Дни идут своим чередом. Пошла третья неделя без простуд. Радостная Ксюшка бежит в садик впереди меня. Слава богу, что она такая. С удовольствием ходит в садик. Была бы ее воля, и в выходные бы туда ходила!
Мне повезло. Некоторые мамочки с трудом отрывают от себя детей, закатывающих истерики. Слезы, крики… Ужасно. Не знаю, как бы я себя вела в такой ситуации. У нас все наоборот: Ксюша готова сидеть в группе до последнего.
– Ма, а выхандой когда? – скачет впереди меня. Джинсовый рюкзачок болтается вверх-вниз. Из него торчит ручка розовой лопатки.
– Черед два дня, – отвечаю. Как же я жду выходных! Чтобы отдохнуть от звонков и постоянного потока заявок.
Поспать подольше и не мечтаю даже. Моя егоза вскочит рано, выспавшаяся и полная энергии. И этим похожа на своего отца. Удивительно, как они похожи, хотя Ксюшенька его и не знает. Как и он не знает о дочери.
– И посему садик не лаботает в выхандой? – огорчается дочурка. – Лень, сто ли?
Боже, лишь бы это не высказала воспитательнице и нянечкам! Уверена, им хватает общения и пять дней в неделю с этой бандой мелких хулиганов. Там же у каждого свой характер, капризы, привычки.
– Так положено по трудовому законодательству, – говорю важно, чтобы впечатлить дочку сложными и непонятными ей словами. – Все должны иметь выходные, чтобы отдохнуть. И в понедельник с новыми силами хорошо делать свою работу. В садике даже игрушкам надо отдыхать. Вот твои же отдыхают, пока ты в садике. И садиковским тоже нужно отдыхать.
– Аааа, – кивает важно и продолжает прыгать дальше. – Ну ладно.
Болтая, подходим к садику. Провожаю ее в группу. Сажусь на корточки.
– Маму на прощание поцелуешь? – спрашиваю с улыбкой.
– Да, – целует меня в щеку, обнимает за шею. – Я тебя люблю.
– И я люблю тебя, кудряшка моя. Пи-и-ип, – нажимаю на маленький носик. Заливисто смеется.
– Все. Иди, – командует. – На лаботу не опоздай, – говорит строго. Ой, маленький смешной командир. – А мне иглать пола.
Здороваюсь с другими мамочками. Все спешат разбежаться по работам. Выхожу на улицу и иду на остановку. Погода прекрасная. Конец весны, цветет сирень. Вспоминается, как в детстве выискивали пятилистники. Верили, что если найти такой цветочек, загадать желание и съесть его – непременно все исполнится. А уж когда мы нашли в одном из дворов какую-то махровую, у нас был просто разрыв шаблона.
Вранье, конечно. Ничем сирень помочь не может.
Мимо бегут школьники. Довольные. Скоро каникулы. Буквально несколько дней.
Прохожу мимо кустов сирени. Аромат стоит одуряющий. Все любят весну и май.
Ненавижу. Я ненавижу эту проклятую сирень. Конечно, эти кусты ни в чем не виноваты. Но они прочно теперь ассоциируются с ним. Надо просто снова пережить эту пару недель буйства. Отцветет и снова станет обычным зеленым кустом. Скорей бы уже!
Сажусь в автобус и без пробок добираюсь на работу. Пять минут задержки на светофоре не в счет. Без десяти девять я уже в офисе. Прохожу к своему столу.
Через пару минут вваливается Кира.
– Ну почему сегодня не пятница? – произносит со стоном. – Всем привет!
– Потому что среда? – шучу.
– А лучше бы пятница, – плюхается на стул. – Пойдем в субботу выгуляем Ксюшку куда-нибудь? Пока будет гонять по игровой комнате, мы с тобой кофейку выпьем.
– Если погода будет, давай. Ксенька там еще просится в зеркальный лабиринт, – соглашаюсь с подругой.
– И сразу жить веселее стало, – улыбается Кира. – Ой, как работать ле-ень, – потягивается. – Боров сейчас притащится с проверкой, – нажимает кнопку включения компьютера.
Смотрю на часы, висящие над дверью. Ну да, минут через десять явится. Прошарит по всем острым взглядом мелких глазок, выискивая опоздавших. И тогда можно будет вызвать на ковер и почесать чувство собственной важности.
И как только стрелка показывает девять пятнадцать, дверь в кабинет по-хозяйски распахивается.
– Доброе утро, – лыбится Боров. – Как приятно видеть всех на рабочих местах, – а взгляд упирает в меня.
Нестерпимо хочется передернуть плечами. Намек более чем прозрачен. Ждет, что начну рассыпаться в благодарностях? Не дождется. Работу свою я выполняю вовремя. Ошибок почти не бывает.
– Доброе утро, – отзываемся нестройным хором. У одной Светы в голосе радость. Все давно знают, что она хочет потеплее пристроиться. Как сама всегда говорит, что молодость уходит стремительно, а душу лучше греть в норковой шубке. Все шпыняет нас с Кирой тем, что мы слишком молоды.
– Ну работайте, – осмотр окончен и Боров уходит.
– И чего таскается? – ворчит Кира. – Ну видно же в программе, кто на месте уже.
Пожимаю плечами. Такая мелочь, не стоящая внимания. Но эти липкие внимательные взгляды напрягают. Что он во мне разглядеть пытается? На работу я хочу в более чем скромном виде. Ни косметики, ни нарядов. Даже на корпоративы хожу в джинсах и кофте. Всегда подчеркнуто вежливая и отстраненная.
Кира еще что-то ворчит себе под нос, но я уже не слушаю. Начинаю разбирать заявки. День идет своим чередом. Но ближе к концу опять забегает Олеся.
– Уль, зайди к начальству.
– Опять? – удивляюсь. – Я еще не успела накосячить.
– Не знаю, – Олеся разводит руками. А Кира поднимает на меня взгляд встревоженных глаз. – Вообще мог бы позвонить тебе или сбросить сообщение в линк.
– Что случилось? – спрашивает Кира.
– Понятия не имею, – встаю из-за стола. Вытираю о бедра вспотевшие ладони. Почему-то сердце колоть начинает. Очень нехорошее у меня предчувствие.
Тряхнув головой в попытке отогнать глупые мысли, иду в кабинет начальника. Как всегда стучу и вхожу после разрешения. Делаю пару шагов и застываю. Глазам своим не верю. Предчувствие нехорошего набатом бьется в голове. Полыхает красной лампой просто.
Чтобы Боров на меня смотрел так спокойно? И, можно даже сказать, ласково…
По телу прокатывается дрожь. Я даже чувствую, как холодная капелька пота стекает по спине.
– Проходи. Чего застыла? – спрашивает. А меня от его улыбочки передергивает.
Подхожу к столу ближе и останавливаюсь.
– Садись, – указывает на стул. А я едва челюсть не роняю. Никогда такого не было! В неожиданную доброту Борова верится слабо. Поэтому сердце начинает биться о ребра гулко и болезненно.
– Садись, – кивает. – Разговор есть.
Под его внимательным взглядом сажусь на самый краешек стула. Смотрю на него настороженно. Не нравится мне все это. Очень не нравится!
– Ульяна, я запросил в отделе кадров информацию по твоим больничным, – говорит, как камни роняет, весомо, с нажимом. – Очень много их. Очень.
– У дочки слабое здоровье, – тихо говорю. – Но всю работу я сделать успеваю.
– Похвально, – и кивает как болванчик. – А дети требуют много денег и сил. Тяжело тянуть ее одной, да?
Молчу. Все еще не понимаю, к чему этот разговор. Ему какое дело? Работа работается, замечаний нет. Клиенты довольны.
– Я справляюсь, – вздергиваю подбородок. – Дочка растет. Перерастает потихоньку этот период.
Больше ничего объяснять не собираюсь. Не его это дело. Я вообще уже начала подыскивать, куда бы нам съездить хоть на недельку отдохнуть и подлечиться. Несколько дней отпуска у меня еще есть. Единственное, надо извернуться так, чтобы дочь в этот период не простыла. Но летом, если оно не холодное и не дождливое, она болеет намного реже.
– Процедуры и санаторий помогли бы, – бьет по больному. – Но это все требует денег. Больших денег. Вот если бы тебе кто-то помогал…
Холодею вся, понимая, куда Боров клонит. И ведь как красиво стелет! Издалека заходит, в самое сердце бьет.
– Не спеши, – поднимает руку, останавливая меня, когда видит, что хочу встать. – Чего ты вся напряглась? Я тебе помощь предлагаю. Поддержку. Закрою глаза на это, – кладет ладонь на стопку листиков. Видимо, мои больничные. – Деньжат подкину. Станет проще. Легче. Ты девка красивая. Молодая. А уже с нагулянным ребенком.
Вздрагиваю от этих слов. Скотина!
– Ксюша не нагулянная, – говорю зло.
– Да кому это интересно? – усмехается. – Что-то не вижу очередь из желающих тебя замуж взять с довеском. Не все мужики и своих детей-то любят. А уж чужих, – выговаривает многозначительно. – А я поддержу. Будешь как сыр в масле кататься.
Хочется вскочить со стула и устроить скандал. Влепить пощечину. Но я сдерживаюсь. Хотя злость во мне кипит, готовая сорвать тормоза. Только вот скандал я закатить не могу. Себе хуже сделаю. Боров может сильно осложнить мне жизнь.
Знаю я, как бывает. Потом на работу в приличное место не возьмут. Или того хуже – будут постоянно подкатывать вот с такими предложениями.
И как, гад такой, еще позарился на меня? Светка вот из декольте выпрыгивает. Трется что та кошка, а все никак. На все согласна!
А мне так противно, будто в помои окунули. Прямо не говорит, но и так ясно, что потребует от меня. Едва не тошнит. На висках уже волосы мокрые от пота. Фу! Даже думать мерзко, что я с ним… Будет меня трогать… Везде… Целоваться полезет…
Не уверена, что мне удалось сдержать гримасу отвращения. А ведь у этого мерзкого Борова жена есть. Нормальная женщина. Двое детей уже взрослых. Седина в бороду? Старый хряк!
Шарит по моему телу маслянистым липким взглядом. Хочется немедленно в душ, чтобы смыть эту паутину. Тошнота усиливается. Я бледнею и едва выговариваю дрожащими губами:
– Это так неожиданно… Я не готова…
А у самой в голове мысли скачут бешеными белками. От страха не могу вспомнить, сколько денег есть на счету. Я в полной панике! А она плохой советчик.
– А я не тороплю, – улыбается уверенно так. Будто я соглашусь. Да, ситуация у меня почти безвыходная. Но она не хуже, чем была уже у меня. – Ты подумай. Хорошо подумай. Только не сильно долго. Я же помочь могу. А могу и наоборот.
Залепить по этой лоснящейся морде с мерзкой ухмылочкой! Написать заявление. Привлечь за домогательства. Только вот… Никто не поверит. Меня обвинят и в грязи вываляют.
Самадуравиноватая…
– Я же тебе добра желаю, – никак не заткнется Боров. – Денег будет больше. Ты же красивая девка, а одеваешься как нищенка. Платье себе купишь какое. Туфли. В салоны сможешь ходить. Женщины любят тряпки и всякие процедуры. А ты скоро сдохнешь, столько одной тащить. Ну, чего молчишь?
– Слов нет… – выговариваю с ядовитым сарказмом.
Но Боров не понимает. Ухмыляется. Думает, что я уже попалась. Соблазнилась лечь под женатого ради тряпок и маникюра.
– Я не ко всем так щедр.
Я думала, что его улыбочка не может быть более мерзкой. Может. Противно! Просто противно и мерзко.
А слова есть. Только они все матом и далеко не о согласии. Скотина! Моральный урод! Ловко и со знанием дела загоняет меня в угол. Только вот болезненный урок свой я уже получила. А безвыходных ситуаций не бывает.
– Что-то ты бледненькая, – сочувственно качает головой. – Ну иди подумай. Хорошенько подумай, Ульяночка.
Встаю со стула и на ватных ногах выхожу из кабинета. Ни на кого внимания не обращая, иду в туалет. Пугаюсь своего отражения в зеркале. Я похожа на привидение.
Открываю холодную воду и умываюсь. Дышу. А сердце вот-вот выпрыгнет.
Из кабинки выходит Кира. Замечает меня.
– Уль! – бросается ко мне. – Тебе плохо? Скорую? – в глазах испуг.
– Ненавижу сирень, – зло выплевываю. – Ненавижу.
– Почему? Аллергия? – Кира не понимает.
– Потому что когда эта дрянь цветет, в моей жизни случается самая лажа.