…После того, как командующий 2-й армией Багратион был смертельно ранен на Семеновских флешах, руководство левым флангом, сменив там генерала Коновницына, временно заменявшего Багратиона, по распоряжению Кутузова принял на себя Дохтуров. Участник Бородинского сражения Ф. Глинка вспоминал: «В пожар и смятение левого крыла въехал человек на усталой лошадке, в поношенном генеральском мундире, со звездами на груди, росту небольшого, но сложенный плотно, с чисто русскою физиономиею. Он не показывал порывов храбрости блестящей, посреди смертей и ужасов, окруженный семьею своих адъютантов, разъезжал спокойно, как добрый помещик между работающими поселянами; с заботливостью дельного человека он искал толку в кровавой сумятице местного боя. Это был Д. С. Дохтуров».
…Дмитрий Сергеевич действительно внешне не выглядел героем – ни богатырского телосложения, ни яркой бравады, ненужной рисовки – скорее, тучный и отнюдь не крепкого здоровьем, но он отличался невероятной твердостью и былинной мужественностью. В бою он никогда не боялся опасности, равнодушно относился к огню вражеских ружей, говоря: «На каждой пуле и на каждом ядре написано, кому быть раненым или убитым, и они свою жертву найдут. Не лучше ли в таком случае умереть на том месте, которое указывают долг и честь»…
Принято считать, что генерал от инфантерии (19.4.1810 г.) Дмитрий Сергеевич Дохтуров (то ли 1756, то ли 1.9.1759, село Крутое Каширского уезда Тульской губернии – 14 (26).11.1816, Москва) происходил из древнего дворянского рода, известного с XVI в. и ведущего свое начало от выходца из Константинополя во времена Ивана Грозного.
Его отец был мелкопоместным дворянином средней руки, и детство Дмитрия прошло в селе Крутом Каширского уезда Тульской губернии. Родители дали ему хорошее по тем временам домашнее образование, причем, особое внимание уделялось иностранным языкам – немецкому, французскому и итальянскому, которые давались Дмитрию легко и непринужденно.
В семье Дохтуровых чтились военные традиции: отец и дед Дмитрия были офицерами (отец – капитаном) лейб-гвардии Преображенского полка, одного из двух старейших полков русской гвардии, сформированных еще Петром I.
В феврале 1771 г. отец отвез сына в Петербург и, подняв свои полковые связи, устроил его в Пажеский корпус. Причем, ему удалось даже представить своего недоросля императрице-«матушке», всегда привечавшей гвардейцев, которым она во многом была обязана своим троном.
Правда, в дальнейшем Дмитрий Сергеевич вынужден был рассчитывать только на себя любимого и ему приходилось «все брать» прилежанием и старательностью.
С 1777 г. будущий герой Отечественной войны 1812 г. уже камер-паж при дворе Екатерины II.
Выпустился Дохтуров-младший из корпуса 6.4.1781 г. в чине поручика лейб-гвардии и начал службу в Преображенском полку.
Вскоре шефом полка стал знаменитый екатерининский фаворит Григорий Потемкин, у которого был наметанный глаз на толковых людей! Он-то и заметил способного офицера и в 1784 г. назначил его командиром роты егерского батальона.
А с января 1788 г. Дохтуров уже капитан лейб-гвардии Преображенского полка.
В 1788—90 гг. началась русско-шведская война.
В ту пору на юге России шла русско-турецкая война и шведы посчитали, что именно теперь пришла пора рассчитаться за полтавский конфуз их полулегендарного короля-викинга-берсеркерка. Их амбиции простирались на утраченные тогда территории Прибалтики.
В Петербурге отреагировали сообразно ситуации: Россия в ту пору воевала с турками и из гвардейских полков был срочно сформирован сводный отряд для действий на гребной флотилии в прибрежных районах Финского залива. И вскоре Дохтуров – уже капитан – со своей ротой прибыл в Кронштадт, где его гвардейцы обучались ведению морского боя. И уже через месяц из них сделали морскую пехоту, готовую к бою с напористыми шведами.
Во время боевых действий он оказывается под началом известного екатерининского флотоводца принца Нассау-Зигена.
В Роченсальмском морском сражении 1789 г. его рота, посаженная на шлюпки, под огнем противника обеспечивала проход русской эскадры для атаки шведского флота. Гребная флотилия гвардейцев Дохтурова отличилась и в кампании 1790 г. на Выборгском рейде. Сам Дмитрий Сергеевич был дважды ранен (в 1789 г. – в правое плечо и год спустя – в ногу), но из боя не выходил!
Это кстати, станет «фирменным» знаком Дохтурова: даже будучи раненным поле боя не покидать!
Доблесть молодого и бравого капитана-гвардейца стала известна государыне, знавшей толк в гвардейских офицерах и за отличия она награждает его редкой по тем временам наградой: золотой шпагой с надписью «За храбрость».
После окончания войны Дмитрий Сергеевич принял решение перевестись из гвардии в армию.
В 1.1.1795 г. в чине полковника он возглавил Елецкий мушкетерский полк.
Через два года 2.11.1797 за отличную подготовку полка произведен в генерал-майоры и стал шефом Софийского мушкетерского полка.
24.10.1799 Дохтуров получил чин генерал-лейтенанта и вскоре был назначен инспектором пехоты Киевской инспекции.
22.07.1800 его увольняют в отставку и отдают под суд!
Непредсказуемый и порой чудаковатый для обывателя император Павел I нередко «бросал людей в кутузку» с «бухты-барахты». Воля государя была непредсказуема, как, впрочем, и он сам – человек и правитель, с повадками бенгальского тигра, весьма неоднозначно оцененный историками. Хотя, не все современные исследователи согласны с такой оценкой деятельности этого русского самодержца…
…Кстати сказать, из 550 русских генералов-участников войн России с Наполеоном в 1812—1815 гг. – 117 стали генералами именно при императоре Павле Петровиче. Среди них такие безусловные знаменитости, как Барклай-де-Толли, Багратион, Милорадович, Витгенштейн, Дохтуров, Коновницын, Остерман-Толстой и др. В тоже время, те же Дохтуров и Коновницын, а также, такие выдающиеся военачальники, как Ермолов, Багговут и Тормасов исключались из армии по надуманным причинам…
Но 08.11. того года Дмитрия Сергеевича снова принимают на службу с назначением состоять по армии.
Одновременно с 1801 г. он был шефом Олонецкого мушкетерского, а с 1803 г. уже при новом императоре Александре I Московского пехотного полка.
Именно с этим полком в составе армии М. Кутузова он принял участие в русско-австро-французской войне 1805 г.
Кутузов, узнав о капитуляции союзников-австрийцев под Ульмом, начал отход.
Русская армия была лишена помощи. Ни подвод, ни снарядов, ни провианта, ни одежды – ничего, что обещали союзники, Кутузов не получил. Русские солдаты шли в осеннюю непогоду по размытым дорогам раздетые и голодные. «…Мы идем по ночам, мы почернели… офицеры и солдаты босиком, без хлеба, – писал Дохтуров жене. – Какое несчастье быть в союзе с такими негодяями, но что делать!..»
Русские отступали по правому берегу Дуная, шириной метров в 200—300, ограниченному лесистыми горами.
Наполеон направил на левый берег 16-тысячный корпус Мортье, чтобы воспрепятствовать переправе русской армии через реку в районе Кремса (Дюрренштайна). Но Кутузов успел-таки перейти на левый берег и теперь уже Мортье оказался в руках у многоопытного, гораздого на разнообразные военные хитрости Кутузова!
Естественно, что Михаил Илларионович не преминул воспользоваться внезапно возникшим шансом нанести оторвавшемуся от Великой армии французскому корпусу поражение. От своих информаторов, разведчиков и попавших в плен французских солдат он уже знал «состояние дел» в мортьевском корпусе.
Первая из трех дивизий – Газана – вырвалась вперед и находилась очень близко от русских. Следующая (Дюпона) – лишь в 12 км от неё. И наконец, еще дальше маршировала голландская дивизия генерала Дюмонсо.
Уже 10 ноября вечером был разработан план разгрома французов.
Местность, на которой разыгралось сражение у Кремса (порой, его не без оснований называют в исторической литературе сражением у Дюрренштайна), представляет собой теснину между Дунаем и невысокими, но крутыми отрогами Богемских гор. Отроги подходят во многих местах столь близко к реке, что дорога к Кремсу превращается в узкую выемку (4—4,5 м шириной) в скалах. В ряд по ней могли пройти не более семи человек. В самом узком месте долину перегораживал небольшой городок Дюрренштайн.
Развернуться полностью, чтобы использовать свое численное превосходство, русские не могли никак и было решено прибегнуть к глубокому обходному маневру через горы. Мортье знал, что перед ним находятся русские, но посчитал, что это всего-навсего небольшой «заслонный отряд» и не был готов к серьезному бою с превосходящим врагом.
…Кстати сказать, в отечественной литературе яростный бой под Кремсом долгое время в основном представлялся как бесспорная победа русского оружия. Тогда как во французской военно-исторической литературе это жаркое дело принято рассматривать как безусловный героизм сводного корпуса Мортье, сражавшегося с превосходящими русскими силами и достойно вышедшего из опасного положения. Только в одной отечественной монографии, печально известного российского исследователя наполеоновского наследия, к.и.н., Олега Валерьевича Соколова, посвященной ходу войны 1805 г., очень подробно, по источникам, описан сам ход военного столкновения и сделаны выводы, которые, по авторитетному мнению ряда не ангажированных отечественных исследователей наполеоновских войн, безусловно, следует принимать во внимание…
План операции был плодом творчества австрийского «кабинетного» генерала-квартимейстера, фельдмаршал-лейтенанта Г. Шмидта, только-только прибывшего в армию союзников из Вены. Австрийский император рекомендовал его – уроженца города… Кремса (!) – как наилучшего специалиста по разработке военных операций именно в этой местности!
И вот рано утром 11 ноября три русские колонны генералов Милорадовича, Дохтурова и Федора Борисовича Штрика (? – 1808) получают задание разбить самонадеянно выдвинувшуюся головную дивизию генерала Газана из корпуса Мортье, которая продвигалась от Дюрренштайна вперед на Кремс, даже не удосужившись выслать дозоры в окрестные горы.
На Дохтурова (у последнего было 21 батальон пехоты, 2 эскадрона гусар и пушки) была возложена главная задача – обойти Мортье и нанести ему удар с тыла. Завести войско в тыл Газановой дивизии взялся сам генерал Шмидт.
Штрику, у которого была небольшая часть сил Дохтурова (3 батальона Бутырских мушкетеров и 2 батальона егерей) поручалось нанести фланговый удар, «просочившись» сквозь горы у с. Эгельзе.
Удар с фронта осуществляли всего-навсего 5 батальонов пехоты и 2 эскадрона гусар при 4 орудиях Милорадовича.
При этом 5 батальонов и 5 эскадронов гусар оставлялись под началом генерала-лейтенанта А. А. Эссена 2-го в городках Штейне и Кремсе.
Имея большое численное превосходство, русские не смогли правильно его распределить и обрушить всю свою мощь на немногочисленного врага.
В результате, пехота Милорадовича будет брошена в лобовую атаку на вдвое превосходившую ее дивизию Газана! К тому же, она, будучи в непосредственной близости от французов, пойдет на них в 7 утра, а обходные войска двинутся по маршруту лишь в 9-ом часу утра!
…Кстати, до сих пор остается неясно, почему многоопытный Кутузов, допустил принятие такого схоластического плана, в котором совсем не учитывались важнейшие нюансы: возможные сбои на марше, особенности маршрута, качество дорог и прочие привходящие обстоятельства!?.
Атаковав у деревни Унтер-Лойбен Газана с фронта, солдаты Милорадовича, оказались втянуты в тяжелый бой: враг планомерно вводил в дело все новые и новые батальоны, а обходная колонна Дохтурова, куда-то запропастилась!
Бой уже шел 3 часа, а 90% русских сил застряли в горах!
В конце концов, Милорадовичу пришлось оставить деревеньку и начать медленно пятиться назад – под прикрытие сил Эссена 2-го.
Наконец с гор «свалился» Штрик со своими солдатами, но и его сил хватило лишь на то, чтобы отсрочить отход Милорадовича назад к Штейну. Только тут им пришла на помощь часть сил Эссена 2-го и Мортье наконец остановили. Силы обеих сторон истощились, перестрелка ослабевала, и около 16 часов бой прекратился вовсе. Вскоре должно было начать темнеть и противники стали думать об обустройстве биваков. Результат боя был явно ничейным, что, впрочем, определялось и примерно равной численностью сражавшихся сторон.
Дохтуров со своими силами участия в том бою так и не принял!
Еще в самом начале боя Мортье отправил ординарца к дивизии Дюпона, чтобы поторопить их на помощь Газану. Но Дюпон не приходил, и маршал лично помчался назад выяснять причины задержки.
По пути выяснилось, что Газана отрезали русские: это наконец спустилась с гор часть обходной колонны Дохтурова!
Мало того, что колонна Дохтурова ушла на задание с огромным опозданием – вместо 2 часов ночи только в девятом часу утра, когда Милорадович уже давно истекал кровью в речной долине Дуная, так она еще и двигалась словно черепаха – 1 км/час! А ведь ей полагалось пройти всего лишь 9—10 км, чтобы оказаться в тылу у Газана. Правда, так было по карте, а на самом деле «дорога», по которой шли русские, оказалась… тропой – узкой и крутой и чуть ли не по колено в грязево-снежном месиве. Кроме того, пошел сильный дождь.
В немалой степени это позволило авангардной дивизии наполеоновского военачальника избежать полного разгрома, а ему самому – позорного плена.
Солдатам Дохтурова пришлось идти по двое в ряд, а кавалерию с пушками и вовсе пришлось бросить на полпути. Видя, что скоро наступят сумерки, Дохтуров, действуя по обстановке, срезал путь. Он пошел не в направлении предписанной ему деревеньки Вайсенкирхен, а на – Вадштейн, да еще оставил в горах часть замешкавшейся пехоты.
Только к 16 часам по полудни, т.е. когда бой между Газаном и Милорадовичем окончательно затух, передовые силы Дохтурова в составе всего лишь 9 батальонов смогли выйти в тылы Газана.
Именно в этот момент на них и налетел Мортье со своим драгунским эскортом, несшийся к Дюпону за помощью для Газана, увязшего в жарком бою с Милорадовичем и Эссеном 2-м.
Пришлось маршалу Франции стремительно развернуться и столь же прытко скакать назад к солдатам Газана, которые уже собирались обустраивать после тяжелого боя бивак и готовиться к ночи.
Свои небольшие силы Дохтуров разделил: два батальона Вятского полка под началом подполковника Гвоздева он послал на запада вдоль берега Дуная в качестве заслона от Дюпона, а остальные семь бросил в тыл Газану. Из этих семи батальонов три с генерал-майором Уланиусом пошли на врага вдоль горных склонов, а остальные под руководством самого Дохтурова двинулись параллельно, по речной долине.
Около 17 часов Уланиус обрушился на Дюрренштейн, в котором на тот момент была лишь пара сотен французов и без промедления взял его: враг не ожидал внезапного удара с тыла. Мортье тут же попытался было отбить его назад, но у него ничего не получилось: пехота и драгуны, изрядно «помятые» в предыдущей схватке с Милорадовичем, быстро отхлынули назад. Ситуация усугублялась еще и тем, что услышав звуки разгоравшегося боя, Милорадович со своей стороны мог предпринять нападение и тогда потрепанная дивизия Газана вынуждена была бы вести бой в окружении.
Так или иначе, но она оказалась в… клещах и на этот раз русские были настроены весьма агрессивно!
Рассчитывать Газану и его начальнику маршалу Мортье приходилось лишь на свои силы и на… сгущающиеся сумерки! Ночь давала им шанс более или менее благополучно выскочить из ловушки, которую русские хоть и с грехом пополам, но, все же, захлопнули!
Мортье принял единственно верное решение: попытался под покровом темноты прорваться назад к Дюпону. Наиболее боеспособные части были выстроены в колонну на дороге и под началом самого маршала штыковой атакой проложили себе путь. Около четверти часа в быстро сгущающихся сумерках шла страшная резня: противники яростно наматывали друг другу кишки на штыки!
В конце концов, якобы Дохтуров приказал своим солдатам расступиться, дав французам «золотой мост» в сторону Дюпона.
Тем временем, сам Дюпон, еще в районе 16 часов пополудни услышал, что звуки напряженного боя на востоке от него окончательно затихли (это Газан с Милорадовичем завершили свой дневной бой!) и перестал торопиться, полагая, что «брат по оружию» сам справился с русскими и ему нет необходимость спешить тому на помощь. Солдаты Дюпона остановились и стали разбивать бивак.
Как вдруг гусарские разъезды принесли тревожную весть: впереди русские и они идут на французов!
Это были те самые два батальона Гвоздева, которые Дохтуров бросил на заслон против дивизии Дюпона. Французский генерал первым кинулся в атаку, на острие удара оказался прославленный еще со времен Маренго 9-й легкий пехотный полк. Но на этот раз ему не удалось отличиться: два батальона Вятского полка дали французам такой отпор, что они покатились в тыл, теряя убитых и раненных. Тогда вперед выдвинулся 32-й линейный полк – еще более знаменитый своей доблестью! Его солдаты покрыли себя славой еще в начале знаменитой Итальянской кампании Бонапарта в 1796—1797 гг. Они дружно ударили в штыки!
Уже в сгущавшихся сумерках завязалась такая кровавая потеха, что как потом писал Дюпон «твердость русских равнялась мужеству французов».
Почти час противники беспощадно резались!!!
И все же, силы были не равны – пара батальонов русских не смогла остановить порыва французов и дивизия Дюпона проложила дорогу навстречу отступавшим силам Мортье и Газана. (Правда, кое-кто из сугубо патриотически настроенных отечественных историков – не будем всуе перечислять их имена – склонен интерпретировать этот бой по-другому: не имея артиллерийской и кавалерийской поддержки, потеряв целый батальон вятчан, 50 пленных и два знамен, пехота Дохтурова вынуждена была пропустить остатки отступавшей головной дивизии Газана.)
Так или иначе, но потрепанные французы отошли назад, а рано утром следующего дня принялись переправляться на различных лодках и плавсредствах на другой берег Дуная под защиту главных сил Великой армии.
…Между прочим, рассказывали, что идя во главе прорывавшейся назад дивизии, Мортье, которому услужливые адъютанты предлагали бросить корпус и спастись, переплыв Дунай на лодке в одиночку, обложил их отборной руганью и собственноручно саблей прокладывал себе кровавый путь, преследуемый гренадерами Милорадовича. Видя большое личное мужество Мортье, и зная, что им отступать некуда, окружавшие его французы отчаянно бились врукопашную. Не без помощи дивизии Дюпона, но Мортье, все же, прорвался…
Оценивать результаты Кремского боя отнюдь непросто.
С одной стороны, русские смогли нанести французам сильный удар и заставили их ретироваться на противоположный берег реки, но в тоже время им так и не удалось реализовать свое численное превосходство.
Вступая в бой по частям (у Милорадовича набралось не более 5—6 тыс.; у Дохтурова – едва-едва насчитывалось 3,5—4 тыс., а у Гвоздева – меньше 2 тыс.), они не смогли разгромить французов, у которых приняло участие в бою не более 10 тыс. человек.
Французы потеряли (по их данным) – от 2.500 до 3.000 чел., пять пушек и даже три орла (знамени), тогда как русские (опять-таки по их сведениям) примерно столько же – 2.500—3.500 чел. (Любопытно, но, как это водится испокон веков, противники по-разному оценивают не только свои, но и чужие потери. Так вот, по русским данным – французы потеряли более 5 с половиной тысяч убитых, раненых и пленных; по французским – русские, естественно, больше – 4 тысячи.)
Если у французов попал в плен по собственной то ли трусости, то ли нерасторопности генерал Грендорж, которого потом судил военный трибунал, то у союзников – … автора обходного маневра Дохтурова, доверенное лицо австрийского императора, генерал-квартирмейстера Шмидта первый же вражеский выстрел уложил наповал.
Нельзя не признать, что с тактической точки зрения русской стороной бой был организован крайне неудачно, а ход сражения свидетельствовал, что французские генералы очень умело использовали особенности местности, создавали численный перевес (в целом имея намного меньше войск) на главных участках боя, проявляли большую инициативу. Несмотря на свойственную русским солдатам отвагу, результаты боя нельзя признать действительно удовлетворительными. Русское командование в минимальной степени смогло использовать открывавшийся шанс для полного разгрома отдельного французского корпуса, что и дало возможность противнику уйти от полного поражения.
Русские генералы и сам Кутузов в рапортах представляли Кремскую баталию как победу, и это действительно можно назвать успехом. Правда, достигнутые результаты, все же, явно половинчаты, а ведь могли бы быть гораздо внушительнее – все-таки русским противостоял не самый лучший наполеоновский маршал и, тем более, не он сам, да добыть их следовало бы не со столь большими жертвами.
Впрочем, так бывает или jedem das seine…
Так или иначе, но в отечественной литературе принято считать «побоище» под Кремсом большой удачей и первой победой русских над наполеоновской армией, правда, под началом маршала Мортье.
Пора дешевых побед Бонапарта, как это порой пишут отечественные историки, прошла.
…Кстати, за вклад в победу под Кремсом Дохтуров получил орден Св. Георгия сразу III-го, минуя IV-й, класса – явление по тем временам весьма редкое, особенно если учитывать, что в начале своего правления Александр I очень привередливо присматривался к военным-гвардейцам: помнил кому обязан «смертью от апоплексического удара своего батюшки»! К тому же, по положению об этом самом престижном военном ордене Российской империи это не полагалось…
Потом было неудачное Аустерлицкое сражение, в котором Дмитрий Сергеевич командовал 1-й колонной (сведения о его силах сильно разнятся: 7.752—13.600-13.800 чел. с 64 орудиями) левого (ударного) крыла русско-австрийской армии под началом печально известного своей нерасторопностью генерала от инфантерии и графа (все – милостью императора Павла I), прибалтийского немца Федора Федоровича (Фридриха Вильгельма) Буксгевдена (1750 – 1811), начинавшего военную службу еще при Екатерине II.
Дохтурову и двум другим левофланговым колоннам союзников генералов А. Ф. Ланжерона и И. Я. Пржибышевского полагалось нанести главный удар по правому флангу противника. Затем, продолжая действовать в духе «косой атаки» легендарного Фридриха II Великого, им всем следовало пересечь Гольдбахский ручей между Тельницем и Кобельницем, повернуть на север, выйти Наполеону в тыл и отрезать его от сообщения с Веной и дальними тылами. При этом 1-й колонне Дохтурова следовало взять Тельниц, податься вправо, поравняться со второй колонной Ланжерона, которая перейдет ручей между Тельницем и Сокольницем, и – с третьей Пржибышевского у Сокольницкого замка. Затем авангардным частям всех трех колонн надлежало продолжить движение в сторону прудов у Кобельница.
После 8.30 «дохтуровцы» появились на поле брани. Они сходу вступили в бой, но их 7-й егерский и Новоингерманландский мушкетерский полки встретили плотным огнем вражеские стрелки-егеря, залегшие на покрытых виноградниками склонах деревни. И все же, неприятеля выбили из Тельница.
Французские конные егеря Маргарона оказались не в силах вернуть деревню назад, о чем их командир немедленно сообщил отвечавшему за правый фланг Наполеона маршалу Даву. Тот мгновенно среагировал на эту тревожную новость, и выслал на Тельниц-Сокольниц 108-й линейный полк Эдле (не более 800 чел.), вольтижеров 15-го легкого (ок. сотни) и 1-й драгунский полк Менара (120 всад.) из дивизии Клейна. В густом, темном от пороховой гари тумане они кинулись в штыки на союзнические части – австрийцев из Секлерского полка, русских из 7-го егерского и Новоингерманландского полков…
Французы бились отчаянно и умело. Это была настоящая резня: все вокруг было завалено окровавленными трупами!
После того как обе деревни окончательно оказались в руках союзников, показалось, что за этой их первой победой последует и планируемый обход правого фланга французов, и прорыв в их тыл!
Но так легкомысленно прогнозируемой австрийским штабистом Вейротером «увеселительной» прогулки по вражеским тылам – через Тельниц и Сокольниц – у союзников не получилось!
Враг очень умело оказал им такой отпор, что первые три колоны союзников принялись топтаться на месте, не решаясь продолжить свой «грандиозный» обходной маневр. Тем более, что 4-я колонна Коловрата-Милорадовича, которой предписывалось наступать справа от 2-й и 3-й колонн, все еще не обозначила своего участия в сражении!?
Более того, в тылу первых трех колонн послышался… орудийный гул!
Это Бонапарт начал контрудар на прорыв центра австро-русских войск и союзникам уже было не до захода в тыл к Даву.
Согласно приказу Буксгевден все же выбил неприятеля из местечка Тельниц и Сокольницкого замка, но после катастрофы в центре остановил наступление и вместо того, чтобы ударить со всей своей немалой силой во фланг корпусу Сульта, рвавшемуся на Праценские высоты, стал топтаться на месте… до полудня.
И дождался, когда покончив в центре на Праценских высотах с австрийцами Коловрата и русскими Милорадовича, французский маршал Сульт, быстро установил там 42 пушки и при их поддержке ударил во фланг и тыл, все еще топтавшемуся перед умело оборонявшимся Даву, Буксгевдену. Особенно пострадали колонны Пржибышевского и Ланжерона.
В общем, Буксгевден, проявил инертность и оказался не готов к принятию кардинальных решений, но благополучно покинуть поле боя, все же, успел.
Пока французы громили и пленяли остатки 3-й колонны Пржибышевского и «топили» в мелком пруду (а вовсе не глубоководном озере!) Заачан остатки «ланжероновцев», 1-я колонна Дохтурова и австрийский авангард Кинмайера, оставив сдерживать в заслоне от драгун Бурсье и подоспевших гвардейских конных егерей Жюно с Дальманем (вместо погибшего Морлана) Брянский, Московский и Вятский мушкетерские полки под началом генерал-майора (11.3.1799) Фед. Фед. (Фридриха) Левиза (6.9.1767, Гаспаль Эстляндской губ. – 16.4.1824, пом. Зелен Вольмарского у. Лифляндской губ.), поспешно покинули Тельниц и пошли на север.
Отчаянно прикрывая отход своих «братьев по оружию», русские «300 спартанцев» возглавляемые выходцем из Шотландии выполнили свой воинский долг до конца, но и им из-за угрозы окружения и плена пришлось отступить вслед за уже ушедшим вперед Дохтуровым.
Решительный и хладнокровный Дмитрий Сергеевич – после «благополучной» ретирады своего начальника Буксгевдена именно он остался старшим командиром на левом фланге русских – уводил свои войска на юго-восток к очень узкой дамбе-плотине (одновременно могли пройти по ней лишь два человека и, к тому же, половина ее находилась подо льдом!) между Сачанским (Саганским, Заачанским) и Меницким озерами, которая уже находилась в руках французов.
Прикрывать отход со стороны Ауэзда от «вандаммовцев» (24-го легкого Шинера, 4-го и 28-го линейных Фере, 46-го и 57-го линейных Кандра) он выделил гессен-гомбургских гусар генерал-майора графа фон Ностица-Ринека и донских казаков Мелентьева 3-го и Сысоева 1-го.
А от уже надвигавшихся со стороны Сокольница солдат Фриана и Даву (15-й легкого, 3-го, 33-го, 48-го, 108-го и 111-го линейных полков) выставил Секлерских (Шеклерских) гусар генерал-майора, князя Морица Лихтенштейна и шеволежер полка «О`Рейли» австрийского генерал-майора барона фон Штуттерхайма.
Приблизившись к дамбе, передовые отряды русских дрогнули и затоптались на месте из-за шквального орудийного огня: Наполеон, как всегда показал всем, что он – артиллерист От Бога, сумев очень быстро сосредоточить на этом направлении сотню орудий. Подъехавшего Дохтурова, адъютанты пытались удержать, напомнив о жене, детях. «Нет, – ответил генерал, – здесь жена моя – честь, дети – войска мои». Проявив столь присущее ему большое личное мужество, Дохтуров обнажил полученную на войне со шведами 1789-1790-х гг. редкую в ту пору золотую шпагу с надписью «За храбрость» и крикнул: «Ребята, вот шпага матушки Екатерины! За мной!» Это был призыв к тем, кто еще помнил победы русской армии при Екатерине II, это было напоминание о славных походах непобедимого Суворова, неоднократно бившего французов в Италии и Швейцарии.
Последними по дамбе успели проскочить казаки, австрийские гусары и шеволежеры.
Порываться через плотину пришлось под плотным огнем артиллерии противника и потери были очень тяжелыми, в частности, Московский пехотный, погиб почти полностью. Получив категоричный приказ «железного маршала» Даву: «Чтобы ни один не ушел!», французы немилосердно добивали раненых, не беря пленных…
Когда колонна Дохтурова, потерявшая половину своего состава (6.359 человек), с огромным трудом догнала русскую армию, ее уже считали погибшей.
Мужество полководца сделало его имя известным всей России и за ее пределами, как Багратиона и Милорадовича. (Время масштабного Ермолова, героического Раевского, азартного Н. М. Каменского 2-го, методичного Барклая, суворовских племянников братьев Горчаковых и других подлинных героев той поры еще не пришло!) За Аустерлиц, где мало кто из генералов доказал свою боеспособность в критической ситуации неизбежного поражения, Дмитрий Сергеевич был удостоен ордена Св. Владимира 2-й ст.
С началом русско-прусско-французской войны 1806 – 1807 гг. 7-я пехотная дивизия Дохтурова доблестно действовала при Голымине (где она вместе с дивизией Д. Б. Голицына была в авангарде) и Янкове (Ионкендорфе).
В сражении под Прейсиш-Эйлау под аккомпанемент бушующей метели полки русских гренадер Дохтурова, разгоряченные двойной (!) порцией водки (350 грамм на брата), сплошной лавиной двинулись вперед, опрокидывая, отработанными до автоматизма ударами штыками остатки корпуса Ожеро, добрались до кладбища в Прейсиш-Эйлау, где был штаб Бонапарта и чуть не пленили его!
Сам Дмитрий Сергеевич получил тогда серьезное ранение осколком в правую ногу. Но он, что было присуще ему, не покинул поля боя, даже после того как Мюрат в ходе своей легендарной кавалерийской атаки на центр русской позиции разрезал ее пополам!
Д. С. Дохтуров оказался награжден во второй раз золотым оружием, что случалось не часто (!), поскольку царь в ту пору (тяжелых поражений от Наполеона!) не очень-то был щедр на награды.
Затем он отличился в боях под Гутштадтом (отразил натиск корпуса Нея) и Гейльсбергом, был снова ранен, но опять не покинул поля боя!
Такая манера поведения на поле боя уже была присуща многим русским генералам, но лейб-гвардеец преображенец Дохтуров здесь был впереди всех!
В драматическом сражении под Фридляндом мало того, что две его дивизии противостояли сразу двум французским корпусам Ланна и Мортье, так еще ему опять выпала самая неблагодарная задача – прикрывать отступление русских войск через р. Алле. Ему – генерал-лейтенанту – пришлось рисковать жизнью, налаживая переправу через им же найденный брод, для одного из замешкавшихся под плотным огнем врага полков. Благодаря его личному мужеству – Дмитрий Сергеевич Дохтуров, дивизионный командир, переправился одним из последних – паники не возникло и истерзанная русская армия ушла-таки из-под обстрела.
За доблестно проведенную войну он был удостоен сразу трех орденов: Св. Анны 1-й ст., Св. Александра Невского и прусского ор. Красного Орла. Бесстрашие генерала, его раны, ровное и неизменно доброе отношение к людям снискали ему высокий авторитет, солдаты были готовы идти за своим «Дохтуром» на смерть.
…Кстати сказать, сам Дмитрий Сергеевич Дохтуров никогда не был богатым помещиком и в основном жил на казенное жалованье, так как крепостных у него числилось всего лишь 200 душ крестьян в Ярославской губернии…
Именно после этих двух неудачных для русских войн с Бонапартом за «Дохтуром» сложилась репутация мастера прикрывать армию после больших неудач, спасая ее от полнейшего истребления. Его даже сравнивали с блестящим мастером арьергардных боев Багратионом и они дружили между собой.
В тоже время известный в российской армии правдолюб и человек, знавший о войне все или почти все, А. П. Ермолов все же ставил Багратиона выше: «Холодность и равнодушие к опасности, свойственные сему генералу, не заменили, однако же, Багратиона. Не столько часто провождал Дохтуров войска к победам, не в тех войнах, которые удивляли вселенную славою нашего оружия, сделался он знаменитым, не на полях Италии, не под знаменами бессмертного Суворова утвердил он себя в воинственных добродетелях».
А затем случилась хотя и пикантная, но не самая приятная (или, наоборот?) во всех отношениях страница в яркой биографии заслуженного, боевого генерала Дмитрия Сергеевича Дохтурова.
Она связана с назначением Александром I военным министром генерала от инфантерии М. Б. Барклая-де-Толли.
Реакция Дохтурова была почти что враждебная: не любил он Барклая!
Он хоть и был почти одного возраста с Михаилом Богдановичем, но генерал-лейтенантом, все же, стал раньше (24.10.1799), а не 9.4.1807, как Барклай! Правда, потом тот вырвался вперед: получив 20.3.1809 генерала от инфантерии!
Как и очень многих среди российских генералов русского происхождения его задело то, что «проскочивший от генерал-майора до военного министра всего-навсего за 4 года» «немец» из Лифляндии Михаил Богданович обошел большую группу видных генералов от инфантерии: в «списках по старшинству», где был 61 генерал-лейтенант, его фамилия стояла «лишь» на… 47 месте! Подобным «скачком» он нарушил так называемое «старшинство» в жесткой армейской касте, где чинами и славой делиться не принято во все времена вплоть до сегодняшнего дня, поскольку она замешана на смертях «бес числа» и море крови – чужой и своей.
Так, по принятому тогда в армии счету, «старее Барклая в чине» оказался такой выдающийся военачальник как Петр Иванович Багратион!
Во-первых, Барклай находился в подчинении старшего по званию Багратиона в кампанию 1806—1807 гг. Во-вторых, Багратион, хотя и не намного, но все время опережал Барклая в получении очередных чинов: так он стал полковником 13 февраля 1798 г., а Барклай почти месяц спустя – 7 марта 1798 г.; чин генерал-майора Багратион получил 4 февраля 1799 г., а Барклай – снова месяц спустя после него, 2 марта 1799 г. Багратион стал генерал-лейтенантом 8 ноября 1805 г., а Барклай проходил в генерал-майорах еще целых два года и получил следующий чин только 9 апреля 1807 г. И хотя генералами от инфантерии они стали в один день (правда, в царском рескрипте фамилия грузинского князя стояла выше, чем лифляндского «немца»! ), но именно этот «прыжок» Барклая в полные генералы настроил против него большинство генералитета, которое увидело в этом нарушение армейской традиции производства в чины по старшинству.
Взлет Барклая на вершину власти – в военные министры – не мог не раздражать армейскую касту, где всегда все было замешано на… море крови и смертях «бес числа»!!!
Обойденными оказались такие военные авторитеты генеральской касты России, как Б. В. Голицын 2-й, С.Н.Долгоруков 2-й, А. И. Остерман-Толстой, Д. М. Волконский 2-й, А. Ф. Ланжерон, фон Остен-Сакен, Е. И. Марков 1-й, И. Н. Эссен 1-й и др., причем все князья и графы, а Михаил Богданович в тот момент родового титула не имел!
Задетым оказались самолюбие и что самое страшное для военных – армейская честь людей заслуженных, не жалевших живота своего при защите Отечества!
Дело дошло до того, что в знак протеста против нарушения пресловутого порядка «старшинства» некоторые из «обиженных» генералов даже подали в отставку, в частности, самые высокородные из них князь Голицын, князь Остерман-Толстой и… наш с Вами герой – Дмитрий Сергеевич Дохтуров.
Некоторые из них в свое время являлись начальниками для военного министра и вряд ли могли предполагать, что в скором времени попадут к нему в подчинение. И вот теперь он стал их полноправным начальником, выше которого был лишь царь-государь Вся Руси. Вполне понятно, что самолюбие многих не только носителей генерал-лейтенантского чина, но и даже полных генералов оказалось цинично уязвлено.
С враждебным «демаршем» Дохтурова вышла любопытная история.
Царь ознакомился с прошением об отставке и «сделал ход конем»: передал его… военному министру на рассмотрение! Барклаю пришлось решать очень скользкий вопрос: и раздраженному «генеральскими взбрыками» царю угодить, и «собратьев по оружию» не обозлить до смерти!? Надо отдать ему должное он вышел из крайне щекотливой ситуации очень достойно, заявив, что такими военными авторитетами как Дмитрий Сергеевич разбрасываться негоже. Дохтурову отправили с нарочным царский приказ об отказе в увольнении!
Дмитрий Сергеевич был не дурак и понял, что настаивать не надо.
Более того, очень скоро (19.04.1810) его жалуют генералом от инфантерии и вопрос об отставке отпал окончательно…
Совершенно особая страница в богатой на военные перипетии биографии генерала от инфантерии Дмитрия Сергеевича Дохтурова началась с вторжения Наполеона в Россию в 1812 г.
Отечественную войну 1812 года он встретил в составе 1-й армии… столь «приятного» ему Барклая-де-Толли (!), командиром 6-го пехотного корпуса, которым он руководил с окт. 1809 г. А его любимая 7-я пехотная дивизия оказалась под началом хорошо известного ему генерал-лейтенанта П. И. Капцевича, бывшего до того и.о. дежурного генерала у… военного министра Барклая.
Его 15-тысячный корпус (вместе с 3-м кавалерийским корпусом генерал-майора графа П. П. Палена 3-го в Лебедях и 84 пушками), находился в Лиде (Гродненская губ.) и был отрезан от главных сил. Но после форсированного марша на Ошмяны по бездорожью, под проливными дождями, отбиваясь от сидевшей у него на хвосте кавалерии Нансути и Пажоля, делая по 50 километров в сутки, на семнадцатый день он все-таки примкнул к Барклаю-де-Толли в Кобыльниках.
А ведь в какой-то момент всем показалось, что конница Мюрата – тогда в самом начале войны еще очень резвая (!) – успеет замкнуть окружение, но боковой авангард полковника барона К. А. Крейца ценой своей жизни, прикрыл основные силы Дохтурова и дал им проскочить опасное место у Михалишек (Ошмян), «придержав» наседающего врага. Столь же успешно прошла и ретирада 3-го кавкорпуса удальца Палена 3-го – одного из лучших кавалерийских генералов в российской армии той поры.
Людские потери дохтуровцев во время отступления оказались немалые – почти 2 тысячи солдат и офицеров.
Впрочем, «на войне – как на войне» (там сантименты не в цене)…
…Между прочим, раздосадованный Бонапарт, счел возможным списать успех Дохтурова на причуды русского климата: «Тридцать шесть часов подряд шел проливной дождь; чрезмерный жар превратился в пронзительный холод; от сей внезапной перемены пало несколько тысяч лошадей и множество пушек увязло в грязи. Сия ужасная буря, утомившая людей и лошадей, спасла корпус Дохтурова…»…
Из «Пфулевской мышеловки» (Дрисского укрепленного лагеря) Дохтуров уже «уносил ноги» вместе с Барклаем. После присоединения к армии Багратиона, именно Дохтуров с Ермоловым и Багратионом посчитал возможным воспользовавшись разбросанностью войск Наполеона и дать сражение отдельным корпусам его армии. Собрать их в единый кулак Бонапарт мог лишь за 3—4 дня и указанные русские генералы рассчитывали именно на это и на эффект внезапности, но Барклай предпочел придерживаться генеральной линии ведения войны с агрессором – отступать с сугубо арьергардными боями и ничего более!!!
И хотя у генералитета произошли с ним трения и не все прошло гладко, но «переломить через колено» Барклая им так и не удалось.
5 (17) авг. со своим корпусом (и приданной ему дивизией генерала П. П. Коновницына) Дмитрий Сергеевич заменил оборонявший Смоленск истощенный корпус ген. Н. Н. Раевского. Затем его усилили дивизии генерала Н. Д. Неверовского и принца Евгения Вюртембергского. Всего силы Дохтурова составляли ок. 20 тыс. чел. (к концу дня – до 30 тыс. чел.) при 180 орудиях. Он отбил все атаки французских войск.
В ночь на 6 (18) авг. Дмитрий Сергеевич получил приказ Барклая-де-Толли оставить уже горевший и разрушенный город. Оборона Смоленска стоила дохтуровцам более чем 3.900 бойцов (из них – 86 офицеров)! Впрочем, вскоре они были восполнены за счет 2.670 вчерашних рекрутов. Российский император по достоинству оценил подвиг Дохтурова, наградив его 125.000 рублями – громадными по тем временам деньгами!
После сражения войска Дохтурова прикрывали отход 1-й армии по Московской дороге.
…Между прочим, еще до начала сражения под Смоленском Дмитрий Сергеевич заболел лихорадкой, но не сдал командования; а выполнил свой солдатский долг до конца. «Смоленск излечил меня от болезни», – шутил Дохтуров. Этот скромный и мужественный Солдат был незаменим, когда требовалось совершить Подвиг! «Стоять и умирать!» – это то, что он умел выполнять так, как мало кто в русской армии той поры, столь богатой на военные дарования. Никогда более среди отечественного генералитета не было такого количества замечательных ратоборцев в широком понимании этого слова! Впрочем, это было «Время незабвенное, время славы и восторга!»
Оно случается раз в 100 лет…
А затем случилось еще одно весьма любопытное событие: во главе объединенной русской армии царь поставил Михаила Илларионовича Кутузова.
Отношение Дохтурова, как впрочем, и ряда видных боевых генералов (Багратиона, Раевского, Милорадовича и др.), к назначению главнокомандующим Кутузова было крайне негативным. Хорошо известно, что Багратион еще в сентябре 1811 писал военному министру, что Кутузов «имеет особенный талант драться неудачно». Вскоре после назначения последнего главнокомандующим самолюбивый сын гор и вовсе расставил все точки над «i» в своем письме Ф. В. Ростопчину: «…Хорош сей гусь, который назван и князем, и вождем! … теперь пойдут у вождя нашего сплетни бабьи и интриги.» Очень похожее мнение высказывали и Дохтуров, которому интриги Кутузова «внушали отвращение», и Милорадович, считавший нового главнокомандующего «низким царедворцем», и весьма желчный Раевский, и уже покойный в ту пору А. А. Прозоровский, находивший в нем один недостаток «… паче в сопряжении с дворскими делами», не говоря уж о Беннигсене и прочих «петербургских генералах».
В Бородинском сражении корпус Дохтурова находился в центре боевых порядков русских войск – между батареей Раевского и деревней Горки. Сменив смертельно раненного командующего 2-й армией Багратиона, Дохтурова сдерживал сильнейшее давление рвавшихся вперед французов, долго оставаясь в критическом положении. В самый разгар сражения за Багратионовы флеши он получил от главнокомандующего записку. По рассказам очевидцев, очень доходчивого содержания: «Дмитрий Сергеевич, держаться надо до последней крайности!» («Стоять и умирать!» – по-военному лаконично приказывал Кутузов всем генералам в тот кровавый день!) Кутузов знал, кому поручать столь опасное и ответственное место в позиции. Посылая через адъютанта со словами «Дохтурова туда поскорее, голубчик!» этот банальный приказ «всем лечь, но врага задержать…» Понимал Илларионыч, кому поручать столь опасное и ответственное задание, когда левый фланг прогнулся, а центр зашатался!
Ответная команда Дохтурова солдатам была предельно лаконична: «За нами Москва, ребята! Умирать всем!! Ни шагу назад!!!»
Когда Дмитрий Сергеевич прибыл на позицию, то выяснилось, что ситуация действительно была крайне опасная!
Посланный туда сразу после новости о тяжелом ранении Багратиона принц А. Вюртембергский, сам только-только добрался и не мог ничего толком доложить Дохтурову, да еще чуть не «закруглил» битву своим преждевременным решением начать ретираду! Начальник штаба 2-й армии граф Сен-При был тяжело контужен и не в состоянии сообщить о состоянии дел!
Лишь временно взявший на себя командование Петр Петрович Коновницын смог по-военному лаконично и четко отрапортовать о «проделанной им работе» по устроению попятившихся было назад потрепанных полков. Испытывая недостаток сил для контратак, Коновницын предпочел отвести войска на новую линию обороны за Семеновский овраг.
Между тем под Дохтуровым пока он разбирался в обстановке на развороченном левом фланге русской армии убило двух лошадей, ранило третью! А он спокойненько разъезжал по позициям, отдавая указания, руководя огнем, ободряя израненных, почерневших от пороховой гари солдат. Конечно, он никогда не был в армии той харизматической личности, которой, несомненно, являлся смертельно раненный Багратион, за ним не вился шлейф замечательных суворовских походов в Италии и через Альпы!
Он ничем не удивлял Европу!
Если Багратион командовал с генеральской категоричностью, то Дохтуров руководил с отеческой заботливостью…
И все же, главную задачу в тот по истине критический момент сражения, поставленную ему Кутузовым Дмитрий Сергеевич выполнил с честью: привел в порядок расстроенные войска и закрепился на рубеже в 1 км за деревней Семеновской. Или, как он сам все потом описал: «в то время наши войска немного отступили. Я устроил их по возможности. В четыре пополудни я весьма мало подался назад и занял позицию, в которой держался до самого вечера».
Дмитрий Сергеевич Дохтуров не был Генерал-Вперед, Генерал-Победа! Он был Генерал-«Стоять и Умирать!!!», а это – самая тяжелая и неблагодарная солдатская работа!
По некоторым данным, уже в самом конце сражения, когда Бонапарт на противоположной стороне Бородинского поля весьма напряженно думал «пускать ему в мясорубку свой „НЗ“ – Гвардию – или нет!?», Дохтурову, с его стороны, показалось, что Наполеон замышляет-таки бросить против него свою нетронутую элиту – обе Гвардии, Молодую и Старую, а это почти что 19 тыс. отборных бойцов, готовых смести всё и вся, но принести своему императору столь желанную победу! Отдавая себе отчет, что ему с его истрезанными войсками (6-й корпус уже потерял почти 6 тыс. человек!) не устоять перед этим «гранитным, ощетинившимся сталью штыков, палашей и сабель катком», Дмитрий Сергеевич срочно попросил у Кутузова подкреплений. Посланный им адъютант поручик И. Липранди стал в Горках свидетелем занимательного разговора между главнокомандующим и оказавшимся там Н. Н. Раевским. «Ради Бога, соберите, что у вас только осталось, и летите туда!» – обратился Михаил Илларионович к Николаю Николаевичу. Раевский попытался было возразить, что «у него ничего не осталось в массе и все перебиты», что было сущей правдой: после категоричного кутузовского приказа отданного войскам перед битвой «Всем стоять и Умирать!» иного и быть не могло. И все же, Кутузов настоял на своем и Раевский сел на лошадь, послал своих оставшихся в живых офицеров собирать кучки, оставшиеся от полков, с целью направить их Дохтурову. Липранди он просил передать Дохтурову, что приведет сколько сможет, но сомневается, послужит ли это к чему. Когда адъютант вернулся к своему генералу, то выяснилось, что надобность в подмоге уже отпала: враг что-то остановился… И действительно гвардия Наполеона в массе своей так и не тронулась с места…
Вечером, когда сражение стихло, в своем рапорте Кутузову Дохтуров особо отметил стойкость гвардейских полков: «… Полки гвардейские – Литовский, Измайловский и Финляндский – во все время сражения оказали достойную русскую храбрость и были первыми, которые необыкновенным своим мужеством, удерживая стремление неприятеля, поражали оного повсюду штыками. Прочие полки гвардейские – Преображенский и Семеновский – также способствовали к отражению неприятеля неустрашимостью…» Главнокомандующий встретил Дмитрия Сергеевича словами: «Позволь мне обнять тебя, герой!»
Царь отклонил представление Кутузовым к награждению Дохтурова за Бородино ор. Св. Георгия II-го кл.: кесарю – виднее!? Александр I ограничился награждением Дмитрия Сергеввича – одного из генералов-героев Бородина – лишь ор. Св. Александра Невского с алмазами.
…Кстати, назначив после ранения Багратиона именно Дохтурова командовать 2-й армией, Кутузов по большому счету совершил ошибку, за которую ему потом пришлось извиняться: надлежало назначать Милорадовича, которому «должен был армию как старшему препоручить». Михаил Андреевич был «старше чином» полного генерала, чем Дмитрий Сергеевич: 29.09.1809 г. против 19.04.1810…
Принято считать, что на военном совете в Филях 1 (13) сент. Дохтуров вместе с генералами Беннигсеном, Коновницыным и Ермоловым высказался за новый бой под Москвой. Дохтуров, конечно, видел, что позиция, предложенная Толем, весьма напоминает ту, что была при Фридлянде, когда по вине Леонтия Леонтьевича русская армия потерпела «ОЧЕРЕДНОЙ АУСТЕРЛИЦ», но как патриот он не мог оставить Москву без боя – пусть даже последнего боя!
Ермолов потом так прокомментировал поступок Дмитрия Сергеевича: «Генерал Дохтуров говорил, что хорошо было бы идти навстречу неприятелю, но что в Бородинском сражении мы потеряли многих честных начальников, а возлагая атаку на занимающих их чиновников, мало известных, нельзя было быть вполне уверенным в успехе». Главный зачинщик «бузы» по поводу нового сражения под стенами Москвы, Беннигсен, в записке, составленной им для императора, указывал, что Дохтуров во время обсуждения сделал ему «знак рукою, что волосы у него встают дыбом, слыша, что предложение сдать Москву будет принято».
…Скажем сразу, что Михаил Илларионович Кутузов очень трезво оценивал последствия Бородинского сражения и, соответственно, необходимость сдачи Москвы без боя тоже! О причине своего отхода с поля боя он написал следующее: «Но чрезвычайная потеря, и с нашей стороны сделанная, особливо тем, что переранены самые нужные генералы, (выделено Я. Н. Нерсесов) принудили меня отступить по Московской дороге». Примечательно, что, говоря о своих потерях, он употребляет выражение «чрезвычайной», не указывает ее в количественном выражении на том же приблизительном уровне, как он это проделал о неприятеле – «по сведениям пленных, составляет 40 тыс. чел». В общем, и в целом, Кутузов не стремился разбить Наполеона и отбросить его армию от Москвы. Еще раз скажем, что он дал врагу сражение, поскольку не дать его не мог, сопроводив его смертельным приказом по войскам – «Всем стоять и Умирать!» Что, собственно говоря, и произошло…
Принятое Кутузовым решение оставить Москву, он горячо переживал. «Какой ужас! – писал он своим близким. – Мы уже по сею сторону столицы. Я прилагаю все старания, чтобы убедить идти врагу навстречу. Какой стыд для русских: покинуть Отчизну, без малейшего ружейного выстрела и без боя». Правда, поостыв, Дохтуров признал, что рассчитывать на успех в новой битве с Наполеоном, сохранившим в неприкосновенности свой «НЗ» – Гвардию – русским не приходилось: «… нет возможности провести артиллерию по причине обрывистых берегов и крутой горы» – делился потом Дмитрий Сергеевич в разговоре с генерал-губернатором Москвы Ф. Ф. Ростопчиным по поводу отсутствия приемлемой позиции для сражения под стенами Москвы.
…Между прочим, в своем письме жене Марии Павловне Оболенской после Бородина и оставления Москвы Дохтуров, написал несколько любопытных строчек, характеризующих некоторые стороны весьма «непрозрачной» (неоднозначной) личности Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова – этой по определению Бонапарта одноглазой «старой лисицы севера»! «…Кутузов со мною весьма ласков, – пишет Дохтуров, – но зная его очень хорошо, немного надеюсь на его дружбу. Впрочем, Бог с ним… (…) Ты знаешь, душа моя, что я во время последнего сражения командовал 2-ю армиею на место князя Багратиона, как он был ранен; после же сражения, когда Кутузов узнал, что я моложе Милорадовича (имеется ввиду старшинство в генеральстве: Милорадович стал полным генералом на полгода раньше – 29.09.1809 г. против 19.04.1810 у Дохтурова – Я.Н), то очень передо мною извинялся, что должен армию, как старшему, перепоручить ему…». Впрочем, в который уже раз повторимся, что в армейской касте всех времен и народов вопросы славы, чинов и наград всегда были больной темой… Не так ли…
Потом была очень темная история с поджогом Москвы, который Дмитрий Сергеевич переживал очень сильно.
Некоторые историки прямо указывают, что это было сделано по приказу Ф. Ф. Ростопчина и с… ведома М. И. Кутузова. Но на последнем – хитроумном «Ларивоныче» – эта «вина» лежит несколько опосредованно: прикрывшись в прямом и переносном смысле грандиозным пожаром, «старая лисица севера», очень умело запутала следы (и Мюрат, и Бессьер, и Понятновский долго не могли разобраться куда же ушли русские!?) и благополучно завершила Тарутинский маневр на перекрытие южных регионов России. Много знавший нюансов той войны Алексей Петрович Ермолов так охарактеризовал поджог столицы: «Собственными нашими руками разнесен пожирающий ее пламень. Напрасно возлагать вину на неприятеля и оправдываться в том, что возвышает честь народа».
Царь был очень недоволен потерей своей древней столицы и тем, что она сгорела и отправил спецгонца П. М. Волконского с секретным приказом разузнать у Ермолова «как так случилось, что Москву сдали… без единого выстрела!?» Ермолов сумел каким-то образом узнал истинную цель приезда «дознавателя» и мастерски исчез на какое-то время, «оказавшись вне зоны доступа». Знал Алексей Петрович, когда лучше «выйти из игры»…
По возобновлении боевых действий, Дохтуров как всегда твердо и уверенно командовал войсками.
Исключительной была роль Дохтурова в сражении под Малоярославцем 12 октября.
Получив сведения о движении крупных частей противника к с. Фоминскому по Старой Калужской дороге, Кутузов направил туда 15-тысячный 6-й корпус Д. С. Дохтурова, усиленный 1-м кавкорпусом генерал-адъютанта, барона Е. И. Меллер-Закомельского, 6 полками казаков М. И. Платова и одним егерским полком. Остановившись на отдых у с. Аристово, Дохтуров получил разведывательные сведения сначала от командира «диверсионного» отряда И. С. Дорохова, а затем от еще одного руководителя подобного соединения А. Н. Сеславина, который лично провел разведку, увидел колонну гвардии Наполеона, и взял нескольких пленных, это подтвердивших. Так была получена важнейшая информация о том, что Великая армия двинулась из Москвы в сторону Малоярославца.
Поэтому Дохтуров остановился и отправил срочное донесение Кутузову. В час ночи утомленный посыльный прибыл в Главную квартиру и разбудил главнокомандующего. Узнав о движении Наполеона и об оставлении Москвы, Кутузов якобы прослезился и произнес приписываемую ему историческую фразу: «С этой минуты Россия спасена».
Немедленно был отдан приказ о перемещении к Малоярославцу частей Дохтурова, уже находившихся в походе, и казаков Платова.
…Впрочем, ходили слухи, что Дмитрий Сергеевич, мягко говоря, весьма скептически относившийся к Михаилу Илларионовичу и его полководческой манере, не стал дожидаться от него конкретного приказа на выдвижение на перерез Бонапарту, и самочинно пошел на авангардные французские части. «Наполеон хочет пробиться, – сказал Дмитрий Сергеевич, – но не успеет или пройдет по моему трупу». И приказ Кутузова – подтверждающий решение Дохтурова – вроде бы настиг его уже на марше!? «На войне – как на войне»!?.
Чуть позднее, получив сообщение от калужского губернатора о взятии французами Боровска и сведения Милорадовича об отходе войск Мюрата из—под Воронова, вся русская армия снялась с тарутинских позиций и двинулась к Малоярославцу, наперерез Наполеону. Решено было не пустить французского императора в богатые южные российские губернии и вынудить к отступлению по разоренным землям вдоль дороги на Смоленск.
Опасаясь удара во фланг своей идущей походным маршем Великой армии в районе Фоминского или Боровска, Наполеон через командующего авангардом Богарнэ приказал командиру 13—й пехотной дивизии генералу А. Ж. Дельзону, пойти со своими силами на звуки боя со стороны Боровска. Во многом из-за этого наполеоновские солдаты тогда не успели прочно закрепиться в Малоярославце, оставив там лишь ограниченный контингент сил.
Правда, по другой версии развития событий вокруг Малоярославца все обстояло несколько иначе.
Вроде бы командир авангарда наполеоновского пасынка генерал Дельзон со своей дивизией оказался в предместьях Малоярославца еще вечером предыдущего дня, но не решился его занять на ночь, хотя по городу шныряли лишь казачьи патрули. Оставшись на ночь в пригороде Малоярославца, Дельзон лишил своего патрона возможности первым занять стратегически важный город для броска на Калугу и не разграбленную Калужскую область.
Так или иначе, но «промашка» с захватом Малоярославца дорого обойдется «генералу Бонапарту» и всей его «Великой армии»…
Рано утром 12 (24) октября дохтуровский корпус вместе с кавалерией Меллер-Закомельского, донцами Платова и партизанскими отрядами Дорохова с Сеславиным, шедший в авангарде русской армии, начал входить в Малоярославец, расположенный в 120 км к югу от столицы на крутом правом берегу реки с поэтичным названием – Лужа. Полдня ему пришлось потратить на срочное сооружение переправы через реку Протву: все мосты заранее уничтожили крестьяне, прослышавшие о движении Великой армии. После вынужденной задержки солдаты Дохтурова бежали к месту назначения под проливным дождем.
Через Малоярославец шла дорога на Калугу и далее через Медынь и Юхнов на Ельню и Смоленск. Отходя из России именно поэтому пути, Наполеон рассчитывал показать всей Европе, что он просто на просто совершает марш-маневр на… запланированные зимние квартиры. А об отступлении не идет и речи.
Но для этого следовало обязательно взять Малоярославец!
Русский генерал понимал, что сдержать его силами всю французскую армию будет почти невозможно – те выложат все свое умение и всю ярость обреченного, но еще имеющего надежду вырваться из России все еще боеспособного войска. Действительно, с другой стороны, перейдя реку Лужу по мельничной плотине (мост был разобран горожанами), в город уже вступали передовые части IV корпуса под началом экс-пасынка Наполеона Эжена де Богарнэ.
Внезапное возникновение крупных сил русских регулярных войск под стенами Малоярославца стало для них полной неожиданностью, но уже около 5 часов утра начался встречный бой. Это два русских егерских полка (33-й и 6-й) при поддержке конной артиллерии сходу атаковали неприятеля и отбросили его к разрушенному мосту через р. Лужу. Дельзон ответил – Дохтуров «парировал» и на улицах Малоярославца завязался жаркий бой.
По мере того, как противники вводили в дело все новые и новые части (русские – 13-й егерский, Вильманстандский пехотный, а затем и 11-й егерский полки; французы – 2-ю пехотную бригаду) полем сражения стали все городские кварталы. Это затрудняло действия войск и делало битву особенно кровопролитной. Коннице не было места, картечь била в упор, солдаты шли в штыки, врукопашную.
К 10 часам утра, когда весь корпус Эжена де Богарнэ сосредоточился перед Малоярославцем, остатки дивизии Дельзона поддержала подошедшая 1-я бригада 14-й пехотной дивизии генерала Жана-Батиста Бруссье (1766—1814). В результате превосходящие силы неприятеля выбили корпус Дохтурова из Малоярославца, но на помощь последнему уже спешил 7-й пехотный корпус Н.Н.Раевского.
Русские, усиленные 1-й бригадой генерала-майора Ф. И. Талызина, под общим началом генерала А. П. Ермолова неоднократно контратаковали и им несколько раз удавалось выбивать противника, за исключением Черноостровского Николаевского монастыря, в котором весь день оставались французские стрелки.
Богарнэ кидает в пекло сражения 2-ю бригаду дивизии Бруссье и снова возвращает себе город. Тогда Дохтуров подкрепляет Ермолова сразу тремя пехотными полками – Софийским, Томским и Полоцким и опять берет Малоярославец. Экс-пасынок Бонапарта упорствует и вводит в дело свежую 15-ю пехотную дивизию генерала Д. Пино, которая в ходе похода на Москву еще не разу не участвовала в боевых действиях и город в очередной переходит в руки наполеоновских войск.
После полудня к Малоярославцу наконец подошел запыхавшийся Раевский, который сразу повел в атаку всю свою наличную силу (12-ю и 26-ю дивизии) и выбил противника из предместья и верхней части города. Дивизия Дельзона была почти полностью истреблена (сам генерал и его брат-полковник погибли) и ее пришлось вывести из боя. Неуступчивый Богарнэ ходит с «козырной карты», кидая в пекло бригаду итальянской гвардии, которая вновь «отнимает» город у русских.
К 16 часам дня прибыли основные силы Кутузова. Они заменили обескровленные части Дохтурова полками 8-го пехотного корпуса генерала М. М. Бороздина.
Но и главные силы Великой армии уже тоже подошли к Малоярославцу и Наполеон около 17 часов приказал бросить в бой 5-ю пехотную дивизию генерала Ж. Д. Компана, а затем и 3-ю пехотную дивизию генерала М. Э. Жерара из корпуса Даву. И противнику удалось выбить русских из города.
Тогда Кутузов отвечает вводом в дело 3-й пехотной и 2-й гренадерской дивизий.
В общем, в зависимости от того, кто получал свежие подкрепления, противники то теряли город, то отбирали обратно: картечь и штыки опрокидывали то тех, то других! Историки до сих пор спорят, сколько же раз Малоярославец переходил из рук в руки!? Обычно сходятся на восьми…
Лишь ночной мрак в 22 часа остановил артиллерийскую пальбу, а в 23 часа и ружейную стрельбу.
И все же, город остался за Наполеоном, под рукой у которого было порядка 70 тыс. чел.
И это при том, что русские батареи занимали очень выгодные позиции и действовали очень удачно. В результате русские части остались за пределами Малоярославца, охватив его с юга полукольцом, или, как порой, предпочитают многозначительно уточнять отечественные историки – на южной окраине города, на столь выгодных позициях на высотах и за Немцовским оврагом, что Наполеон не решился атаковать его по утру.
Более того, почти вся армия Кутузова (примерно 90 тыс. чел.) оказалась сосредоточена на дороге в Калугу.
У русских в боях за город приняло участие свыше 30 тыс. солдат, у французов около 25 тыс. человек.
Картина потерь обеих сторон крайне пестра: то ли – и те, и другие лишились до 7 тыс. чел., то ли русские – более 6 тыс. чел., а французы – менее 5 тыс., либо русские – ок. 3 тысяч, тогда как французы – 5 тысяч.
У французов были убиты дивизионный генерал А. Ж. Дельзон и бригадный генерал Ж. М. Левье, у русских тоже были потери в командном составе: тяжелое ранение в пятку получил генерал—лейтенант И. С. Дорохов, скончавшийся от этого в 1815 г.
Об ожесточенности схваток в городе свидетельствует тот факт, что из 200 домов после боя несгоревшими осталось только 20 зданий. Направление улиц обозначалось только трупами, которыми они были усеяны. Везде валялись истерзанные тела, раздавленные проехавшими орудиями. Множество раненых, укрывшихся в горящих домах, вместо спасения погибли в пламени. Если верить рассказам – жители Малоярославца еще очень долго топили свои печи деревянными… ружейными прикладами.
В общем, французы так и не смогли прорваться к Калуге, а оттуда в богатые южные провинции России и были вынуждены свернуть на разоренную Смоленскую дорогу, что предопределило печальную участь армии Наполеона. Стратегический успех марш-маневра Дохтурова (кое-кто из историков настаивает на его самостоятельности!) безусловен: ожесточенное сражение за Малоярославец стал решающим событием в военных действиях осенью 1812 г.
За это потом (13.1.1813) Дмитрий Сергеевич Дохтуров был награжден своим вторым по счету Св. Георгием – II-го класса, наградой полководческого уровня!
…Между прочим, парадоксальный факт, но у такого первоклассного генерала как Дохтуров с его четверть вековым боевым стажем было не так уж и много наград: Св. Александра Невского (21.12.1807) с алмазами (1812), всего лишь два «Егория» (!) – Св. Георгия II-го класса. (13.01.1813) и III-го кл. – (12.01.1806), Св. Владимира 1-й степ. (1814; 2-й степ. – 28.02.1806), Св. Анны 1-й степ. (09.04.1807), Прусский орден Красного Орла 1-й степ., золотая шпага «За храбрость» (09.08.1789) и золотая шпага «За храбрость» с алмазами (07.04.1807). Такое тоже бывает – порой, награды обходят подлинных героев стороной зато «паркетные шаркуны» блестят как «новогодняя елка». Понятно и другое: иностранные ордена обычно доставались тем полководцам, что оказывались в ближайшем окружении российского государя, а Дмитрий Сергеевич в него не входил, поскольку всю жизнь «пахал на поле боя», а не «полировал паркет в императорском дворце»…
После Малоярославца Великая Армия уже не отступала, а бежала.
Заметно поредевший после малоярославецкого побоища 6-й пехотный корпус Дмитрия Сергеевича Дохтурова в меру своих возможностей участвовал в контрнаступлении русских войск.
На следующий день после трехдневного сражения под Красным – последнего на той войне для Дохтурова – Дмитрий Сергеевич удовлетворенно писал жене: «Мы преследуем неприятеля, который бежит как заяц. (…) Великий Наполеон бежит, как никто еще не бежал. (…) Мы надеемся, что скоро он будет совершенно истреблен».
В конце декабря 1812 герой сражений под Смоленском, Бородино, Малоярославцем и Красным был назначен командиром колонны (2 пехотных корпуса), наступавшей в направлении Вильно.
С марта 1813 Дохтуров – командующий войсками в Великом герцогстве Варшавском, оставленном французами. С июля 1813 г. он командовал 7-м пехотным корпусом (4 дивизии) в составе Польской армии Беннигсена, а при вступлении армии в Богемию возглавил ее левое крыло.
…Кстати сказать, как уже говорилось выше, Дмитрий Сергеевич, как и очень многие в русской армии, не очень-то жаловал Барклая-де-Толли. Так после того, как выпестованная им так называемая Польская армия оказалась по воле Александра I под началом Беннигсена, Дохтуров написал жене следующее: «Я чрезмерно рад, что я имею начальником сего достойного и почтенного человека и что освободился от Барклая…» Более того, к военным способностям «немца» Барклая русак Дохтуров относился более чем скептически, считая его «не сродным к командованию никакой части, а уж и более армиею». Правда, прямо этого Дохтуров никогда не говорил, но Михаил Богданович об этом, конечно, догадывался по мимике лица и жестам Дмитрия Сергеевича. Такое бывает сплошь и рядом! «Слава – самая ревнивая из страстей!», а у военных это всегда приобретало гипертрофированную форму, замешанная у них на крови и смертях «бес числа» она никогда не делится пополам…
Дохтуров достойно участвовал в целой череде боев и сражений Саксонской кампании или как принято говорить в отечественной литературе Заграничном походе русской армии в 1813 г.: Гросс-Зедлиц, Клайн-Зедлиц, Плауэн и, наконец, в четырехдневной «мясорубке» под Лейпцигом. К месту последнего сражения ему пришлось гнать свой корпус марш-бросками под проливным дождем пять промозглых октябрьских дней. Он поспел во время и, отразив утром 6 октября натиск врага, сумел-таки выйти к предместьям Лейпцига.
А ведь ему противостояла кавалерия его старого «визави» по бородинскому сражению генерала Нансути и бригада прославленной Старой Гвардии, ведомая самим маршалом Неем!
В ту пору генерал Бонапарт ее уже не берег, а постоянно бросал в самое пекло боя!
Вот она и сгорала в огне!
На следующий день дивизии Дохтурова ворвались в город.
В октябре – ноябре 1813 г. Дмитрий Сергеевич руководил осадой Магдебурга, но оттуда его перебросили к Гамбургу и Магдебург уже брали другие военачальники.
Любопытно, но именно под Гамбургом в январе – мае 1814 г., он окончательно прозрел относительно человеческих качеств Беннигсена. Оборонявший Гамбург Даву стоял насмерть и даже после отречения Бонапарта от престола не хотел сдаваться. Беннигсен уже после общей победы не хотел рисковать, но в тоже время жаждал фельдмаршальства. Для этого надо было взять Гамбург! Если при назначении Беннигсена начальником над Дохтуровым, последний этому даже радовался: как никак избавился от постыдного «отступальщика» Барклая, то теперь он наконец увидел подлинного Леонтия Леонтьевича: «кондотьера и еще раз – кондотьера». Но все «ходы и подходы» ганноверского барона к французского полководцу по «решению» поставленной задачи оказались блокированы неуступчивым «железным маршалом». Даву сдался лишь 19 мая 1814 г. после личного распоряжения вернувшегося на трон Бурбонов короля Людовика XVIII Желанного и приказа маршала Бертье, привезенного генералом Фуше из Парижа.
Больше Дмитрий Сергеевич Дохтуров участия в боевых операциях уже не принимал.
После капитуляции Гамбурга 19 мая 1814 г. он взял отпуск для поправки здоровья на Богемских минеральных водах (ныне Карловы Вары) и в Вене. К этому его подтолкнуло и недовольство бюрократическими порядками, возрождаемыми в армии из-за деятельности сановников в мундирах.
Еще раз Дмитрий Сергеевич вернулся к командованию корпусом в период «Ста дней» Наполеона, бежавшего с Эльбы: его 6-й корпус в составе армии Барклая-де-Толли двинулся к Рейну, но европейские союзники России успели самостоятельно разбить Наполеона под Ватерлоо.
На памятном смотре русской армии в Вертю Дохтуров в последний раз командует войсками, в частности, 3-м пехотным корпусом.
Насмотревшись войны с изнанки, а на том памятном параде еще и экзерциций в духе павловско-гатчинской муштры, Дохтуров твердо решил, больше в армии не служить. Он подает императору-«победителю» «корсиканского выскочки» прошение об отставке.
Славный боевой путь генерала от инфантерии Дмитрия Сергеевича Дохтурова закончился с возвращением русских войск из-за границы.
1.1.1816 весь израненный и уже тяжело больной он вышел в отставку с пожалованным ему государем «мундиром и пенсионом полного жалованья».
Последний год жизни Дохтуров провел в Москве, в своем доме на Пречистенке, где и умер в общем-то еще не очень старым человеком – всего лишь 57 лет от роду 14.11. 1816 г.
Похоронен герой Отечественной войны 1812 г. в монастыре Давыдова Пустынь Серпуховского уезда Московской губернии.
…Кстати, Дохтуров был женат на племяннице известного поэта П.А.Вяземского княжне Марии Петровне Оболенской, от которой имел детей – Екатерину, а затем и сына Петра…
Незадолго до кончины Дмитрий Сергеевич получил драгоценный дар, в котором выразились любовь и уважение его бывших сослуживцев, – богатую табакерку с изображением битвы за Малоярославец и письмо генерала-лейтенанта П. М. Капцевича от всего 6-го «дохтуровского» корпуса.
P.S. Невысокий и тучный выходец из небогатой дворянской семьи, Дмитрий Сергеевич Дохтуров, безусловно, не обладал столь выдающимся военным талантом, как у порывисто-бесстрашного Багратиона либо методично-планомерного Барклая-де-Толли. Он просто был честным, бескорыстным и скромным человеком, горячо любившим Россию и все русское, даже недостатки русского народа казались ему выше достоинств иностранцев. Все, кто знал Дмитрия Сергеевича, высоко почитали, в первую очередь, его редкую силу духа и душевную щедрость. По свидетельству современников «все его любили за его кротость и доброту. Воодушевляя войска, Дохтуров, человек невероятно храбрый и исключительно хладнокровный, лично водил их в атаку. А то, как он на пару с Петром Петровичем Коновницыным мастерски «обустроил» начавший было разваливаться левый фланг русских войск на Бородинском поле после смертельного ранения Багратиона не может не вызывать восхищения. Дмитрий Сергеевич – фаталист по натуре – не боялся ничего, трезво полагая, что на каждой пуле написано имя того, кому она предназначена, – «она виноватого найдет». Певец «Грозы 1812 года», Жуковский писал: «… И Дохтуров, гроза врагов, К победе вождь надежный». Мало кому из его сослуживцев выпадет такая высокая честь и колоссальная нагрузка: столь часто в период с 1805 по 1814 гг. участвовать во всех крупных сражениях русской армии с наполеоновской армией – лучшей армией Европы начала XIX века. От Аустерлица до Лейпцига (!) будет он сражаться с французами, получать ранения, но никогда не покинул поле боя. Порой под ним убивали лошадь, причем ни одну за бой, но ни это, ни даже ранения никак не влияло на его боевой дух. Глядя на своего несгибаемого командира, прошедшего очень долгий боевой путь, его солдаты стремились демонстрировать чудеса храбрости, ни в чем, не уступая врагу…