто куст срезали, вложили его в узкую вазу и поднесли. Рядом поставили сливки. Объяснили это тем, что самым главным условием для блюд мингалетской кухни является следующее: все их ингредиенты обязательно должны быть свежими. Кроме того, дополнили сказанное, мингалов отличает стремление максимально сохранить первозданный вид продуктов.

Дмитрий съел этот почти килограмм клубники с упоением. И не придал случаю значения. И удивился, увидев на следующий день, что начался бум клубники. Вся Мингала проснулась, ощутив на себе потребность есть ее со сливками. Да еще с особенностью. Дмитрий заметил, что при сервировке стола непременно соблюдаются эстетические требования: меню с клубникой тщательно продумывается не только с точки зрения эффекта сочетаемости с обстановкой в ресторане, но и прочих блюд и продуктов, и даже с учетом внешнего вида блюда. Особый вид сервировки стали называть “клубника по Дмитрию” в его честь. Блюдо с его легкой руки стало настолько популярным, что подавалось до, после и во время еды. В особенности умиляла важная часть этикета – поднять кустик на уровень груди и произнести тост.

Ресторан “Нескафт”, один из многочисленных, находился недалеко от дворцового комплекса Кор-Кар премьер-министра, и представлял собой во время клубничного сезона колоритную картину праздномастных людей. Сюда собирался весь знатный бомонд города Миао-Чао. Это была выставка мод и красоты, беззаботная, пустая болтовня сидящих за столиками посетителей, перебрасывающихся веселыми шутками, – всё это очень интересно для изучения легкомысленной жизни. Можно ещё сидеть на стеклянной террасе, прикрытой полупрозрачным тентом, и любоваться рекой с плавающими по ней грузными барками, буксирными катерами и круизными многопалубными судами.

Внимание Дмитрия было приковано к меню, которое он листал, время от времени макая клубнику в сливки. Его пальцы медленно переворачивали плотные глянцевые страницы, чувственно лаская каждую из них.

– Вы уже выбрали?

Дмитрий вздрогнул и вытер потные ладони друг о друга. Его побеспокоили. Он поднял затуманенный взгляд и с любопытством уставился на стоявшую перед ним рыжую девушку с длинным красивым лицом. Она была в строгом белом костюмчике с белым воротником и манжетами, в накрахмаленном переднике. В руках девушка держала серебристый поднос, накрытый бумажной салфеткой, из-под которой выглядывали два небольших фастфуда. Стояла ещё чашка с кофе.

– Это для всех посетителей бесплатно, – деловито сказала она, и составила всё на стол.

Дмитрий неуверенно закрыл меню и двинул его на середину стола.

– С вами всё в порядке? – настороженно спросила официантка.

– Да, благодарю вас… – пробормотал он и добавил: – Разве что голова немного кружится.

– Не отошли ещё. Мы знаем, вы недели две как прилетели с Земли.

– Да нет, от ярких впечатлений, – признался он.

– Приятного вам аппетита! – сказала официантка и с достоинством направилась к другому столику, откуда на неё пялилось трое новых посетителей.

Медленно вдыхая аромат кофе, Дмитрий впал в какую-то созерцательную мечтательность.

Уже сразу по прилете у него появилась масса приглашений от общественных организаций и частных лиц. Получалось, что желали заполучить только для декорума и как свадебного генерала. И сегодня. В этот вечер его ждали театр, библиотека. А он выбрал способ уединиться в кабинке ресторана.

Но даже сюда стремительно вошел мужчина с перекинутым через руку плащом. Принимая Дмитрия за особу, приближенную к нему, воскликнул:

– Умоляю, устройте мне свидание с Дмитрием Сорокопятовым, всего на три минуты. Слышал, он здешный обитатель. Я заплачу.

– Я не знаю никакого Дмитрия Сорокопятова, – ответил Дмитрий.

Подлинным бичом для него были корреспонденты, вторгающиеся в его жизнь. Он всегда нервничал при виде нахально проталкивающихся к нему с вопросами:

“Как давно вы в медицине? Кто ваш кумир? Какие наработки вы привезли сюда с Земли? Какое место в вашей жизни играют женщины? Кто вам больше нравятся: блондинки, брюнетки, шатенки? К какой медицинской школе вы себя причисляете? Какие ваши любимые дисциплины? Почему вы затворничаете, вероятно, к императору легче попасть, чем к вам?”

На эти вопросоизвержения трудно ответить даже нормальному человеку, поэтому Дмитрий отвечал одно и то же:

– Я никому интервью не даю, и впредь давать не буду.

Объективы подлавливали Дмитрия в самых неожиданных местах, поэтому его изображений по всей Мингале было хоть отбавляй. И под многими краткая биографическая справка. Текст её Дмитрий подобрал сам, поняв, что при столь неслыханном интересе к его персоне, непрерывно подогреваемом прессой, необходимо какие-то минимальные сведения о себе дать. И всё равно, в результате родился коллаж, где-то близкий к подлиннику, но с преувеличением от третьей силы. Передавалось: “четыре университета”, а где-то чередовался придуманный портрет с подписью от злопыхателей – “недоучка”.

Звонили также из Военной Коллегии с настойчивой просьбой выступить у них. Затем на будущее напрашивались школы, университеты, государственные учреждения, даже детские сады.

Бедные корреспонденты! Отчаявшись вступить в личный контакт, они стали искать окольных путей, но Дмитрий был верен себе, не попадался на удочку и никому и никаких интервью не давал.

Мужчина ждал и не уходил.

– Извините, я никакого отношения к нему не имею! – и на этот раз осадил Дмитрий посетителя. Тот снова перекинул через руку плащ и ретировался.

Дмитрий сидел один и был свободен для наблюдений. Его задача состояла в том, чтобы увидеть так рекламируемый у мингалов обмен телами. Эти многочисленные парочки, группы выпивающих, смотрящих жадными глазами друг на друга. Они небесцельно встречаются тут. Неужели он лишится чудесного зрелища?

Но ничего не мог заметить.

Сегодня некая дамочка, туалет которой был особенно блистательным, с неким господином премило бодались лбами, при этом они мычали как полоумные.

– Килин, Килин Клер, душечка! – повторяла она громко.

– Аскаванасия – женщина моей не просто глубокоутробной любви, а воспетой воображением мечты! Я давно искал тебя! – выкрикивал он пошлятину.

Но не она привлекла внимание Дмитрия, а этот самый высокий господин, с признаками военной выправки и командирского голоса. Мужчина был в светлом щеголеватом костюме, он поменял в течение вечера несколько столов и дам. Этот красавец всегда был легко воспринимаемым в компании за любым столом и лихом настроении.

В ресторане “Нескафт” очень остроумно сервировали клубнику. Её приносили прямо плотными кустиками в серебряных горшках аккуратные официантки. Высшая степень утонченности. Тут же они подавали сливки. Остается срывать свежие ягоды и макать в блюдечко. Одного кустика достаточно для среднего посетителя.

Рыжая официантка поставила клубнику с каким-то равнодушием. Похоже было на то, что сейчас она не в духе, что её распирают неприятные чувства. Дмитрий решил вывести её из гнетущего состояния.

– О, как я завидую вашему мужу! Он самый счастливый мужчина на свете, имея такую жену!

– У меня жених.

– Ему моё почтение!

– Благодарю. Снова и снова я не устаю смотреть на него, я чувствую, что он со мной неразрывно связан! – похвасталась она. – Является частью меня, мной. Надо только узаконить наши отношения его согласием, затем документально расписаться в загсе.

– Ему мои симпатии, что у него такая красивая и умная невеста! – сыпал комплиментами Дмитрий.

– Я постоянно напоминаю ему об этом! – Видимо ей открылась приятная страничка в их отношениях, и она обворожительно улыбнулась.

– Как вас звать?

– Сюэмель. – По случаю, она забавно приподняла с головы фирменный колпачок.

Дмитрий смотрел на Сюэмель, в особенности на её ставшие распушенными рыжие волосы. Волосы блестели, как вычищенная проволока из бериллиевой бронзы, и, едва блик от света касался затылка, словно загорались пламенем.

– Ваша жизнь наверно приятна?

– Всего нашего народа?

– Нет, лично ваша.

– Вы имеете в виду моего жениха-офицера, с которым я танцевала в последний раз?

– Да, нет…

– А, понимаю, вы здесь впервые и его не видели.

– За столько времени я появился второй раз, – с гордостью ответил Дмитрий. – В прошлый раз вы не работали, наверное, были в отгуле или пересменке.

Сюэмель говорила насмешливым тоном, скрывающим, однако, некоторую озабоченность.

– Я привыкла к этому, – сказала она. – Офицер, как муж, не лучший вариант, чем купец или промышленник. Офицеры сегодня злые, как собаки, они смертельно устали от закулисных интриг, связанных с разработкой законов об обмене телами. Что ни день, то новый закон. И конца им нет. Тут поневоле растеряешься, потеряешь голову, и на какие только революционные мысли не потянет? А с армией шутки плохи, где-то её не остановишь.

– Вообще для меня становится очевидным, что теперь настало время для замены правительства, – осторожно поддакнул Дмитрий.

Она мягко и с какой-то с гордостью переиначила:

– Точнее, для свержения… Надо называть вещи своими именами. Офицеры сейчас марионетки, но ударились в политику, и скоро будут определять будущий курс государства.

– А политика не помешает вашей свадьбе?

– Не в политике дело, а в нём – в женихе. Расстроить её другое ничто не в силах, кроме его самого.

– А что с ним?

– Я чувствую, что с каждым днем я проникаю в него, заметьте – в него, а не в его душу, всё глубже. Всё яростнее. Но всё безнадежнее.

– Он ни рыба, ни мясо! – решительно сделал вывод Дмитрий.

– Да! – ни секунды на размышление ответила она.

– Имеются ли в вашем распоряжении какие-нибудь средства воздействия, которыми вы могли бы заставить его ускорить жениться на вас?

– Кроме соблазна на обмен телами, никаких.

– Сюэмель, вы перед сложной дилеммой?

– Да, надо выбирать: или брак или обмен телами.

– Нет взаимопонимания, взаимности, видимо, всё дело в неудовлетворенности?

– И они есть.

– А чего нет?

– Решительной воли сделать шаг навстречу с его стороны.

– Он – трус?

– Скорее – безрассудный смутьян.

– Возможно, у него грандиозные планы. И вы не вписываетесь в их круг…

– Если бы…

– Испытайте его ценой освобождения от собственного тела в одностороннем порядке.

– Мудрено говорите…

– Попробуйте шантажировать его.

– Ну, как-то неудобно.

– Донести его командованию…

– Как-то я не способна это сделать… Правда, поможет? Я об этом ещё не думала.

– А чего он больше всего боится?

– Видите ли, военные действия его интересует превыше всего.

– Вот и используйте его слабость.

– Каким образом?

– Война хороша, когда происходит на импровизированном поле сражения. Надо создать ему достаточные условия.

– Хотите сказать, что будуар – поле сражения между мужчиной и женщиной?

– Да, что-то в этом роде.

– Эти сражения не в счет, когда сознание общества поражено болезнью, называемой обменом телами.

Через пять минут она принесла новый заказ. Дмитрий хотел переменить тему разговора, но Сюэмель сама первая произнесла:

– Он настаивает на женитьбе, я – на обмене телами. Это моё непременное условие и непреложное право. Даже в этом уступить мне, женщине, он не хочет ни на вот столечко. – Она показала на кончик своего мизинца. – Я ненавижу его. С этой минуты обмен телами – моя форма протеста. – Она, окрыленная, скрылась от Дмитрия, не попрощавшись.

Через следующие пять минут она появилась снова. Видимо ей нравилось говорить с новыми людьми.

– Вы не нашли пока к нему ключи? – спросил Дмитрий.

– Я его знаю больше заочно или, как сейчас говорят, виртуально.

– У нас на Земле есть выражение: стерпится – слюбится.

– Говорят, советовать легко.

– А почему у вас нет желания совершить сделку с женихом? Он сговорчивый, контактный?

– Это огромное, толстое, грубое животное, глухое к музыке, слепое к красоте, лишенное души.

– Возможно, вы преувеличиваете.

– Впрочем, я не уверена ни в том, ни в другом. Я не уверена даже, что теперь он сможет просто на мне жениться, – добавила Сюэмель.

– Он водит вас в театр?

– Многократно.

– Провожает до дому?

– Очень даже скрупулезно и как-то галантно.

– И даже гладил вашу ладонь?

Она замялась.

– Мы ходили под руку… Но это ни о чём не говорит.

– Он попался, он ваш! Все признаки! Прикосновения дают пищу для глубоких, не иначе, выводов. Теперь он обязан на вас жениться! – возразил Дмитрий.

– Почему?

– Он – офицер, и этим словом всё сказано. Офицерская честь для него должна быть дороже по принципу “тронул девушку – женись”.

Сюэмель глубоко задумалась, взвешивая свои шансы. Дмитрий всё же дал совет:

– Зачем вам обмен телами, обойдитесь малой кровью, своими чарами во что бы то ни стало заставьте его жениться на себе – таким должно быть ваше общее решение. Вы можете это сделать – вы красивая и утончённая. А потом развитие отношений пойдет само по себе в пределах брака по накатанной колее, и дальше брака по нарастающей – дети, внуки. И как апофеоз – перед вами во время бури возникнет спасительный маяк по имени обмен телами.

После некоторого колебания она вскочила, выбежала из зала и вернулась с пачкой писем.

– Хотела бы я знать, что скажете на это вы, доктор? Он подонок, сволочь, каких мало!

– Только лишь из-за того, что не хочет на вас жениться?

– Не только. В письмах всё сказано.

Дмитрий не стал читать чужих писем. Но надо было ковать железо, пока горячо, иными словами, пока не простыл её гнев. Он предложил ей сесть и обсудить всё спокойно.

– Это очень печально, – сказал он, утешая Сюэмель, – но у вас, действительно, даже нет возможности сделаться его женой. Его не сегодня-завтра перекинут на какой-нибудь театр военных действий.

Наступила гнетущая пауза. Значит, Сюэмель была такого же мнения.

– Но что мне делать? – спросила она.

– Во время чумы надо смеяться.

– Вы кощунствуете?

– В виду нашей дружбы, – сказал Дмитрий, – я буду считать за большую честь, если вы разрешите мне действовать в ваших интересах и от вашего имени. Я думаю, что смогу вам помочь.

– Каким образом? Будете стреляться из-за меня на дуэли?

– Я оцениваю по-настоящему всю щекотливость положения, и вы поймете, что необходимо мужчине взять это дело в свои руки.

Она покачала головой и нервно ударила рукой по пачке писем.

– Нет! Это невозможно! – сказала она. – Об этом нечего и думать. Меня пугает его огромное, ненасытное тщеславие и отсутствие гибкости. Я уже сказала, в противовес мне он выступает против обмена телами. Объявил временный мораторий.

Дмитрий понял, что необходимо действовать решительно. Он стал выдумывать чудовищную ложь, которая не может сравниться ни с чем, что он выдумывал до сих пор, но на которую люди клюют, потом свидетельствуют, что нет правдивее лжи.

– Посудите сами, – говорил он. – Он – офицер, и знаете, что такое театр военных действий. Там парадов в ногу не бывает. Случается, не то, что вы полагаете. Он должен был быть здесь возле вас, как настоящий жених. А где он? Не хотелось бы думать плохое. Он не приехал. На театре военных действий? А если нет? Значит, что-то тут нечисто и очень вызывает подозрительность.

Сюэмель ввергла внимательные глаза в Дмитрия.

– В течение каких-нибудь пяти минут вы, Дмитрий, обрисовали моего жениха такими ужасными красками, что в сравнении с похождениями этого господина офицера ваш расхожий персонаж Дон-Жуан должен быть признан святым, – заметила она.

– Ваш жених заслуживает самого жестокого порицания, какое, как пострадавшая женщина, вы можете только придумать для него.

– Это правда? – задумалась она. – Подать ему пистолет, чтобы застрелился? Меч для харакири? – Мысль о некоем наказании, как ни странно запала, оказалась наиболее приемлемой там, где все другие предложения потерпели бы крушение. Оскорбленная гордость женщины – ужасная вещь, если не самая страшная.

Музыка стала другая. При звуках кларнета у Дмитрия забился пульс. Музыка стиснула болью ностальгии сердце. А сцена была пуста, стала темна… и внезапно он увидел её… в неясном свете. Тонкий лучик выхватил Нецинию откуда-то из глубины. Она плавно двигалась, и платье, оттененное серебром, напоминало бледно-розовый бархат, и временами мимолетно приоткрывало немыслимо изящное, безупречное голое бедро. Дмитрию вспомнились почему-то кроваво-красные танцовщицы Матисса, но они проигрывали Нецинии до безобразия скособоченными позами.

Чем больше она танцевала, тем всё более скорбным становился танец, и сидевшие впереди видели, как пульсирует жилка на её стройной шее.

Каждый ловил её взгляд, представляя, что Нециния дарит его именно ему и никому больше.

Ее танец напоминал то расплавленную лаву, то струящееся по горам золото. Волосы сверкали, точно вечерний закат, зеленые глаза на светлом лице искрились, как изумруды. Нециния полностью растворилась в звуках, которые все дальше и дальше уносили её душу. Тонкий ручеек пота струился у неё по виску. Она полностью окунулась во вдохновение, и теперь Дмитрий понял, что танец сегодня сложнее, чем она, видимо, до сих пор демонстрировала. Этот танец по структуре был сродни пирамиде, благодаря искусству устойчиво стоящей на вершине, требуя от исполнительницы всех колоссальных наличных сил.

После каждого танца зрители надрывались аплодисментами так долго и неистово, что она исполнила ещё пять или шесть “на бис” и лишь после этого покинула сцену.

Когда, наконец, Нециния закончила выступление, она была мокрая от пота, руки и ноги дрожали от усталости и огромного напряжения.

– Нециния! Браво! Браво! – кричал Дмитрий, выглядывая из кабинки с поднятым бокалом. – Прекрасно исполнено!

– Браво! – поддержал кто-то из зала с явным удовлетворением. Они складывали пальцы щепоткой и посылали воздушные поцелуи.

– Вот видите, – сказал Дмитрий, когда Нециния подпорхнула к его столику, – искусству нет предела. И вы только что это наглядно продемонстрировали всем.

Их взгляды встретились, и, убегая, Нецинию охватил такой восторг, какого она никогда прежде не испытывала от похвалы.

Глава 13. Мы поженимся и ещё, вдобавок, обменяемся телами

Клубничный сезон, который развязал Дмитрий, продолжал развиваться, и стал для него частью его времяпрепровождений и даже жизни, как и ресторан “Нескафт”, привлекавший из-за выступлений Нецинии.

Что-то стало много посетителей, и он расположился в отдельной кабинке и через приоткрытую шторку наблюдал за залом, больше за Килином Клером, сейчас в офицерской форме, удивительно, когда он успел переодеться. На столе стоял куст клубники в вазе. Дмитрий срывал ягоды и макал их в сливки.

Этим вечером запомнившийся высокий мужчина Килин Клер, калякал уже с новой дамочкой. Удивительно, но это была Сюэмель. Глаза Дмитрия не обманывали, а того говорили, что он сделал её предметом поклонения, внимания… и даже в неё влюблен… С такими, вдруг резко протрезвевшими глазами не тащатся за женщинами. Затем он пытался упасть перед ней на колени, а она что есть сил удерживала его.

Когда тот постучал в стенку кабинки, Дмитрий приветливо, как ближайшему другу, сказал:

– Входи, Килин Клер! Помню, как ты в прошлый раз лбами “бодался” с некоей дамочкой.

Вообще Дмитрий старался придать себе самый добродушный вид, насколько это было возможно.

– Дмитрий, о, какой большой стол, и как мало за ним высокопоставленных людей! – Клер явно своей разнузданностью брал быка за рога, и продолжил: – А дамочка тогда оказалась донельзя бестолковой и легкомысленной.

Тем не менее, Дмитрий предложил стул.

Клер бесцеремонно подсел к Дмитрию, очень даже близко на расстояние вытянутой руки, и даже не удивился, что его знают по имени, как и он сам Дмитрия. Это Сюэмель своим неуемным длинным языком бежала впереди паровоза.

– Дмитрий, откуда хорошее знание мингальского языка? – начал он разговор.

– Когда выучишь несколько, каждый последующий дается легче.

Килин показал на Сюэмель.

– Дмитрий, она мне всё рассказала. Официантка, заказ! – сделал он знак.

Сюэмель подошла. Килин обратил на неё внимание гостя, представив:

– Сюэмель – моя невеста! Господь отдал нас в объятия друг другу!

Легкая грусть тронула её лицо, она заупрямилась:

– А дьявол решил поиграть нашими отношениями!

– Итак, дорогая, – Килин, не среагировав на едкий выпад, смотрел в меню, – мингалетский шашлык, и побольше перца нашему дорогому гостю с Земли.

– Будет попозже.

– Тогда рисовые колобки с сырой рыбой на стол. Земляне любят их. Правда, Дмитрий?

– Я на родине подобное напробовался! – отнекался он.

– Тогда филе разнообразных сортов рыб, других морепродуктов и даже мяса, порезанного на небольшие кусочки в сыром виде.

Сюэмель пошла выполнять заказ, а от Клера донеслось вдогонку.

– Не вижу нормальных вилок и зубочисток!

Килин сорвал первую ягодку с куста клубники.

– Я рад знакомству с представителем братской Земли. А ты по какому поводу в ресторане? – небрежно спросил он.

– Ваша клубника источает особый аромат… – подметил Дмитрий.

Килин смотрел на него подозрительно

– С некоторых пор, – сказал он, – у нас не далее трех недель, как ты появился на Мингале, как эпидемия, начался клубничный сезон. Диву даюсь, никогда на клубнику не обращали внимания. Сдается мне, что это неспроста.

– Мода переворачивает сознание… – Дмитрий оя. Он понял по глазам, что Килина не обманешь.

А тот искал глазами сцену.

– Она словно пламя, возникшее после взрыва! – восторженно сказал он.

– Ты о ком?

– О Нецинии. Артистка милостью божией. Апофеоз, как она танцует! Тонкие руки! Отброшено всё искусственное, наигранное. Вакханка! Полубогиня! Она делает нас богами.

– Прошу! Хорошая сигарета, – предложил Дмитрий.

Как не подобает его положению, вызывающе пригнувшись к Дмитрию в почтении, Килин положил её себе в карман.

– О, нет! – воскликнул Дмитрий. – Кури, кури! Мне скучно одному. Не желаешь ли выпить вина?

Дмитрий решил подпаивать Клера, чтобы он находился навеселе, чтобы у него развязался язык наравне с другими посетителями.

Он закурил, затем принял благообразный вид

– Как ты, доктор, думаешь, почему я стал завсегдатаем этого ресторана?

– Могу только предположить – из-за Сюэмель.

– Надо же, угадал! Почему?

– Она всем нравится.

– Вот эта… с рыжими волосами… конопатая… дамочка? – Он показал на официантку.

– Да.

– Ну, с тобой, доктор, неинтересно, всё-то ты знаешь, словно следишь.

– Она – достопримечательность этого ресторана.

Килин неожиданно объявил:

– А знаешь, доктор, чего ты и знать не знаешь, я женюсь!

– Полагаю, что на Сюэмель. И еще обменяетесь телами, – добавил Дмитрий.

У Килина расширились глаза – так суметь войти в его душу?

– Поженимся – она и я! У тебя, Дмитрий, наметанный острый глаз, но на этот раз ты не прав. Я сегодня со многими дамочками трепался и от всех получил согласие. А почему бы не с Аскаванасией, она знатная красивая толстушка?

– С ней шуры-муры.

Килин быстро освоился, по-хозяйски двигал приборы на столе, рвал клубнику с куста и тут же напевал:

– Раньше мингалки были другие – “да” и “нет” не говорили…

Дмитрий весь превратился в слух – как тесен мир и чего-нибудь в этом роде он ждал.

– Килин, ты хотел что-то сказать? – остановил он исполнителя.

– Есть много “но”. Извини, доктор, я в поисках истины. Я разрываюсь: любить ее или…

– Другую! – подсказал Дмитрий.

– Да, нет. Тут иное – любить ее или ее тело?

– А это разве не одно и то же?

– Дмитрий, раньше бы я не искал ответа на этот вопрос. Но не то чтобы обстоятельства, ситуация на Мингале резко изменилась. Обстановка в стране такая, что сегодня как-то неприглядно думать о любви, жить любовью, ставить ее во главу угла. И ставка больше чем жизнь – это обмен телами. Он закоротил всем головы.

– Из-за этого ни выпить, ни потаскаться за женщинами? – мрачно пошутил Дмитрий, – Ни обжираться, не ходить в казино, бесцельно не шататься по друзьям.

– Взгляд в корень! – Килин приложил палец к губам. – А пока моя мечта – завести своё дело. Это будет пример, достойный всех молодых людей, да и всех людей Мингалы. Я не хочу быть олигархом, внезапно разбогатевшим на производстве дамских корсетов или на фальшивом ликере. Я мечтаю о крупномасштабном проникновении обменов телами по всему миру. Я готов стать проводником новых идей и технологий. Эта свобода, которую я всем подарю, будет маленькая толика выхода из бесконечного тупика, в котором мы живем.

– Килин, конкретнее можно? – остановил поток его слов Дмитрий.

– Пожалуйста, – с готовностью ответил Килин. – Я и Сюэмель откроем свое дело. У меня есть мозги, у Сюэмель – кое-какие сбережения. Не знаешь ли небольшой гостиницы, которую можно было бы купить по дешевке?

– Ого, дружище! – сказал Дмитрий. – Молодые желают приобрести недвижимость, а?

Клер многозначительно кивнул.

– Отельчик, само собою, разумеется.

– Но может лучше сначала устроить личную жизнь, жениться, затем обменяться с невестой телами? – предложил Дмитрий. – Это вас ещё больше скрепит и сблизит…

– Прости, не разобрался…

– Круговая порука и взаимность в любви, знаете ли, играют не последнюю роль и творят чудеса.

– Но почему бы не жениться только? Почему я должен делать то, что ей хочется? – Налет развязности у мужчины пропал.

– Как я понял, на Мингале другие приоритеты, – произнес Дмитрий.

– Чем сильнее семья, тем сильнее государство! – последовало восклицание. Дмитрий понял, что имеет дело с настоящим патриотом Мингалы, больше того, всего мира.

– Хотелось бы думать, – подтвердил он.

– Современные семьи разваливаются как карточные домики, ты это имеешь в виду?

– Совершенно верно.

Подошедшая Сюэмель, расставляя блюда, превратилась вся в слух.

– Килин Клер, только обмен телами, только он, снимет между нами все противоречия! – решительно сказала она.

– А я хочу жениться! По старинке! Я – консерватор до мозга костей! Что, я не могу себе позволить эту малость? – встал в недовольную позу он.

– Если я тебе неравнодушна, ты сделаешь то, что я скажу.

– Я в меньшей степени хочу быть женщиной, чем она мужчиной! – засмеялся Килин, обратившись к Дмитрию.

Тот на ухо шепнул предупреждение:

– Не зря говорится “не буди в женщине мужчину”.

Официантка, даже не слышав эти слова, аж вся взвилась.

– Мне всё равно, кем быть: мужчиной или женщиной, но не всё равно, когда меня оскорбляют!

Килин Клер взял вилку и отбил барабанную дробь.

– Да ты приверженец культуры Земли! – оценил Дмитрий.

– Скорее, подражатель искусства! – последовал ответ Клера, и тут же он предложил:

– Наливай, из горячительных напитков здесь употребляют наливку из сладкого картофеля.

Килин приступил к еде. Он стал показывать, что надо делать Дмитрию, при этом комментировал:

– Чтобы правильно съесть филе, нужно налить немного соуса в специальное блюдечко, добавить немного зеленого хрена и тщательно размешать. Макать каждый кусочек филе в соус. Хорошо жуется с тонко нарезанной морковью и листами салата.

– До начала еды полагается сказать: «Утисам атитепа», – подсказала Сюэмель. – Что примерно соответствует земному выражению «Приятного аппетита».

– Утисам атитепа!

Она зацвела от этих слов.

– Вы разрываетесь между обменом телами и женитьбой, – таинственно сказал Дмитрий. – Есть ещё третий путь, если в вас нет согласия от первых двух.

– Какой?

– Наш метод Монте-Карло.

– А он чем знаменит? – спросил Килин Клер.

– А вот. – Дмитрий закрыл глаза и стал сводить указательные пальцы навстречу друг другу. Они не сошлись.

– Что это значит? – осведомилась Сюэмель.

– Надо было сначала загадать, – ответил Дмитрий.

– Загадываю: сведённые пальцы означают, что она не права! – с готовностью сказал Клер.

Пальцы не сошлись.

– Ага, что я говорила! – воскликнула радостная Сюэмель.

– А мы поженимся и ещё, вдобавок, обменяемся телами. Убьем сразу двух зайцев. – Килин Клер примирительно положил свою руку на ягодицы невесты.

Она расцвела улыбкой, ей понравилось высказывание жениха, и она подхватила:

– Килин, ты душечка!

– В принципе, это уже существенная уступка друг другу, – отметил Дмитрий.

– У нас с Килин Клером появляется законный предлог в то же время остаться самими собой.

Дмитрий уловил в этой фразе желание Сюэмель оставаться независимой при всех обстоятельствах, что при одном только выходе замуж или обмене телами было противоречием.

– Что-то необыкновенное вами движет, что объяснить очень трудно. Неужели наличие какой-то третьей силы? – спросил Дмитрий.

– Магнетизм. Правда, Килин? – спросила она.

– Правда, – подтвердил он.

Сюэмель посмотрела на него влюбленно и это чувствовалось в её следующих словах.

– Невеста лепит образ своего воображаемого жениха, жених – невесты. В сознании всегда идет лепка второй личности, которая уже в сущности отделилась от основной и настаивает подчас на безусловном появлении на свет с правом признания при наличии тождества и единства. Она требует воспроизведение себя, для рождения нужна только повивальная бабка судьбы. Вот обмен телами она и есть – как существенная связующая сила.

– Какая ты умничка, уступчивость твоя философия! – Килин Клер хвастливо потрепал официантку за щечку, причем она бросила на Дмитрия немного испуганный взгляд. Как видно, она понимала, что её будущий супруг не в меру разболтан.

– Обойдешься! – заявила она, откинув его руку. – Ты эти замашки брось!

Её ресницы взметались вверх и тут же опускались. И так хлопали не переставая.

– Ты это зря! – заявил Клер. – У меня есть к тебе тщеславый интерес, но в меру, это не недостаток, а продолжение моих достоинств. Я не заносчив и справедлив – раз. Еще похвастаюсь, по отношению к тебе миролюбив и приветлив – два, а по медицинским показаниям – жизнерадостен и двужилен – три. Следовательно, ни в чём не повинный, а потому не подсудный!

– Ты расстраиваешь наши отношения!

– Всё-всё, не буду! – он смотрел оторопело на свою отброшенную руку.

– И ещё, Килин, ставлю условие, мне не нравится, как ты алчно смотришь на других женщин. Я не могу этого больше переносить. Тебе обязательно нужно раздеть глазами каждую, кто проходит мимо тебя. С меня довольно!

Килин встрепенулся, и голос его даже протрезвел.

– Сюэмель, тебе не понять мужчин. А когда тебя взглядом мужчины раздевают, когда я тебя мысленно раздевал, ты почему-то не возмущалась.

– Я работаю, мне некогда обращать внимание на пошлый интерес мужчин.

– Значит, тебе было не мерзко? А каково мужчине? Что у него творится в душе, надо знать каждой женщине. Ему кажется, что женщина ходит обнаженной. Это правда. Каждый мужчина дорисовывает себе то, что он хочет увидеть, сравнимое с бурей чувств и протеста против несовершенства мира обозревать то, что он хочет, но не может в силу неосуществимости и недоступности.

– Опять тебя не туда понесло! – возмутилась Сюэмель.

– Пойми меня правильно как мужчину, – продолжал Килин Клер. – Не каждый мужчина с богатым воображением. Только не я. Как ты думаешь, зачем я сюда прихожу? Я дорисовался до того, что, когда вижу, как ты выходишь с подносом к моему столу, как в наклон раскладываешь блюда, я не расслабляюсь, я невольно напрягаюсь. Так вот, спасибо тебе, я не могу насладиться на этот красочный для моей души процесс дразнящей демонстрации женской фигуры. Для меня неприятно и возмутительно наблюдать только то, как другие мужчины пытаются лицезреть вместо меня эту картину.

– Мне тоже неприятно и возмутительно смотреть, как меня превращают в объект наблюдения!

– Я своих женщин в обиду не даю, – Килин пропустил замечание между ушей и продолжил: – Поэтому, как бы, захожу сзади, и закрываю тебя от них. Заметь, я экранирую, защищаю тебя от алчущих взглядов. Это тоже геройский поступок, и в награду просто целую тебя за ухом. В шею. А что мне остается делать? Встаю на колени, разве что достаю до твоих пяток, и они тоже от моих поцелуев обязательно розовеют. И какая от тебя реакция? Равнодушие! Всегда ты была с невозмутимостью на лице, оскорбляющей меня, и произносила слова, даже посторонние, даже необращенные мне, но я воспринимал их, как призыв к продолжению любви, чтобы я бежал за тобой. А это уже бесконечность, новое очередное продолжение пытки. Вы, женщины, по природе своей садистки…

– Бес в ребро! – зашипела Сюэмель.

– Вот неблагодарные женщины! – воскликнул Клер. – Их любят даже мысленно, а они, вместо того, чтобы источать восторг и помочь мужским фантазиям превратиться в реальность, всё норовят устроить демарш непонимающих и несогласных!

– Также демарш курицы, которая бежит от петуха, думая, а не слишком ли я быстро бегу, – уточнил Дмитрий.

Сюэмель настиг спазм горла – ни продохнуть, ни выдохнуть.

– Ой, да ладно вам! Совсем сильный пол сдурел! – Она поняла, что выступает против превосходящих сил двоих мужчин.

– А вы, женщины, разве не раздеваете мужчин до нитки на способность их на руках внести вас в загс? – Килин был явно в ударе красноречия, чем не преминул воспользоваться, продолжая монолог дальше. – Вот ты, Сюэмель? Распахиваешь свои бездонные глаза и в какой-то момент с удивлением обнаруживаешь, что некий мужчина – часть твоей жизни, и часть довольно внушительная, если не существенная. На фоне которой настоящая твоя жизнь бездарна, пуста и бессмысленна. Ты говоришь себе: “Переступив через себя, я хочу обогатить свои ощущения, приобрести себе то, что пока было невозможно”. Дальше – больше. В нем, озорном, могучем и неотразимом, появляется смысл жизни, и женщина становится на мужчину стяжательницей с правом частнособственнических устремлений. Вы с какой мыслью выходите замуж? Разве с тобой под эти мысли такое не происходило неоднократно? И с какого, признайся, младого возраста?

Инициатива, похоже, явно перешла от оторопевшей Сюэмель к протрезвевшему Килину.

– Мне не нравится – продолжал он, – что ты работаешь официанткой, твоя профессия – это своего рода стриптиз. Ты не скидываешь одежду, это правда, но ты продаешь душу дьяволу, когда уально несешь поднос и составляешь блюда клиентам на стол. Ты поворачиваешься каждый раз таким боком и так выгибаешься, что невозможно равнодушно проглотить слюну.

– У нас на Земле есть средство Макропулоса! – возвышенно произнёс Дмитрий.

– А чем оно знаменито?

– Рецептом вечной молодости. Объяснение следующее: если в какой-то момент в себе возникает что-то такое чёрное в мыслях, страшное, неприятное, завистливое, даже нежелательное приятное к чему-то, к кому-то, надо в этой мизансцене к источнику напастей или соблазнов просто повернуться спиной. С равнодушием и безразличием. Вот и весь рецепт.

– Растолкуй.

– Попросту, все неприятности остаются сзади, а впереди ждет счастливое будущее.

– То есть, показать свой зад женщине и признать свое поражение? – усмехнулся Килин. – Я так не могу! Пусть лучше она первая его показывает.

– Но это последнее условие, это усилие сделать хорошую мину при плохой игре, – объяснил Дмитрий.

– Килин, – обратилась к нему Сюэмель, – глаза бы мои на тебя не смотрели, но обернуться к тебе задом я тоже не могу. Не хочу, чтобы ты снова запускал свое богатое воображение, трепался на людях пошлым языком и раздавал неприличные комментарии.

– А что здесь скверного? – спросил он. – Я никого не убиваю, не ворую.

– Килин, но ты каждой женщиной хочешь физически обладать. Это не одно и то же, что глазами. Надорвешься! – снова накинулась на жениха окончательно отошедшая от спазма Сюэмель.

– А ты не прочь отдаться любому прокажённому!

– А ты… а ты… не прочь увлечься любой блудницей и завлекушкой! – Сюэмель глушили слёзы, больше от бессилия.

Килин Клер потер переносицу.

– Ты ревнуешь. Вот, значит, как… А, по-моему, ничего плохого в этом нет.

– Как же, довёл меня до слёз.

– Сюэмель, как пример на засыпку, предположим, у меня в постели десять женщин, я – что, должен лапать только одну? А если они меня все устраивают, все удовлетворяют? Ты сводишь на нет мою мужскую роль.

– Я защищаю своё женское достоинство!

– Не будь такой дурой, дорогая. Пока я обращаю внимание на других женщин, я в их ряду высматриваю тебя. Благодаря мне, ты не затерялась на просторах любви. Это мой показатель мужской боеготовности! – сказал Килин Клер покровительственным тоном. – Всё остальное – это твои подозрения и глупости. Сейчас у тебя просто плохое настроение, но завтра ты будешь другая – мягкая и покладистая, и вспомнишь обо мне.

– Нет, завтра ничего не изменит.

– Я тебя уверяю, что ты утром проснешься белая и пушистая, вся в шоколаде, встанешь с нужной ноги, плюнешь через левое плечо, перепрыгнешь через заколдованный круг, сама посмеешься над собой, прибежишь и бросишься мне на шею.

– Килин, ты действительно смутьян и сукин сын!

– Я знаю.

– Ты знаешь это? – официантка ошарашенно смотрела на него.

– Мне ли себя не знать.

Дмитрий решил прекратить перепалку, предложив еще одно испытанное средство. Он поднял руку с открытой ладонью, призывающей к перемирию, говорящей о том, что требуется не враждебность, а уважение друг к другу, воззвать стороны к благоразумию, что надо забыть распри, и сказал:

– Есть такое понятие, как “молчаливое согласие”. Так на биржах играют честные трейдеры. На моей родине народ даже женится по этому принципу. Вам подходит именно этот вид отношений.

– Как? Молчать на ее ужимки! – взметнулся Килин.

– У него остроумие, как у свиньи, – огрызнулась Сюэмель.

– У кого? Это у меня-то? – опешил Килин Клер.

– Так оно и есть на самом деле.

– Я ухожу от тебя!

– Скатертью дорога, – ответила Сюэмель.

Дмитрий постарался унять будущих супругов.

– Говорят, разлука укрепляет чувства! – сказал он. – На время надо расстаться.

– Она ещё прибежит ко мне! – воскликнул Килин.

– Килин Клер, не мешай работать, иди домой, не приставай к посетителям. – Официантка пыталась остановить его, но его в подпитии распирало благодушие и желание высказаться.

– Вздор, моя ненаглядная; я ведь рассказываю откровенности про нас с тобой не кому-нибудь, а лучшему другу.

– Дмитрий, не стоит принимать его слова всерьез, – сказала Сюэмель, она взяла Килина за плечи, но силы были неравны.

– Килин, ты уделяешь нашим отношениям чрезмерное внимание, – предупредила она.

– Драматизирую ситуацию?

– Зачем же? Оглупляешь и опошляешь.

– Почему же? Отвечай за свои поступки и трескучие фразы… Это ты придаешь отношениям спекулятивное провокационное толкование.

– Неправда! Я придаю им изначальное конкретное значение.

Создавалась тупиковая ситуация, и Дмитрий был в её эпицентре.

– Килин и Сюэмель, – обратился он к ним, – чтобы не было между вами кривотолков, надо заводить каждый год по ребёночку, и через десять лет, уверяю, ты, Сюэмель, забудешь, что такое подставлять бока мужчинам для всеобщего обозрения. Тебе, Килин, тоже будет недосуг роптать, и, более того, засматриваться на других женщин.

– Это как же так? – взъярился недовольный Килин Клер, и его сигарета замелькала перед носом Сюэмель.

– Никаких сигарет! – сказала она ему.

– Прости, Сюэмель, не понял.

– У нас в ресторане не курят. Потуши её.

– Эй, полегче, крошка, поласковее.

– Погаси.

– Нет, – заартачился он.

Дмитрий превратился весь в слух – новый спор предвещал быть интересным. Мужчина – есть мужчина, он не потерпит власти женщины над собой.

– Выбрось её! – твердо сказала Сюэмель.

– Не выброшу, я люблю курить! – голос его стал визгливым.

– Чудесно! – сказала официантка. – Тогда до свидания, мы не сошлись характерами. Я рву с тобой отношения. Во всяком случае, об обмене телами со мной впредь не заикайся.

Всё встало на свое место, и предмет спора стал явен.

Килин Клер понял, что с ним говорят серьезно. Помедлив, он затоптал сигарету ногой.

– В силу нелепых обстоятельств, а чаще, когда женщины делаются стервами, мужчины в противовес им становятся совершенно ручными! – объяснил он.

Дмитрий удивился:

– Вот что такое стимул, чтобы бросить курить!

– Так-то лучше! – сказала довольная официантка и отошла.

Килин Клер важно поднял палец.

– А всё почему? Обмен телами и какой-то там прозаический нельзя ставить на одни весы! Никакого сравнения! Теперь и я выступаю в пользу обмена телами… Таким образом, зависимость людей друг от друга возрастает в геометрической прогрессии.

Дмитрий встал из-за стола. Килин Клер загородил дорогу.

– Дмитрий, я не отпущу тебя!

Его провожала Сюэмель.

– Дмитрий, после еды принято говорить: «Атисед оситог амас», подведя итог и выражая тем самым благодарность хозяину за угощение и за то, что он готовил его.

– Атисед оситог амас! – с готовностью повторил он. – Что в переводе для землян звучит: “Было очень вкусно”!

Глава 14. Прелюдия к большому разговору

Премьер-министр Джоба отсутствовал. Пресс-секретарь Джаина провела Дмитрия в приемную.

– Можно, доктор, мне называть вас больше Дмитрий? – спросила девушка.

– Конечно, Джаина, называйте меня по имени. К “доктору” я так и не привык. У докторов должны быть с собой фонендоскопы, стетоскопы, рентгеновские трубки, катетеры, зонды и ещё чемодан всяких всячин для оказания медицинской помощи, а у меня на сегодня запланированы сачки для ловли бабочек.

– Ну уж, неправда, и вы это знаете, – вздула губки Джаина. У неё сегодня прекрасно смотрелись темно-каштановые волосы и коротко постриженная спереди челка.

Внезапно Джаина почувствовала себя свободной от предрассудков и условностей, и тут не удивилась этому. Раньше она не думала об обмене телами, сегодня с утра уж точно, и вчера, кажется. Сейчас точно прорвало. Теперь казался ей чем-то само собой разумеющимся; она не могла представить себе жизни без обмена телами… с Дмитрием. Это не было ни беспочвенной романтикой, ни капризом, ни сентиментальностью; просто жизнь без этого казалась ей сейчас бесконечно однообразной, как полет в одиночку в космосе.

Подсознательно она подумала о терпении, о железной выдержке. Она откинула прочь эти предательские мысли – смиряться она не желала. Всегда найдутся люди, которые проявят хитроумную расторопность и которым с землянином повезет больше.

Джаина посмотрела на окно. Она почувствовала, как свет правильным потоком падает ей на лицо. Неожиданно через секунду она уже вольготно устроилась на коленях у Дмитрия, словно всю жизнь провела на них, и Дмитрий почувствовал жар её тела.

– Не думайте доктор, что я жутко развратная, и не предупреждайте себя: “осторожно – шлюха!”

Он не то что растерялся, но не был готов к такому развитию событий.

– Ну, что вы. У меня и в мыслях такого нет, – тем не менее, ответил он не сразу.

– Вы же доверяете, прежде всего, своим внутренним ощущениям, а не внешним впечатлениям…

– Без сомнения.

– Но разве пресс-секретарь премьер-министра не может быть ею? – кокетливо спросила она.

Дмитрий замялся.

– Конечно, не исключается… от каждой женщины ждешь подвоха…

– Я же не знаю, как вы рассматриваете женские эскапады? Решила проверить.

– Нормально. Правильная и чистая девушка тоже может прыгнуть на колени кому угодно, – успокаивающе сказал Дмитрий и в шутку добавил, – хоть самому черту!

Но шутка осталась без ответа.

– Каким-то образом ведь девушке надо знать о мужчине всё, как он реагирует на подобное поведение, согласитесь? – вкрадчиво сказала она.

– Это прелюдия к чему?

– К большому разговору.

Джаина, расположившаяся у Дмитрия на коленях, также неожиданно обвила его шею руками и прижалась к нему грудью. Она дотянулась губами до его лица и стала целовать мочки ушей.

Он не почувствовал самого главного, которым терзался от любопытства до последнего дня. Её волосы на лице, выглядевшие как иголки у дикобраза, не кололи. Впрочем, это с виду они казались такими колючими, на самом деле они были мягкими и нежными как пух, поэтому мингалы никогда не избавлялись от них. Как на Земле ресницы считают красивостью, так и мингалы холили каждый волосок. А чтобы волоски на лице выделялись и создавали особый фон или даже геометрическую фигуру, они делали их объемными, пользуясь определенными кисточками, нанося ими ту или иную краску.

Но уже на шее волос не было, и Дмитрий понял, что эволюция сделала своё дело, ношение одежды убрало их с тела.

Он только подумал: “А что будет, если взять Джаину на руки и отнести на диван”. Подумал, но не собирался это выяснять. Он прилетел на Мингалу не для того, чтобы бросаться в пучину любовных приключений, и вообще не для того, чтобы его интимная жизнь раскрашивалась в яркие цвета, стала богаче и разнообразней, чтобы затем увяла. Но как иначе рассматривать предприимчивое поведение пресс-секретаря, как проигнорировать его. Это были нормальные притязания хорошенькой женщины к нему, тоже хорошенькому мужчине. Всё в пределах правил. Дмитрий боялся последующего развития событий с его окончательной фазой – ом… или обменом телами. Похоже, что у Джаины пока не было особой тяги и проявления ни к тому, ни к другому. А может всё же у неё идея фикс – далеко идущий обмен телами? Где та грань приличия? Где его подсказывающий дорогу путеводитель? Для мингалов обмен телами – норма жизни, для него – потеря своей сущности. Хотя… в любом примитиве есть своего рода величие.

– Ну так как же, я ставлю на ваш здравый смысл! – услышал он и ответил:

– Можете ошибиться.

– Иногда со мной бывает такое, но с вами, думаю, трудно потом выкрутиться.

– Я не настолько интересен, как кажется.

– Я начну с вопроса – слышали ли вы когда-нибудь слова “обмен телами”?

Свет придавал глазам Джаины мягкий блеск, а лицу – нежное оживление.

– Обмен телами – это… – замялся Дмитрий.

– Ещё раз браво, доктор! – улыбнулась она. – Вы неподражаемы в своей наивности и закрытости! Значит обмен телами для вас ещё не совсем тайна за семью печатями? Но я имею в виду более современное звучание этого словосочетания.

– Обмен телами – это… Сдаюсь! – он поднял руки вверх.

– В таком случае разрешите мне несколько расширить ваши представления.

– Готов слушать.

– Обмен телами – это реальность, это позитивная сила, это нарастающая тенденция.

– Общие слова. Пафос!

– Прочувствуете, когда поживете на Мингале достаточное время.

– Откуда вы это предполагаете?

– Я уже ответила на ваш вопрос.

– Понимаю, согласен, только давайте без поцелуев, – Дмитрий увертывался от них, как мог.

– Человек находит в обмене телами то, – продолжала она, – что раньше ускользало от него. Свежий воздух в душной атмосфере ограниченного пространства.

– А вы, Джаина, сами готовы к обмену телами? – решил взять инициативу в свои руки Дмитрий.

– Я достаточно молода и достаточно зрела и решительна, чтобы совсем не думать об этом.

– Джаина, почему вы хотите обмен телами?

– Знаете, я, как любая девочка, жила точно в тумане, в полном мареве из послушания, не имея практики обмена телами со дня рождения. Я просто спала себе и спала, продолжала спать как потухший вулкан. До тех пор, пока не задымила лавой, встретив вас.

– Чудесно сказано! – похвалил Дмитрий. Хотя прозвучало банальней некуда.

– Да, хочу вас…

Он понял, куда она клонит, и сразу возразил:

– Но я просто не вижу нужды общаться с кем бы то ни было на данном этапе.

– С женщинами тоже? – спросила она.

Дмитрий с интересом посмотрел на девушку и сказал менторским тоном:

– Вы бы лучше вышли замуж, стали дородной мадонной с кучей детей. Вам к лицу.

– Жизнь диктует иные условия.

– Почему вы так говорите, Джаина?

– Замуж? От вашего предложения ничего хорошего. Любовные связи, которые начинаются в постели, переходят в психологическую зависимость, и препятствуют обмену телами.

– И все равно – приоритет ваш на семью?

– Одно другому не противоречит, но и смотрит сквозь пальцы.

– Вы – настоящая феминистка, Джаина.

– Ничего общего! – выкрутилась она.

Ответ девушки был небезупречен. Хотя прозвучал резонно в условиях мингалетской действительности. Где-то это хорошо, а где-то плохо с точки зрения морали. В самом деле, почему он сам, нет-нет, да приценивается к женским формам, вместо того, чтобы присматриваться к обмену телами, выводя себя на более высокую ступень отношений? С высоты понимания мингалов, не отнесутся ли они с подозрением, например, к его возможной женитьбе?

– В каком-то контексте вы правы, – согласился он.

– Мы очень благодарны вам, что вы есть, – похвалила пресс-секретарь.

– Да уж, – ответил Дмитрий.

– Нет, правда.

– Не льстите.

– Ваше явление как Бога народу на Мингале превосходит все наши самые смелые чаяния и надежды.

– Вчера я смотрел фильм о моем прилете, – кисло сказал Дмитрий.

– И как?

– Там совсем другой конец. Невероятный. Витает дух войны и вероятный передел.

– Вы не поняли – любовь и согласие!

– Значит, была аллегория?

Они услышали, как открылась и закрылась входная дверь. Вот-вот должен был войти премьер-министр. Словно повинуясь условному рефлексу, Дмитрий сжался в пружину.

Джаина продолжала как ни в чём не бывало сидеть на коленях.

– Все хотят с вами строить определенные отношения.

– Я хочу нормальных…

– Это и есть естественные.

Дмитрий с ужасом смотрел на дверь.

– Потом была пьеса… – промямлил он.

Джаина, тем не менее, не обращала внимания на его испуг, видимо, она хорошо знала привычки премьер-министра и рассчитала всё до секунды.

– Я читала эту пьесу раньше, чем видела.

– И там другой конец.

– Совершенно.

– Я подам на пьесу в суд, как возмущенное лицо! – решительно сказал Дмитрий.

– Проиграете. Автор имеет право на вымысел.

Пресс-секретарь рассчитала минуту точно, она сползла с колен, поправила волосы и одежду, и очень своевременно.

– Дорогой Дмитрий, прошу уведомить меня, как только у вас появится ко мне конкретное желание относительно обмена телами, – шепнула она напоследок. – Тогда я сделаю всё, что вы захотите, выполню любую вашу прихоть.

Глава 15. Утвердить прилагаемые Правила обмена телами

Вошел премьер-министр Джоба.

– Вы занимались спортом? – сразу же спросил он Дмитрия.

– Обязательно.

– Когда-нибудь и к вам подойдут с предложением на обмен телами. Готовьтесь, у вас прекрасное тело.

– Уже подходили.

– Ну и как?

– Ни прямо, ни косвенно я не хочу влиять на жизнь вашей планеты.

– Уже повлияли.

– Что вы говорите?! Не заметил.

– Например, обнаруживаю вдруг, что мой любимый пресс-секретарь Джаина от вас без ума, строит на вас грандиозные планы, а её увлеченность вами через принятие важных документов передаётся на всё общество пренебрежением и неразберихой в работе.

Дмитрий замялся.

– Скажите ей это от моего лица…

– Не имею права применять к ней запретительные меры, – произнёс премьер-министр Джоба.

– Я бы хотел узнать предысторию или эволюцию обмена телами на вашей планете? – задал вопрос Дмитрий.

– Идея обмена телами витала в воздухе и поэтому требовала претворения в жизнь. Многие люди стали страдать от безысходности.

– В чем это выражалось?

– Появилась новая форма психической болезни.

– И что эта за болезнь?

– Тоска по чужому телу. Людям просто наскучили свои собственные тела, пусть и достаточно добротные.

– С чем это можно сравнить?

– С очередной, как снег на голову, фобией, повлекшей за собой закомплексованность народа в государственном масштабе, то есть каждый человек осознал свою ущербность. Она поразила общество мыслью об обмене телами как приступ гриппа.

– Обмен телами – это тоже фобия? Наличие ещё одной, не много ли? О да, как это серьезно! – с долей ехидства сказал Дмитрий.

– Всё началось с наблюдений, – не заметил язвительности премьер-министр. – Ученые обнаружили, что первые зачатки обмена телами происходят среди транссексуалов. Их непринужденная смена полов навела ученых на последующую мысль о перспективности вести научные разработки в плане начала долговременной программы по обмену всего тела, а не просто его составляющих органов.

– Далее?

– Следующий пример – слияние тел мужа и жены? Спросите супругов в момент их близости, “кто есть кто” на самом деле? Они промычат, а вразумительного ответа не дадут.

– Занятые своими чувствами и позами, они забывают обо всем на свете.

– Но не о самом главном! – с пафосом воскликнул Джоба. – Что они есть и существуют!

– Тогда что же есть такое загадочное, когда они не контролируют себя?

– Заметьте, даже в самый неподходящий момент полного отключения.

– Не томите, ваше Превосходительство! – попросил Дмитрий.

– Только одно – существующий обмен телами!

Дмитрий заметил:

– Всё новое обычно встречается в штыки!

– Человеческая мысль всегда двигалась вперед и природа сильнее нашего сознания! – возразил премьер-министр.

– А дальше, что явилось толчком для обмена телами?

Премьер-министр подошел к окну.

– Ещё я не сказал, что всему предшествовал хирургический обмен органами. Начиналось с малого. Можно было договориться прямо на улице продать или произвести бартерный обмен, например, почек, сердец, легких.

– Это же непросто, еще труднее с обменом телами. Попробуй найди хорошую и свободную симпатию, взаимное обоюдное желание, да еще и сумей ему или ей так сильно навязаться.

– Как ни странно, когда есть движущая сила, она сметает все препятствия.

– Из этого и возникло ваше новое сознание? – спросил Дмитрий.

– Был выпущен джин из кувшина, и теперь, не иначе, как реальной необходимостью обмен телами не назовешь.

– История независимо стала писать новую главу?

– Параллельно с духовным поиском, – премьер-министр сделал акцент на последние слова.

Цепь вопросов Дмитрий хотел завершить главным.

– И как следствие, вы почти решили проблему смертности? – спросил он.

– Глобально этой проблемы не было никогда. В мировом масштабе. Представитель одного пола ищет представителя другого. Появляются дети. В целом человечеству вымирание не грозит, когда есть такой механизм. А если взять каждого отдельного человека? На его уровне эта проблема только сильнее звучит. И мы её теоретически, и, в общем-то, практически преодолели. Каждый старик, предчувствуя, что он, вот-вот, уйдет в мир иной, старается препятствовать этому и найти более молодое тело, чтобы продолжиться в веках.

– Но ведь молодой в старом теле рискует многим, если не самой жизнью.

– Нет-нет. Это другой образ жизни, новый стиль. Молодые мысли в старом теле создают огромное подспорье и гигантский запас прочности, и отодвигают дряхление, переключают процесс дряхления с минуса на плюс, точнее, с плюса на минус, на выключение дряхления. Идет как бы омоложение.

Премьер-министр подозвал Дмитрия к окну. Из эргобуса на площадь выплеснулась не вяжущая с их резвостью группа мальчишек, громыхающих костылями по асфальту. Дмитрий изумился тому, что несколько больных мальчиков, фехтующих ими, ухитряются шуметь не хуже взвода пышущих здоровьем солдат.

Тем не менее, они влачили грустное впечатление.

– А вы посмотрите на этих мальчиков-калек изначально. Они веселы и общительны. Почему?

Этот вопрос для Дмитрия был легким.

– Сначала ребенок сознает, что останется калекой на всю жизнь, бывает даже потрясен своей уродливостью, и обычно покоряется судьбе, а затем, когда-то это состояние у него проходит, и он наполняется здравым смыслом, что это не так уж смертельно, и становится счастливее самых здоровых детей.

– Логично. Сразу виден почерк специалиста. Вы не хуже педиатров разбираетесь, – похвалил Дмитрий.

Ответы порождали всё новые вопросы, и он спросил:

– С какого возраста ваши граждане способны к обмену телами?

– Уже с детства.

– Я слышал разрешено с восемнадцати лет.

– Это закон предписывает, а функционально границ не существует.

– Кажется, что всё так просто! – выразил восторг Дмитрий.

– Заметьте, человек всегда хотел быть равным среди равных. И этот момент наступил.

– У вас коммунистическое общество?

– Все коммунистические общества не достигли своих целей. Не хочется хвастаться, только не наше.

– Ваши многочисленные нормативные акты – настоящее движение вперед! – Дмитрий позволил похвалу.

Он просматривал стопки томов документов и выхватывал цитаты. Они говорили о грандиозной проделанной работе на Мингале, что в целях обеспечения порядка и эффективности, улучшения и повышения числа обменов телами премьер-министр в свое правление приложил много сил. Например, Дмитрий натолкнулся на следующий документ:

Я постановляю:

1. Утвердить прилагаемые Правила обмена телами;

2. Всем префектурам обеспечить условия для обмена телами в соответствии с требованиями Правил;

3. Министерствам и ведомствам привести нормативные и законодательные акты в соответствие с Правилами и Основными положениями;

4. Разработать порядок организованного допуска граждан к обмену телами. Ввести регламенты и стандарты;

5. Министерству Печати и Информации обеспечить издание Правил;

6. Разным родам СМИ вести пропагандисткую работу о нужности и культивировании обмена телами;

7. Исполнение Правил возложить на Министерство социального обеспечения;

– А началось все, как обычно, с банальностей – с запретов на обмен телами, – премьер-министра охватило подобие ностальгии, словно он окунулся в глубокую старину.

– Неужели запреты и есть – движущая сила? – спросил Дмитрий.

– Да, они привели к тому, что, несмотря на жесточайшее преследование, люди стали искать выход из тупика. И тогда власти, пока ситуация не стала криминально безнадежной, встали перед дилеммой: запрещать или разрешать? Главным побуждением было делать всё для народа, но главным препятствием обнаружила себя Конституция. Свобода слова была, свобода совести, свобода передвижения, а свободы доступа тела – нет. Для этого в конституции остановились перед поправками. Надо было пройти через многочисленные рогатки противоречивых, взаимоисключающих друг друга ряд одиозных положений. Мы их привели в соответствие с запросами жизни. У нас этих проблем не стало. А какая происходила борьба мнений? Например, левые акцентировались на варианте, что каждый гражданин имеет право на отказ от обмена телами. Правые решительно отстаивали формулировку, что, наоборот, каждый имеет право на осуществление обмена телами. Существенная разница, не правда ли? Остановились на последнем.

Дмитрий старался быстро запоминать. Информация в папках была убедительна.

– Зря вы ломаете голову! – произнес премьер-министр. – Эти документы уже вчерашний день. Я сказал, что мы пошли не совсем по этому пути. Жизнь и теория разошлись в направлениях. Бюрократическая машина росла как снежный ком и грозила нас захлестнуть. Но мы не хотели превращаться в непредсказуемую планету и вовремя остановились, отменяя поэтапно порочные нормативные акты. И так всё понятно – не должно быть препятствий. Остался работать один аппарат по борьбе с преступным осуществлением обменов телами.

– В анналах истории наверно хорошо описан первый случай обмена телами?

– К сожалению, история – ветреная девка, и мало что нам достойного из прошлого оставила в пример. Но я лично предполагаю следующее: природе безразлично, какая молекула сталкивается с другой молекулой, как и в случае, какой мужчина живёт с какой женщиной и что происходит между ними. Была долгая эйфория по поводу первого открытия, отсюда упущенное время, раскачка, долгий этап разброда и шатания, но положительного было больше. Конечно, начиналось с малого. Заметьте, некоторые элементы из периодической таблицы, у вас – Менделеева, а у нас – Прокса-Патека-Магоры, в первый раз были открыты в количестве одной частицы, некоторые с продолжительностью жизни в доли секунды. Сейчас эти химические элементы, у вас на Земле тоже, тоннами лежат на складах, никого не удивляя. Так и обмен телами приобрёл энергию массового характера.

– В детстве вы, наверное, мечтали стать премьер-министром? – спросил Дмитрий.

– Впервые я захотел быть рыбаком. Я поставил цель поймать кита.

– Сколько вам было лет?

– Сколько помню, два с половиной.

– Ну и стали?

Премьер-министр Джоба недовольно поморщился.

– Жаль, что детство быстро кончается. Я всё еще помню умилительную беспомощность его. Тогда я с остротой ощущал свою неспособность свободно ходить куда хочу и тогда же свободно проявлять себя. И когда я осознал свою телесную огранниченность, из моей души начали изливаться целые волны критики и бичеваний. Эта сильная эмоциональная жизнь выражалась во многих протестующих словах “я хочу, я желаю, я не могу иначе”. Среди такого смешения фраз я постепенно привык слышать звуки обмена телами, языка моего сердца и народа. О, как обманчива глубина детского мира, который взрослые ограничивают и насыщают лишь игрушками и сказками.

– Наступает пора, когда рано начинаешь сталкиваться с реалиями жизни? – спросил Дмитрий.

– Тут и возраст накатил и был уже не тот, чтобы предаваться детскими иллюзиями.

– Вышли из детского состояния, и что тогда?

– Да, мне уже не казалась безукоризненной статья в конституции, что всё разрешено, что не запрещено законом. Я понял, что реалии бывают выше этого постулата, когда видишь несовершенство общества.

– А как на это смотрит ваша Академия Наук?

Премьер-министр подал Дмитрию книгу.

– Однажды я пошел в библиотеку и обнаружил, что об обмене телами не написано ни одной сколько-нибудь стоящей полезной книги, между тем о бабочках числилось 2173 книги, о слизняках – 196. Поразительно, не так ли? Ни одной вразумительной книги! Ведь обмен телами – одна из самых важных животрепещущих проблем, стоящих перед жителями планеты и всей вселенной, и, вероятно, в любой средней школе и колледже нормального государства должен читаться курс “Как заниматься обменом телами”. Дети вступают в период зрелости такими же неподготовленными к жизненным испытаниям и сложным ситуациям, как краб не подготовлен к выступлению в балете. Как премьер-министр, я должен был помочь, прежде всего, ученикам решить их проблему, как безболезненно им войти во взрослую жизнь. Мне необходимо было сделать каждый урок ярким и впечатляющим, чтобы пробудить у школьников, как у нового поколения, стремление жить по-другому.

– И вы сделали это?

– Я вызвал к себе ведущих писателей и ученых и озадачил их целью выпустить книгу, и чтобы она не была бесполезна, и чтобы эту книгу не выбросили в мусорный ящик.

– Вы объявили конкурс?

– Да, победила книга “Обмен телами. Реалии и жизнеспособность. Преграды и бойкоты. Сущность и преимущества”. Я прочитал книгу запоем и члены парламента тоже. Мы поняли, что жизнь движется семимильными шагами и нельзя от неё отставать.

– Книга впитала в себя весь ваш многовековой человеческий опыт?

– Это именно тот уникальный случай, когда закон работает и ему ничего не мешает.

– Её как “Библию” можно назвать Книгой книг?

– Я отвечаю за это.

– Первые впечатления всегда ошибочны.

– Что не помешало нам двигаться в нужном направлении.

– Книга книгой, а что предприняло пошагово правительство?

– Сначала были робко установлены сроки на обмен телами последовательно на 1, 2, 3 дня. Потом мы увереннее пошли дальше – приходило позднее прозрение, что есть некоторое запаздывание с законами. На основании почерпнутой информации из книги, я заметил, что чем больше соприкасаешься с чужим телом, тем сильнее адаптируешься в привычном ощущении пользователя. И другая сторона, удовлетворенная новым телом, не испытывает желания возвратиться в свое прежнее. И потом, нельзя недооценивать казусы тройного, четверного обмена телами, когда люди сговариваются втроем, вчетвером и т.д. Это положение надо было разработать и узаконить.

– Я уже понял, что параллельно росла законодательная база, – сказал Дмитрий.

– Да, была увлекательная нормотворческая деятельность. Я стремился к своей цели упорно, с энергией бультерьера, преследующего проезжающий эргомобиль. И я полюбил свою работу ещё сильнее. Я поражался, как люди, до того инфантильные, безхребетные и неграмотные, завоевывали новое самосознание, новое пространство, как быстро приобретали уверенность в себе, как стремительно многие из них продвигались по служебной лестнице и их заработки росли. Успех намного превзошел самые оптимистические ожидания. Сначала мы давали гражданам ряд рекомендаций по обмену тел, и просили применять эти рекомендации в жизни, а затем сообщать о достигнутых результатах. Каждый, взрослые и дети, давал дельные советы, как бы они сами хотели преобразовать жизнь. Эта игра “как реформировать планету” в итоге принесла свои положительные плоды.

– Я заметил, что обмен телами происходит везде на моих глазах! – Дмитрий пошел ва-банк.

– Не забывайте, ещё раз напоминаю. Везде, только не на пешеходных переходах, в тоннелях, на мостах, путепроводах, эстакадах, на железнодорожных переездах, на взлетных полосах, на стартовых площадках.

– Забота о безопасности людей – это хорошо.

– И в результате появились достижения. Теперь, как говорится, и у нас есть свое “золотое правило”, и “золотое сечение”, и своя Нагорная проповедь, и своя клятва Гиппократа, которую нарекли моим именем – заветом Джобы. Но это не главное, и я сейчас готовлю ещё один закон. Это будет эпохальный закон.

– Какой? – вырвалось у Дмитрия.

– Пока он секрет. Нельзя вот так сразу в карьер, можно травмировать психику народа. Его надо предварительно психологически подготовить, а на это уйдет не один месяц кропотливой работы.

Вошла Джаина и сказала премьер-министру:

– Вас просит к себе император Люстиг Мост.

Глава 16. Неофициальная пресс-конференция пресс-секретаря

Прерванный разговор с премьер-министром ждал своего продолжения неделю.

– Вам почта. – Этими словами его встретили на входе в Кор-Кар.

– Почта! – удивлённо воскликнул Дмитрий.

“Родители! Конец непониманию!” Дмитрий почувствовал прилив счастья, он не получал корреспонденции, и это была первая пачка из десяти писем.

Конверты были с местными адресами. Хорошо, что не из фискального ведомства. Он облегченно вздохнул. Первое письмо, которое Дмитрий выбрал наугад, вскрыл ногтем. Вот что написала ему о себе Оберта Дзарги: “Вы молодой и красивый, с развитой мускулатурой. Восемь с половиной лет назад я была приговорена к смерти – медленной, мучительной от неизвестной болезни. Самые лучшие врачи страны терялись в догадках и подтвердили этот приговор. Я была на краю бездны, глубокая пропасть разверзлась передо мной! Я была молода. Я не хотела умирать! В отчаянии я позвонила своему врачу и выплакала перед ним всю боль своей истерзанной души. Довольно нетерпеливо он отчитал меня: “В чем дело, Оберта, разве вы глубокая пессимистка, не способны бороться за свою жизнь до конца? Конечно, вы умрете, если будете оплакивать судьбу. Хватит заниматься меланхолией – она похожа у вас на кривляние. Да, вас постигло самое худшее. Если так, смотрите фактам в лицо! Перестаньте будоражить себя. А затем что-то предпринимайте! Под лежачий камень вода не течет”. В тот самый момент я дала себе клятву. Я вложила в неё все скрытые силы моих стенаний, так что словно когти глубоко впились мне в тело, и озноб пробежал по спине. Я приказала себе: “Я не буду терзаться! Не буду плакать! Буду хранить спокойствие! Пересилю себя! И если я могу что-то предпринять, я должна одержать победу над собой! Я собираюсь только жить!” И вот я прошла рекомендуемое в таких случаях рентгеновское облучение с большой дозой радия. Очень болезненный процесс. Меня облучали ежедневно по три сеанса в течение ста дней. Я не позволяла себе отвлекаться и беспокоиться. Я ни разу не заплакала! Я улыбалась сквозь боль! Но кости ещё больше выступили на моем истощенном теле, как пики среди пустынных холмов, и ноги казались налитыми свинцом. Врачи посоветовали последнее средство: обратиться к вам и поменяться с вами телами. Мне сказали, что вы доктор, и у вас есть клятва Гиппократа, по которой вы не имеете права изменить ей и отказать больному в помощи. Я сказала себе: “Хватит болеть – мир прекрасен!” Я поборола в себе робость и написала это письмо. Убедительно прошу вас выполнить мою просьбу…”

Писем было множество, а Дмитрию хотелось многое знать. Лучше всего не только от первых лиц. Он вскрыл следующее. От Сирены Эйкей.

“Я много лет преподавала иностранный язык. Семь лет назад потеряла мужа, он ушел в одночасье – обширный инфаркт миокарда. Тогда-то я перенесла гипертонический криз. В день вашего прилета меня постиг новый удар. На этот раз намного серьёзнее – поставили диагноз “ишемический инсульт”. Правая рука и нога практически перестали служить мне, с трудом могла пошевелить лишь пальцами, и то еле заметно. Язык тоже онемел. И это в неполные сорок лет. Обычный в таких случаях курс восстановительной терапии: таблетки, уколы, капельницы – не помог. Выздоровление моё казалось недосягаемой мечтой. Я чувствовала себя обузой для родных. Стало подкрадываться отчаяние. Моё изначально заложенное, животное начало, которое, наверное, есть в каждом живом существе, цеплялось за жизнь, а человеческий рассудок всё чаще говорил о бессмысленности такого существования. Я не хотела прогибаться перед болезнью, и мой внутренний голос произнес: “В богадельню не пойду! Рано сдаваться!” Этот момент я считаю переломным в своей судьбе. Линия моей жизни, уже опустившаяся до самой глубокой отметки боли и отчаянья, опять начала подъём при мысли, что вы та самая палочка-выручалочка, которая совершит чудо перевоплощения меня в вас с вашим молодым и здоровым организмом”.

“Если бы я был чуть помоложе, то, наверное, поступил бы также. Но я слишком стар и ленив, чтобы искать себе обмен телами на стороне, когда вот оно решение, лежащее на поверхности…” Третье письмо тоже было очередной трагической историей. Дмитрий понял, что автор решал свои проблемы за счёт него, желал привлечь внутренние резервы чужого красивого тела.

Человеческие судьбы! Это интересно, но не сейчас о них читать. Дмитрий сунул письма в карман, обогнул две античные колонны и направился в дальний конец зала. Где-то его должна была встретить пресс-секретарь.

Джаина – девица с характером. Он решил ничего не скрывать от неё, и ему стало легче.

– Дмитрий, у меня сегодня хороший день! – услышал он.

Джаина решила использовать язык жестов смотрела прямо, подняв для него высоко открытую ладонь, что войны сегодня не будет. Эту неделю она провела в лихорадочном ожидании ответа от Дмитрия.

– Эмоциональный плюс? – с улыбкой спросил он, подходя к ее столику у окна.

– Скорее, интеллектуальный, – ответила она.

– Для такой симпатичной девушки в силу её непознанной природы лучше бы подошел физиологический.

Дмитрий пригляделся. В зале кресла стояли очень близко к столу.

– Всё шутите? Ловлю вас на слове. Присядьте, – Джаина указала на кресло напротив в первом ряду. – Лучше скажите, обмен телами – это возможно? – спросила она громогласно.

Он сразу навострил уши, как только сел.

– Конечно, возможно, а уж в этой поразительной колоритной стране подавно. – У Дмитрия двух мнений не было.

– С вами, с вами…

А этого Дмитрий не ожидал.

– Со мной?

– А то ещё с кем? – усмехнулась пресс-секретарь.

Он не замечал, что сзади подтягивались корреспонденты, усаживались и доставали диктофоны и видеокамеры.

– В принципе, это, неплохо… – замямлил он.

– В чем тогда загвоздка?

– Сегодня у меня насыщенный день. Завтра… – Дмитрий заглянул в календарик.

– Доктор, вы опошляете ситуацию, вы бюрократ!

– Ох, извините, – спрятал он календарик в карман.

– Вы давали слово.

– Я давал слово, что сделаю всё возможное, и я не собираюсь брать его назад.

– Так как же?

– Джаина, вы ставите меня в неудобное положение.

– Дмитрий, вы, точно, глухой слепец! Только что подтвердили, что давали слово, а мы всё кружим на одном месте.

– Я не такая важная птица, – заметил Дмитрий. – Вы говорите, что знаете обо мне всё, в таком случае вы знаете и то, что я человек мелкотравчатый, не стоящий внимания.

Джаина была раздосадована задержкой.

– Вы, земляне, слишком прагматичны и рассудительны, боитесь остаться в невыгодном положении, – сказала она. – Я так понимаю, что вы торгуетесь. Это хорошо, что вы выставляете свой товар на показ, считаете лучше моего и преподносите высшим сортом, но можно погрязнуть в бесконечных расчетах и вариантах, хотя всё равно в любом случае покупатели и продавцы сходятся в цене.

– Позвольте не согласиться – не всегда.

– Всегда! – На лице Джаины была решимость.

– Нарисовали картину правильного торга, тем не менее, он не подкупает меня.

– Вот вы стоите весь передо мной, словно на витрине. Как я должна еще рассматривать вас, как не демонстрацию ваших недостатков и преимуществ. И в вас меня всё устраивает.

Дмитрий смягчился.

– И что, есть четко установленная такса? Что вам об этом известно?

– Что значит – мне известно? – Джаина сделала легкий наклон к уху Дмитрия. – Для меня не тайна, что существует элементарная сделка – обмен телами и, следовательно, реальная цена на него. А что тут ещё может быть другое?

Дмитрий, думавший только о том, как бы высвободиться из мертвой хватки Джаины, сказал:

– А если я не смогу ответить на ваши вопросы? Вы подумаете, что я лгу.

– Хуже вам от этого не будет. Ассимиляция – штука полезная, и для пришельцев тоже. Попробуйте – сами увидите. А на Земле вас встретят как национального героя.

– Или героиню, если я окажусь в женском теле!?

– Неужели на Земле это предмет для глупого юмора?

Дмитрий улыбнулся.

– На Земле не только пошлость, всё является предметом для юмора.

Джаина выразила глубокое, но детское недоумение:

– Если пробавляться постоянно юмором, когда же заниматься серьезными делами?

– Одно другому не мешает.

– А у нас мешает.

– Джаина, насколько широко практика с обменами телами распространена?

– Что можно ответить на это? Скорее всего, всюду. Нет такого места на Мингале, где бы им кто-то препятствовал.

< Назад Далее >