АКТ I

СЦЕНА I. Сад у дома Оливера.

Входят ОРЛАНДО и АДАМ

ОРЛАНДО:

Как мне запомнилось, Адам, что только потому, завещана была мне волею отца лишь тысяча каких-то жалких крон, что, как ты говоришь, возложено на брата моего его благословеньем было, меня достойно воспитать. Вот, где – начало бед моих. Он обучает в школе Жака – брата моего, о чьих успехах превосходен отзыв, а что касается меня, то держит в деревенском доме, иль правильней сказать, в родном оставил доме без поддержки. Ведь разве вы зовёте содержаньем для дворянина моего происхожденья то, что не отличить от стойла для скота? У лошадей его получше воспитанье, ведь кроме их прекрасного откорма, их учат выездке, им нанимая дорогих наездников. А у меня – его же брата, ничего при нём не прибывает, кроме роста. И потому, как скот его в навозных кучах многим тем ему обязан, так и я – не больше. Он щедро дарит мне ничто, и даже то немногое, что мне дано природой, кажется, старается забрать: есть позволяет лишь со слугами своими, лишая места брата за столом, и, сколько может, подрывает воспитанием моим моё дворянство. Это-то, Адам, меня и огорчает. Дух свободный моего отца, что, как я думаю, живёт во мне, наперекор такой неволе взбунтовался. И терпеть я это дальше не желаю, хоть и не знаю средства мудрого, как этого избегнуть.

АДАМ:

Вон он идёт хозяин мой – Ваш брат.

ОРЛАНДО:

В сторонку отойди, Адам, и ты услышишь, какую взбучку он устроит мне.


Входит ОЛИВЕР


ОЛИВЕР:

А ныне, сударь, что Вы делаете здесь?

ОРЛАНДО:

Да, ничего: я не обучен никакому делу.

ОЛИВЕР:

Иль, сударь, что-то портите, тогда?

ОРЛАНДО:

Ага, Вам, сударь, помогаю портить я бездельем то, что сотворил Господь – негодного, плохого брата Вашего.

ОЛИВЕР:

Да, сударь, лучше чем-нибудь займитесь, и ничем недолго будьте.

ОРЛАНДО:

Уж не свиней ли Ваших мне пасти и есть мякину вместе с ними? Что за богатое наследство промотал я, что до подобной нищеты дошёл?

ОЛИВЕР:

Да, знаете ли, где находитесь Вы, сударь?

ОРЛАНДО:

О, сударь, очень хорошо – здесь, в Вашем парке.

ОЛИВЕР:

Да, знаете ли, кто пред Вами, сударь?

ОРЛАНДО:

Да, лучше, чем ему бы, прежде, знать меня. Я знаю, Вы – мой старший брат, за это кровное родство Вам следует бы знать меня. Традиция народов позволяет Вам в том выше быть меня, что рождены Вы первым, но эта же традиция не отнимает у меня моей крови. Да, будь хоть двадцать братьев между нами – от моего отца я столько же имею, сколько Вы. Хотя, я признаю, что Ваше появление на свет передо мной к его заслугам ближе.


ОЛИВЕР: Что, пацан!

ОРЛАНДО:

Давай, давай же, старший братец, для этого ты тоже молод.

ОЛИВЕР: Ты хочешь руку на меня поднять, прохвост?

ОРЛАНДО:

Я – не прохвост, а младший сын месье Роланда де Буа. Он – мой отец, и трижды тот – прохвост, кто скажет, что такой отец родит прохвостов. Не будь ты братом мне, от глотки бы твоей руки не отнял этой, пока другой не вырвал твой язык за то, что так сказал. Ты обругал себя же самого.

АДАМ:

Добрейшие хозяева, терпение явите и, в память вашего отца, в согласье будьте.

ОЛИВЕР:

Дай мне пройти, сказал.

ОРЛАНДО:

Я не уйду, пока не захочу. И Вам придётся выслушать меня. Отец мой поручил Вам в завещании своём дать мне хорошее образование. Вы же воспитали меня, как мужика, все качества присущие дворянам, заслоняя или пряча от меня. Но дух отца окреп во мне, я больше не хочу терпеть такое. Поэтому, иль предоставьте мне возможность заняться тем, что мне поможет стать джентльменом, иль выдайте мне этот жалкий шанс, что мне оставил мой отец по завещанью, с ним я отправлюсь покупать свою судьбу.

ОЛИВЕР:

И что ж ты будешь делать? Побираться, когда потратишь всё? Что ж, сударь, станьте этим: я дальше не хочу возиться с Вами: получите Вы Вашу часть наследства, как хотите. И просьба к Вам – отстаньте от меня.

ОРЛАНДО:

Я впредь не стану раздражать Вас больше, чем будет мне полезно.

ОЛИВЕР:

И ты с ним убирайся, старый пёс.

АДАМ:

Так «старый пёс» – моя награда? Очень верно! Лишился я зубов на Вашей службе. Да пребудет Бог со старым хозяином моим! Не произнёс бы он такого слова.


Уходят ОРЛАНДО и АДАМ


ОЛИВЕР:

Так неужели это начал ты, чтоб надо мною стать? Я вылечу твою заносчивость, и тысячу, однако, крон я тоже не отдам. Эй, Деннис!


Входит ДЕННИС


ДЕННИС: Звали, Ваша милость?

ОЛИВЕР:

Что, здесь не появился ли ещё Шарль – герцога борец, со мной поговорить?

ДЕННИС:

Так он, угодно Вам, там у двери, назойливо желает к вам войти.

ОЛИВЕР: Зови его сюда.


Выходит ДЕННИС


ОЛИВЕР:

Хороший способ это будет – бои борцов начнутся завтра.


Входит ШАРЛЬ.


ШАРЛЬ: Доброе утро, Ваша милость.

ОЛИВЕР:

Достойный месье Шарль, какие новости от Нового Двора?

ШАРЛЬ:

Там, при дворе нет, сударь, новостей, помимо тех же старых: старый герцог изгнан своим же младшим братом – новым герцогом. И трое или четверо вельмож отправились в изгнанье добровольно вместе с ним из уважения к нему. Их землями и рентой новый герцог стал богаче, потому он разрешил им это и охотно отпустил скитаться.

ОЛИВЕР:

А можете сказать ли, Розалинда – дочь герцога, была ли изгнана с отцом своим?

ШАРЛЬ:

О, нет, ведь новый герцог дочь свою – её кузину, не мог с ней разлучить, она её так любит, что, будучи воспитана с ней вместе с детства, за ней ушла бы или умерла, чтоб только с ней остаться. И при дворе она своим любима дядей не менее, чем собственная дочь его. И никогда ещё две дамы не любили, как они.

ОЛИВЕР: А где же старый герцог будет жить?

ШАРЛЬ:

Как говорят, уже в лесу Арденнскомон. И там немало с ним живут людей весёлых, как тот английский старый Робин Гуд. Как говорят, немало молодых джентльменов каждый день, собравшись у него, проводят время беззаботно, как было в мире золотого века.

ОЛИВЕР:

Что, завтра перед новым герцогом бороться Вам?

ШАРЛЬ:

Боюсь, придётся, сударь, потому пришёл, с одним Вас делом ознакомить. Понять мне дали, по секрету, сударь, что со мной на бой Ваш младший брат Орландо в маске хочет выйти, чтоб меня свалить. Но завтра, сударь, я борюсь за честь свою, и только для того вполне оправдан бой, кто ускользнёт без переломов от меня. Но юн ещё Ваш брат и хлипок. Из любви к Вам, я не хотел бы помешать ему, как должен был бы сделать ради чести, если выйдет он. Поэтому, пришёл сюда я, из любви к Вам, чтобы с этим ознакомить Вас, чтоб Вы могли иль удержать его от этого решенья, иль помогли бы вытерпеть позор, чего ему не избежать, как результата собственных исканий, что совершенно против моего желанья.

ОЛИВЕР:

Тебя благодарю я за любовь ко мне, за что, как ты узнаешь, Шарль, хочу тебе весьма любезно отплатить. Я знал и сам о замысле его таком, и испытал немало хитрых, трудных средств от этого его отговорить, но непреклонен он. Скажу тебе, что самый он упрямый юноша во Франции, амбиций полон, но завистлив в подражанье к хорошим качествам любых людей, и тайный, подлый интриган ко мне – его родному брату. Потому ты действуй по усмотренью своему. Мне равно дорого, сломай ему ты шею или палец. Но тебе учесть бы лучше было это: ведь, если ты его, хоть в чём-то опозоришь, иль если не проявит сам великой милости к тебе, тогда тебя травить он будет ядом, иль способом каким-нибудь коварным в ловушку он тебя заманит, и так и не отстанет от тебя, пока тебя он жизни не лишит каким-нибудь окольным иль иным путём. Ведь, уверяю, со слезами говорю почти об этом, нет в наши дни ни одного, из здесь живущих, столь юного и злобного. По-братски только так сказал о нём, но если бы представил я его тебе таким, каков он есть, то покраснел бы и заплакал, а ты бы побледнел и изумился.

ШАРЛЬ:

Я искренне доволен, что пришёл к Вам. И если завтра выйдет он, то я воздам ему его же платой. И если он когда-нибудь потом ходить сумеет в одиночку, то больше никогда не буду я бороться за призы. И да хранима Богом будет Ваша милость.

ОЛИВЕР:

Прощай, достойный Шарль.


ШАРЛЬ выходит.


ОЛИВЕР:

Теперь бы этого мне раззадорить игрока, надеюсь, видеть мне его кончину. Душа моя, хотя не знаю почему, не ненавидит ничего сильнее, чем его. Но, всё же, благороден он. Хоть никогда и не учился, всё же, много знает. Полон замыслов великих, и всеми очарованно любим. И, впрямь, настолько больше – в центре мира, особенно среди моих людей, его узнавших лучше, что совершенно презираем я. Но этому не быть так долго. И борец поставит всё на место. Осталось только мне разжечь мальчишку на борьбу. И этим я теперь займусь.


Уходит.

СЦЕНА II. Лужайка перед дворцом герцога.

Входят СЕЛИЯ и РОЗАЛИНДА


СЕЛИЯ:

Тебя прошу я, Розалинда, милая кузина, будь веселей.

РОЗАЛИНДА:

Выказываю больше я веселья, дорогая Селия, чем мне по силам. А ты хотела, чтобы я была весёлой больше этого? Пока меня ты не научишь забывать об изгнанном отце, ты не научишь, как мне помнить о любой необычайной радости.

СЕЛИЯ:

В этом ты, как я смотрю, не так же преисполнена ко мне любовью, как я – к тебе. Когда бы дядя мой – твой изгнанный отец, изгнал бы дядю твоего – теперешнего герцога и моего отца, так чтобы, всё же, ты была со мной, то я смогла бы научить свою любовь принять и твоего отца, как моего. И ты бы поступила так, когда бы верность у твоей любви ко мне была бы также справедлива и мягка, как у моей любви к тебе.

РОЗАЛИНДА:

Что ж, я забуду состояние моих владений, чтобы веселиться в ваших.

СЕЛИЯ:

Ты знаешь, больше нет детей у моего отца, лишь я. И не похоже также, что прибудут. Воистину, когда умрёт он, станешь ты его наследницей, ведь то, что силой он забрал у твоего отца, тебе отдам я снова из любви – клянусь я честью. Если ж я нарушу эту клятву, то пусть я в монстра превращусь. И потому ты, Роза нежная моя, ты, дорогая моя Роза, будь весёлой.

РОЗАЛИНДА:

Отныне буду. Я хочу, кузина, изобретать забавы. Дай-ка мне подумать. Что думаешь о том, чтоб нам влюбиться?

СЕЛИЯ: Вот как?! Я, пожалуй, этим занялась бы, кроме прочих развлечений. Но не любить мужчин всерьёз и больше, не заходить в забаве дальше, чем ещё возможно выйти с честью из неё, румянец непорочный сохранив.

РОЗАЛИНДА:

Но что ж, тогда, забавой главной нашей будет?

СЕЛИЯ:

Давай сидеть и издеваться над Фортуной – этой доброй колеса хозяйкой, которая свои дары отныне могла бы равномерней раздавать.

РОЗАЛИНДА:

И я хотела бы, чтоб можно было сделать так. Ведь блага от неё весьма неадекватны, эта щедрая, слепая женщина серьёзно ошибается в своих подарках женщинам.

СЕЛИЯ:

Да, это – правда. Ибо тех, кто наделён ей красотою, праведными редко создаёт она, а тех, кто ею праведными создан, плохо наделяет красотой.

РОЗАЛИНДА:

Нет, вот сейчас ты от Фортуны перешла к делам Природы. Фортуна властвует лишь над дарами мира, а не в чертах Природы.


Входит ОСЕЛОК


СЕЛИЯ:

Как, «нет»? Когда прекрасное создание Природа сотворила, разве не благодаря Фортуне может и оно в огонь попасть? Хотя Природа наделила нас умом, чтоб мы Фортуну презирали, разве не Фортуна нам прислала этого шута, чтоб этот спор прервать?

РОЗАЛИНДА:

И впрямь, Фортуна тут к Природе слишком уж сурова, когда естественность Природы огранила этаким природным остроумьем.


СЕЛИЯ:

Но, может быть, и это тоже – не Фортуны дело, а Природы, которая заметила, что наш врождённый ум – весьма тупой для рассуждений о таких богинях, и нам она, естественно, шута прислала, как точильный камень. Ведь, вечно тупость дурня – оселок ума. Откуда ты теперь, остряк! куда бредёшь?

ОСЕЛОК:

Вы, госпожа, должны идти к отцу.

СЕЛИЯ:

Тебя посыльным сделали?

ОСЕЛОК:

Нет, клянусь я честью, но велели мне сходить за Вами.

РОЗАЛИНДА:

Где научился этой клятве, шут?

ОСЕЛОК:

От рыцаря, кто клялся честью, что оладьи были хороши, и клялся честью, что была плоха горчица, тогда как точно знаю я, что были никудышними оладьи, а горчица – хороша. Однако, не был рыцарь тот клятвопреступник.

СЕЛИЯ:

Как обоснуешь ты такое из таких огромных залежей своих познаний?

РОЗАЛИНДА:

Да, ну-ка, ну, теперь открой-ка рот своей премудрости.

ОСЕЛОК:

Теперь предстаньте обе предо мной, погладьте ваши подбородки и клянитесь бородами вашими, что я – мошенник.

СЕЛИЯ:

Клянёмся бородами нашими, когда бы мы имели их, что ты – такой.


ОСЕЛОК:

Клянусь, своим мошенничеством я, что если бы имел его, то был бы я мошенник. Но, если вы клянётесь тем, чего и нет, то не в чем и нарушить клятву вам. Не более нарушил клятву рыцарь тот, кто клялся честью, потому что никогда он не имел её, иль если и имел, то от неё отрёкся прежде, чем увидел те оладьи и горчицу.

СЕЛИЯ:

Скажи, пожалуйста, кого имеешь ты в виду?

ОСЕЛОК:

Того лишь одного, кого отец Ваш – старый Фредерик так любит.

СЕЛИЯ:

Любви отца достаточно для чести этого любимца. Достаточно! Не говори же больше мне о нём, иначе за подобные намёки ты будешь выпорот в один прекрасный день.

ОСЕЛОК:

Жаль более не то, что не дают глупцам сказать разумно, а то, что глупость мудрецы творят.

СЕЛИЯ:

Воистину, ты верно говоришь. С тех пор, как рот глупцам заткнули, то даже глупость мелкая людей разумных стала зрелищем великим. Но вот сюда идёт месье Ле Бо.

РОЗАЛИНДА:

С его устами полными вестями.

СЕЛИЯ:

Которые он выложит пред нами, как кормят голуби своих птенцов.

РОЗАЛИНДА:

Тогда напичканы мы будем новостями.

СЕЛИЯ:

Тем лучше – спрос на нас повышен будет.


Входит месье ЛЕ БО


СЕЛИЯ:

Бонжур, месье Ле Бо. Какие новости?

ЛЕ БО:

Прекрасная принцесса, вы упустили грандиозную забаву.

СЕЛИЯ:

Забаву! Но какого сорта?

ЛЕ БО:

Какого сорта, госпожа! Как мне бы Вам ответить?

РОЗАЛИНДА:

Как пожелают разум и удача.

ОСЕЛОК:

Иль, как судьба укажет.

ЛЕ БО:

Прекрасно сказано: и это было грубой лестью.

ОСЕЛОК:

Нет, если я не поддержу свой чин…

РОЗАЛИНДА:

Теряешь ты своё чутьё былое.

ЛЕ БО:

Вы, дамы, удивляете меня. Хотел я рассказать Вам о большой борьбе, какую упустили Вы из вида.

РОЗАЛИНДА:

Нам объясните нравы той борьбы.

ЛЕ БО:

Я расскажу начало вам, и если то угодно будет Вашим милостям, вы сможете увидеть окончанье.

Ведь лучшее ещё там впереди – сюда, где вы, они придут его исполнить.

СЕЛИЯ:

Начало это – то, что мёртво и погребено.

ЛЕ БО:

Туда пришёл старик и трое сыновей его…

СЕЛИЯ:

Могла бы я начало это сравнить со старой сказкой.

ЛЕ БО:

Достойных трое молодых людей, отменных роста и сложенья.

РОЗАЛИНДА:

И с ярлыками на воротниках: «По предъявлению сего считать известным всем».

ЛЕ БО:

Тот, старший из троих, боролся с Шарлем, герцогским борцом. И Шарль его в одно мгновенье бросил и сломал ему аж три ребра, так что имеет мало шансов выжить тот. Потом он так же услужил второму, после – третьему. Вон там они лежат. Тот бедный старец – их отец так сокрушается над ними, что со слезами все свидетели сочувствуют ему.

РОЗАЛИНДА:

Увы!

ОСЕЛОК:

Но что же это за забава, сударь, что упустили дамы?

ЛЕ БО:

Да, ту же, о которой говорю я.

ОСЕЛОК:

Так и умнеют люди с каждым днём. И это – в первый раз, когда я слышу, чтоб ломанье рёбер было дамскою забавой.

СЕЛИЯ:

И – я! Тебе ручаюсь.

РОЗАЛИНДА:

Но, неужели кто-то есть ещё, желающий в своих боках познать такую переломов музыку? Иль этот кто-то обожает рёбра сам ломать? Посмотрим на борьбу, кузина?

ЛЕ БО:

Придётся, если тут останетесь. Назначено здесь место для борьбы – её они готовы провести.

СЕЛИЯ:

Вон там, наверняка, они идут. Давайте мы теперь останемся и всё ж посмотрим.


Фанфары. Входят ГЕРЦОГ ФРЕДЕРИК, лорды, ОРЛАНДО, ШАРЛЬ и слуги


ГЕРЦОГ ФРЕДЕРИК:

Начинайте. Раз этот юноша неумолим, пусть будет риск его на дерзости его.

РОЗАЛИНДА:

Так это он – тот человек?

ЛЕ БО:

Он самый, леди.

СЕЛИЯ:

Увы, он – слишком молод, однако кажется успешным.

ГЕРЦОГ ФРЕДЕРИК:

Как, теперь ещё и дочь с кузиной! Пробрались сюда, чтоб посмотреть борьбу?

РОЗАЛИНДА:

Да, мой государь, коль будет Вам угодно разрешить остаться нам.

ГЕРЦОГ ФРЕДЕРИК:

Особой радости Вам это не доставит, уверяю вас. Настолько эти люди не равны. Из состраданья к претенденту, к юности его, хотел бы я его разубедить, но он не поддаётся уговорам. Поговорите с ним, посмотрим, леди, способны ль вы его подвинуть с места.

СЕЛИЯ:

Его сюда, месье Ле Бо достойный, позовите.

ГЕРЦОГ ФРЕДЕРИК:

Так сделайте, а я не буду рядом.

ЛЕ БО:

Месье соперник, Вас зовут принцессы.


ОРЛАНДО:

Я им внимаю с полным уважением и долгом.

РОЗАЛИНДА:

Вы, юноша, свой вызов Шарлю бросили – борцу?

ОРЛАНДО:

Нет, прекрасная принцесса, он обычно вызывает всех. А я, как и другие, испытать с ним вышел только силу юности моей.

СЕЛИЯ:

Молодой джентльмен, Ваш дух для Ваших лет – весьма отважен. И доказательство жестокое Вы видели, какая мощь у этого борца. А если бы Вы видели себя своим же взглядом, иль поняли себя своим сужденьем, то ужас перед Вашей авантюрой Вам дал совет о предприятье, которое Вам более равно по силам. Мы просим Вас, для Вашего же блага, избрать свою же безопасность, и отказаться от попытки этой.

РОЗАЛИНДА:

Так поступите, юный сэр, и репутация не пострадает Ваша. Мы герцога попросим, чтоб борьба не продолжалась.

ОРЛАНДО:

Я умоляю не наказывать меня жестоким мненьем вашим, в чём признаю себя весьма виновным, отказывая в чём-нибудь столь благородным и прекрасным дамам. Но пусть прекрасные глаза и ваши пожеланья добрые идут со мной на испытание моё, где, если быть мне в лавровом венке, то опозорен будет только тот, кто милосердным не был никогда, а если – быть убитым, то умрёт лишь тот, кто был готов к тому, что будет так. Моих друзей не огорчу я, ведь некому оплакивать меня, и миру этому вреда не нанесу, ведь ничего я не имею в нём. Я в этом мире только заполняю место, которому найдётся лучше примененье, когда его освобожу.


РОЗАЛИНДА:

Хотела бы я, чтобы сила малая, что я имею, была бы с Вами.

СЕЛИЯ:

И моя, к ней в пополненье.

РОЗАЛИНДА:

Прощайте, небо я молю, чтоб ошибиться в Вас.

СЕЛИЯ:

Да сбудутся же сердца Вашего мечты!

ШАРЛЬ:

Ну, где же этот бравый молодец, что так лежать желает со своею матерью – землёй?

ОРЛАНДО:

Готов он, сударь, но его желание – скромнее.

ГЕРЦОГ ФРЕДЕРИК:

Так: ваша схватка – лишь до одного паденья.

ШАРЛЬ:

Нет, я ручаюсь, Ваша милость, Вам не придётся о втором просить того, кого от первого отговорить бессильны.

ОРЛАНДО:

Раз Вы хотите после посмеяться надо мной, то Вам не следует заранее смеяться: сперва свой путь пройдите.

РОЗАЛИНДА:

Да быть сейчас Геракла быстроте твоею, юноша!

СЕЛИЯ:

Хотела бы невидимой я быть, чтоб ухватить за ногу силача.


Они борются.


РОЗАЛИНДА:

О, превосходный юноша!

СЕЛИЯ:

Когда бы скор, как молния, был взгляд мой, могла бы я сказать, кто упадёт.

Крик. ШАРЛЬ падает.


ГЕРЦОГ ФРЕДЕРИК:

Довольно! Довольно!

ОРЛАНДО:

Да, я прошу Вас, Ваша милость: я ещё не отдышался.

ГЕРЦОГ ФРЕДЕРИК:

Как, Шарль, поступишь ты?

ЛЕ БО:

Милорд, он говорить не может.

ГЕРЦОГ ФРЕДЕРИК:

Его отсюда унесите. Как, юноша, зовут тебя?

ОРЛАНДО:

Орландо, государь. Я младший сын Роланда де Буа.

ГЕРЦОГ ФРЕДЕРИК:

Хотел бы, чтоб ты сыном был другого.

Мир чтит достойным твоего отца,

Но я врагом считаю до сих пор.

Я был бы больше рад твоим свершеньям,

Происходи ты из другого дома.

Прощай же, бравый молодец. Хотел бы,

Чтоб мне назвал отца другого ты.


Выходят ГЕРЦОГ ФРЕДЕРИК, свита и ЛЕ БО


СЕЛИЯ:

Будь я моим отцом, кузина, разве

Я так бы поступила?

ОРЛАНДО:

Больше горд я,

Что сын Роланда, младший сын его.

Не изменил бы имени такому,

Чтоб стать наследником усыновлённым,

Хоть Фредерика.

РОЗАЛИНДА:

Мой отец любил

Роланда, словно собственную душу,

Все разделяли мнение отца:

Знай раньше я, что это – сын его,

Добавила бы слёзы к уговорам,

И прежде, чем решился он на это.

СЕЛИЯ:

Кузина милая, пойдём его похвалим

И поблагодарим. Завистливый

И грубый нрав отца мне сердце рвёт.

(к Орландо) Сэр, отличились Вы, и если клятвы

В любви Вы так же держите правдиво,

Как тут превысили все обещанья,

Загрузка...