«В приключениях главное – чтобы они не затягивались надолго, а не то, чего доброго, к обеду опоздаешь», – думал мистер Зайка.
Глуповатый парнишка, девчонка и Морис сидели в просторной кухне. То есть парнишка сразу понял, что это кухня: выступающую часть печи с топкой увенчивала громадная чугунная плита, по стенам висели сковородки, а длинный стол был весь изрезан ножом. Вот чего здесь, похоже, недоставало, так это еды – традиционного атрибута любой кухни.
Девочка подошла к металлическому сундуку в углу и, пошарив за воротом платья, извлекла на свет огромный ключ на шнурке.
– Никому доверять нельзя, – промолвила она. – А крысы, эти гадины, крадут в сто раз больше, чем съедают.
– Не думаю, – возразил парнишка. – Самое большее в десять раз.
– А ты внезапно в крысах разбираешься? – усмехнулась девочка, отпирая металлический сундук.
– Не то чтобы внезапно, я многое узнал о них, когда… Ой! Больно же!
– Прошу прощения, – покаялся Морис. – Я тебя, кажется, случайно оцарапал? – И попытался состроить гримасу, красноречиво говорящую: «Не будь дурнем, а?» – что для кота куда как непросто.
Девчонка подозрительно зыркнула на него и вновь отвернулась к сундуку.
– Тут есть немного молока, еще не ставшего творогом, и парочка рыбных голов, – промолвила она, заглядывая внутрь.
– Меня все устраивает, – заверил Морис.
– А как насчет твоего человека?
– А, этого? Да ему любые объедки сгодятся!
– Есть хлеб и колбаса, – сообщила девочка, извлекая молочный бидон из металлического буфета. – К колбасе мы все относимся с недоверием. Вот еще крохотный кусочек сыра, но довольно-таки антикварный.
– Наверное, нам не следует съедать вашу еду, если ее так мало, – запротестовал парнишка. – У нас есть деньги.
– О, мой отец говорит, если мы не будем гостеприимны, пострадает репутация города. Мой отец – мэр, чтоб ты знал.
– То есть он – правительство? – уточнил парнишка.
Девочка воззрилась на него.
– Да, наверное… – отозвалась она. – Хотя сформулировано странновато. На самом деле законы издает городской совет. А мэр просто управляет городом и со всеми спорит. Он, между прочим, говорит, наши пайки должны быть не больше, чем у других людей: в нынешние тяжкие времена мы должны выказывать солидарность. И без того плохо, что туристы перестали приезжать на наши горячие источники, а тут еще худшая напасть – крысы! – Девочка вытащила из огромного кухонного буфета пару блюдец. – Отец говорит, если мы все поведем себя благоразумно, то еды на всех хватит, – продолжала она. – Я считаю, это весьма похвально. Я целиком и полностью согласна. Но мне кажется, после того как ты выказал солидарность, ты имеешь право на небольшую добавку. А на самом деле мы, по-видимому, получаем чуть меньше, чем все прочие. Ты представляешь? Как бы то ни было… значит, ты в самом деле волшебный кот, да? – докончила она, наливая молоко в блюдце. Молоко не столько лилось, сколько медленно сочилось, но Морис был уличным котом, и ему случалось пить молоко с такой богатой внутренней жизнью, что того гляди само уползти попытается.
– Ага, а то ж! Конечно, волшебный, – заверил он. Вокруг его пасти обозначились желто-белые «усы». За две рыбные головы Морис готов был стать для кого угодно чем угодно.
– Думаю, ты, наверное, принадлежал какой-нибудь ведьме, которую звали Гризельда или вроде того, – предположила девочка, выкладывая рыбные головы на второе блюдце.
– Точно, Гризельда, ага, – подтвердил Морис, не поднимая головы.
– И она, скорее всего, жила в пряничном домике в самой чаще леса.
– Ага, точняк, – согласился Морис. И, не удержавшись, с ходу присочинил – ведь иначе он не был бы Морисом! – Только домик был не пряничный, а из хрустящих хлебцев, потому что ведьма сидела на диете. Гризельда, она такая – обеими руками за здоровый образ жизни.
Девочка озадаченно нахмурилась.
– Нет, сказка не так рассказывается, – возразила она.
– Простите, соврал: на самом деле домик и впрямь был пряничным, – быстро поправился Морис. Тот, кто тебя кормит, всегда прав.
– И наверняка у ведьмы были здоровенные бородавки.
– Мисс, – с искренним видом заверил Морис, – некоторые из этих бородавок обладали настолько ярко выраженным характером, что у них даже друзья завелись. Эгм… как вас звать, мисс?
– Пообещай, что не будешь смеяться?
– Ладно. – Как знать, может, еще рыбные головы найдутся.
– Меня зовут… Злокозния.
– А!
– Что, уже смеешься? – угрожающе произнесла девочка.
– Нет, – недоуменно отозвался Морис. – С какой бы стати?
– То есть ты не считаешь, что это нелепое имя?
Морис перебрал в памяти знакомые имена: Гуляш, Фасоль Опасно-для-Жизни, Гуталин, Сардины…
– А что такого, имя как имя, – откликнулся он.
Злокозния снова подозрительно зыркнула на него, но тут же переключилась на парнишку, который сидел себе со счастливой, отрешенной улыбкой – так он обычно улыбался, когда не находил, чем еще заняться.
– А у тебя-то имя есть? – спросила она. – Ты, случайно, не третий и младший сын какого-нибудь короля, а? Если твое имя начинается с «принц», это почти наверняка ключ к разгадке.
– Мне кажется, меня зовут Кийт, – отозвался парнишка.
– Ты не говорил, что у тебя есть имя! – удивился Морис.
– Так меня никто и не спрашивал.
– Кийт – имя не многообещающее, – нахмурилась Злокозния. – В нем не ощущается никакой тайны. Ощущается просто Кийт – и все. А ты уверен, что это твое настоящее имя?
– Так меня назвали.
– Ага, вот это уже ближе к истине. Легкий намек на тайну, – внезапно заинтересовалась Злокозния. – Как раз достаточно для создания интриги. Тебя наверняка похитили во младенчестве. Скорее всего, ты и впрямь законный король какой-нибудь страны, но злодеи нашли кого-то очень похожего на тебя и подменили младенца. В таком случае у тебя должен быть волшебный меч, только волшебным он, конечно же, не выглядит, сам понимаешь, – до тех пор, пока тебе не придет срок явить свою истинную суть. Тебя, наверное, нашли на крыльце.
– Да, все так, – подтвердил Кийт.
– Вот видишь? Я всегда права!
Морис всегда бдительно отслеживал, чего людям нужно. Он нутром чувствовал: Злокознии нужен кляп. Но он впервые слышал, чтобы глуповатый парнишка рассказывал что-либо о себе.
– А что ты делал на крыльце? – полюбопытствовал кот.
– Не помню. Агукал, наверное, – предположил Кийт.
– Ты ничего нам не говорил, – упрекнул Морис.
– А разве это важно? – пожал плечами парнишка.
– А в корзиночке рядом с тобою наверняка лежал волшебный меч, или, может, корона. А еще у тебя есть загадочная татуировка или родимое пятно странной формы, – продолжала Злокозния.
– Не думаю. Никто и никогда ни о чем таком не упоминал, – возразил Кийт. – Там лежал только я и еще одеяльце. И записка.
– Записка? И это, по-твоему, не важно?!
– В записке говорилось: «девятнадцать пинт и клубничный йогурт», – сообщил Кийт.
– А! От такой записки толку мало, – покачала головой Злокозния. – Но почему девятнадцать пинт молока?
– Меня нашли на крыльце Гильдии Музыкантов, – объяснил Кийт. – А Гильдия очень большая. Вот про клубничный йогурт ничего не знаю.
– Найденыш и сирота – это очень хорошо, – похвалила Злокозния. – В конце концов, из принца может вырасти только король, а из загадочного сироты – кто угодно. Скажи, тебя били, морили голодом и запирали в чулан?
– Да вроде нет, – Кийт посмотрел на девочку как-то странно. – В Гильдии все были очень добры. Там ведь по большей части приятные люди. Они меня многому научили.
– У нас тут тоже есть Гильдии, – сообщила Злокозния. – Они учат мальчиков на плотников, каменщиков и все такое.
– Гильдия научила меня музыке, – рассказал Кийт. – Я – музыкант. Причем хороший. Я сам зарабатываю себе на жизнь с шести лет.
– Ага! Загадочный сирота, необычный талант, тяжелое детство… вот все понемногу и складывается, – подвела итог Злокозния. – Клубничный йогурт, по-видимому, не так уж и важен. А вдруг твоя жизнь сложилась бы по-другому, если бы йогурт был банановый? Как знать? А какую музыку ты играешь?
– Что значит какую? Музыка, она музыка и есть, – отозвался Кийт. – Музыка – она везде, если прислушаться.
Злокозния оглянулась на Мориса.
– Что, он всегда такой? – полюбопытствовала она.
– Я в жизни не слышал, чтобы он был так разговорчив, – отозвался кот.
– А вам наверняка не терпится все узнать обо мне, – предположила Злокозния. – Но вы, конечно же, слишком вежливы, чтобы приставать с расспросами.
– Само собою, – кивнул Морис.
– Что ж, вы, я полагаю, не слишком удивитесь, если я скажу, что у меня две злобные сводные сестрицы, – поведала Злокозния. – И я должна делать всю тяжелую работу по дому!
– Ну надо же, – откликнулся Морис, гадая про себя, а найдутся ли в здешних запасах еще пара-тройка рыбьих голов, а если найдутся, то стоят ли они того.
– Да-да, почти всю работу, – неохотно уточнила Злокозния. – Какую-то ее часть, во всяком случае. Представляете, меня заставляют прибираться в собственной комнате! А там ужасный беспорядок!
– Ну надо же.
– А еще это едва ли не самая маленькая спальня во всем доме. Там шкафов почти нет, а книжные полки уже просто не помещаются!
– Ну надо же.
– И все со мной невероятно жестоки. Обратите внимание, мы с вами сидим в кухне. А я – дочка мэра. Должна ли дочка мэра мыть посуду по меньшей мере раз в неделю? Я так не считаю!
– Ну надо же.
– И вы только посмотрите на эти нищенские отрепья, в которые я вынуждена одеваться!
Морис пригляделся внимательнее. В одежде он разбирался неважно. Ему вполне хватало шкурки. Но на его неискушенный взгляд, платье Злокознии выглядело как любое другое. Все вроде на месте. Никаких дыр – кроме тех трех, из которых торчали руки и голова.
– Вот тут, смотри, – и Злокозния указала на какое-то место на подоле, что, на Морисов взгляд, ничем не отличалось от остального платья. – Мне самой пришлось подшивать, представляешь?
– Ну надо ж… – Морис прикусил язык. Со своего места он отлично видел пустые полки. И, что куда важнее, отлично видел, как из трещины в ветхом потолке вниз по веревке спускается Сардины. С рюкзачком на спине.
– И в придачу ко всему именно я должна всякий день выстаивать длиннющие очереди за хлебом и колбасой… – продолжала Злокозния, но Морис вслушивался еще менее внимательно, чем прежде.
Сардины, ну кто ж еще! Идиот! Вечно лезет впереди капканного взвода! Из всех кухонь этого города ему понадобилось объявиться именно здесь! А девчонка в любой момент может обернуться – и тогда визгу не оберешься!
Причем Сардины небось решит, что это ему аплодируют. Он жил так, словно жизнь – это спектакль. Остальные крысы просто бегали туда-сюда, пищали и устраивали беспорядок, и этого вполне хватало, чтобы убедить человеков: случилось крысиное нашествие. Но Сардины – о нет, Сардины на такие мелочи не разменивается! Ох уж этот Сардины с его мяуурзявым песенно-танцевальным номером!
– …А крысы сжирают все подчистую, – рассказывала Злокозния. – А чего не сожрут, то попортят. Это просто ужас какой-то! Совет закупает еду в других городах, но там излишков тоже негусто. Нам приходится приобретать зерно и все прочее у торговцев, которые приплывают вверх по реке. Вот поэтому хлеб стоит так дорого.
– Дорого, говоришь? – откликнулся Морис.
– Мы все перепробовали: капканы, и собак, и кошек, и отраву, а крысы все равно множатся, – жаловалась девочка. – И такие хитрые сделались! В капканы больше не попадаются! Ха! Я всего-то один раз получила 50 пенсов за хвост. И что толку предлагать 50 пенсов за хвост, если крысы такие ушлые? Крысоловам приходится пускать в ход все новые и новые уловки, чтобы изничтожать этих гадин – так они говорят. – За ее спиной Сардины внимательно оглядел кухню и подал знак крысам, поджидающим сверху, втянуть веревку.
– А тебе не кажется, что самое время сказать себе: прочь отсюда! – предположил Морис.
– А что это ты рожи корчишь? – осведомилась Злокозния, буравя его взглядом.
– Эгм… ну, ты ведь знаешь, бывают коты, которые все время улыбаются? Слыхала про таких? Ну а вот я странные рожи корчу, – в отчаянии импровизировал Морис. – А иногда прямо сдержаться не могу, ору: «Пошел прочь, прочь пошел!» – вот видишь, опять не сдержался. Это болезнь такая. Наверное, надо с психотерапевтом посоветоваться… ох, нет, не делай этого, только не сейчас… ой, вот оно, опять!..
Сардины выудил из рюкзачка соломенную шляпу. В лапке он держал тросточку.
Номер был отменный, даже Морис с неохотой это признавал. В нескольких городах давали объявление: «требуется крысолов-дудочник» после первого же Сардиньего выступления. Крыса в сливках, крыса на крыше, крыса в заварочном чайнике – все это люди еще кое-как вытерпят, но крыса, отплясывающая чечетку, – ну нет, всему есть предел! Если ты видишь крысу, отплясывающую чечетку, – значит, у тебя большие проблемы. Морис давно прикидывал про себя, что, если бы только удалось обучить крыс еще и на баяне играть, они бы по два города в день обчищали.
Кот слишком долго глядел в одну точку не отрываясь. Злокозния обернулась и в ужасе открыла рот – Сардины как раз принялся отбивать чечетку. Рука девочки потянулась к сковородке на столе – и метнула ее с поразительной точностью.
Но Сардинам было не впервой уворачиваться от летящих сковородок. Крысы привыкли, что в них чем-нибудь да швыряются. Сковородка едва успела долететь до середины кухни, а крыс уже обратился в бегство: вот он соскочил на табуретку, затем спрыгнул на пол, шмыгнул за буфет – и тут раздалось резкое, неотвратимое, металлическое «щелк».
– Ха! – воскликнула Злокозния. Морис и Кийт испуганно вытаращились на буфет. – Одной крысой меньше! Я их терпеть не могу…
– Это Сардины, – промолвил Кийт.
– Что ты, это со всей определенностью крыса, – поправила Злокозния. – Сардины в кухню обычно не вторгаются. Ты, наверное, имеешь в виду нашествие омаров в…
– Он просто имя такое себе взял – Сардины: прочел его на ржавой консервной банке и решил, что звучит очень стильно, – вздохнул Морис, гадая, достанет ли у него мужества заглянуть за буфет.
– Он был хорошей крысой, – промолвил Кийт. – Тырил для меня книги, когда меня учили читать.
– Прости, пожалуйста, ты спятил? – уточнила Злокозния. – Он же крыса! Хорошая крыса – это мертвая крыса.
– Эй? – раздался тоненький голосок из-за буфета.
– Он никак не мог уцелеть! Капкан-то здоровущий! С во-от такими зубьями! – воскликнула Злокозния.
– Эй, кто-нибудь? Просто тросточка уже прогибается… – продолжал голос.
Массивный буфет был сделан из дерева настолько старого, что от времени оно почернело и стало прочным и тяжелым как камень.
– Это ведь не крыса сказала, нет? – заволновалась Злокозния. – Пожалуйста, заверьте меня, что крысы разговаривать не умеют!
– Вообще-то тросточка здорово прогнулась, – снова послышался чуть сдавленный голос.
Морис протиснулся в щель под буфетом.
– Я его вижу! Он заклинил тростью зубья капкана и не дает им сомкнуться! Здорово, Сардины, ты там как?
– Отлично, босс! – донеслось из темноты. – Если бы не капкан, я бы сказал, все вообще круто! А я уже упоминал, что тросточка прогибается?
– Да, было такое.
– Так вот, с тех пор она прогнулась еще больше, босс.
Кийт ухватился за угол шкафа и, крякнув, попытался его сдвинуть.
– Да он как скала! – выдохнул мальчик.
– Он битком набит посудой, – растерянно объяснила Злокозния. – Но ведь крысы на самом деле не умеют говорить, правда?
– Отойди с дороги! – заорал Кийт. Он ухватился за задний край буфета обеими руками, уперся ногой в стену и поднатужился.
Медленно, точно могучее лесное дерево, шкаф накренился вперед. Посыпалась посуда: тарелка выскальзывала за тарелкой, словно кто-то картинно и хаотично сдавал дорогущую колоду карт. Некоторые даже пережили падение на пол, равно как и отдельные чашки и блюдца, – когда распахнулись дверцы буфета, умножая веселье, – но это уже не имело значения, потому что мгновение спустя на них с грохотом обрушилась тяжелая деревянная громада.
Одна чудом уцелевшая тарелка покатилась мимо Кийта, крутясь волчком и опускаясь все ниже с характерным для столь удручающих обстоятельств звуком «гройиуойиойиооооиннннггг!».
Кийт нагнулся к капкану и выхватил Сардины. Едва крыс оказался на свободе, как тросточка переломилась и капкан схлопнулся. В воздухе закружилась щепка от трости.
– Ты в порядке? – спросил Кийт.
– Ну, босс, все, что я могу сказать, – хорошо, что крысы исподнего не носят… Спасибки, босс, – поблагодарил Сардины. Для крысы он был очень даже упитан, но когда его лапки пускались в пляс, он словно парил над полом, на манер воздушного шарика.
Послышалось легкое притоптывание.
Злокозния, скрестив на груди руки, мрачная как туча, переводила взгляд с Сардины на Мориса, затем на глуповатого Кийта – а затем на разор и разгром на полу.