Часть третья Как одолеть привычку беспокоиться прежде, чем она поборет вас

Глава 6 Как изгнать беспокойство из своей души

Я никогда не забуду одно из занятий в вечерней школе, когда мой студент Марион Дж. Дуглас рассказал свою историю. (Я изменил его имя. Он сам попросил меня по личным причинам сделать это.) Но его историю я привожу без изменений. Он поведал нам, как в его дом нагрянула беда, и не однажды, а дважды. Сначала он потерял пятилетнюю дочку, ребенка, в котором просто души не чаял. Они с женой тогда думали, что не вынесут этой потери, но, как он сам сказал: «Через десять месяцев Бог послал нам еще одну дочурку – но она умерла через пять дней после рождения».

Справиться с такой двойной утратой было неимоверно тяжело. «Я не мог с этим смириться, – сказал нам несчастный отец. – Я не мог спать, не мог есть, я не мог расслабиться и отдохнуть. Мои нервы окончательно расшатались, и я потерял всякую уверенность в себе». Сначала он обращался к различным врачам: одни рекомендовали снотворное, другие настаивали на путешествии. Он попробовал и то, и другое, но ничего не помогло. Он говорил: «У меня было такое чувство, как будто мое тело попало в тиски, которые сжимаются все крепче и крепче. Хватка горя – если вы когда-нибудь испытывали его парализующую силу, вы поймете, что я имею в виду.

Слава богу, у меня остался еще один ребенок – четырехлетний сынишка. Он-то и стал решением проблемы. Однажды, когда я сидел погруженный в тоску и полный жалости к себе, он, подойдя ко мне, спросил: “Папа, ты построишь мне лодку?” У меня не было никакого настроения строить лодку в тот момент, по правде, у меня не было настроения вообще что-либо делать. Но мой сынишка – настойчивый парень! Я вынужден был сдаться.

Мы провозились с той игрушечной лодкой около трех часов. Когда мы закончили, я вдруг понял, что в эти три часа смог впервые за несколько месяцев мысленно расслабиться и отдохнуть от волнений!

Это открытие заставило меня выйти из спячки и немного поразмыслить – впервые за несколько месяцев я мог нормально сосредоточиться и подумать. Я пришел к выводу, что меньше волнуешься, когда занимаешься чем-то, требующим анализа и размышлений. В моем случае построение лодки заставило беспокойство уйти. Поэтому я решил постоянно чем-то заниматься.

Весь следующий вечер я ходил из комнаты в комнату, составляя список дел, которые мне нужно было переделать. Тысячи вещей в доме требовали ремонта: шкафы, лестница, жалюзи, подоконники, ручки, замки, протекающие краны. Поразительно, но за две недели у меня получился список из 242 пунктов, требующих моего внимания.

За последние два года я расправился со всеми этими делами. Я наполнил свою жизнь интересной деятельностью. Два раза в неделю я посещал вечернюю школу для взрослых в Нью-Йорке. Я занялся общественной деятельностью в своем родном городке и сегодня являюсь председателем школьного совета. Я провел сотни собраний. Я помогал собирать деньги для Красного Креста и других благотворительных организаций. Сегодня я так занят, что мне просто некогда волноваться».

Некогда волноваться! То же самое говорил и Уинстон Черчилль, когда во время войны ему приходилось работать по восемнадцать часов в сутки. Когда его спросили, волновался ли он, что на него была возложена такая громадная ответственность, Черчилль сказал: «Я слишком занят, мне некогда волноваться».

В таком же положении оказался и Чарлз Кеттеринг, когда занялся разработкой автоматического стартера для автомобиля. До выхода на пенсию мистер Кеттеринг был вице-президентом исследовательского центра фирмы «Дженерал моторс». Но в те времена, когда он только начал свои разработки, он был так беден, что для лаборатории использовал старый амбар. Не умереть с голоду им позволяли те пятнадцать долларов, которые его жена зарабатывала, давая уроки игры на фортепиано. Потом ему пришлось одолжить пятьсот долларов на страховку. Я спросил его жену, беспокоилась ли она в те трудные времена. «Да, – ответила она, – я так беспокоилась, что не могла спать, а мой муж был абсолютно спокоен. Он был слишком поглощен своей работой, чтобы волноваться».

Великий ученый Пастер рассказывал о «спокойствии, которое можно найти в тиши библиотек и лабораторий». Почему именно там? Поскольку люди в библиотеке или лаборатории обычно настолько погружены в свою работу, что у них нет времени беспокоиться о себе. У ученых и исследователей практически не бывает нервных срывов. Они так заняты, что не могут позволить себе такую роскошь.

Как такая простая вещь, как элементарная занятость, может помочь справиться с беспокойством? Просто это закон – один из фундаментальных законов, когда-либо открытых психологами. И он гласит: человеческий мозг, как бы уникален он ни был, не может одновременно думать о нескольких вещах. Вы не очень-то в это верите? Хорошо, тогда давайте проведем один эксперимент.

Удобно расположитесь в кресле, закройте глаза и попытайтесь думать о статуе Свободы и о том, что вам предстоит сделать завтра. (Давайте, попробуйте.)

Вы поняли, не так ли, что можете думать об этих двух вещах лишь по очереди, но не одновременно? То же самое происходит и в области чувств и эмоций. Нельзя одновременно испытывать радость и возбуждение по поводу какого-то приятного события и быть удрученным и беспокоиться о чем-то. Один вид эмоций вытесняет все остальные. Именно это простое открытие помогло военным психиатрам творить прямо-таки чудеса во время Второй мировой войны.

Солдаты возвращались с поля битвы под таким впечатлением от всего увиденного, что их состояние описывалось как «психический невроз», а врачи в качестве лечения предписывали командирам: «Займите их чем-нибудь».

Каждая минута этих пребывающих в нервном шоке солдат была занята какой-то деятельностью – чаще играми на свежем воздухе, гольфом, рыбалкой, охотой, рисованием, садоводством, танцами. Им просто не оставляли времени на мрачные размышления и воспоминания.

«Деятельностная терапия» – такой термин используется сейчас в психологии, когда врач прописывает работу как единственное лекарство. Это средство не ново. Его практиковали еще древнегреческие психиатры за пятьсот лет до Рождества Христова!

Во времена Бена Франклина это средство использовали квакеры в Филадельфии. Путешественник, попавший в больницу квакеров в 1774 году, был поражен тем, что психические больные там пряли кудель. Сначала он подумал, что несчастных просто эксплуатируют, но квакеры объяснили ему, что больные быстрее поправляются, когда занимаются несложной работой. Это успокаивающе действует на нервы.

Любой психиатр скажет вам, что работа – состояние занятости – является одним из лучших средств, успокаивающих нервы. Генри У. Лонгфелло открыл это для себя, когда умерла его молодая жена. Однажды, когда она растапливала над пламенем свечи воск, чтобы запечатать письмо, ее одежда вдруг загорелась. Услышав ее крики, Лонгфелло кинулся на помощь, но было уже поздно – она скончалась от ожогов. Сначала каждый раз, вспоминая этот ужасный случай, он испытывал такие муки, что чуть не сошел с ума. Но к счастью для него, его маленьким детям теперь требовалась вся его любовь и забота. Несмотря на горе, Лонгфелло стал своим детям и отцом, и матерью. Он водил их на прогулку, рассказывал им истории, играл в различные игры. Эти впечатления позднее отразились в его стихотворении «Детский час». Он также занялся переводами Данте. Эта бурная деятельность помогла ему отвлечься и, полностью забыв о себе, он вновь обрел душевное спокойствие. Как сказал Теннисон, потеряв своего лучшего друга Артура Халлама, «я должен раствориться в делах, иначе растворюсь в отчаянии».

Большинству из нас с нашими повседневными заботами ничего не стоит «раствориться в делах» в течение дня. Но вот часы после работы – очень опасное время. Именно тогда, когда мы можем отдохнуть и насладиться свободным временем, черные силы беспокойства охватывают нас, отравляя нам жизнь. Именно тогда мы начинаем задумываться о смысле своей жизни: правильно ли мы живем, имело ли какое-нибудь значение замечание шефа, которое он нам сделал сегодня, не теряем ли мы сексуальную привлекательность.

Когда мы ничем не заняты, наш мозг находится как бы в вакууме. Каждый студент-физик знает, что «природа не терпит пустоты». Самый наглядный пример пустоты, который мы с вами можем увидеть, – это пространство внутри электрической лампочки. Разбейте ее – и природа всеми силами постарается заполнить теоретически пустое пространство живительным воздухом.

Точно так же природа старается заполнить чем-то пустующий мозг. Но чем же? Чаще всего эмоциями. Почему? Потому что такими чувствами, как беспокойство, страх, ненависть, ревность и зависть, двигает первобытная энергия джунглей. Эти эмоции настолько сильны, что могут вытеснить из нашего мозга все положительные, счастливые и спокойные мысли.

Очень хорошо об этом сказал доктор педагогических наук колледжа в Колумбии профессор Джеймс Л. Мерселл: «Мы более подвержены беспокойству не на работе, а тогда, когда наш рабочий день уже окончен. Тогда мы даем простор своему воображению, и оно может привести нас к самым нелепым домыслам и догадкам, раздув их до невероятных размеров. В такой момент наш мозг подобен мотору, работающему впустую. Он крутится с невероятной скоростью, угрожая сгореть или разорваться на куски. Лекарство от беспокойства – постоянно заниматься какой-то конструктивной деятельностью».

Но вам не нужно быть профессором колледжа, чтобы осознать всю истинность этих слов и применить их на практике. Во время Второй мировой войны я встретил домохозяйку из Чикаго, открывшую для себя, что «лучшее лекарство от беспокойства – постоянно заниматься какой-то конструктивной деятельностью». Знакомство с этой женщиной и ее мужем произошло в вагоне-ресторане, когда я ехал из Нью-Йорка на свою ферму в Миссури.

Эта пара рассказала мне, что их сын ушел в армию добровольцем на следующий же день после событий в Перл-Харборе. Женщина поведала мне, что практически полностью подорвала свое здоровье, постоянно беспокоясь за единственного сына. Где он? В безопасности ли он или сражается под пулями? Не ранят ли его? Или, не дай Бог, убьют?

Когда я спросил ее, как она справилась с этим беспокойством, она ответила: «Я занялась делами». Она рассказала мне, что сначала уволила служанку и постаралась занять все свое время работой по дому. Но это не слишком помогло. «Проблема была в том, – говорила она, – что я могла делать домашнюю работу автоматически, вообще не думая. Поэтому я продолжала беспокоиться, убирая постель или моя посуду. Я поняла, что нужно было заняться каким-то новым видом деятельности, который заставлял бы постоянно работать не только мои руки, но и мой мозг. Поэтому я устроилась продавцом в супермаркет».

«Это сработало, – продолжала она. – Я с головой окунулась в работу: вокруг меня сновали покупатели, спрашивая цену, размер, цвет. У меня не было ни секунды, чтобы думать о чем-то постороннем. Когда же наступал вечер, я не могла думать ни о чем, кроме как побыстрее лечь в постель, чтобы дать отдых своим натруженным ногам. Поужинав, я сразу же валилась в постель и мгновенно погружалась в глубокий сон. У меня не было ни времени, ни сил для беспокойства».

Она открыла для себя то, что имел в виду Джон Купер Поуис, когда сказал в своей книге «Искусство забывать о неприятностях»: «Чувство безопасности, глубочайшее внутреннее спокойствие и какая-то блаженная отрешенность снисходят на человека или животное, когда те погружаются в выполнение поставленной задачи».

Какое это облегчение! Оуса Джонсон, одна из самых известных в мире женщин-путешественниц, рассказала мне, как нашла средство борьбы с беспокойством и горем. Возможно, вы читали историю ее жизни. Книга называется «Я породнилась с приключениями». Если какая-то женщина когда-либо и породнилась с приключениями, то это была она. Мартин Джонсон женился на ней, когда ей было всего шестнадцать. Он вырвал ее из тихой жизни городка Чанут в Канзасе, забросив в непроходимые джунгли Борнео. Четверть века эта пара путешествовала по всему свету, снимая фильмы об исчезающих видах диких животных Азии и Африки. Несколько лет спустя они ездили с лекциями, демонстрируя свои знаменитые фильмы. Из Денвера они самолетом отправились на побережье. Их самолет налетел на гору. Мартин Джонсон погиб мгновенно. Оуса выжила, но врачи сказали, что она никогда больше не поднимется с постели. Но они не знали Оусу Джонсон. Через три месяца она уже читала лекции, сидя в инвалидном кресле. В тот год она прочла лекции для тысяч людей – и все это в инвалидном кресле. Когда я спросил ее, зачем она это делала, Оуса ответила: «Я занималась этим, чтобы у меня не оставалось времени на печаль и беспокойство».

Оуса Джонсон открыла для себя ту же истину, которую провозгласил Теннисон почти век назад: «Я должен раствориться в делах, иначе растворюсь в отчаянии».

Адмирал Бэрд обнаружил эту же истину, когда провел пять месяцев в абсолютном одиночестве в лачуге, в буквальном смысле слова погребенной под огромной шапкой льда, сковывающей Южный полюс. Эта ледяная шапка – одна из старейших загадок природы. Она сковывает неизведанный континент, больший по своей территории, чем США и Европа, вместе взятые. Адмирал Бэрд провел там пять месяцев абсолютно один. На сотни миль не было ни одного живого существа. Мороз был так силен, что он мог слышать, как ветер проносил мимо ушей застывшие капельки его собственного дыхания. В своей книге «Один» адмирал Бэрд подробно рассказывает о тех пяти месяцах, проведенных в поразительной, заставляющей замирать сердце темноте. Эти дни были чернее ночи. Чтобы не сойти с ума, он должен был постоянно что-то делать.

«У меня вошло в привычку, – рассказывает он, – по вечерам, прежде чем потушить фонарь, продумывать план работы на завтрашний день. Я отводил час на то, чтобы, скажем, пробить тоннель наружу, полчаса на то, чтобы выровнять курс моего дрейфа, час на уборку снежного заноса, час на то, чтобы прорубить полки в тоннеле с провизией, и два часа на обновление сломанного моста в санях…

Хорошо, – говорит он, – что у меня была такая замечательная возможность – убить время. Это помогало мне собраться… – Потом он добавляет: – Без этого или чего-то подобного мои дни проходили бы просто бесцельно, а жизнь без цели, как правило, действует на человека разрушительно».

Обратите внимание на его последнюю фразу: «Жизнь без цели, как правило, действует на человека разрушительно».

Если вы или я начнем беспокоиться, давайте всегда помнить, что можем использовать старинное средство борьбы с этим – работу. Это утверждал и такой знающий человек, как покойный доктор Ричард С. Кэбот, профессор клинической медицины в Гарварде. В своей книге «Чем живет человек» доктор Кэбот говорит: «Будучи врачом, я имел счастье наблюдать, как работа вылечила множество людей, страдающих от душевного паралича, вызываемого излишними сомнениями, колебаниями, непостоянством и страхом… Мужество, которое придает нам работа, сродни уверенности в себе, которую навеки воспел Эмерсон».

Если мы с вами не начнем чем-то заниматься, а будем лишь сидеть, впав в мрачные раздумья, то тут как тут появится целая стая того, что Чарльз Дарвин назвал «злые духи уныния». Эти духи – не что иное, как всем известные злые гномы, которые опустошают нас, разрушая нашу способность к действию и волю.

Я знал одного бизнесмена в Нью-Йорке, который боролся с «духами уныния», наваливая на себя столько дел, что ему просто некогда было раздражаться и беспокоиться. Его имя – Тремпер Лонгмен. Он был одним из моих студентов. Его рассказ о борьбе с беспокойством был настолько увлекательным и впечатляющим, что я пригласил его поужинать со мной после занятий, хотя было уже поздно. Мы засиделись в ресторане далеко за полночь, делясь впечатлениями. Вот история, которую он рассказал мне: «Восемнадцать лет назад я был так беспокоен, что у меня началась бессонница. Я был в постоянном напряжении, нервный и раздраженный, чувствуя, что мне неизбежно грозит нервный срыв.

У меня были причины для беспокойства. Я был казначеем компании “Фрут энд экстракт”. Мы инвестировали полмиллиона в закупку клубники, расфасованной галлонами, в течение двадцати лет продавали эти галлоны производителям мороженого. Внезапно мы вынуждены были прекратить поставки, так как крупные производители мороженого начали быстро разворачивать производство, и, чтобы сэкономить время и средства, стали закупать клубнику, расфасованную не галлонами, а баррелями.

У нас не только осталось на полмиллиона ягод, которые мы не могли продать, но и был уже подписан контракт о покупке клубники еще на миллион долларов в следующем месяце! Для этих закупок мы взяли в банке кредит в триста пятьдесят тысяч долларов. Мы просто физически не могли выплатить теперь эти деньги! Неудивительно, что я переживал!

Я срочно поехал в Уотсонвилл, Калифорния, где была расположена наша фабрика, чтобы попытаться убедить нашего президента, что ситуация изменилась и нам грозит банкротство. Он отказался поверить в это и во всем обвинил наш нью-йоркский филиал, утверждая, что это мы плохо провели сделки.

Несколько дней я умолял его прекратить расфасовку клубники и отправить всю партию на рынок свежих ягод в Сан-Франциско. Наконец мне это удалось. Наша проблема практически разрешилась. Можно было больше не беспокоиться, но я не мог. Беспокойство имеет тенденцию входить в привычку, и она у меня развилась.

Вернувшись в Нью-Йорк, я начал беспокоиться практически по любому поводу: о вишнях, которые мы приобрели в Италии, о закупаемых на Гавайях ананасах и т. д. Я стал нервным, напряженным, почти перестал спать и, как я уже сказал, был на волосок от нервного срыва.

В отчаянии я прибегнул к способу, который вылечил меня от бессонницы и полностью прекратил мои волнения. Я занялся делами. Я занялся проблемами, которые требовали приложения всех моих сил, поэтому у меня просто не оставалось времени на беспокойство. Раньше я работал по семь часов в день. Теперь я стал работать по пятнадцать и даже шестнадцать часов. Каждый день я приходил в офис к восьми, а уходил домой далеко за полночь. Я взял на себя новые обязанности. Домой я приходил настолько уставшим, что без сил падал в кровать и мгновенно засыпал.

Так я прожил почти три месяца. За это время мне удалось избавиться от привычки беспокоиться, поэтому я вновь смог вернуться к семичасовому рабочему дню. Это произошло восемнадцать лет назад. С тех пор я больше никогда не страдал ни беспокойством, ни бессонницей».

Бернард Шоу был прав, когда сказал: «Быть несчастным просто – нужно иметь свободное время, чтобы мучить себя сомнениями, счастливы вы или нет». Поэтому не мучьте себя такими сомнениями! Засучите рукава и займитесь делами. Ваше сердце начнет быстрее биться, ваш мозг начнет активнее работать – и вскоре этот позитивный прилив энергии изгонит беспокойство из ваших мыслей. Займитесь чем-то – вы должны быть заняты постоянно. Это самое дешевое лекарство на земле – и одно из самых лучших.

Вот правило № 1 борьбы с беспокойством:

Будьте постоянно заняты. Беспокоящийся человек должен раствориться в работе, иначе он растворится в отчаянии.

Глава 7 Не позволяйте пустякам подтачивать вас

Одну впечатляющую историю я, наверное, не забуду никогда. Ее рассказал Роберт Мур из Мейплвуда, штат Нью-Джерси.

«Самый серьезный урок в своей жизни я усвоил в марте 1945-го, – говорит он. – Я усвоил его под водой на глубине 276 футов, недалеко от берегов Индокитая. Я был одним из восьмидесяти восьми человек, находящихся на борту подводной лодки “Байя С. С. 318”. С помощью радара мы установили, что нам навстречу идет небольшой японский конвой. Когда забрезжил рассвет, мы погрузились для атаки. В перископ я видел японский эскорт – сторожевик, танкер и минный заградитель. Мы выпустили три торпеды в сторожевой корабль, но промахнулись. Что-то случилось с механическим устройством торпед. Не зная, что он стал нашей целью, сторожевик продолжал двигаться вперед. Мы готовились атаковать последнее судно, минный заградитель, когда внезапно он повернулся прямо на нас. (Японцы с самолета разглядели нас под слоем воды в 60 футов, о чем и сообщили по рации на минный заградитель.) Погрузившись на 150 футов, чтобы нас нельзя было больше засечь, мы приготовились к атакам глубинными бомбами. Мы наложили дополнительные болты на все шлюзы, а чтобы сделать движение лодки совершенно бесшумным, выключили все вентиляторы, систему охлаждения и электрические приборы.

Через три минуты мы очутились в настоящем аду. Шесть глубинных бомб разорвались вокруг нас, отбросив подлодку на самое морское дно – на глубину 276 футов. Все были в ужасе. Когда вас атакуют на глубине менее тысячи футов – это очень опасно; атака на глубине менее пятисот футов практически всегда грозит неизбежной гибелью. Нас же атаковали на глубине в три раза меньшей. Пятнадцать часов подряд японский заградитель обстреливал нас глубинными бомбами. При взрыве такой бомбы ближе чем в семнадцати футах от подлодки взрывная волна может пробить обшивку. Десятки этих бомб разрывались в пятидесяти футах от нас. Нам было приказано “принять меры безопасности” – лечь на свои койки и сохранять спокойствие. От страха я едва дышал. “Это смерть, – повторял я про себя вновь и вновь. – Это смерть!.. Это смерть!” С выключенными вентиляторами и системой охлаждения температура на корабле достигла ста градусов по Фаренгейту, но от ужаса мне было так холодно, что я вынужден был надеть свитер и меховую куртку, но все равно не мог согреться. Мои зубы выбивали чечетку, а по телу струился холодный, липкий пот. Атака продолжалась пятнадцать часов. Затем внезапно все прекратилось. Скорее всего, исчерпав свой запас мин, японский заградитель удалился. Но те пятнадцать часов для меня были равны пятнадцати миллионам лет. Передо мной прошла вся моя жизнь. Я вспомнил все плохое, что сделал в жизни, все те абсурдные проблемы, которые раньше так беспокоили меня. До армии я служил клерком в банке и беспокоился по поводу слишком длинного рабочего дня, низкой зарплаты, отсутствия шансов продвинуться по службе. Меня беспокоило, что я не могу купить собственный дом, новую машину, красивую одежду для своей жены. Как я ненавидел своего начальника, который только и умел что ворчать и отчитывать всех! Я вспомнил, как, возвращаясь вечером домой, я часто был взвинчен и ругался с женой по пустякам. Я переживал также из-за шрама на лбу, который остался у меня после автокатастрофы.

Каким значительным казалось все это несколько лет назад! И каким абсурдным это представилось мне, когда вокруг разрывались глубинные бомбы, угрожая в любую минуту отправить меня к праотцам. Тогда я клятвенно пообещал себе, что, если мне будет суждено снова взглянуть на солнце и звезды, я никогда, никогда больше не буду волноваться. Никогда! Никогда!! Никогда!!! За те ужасные пятнадцать часов я познал искусство жить глубже, чем за годы, проведенные в Сиракьюсском университете».

Часто, мужественно перенеся серьезные невзгоды, мы уступаем пустякам. Например, Сэмюэл Пепис в своем дневнике рассказывает, как стал свидетелем публичной казни сэра Гарри Уэйна в Лондоне. Когда сэр Гарри взошел на эшафот, он не умолял сохранить ему жизнь, но молил палача не задеть болезненный фурункул на шее!

Это было вторым открытием адмирала Бэрда, которое он сделал в темноте полярной ночи, – люди больше беспокоятся о пустяках, чем о главном. Они безропотно сносят все тяготы и невзгоды, даже мороз в 80 градусов ниже нуля. «Но, – говорит адмирал Бэрд, – я был свидетелем того, как лучшие друзья прекращали разговаривать из-за того, что один занял место другого. Я знал также человека, который не мог есть, пока не найдет место, откуда ему не было видно флетчериста[1], методично делавшего двадцать восемь жевательных движений, перед тем как проглотить очередной кусок».

«В полярном лагере, – говорит Бэрд, – такие пустяки могут свести с ума даже самого выдержанного человека».

Адмиралу Бэрду стоило бы добавить, что «такие пустяки» в браке также могут свести человека с ума и являются причиной «половины всех инфарктов в мире».

По крайней мере, так говорят эксперты. Например, судья Джозеф Сабат из Чикаго, выступив в качестве арбитра в более сорока тысяч бракоразводных процессов, заявил: «В основе всех неудач в браке лежат тривиальные мелочи». Фрэнк Хоган, бывший окружной прокурор Нью-Йорка, говорит: «Почти половина всех преступлений, рассматриваемых в наших судах, происходит из-за пустяков. Пьяная бравада, семейные пререкания, обидные замечания, пренебрежительное отношение, грубое поведение – вот мелочи, ведущие к издевательствам и убийствам. Большинству из нас не был причинен серьезный вред. Именно небольшие уколы нашему самолюбию и тщеславию вызывают половину всех инфарктов в мире».

Когда Элеонора Рузвельт впервые вышла замуж, она постоянно переживала из-за того, что ее повар неправильно сервировал обед. «Если бы это случилось сейчас, – сказала как-то госпожа Рузвельт, – я бы, пожав плечами, мгновенно об этом забыла». Хорошо. Такая эмоциональная реакция характерна для взрослого человека. Даже Екатерина Великая, будучи довольно деспотичной женщиной, лишь усмехалась, когда повару не удавалось какое-то блюдо.

Однажды мы с женой обедали у одного из друзей в Чикаго. Раскладывая угощение, он сделал что-то не так. Я этого не заметил. Даже если бы и заметил, то не придал бы этому большого значения. Но это не ускользнуло от глаз его жены, которая накинулась на него прямо при нас. «Джон, – закричала она, – посмотри, что ты делаешь! Неужели ты никогда не научишься правильно подавать закуски!»

Потом она обратилась к нам: «Он всегда делает ошибки. И даже не пытается научиться». Возможно, он и вправду не пытался научиться правильно сервировать стол, но я отдал ему должное за то, что он научился жить с такой женщиной в течение двадцати лет. По правде говоря, я бы с бо́льшим удовольствием съел пару хот-догов с горчицей в спокойной обстановке, чем отведал китайскую утку и акульи плавники под постоянное ворчание этой женщины.

Вскоре после этого мы с женой сами принимали гостей в своем доме. За несколько минут до их прихода моя жена обнаружила, что три салфетки не подходят к скатерти.

«Я кинулась к повару, – рассказывала она мне позже, – и выяснила, что три салфетки из набора находились в стирке. Гости были уже в дверях. Времени менять салфетки не было. Я готова была разрыдаться! Единственной моей мыслью в тот момент было: “Почему эта нелепая ошибка должна испортить мне вечер?” Тогда я подумала: “А почему я позволю ей испортить мне вечер?” Я пошла к гостям с твердым решением великолепно отдохнуть. И мне это удалось. Пусть лучше мои друзья считают меня плохой хозяйкой, чем неуравновешенной неврастеничкой. Кроме того, насколько я могу судить, никто и не обратил внимания на салфетки!»

Известный юридический принцип гласит: «De minimis non curat lex» – «Закон не занимается пустяками». То же касается и человека – если он хочет сохранить душевное спокойствие.

В большинстве случаев для того, чтобы преодолеть раздражение, нам только-то и надо что сместить акцент – дать себе новую, положительную установку. Мой друг Хомер Крой, автор книги «Они должны увидеть Париж» и десятка других работ, приводит прекрасный пример того, как это можно сделать. Работая над книгой, он чуть не сошел с ума от жужжания радиаторов в своей квартире в Нью-Йорке. Кипящий пар стучал по железным трубам, а в нем закипало раздражение.

«Тогда, – говорит Крой, – я отправился с друзьями в турпоход. Слушая треск хвороста в горящем костре, я словил себя на мысли, что он очень похож на шум воды в моем радиаторе. Почему же мне так приятен был один звук и так ненавистен другой? Вернувшись домой, я сказал себе: “Треск костра был приятен, треск батарей очень похож на него – сейчас я пойду спать и не буду больше об этом думать”. И я так и поступил. Еще несколько дней я иногда обращал внимание на радиатор, но вскоре вообще забыл о его существовании.

То же справедливо и для многих пустяков. Мы ненавидим их, они раздражают нас, а все из-за того, что мы преувеличиваем их значение…»

Дизраэли сказал: «Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на пустяки». «Эти слова, – сказал Андре Моруа в журнале “Зис уик”, – часто помогают мне в трудные минуты моей жизни: мы часто позволяем себе раздражаться из-за мелких проблем, на которые могли вообще бы не обращать внимания… Нам отпущено всего несколько десятилетий земной жизни, а мы теряем множество бесценных часов, переживая по поводу неприятностей, о которых через год никто и не вспомнит. Нет, давайте посвятим свою жизнь стоящим занятиям и чувствам, великим мыслям, истинным эмоциям и значительным поступкам. Потому что жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на пустяки».

Даже такой выдающийся человек, как Редьярд Киплинг, иногда забывал, что «жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на пустяки». А результат? Они с шурином затеяли самый скандальный судебный процесс в истории Вермонта – процесс настолько занимательный, что о нем была написана целая книга: «Вермонтская тяжба Редьярда Киплинга».

А дело было так: Киплинг женился на девушке из Вермонта Каролине Бейлстер, построил прекрасный дом в Брэттлборо, штат Вермонт, осел в нем, надеясь провести там всю оставшуюся жизнь. Его шурин Битти Бейлстер стал его лучшим другом. Они вместе отдыхали и работали.

Потом Киплинг купил у Бейлстера участок земли с условием, что Бейлстер каждое лето сможет косить там сено. Но в один прекрасный день Бейлстер обнаружил Киплинга разбивающим на месте этого луга сад. Он вспылил. Киплинг ответил тем же. Над горами Вермонта сгустились тучи!

Несколько дней спустя, когда Киплинг ехал на велосипеде, ему встретился ехавший в повозке шурин. Он резко погнал лошадей поперек дороги, Киплинг не сумел увернуться и упал. И Киплинг, человек, написавший «храни покой среди толпы смятенной, тебя клянущей за смятенье всех…», не смог «сохранить покой» и потребовал ареста Бейлстера! За этим последовало сенсационное судебное разбирательство. В местечко потянулись репортеры из крупных городов. Округа полнилась слухами. Но ничего так и не решилось. Эта тяжба вынудила Киплинга и его жену навсегда покинуть свой дом в Америке. Столько горечи и беспокойства из-за какого-то пустяка – стога сена!

Двадцать четыре века назад Перикл сказал: «Довольно, граждане, мы слишком долго занимаемся пустяками!» И это действительно так!

Вот одна из самых интересных историй, рассказанных доктором Гарри Эмерсоном Фосдиком. Это история о лесном великане, выигрывавшем битвы и терпевшем поражение.

На склоне горы Лонгс-Пик в Колорадо лежит остов огромного дерева. Биологи говорят, что оно простояло около четырех сотен лет. Оно было лишь семенем во времена, когда Колумб высадился в Сан-Сальвадоре, и стало молодым саженцем, когда пилигримы обосновались в Плимуте. За эту долгую жизнь в него четырнадцать раз попадала молния и бесчисленные ветры и бури четырех столетий гнули его ветви. Оно выстояло. Однако в конце концов на дерево напала армия жуков и свалила его на землю. Насекомые проели ствол, постепенно подорвав внутренние силы дерева своими слабыми, но постоянными атаками. Лесной великан, которого не смогло иссушить время, сжечь молния, покорить буря, упал под напором жучков настолько маленьких, что человек мог бы раздавить их между пальцами.

Не похожи ли мы на этого лесного великана? Ведь часто мы сносим все бури и невзгоды жизни, ее ураганы и удары молний, чтобы в результате позволить жучкам беспокойства подточить наши корни – жучкам настолько маленьким, что их можно раздавить пальцами.

Однажды я путешествовал по Титонскому национальному парку в Вайоминге со старшим дорожным инспектором штата Чарльзом Сифредом и несколькими его друзьями. Мы все собирались посетить поместье Джона Рокфеллера, расположенное в этом парке. Но я на машине заблудился и подъехал к усадьбе на час позже остальных. У господина Сифреда был ключ от усадьбы, поэтому он открыл ворота и целый час ждал нас под палящим солнцем и роем назойливых москитов. Москиты были настолько огромны, что даже святой мог впасть от них в ярость. Но им не удалось повергнуть Чарльза Сифреда. Ожидая нас, он отрезал сук осины и сделал из него дудочку. Что вы думаете он делал, когда мы приехали, – проклинал москитов? Вовсе нет, он играл на дудочке. Я сохранил эту дудочку как воспоминание о человеке, который сумел маленькие неприятности обратить себе на пользу.

Чтобы побороть привычку беспокоиться до того, как она одержит победу над вами, следуйте правилу № 2:

Не позволяйте пустякам, которыми можно пренебречь и о которых можно забыть, расстроить вас. Помните, что «жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на пустяки».

Глава 8 Закон, который поставит вне закона многие ваши заботы

Я рос на ферме в Миссури. Однажды, помогая матери складывать на хранение вишни, я вдруг расплакался. Мама спросила: «Дейл, почему ты плачешь?» Я всхлипнул: «Я боюсь, что меня похоронят заживо!»

Тогда я был таким беспокойным! Во время грозы я всегда волновался, что меня убьет молнией. Когда наступили трудные времена, я переживал, что нашей семье нечего будет есть, что я попаду в ад после смерти. Я жутко боялся, что Сэм Уайт, который был старше меня, отрежет мои большие уши – он часто угрожал сделать это. Меня беспокоило, что девочки будут надо мной смеяться, если я сниму перед ними шляпу. Я страшился того, что ни одна девушка не захочет выйти за меня замуж. Я не знал, что скажу своей жене сразу после свадьбы. Я представил, как мы повенчаемся в сельской церкви, сядем в экипажи поедем обратно на мою ферму… но о чем я буду разговаривать с ней всю дорогу? Как? Как? Я размышлял над этой важнейшей в мире проблемой долгие часы, идя по полю за плугом.

Прошли годы, и я обнаружил, что девяносто девять процентов из того, о чем я так тогда беспокоился, никогда не произошло.

Например, в детстве я ужасно боялся молнии, но теперь знаю, что шанс того, что меня убьет молнией, согласно данным Совета национальной безопасности, составлял один на триста пятьдесят тысяч.

Мой страх быть погребенным заживо был еще более абсурдным: я не знал о том, что даже задолго до того, как в практику вошло бальзамирование, всего один человек на десять миллионов был погребен заживо. Однако я плакал от страху.

Один человек из восьми умирает от рака. Если мне уж так надо было о чем-то волноваться, то стоило бы побеспокоиться об этом, а не о том, что меня убьет молнией или похоронят заживо.

Естественно, я говорил о детских и юношеских страхах. Но страхи взрослых порой не менее абсурдны. Мы можем избавиться от девяти десятых наших тревог, если поймем, что, согласно теории вероятности, большинство наших страхов не имеет под собой реальной почвы.

Самая известная в мире страховая компания – «Ллойд» в Лондоне – сделала миллионы долларов на нашей с вами склонности беспокоиться о том, что вряд ли когда-либо случится. «Ллойд» заключает с людьми пари, что несчастные случаи, о которых те так беспокоятся, никогда не произойдут. Естественно, это называется не заключением пари, а страхованием, но суть остается та же – заключение пари на основе теории вероятности. За двести лет страховая компания сильно укрепила свои позиции, а так как человеческая природа вряд ли изменится, то страховые компании будут процветать и в будущем, страхуя нас от катастроф, которые, по теории вероятности, вряд ли когда-либо произойдут.

Проанализировав теорию вероятности, можно открыть множество поразительных фактов. Например, если бы я узнал, что в следующие пять лет мне суждено будет сражаться в таком же кровавом бою, как битва при Геттисберге, я бы пришел в ужас. Я бы застраховал свою жизнь на все деньги, что имею. Я бы составил завещание и привел в порядок все свои земные дела. Я бы сказал: «Может быть, я никогда не выйду живым из этого боя, поэтому я должен как можно лучше прожить оставшиеся пару лет». Однако, согласно фактам и теории вероятности, попытаться прожить от пятидесяти до пятидесяти пяти лет в мирное время не менее опасно и даже фатально, чем сражаться в битве при Геттисберге. В мирное время умирает столько же людей в возрасте от пятидесяти до пятидесяти пяти лет на тысячу, сколько погибло на тысячу среди ста шестидесяти трех тысяч солдат в битве при Геттисберге.

Несколько глав этой книги я написал в охотничьем домике Джеймса Симпсона в Нам-Ти-Тахе на берегу озера Боу в Скалистых горах Канады. Остановившись там на лето, я познакомился с супругами Сэлинджер из Сан-Франциско. Миссис Сэлинджер, спокойная, уравновешенная женщина, произвела на меня впечатление человека, который никогда не беспокоится. Однажды вечером, сидя у камина, я спросил ее, доставляло ли ей когда-либо проблемы беспокойство. «Доставляло проблемы? – переспросила она. – Оно чуть не сломало мне жизнь. Прежде чем научиться справляться с беспокойством, я одиннадцать лет прожила в аду, который создала для себя сама. Я была вспыльчивой и раздражительной. Я жила в постоянном напряжении. Каждую неделю я на автобусе отправлялась за покупками из своего дома в Сан-Матео в Сан-Франциско. Но даже делая покупки, беспокойством я доводила себя до нервной дрожи: а не забыла ли я выключить дома утюг, соединенный с гладильной доской? Может быть, сейчас мой дом уже охвачен пожаром, а служанка в испуге убежала, оставив в огне моих детей? А может быть, они катались на велосипедах, и их сбила машина? В конце концов я доводила себя до того, что по телу у меня начинал струиться холодный, липкий пот. Я как сумасшедшая бежала к остановке, влетала в автобус и мчалась домой, чтобы убедиться, что там все в порядке. Неудивительно, что мой первый брак не удался.

Мой второй муж был юристом – спокойный человек, мыслящий аналитически, который никогда ни о чем не беспокоился. Когда я начинала нервничать, он говорил мне: “Расслабься. Давай все хорошенько обдумаем… Что тебя на самом деле беспокоит? Давай вспомним теорию вероятности и посмотрим, может ли это действительно произойти”.

Например, я помню, как по дороге из Альбукерке, штат Нью-Мексико, к Карлсбадским пещерам нас застал ливень.

Дождь размыл землю, и машину носило из стороны в сторону, как на катке. Мы потеряли управление. Я была абсолютно уверена, что мы свалимся в одну из грязных канав по краям дороги, но мой муж постоянно повторял мне: “Мы едем очень медленно. Ничего серьезного не случится. Даже если мы и съедем в канаву, по теории вероятности, ничего страшного с нами не произойдет”. Его спокойствие и уверенность заставили успокоиться и меня.

Одно лето мы проводили в туристическом походе в долине Таквин в Скалистых горах Канады. Наш палаточный лагерь расположился на семи тысячах футов над уровнем моря. Однажды ночью поднялся сильнейший ураган. Казалось, ветер вот-вот снесет наши палатки. Они были привязаны веревками к деревянной платформе. Ветер мотал из стороны в сторону внешнюю палатку, которая скрипела и стонала под его порывами. Я с ужасом ожидала, что в любую минуту палатка оторвется от земли и взмоет в небо. Я была очень напугана! Но мой муж все время твердил: “Посмотри, дорогая, наш гид – из фирмы «Брюстер», а они ставят палатки в горах уже больше шестидесяти лет. Эта палатка стоит здесь уже несколько сезонов, и пока с ней ничего не произошло, поэтому, по теории вероятности, ничего с ней не должно произойти и сегодня. А если что-то вдруг и случится, мы сможем укрыться в другой палатке. Поэтому успокойся…” Я так и сделала, спокойно проспав остаток ночи.

Несколько лет назад в нашей части Калифорнии разразилась эпидемия детского паралича. Раньше я просто впала бы от этого в истерику. Но мой муж убедил меня, что надо действовать спокойно. Мы предприняли все необходимые меры предосторожности: держали детей вдали от большого скопления людей, не пускали их в школу и в кино. Обратившись в Комитет по охране здоровья, мы узнали, что даже во времена самой страшной эпидемии детского паралича в Калифорнии во всем штате заболело всего лишь 1835 детей. Обычно же число заболевших не превышает двухсот-трехсот человек. Насколько бы невосполнимыми ни были эти потери, мы с облегчением почувствовали, что, согласно теории вероятности, шансы, что кто-то из наших детей заболеет, были маловероятны.

Загрузка...