Выйдя из метро, Эндрю обнаружил – вот же закон подлости, – что идет за Кэмероном. Сбавив шаг, Эндрю притворился, что проверяет телефон, и, к своему удивлению, наткнулся на новое сообщение. Увы, от Кэмерона. Прочитав текст, Эндрю тихонько выругался. Он хотел и старался проникнуться к шефу теплыми чувствами, потому что знал, Кэмерон – человек добрый и отзывчивый и сердце у него, как говорится, там, где надо. Но как проникнуться этими самыми теплыми чувствами к тому, кто а) пользуется одним из тех мини-скутеров, которые ни с того ни с сего стали популярны у людей старше пяти лет, и б) без всякой задней мысли пытается разрушить твою жизнь и, едва прождав двенадцать часов, спрашивает, пересмотрел ли ты свое отношение к званому обеду.
Лишиться семьи? Сама мысль об этом была невыносима. Да, в разговоре возник ненароком неловкий момент, который на секунду-другую привел Эндрю в замешательство, но Диана, Стеф и Дэвид стали его семьей, и она того стоила. Эти трое были его счастьем, давали ему силу и держали на плаву. Разве это не то же самое, что дает любая другая семья?
Эндрю налил чашку чая, повесил на крючок пиджак, повернулся и увидел на своем месте какую-то женщину.
Лицо ее скрывал монитор, но под столом были видны ноги в темно-зеленых колготках. На пальцах одной из них висела туфля-лодочка, и ее покачивание взад-вперед вызвало у Эндрю ассоциацию с кошкой, играющей с мышкой. В некоторой растерянности, с чашкой в руке, он остановился, не зная, что делать. Между тем незнакомка покачивалась в его кресле, да еще и постукивала ручкой – его ручкой – по зубам.
– Привет, – сказал он. Женщина улыбнулась, весело бросила ответное «привет», и Эндрю почувствовал, как теплеют его щеки… – Извините, но вы… э… сидите… как бы… на моем месте.
– О боже, извините. – Она тут же вскочила.
– Все нормально, – успокоил ее Эндрю, добавив зачем-то свое ненужное «извините».
У нее были темные, с рыжеватым оттенком волосы, собранные на макушке в высокий узел, из которого высовывался карандаш. Выглядело сооружение так, будто стоит лишь вытащить карандаш, и волосы хлынут каскадом вниз, как у какой-нибудь Рапунцель. Она была, наверно, на несколько лет моложе Эндрю, около сорока.
– Произвела, называется, впечатление, – сказала незнакомка и, видя на лице Эндрю растерянность, добавила: – Я – Пегги. Сегодня у меня первый день.
Появившийся в тот же миг Кэмерон расцвел в улыбке, как ведущий телеигры на каком-нибудь закрывшемся цифровом канале.
– Блестяще, блестяще! Вы двое – встретились!
– И я уже украла у него стул, – сказала Пегги.
– Ха, украла у него стул, – рассмеялся Кэмерон. – Итак, Пегс… Вы не против, если я стану называть вас Пегс?
– Э… Нет.
– Ну вот, Пегс, Пегги! Держитесь пока за Эндрю, привыкайте, набирайте ход. Боюсь, вы сегодня в пекло угодили – у Эндрю, по-моему, выезд на осмотр собственности. Но если уж начинать, то почему бы не сегодня?
Кэмерон решительно выставил оба больших пальца, и Пегги невольно вздрогнула, будто он пронзил воздух ножами.
– Отлично, – ничего не замечая, заключил Кэмерон. – Итак, оставляю вас в надежных руках Эндрю.
Эндрю совсем забыл, что им дали новенького, и теперь чувствовал себя немного не в своей тарелке оттого, что кто-то будет держаться за него. Посещение дома покойника – дело непростое, малоприятное, и меньше всего Эндрю хотелось беспокоиться еще о ком-то. У него были свои методы, свои приемы, да и кому нравится постоянно останавливаться и все попутно объяснять. Его самого вводил в курс дела Кит. Поначалу он воспринимал обучение новичка относительно серьезно, но по прошествии некоторого времени начал просто садиться в уголке и играть в игры на телефоне, отрываясь только для того, чтобы отпустить грубоватую шуточку по адресу мертвеца. Эндрю был бы не против умеренной дозы того, что называется юмором висельника, хотя и не одобрял этот стиль, но, к сожалению, Кит понятия не имел о сопереживании. В конце концов Эндрю подошел к нему на кухне и сказал, что готов проводить осмотр в одиночку. Кит пробормотал что-то в знак согласия, похоже едва обратив внимание на то, что сказал Эндрю, хотя, возможно, это объяснялось его попытками вырвать палец из банки с энергетическим напитком, в которой он застрял.
С того дня Кит всегда оставался с Мередит в офисе, регистрируя смерти и устраивая похороны. Эндрю же предпочитал проводить осмотр сам и без коллег. К сожалению, известия о смерти распространяются быстро. У человека, жившего и умершего в полном одиночестве, обнаруживаются вдруг доброжелатели и дорогие друзья, которые подтягиваются в дом еще во время осмотра – засвидетельствовать почтение и на всякий случай проверить, на месте ли часы, которые обещал оставить покойный, и не лежит ли в подходящем месте пятерка, которую он задолжал. Удалить этих людей оказывалось далеко не просто, и даже после их ухода в комнате еще долго висела угроза насилия. Так что в лице новенькой Эндрю получал бы какую-никакую поддержку, что и склонило его к уступке.
– Должна кое в чем признаться, – сказала Пегги. – Перед тем как мы ушли, Кэмерон отвел меня в сторонку и поручил убедить тебя в том, что «званый обед как мероприятие по сплочению коллектива» – хорошая идея. Порекомендовал действовать осторожно, не нажимать, но у меня никакого опыта в таких делах нет.
– Спасибо, что дала знать. Я, наверно, просто оставлю это без внимания, – ответил Эндрю, надеясь, что этим подавил тему в зародыше.
– И будешь прав. По крайней мере, с моей точки зрения, это наилучший вариант. Сказать по правде, готовка – не самая сильная моя сторона. Только дожив до тридцати восьми лет, узнала, что все эти годы неправильно называла брускетту. Оказывается, «брушетта» – неправильный вариант, так сказал мой сосед. Но опять-таки верить на слово человеку, который постоянно носит завязанный на плечах розовый джемпер, будто живет на яхте, как-то не хочется.
– Правильно, – немного рассеянно отозвался Эндрю, заметив отсутствие некоторых вещей, необходимых для осмотра.
– Это ведь называется тимбилдингом[7], да? Вообще-то лучше уж так, чем стрелять по тарелочкам или чему-то там еще, что придумывают менеджеры.
– Что-то вроде. – Эндрю подтащил рюкзак и стал проверять, не пропустил ли он чего.
– Так мы действительно пойдем в дом, где только что кто-то умер?
– Да, пойдем. – Черт, действительно кое-чего не хватает. Придется сделать крюк. Эндрю повернулся, увидел, как Пегги надувает щеки, и вдруг понял, что ведет себя невежливо и негостеприимно. Он снова ощутил ставшее уже привычным острое недовольство собой, но слов для исправления ситуации не нашлось, и до супермаркета они шли молча.
– Сделаем небольшую остановку, – сказал Эндрю.
– Утренний перекус? – спросила Пегги.
– Боюсь, что нет. То есть я не буду, но ты, если хочешь, пожалуйста. Это к тому, что тебе у меня разрешения спрашивать не надо.
– Нет, нет, все в порядке. К тому же я в любом случае на диете. Могу съесть хоть круг сыра бри, а потом чуточку поплакать. Слышал о такой?
На этот раз Эндрю не забыл улыбнуться.
– Я на минутку.
Вернувшись, он обнаружил коллегу в проходе между стеллажами с книгами и DVD-дисками.
– Ты только взгляни на нее. – Пегги указала на книжку, с обложки которой улыбалась в камеру женщина, готовящая, похоже, какой-то салат. – Никто не может так радоваться, держа в руке авокадо. – Пегги вернула на место книгу и взглянула на освежитель воздуха и лосьон после бритья в корзине Эндрю. – Не знаю почему, но у меня такое чувство, что я не представляю, во что ввязалась.
– Объясню, когда прибудем на место, – пообещал Эндрю и направился к кассе, поглядывая вслед Пегги. Она шла, прижав руки к бокам, но слегка сжав пальцы и выставив кулачки. Со стороны это выглядело так, словно по бокам у нее два скрипичных ключа. Эндрю уже набирал код карты, когда в голове вдруг зазвучала мелодия «Ты хотел бы прогуляться?» в версии Эллы Фицджеральд и Луи Армстронга.
Они стояли на перекрестке, и Эндрю проверял по телефону, правильно ли они идут. Пегги заполняла паузу пересказом сериала, который смотрела накануне вечером.
– Название, признаться, не помню, и кто в главной роли, не помню, и где действие происходит – тоже.
Удостоверившись, что они идут в верном направлении, Эндрю уже сделал шаг, но вдруг услышал за спиной треск и грохот. Обернувшись, он увидел склонившегося на лесах мужчину, только что бросившего в ковш охапку мусора.
– Все в порядке? – спросила Пегги, но Эндрю словно прирос к земле и во все глаза смотрел на строителя, который швырнул в тот же ковш еще несколько кирпичей. Строитель начал вытирать руки от пыли, но заметил, что на него смотрит незнакомец, и остановился.
– Какие-то проблемы, приятель?
Эндрю сглотнул. В висках запульсировала боль, резкие звуки змейками поползли в голову. Сквозь фоновый шум пробились ноты «Голубой луны». Усилием воли Эндрю заставил себя сдвинуться с места, а перейдя дорогу, с облегчением обнаружил, что боль и шум пошли на убыль.
Еще не зная, как будет объяснять свое поведение, Эндрю смущенно поискал взглядом напарницу и увидел, что она стоит возле подъемника и разговаривает со строителем. Со стороны это выглядело так, словно Пегги терпеливо обучает простому трюку невероятно глупого пса. Потом она повернулась, тоже пересекла улицу и, поравнявшись с Эндрю, спросила:
– Ты как?
– Хорошо. Думал, приступ мигрени, но, к счастью, нет. – Он откашлялся и кивком указал на строителя. – А ты о чем с ним разговаривала?
– А, – отмахнулась Пегги, озабоченно посматривая на Эндрю. – Отпустил пару комментариев по поводу моей внешности, так что пришлось задержаться и объяснить, что я вижу в его глазах глубокую, неизбывную печаль. Ты точно в порядке?
– Да, в полном, – сказал Эндрю, с опозданием заметив, что держит руки по швам, как игрушечный солдатик.
Они продолжили путь, но он, хотя и взял себя в руки, вздрагивал каждый раз, когда вдалеке грохотал кирпич.
Квартира умершего была частью жилого массива Эйкорн-Гарденс, название которого белело на зеленой дощечке наряду с другими названиями: Хаклберри-Хаус, Лэвендер-Хаус, Роуз-Петал-Хаус. Ниже кто-то добавил уже от себя лично надпись краской из пульверизатора «гребаные копы» и рисунок с изображением мужских гениталий.
– Ни фига себе. – Пегги покачала головой.
– Ничего страшного. Вообще-то я уже бывал здесь раньше. Тогда мне никто не досаждал; уверен, сейчас тоже обойдется без проблем, – сказал Эндрю, отчасти успокаивая и себя.
– Да-да, уверена, так все и будет. Я имела в виду это. – Пегги кивком указала на рисунок. – Впечатляющая деталь.
– А… Да.
Проходя через участок, Эндрю заметил, что люди закрывают окна, а родители зовут домой детей, как будто все происходит в каком-то вестерне, а он – злодей, несущий городу хаос. Оставалось только надеяться, что дружелюбная улыбка убедит людей в его миролюбии и в том, что в сумке у него длинная водонепроницаемая куртка и дезодорант «Фебриз», а вовсе не дробовик.
Квартира находилась на первом этаже Хаклберри-Хаус. Прежде чем ступить на бетонные ступеньки, Эндрю остановился и повернулся к Пегги.
– Кэмерон тебя, конечно, проинструктировал, но насколько хорошо ты представляешь, как происходит осмотр?
– В детали не вдавался. Буду признательна, если введешь в курс дела. По правде говоря, меня это все немножко пугает. – Она нервно рассмеялась.
Эндрю опустил глаза. Он бы тоже рассмеялся, хотя бы для того, чтобы ободрить ее, но в глазах соседей или друзей умершего, если бы они стали свидетелями такого поведения, это выглядело бы непрофессионально. Он опустился на корточки, раскрыл сумку и протянул Пегги хирургические перчатки и маску.
– Вот, держи. Имя умершего – Эрик Уайт. Ему было шестьдесят два года. Коронер отписал это дело нам, поскольку никаких родственников полиция не обнаружила. Итак, перед нами сегодня две цели: во-первых, собрать максимально возможный объем информации и выяснить, действительно ли у Эрика не было родственников, а во-вторых, определить, есть ли у него деньги, чтобы заплатить за похороны.
– Ух ты. Ладно. И сколько же стоят похороны в наше время? – спросила Пегги.
– По-разному бывает. В среднем – около четырех тысяч фунтов. Но если умерший не оставил наследства или у него нет родственников, готовых заплатить за похороны, тогда, согласно закону, расходы на похороны обязан, по закону, взять на себя муниципалитет. Без затей, ничего лишнего – ни надгробий, ни цветов, ни отдельного места, – получается около тысячи.
– Ясно. – Пегги натянула перчатки. – И часто такое случается?
– К сожалению, нередко. В последние лет пять число похорон за общественный счет возросло на двенадцать процентов. Люди все чаще уходят в одиночестве, так что нам работы хватает.
Пегги поежилась.
– Извини, – сказал Эндрю. – Да, тема невеселая.
– Нет, просто это выражение – уходят… Знаю, его используют, чтобы смягчить удар, но все равно… не знаю… звучит как-то мелко, легковесно.
– Согласен. Я и сам нечасто им пользуюсь. Но иногда люди предпочитают описывать это именно так.
Пегги пощелкала костяшками пальцев.
– Все в порядке. Меня шокировать трудно. Минут пять продержусь, а там могу и ноги сделать.
Судя по просочившемуся из-за двери запаху, такой вариант не исключался. И что тогда делать Эндрю? Бежать за ней?
– Коронер рассказал что-нибудь об этом бедолаге? – спросила Пегги.
– Соседи заметили, что его давно не видно, и позвонили в полицию. Те приехали, взломали дверь и обнаружили труп. Умер в гостиной, пролежал не один день, так что тело находилось не в самом лучшем состоянии.
Пэгги тронула пальцем сережку на правом ухе.
– Это надо понимать, что там… – Она поморщилась.
– Боюсь, так оно и есть. Проветрится не сразу, и… это трудно объяснить, но… в общем, запах очень специфический.
Пэгги немного побледнела.
– И вот тут нам на помощь приходит… – быстро вступил Эндрю, поднимая флакон с лосьоном после бритья и принимая вид рекламного агента. Он встряхнул бутылочку, щедро полил на внутреннюю сторону своей маски, потом сделал то же самое с другой маской, которую коллега тут же и повязала, накрыв нос и рот.
– Не уверена, что Пако Рабан имел в виду именно такое его использование, – послышался приглушенный голос Пегги.
На этот раз Эндрю улыбнулся уже по-настоящему и по глазам Пегги понял, что она улыбается в ответ.
– За годы работы я многое опробовал, но убедился, что нужный эффект дают только дорогие средства. – Он достал из сумки конверт, а из конверта вытряхнул ключ. – Войду первым и быстренько осмотрюсь, ладно?
– Делай как знаешь.
Уже вставив ключ в замок, Эндрю, как обычно, напомнил себе, для чего он здесь и что вести себя нужно с максимальным уважением к последнему прижизненному приюту покойного независимо от состояния этого самого приюта.
Эндрю ни в коей мере не был человеком набожным, но старался делать свою работу так, как если бы умерший наблюдал за ним. В данном случае, не желая причинять Пегги лишних неудобств – ей и без того уже было не по себе, – Эндрю ограничился исполнением маленького ритуала: выключил звук в телефоне и осторожно притворил за собой дверь.
Эндрю был рад, что сумел сдержаться, когда Пегги спросила о запахе. Знал, что пережитое в ближайшие минуты изменит ее навсегда. Потому что – и эту истину Эндрю постиг сам – вдохнувший запах смерти уже никогда от него не избавится. Однажды, вскоре после своей первой инспекции, он, проходя по путепроводу, уловил тот самый запах разложения, который почувствовал в доме. Повернувшись, Эндрю увидел между листьями и мусором ленту полицейского ограждения. Ему до сих пор становилось не по себе при мысли о том, как четко он настроен на смерть.
Понять из маленькой прихожей, в каком состоянии квартира, было трудно. На основании собственного опыта Эндрю делил все квартиры на две категории: безукоризненно чистые – ни пылинки, ни паутинки, все на месте – и безнадежно запущенные. Первые огорчали его куда больше, чем вторые. Поверить в то, что умершие больше всего на свете заботились о порядке в доме, было бы слишком просто. Скорее они как будто знали, что, когда умрут, их найдет чужой, незнакомый человек, и не могли оставить после себя беспорядок. В этом смысле они казались Эндрю яркими представителями той части человечества, которые с утра берутся за уборку. Конечно, во всем этом присутствовало определенное достоинство, но у Эндрю разрывалось сердце при мысли о том, что для некоторых мгновения после смерти важнее времени, оставшегося для жизни. А вот хаос, беспорядок и грязь никогда не действовали на него угнетающе. Может быть, умершие просто не могли должным образом присмотреть за собой в свои последние дни, но Эндрю нравилось думать, что они просто презирали условности. Если никто не потрудился оказаться рядом и позаботиться о них, то им-то самим зачем стараться? Невозможно соскользнуть в сон, когда хохочешь в голос, представляя, как какой-нибудь остолоп из муниципалитета поскальзывается на мокром полу в ванной.
Дверь в небольшую гостиную пришлось толкать плечом, что уже указывало на бо́льшую вероятность второго варианта. Так оно и оказалось – запах ударил с концентрированной силой, как будто специально избрал своей целью его нос. Обычно Эндрю старался по мере возможности воздерживаться от применения освежителя воздуха, но здесь ничего другого не оставалось – иначе он просто не смог бы задержаться в комнате даже на минуту. Он щедро попрыскал по углам, но основной удар приберег для середины гостиной, куда пришлось пробираться через разбросанные вещи. Было бы неплохо открыть закоптившееся от грязи окно, но ключ под руку не попадался. На полу валялись хозяйственные сумки с пустыми пакетиками и банками из-под безалкогольных напитков. В одном углу лежала кучка одежды, в другом – газеты и письма, преимущественно неоткрытые. В центре комнаты стоял зеленый складной стул с банками колы в каждом чашкодержателе и телевизор, водруженный на стопку телефонных справочников и готовый вот-вот свалиться на пол. Интересно, не заполучил ли бедняга Эрик растяжение шейных мышц, глядя на наклонившийся экран? Перед стулом лежала перевернутая чашка с приготовленным в микроволновке и рассыпавшимся желтоватым рисом. Похоже, здесь все и случилось. Эндрю уже собрался приступить к делу и начать с почты, когда вспомнил про Пегги.
– Как оно там? – спросила она, когда он вышел из квартиры.
– Довольно грязно и запах далеко не… идеальный. Если хочешь, можешь подождать на улице.
– Нет. – Пегги сжала и разжала кулаки. – Если в первый раз не смогу перебороть себя, то уже никогда не получится.
Она прошла за ним в гостиную и даже не выказала признаков слабости, только, судя по побелевшим костяшкам пальцев, покрепче прижала маску к лицу.
Комнату осмотрели вместе.
– Странно, – пробормотала сквозь маску Пегги. – Здесь чувствуется что-то такое… не знаю… какая-то статичность. Как будто и само это место умерло вместе с ним.
Ни о чем таком Эндрю никогда раньше не думал. Но все в комнате как будто действительно замерло. Несколько секунд они стояли, вслушиваясь в тишину. Знай Эндрю глубокомысленную цитату о смерти, момент был бы самый подходящий. Но тут мимо окна, оглашая окрестности бодрым «Матчем Дня»[8], проехал фургончик с мороженым.
Первым делом принялись за разбор бумаг.
– Итак, что именно я ищу? – спросила Пегги.
– Фотографии, письма, рождественские и прочие поздравительные открытки – короче, все, что может указать на членов семьи, номера телефонов и адреса. Также любые банковские документы – нам нужно понять состояние его финансов.
– И наверно, завещание?
– Да, его тоже. Но здесь многое зависит от того, есть ли у него близкий родственник. Большинство одиноких людей, не имеющих близких родственников, никакого завещания обычно не оставляют.
– Что ж, логика понятная. Будем надеяться, старина Эрик, деньжата у тебя все же найдутся.
Работали четко и методично. По совету Эндрю Пегги освободила место на полу и раскладывала бумаги по разным кучкам, в зависимости от того, представляют они какую-либо ценность или нет. Здесь были счета за коммунальные услуги, напоминания о плате за телевизор, каталог из магазина футбольного клуба «Фулхэм», десятки коробочек из кулинарии, гарантийный талон на чайник и обращение от «Шелтер»[9].
– Кажется, у меня что-то есть, – сказала Пегги минут через двадцать бесплодных поисков. Это была рождественская открытка со смеющимися обезьянками в рождественских шляпах и подписью: «У Чимпли Веселое Рождество!»
Три строчки внутри были написаны таким мелким почерком, как будто писавший всячески старался остаться анонимным.
Дяде Эрику.
С Рождеством!
Люблю, Карен.
– У него есть племянница.
– Похоже на то. Еще открытки?
Пегги порылась в горке бумаг и лишь усилием воли заставила себя не вздрогнуть, когда оттуда вылетела потревоженная сонная муха.
– Вот еще одна. Поздравительная. Посмотрим, что тут. Да, снова от Карен. Секундочку, что тут написано? Вот: «Если захочешь позвонить, здесь мой новый номер».
В других обстоятельствах Эндрю тут же, без отлагательств, позвонил бы по этому номеру, но присутствие Пегги стесняло, и он решил подождать до возвращения в офис.
– Ну что, все? – Пегги нерешительно двинулась к двери.
– Нам нужно разобраться с его финансовым положением, – сказал Эндрю. – Мы знаем, что у него есть кое-что на текущем счету, но деньги могут быть и где-то здесь.
– Наличные? – Пегги огляделась.
– Только не удивляйся, но начинать принято со спальни.
Пегги осталась у порога, а Эндрю подошел к узкой односпальной кровати и опустился на колени. В падающей из окна полосе солнечного света лениво кружились пылинки. При каждом движении Эндрю они встревоженно взмывали вверх. Он старался не морщиться. Эта часть осмотра всегда давалась труднее всего, ведь трудно представить что-то неприятнее вторжения в чужую спальню. Прежде чем проверить под матрасом, Эндрю убрал рукава под защитные перчатки. Начав с одного конца, от изножья, он медленно провел рукой под всем матрасом.
– Предположим, у него припрятано где-то десять тысяч, а родственников нет, куда тогда пойдут деньги? – спросила Пегги.
– Прежде всего, наличные деньги или ценности пойдут на оплату похорон. Остаток будет помещен в сейф в нашем офисе. Если в течение определенного времени не обнаружится кто-то, имеющий бесспорное право на них – например, дальний родственник, – то деньги становятся собственностью Короны.
– То есть достаются старушке Бетти Виндзор?
– Вроде того. – В нос попала пыль, и Эндрю, не удержавшись, чихнул. Первый заход не принес ничего, но Эндрю не сдался и, собравшись с духом, просунул руку дальше. Пальцы наткнулись на что-то комковатое, а точнее, на носок с эмблемой «ФК Фулхэм», наполненный связкой банкнот, по большей части двадцаток, перетянутых эластичной лентой. Причем сама лента была почему-то закрашена шариковой ручкой в синий цвет. Имело ли это некое жизненно важное значение или было результатом ничегонеделания, Эндрю не знал. Такого рода детали оставались в памяти надолго как любопытные элементы чужой, позабытой жизни. Загадки их существования, оставшиеся нераскрытыми причины отзывались в нем необъяснимым напряжением. Нечто подобное он испытывал, видя вопрос без вопросительного знака.
Судя по толщине пачки, денег должно было хватить на покрытие похоронных расходов. Решать судьбу остальных предстояло племяннице.
– Ну так все? – снова спросила Пегги. Эндрю видел, что ей действительно нужно на улицу, подышать свежим воздухом. Он помнил свой первый раз, тогда глоток лондонского смога показался ему первым вдохом заново рожденного.
– Да, закончили.
Эндрю еще раз прошелся по комнате взглядом – не пропустили ли что-то. Они уже собирались выйти, когда услышали шорох у входной двери.
Судя по выражению удивления и двум поспешным шагам назад, к двери, мужчина в прихожей определенно не ожидал встретить кого-то в квартире. Приземистый, невысокий, потный, с вываливающимся из-под рубашки-поло пивным животиком. Наглый, циничный тип. Эндрю напрягся и приготовился к стычке.
– Вы из полиции? – спросил незнакомец, заметив перчатки у них на руках.
– Нет. – Эндрю заставил себя посмотреть мужчине в глаза. – Мы из муниципалитета.
Незнакомец сразу же расслабился и даже сделал шаг вперед. Этого вполне хватило, чтобы понять, зачем он здесь.
– Вы знали умершего? – спросил Эндрю, изо всех сил стараясь внушить незнакомцу, что перед ним бесшабашный кулачный боец, а не человек, который едва не теряет сознание, наблюдая за игрой в снукер.
– Знал. Его звали Эрик.
Пауза.
– Так жаль, что бедняга отдал Богу душу.
– Вы друг или родственник? – спросила Пегги.
Мужчина смерил ее взглядом и потер небритый подбородок, как будто оценивал подержанную машину.
– Друг. Близкий. Мы давно знакомы. – Он пригладил грязные клочки волос, и Эндрю заметил, что рука у него дрожит.
– Насколько давно?
Эндрю обрадовался, что Пегги взяла инициативу на себя. Ее твердый голос со звенящими стальными нотками звучал намного увереннее.
– Черт, ну и вопрос. Давно. Такие вещи ведь забываются, да? Всего и не упомнишь.
Убедившись, что пара служащих не представляют собой никакой угрозы, незнакомец уже заглядывал им за спину, в гостиную и даже сделал еще шаг вперед.
– Мы закрываем, – сказал Эндрю, показывая ключ.
Незнакомец так и впился в него взглядом.
– Ну да, конечно. Я только хотел выказать почтение и все такое. Старые друзья, сами понимаете. Не знаю, нашли вы завещание или что там еще…
«Ну вот», – подумал Эндрю.
– В общем, он так мне и сказал, что если умрет… внезапно, то я могу взять на память пару вещиц.
Изо всех сил сохраняя спокойствие, Эндрю собрался было объяснить, что все находящееся в квартире должно оставаться нетронутым до полного прояснения обстоятельств, но его опередила Пегги.
– Что именно собирался оставить вам мистер Томпсон? – спросила она.
Мужчина переступил с ноги на ногу и откашлялся.
– Ну, телевизор… А еще, сказать по правде, Эрик мне малость задолжал. – Он усмехнулся, показав желтые зубы. – За выпивку. Я ведь столько лет его угощал.
– Странно, – сказала Пегги. – Его звали Эрик Уайт, а не Эрик Томпсон.
Желтозубая улыбка померкла.
– Что? Ну да, знаю. Уайт. Что… – Он повернулся к Эндрю и заговорил, скривив губы, как будто нарочно, чтобы Пегги не услышала. – Зачем она так? Ловушки ставит, зачем? Парень только-только умер…
– Думаю, вы знаете зачем, – негромко сказал Эндрю.
Незнакомец вдруг зашелся в кашле.
– Да вы понятия не имеете, – залопотал он, брызжа слюной и толкая дверь. – Ни хрена не понимаете.
Эндрю и Пегги подождали немного и только потом вышли на улицу. Незнакомец уже спустился по ступенькам и торопливо уходил, сунув руки в карманы пиджака. В какой-то момент он оглянулся, притормозил и показал два пальца. Эндрю снял маску и перчатки. Пегги сделала то же и вытерла пот со лба.
– Ну, что думаешь? Какие впечатления от первого осмотра? – спросил Эндрю, не сводя глаз с незнакомца, который, еще раз показав двумя пальцами V, скрылся за углом.
– Думаю, – сказала Пегги, – мне нужно промочить горло.