Как молоды мы были - читать онлайн

Как корежило

нас невежество!

И сейчас до конца не понято,

сколько свежести,

сколько нежности

у Руси моей было отнято.

Если даже Сергей Есенин

одно время был

под сомненьем,

сколько было тогда у бдительных

над искусством побед

убедительных!

И когда всю Расею,

Россию,

не в основе – в ознобе трясло,

Сколько храмов сожгли,

носили!

Сколько к вере людей пришло!

Чувство Родины не утрачено,

и Рублев

– он всегда Рублев.

не оплаченный,

не испачканный

ни невежеством,

ни рублем.

Что талантливо,

то и молодо…

Пусть не сразу,

через года

очищаем иконное золото

от коррозии и стыда.

Наступают иные годы.

Но тревожимся все сильней,

чтобы вера

не стала модой,

словно джинсы,

в стране моей…

Мы в жизни, возможно, не всем потакали

и шли по какой-то дороге иной…

Империей зла нас тогда называли

и самой читающей в мире страной.

Страною добра мы, конечно, не стали.

У нас расслоенье сегодня хитрó:

чтоб стать раздобревшей элитой, вначале

присвоить без спросу чужое добро.

В империи новой иные манеры.

Рванула в торги расторопная рать.

Чтоб стать

ну хотя бы миллионером —

отнять,

разорить,

обвести

и урвать!

Закрыты навеки святые страницы.

Филолог-старик окончательно сник.

Без денег сегодня нельзя обходиться,

но можно вполне обходиться без книг.

Читать перестал ошалевший народец.

Читательский бум повсеместно зачах.

…И только святой Николай Чудотворец

все еще держит Книгу в руках

Я с самого детства рос

с неверьем в борьбе неравной

средь горестей и угроз

в обители православной.

Россия, родная Русь,

одной лишь тебе внимаю.

И я за тебя молюсь

святителю Николаю.

Молюсь, чтоб он смог помочь

Отчизне многострадальной,

чтоб зло уходило прочь

из нашей страны печальной,

чтоб мог он детей сберечь

от школ и людей двуличных,

чтоб спас он родную речь

от ветров иноязычных…

Святитель! Ты знал калек.

Ты их исцелял любовно.

Но наш новомодный век

калечил людей духовно.

Никто не сигналил SOS,

что правит людьми нечистый.

Воспрянули в полный рост

убийцы да аферисты.

И чтоб на родной Руси

сегодня не стало хуже,

Святитель!

Внемли, спаси

заблудшие наши души.

У нас неплохой народ.

Родной мой, святой Никола,

спаси нас вовеки

от

предательства и раскола.

Ведь сколько неслабых стран

окрепло, в Россию целясь…

Мы столько познали ран,

мы столького натерпелись,

что нас не покинул страх.

Нам боязно и сегодня.

Постыло нам жить впотьмах.

Спаси нас, святой Угодник!

Я буду всю жизнь с Тобой

и с правдой Твоей бесспорной.

Спаси нас своей мольбой

и совестью Чудотворной!

Рядом с церковью птицы поют.

На холме средь лесов – деревушка

да российский сиротский приют —

позапрошлого века церквушка.

Этот храм не в Москве, не в столице,

где парады пасхальной весной,

где сгущаются первые лица

над своею несчастной страной.

Здесь печальная драма Земли.

Пустота. Забытьё. Захолустье.

Кто покрепче – отсюда ушли

без потомственной памятной грусти.

Это наш неизбывный позор.

Это родины нашей старенье.

Позабытая всеми деревня

да несбывшийся русский простор…

Нету певчих в церквушке давно.

Нет того, даже скромного, хора…

Хоть просвирку спекут. А вино

для причастия кончится скоро.

…Мы стоим на промерзшей меже.

И глаза и надежды померкли.

Отчего ж так светло на душе?

Это птицы поют возле церкви.

Окружил нас немыслимый мрак.

Безработица. Нищие дети.

Только чей-то таинственный знак —

это птицы поют на рассвете.

Просыпается гаснущий свет

этой странною призрачной ранью.

Промелькнувшие тысячи лет

вдруг застыли в немом ожиданье.

Может, страх наш извечный исчез…

Может, кончилось долготерпенье…

Может, слышится голос Небес

в этом птичьем пророческом пенье?

Может, сбудется праведный суд?

Сколько слез над Россией пролито…

Может, это природы молитва, —

рядом с церковью птицы поют…

Снится мне ночной причал

На родной реке,

Веры тонкая свеча

У тебя в руке.

Ты пойми, что в этой мгле

Нет ни близких, ни родных,

Что несчастных на земле

Больше всех других…

Разве знали в детстве мы,

Веря в Божий свет, —

От тюрьмы да от сумы

Нет зарока, нет…

Только птицы прокричат,

Только вздрогнет вдалеке

Веры тонкая свеча

У тебя в руке.

Ты поверь в иную жизнь

На иной меже,

Ты поверь и помолись

О моей душе.

Есть непознанная даль,

Ты поверишь, ты поймешь:

Есть любовь, и есть печаль,

Остальное – ложь.

Все мне снится по ночам:

В дальнем далеке

Веры тонкая свеча

У тебя в руке.

От небесного луча,

Что на грешный мир пролит,

Веры тонкая свеча

В темноте горит…

Подобрали его случайно,

а быть может, кто-то принес…

На меня он взглянул печально,

стал ласкаться, бездомный пес.

Вот в глаза заглянул он снова,

Лапу даст свою не спеша…

Разве бросишь его такого?

Божья тварь.

Живая душа.

Когда кажется, – все пропало

и удача навек ушла,

пес спасал меня.

Утешала

Божья тварь.

Живая душа.

Ну, да что там, – моя собака…

Мир наш выстроен из потерь.

Видел брат мой, как горько плакал

от досады таежный зверь.

Ну, а помнишь, как в Тогучине

на краю тайги и пурги

наши души с тобой лечили

и животные, и зверьки.

Ведь, казалось, откуда взялся?

На тропинке у дома

вдруг

неожиданно появлялся

обаятельный бурундук…

А лишь только в лицо плеснули

волны кемеровской зари,

вышли

царственные косули

из кустарника, —

посмотри!

Погляди, как они прекрасны!

Как пленителен глаз разрез…

Как, почуяв вблизи опасность,

убегают в пятнистый лес!

Как животные любят волю!

Даже волк – не такой злодей.

За добычею рыщет в поле —

ему надо кормить детей.

Зверь семью сохранить стремится,

против прочих зверей греша…

Он накормит свою волчицу,

Божья тварь.

Живая душа.

Вот бегут по тропинкам лани,

и зверьки до своей норы —

вымирающие созданья,

исчезающие миры.

Снова белка бежит к кормушке,

хвост роскошный свой распуша…

Крошки-лапки.

Красавцы-ушки.

Божья тварь.

Живая душа.

Ах, не трогай, хоть будет случай

повстречать змею иль ужа…

Пусть противен он – гад ползучий,

Божья тварь.

Живая душа.

Нынче в мире – иная веха,

а формат ныне – смертный грех.

Враг животных и человека

в наше время – сам человек.

Он все деньги свои считает

в потаенной своей тиши.

Ныне фирменно процветает

Homo sapiens

без души.

Homo sapiens стал богатый.

Все – и поле и лес

круша!

А ведь раньше здесь жил сохатый —

Божья тварь.

Живая душа.

Любо нам не творить, не строить,

а подсчитывать барыши.

В людях, в людях

теперь порою

не хватает

живой души!

Совесть стынет в лохмотьях снега.

Омертвели у нас сердца.

У бездушного человека

наступает начало конца.

Все он мечется,

неприкаян.

Бьет по цели точней, чем встарь!

Человек на земле – хозяин!

Только

Божья ли это тварь?

Нынче радостей немного.

Больше подлостей и сраму.

Правда, нынче, слава богу,

Восстанавливают храмы.

В селах и первопрестольной,

Словно юные старушки,

Возникают колокольни,

И часовни, и церквушки.

Вмиг слиняли атеисты.

Наверху – иные вкусы.

И рисуют копиисты

Вместо Брежнева – Иисуса.

Вместо Маркса с «Капиталом»

Рождество и Пасху – в массы!

А в церквях стройматерьялы —

Сплошь синтетика с пластмассой…

Храм в элитных эмпиреях

Возвели в мгновенье ока.

Ну, а людям, что стареют,

Все ж без Бога одиноко…

Рядом выстроились банки.

Нищета в церковной арке.

К платной новенькой стоянке

Подъезжают иномарки…

Заказные злодеянья.

У братвы все шито-крыто.

Из Священного Писанья

«Не убий» давно забыто.

Травка каверзная тлеет

В дискотеках хулиганских,

Где тинейджеры наглеют

И поют не по-христиански.

Трудно даже Бога ради

Отличить мужчин от женщин.

На всеобщем плац-параде

Храмов больше. Веры меньше.

А в деревне Божьи служки

Мир подлунный покидают.

Тропка к старенькой церквушке

Зарастает, зарастает…

Там была она, святая,

Лишь одна на всю округу.

Ноги бóсые сбивая,

К церкви люди шли, как к другу.

Жили бедно и убого,

Да боялись слова злого.

Сколько было веры в Бога,

Своего, не подкидного!

Паства выглядит устало

На ступеньках новой эры.

Храмов, правда, больше стало.

Веры меньше. Веры… Веры…

С православной верою предки наши выжили.

Строили Московию по закону Божьему —

почитать родителей, не обидеть ближнего…

В сумерки ненастные ждали дня погожего.

Были дни непраздные и года – рабочие.

Были озарения. Подвиги. Открытия.

Только звезд с легендами из себя не корчили.

Были и у гениев – скромные обители.

Не гнушались стиркою. Знамо: надо пол мести.

Знамо: жить по совести. А рубли – не главное.

Надобно детей своих уберечь от подлости.

Песня наша главная – вера православная.

Правду-матку резали. Эх, малина-мáлина!

О судьбе монархии споры бесполезные.

Верили болезные в Ленина и Сталина,

а потом в прославленных новомодных бездарей.

Этих «солнц» затмения нам сердца не трогали.

Жизнь была поэзией русскою олунена.

Верили товарищам Пушкину и Гоголю.

Верилось и Чехову, Куприну и Бунину.

Нынче этих классиков, словно мусор, вымели.

«Я тебя печатаю. После – будешь ты меня!»

Классиков из классов хороводом вывели.

Век словесность русскую на компьютер выменял.

Время наше тяжкое. Место наше гиблое.

Криминальных подлостей сто восьмая серия…

Предано Евангелье. Блогер вместо Библии.

Колдунам-безбожникам господа поверили.

Торговать нам велено и дружить с Мамоною.

Олигархов слушаться. И целует женщина

не икону с крестиком, а гроши зеленые.

С выстрелами подлыми молодость обвенчана.

Мало нашей вере в верности поклявшихся.

Мало тех, чье сердце нашей правде отдано.

Мало нас, оставшихся,

нижеподписавшихся

под стихами этими о стране распроданной.

…Я душу сдал на комиссию.

Оценщик седой и опытный

ее оглядел придирчиво

и тихо пробормотал:

– Душа как душа… Не новая…

Кой-где уже тронута молью…

Не раз подвергалась чистке

наивная ваша душа.

Вы к ней относились неважно.

Она была в переделках,

вот видите – здесь царапины, а тут вы ее прожгли.

Надо бы осторожней,

душа ведь огня боится,

всякие потрясения – это душе как смерть.

Потом, скажу откровенно:

наша она, родимая…

– Знаете, – он хихикнул, —

такие сейчас не в моде.

Напротив есть мастерская,

попробуйте к ним зайдите,

может, еще удастся ее перелицевать…

Сделайте покороче, более современной,

чтобы от ультрамодных было не отличить.

Я, честно-то, сам не очень…

нелепые эти фасоны,

но что поделаешь… нынче хозяин не я, а спрос.

А так… что вам дать за душу?

Цена вас едва ль устроит,

ведь я же не Мефистофель,

я только товаровед…

А я еще помню – ковер на полу,

уют небогатого дома.

Горбатый сундук. А в красном углу

в старинных окладах – иконы.

И бабушка тихо ко мне подойдет

в чепце, в сером платье неброском,

меня перекрестит. И свечи зажжет.

Запахнет смиреньем и воском…

И верится тихим и ясным словам.

И Боженька здесь он, незримый…

И благостный свет, и тот фимиам

естественный, неповторимый.

…Так хочется снова вернуться домой

в мерцание суток неспешных,

где бабушкин голос – почти неземной:

«О Боже! Помилуй нас, грешных!»

А дальше все пóшло пошлó, «на авось»,

прошло небезгрешно взросленье.

И все-таки только сейчас началось

всеобщее грехопаденье.

Сегодня уже не услышишь хулу

за ложь, за духовности мизер.

Коттедж европейский. А в красном углу

заместо икон – телевизор.

Мы терпим фальшивый его фимиам,

потворствуем злобным наветам.

И ночью и днем равнодушный экран

горит неестественным светом.

Рекламное шоу. Да бал сатаны.

В эфире – одни развлеченья.

Лишь старые сказки, да детские сны,

да память – мое утешенье.

…Чуть слышно сухая трава шелестит

о весях и высях нездешних.

Смеркается осень. И сердце болит.

О Боже! Помилуй нас, грешных…

Как хорошо, что в мире есть иконы,

что есть у нас нерукотворный Спас,

что слышим мы таинственные звоны,

что вера в Бога охраняет нас.

Сегодня жизнь безмерно модернова.

Бушует развлекательный парад.

Но лик Христа и «Троица» Рублева —

не черный, а божественный квадрат.

Бушует грязь рекламная и порно.

Всю дьявольщину не переорать.

Но тихий свет иконы Чудотворной

еще несет народу благодать…

Я, сбросив с плеч советские обноски,

так много сам себе напозволял,

и вскакивал на шаткие подмостки,

и развлекал неприхотливый зал.

Я знал и розы и шипы успеха,

любовь попсы воспринимал как честь,

ловил комки доверчивого смеха,

аплодисментов радостную лесть.

Не избежал позорного полона

хвалу вельможным лицам возносить…

Как хорошо, что в мире есть иконы.

Есть у кого прощенья попросить.

Мы раны страны покрываем зеленкой.

«Убрать из эфира» – раздался приказ.

И кто-то бежит размагничивать пленку,

А кто-то поставит свечку за нас…

Гнусавит на паперти правда-калека

Над пеплом сожженных на площади нот.

И в праведный храм позабытого века

С черного хода дьявол войдет.

Вновь наша судьба, как изба, опустеет,

И в ней сатанята пустятся в пляс.

Лишь в свитках души православие тлеет,

И кто-то поставит свечку за нас.

Антихристу выгодно наше смиренье.

Компьютер смикширует Господа глас.

Лишь дальнее многоголосое пенье

Звучит как божественный иконостас.

И всех нас сквозь общее сито просеют,

И юный красавчик нас снова предаст.

Но кто-то вспомянет Россию – Расею,

Помолится и за нее, и за нас.

Открыты престижные школы злословья.

На воле мерещатся стены тюрьмы.

И дети России истерзаны кровью,

А глобус продавлен подростками тьмы.

Лишь только наивное Богом хранимо.

С вечностью в мире порушена связь.

Всесильна измена. А верность незрима.

Незримо поставят свечку за нас.

Адвокатов не будет на Страшном суде.

Отвечать самому перед Богом придется

за грехи, что рождались в мирской суете,

и за грязь, и за плесень земного колодца.

Здесь воистину ты покоришься судьбе,

со слезами смиренно попросишь прощенья,

когда все беззаветно открыто в тебе

и душа перед Богом стоит на коленях.

Ты один среди тысяч таких же людей.

Покаянье твое глубоко и безгласно.

Это главная Исповедь в жизни твоей,

и готовиться надобно к ней ежечасно.

Будет строг и прекрасен Божественный Суд.

Не дано нам уменьшить свои прегрешенья.

Никакие компьютеры нас не спасут.

Только вера и правда – дорога к спасенью.

Будет строг и участлив Всевышний судья.

Там не будет ни молний, ни грома раскатов.

А защита твоя – только совесть твоя.

И не будет на Страшном суде адвокатов.

По всей России иконы плачут…

Не знают люди, что это значит…

В жестоком мире – добро в опале.

В душе как будто цветы завяли.

Не увидать нам теперь вовек

ни чисто поле, ни чистый снег.

Неужто веру переиначат?

По всей России иконы плачут…

Вокруг болота да бездорожье.

Забыли нехристи слово Божье.

Птенцам, что выпали из гнезда,

остались холод да нищета.

Где казино – там ночные клубы.

Где дискотеки – там душегубы.

Повсюду ведьмы да черти пляшут.

А бесы прессы людей дурачат.

По всей России иконы плачут.

Молитв не слышно и песнопений.

И светлый гений толпой осмеян.

А на подмостках – дым да туман.

Опять фальшивки, опять обман.

Лишь колокольни в церквях и храмах

звучат, как прежде, без фонограммы.

В их грозном гуле наш путь означен,

по всей России иконы плачут…

Была у предков с Небом связь

не на юру, не в тронном зале,

когда они, перекрестясь,

колоколам небес внимали.

Теперь

хор ангелов молчит.

Коммуникации иные…

И даже спутники

с орбит

вещают глупости земные.

Теперь от праведных идей

попса – надежная защита.

Душа наушником прикрыта.

Торчит веревка из ушей.

Веревка эта —

как петля

на хрупкой óтроческой шее.

Уже никто не пожалеет

младой влюбленности поля.

Сегодня истина – во мгле.

Любая новость злобой пышет.

И голос правды на земле

почти никто уже не слышит.

Всех побеждает Вегас Лас.

Души мы лишены отныне.

Сегодня даже Божий глас —

глас вопиющего в пустыне.

Христа опять берут в незримый плен.

В душе пропащей – ничего святого…

Солдаты в касках. Сонный Вифлеем.

Взрывают церковь Рождества Христова.

Уже постройка древняя горит.

Пока что в дом Паломника попали.

А церковь и сегодня устоит…

О Боже! Сколько раз ее взрывали!

В тридцатые никто не уцелел.

Кто выжил – арестовывали снова…

Когда вели Владыку на расстрел, —

взрывали церковь Рождества Христова.

Настали новомодные века.

Христос сегодня – мюзикл модерновый.

Возводят храмы, а исподтишка

взрывают церковь Рождества Христова.

Отстаивать святые письмена

уже не получается на равных…

Объявлена последняя война

последним ослабевшим православным.

И вновь всемирный Ирод на посту.

На всё его подельники готовы.

Взрастили для подростков наркоту —

взорвали церковь Рождества Христова.

И всё тоскливей птичьи голоса.

Им не добраться до гнезда родного…

Когда сжигают мудрые леса —

взрывают церковь Рождества Христова.

Пришла пора безвременных могил.

Боевики к диверсиям готовы.

Пускай нашли в троллейбусе тротил, —

взрывали церковь Рождества Христова.

Мы ложью и тоской окружены.

Давно уж сокрушается Всевышний:

за дьявольскою музыкой страны

призывный глас архангела не слышен…

Умолк бесплотный хор на небеси.

Опошлили мы тайны мирозданья.

На паперти порушенной Руси

мы просим доброты – не подаянья.

Мы молим Всемогущего Творца

дать крепость духа нам и нашим детям,

спасти нас от корыстного тельца,

назначенного Главным на планете.

Господь нам всем отвел свои года,

и не дано нам жребия иного.

Я жил в эпоху грешную, когда

взрывали церковь Рождества Христова.

Храмы в России – как Божьи знаменья.

Строились храмы на шрамах земли.

Молится Небу о нашем спасенье

Храм на крови. Храм на крови.

Принял Спаситель смертные муки.

Приняли муки предки мои,

Чтоб не томились в безвыходном круге

Дети Христовы, дети любви.

Воины, клятвы своей не нарушив,

Кровью своею Россию спасли.

Их имена, их спасенные души —

Вспыхнули звездами на небеси.

Силы небесные Русь окрестили.

Вновь свою святость миру яви!

Многострадальная наша Россия —

Это воистину Храм на крови.

Есть еще, есть неподкупные силы.

Вновь нас на подвиги благослови,

Многострадальная наша Россия —

Храм на крови. Храм на крови.

Те беды, те дни, те огни не померкли.

Могилы солдат – наши новые церкви.

Как будто высокие, строгие храмы,

встречаю в пути я большие курганы.

И низенький холмик у тихой речушки,

похожий на сруб деревенской церквушки…

Пусть чаще живым представляется случай

побыть в одиночестве ивой плакучей,

склониться от скорби, а не от угрозы,

роняя в песок родниковые слезы…

Как будто святые на вечной поверке,

стоят по России могилы, что церкви.

Для памяти вечной распахнуто сердце.

Здесь нет равнодушных. Здесь нет иноверцев.

Иисусы, Иеговы и Магомеды —

отцы убиенные наши и деды.

Обнявшись, как тени безмолвные Данте,

сошлись православные и протестанты,

согласные в том, что не избранным лицам —

Спасителям истинным должно молиться,

кто сгинул в болотах, полег у застав,

смерть Родины собственной смертью поправ.

Как память о всех неизвестных и близких,

погибших святыми, стоят обелиски.

И вечных огней ритуальные свечи

горят перед образом их человечьим.

И год рождества тех святых – сорок первый.

И память войны – наша вечная вера.

Еще сердца окутывает ложь.

Еще заря спасенья не взошла.

Взгляни вокруг, взгляни – и ты поймешь:

Настало время бить в колокола!

Остался нам один глоток воды.

И вся земля так нищенски мала…

И мы стоим над пропастью беды, —

Настало время бить в колокола.

У нас запас одних и тех же слов.

Забыли мы про добрые дела.

И на земле, где тысячи Голгоф,

Настало время бить в колокола.

Убито чувство веры и стыда.

Поникли нашей нежности крыла.

Настало время Страшного Суда.

Настало время бить в колокола.

Дай силы нам, дай силы, добрый Бог!

Спаси, спаси от скверны и от зла…

Настало время боли и тревог.

Настало время бить в колокола!

Мне сегодня с утра пропел

лучик света в оконной раме,

что наступит тоски предел,

что рассветы не за горами.

Ну не весь же проклятый век

Сатане управлять мирами…

Еще выпадет чистый снег,

очищенье не за горами.

Это время не навсегда.

Ведь не зря же поют во храме,

что сошла с небеси звезда,

что Спаситель не за горами.

Те, кто к вере сквозь боль придет,

кто в надежду не бросит камень,

по глазам россиян поймет:

Воскресенье не за горами.

Сколько в мире пчелиных сот!

Дух единства еще воспрянет…

Наше время еще придет.

Наше время не за горами.

– Я гляжу на тебя с тоской.

Я боюсь, – ты уйдешь навсегда.

И погаснет над нашей рекой

В небесах молодая звезда.

Жизнь открыта недобрым ветрам.

Только истинный выстоит храм.

Ты мой сын. Ты сын России.

Не молись чужим богам.

Гнутся деревья, гнутся к земле.

Ты не согнешься.

К дому родному даже во мгле

Снова вернешься.

– Тростники все шумят над рекой.

Я на помощь несчастным иду.

Я зажгу над родимой землей

Среди туч золотую звезду.

Трудно соколу в небе лететь.

Трудно песню о родине петь.

И никто, никто не знает,

Сколько нам еще терпеть…

Гнутся деревья, гнутся к земле.

Мы не согнемся.

К нашим истокам даже во мгле

Снова вернемся.

– Край родной, нашу веру спаси!

Будем жить, только правдой дыша.

С нами – Троица вечной Руси:

Мать и сын, и Святая душа…

Только истинный выстоит храм!

Мы вернемся к своим родникам.

И пока жива Россия,

Вместе петь и плакать нам…

Гнутся деревья, гнутся к земле.

Мы не согнемся.

Истинной верой даже во мгле

Вместе спасемся!

Мы устали от всегдашней непогоды,

показухи и неискренних речей,

и от стона вымирающей природы.

Я в стране своей по-прежнему ничей…

Так давай мы с тобой соберемся в дорогу.

Мы поедем туда, где нас любят и ждут.

Мы попросим у нашего доброго Бога

указать нам единственный этот маршрут.

Там к судьбе любой забота и участье.

Там действительно нас ждать не устают.

Там по-прежнему от радости и счастья

соловьи звонкоголосые поют.

Там богатства беспокойного не нужно.

Там, пускай хоть это кажется старо,

платят верностью за искреннюю дружбу

и улыбкой за бесценное добро.

Там мечты моей божественная Мекка.

Жизнь становится и краше и длинней.

Свет идет от мега-человека,

нет зловещих и уродливых теней.

Там обманывать товарища нелепо.

Жизнь украшена подарками судьбы.

Там поддерживают ласковое небо

вековые корабельные дубы.

Там осталась человеческая честность.

Там свободный, а не вынужденный труд.

Там великую российскую словесность

для детей своих и внуков берегут.

Там синеют рядом с чистыми полями

перелески и пречистые пруды.

Там проходят и обиды и страданья

от сияния рождественской звезды.