«БОГ РАТИ ОН»
Одна из главных легенд за всю историю русской армии, генерал от инфантерии (9.3.1809), князь Пётр Иванович Багратион [груз. პეტრე ივანეს ძე ბაგრატიონი; 1764—69 (?) – 12 (24) сентября 1812 с. Симы, Юрьев-Польского уезда, Владимирской губ.] был потомком грузинского царского дома Багратиони (Багратидов), правившего Грузией или ее частями с IX по начало XIX века.
По одному из очень давних преданий в числе его предков могли быть знаменитые властители средневековой Грузии – цари Давид Строитель, Георгий III и царица Тамара. Его дед, царевич Александр (Исаак-бек) Иессевич, один из многочисленных сыновей картлинского царевича Иессея (Евсея), брата царя Вахтанга VI, выехал в Россию в декабре 1758 г. из-за разногласий с правящей грузинской семьёй и был определен императрицей Елизаветой Петровной в Астрахань, или, скорее всего, в Кизлярскую крепость (Северный Кавказ). Там в ту пору располагался армянский и грузинский конный эскадрон, в котором ему дали чин подполковника.
Со временем туда перебрался и его сын Иван Багратион (11.11.1730—1795), который в отличие от отца царевичем уже не был. Несмотря на утверждения многих авторов, он никогда не был полковником российской армии, русского языка не знал, и умер в чине секунд-майора, пожалованном ему по прибытии из Грузии только для назначения пенсии.
Долгое время считалось, что матерью Петра Ивановича Багратиона была дочь грузинского царя Ираклия II (1720—1798). Сегодня многие пытливые исследователи ставят это утверждение под большое сомнение. Доподлинно неясно, кем она могла быть: из какого именно «грузинского княжеского рода»?
…Кстати сказать, принято считать, что Пётр Багратион родился в 1765 году. Однако, по последним исследованиям дело может обстоять несколько иначе. Не исключено, что он мог появиться на свет много позже – в 1769 г. Сегодня по ряду веских причин приходится предполагать, что дата его рождения, скорее всего, располагается в промежутке между 1764 – 1769 гг. Ничего более конкретного, устраивающего большинство биографов Петра Ивановича Багратиона, пока сказать нельзя. Точно также как и о том, где он родился: либо еще в Грузии, либо уже в Кизляре…
У отца Петра Ивановича было три брата и две сестры.
Один из его братьев – князь Кирилл Александрович – сумел сделать успешную карьеру, сначала военного, а потом и гражданского чиновника. Уже в 1797 г. он стал генерал-майором, а вскоре и тайным советником, сенатором и надолго пережил своего прославленного племянника, умерев в 1828 г. Петр Иванович всегда поддерживал теплые, родственные связи со своим дядей Кириллом, к тому же они оба были весьма близки к генерал-губернатору Москвы Ф. В. Растопчину – весьма влиятельному в государственно-административной машине человеку. Какое-то время один из сыновей Кирилла – Алексей – служил у Петра Ивановича в бытность того командующим 2-й Западной Армией.
Младший брат Петра Ивановича – князь Роман (Реваз) Иванович Багратион (1778—1834) – тоже пошел по военной стезе, дослужившись до генерал-лейтенанта (1829) русской армии. Он умер гораздо позже своего знаменитого старшего брата – в 1834 г.
Сын Р. И. Багратиона – Петр Романович Багратион – стал не только генерал-лейтенантом русской армии, но и инженером и учёным-металлургом и даже открыл новый минерал, названный в его честь «багратионидом».
Еще один брат – Александр Иванович Багратион (1771—1820) – тоже служил в русской армии и воевал на Кавказе под началом известного военачальника из семейства братьев Тучковых – С. А. Тучкова. В отставку он вышел майором и стал начальником г. Ставрополя.
В общем, в семье Багратионов военное дело уважали.
Известно, что детские годы Пётр Багратион провёл в родительском доме в Кизляре, проучившись год в местной школе для обер- и унтер-офицерских детей. Так или иначе, но образование его было весьма позднее и несовершенное. Обстановка, в которой он провел детские годы мало способствовала получению достойного школьного образования.
Собственно говоря, Багратион никогда не скрывал, что он по сути дела… «неуч».
Такого же мнения о нем были современники. Хорошо знакомый с Петром Ивановичем Алексей Петрович Ермолов позднее писал, что «… совершенно без состояния, князь Багратион не имел средств получить воспитание. Одаренный от природы счастливыми способностями, остался он без образования и определился на военную службу». Багратион и сам писал: «Со млеком материнским влил я в себя дух к воинственным подвигам».
Принято считать, что зимой 1782 г. Пётр Иванович Багратион по рекомендации своей очень дальней родственницы княгини Анны Александровны Голицыной (супруги побочного сына вице-канцлера А. М. Голицына – А. А. Делицына) был зачислен рядовым (сержантом) в Астраханский пехотный полк, расквартированный в окрестностях Кизляра. Действительно, Анна Александровна по происхождению и родственным связям (после смерти первого мужа она вышла замуж за другого представителя рода Голицыных – Бориса Андреевича Голицына, сына Андрея Михайловича, брата вице-канцлера) принадлежала к самой верхушке имперской аристократии. Она могла быть знакома со светлейшим князем Г. Потемкиным и не исключено, что действительно помогла юному Петру начать делать первые шаги по служебной лестнице, где дальше он должен был уже сам карабкаться наверх. Г. Потемкин мог отрекомендовать юнца генералу П. С. Потемкину, командовавшему войсками на Кавказе и в подчинении которого Петр Иванович и начал свой боевой путь к европейской славе.
К сожалению, в начальной стадии военной биографии Петра Ивановича Багратиона до сих пор очень много неясного!
Слишком много путаницы «в преданиях юности туманной»!
Исследователи никак не могут прийти «единому знаменателю» когда же он, собственно говоря, начал по-настоящему воевать!?
Довольно долго было принято считать, что первый боевой опыт юный Багратион мог приобрести между 1783—1784 гг. в военных экспедициях на территорию Чечни.
«Из тумана» армейских рапортов (обычно писали так, чтобы не слишком разгневать вышестоящее начальство «приключившимся конфузом»! ) той поры, как правило, выделяют весьма запутанный эпизод с неудачной вылазкой российского отряда под командованием полковника Николая Юрьевича Пьери (? – 1785), направленного по приказу двоюродного брата Григория Потемкина П. С. Потемкина, против восставших чеченцев Шейха Мансура в мае 1785. Отряд был окружен в горах (при селении Алды?) и чуть ли не полностью вырезан вплоть до командира, адъютант Пьери, унтер-офицер Багратион, якобы был захвачен в плен под селением Алды, но затем выкуплен царским правительством. По другим данным, в том жарком деле Петр Иванович был ранен, оставлен на поле сражения как убитый, но подобран чеченцами, спасен ими и из признательности к отцу Багратиона, оказавшего им когда-то какую-то услугу или, как пишут в некоторых источниках «из уважения к его отцу», был доставлен в русский лагерь без выкупа.
В тоже время, кое-кто из историков не исключает, что до 1788 г. Петр Иванович на самом деле толком еще ни разу не воевал. Поскольку он спокойно служил в запасном полубатальоне Кавказского мушкетерского полка, квартировавшего в г. Кизляре.
Более или менее понятная «картина боевого пути» Петра Ивановича начинается только со времен Русско-турецкой войны 1787—92 гг., или, как тогда говорили – cо 2-й екатерининской войны с турками.
По некоторым данным (более или менее достоверным) 01.09. 1787 года ему было присвоено звание прапорщика Астраханского полка, чьи остатки были преобразованы в Кавказский мушкетёрский. 17 декабря 1788 во время штурма Очакова Багратион, уже будучи подпоручиком (ноябрь 1788 г.), ворвался в крепость якобы «одним из первых», за что из подпоручиков, минуя поручика (!), был сразу же произведен в капитаны в мае 1790 г. Более того, его награждают золотым крестом на Георгиевской ленте, что приравнивалось к ордену.
Если верить армейским (полковым) формулярам:
– с 30 июля 1791 г. он уже секунд-майор и служит в Киевском конно-егерском;
– с 26 ноября 1793 г. теперь уже премьер-майор Багратион перешел в Переяславский конно-егерский полк;
– с 4 мая 1794 г. его определяют в Софийский (городок, расположенный под Царским Селом) карабинерный полк командиром эскадрона.
В этом назначении все очень просто: полком командовал второй муж его благодетельницы княгини А. А. Голицыной – князь Борис Андреевич Голицын! (Ее первого мужа – полковника А. А. Делицына смертельно ранили при штурме Очакова.) Не прошло и года, как 15 октября 1794 г. Петр Иванович получает подполковника.
Это знаменательное событие случилось уже под началом «русского Марса»!
…Кстати сказать, обращает на себя внимание тот факт, что Петр Иванович весьма быстро рос в офицерских чинах. Объяснение следует искать в том, что он немало прослужил в адъютантах и ординарцах у таких влиятельных лиц, как у генерал-фельдмаршалы князь Г. А. Потемкин и граф И. П. Салтыков. Высокие покровители продвигали его наверх, тут же зачисляя на открывавшиеся вакансии в разных полках. Без чей-либо протекции, поддержки на государственной службе во все времена выдвинуться было очень сложно. В тоже время личная храбрость и умение повести за собой в атаку сникали ему настоящую славу среди рядового состава. По всему получается, что Багратион оправдал протекции своих покровителей, став одним из наиболее выдающихся полководцев в славной истории российской армии…
С Голицыным ему посчастливилось постигать «Науку побеждать» в ходе подавления вооруженного бунта поляков Тадеуша Костюшко в 1794 г. Восстание охватило всю Польшу. По началу правительство Екатерины II недооценило всех масштабов случившегося и на первых порах русские понесли заметные потери. «Гром не грянет – мужик не перекреститься!» – только получив ряд чувствительных ударов от патриотически-настроенных поляков (в войне участвовали не только военные и дворянство, но и крестьянство) в Петербурге решили направить в Польшу серьезные силы и талантливых «генералов-усмирителей». Кандидатура №1 была одна – победоносный Александр Васильевич Суворов! Хотя формально войсками командовал его давний соперник по полководческой славе Н. А. Репнин, но на самом деле «русский Марс» действовал, невзирая на чины и прочие регалии. Александр Васильевич, как всегда был невероятно стремителен и энергичен: солдаты потели, генералы кряхтели, повстанцы рассыпали в разные стороны.
Багратион воевал в авангарде корпуса Дерфельдена под началом брата всесильного фаворита стареющей Екатерины-«Мессалины» – Платоши-«Красное Солнышко» Зубова, генерал-майора Валериана Зубова – человека, безусловно, храброго, но на этом его военные дарования и заканчивались.
До начала решающих боев Багратиону довелось участвовать в нескольких заметных стычках – под Брестом, Седлицами, Дерячином, Сокольне и Броке, где он власть намахался саблей, рубя направо и налево, и даже был отмечен в победных циркулярах, составленных графом Зубовым. За дело под Броком, где его начальника так ранило в ногу, что армейским «коновалам» пришлось ее оттяпать чуть ли не по колено, отличившегося Петра Ивановича произвели в подполковники.
Непосредственно в штурме Праги – укрепленного предместья Варшавы, кавалерист Багратион не участвовал. Он оказался под началом замечательного кавалерийского военачальника генерал-майора Ивана Георгиевича Шевича (1754—1813), спустя годы убитого пулей наповал в знаменитой Лейпцигской битве в 1813 г. Тогда в составе полков Шевича Петр Иванович со своим эскадроном прикрывал артиллерию осадного корпуса. Скорее всего, ему пришлось рубиться с вражеской кавалерией у стен Праги.
И это все, что можно сказать о «подвигах» Петра Ивановича Багратиона в ходе скоротечной Польской кампании А. В. Суворова, подавившего польский бунт за 42 дня, хотя он и обещал проделать это еще быстрее – за… 40 дней! «Русский Марс» становится генерал-фельдмашалом, а подполковник Багратион получает ор. Св. Владимира 4-й ст. и возвращается со своим Софийским карабинерным полком на родину.
…Кстати сказать, очень может быть, что все многочисленные, кочевавшие до недавнего времени из биографии в биографию, сочные рассказы, что именно при штурме Праги замечательный русский полководец Петр Иванович Багратион был впервые замечен непобедимым «русским Марсом», и за недюжинную смелость и ратную смекалку, именно тогда заслужил его большое уважение и симпатию, именно тогда был приближен к нему, именно тогда ему было предсказано большое будущее и более того, именно тогда Александр Васильевич ласково стал называть его «князь Петр» – все это красивая виньетка без которой порой не обходится ни одна биография выдающегося и, тем более, великого исторического персонажа. Просто-напросто у нас нет никаких документальных свидетельств, что «уже тогда между ними возникла своеобразная дружба – дружба учителя (генерал-фельдмаршала!) с учеником (всего лишь подполковником!)». Скорее всего, они просто познакомились, и многоопытный полководец мог приглядеться к «горячему грузину», но настоящее сближение между ними, вероятно, все же началось уже лишь в ходе легендарного Италийского похода неистового старика Suvaroff. Так что – всему свое время…
В июле 1795 г. Петр Иванович командует 1-м батальоном Лифляндского егерского корпуса.
С 29.11. 1796 года он – командир 7-го егерского батальона (а с 17.05 1797 – одноименного полка, вскоре ставшего 6-м).
13.02.1798 г. его производят в полковники. Инспектировавший полк Багратиона, въедливый А. А. Аракчеев в 1798 нашел его «в превосходном состоянии».
…Сутуловатый и костляво-жилистый, со свирепым взглядом, большими мясистыми ушами и таким же нависающим над большим ртом носом, жестокий и скорый на расправу, генерал от артиллерии (1807), граф Алексей Андреевич Аракчеев (1769—1834) был очень влиятельным государственным деятелем в военном ведомстве России времен правления двух таких противоположных российских императоров, как Павел I и его сын Александр I. Его не очень жаловали «братья по оружию» и, тем более, за солдафонство и грубость не любили в светском обществе, считая «бульдогом, какой не смел никогда ластиться к господину, но всегда готовый напасть и загрызть тех, кои бы восприпятствовались его воле». Не случайно за его сиюминутную готовность решительно пресечь любую попытку неповиновения государю, он был удостоен императором девиза «Без лести предан» (переделанного в свете в «Бес лести предан»). С 1796 г. он – комендант Санкт-Петербурга, а в 1797—1799 гг. – генерал-квартирмейстер всей армии, в 1799 г. и с 1803 г. – инспектор артиллерии, принял деятельное участие в ее реорганизации, в 1808—1810 гг. – военный министр, с 1810 г. – председатель Департамента военных дел Государственного Совета. Будучи очень способным администратором, с отменной памятью, исключительной работоспособностью, исполнительностью и «собачьей преданностью» к особе монарха, за все время правления Александра I, Аракчеев пользовался его исключительным доверием, будучи единственным докладчиком по большинству ведомств. Со смертью своего повелителя и вплоть до своей кончины Алексей Андреевич Аракчеев жил преимущественно в личном имении…
Бывая в Петербурге, Багратион сошелся с «золотой молодежью» и наделал долгов, но, как вспоминал потом профессионал высшей категории, но человек очень ершистый и, порой, излишне желчный А. П. Ермолов, «настоящая война, отделяя его от приятелей, предоставив собственным средствам, препроводила его в Италию под знамена Суворова».
В Итальянском и Швейцарском походах А. В. Суворова, ставший генерал-майором 4.2. 1799 г. и командиром одного из элитных егерских полков, «Князь Петр» был самым младшим из генералов.
Но судьбе было угодно, чтобы он стал незаменим «для русского Марса». Во время Италийского похода, а также перехода через Альпы Суворов всегда поручал Багратиону наиболее ответственные и тяжелые поручения – «генерал по образу и подобию Суворова», – говорили о нем.
…Кстати сказать, именно с той поры Петр Иванович Багратион стал остро соперничать в воинской славе с другим суворовским «любимчиком» – Михаилом Андреевичем Милорадовичем». Оба геройских генерала, порой, очень едко посмеивались над недостатками друг друга, но уважали друг друга за подлинно былинную ратную доблесть, тактично пронеся это чувство вплоть до самой гибели Петра Ивановича на Бородинском поле…
Благодаря смекалке и отличному знанию полководческой манеры Александра Васильевича, Петр Иванович смог стать командиром суворовского авангарда: он быстрее командовавшего целым русскими корпусом генерала от инфантерии 59-летнего Андрея Григорьевича Розенберга (1740—1813) – ветерана Семилетней войны (1756—1763) и русско-турецкой войны (1768—1774) сообразил, что означает приказ Суворова немедленно выделить «два полчка пехоты и два полчка казачков», т.е. немедля и быстро выступать вперед с оными полками. Багратион вышел из строя полковых командиров и лихо отрапортовал: «Ваше сиятельство! Вверенный мне 6-й егерский полк готов!»
…Между прочим, этой «выходкой» он, естественно, навлек на себя гнев и неудовольствие всего генералитета и, тем более, самого Розенберга! «Экая проклятая выскочка!» – долго возмущался потом заслуженный боевой генерал русской армии. Все они сочли его поступок как естественное стремление «молодняка» поскорее выдвинуться, обратить на себя любимого во что бы то ни стало внимание главнокомандующего! Впрочем, отчасти, они были правы: Багратион всегда и везде стремился выслужиться, выдвинуться в глаза начальства, но… через подвиг в бою, а не в закулисной возне «бульдогов под ковром» или, того хуже – «левреток в будуаре». Хотя со временем и такое стало случаться с «князем Петром»…
И действительно уже через час (!) багратионовский авангард (его егеря с гренадерским батальоном подполковника Ломоносова и Донским казачьим полком майора Поздеева) были готовы к выдвижению вперед. Им было предписано первыми появиться на берегах реки Адды.
Багратион стал широко известен благодаря своим умелым действиям после того, как во главе авангарда русско-австрийской армии взял штурмом крепость Брешиа, овладел городами Пуццоло (Палацалло), Бергамо и Лекко, отличился в многодневных сражениях на берегах рек Адде и Треббии, в решившей исход кампании битве при Нови. Везде, порой уступая неприятелю численно, проявлял исключительную храбрость и появлялся на самых опасных участках боев, воодушевляя войска; был дважды ранен [в правые – плечо (при Треббии) и ногу выше колена (на Адде)], но не покидал войск.
В жестоком бою на берегах Адды именно поддержка генерала Милорадовича позволила ему выпутаться из очень сложной ситуации в борьбе с будущим маршалом Франции, а тогда дивизионным генералом Серюрье. Будучи старше в чине (разница была чуть больше полугода: Михаил Андреевич стал генерал-майором 27 июля 1798 г., а Петр Иванович – лишь 13 февраля 1799 г.!), Милорадович мог взять командование на себя. Но он передал свой батальон Багратиону, чтобы тот сам довел дело до победного конца.
…Кстати сказать, патрон Багратиона и Милорадовича Александр Васильевич Суворов никогда не был столь «прозрачен» и «безоблачен» по характеру, как это любят твердить апологеты его дарования. Он очень умело играл на честолюбии и самолюбии своих молодых амбициозных подчиненных, как это, например, было во время похода в Италию и Швейцарию с недавно ставшими генералами – Милорадовичем и Багратионом. Ревность и соперничество заставляло этих молодых «орлов» совершать почти невозможное, принося их патрону желаемое – Победу!!! «На войне – как на войне»! Там сантименты не в цене…
В тяжелейшем сражении на берегах Треббии ему пришлось не единожды преодолевать отчаянное сопротивление польских легионеров Домбровского, яростно мстивших русским (и, в первую очередь Суворову!), и за залитую кровью Польшу, и за поруганную Прагу и за униженную Варшаву. В сражении у Нови Суворов возложил на него проведение удара, решившего исход битвы. Действуя порой весьма рисково – подпускал врага на полтораста шагов и, открыв убойный огонь меткими егерями, Петр Иванович тут же кидался с гренадерами на потрепанного неприятеля в штыки.
…Между прочим, именно в ходе Италийского похода Суворова Петр Иванович сумел (как впрочем, и его соперник по полководческой славе Михаил Андреевич Милорадович – умевший держать нос по ветру!) завести близкое знакомство с сыном российского императора Павла I, Великим Князем, будущим цесаревичем Константином Павловичем. Последний очень полюбил бывать в багратионовском авангарде. Уже в ходе Швейцарского похода, когда русская армия оказалась на грани катастрофы и есть было совершенно нечего – в высокогорной Муттенской долине для авангарда Багратиона Великий Князь на свои 40 червонцев приобрел у местного крестьянина… две грядки картофеля и истощенным бойцам было чем набить голодное брюхо. Впрочем, в друзьях-приятелях-«братьях по оружию» у Константина Павловича ходили и Милорадович, и А. П. Ермолов, и некоторые другие генералы – не столь талантливые и видные, но пробивные…
После Итальянского похода фельдмаршал отметил Багратиона как «наиотличнейшего генерала и достойного высших степеней» и подарил «князю Петру» свою шпагу, с которой тот не расставался до конца жизни. Всего за этот поход ему пожаловали ор. Св. Анны, причем, сразу же 1-й ст., ор. Св. Иоанна Иерусалимского (Мальтийского креста) и алмазные подвески к нему, ор. Св. Александра Невского. В общем, не обошел император Павел молодого грузина наградами, но ведь тот их и заслужил, будучи постоянно в жарких делах.
…Кстати сказать, в Италийском походе Суворова у Петра Ивановича случались «мелкие неудачи», как например, в жаркой стычке на р. Бормидо у Маренго, когда он, по мнению Суворова на пару с австрийским генералом Ф. И. Лузиньяном по-мальчишески «прошляпили» победу над самим Моро. Выдающийся французский генерал, как это было ему очень присуще, ловко сманеврировал, и, «оставив союзников с носом», успел – у них «под носом» – уйти непотрепанным. Недаром его звали «генералом искусных ретирад»! «Упустили неприятеля!» – негодовал неистовый старик Suvaroff!!! Справедливости ради признаем, что в том печально памятном для него бою Петр Иванович уступил общее руководство боем… младшему в чине Лузиньяну! Больше он никогда так не делал и впросак не попадал: «за одного битого – двух небитых дают!» Более того, спустя годы в своем формулярном списке он указал бой на берегах Бормидо, как свою единоличную победу! Такое бывает и с крупными полководцами…
В легендарном Швейцарском походе через Альпы неистового старика Suvaroff «князь Петр» командовал то авангардом союзной армии, первым преодолевая все природные преграды, прокладывая путь войскам в горах и первым принимая на себя удары противника, то в арьергарде, сдерживая натиск французов.
13 сент. при атаке Сен-Готардского перевала его 6-й Егерский полк сумел через скалы зайти в тыл французов, и перевал был взят. После преодоления 14 сент. Чертова моста преследовал противника до Люцернского озера, с боями проложил дорогу в долине Кленталь, но был сильно контужен картечью. Командуя арьергардом, он прикрывал выход русско-австрийской армии из окружения, его егерский полк, составлявший бессменное ядро его отряда, окончил кампанию в составе всего шестнадцати офицеров и трехсот солдат (а ведь по началу было 506 человек!). Сам Петр Иванович был в третий раз ранен.
Шестнадцатидневный Швейцарский поход еще больше прославил Багратиона как превосходного генерала. К его наградному «иконостасу» добавились два иностранных ордена: австрийский – Марии-Терезии 2-й ст. и весьма скромный по своей значимости сардинский ор. Св. Маврикия и Св. Лазаря.
Из Заграничного похода, под знаменами ставшего к тому времени генералиссимусом Александра Васильевича Суворова, Багратион уже вернулся знаменитым военачальником, особенностью которого являлось полное хладнокровие в самых трудных положениях, даже при численном превосходстве врага. Его послужной список впечатлял, его уважали боевые французские генералы, ибо именно мастерство и отвага Петра Ивановича не раз заставляли их отступать перед его напором либо прекращать его преследование. В свою очередь, опыт, накопленный Багратионом в ходе этих двух героических кампаний очень пригодился ему во время будущих войн с Наполеоном – в 1805 г., 1806—1807 гг. и в «грозу 1812 года», ставшую для него роковой. У него появился свой полководческий почерк: хладнокровный, но постоянно стремящийся к победе военачальник – блестящий мастер авангардно-арьергадных боев.
Недаром крупнейший военный теоретик той поры современник Багратиона Клаузевиц называл его: «…человеком с репутацией лихого рубаки»!
…Между прочим, рассказывали, что в последние месяцы жизни Суворова Багратион весьма часто бывал при нем и, что якобы именно к нему были обращены одни из последних слов гениального полководца, осененного напоследок мыслью о суетности земных страстей: «Эх! Долго гонялся я за славой – все мечта…». Что это – «красивая эпитафия» к последним мгновениям жизни великого человека или, все же,… быль!? Оставим эту сентенцию без комментариев: каждый вправе сделать свои собственные выводы…
По возвращении в Россию, с 1800 г. Багратион был назначен шефом лейб-гвардейского Егерского батальона, начало которому в 1792 г. положил цесаревич Павел, и затем переформировывал его в полк.
Егеря считались элитой русской армии. Туда отбирали лучших из лучших: самых крепких, здоровых, проворных, смекалистых. Им полагалось уметь действовать и в сомкнутом и в рассыпном строю, быстро менять фронт своего расположения и при этом способных вести прицельный огонь из любого расположения. От них требовалась особо точная стрельба. Для этого они снабжались нарезным оружием. Егерям полагалось одинаково успешно действовать как в атаке, так и при отступлении. Егерский полк Багратиона – образцовый в русской армии – предназначался для охраны Павловска и царской семьи, когда она там проводила лето. Размещались егеря на постоянных квартирах в Петербурге, в слободе Семеновского полка.
В будущем «близость» к Павловску – уже при новом императоре Александре I – переросла в «доверительные» (насколько это было вообще возможно для малообразованного грузина с некоторыми женскими особами царской семьи). В частности, с вдовствующей императрицей Марией Федоровной, имевшей немалое влияние на своего «лукавого» сыночка, никогда никому напрямую не отказывавшего, но в тоже время большого любителя полумер!
После славных походов Суворова князь Багратион приобрёл популярность в высшем свете.
Громкая слава бежала впереди Петра Ивановича: примерно с той поры он стал чаще других боевых генералов приглашаться к царскому столу. Как шеф лейб-егерей он имел право и обязанность постоянного доступа к государю для рапортов по состоянию дел и это в какой-то мере могло приближать его к фигуре императора. Для всего лишь «генерал-майора», да еще и не самого знатного (по меркам чванливой русской аристократии!) происхождения, это было очень высокой честью. Его даже приглашают на царские обеды и ужины почти каждый день и это при том, что стол обычно накрывался на 17, максимум 22 персоны.
С той поры начинается возвышение Багратиона – как показало время, умевшего своим обаянием и приветливостью очаровывать людей (с императрицей Марией Федоровной – дамой очень требовательной к людям – «не забалуешь»! ) – продолжившееся примерно до 1809 г. Оказалось, что Петр Иванович умеет ладить с очень разными людьми порой не просто очень сложными, но и даже страшными, например, личным брадобреем Павла I И. П. Кутайсовым или могущественным генерал-прокурором Сената П. Х. Обольяниновым либо всесильным временщиком А. А. Аракчеевым, при этом ничуть не унижаясь.
В 1800 г. император Павел I устроил свадьбу Багратиона с 18-летней очень красивой фрейлиной, графиней Екатериной Павловной Скавронской (1782? – 1857), которая по слухам то ли сама добивалась брака с «восходящей звездой» русского боевого генералитета, то ли была… по уши влюблена в молодого красавца графа П. П. Палена, то ли это был… каприз самодержца!?
Так или иначе, но венчание состоялось 2 сентября 1800 года в церкви Гатчинского дворца, проходило оно по высшему разряду, в присутствии императора и императрицы и всего двора. Невеста, одетая в русское платье, «убиралась» царскими бриллиантами самой Марией Федоровной.
Вот что писал об этом союзе генерал А. Ф. Ланжерон – человек сколь внимательный, столь и иронично-саркастичный: «Багратион женился на родственнице (по отцу) императрицы Екатерины I, по матери внучатой племяннице князя Г. А. Потемкина… Эта богатая и блестящая пара не подходила к нему. Багратион был только солдатом, имел такой же тон, манеры и был ужасно уродлив. Его жена была настолько бела, насколько он был чёрен; она была красива как ангел, блистала умом, самая живая из красавиц Петербурга, она недолго удовлетворялась таким мужем…»
Ее мать несравненная красавица Катенька Энгельгардт в юности очень много «шалила» со своим любвеобильным дядюшкой Г. А. Потемкиным и очень может быть, что гены сказались и на дочери.
В 1805 году легкомысленная красавица, которая никогда не любила своего знаменитого мужа, уехала в Неаполь «развеяться», потом для «поднятия тонуса» очутилась в Вене и с мужем уже практически никогда не жила. Багратион звал княгиню вернуться, но та оставалась за границей под предлогом лечения.
На самом деле она крутила роман с прусским принцем-красавцем Людвигом пока того не убили в бою с французами при Заальфельде поздней осенью 1806 г.
Тогда от 8 до 9 тысяч пруссаков под командованием лихого кавалерийского офицера, главы придворной партии войны, принца Людвига вступили в бой с вдвое превосходившим их численно 14-тысячным корпусом Ланна, выходившим из густо-холмистого Франконского леса через Заальфельдское дефиле на оперативный простор. По началу планировалось, что передовые силы Людвига поддержат два других прусских военачальника: Гогенлоэ справа, а герцог Брауншвейгский – слева. Но нерасторопность престарелых прусских полководцев привела к тому, что принц остался один на один и вынужден был в одиночку отражать натиск неприятеля, стремительно развертывавшегося из походных колонн в боевые порядки. Умело прикрывшись легкоконной завесой и прицельным огнем застрельщиков, Ланн обошел пехотой Сюше вражеский фланг, хваленая прусская пехота была разбита и потеряв полторы тысячи человек, отброшена. Воинственный принц во главе всего лишь пяти кавалерийских эскадронов отчаянно пытался остановить наступление французов, но попал в окружение, капитулировать отказался и был заколот в живот гусарским сержантом. Так нелепо погибла одна из военных надежд Пруссии. (По крайней мере, так считали сами пруссаки.)
Немного погоревав для приличия, Екатерина Павловна Багратион окунулась в поиски новых острых ощущений, а в них она подобно своей матушке – большой проказнице, была настоящей докой. В погоне «за очередной любовью» ее красота не увядала, а только расцветала новыми красками!
Поскольку детей в браке с Багратиона она так и не нажила, то в 1809 г. по обоюдному согласию супруги-«по неволе» (?) расстались.
В Европе княгиня Багратион – дама сколь любвеобильная, столь и расточительная (свое гигантское состояние она свела на «нет» только в глубокой старости!) – пользовалась огромным успехом у разного рода жиголо, приобрела известность в придворных кругах разных стран, родила дочь (как полагают, от австрийского канцлера князя Меттерниха – известного секс-символа той поры; кто из высокородных дам от него только не рожал!?). Она устраивала роскошные «парти», шикарно одевалась – всегда была в курсе последних парижских новинок, поражала любовников изысканнейшим венским кружевным нижним бельем, открывавшим пытливому мужскому взору больше чем … (в этом предмете женского туалета Вена всегда удачно конкурировала со столицей мирового соблазна Парижем!).
Исследователи не исключают, что супруги все же однажды еще раз встречались летом 1810 г. в Вене, когда Катенька уже была на сносях дочерью от Меттерниха. Нам доподлинно неизвестно о чем они говорили. И тем не менее, после смерти Багратиона среди его личных вещей был обнаружен миниатюрный портрет его супруги, правда, в соседстве с портретами двух других «знаковых» женщин в его судьбе.
Во времена Венского конгресса сам император Александр I, большой мастак по женской части, по данным тайной венской полиции не единожды оставался у нее в доме… ночевать.
После смерти Петра Ивановича княгиня вторично ненадолго вышла замуж за англичанина лорда Гоудена, но фамилии Багратион так и не меняла.
В Россию она уже не вернулась, осев в Париже, где до последних дней своей бурной и долгой жизни поражала свет своими утонченными обедами, но при этом ее саму уже возили в инвалидной коляске.
…Между прочим, почти похожая супружеская «коллизия» сложилась и у приятеля Багратиона со времен Италийского похода Великого Князя Константина Павловича. «Беглая» – по причине побоев – жена цесаревича великая княгиня Анна Федоровна вела себя примерно также. Не исключено, что обманутые супруги-«рогоносцы», проведшие полжизни в походах и сражениях, могли обмениваться «на солдатских бивуаках» впечатлениями, столь обычными для почти всех брошенных мужей, несмотря на всю их внешнюю «крутизну»…
Обогащенный опытом сражений с революционными французами в Италии и Швейцарии под началом «неистового старика Souwaroff», Петр Иванович Багратион активно участвовал в войнах против Наполеона в 1805—1807 годах.
В трагической для России кампании 1805 г. он возглавлял авангард русской армии.
Из-за неудачных действий австрийцев и сдачи ими Вены русская армия оказалась в очень трудном положении. Вынужденно совершала она стратегический марш-манёвр от Браунау к Ольмюцу и Кутузов. Не раз войска Кутузова оказывались перед угрозой окружения, и авангард Багратиона (кавалерией у него командовал П. Х. Витгенштейн, а артиллерией – А. П. Ермолов; так три будущих героя Отечественной войны 1812 г. оказались «скованные одной цепью»! ), став волею судеб арьергардом, геройски прикрывал отход основных сил Кутузова. Отступление, а это всегда самый сложный вид боя, облегчалось лишь тем, что на пути русских находилось немало речек (притоков Дуная), на которых можно было сдерживать натиск французов арьергардными боями.
…Между прочим, князь Багратион, будучи участником легендарного похода Суворова в Швейцарские Альпы, где русские солдаты едва полностью и не полегли костьми из «причуд» русско-австрийской политики (Павел I слишком долго играл роль благородного монарха-рыцаря!), с огромным недоверием относился к австрийцам и на этой войне. Тем более, что они своими «неудачными» действиями (сдачей Таборского моста и т.п.) все время ставили русские войска в безвыходное положение: плен или смерть! Как после суворовского похода в Европу, так и после войны с Наполеоном в 1805 г., Петр Иванович в петербуржских салонах будет очень много рассказывать об изменах «цесарцев» (австрийцев) по отношению к русским. Впрочем, ему участнику всех этих кровавых событий действительно было что поведать салонным завсегдатаям…
Началось все с того, что примерно в 50 км к западу от Браунау, у Ламбаха на р. Траун, французский авангард почти настиг русскую армию и сходу ударил в тыл четырем отставшим арьергардным австрийским батальонам Кинмайера и Ностица. Последние пошатнулись, но тут французам преградили путь четыре батальона егерей, гусары и несколько пушек конной артиллерии подпоручика Овечкина, из арьергарда Багратиона, прикрывавшего тыл русской армии.
Вопреки сложившейся в исторической литературе традиции жаркого боя между французами и русскими тогда не случилось!
На самом деле небольшой французский авангард не рискнул кинуться на внушительно расположившихся русских, с которыми они на этой войне еще не встречались, но кое-кто из них слышал о «злом» русском штыке или даже «отведал» его сполна в Италии и Швейцарии в 1799 г. Поскольку задачей русских было стоять и ждать нападения, то они тоже не спешили ввязываться в большую драку. Стороны предпочли маневрировать и лениво перестреливаться, изредка сходясь на штыках. Не потому ли потери с обеих сторон были скромными: сотня – у французов и 141—145 человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести, а также одна 6-фунтовка у русских. Так ничейно закончилась первая хоть и 5-часовая, но вялая схватка русских с французами в кампании 1805 г. Русский арьергард отошел за Ламбах – французские драгуны не спешили их преследовать, держась на почтительной дистанции.
Казалось, Кутузов готовится задержать французов на берегах глубокой и быстрой реки Энс (приток Дуная). Это был очень выгодный оборонительный рубеж: ее восточный (русский) берег был не только высок, но и весьма крут. На самом деле, Михаил Илларионович, очевидно, предпочел схитрить: имитируя готовность к обороне на водном рубеже, он продолжил отступление на Кремс. Переправа 3 ноября через Энс главных сил Кутузова прошла успешно. Сотни драгун Вальтера и конных егерей Мильо (Мийо) с одной лишь пушкой, примчавшихся первыми, безусловно, было мало для захвата моста или серьезной атаки на заканчивавших переправу русских. Более того, отходя, спешенный эскадрон Павлоградских гусар успел взорвать за собой мост.
Но уже рано утром 5 ноября мост через реку был восстановлен и кавалерийский авангард Мюрата [гусары Трейяра (Тройяра или Трольяра), конные егеря Мильо и Фоконне, драгуны Вальтера, кирасиры Нансути и д`Опуля при поддержке гренадер Удино] продолжил погоню за неприятелем. Не прошло и часа как они уже нагнали австрийцев у деревеньки Штремберг.
Французские гусары при поддержке гренадер опрокинули три австрийских батальона кроатов (хорватов) и несколько эскадронов Гессен-Гомбургских гусар генерала Ностица и в 20 км от места переправы на лесной опушке у деревеньки Эд напоролись на… четыре русских батальона и несколько эскадронов Павлоградских гусар из 3-х тысячного арьергарда генерала Петра Ивановича Багратиона.
Висевшие на плечах отступавших австрийцев французские кавалеристы под личным началом самого удальца Мюрата сходу врубились в русских, опрокинули их, вырвались на лесную поляну, где налетели на оставшуюся часть багратионовского арьергарда – Азовский мушкетерский, Киевский гренадерский, 6-й егерский и Павлоградский гусарский полки. Их тоже смяли и они стремительно покатились назад: кто – по дороге, а кто – напрямик через Амштеттенский лес, величественный в своей зимней ипостаси.
Мюрат – в своем «павлиньем наряде», с маршальским жезлом в руке – в окружении генералов Вальтера, Удино, Трейяра и Мильо с гусарами и конными егерями продолжил их преследование. Отчаянная рубка не прекращалась ни на дороге, ни в лесу.
Но как только сражающиеся выскочили на огромную лесную поляну, там их встретила конно-артиллерийская рота храброго и хладнокровного подполковника Алексея Петровича Ермолова и 8 батальонов пехоты (Малороссийский, Апшеронский, Смоленский мушкетерские и 8-й егерский полки) с 10 эскадронами Мариупольского гусарского полка генерала Михаила Андреевича Милорадовича.
Только-только Милорадович хладнокровно пропустил сквозь свои ряды бесформенные толпы багратионовских солдат, как тут же показались догонявшие их потерявшие строй массы французов.
Настал час ермоловских артиллеристов показать врагу всю свою удаль: огонь они открыли – чуть ли не в упор! Это был фирменный прием их командира, принесший ему в наполеоновских войнах невероятную популярность среди своих «братьев по оружию» и признание среди неприятельских «коллег по цеху»!
Тем временем, русский генерал Милорадович запретил своим воинам заряжать ружья и грозно крикнул: «Гренадеры, вспомните, как учил вас работать штыком в Италии Суворов!» «Пуля – баба (у Суворова – „дура“), штык – молодец!» – любили повторять его знаменитые ученики – Багратион и Милорадович своим солдатам!
Русские батальоны со всего маху – от души – ударили по врагу…
Побоище было невероятное: даже под Мюратом убили коня! Выжившие в той мясорубке, потом с ужасом ее вспоминали. Подоспевшие гренадеры из бригады Дюпа (1-я сводно-гренадерская дивизия Удино из элитных рот, взятых из полков линейной и легкой пехоты) на какой-то миг потеснили русских, но силы, все же, были неравны и французы откатились в лес.
Уже смеркалось, когда на поле боя появились 2-я и 3-я бригады дивизии Удино и последний, вспомнив свою удалую гренадерскую молодость, сам кинулся в штыки!
Навстречу ему бросился со своими гренадерами сам Милорадович – ничуть не меньший смельчак!!
И снова все вокруг заскрежетало и захрустело!!!
Никто никому не уступал, а лишь остервенело наматывал друг другу кишки на штыки…
Обе стороны, естественно, рапортовали своим командующим о… полной победе над неприятелем – а как иначе-то! Мюрат и вовсе «зарапортовался»: доложил Наполеону о своей победе над… всей русской армией под началом самого Кутузова и захвате в плен полутора тысяч неприятелей, в том числе, 150—200 русских!?
На самом деле передовые посты обеих сторон остались «на расстоянии пистолетного выстрела друг от друга», т.е. прямо на месте схватки.
Таким образом, обе стороны с полным основанием заявили, что они сохранили за собой поле боя, а противник… «бежал»!
…Между прочим, для авангардно-арьергардных боев такая трактовка исхода боя весьма типична. Отступающие выставляют заслон лишь для того, чтобы временно задержать наседающего врага. Рано или поздно арьергард должен успеть уйти с поля боя, если ему, конечно, не было приказано: «Всем лечь, но врага задержать!!!» Успех арьергарда определяется временем задержки неприятеля, его и своими потерями. Вот тут-то и начинаются всевозможные «инсинуации»: обороняющиеся «взахлеб» расписывают свои несомненные успехи в обескровливании многочисленного врага, а наступающие – столь же красочно «повествуют» о том, как жалкие остатки вражеского арьергарда под покровом ночи уползли с поля боя. Так было, так есть и так будет. «На войне – как на войне» и даже великими полководцам свойственно привирать! Воинская слава – замешанная на море крови (чужой и своей) – самая ревнивая на свете…
На самом деле, хотя изначально французов было лишь 8 тыс., а общая численность сил Ностица, Багратиона и Милорадовича равнялась примерно 13 тыс., но до того момента пока, гнавший перед собой сначала австрийцев Ностица, потом русских Багратиона, Мюрат не встретил организованного сопротивления Милорадовича в Амштеттенском лесу, союзники откровенно отступали. Австрийцев опрокинули сразу, багратионовцев смяли на марше и только заранее изготовившегося к бою Милорадовича «сдвинуть» не удалось.
Потери противоборствующих сторон: французы (по их данным) – ок. 400 чел.; русские (по их сведениям) – 675 убитых и раненных, 360 пропавших без вести (пленных?).
Вот и решайте сами – кто победил!?
И, тем не менее, тот кровавый штыковой бой имел огромное значение для поднятия боевого духа русской армии и ее союзников.
Еще раз генералу Багратиону предстояло спасти армию, когда Кутузов, понимая, что без бокового (враг готовился ударить во фланг кутузовским солдатам) заслонного отряда не обойтись, направил Багратиона проселочными дорогами наперерез мюратовскому авангарду к пересечению путей из Цнайма и из Вены – местечку Голлабрунн (Холлабрунн). Для спасения армии Петру Ивановичу выделялось от 6 до 7 тыс. (данные разнятся) пехоты, кавалерии, казаков и 12 пушечная конная рота капитана Судакова. Помимо них русскому отряду придавались два весьма поредевших в боях батальона австрийской пехоты, Гессен-Гомбургский гусарский полк и кирасиры князя Гогенлоэ (Хоэнлоэ) под началом графа И. Ностица.
В общем, Петру Ивановичу предстояло сыграть роль «русского Леонида», а для его солдат очередной заслонный бой грозил превратиться в Фермопилы.
Все понимали, что уж здесь-то точно придется всем лечь костьми!
Рассказывали, что, прощаясь с князем, Кутузов перекрестил его как идущего на смерть ибо «подлинно крестный подвиг предстоял ему и его бойцам-смертникам». Тем более, что приказ по слухам был по армейски лаконичен и суров: «Лечь всем, но задержать врага»! Михаил Илларионович прекрасно понимал, что при такой «постановке задачи» из отряда может практически не вернуться… никто!
Но ничего иного в условиях спасения чести русской армии не было.
Либо надо было просто-напросто… бежать без оглядки, бросив все обозы и артиллерию по дороге.
Либо ради выигрыша времени суворовскому любимцу надлежало положить весь свой отряд.
Багратион вышел в поход 14 ноября и шел весь день и всю ночь, чтобы успеть к месту назначения до прихода туда мюратовского авангарда (порядка 35,5 тыс. штыков и сабель) и любой ценой задержав здесь противника, дать возможность главным силам уйти из—под возможного удара. Погода была ужасная (проливной дождь с сильнейшим ветром!), дороги – под стать им! Все эти «прелести» усугублялись кромешной ночной тьмой.
И все же, он успел оказаться в Голлабрунне первым – в 9 утра 15 ноября. Отсутствие устраивавшей его позиции в самом Голлабрунне вынудило русского генерала отойти на удобную для обороны возвышенность за деревней Шенграбен.
В 10 верстах от нее находилась дорога на Цнайм, по которой двигались основные силы русской армии.
Тут же австрийские союзники были отправлены вперед в качестве передового охранения. Все русские силы компактно в две линии встали позади Шенграбена. Артиллерия Судакова заняла позиции в центре на высоте прямо позади деревни. Перед ней расположились егеря, а сзади второй линии находился резерв.
Только-только Багратион окончательно обустроился, как на дороге показались вражеские конные разъезды – гусары Трейяра. «Наэлектризованные» своим императором маршалы Ланн, Сульт и Мюрат быстро ввязались в бой с отрядом Багратиона. Пользуясь своим численным превосходством – в первом эшелоне у них оказалось 16-20-тысяч чел. (данные разнятся) – они попытались сходу опрокинуть врага.
«Лихое дело» под Шенграбеном началось для русских весьма неожиданно!
Их союзники – кирасиры князя Гогенлоэ из конного охранения графа Ностица – быстренько «свернули» свои передовые позиции и ушли в тыл русским, не оказав врагу никакого сопротивления, сославшись на уже якобы заключенный между французским и австрийским императорами мир. Так потом никто и не дознался, где лежала истинная причина такого «недружественного» поступка союзников.
Так или иначе, но австрийский авангард отряда Багратиона «вышел из боя»… без боя, оставив русских один на один с превосходящим врагом!
То ли после легкой проверки друг друга «на вшивость», но не доводя дела до штыков, то ли сразу же после «маневра-демарша» австрийцев Ностица, ободренный неожиданным «раскладом» сил, Мюрат попытался применить с Багратионом некое подобие «гасконского трюка» на Таборско-Шпицком мосту, принесшего ему вместе с Ланном, Бельяром и Бертраном славу больших ловкачей и восхищенное одобрение весьма скупого на похвалу их императора (а для Мюрата еще и шурина!). Тогда им сопутствовал невероятный успех: они объегорили старого австрийского придворного князя Ауэрсперга и захватили стратегическую переправу через Дунай без единого выстрела!
Сегодня точно не известно, кто же был инициатором посылки парламентеров друг к другу (мнения по этому щекотливому вопросу среди историков разделились, причем, в основном по национальному признаку – французы кивают на русских, те – на французов!), но трюк подобный тому, что провернул Мюрат с Ауэрспергом на этот раз не прошел.
Князь Багратион и генерал-адъютант русского царя барон Ф. Ф. Винцингероде тоже «были парни не промах»: они предложили ему подписать некий документ, который последний счел за «капитуляцию» всей русской армии! Оставалось лишь утвердить его у Наполеона и Кутузова!
…Между прочим, любопытно, что многие отечественные авторы упоминают об этом документе, как о простом перемирии во время войны, а иностранные историки в лучшем случае как о предварительном договоре о начале вывода русских войск с территории Австрии. В тоже время кое-кто из историков задаются вопросом, что же это был за документ, который обе стороны (начальник штаба Мюрата генерал Бельяр и генерал-адъютант русского царя барон Винцингероде) подписали: то ли «текст предварительного перемирия между русскими и французскими войсками», то ли все же «капитуляция, предложенная русской армией»!? В первом случае Мюрат выглядел бы полным идиотом, если бы он пошел на подписание такого документа, исключительно выгодного для русских, у которых главной целью было любой ценой максимально долго задерживать французов на месте. Не исключено, что он попался на «крючок», который для него человека невероятно тщеславного был крайне выгоден: «Он, Иоахим Мюрат…, а не кто другой вынудил всю русскую армию капитулировать!» Вероятно, руководствуясь этим моментом, Мюрат так и не отдал приказ корпусу Сульта немедленно подтянуться к Шенграбенским позициям, а позволил ему остаться в 10 км от них – у Голерсдорфа. Если все это так, то получается, что он рассчитывал на победоносное завершение им – Иоахимом Мюратом – всей кампании 1805 г.! Он сам в своем письме к Наполеону пишет по этому поводу следующее: «Мне объявили, что прибыл господин Винцингероде. Я принял его. Он предложил, что его войска капитулируют. Я посчитал необходимым принять его предложение, если Ваше Величество их утвердит. Вот его условия: я соглашаюсь, что не буду больше преследовать русскую армию при условии, что она тотчас же покинет по этапам земли Австрийской монархии (выделено мной – Я.Н.). Войска останутся на тех же местах до того, как Ваше Величество примет эти условия. В противном случае за четыре часа мы должны будем предупредить неприятеля о разрыве соглашения». В тексте нет ни слова о капитуляции. По крайней мере, так считает большинство отечественных историков. Так вдумчивый российский исследователь наполеоновских войн В. М. Безотосный полагает, что «думаю, максимум, о чем мог вести переговоры Винцингероде – это о прекращении боевых действий и свободном уходе русских войск за границу. В противном случае ему бы не поверил легкомысленный Мюрат, даже при наличии у него всем известного тщеславия. Скорее всего, шурин Наполеона сам попался на уловку, подобную той, которую он сотворил с австрийцами при взятии Вены. Но, по мнению О. В. Соколова (печально известный отечественный историк полководческого наследия Наполеона Бонапарта – Я.Н.), коварные русские обманули Мюрата, заявив о капитуляции, причем на полном серьезе им сравнивается «болтовня, которой французы ввели в заблуждение австрийских генералов», с официально подписанной капитуляцией. Поэтому, мол, русские ее поскорее постарались забыть. Поскольку, как утверждает О. В. Соколов Винцингероде предложил капитуляцию русских войск, именно поэтому у Мюрата «от торжества тщеславия атрофировался разум», а на простое перемирие он бы не согласился. Вывод сделан на основании заголовка данного документа по копии на французском языке, хранящейся в архиве исторической службы французской армии. М. В. Безотосный с ним не согласен и пишет, «что возможно, в тогдашнем французском языке термин «капитуляция» трактовался достаточно вольно и имел более широкий смысл, но в русском языке это слово трактовалось не так расширительно и однозначно переводилось как прекращение вооруженного сопротивления, сдача крепостных сооружений и оружия противнику или пленение (если не обговаривалось дополнительными пунктами). Не могу точно утверждать, почему у Мюрата «атрофировался разум», но любого русского военачальника, будь он даже генерал—адъютантом, то есть представителем армии, еще не проигравшей на тот момент ни одного сражения и не потерпевшей ни одной крупной неудачи, предложи он такое противнику, французы сочли бы за ненормального человека. Думаю, максимум, о чем мог вести переговоры Винцингероде – это о прекращении боевых действий и свободном уходе русских войск за границу. В противном случае ему бы не поверил легкомысленный Мюрат, даже при наличии у него всем известного тщеславия. Скорее всего, шурин Наполеона сам попался на уловку, подобную той, которую он сотворил с австрийцами при взятии Вены. Наверно, не стоит представлять многоопытного человека и маршала Франции этаким «недоумком»» если бы он являлся таковым, то вряд ли стал королем и маршалом. Потом куда смотрел Наполеон, назначая своим заместителем такого «простачка», а император всех французов все—таки хорошо разбирался в людях и в их деловых способностях. Во—вторых, самое главное, не русские расторгли перемирие, а французы, и тогда даже с юридической точки зрения их вины здесь нет никакой, и поведение русского командования в этом случае даже нельзя сравнивать с откровенным обманом французскими маршалами австрийцев у стен Вены. Мюрата никто не зомбировал, он в здравом уме принимал решение о перемирии. Если это был промах, то допустили его сами французы, а русские тут ни при чем – на войне легче всего списывать ошибки на коварство и хитрость противника (просто не надо их допускать)» – заключает М. В. Безотосный и, очевидно, прав – «на войне, как на войне» (a la guerre comme a la guerre)…
С многоопытным Кутузовым Таборско-Шпицкий «трюк» у наглого гасконца не прошел: спеша увести свою армию максимально далеко, тот ничего не отвечал на предложение Мюрата в течение 20 часов! За это время русские ушли на целых два солдатских перехода от французов! Армия Кутузова не только прошла Цнайм, но и достигла Погорлица, после чего главнокомандующий уже мог вздохнуть спокойно. Дорога к соединению с русскими войсками Бугсгевдена оказалась свободной, кризис был преодолен, а французские корпуса потеряли время и возможность отрезать путь отступления или нанести фланговый удар на марше русских полков.
Видно, что Мюрат забыл простую истину: «а la guerre comme а la guerre» или «на войне – как на войне»!
Так или иначе, но факт остается фактом – при подавляющем преимуществе французский авангард (примерно 35,5 тыс. человек) с 3 по 4 (15 по 16) ноября неподвижно простоял против отряда Багратиона (6—7 тыс. человек) и не тревожил его. Бывает и так!
А вот Наполеон все сразу понял: русские провели его шурина, как тот австрийцев незадолго до этого. Взбешенный промахом своего самонадеянного маршала – Мюрат не имел полномочий заключать какие-либо «перемирия» без санкции на того своего императора – Бонапарт приказал ему тут же атаковать неприятеля. Он отослал Мюрату со своим адъютантом генералом Лемаруа гневное письмо, после получения которого тот предпочел развернуть боевые действия, не дожидаясь условленных четырех часов после прекращения перемирия! (По некоторым данным он все же уведомил противника о возобновлении боя!)
Более того, Наполеон сам помчался в Голлабрунн исправлять ошибки своего слишком доверчивого зятя-бахвала!
В 16 часов вокруг Шенграбена закипело сражение: ок. 35 тыс. французов приготовились обрушиться на 6—7 тыс. русских, за время «перемирия» уже опорожнивших… вместе с замирявшимися с ними французами все окрестные винные погреба.
…Между прочим, примечательный факт! Знаменитый Шенграбенский бой начался на самом деле не в 16 часов, а в 17 часов (с учетом сдвига часовых стрелок в ХХ в. на час вперед). Закат в тех местах в это время года наступает в 16.20, а в 17 уже темно, а в 18 часов вокруг стоит кромешная тьма! Следовательно, для полноценного боя оставалось очень мало времени…
Пытаясь выбить русских с их позиций еще до наступления ночи, французы очень спешили и не стали разворачивать все свои немалые силы для охвата малочисленного врага. Маршал Сульт попытался было образумить коллегу-маршала: не гробить солдат в ночном бою, а дождаться утра, чтобы правильно организовать охват неприятельских позиций. Но амбициозный Мюрат, получивший заслуженный гневный нагоняй от своего венценосного шурина (в выражениях в его адрес Бонапарт никогда не церемонился), уже «закусил удила» и вводил войска в бой поэтапно. Стоявшая ближе всего к врагу гренадерская дивизия Удино пошла в атаку первой и… единственной, без какой-либо поддержки на узком 800-метровом фронте, который очень умело перекрыл своими небольшими силами Багратион.
В результате в стремительно сгущающихся сумерках кавалерия не имела места для обходного маневра, а артиллерийским батареям и вовсе негде было развернуться.
6-й егерский полк русских пошел в контратаку и опрокинул французских гренадер. А русская артиллерия, засыпав Шенграбен гранатами, очень вовремя зажгла его, еще более затруднив французам наступление.
И все же, несмотря на стремительно сгущающийся мрак и пересеченную местность французам удалось силами Удино обойти горящий Шенграбен с двух сторон и при поддержке драгун Вальтера атаковать русскую пехоту. Следом двигались дивизии Сюше и Леграна – соответственно, против левого и правого флангов неприятеля.
Многоопытный Багратион очень во время понял, чем ему грозит столкновение с такими массами вражеской пехоты и тут же отдал приказ о немедленном отступлении.
Наибольшая заминка случилась лишь на левом крыле русских, где солдаты генерала Селихова (Селехова), отпущенные во время «перемирия» за дровами и водой, так и не успели вернуться на свои позиции и почти все попали в плен.
Примечательно, что Багратион успел отразить лишь самую первую атаку неприятеля – еще при дневном свете, а потом не стал искушать судьбу и попытался раствориться в ночной тьме. Бой в потемках принес мало толку (порой, обе стороны стреляли не только наугад, но и в… своих, убивая «однополчан»! ) и противники вступали в соприкосновение лишь время от времени.
Ввести в ночной бой все свои силы Мюрат уже не мог никак и в деле принимали участие лишь его передовые полки и батальоны. Кавалерия в таких условиях была бесполезна.
В основном случались короткие, но ожесточенные штыковые схватки пехотинцев, перераставшие в рукопашные.
Особенно жестокое побоище произошло в деревеньке Грунд, где французов поджидали два русских «заслонных» батальона: после нескольких залпов в упор, обе стороны принялись резаться на смерть, наматывая друг другу кишки на штыки!
Постепенно русских «отжали» в деревню Гунтерсдорф, лежавшую в 5 км позади их первой позиции.
Здесь в точности повторилась картина боя за Грунд: опять два «заслонных» батальона русских подпустили неприятеля на убойную дистанцию ружейного залпа и потом дружно ударили в штыки, в применении которых были большие мастаки! Ночную тьму разрывали лязг штыков и тесаков, ругань, крики и стоны раненных – в общем, все то, что так характерно для смертельной штыковой схватки, где пленных не берут, тем более, ночью!
Дикая резня (иного в темноте и быть не могло!), в ходе которой солдаты Багратиона отступили на 6 км, продолжалась до 11 ночи!
По одной из версий дальнейшего развития событий – потрепанные французы сами прекратили преследование и, обескровленные русские полки ушли в ночной марш, догонять свои главные силы.
По другой, несколько иной – в кромешной тьме русский арьергард (или вернее, что от него осталось…) сумел-таки оторваться от преследователей.
Так или иначе, но можно сказать, что быстро наступившая темнота сыграла-таки на руку Багратиону.
…Между прочим, так или иначе, но свою задачу отряд Багратиона выполнил с лихвой! Сначала он очень умело заморочил самонадеянно-амбициозному Мюрату голову «псевдокапитуляцией», а затем так выстроил отступление с постоянным «огрызанием» подобно раненому льву, что в ночной тьме французам уже было не возможно реализовать свой огромный численный перевес. С их стороны в постоянном боевом контакте с 6—7 тысячами русских могло находится не более 16 тыс. человек: пехота Удино и Леграна, часть драгун Вальтера. Французы по достоинству оценили как военное хитроумие Багратиона, так и его полководческое мастерство. Один из участников Шенграбенской «замятни» потом писал: «Умелой хитростью он выиграл время, его войска, атакованные превосходящими силами, доблестно сражались, затем он сумел так ускользнуть от нас, что мы не смогли его нагнать, он не оставил ни артиллерии, ни обозов. Я начинаю думать, что куда более славно сражаться с русскими, чем с австрийцами». Пожалуй, эта фраза раскрывает суть всего, что случилось в столь почитаемом в России Шенграбенском бою…
Вопрос о потерях сторон до сих пор остается нерешенным, что впрочем, весьма понятно: во все времена противники не любят афишировать «цену победы»! Каждая из них предлагает свои цифры: если французы – до тысячи человек, то русские: по одним сведениям – свыше 2,5 тыс. убитыми, ранеными и попавшими в плен; по другим – несколько более чем 3 тыс. чел., из которых не менее половины пленными и 8 пушек.
Так или иначе, глубокой ночью из страшных штыковых схваток Багратион сумел вывести примерно треть своих израненных, окровавленных солдат!
Кое-кто из наиболее пыливых историков даже называет точную цифру – 2.402 бойца. Если это так, то другая часть его «спартанцев» навсегда осталась лежать под Шенграбеном.
Кутузов, не без оснований ожидавший полной гибели арьергарда, был рад и этому: «О потере не спрашиваю: ты жив, для меня довольно!».
Следует признать, что несмотря на большие потери, отряд Багратиона с честью выполнил возложенную на него задачей и этот его арьергардный бой, безусловно, составляет одну из самых замечательных страниц истории русского военного искусства.
Отечественные исследователи пишут, что даже враги называли отряд Багратиона «дружиной героев», повторивших бессмертный подвиг царя Леонида и его 300 спартанцев у Фермопил. Уже давно ставший легендарным, 6-й егерский полк Багратиона, составлявший основу его «дружины героев», первым из полков русской армии получил в награду серебряные трубы с Георгиевскими лентами.
…Кстати, все оставшиеся в живых участники Шенграбенского боя были затем награждены специальным знаком, на котором красовалась надпись «5 против 30» (по уточненным данным – соотношением сил было 6—7 тыс. против 16—20 тыс.)…
Багратион за этот блистательный подвиг 08.11.1805 г. был награжден, минуя низшие III-й и IV-й кл., ор. Св. Георгия II-го кл. (награда полководческого формата!) и произведен в генерал-лейтенанты. (Хитрец Кутузов просил царя одновременно дать и соперничавшему с Багратионом Милорадовичу за Кремс генерал-лейтенанта, чтобы уровнять их в чинах!) А австрийский император пожаловал русскому генералу Командорский крест ордена Марии-Терезии. Парадоксально, но у такой культовой фигуры русской армии той поры, как Багратион этот «Егорий» так и остался его единственной георгиевской наградой! Минуя «Егория» низших классов награждали им очень редко! Сразу получить «Егория» II-го класса могли только генералы или на худой конец полковники. Награждение «Егорием» сразу II-м классом был чрезвычайным явлением! Случай с Петром Ивановичем чуть ли не единственный. Так получилось, что ор. Св. Георгия I-го класса – высшую военную награду в российской армии – получили в ту пору 25 военачальников, а полными георгиевскими кавалерами (все четыре его класса) стали лишь четверо.
…Между прочим, на первый взгляд может показаться, что наградной «иконостас» Петра Ивановича Багратиона не столь впечатляющ, как у его некоторых «братьев по оружию» той богатой на кампании и сражения эпохи: Сардинский орд. Св. Маврикия и Лазаря 1-й степ. (1799); Орден Св. Анны 1-й ст. (05.05.1799); Мальтийский Св. Иоанна Иерусалимского командор с алмазами (14.05.1799); Орден Св. Александра Невского с алмазами (06.06.1799); Австрийский Военный орд. Марии-Терезии 2-й ст. (1799); Орд. Св. Георгия II-го кл. (28.01.1806, под №34) – «за отличие в сражении под Шёнграбеном 4 ноября 1805 года»; Прусские орд. Красного орла и Чёрного орла (оба -1807); Орден Св. Владимира 2-й степ. (1807) и 1-й ст. (20.05.1808) – за русско-шведскую войну; Орден Св. Андрея Первозванного (27.09.1809), золотая шпага «за храбрость» с алмазами (01.12.1807) и Золотой крест за взятие Очакова. Все очень просто: смертельное ранение вырвало его из рядов русской армии в ходе самой страшной в истории наполеоновских войн – битвы под Бородино и в особо богатых на награды конце Отечественной войны 1812 и Заграничных походах русской армии в 1813—14 гг., когда начались победы и царь расщедрился на поощрения, Петра Ивановича уже не было в живых…
Затем были жаркие кавалерийские рубки под Вишау и Рауссеницей, где Багратион снова не посрамил славы русского оружия.
Так, отбиваясь с помощью самоотверженных арьергардов Багратиона «старая лисица севера», как прозвал Кутузова обозленный неудачами своих маршалов и генералов Наполеон, уводил от гибели русскую армию.
…Кстати, рассказывали, что незадолго до Аустерлицкого позора, Багратион якобы поддержал царских «советников» цесаревича Константина Павловича, Долгорукого, Строганова и Ливена в их навязчивых попытках уговорить императора непременно сразиться с «корсиканским выскочкой» именно под Аустерлицем, когда тот явно слаб и победа будет непременно. Так ли это – вот в чем вопрос!? Известно, только, что в ту пору Багратион действительно ходил в друзьях с влиятельным П. П. Долгоруким и даже дал последнему возможность отличиться в рубке под Вишау (тогда 56 союзных эскадронов лихо смели… 8 французских!), взять в плен ок. сотни французов. Более того, считая себя «лучшим учеником победоносно-наступательного Суворова», он, конечно, мог ратовать за войну именно наступательную, а не отступательную, что проводил тогда «старый северный лис» Кутузов…
В трагическом «сражении трех императоров» под Аустерлицем Багратиону пришлось очень несладко.
Ему приписывают слова о неизбежности поражения накануне битвы: «Завтра мы будем разбиты!» Бездарно (немало историков так полагают) командовавший своими войсками французский граф-эмигрант на русской службе с 1790 г. генерал-лейтенант А. Ф. Ланжерон (1763—1831) потом вспоминал: «Мне уже случалось видеть проигранные сражения, но о таком поражении я не имел понятия!»
Багратион командовал войсками правого крыла союзной армии (под его началом были Витгенштейн, Уваров, Чаплиц, Н. М. Каменский 2-й, Долгоруков), которые стойко отражали натиск численно превосходивших французов (11.500 против 17.700 либо даже 10.000 против 21.024; данные разнятся, но так или иначе, перевес неприятеля был ощутим), а затем составили арьергард и прикрывали отход разгромленной союзной русско-австрийской армии.
Потеряв 5.256 чел., он все же справился и с этой незавидной задачей.
…Кстати сказать, за достойный отход перед превосходящими силами врага после аустерлицкого фиаско, Кутузов так и не представил Багратиона ни к какой награде! Хотя, порадел Михаил Илларионович за Уварова (ор. Св. Георгия III-кл. – награда высокого уровня!) и Дохтурова (ор. Св. Владимира 2-й ст. – заслуженная награда за организованную ретираду). Что это – «реверанс» за поддержку «наступательных» интриг Долгорукова и прочих «полководцев» из окружения Его Императорского Величества или… Хитер был «старый северный лис»!
Именно в той обидно-горькой для русского оружия военной кампании против Наполеона Петр Иванович Багратион с честью выдержал тяжелый экзамен на полководческую зрелость, проявив высочайшее искусство маневра и невероятную стойкость в обороне против намного численно превосходящего, энергично наседавшего, умелого врага.
Именно тогда окончательно сложилась его слава блестящего мастера арьергардного боя – кстати, самого сложного вида боя, когда приходится прикрывать тыл отходящей после неудачи армии.
Именно это привело к тому, что и в следующей очень напряженной зимней кампании против французов в 1806—1807 гг. на долю Багратиона снова выпадает тяжелейшая задача – прикрывать отход русской армии. И вновь он выделялся искусством меньшими силами сдерживать наседающие большие энергичного и мастеровитого противника.
Так было на подступах к Эйлау, пока главные силы русских под началом Беннигсена занимали выгодные позиции для решающего сражения. После расформирования арьергарда он остался не у дел и непосредственно в кровопролитной битве на Эйлаусском поле участия не принимал, состоя при генерале Дохтурове, на долю которого выпала огромная нагрузка, как младший из наличных генерал-лейтенантов.
Потом именно он успешно прикрывал отступление обескровленной армии Беннигсена после ничейного сражения при Прейсиш-Эйлау (ор. Св. Владимира 2-й ст.). «На коне» он и при Гутштадте (золотая шпага «За храбрость!» с алмазами) и при отходе к Гейльсбергу.
А в драматически развивавшемся Фридландском сражении, ставшем в той войне последним, он командовал левым флангом русской армии. Сюда Наполеон направил главный удар напористого и безумно храброго Мишеля Нея. Под прикрытием мощной батареи французскому маршалу предстояло врезаться в скопившиеся на узком участке берега русские войска Багратиона, и, не считаясь с потерями, опрокинуть их, выйти к мосту через реку Алле и отрезать русскую армию от переправы. Лишь после этого главные силы Бонапарта могли перейти в общее наступление.
Русские Багратиона защищались очень храбро. Особенно прославились кавалергарды Андр. Сем. Кологривова-старшего, прикрывая отход своей пехоты, они бесстрашно врубились в пехоту Нея среди которой после эйлаусской «мясорубки» было немало плохо обстрелянных новобранцев. Часть его солдат, построенных для атаки чрезвычайно плотно, была изрублена «в капусту». От катастрофы их спасла вовремя подоспевшая драгунская дивизия Латур-Мобура.
И все же, роковая ошибка Беннигсена погубила русских: сгрудившимся в городе войскам некуда было деться от жестокого огня французской артиллерии. Они стали прекрасной мишенью для очень отважно действовавших в тот день французских артиллеристов, отступая и сбиваясь все плотнее и плотнее на все уменьшавшемся участке местности.
…Чудеса отваги показали канониры наполеоновского сверстника бригадира Александра-Антуана Юро де Сенармона (1769—1810) – начальника корпусной артиллерии генерала Виктора. Его тридцать шесть (или даже 40?; данные разнятся) орудий (две 15-ти пушечные батареи; еще 6 орудий он вроде бы по началу придержал в резерве?) на рысях вынеслись с флангов пехотной дивизии Дюпона, оставшейся позади, на передовую позицию, моментально снялись с передков, синхронно изрыгнули огонь и для сгрудившихся масс солдат Багратиона наступил… Сущий Ад!
Начав с 400-метровой дистанции они быстро подавили противостоявшие им русские орудия. После этого успеха Сенармон моментально принимает решение, не теряя темпа, самостоятельно наступать на ошеломленного врага. Под завесами порохового дыма, его сорвиголовы вручную (!) стремительно, скачками передвигают свои пушки к оставшимся без артиллерийского прикрытия русскими шеренгам, они давали залп за залпом, сократив дистанцию прямого огня еще метров на 200…
Сам Бонапарт обратил внимание на рискованную позицию сенармоновцев: стремительная контратака багратионовцев могла обернуться для смельчаков-пушкарей катастрофой. Император-артиллерист лучше других видит, чем может закончиться невиданная лихость Сенармона и поспешно высылает к нему своего адъютанта с предостережением о критичности дистанции огня. В ответ получает лаконично-твердое: «Передайте императору! На поле боя, я отвечаю за свою батарею!» Когда вскоре французские пушки оказываются уже в 135 м (по крайне мере, так утверждали очевидцы) от истекающего кровью противника, поливая его картечью в упор, Бонапарт лишь восхищенно машет рукой в белой перчатке: «Не будим мешать этим сорвиголовам, играть со смертью в догонялки! Вы же знаете артиллеристов – они все немного чокнутые!» – и с пониманием (как никак – свои для него «братья по оружию» -«чумазые от пороховой гари черти по орудиям») крутит пальцем у виска!
И поймавшие боевой кураж, сенарамоновские артиллеристы продолжают безнаказанно изрыгать смерть с монотонной регулярностью – три выстрела в минуту! Наконец вспотевшие французы подтащили на руках свои дымящиеся и раскаленные от пальбы орудия еще ближе: оставим на совести «предположения-утверждения» некоторых особо «героически настроенных» авторов о сокращении дистанции чуть ли не до 60 шагов (!), а ограничимся предельно допустимой позицией между 135 и 90 метрами. Тем более, что и с такого убойного расстояния промахнуться картечью уже не возможно.
Их страшные залпы почти в упор косили медленно попятившегося врага словно траву: целые роты в течение секунд превращались в горы кровавого «фарша». Зажатые в перешейке между рекой и оврагом ручья Мюленфлюс плотные солдатские массы оказались легкой добычей артиллеристов Сенармона, ни один их заряд не пропадал даром и всегда находил свои жертвы. Чудеса стойкости под ураганным огнем сенармоновцев (за короткий промежуток времени – чуть ли не за 20 с лишним минут (?) – их 36—40 орудий сделали 2516 выстрелов, причем, только 362—368 из них были ядрами; остальные – картечью; впрочем. есть и другие данные на эту смертоносную тему) обернулись для русской пехоты скоропалительной потерей 4 тысяч солдат! (Честно говоря, в такой результат верится с большим трудом, но с другой стороны – «на войне – как на войне»!? )
Брошенные на помощь ей казаки, попытались было уничтожить эти две вырвавшиеся далеко за линию фронта дьявольски мобильные смертоносные батареи французов, но лишь разделили судьбу своих соратников, когда очередным картечным залпом в упор были скошены все до одного.
Столь же бесполезны оказались и отчаянные контратаки на сенармоновские пушки грозных русских гвардейских полков, приведшие лишь к бессмысленным потерям. Так, если, конечно, верить источникам, то, в частности, в 3-м батальоне лейб-гвардии Измайловского полка численностью в 520 человек вышло из боя из лишь… 120!?.
В 20.30 вечера Ней с боем наконец вошел во Фридланд.
После этого Беннигсен стал быстро отступать: по единственно сохранившемуся фридландскому мосту и через поспешно найденный брод.
…Между прочим, интересна судьба злосчастного «творца» Фридландского фиаско очень удачливого «кондотьера», внешне спокойного, хладнокровного, даже флегматичного, высокого и худощавого ганноверского барона, родом то ли из Брауншвейга, то ли из Ганновера, Леонтия Леонтьевича (Левина-Августа-Готлиба) Беннигсена (февраль 1745—1826). Юношей он сражался в Семилетнюю войну (1756—1763) в рядах ганноверской армии и дослужился до кавалерийского подполковника. Потом решил податься на восток и оказался в русской армии, но уже с понижением в чине – премьер-майором Вятского пехотного полка. Этот участник осады и штурма Очакова в 1788 г., польской кампании 1792 и 1794 гг. и Персидского похода 1796 г., весьма своекорыстный 61-летний, но все еще молодцеватый генерал от кавалерии, состоявший на русской службе уже более 30 лет – с 1773 г. – был в первую очередь ловким и хитроумным интриганом-царедворцем и только потом, безусловно, толковым военным. Отставленный в свое время «по болезни» от службы Павлом I (на самом деле – за связь с противными российскому императору братьями Зубовыми), Беннигсен стал одним из его убийц. По некоторым слухам именно Беннигсен золотой табакеркой нанес императору Павлу в висок смертельный удар такой силы, что она даже сплющилась! По другим, Павел был задушен его мундирным шарфом, хотя сам Беннигсен якобы в тот самый момент в комнате, где убивали русского царя, «не присутствовал». По крайней мере, в своих мемуарах он всячески открещивался он содеянного им лично. Впрочем, это другая история – «темная» история, лежащая за пределами нашего повествования. В 1806 г., он, никогда ранее не командовавший армией, волею судеб стал главнокомандующим. Справедливости ради скажем, что военное дело он знал крепко, будучи профессиональным военным хорошего качества – боевой опыт у него был огромный; был хладнокровен и храбр в бою, но чересчур осторожен и расчетлив. Солдат он не любил (по-русски почти не говорил) – о них никогда не заботился. Они в свою очередь отвечали ему тем же. Более того, его терпеть не могло большинство русских генералов, в частности, Буксгевден, Барклай-де-Толли и Кутузов, в основном, за неистощимое интриганство, злопамятство и постоянные доносы. Зато у Петра Ивановича Багратиона были с ним достаточно хорошие отношения. Важно другое: после Фридлянда он прослужил в русской армии еще с десяток лет, весьма деятельно «поучаствовал» в Отечественной войне 1812 г., был в Заграничном походе русской армии 1813—1814 гг., стал генералом от кавалерии, получил графское достоинство, был награжден престижнейшим Георгием 1-й степени, но так и не стал фельдмаршалом, на что очень рассчитывал. Разочарованный в России и ее «лукавом» царе, он не принял российского подданства, в 1818 г. уволился из русской армии и уехал в родной Ганновер, где спустя годы умер в своей усадьбе…
Фридлянд принес русским одно из самых жестоких в XIX веке для них поражение и страшные потери: от 10 до 18 (даже 20? Сведения разнятся очень сильно!) тысяч убитыми, пленными и ранеными, в том числе, и в гвардии.
В том крайне неудачном для русского оружия сражении Багратион сделал почти невозможное: выкашиваемый картечным огнем французской артиллерии Сенармона, противостоял со своими гренадерами численно превосходящим гренадерам самого «Les Brave des Braves» («храбрейшего из храбрых») Мишеля Нея до последнего и лишь полностью обескровленный, успел прорваться по единственному, уже подожженному мосту на спасительный противоположный берег реки Алле.