Годвин уехал так весело, что покачивался даже в окне вагона, а провожавшие его Бутс, Томас, Лей и Брентган, обнявшись, пустили по ветру свои платки, которыми махали счастливцу, прощенному отцом за беспутство и едущему загладить прошлое среди богобоязненных теток.
Кстати – отцу Годвина оставалось недолго жить.
– Летела муха на патоку! – закричал Годвин из окна.
– Летела муха на па-а-току! – грянул хор друзей, и, содрогаясь от скуки, поезд ушел из города в синюю степь.
Кая Брентгана ждала домой его жена, Джесси, но, растворясь в цветных жидкостях, он был далек от процесса кристаллизации и уехал в страну оркестров, где почему-то раздавался звон битой посуды.
Утром Брентган проснулся у Лея. Ему казалось, что он покинул мир качалок, поставленных на аэроплан. Белокурый, стройный Лей сидел против него и, растирая розовую шею, прихлебывал красное вино. На его нежном лице было удрученное выражение кряхтящего старика.
– Что произошло? – сказал Брентган, поднимаясь с кушетки и стараясь отыскать просвет в своей памяти, сплавленной в безобразный шлак. – Я ничего не помню. Дай мне стакан вина.
Лей налил ему; Брентган жадно выпил, и его покинуло противное ощущение спрятанной во рту толстой рыбы. Но ничуть не яснее было в оглушенном мозгу.
– Мы хотели отправить тебя домой, но ты поехал ко мне. Ты не хотел, чтобы Джесси видела твое состояние.
– А Бутс? Томас?
– Не знаю. Они задержались у наших маленьких гейш: Греты и Сандрильоны. Ты был очень мил с девушками.
– Послушай, – сказал Брентган, – я ничего не помню с момента, когда начал пить на пари в «Китайском принце». Подними занавес!
– Лучше я его опущу! – расхохотался Лей. – То, что ты называешь «занавесом», есть лишь полог кровати одной пикантной детки.
– Но это ты выдумал! – вскричал Брентган, помертвев и вскакивая.
– Неужели тебя могут расстроить такие пустяки?
– Не может быть! С кем?
– Я перепутал их имена, Кай. Тебя увела черненькая.
– Лей, ты солгал!
Лей побледнел, потом покраснел. Некоторое время он чувствовал себя отвратительно, но вкоренившееся презрение к верности и любви помогло ему заключить свой низкий поступок грязным намеком:
– Во всяком случае… риска не было. Уверяю тебя.
Брентган пристально вгляделся в равнодушное лицо Лея и, осунувшись от неожиданного удара, подошел к зеркалу.
Он спал одетый. Зеркало, когда он приводил одежду в порядок, видом покрасневших глаз и состоянием воротничка было на стороне Лея. Брентган отвернулся и подошел к телефону.
Лей, коварно смеясь, наблюдал приятеля, взявшего дрожащей рукой трубку.
– Алло, Бутс? Томас? Да, это Брентган. Нет, некогда. Скажи мне: действительно ли со мной это произошло?
Звучный, толкающий ухо голос Томаса произнес:
– Кай, старина, я догадался по слову «это». Не сомневайся. Думай, что у тебя прорезался зуб. Все в порядке.
– Будь проклят! – сказал Брентган.
– Не ругайся. Брось, милый Брентган. В каком столетии ты живешь? Нельзя же быть вечно смешным.
– Пожалуй, ты прав. Я смешон. Но где же эта квартира?
– Ты молодец; утренние визиты весьма приятны.
Томас сообщил адрес и прибавил:
– Бутс здесь. Он хочет с тобой.
– Хорошо, – солгал Брентган, чтобы отвязаться. – Скажи ему, что я заеду за ним.
Кончив этот разговор, Брентган с содроганием позвонил домой. Лей протяжно зевнул и пробормотал: