Избушка на костях - читать онлайн

Глава 2

В нагретом жарким полуденным солнцем воздухе носился напоенный летними травами аромат свободы. Обычно я слышала его весной, когда с рек сходил снег, а воздух становился чистым и звонким. Но сейчас, на спине Ветерка, мчавшегося так, что из-под копыт летела земля, я снова ощутила этот дурманящий аромат. Голова закружилась, в животе едва ощутимо, едва касаясь, словно крылышками стрекозы, пляшущей на ветру, завозилось предвкушение. Меня объяло трепетом. Он пробежал по спине мурашками и медленно растворился по телу, мазнув щеки и шею жаром.

Я уткнулась в плечо Тима и прикрыла глаза, вдыхая хорошо знакомый запах аира – успокаивающий и согревающий. Друг чуть повернул голову вбок и поймал мой взгляд. Наши глаза встретились. Его медовые, вспыхивающие на свету янтарем, завораживали, притягивали к себе, как омут. На миг я потерялась, забыла, кто я и где. Ритмичные удары копыт о траву, рыжие волосы Тима, играющие на солнце всполохами меди, тонкая прядка, прилипшая к его губам, сила его крепкого тела, ощущаемая даже через свободную, едва подпоясанную рубашку… Я вбирала в память каждую мелочь, словно бережно наполняла ларчик драгоценными самоцветами.

И настолько глубоко окунулась в мысли, что вынырнула, лишь когда полуденный зной сменился тенями высоких раскидистых деревьев. Ветерок огласил лес радостным ржанием и устремился к протоптанной, хорошо знакомой ему тропе. Он легко перепрыгнул перегораживающее дорогу поваленное дерево и, направляемый уверенной рукой Тима, свернул в сторону.

– Поляна с земляникой там. – Я дернула друга за рукав. – Ты куда?

– К ручью, – ответил он. – Сначала охладимся и отдохнем. Подождет твоя мачеха.

Я вздохнула. Тим, конечно, сразу понял, почему я засобиралась в лес в знойный полдень. По ягоды обычно с утра ходили, чтобы пироги поставить к вечеру, а не в ночь.

Под ногами у Ветерка хрустнула ветка. Я невольно огляделась, запоминая место. Позже вернусь сюда, чтобы хвороста набрать.

– Вчерашний ветер столько деревьев поломал, – проговорил Тим, чуть натягивая поводья перед новым упавшим стволом, возникшим на пути. – Мои ночью почти не спали, боялись, крышу с сарая сорвет.

Ветерок играючи перенес нас через препятствие и горделиво тряхнул гривой. Тим с одобрением похлопал его по теплой шее.

Я припомнила, что отец Тима недавно взялся строить новый сарай. С крышей он покончил буквально пару дней назад. А вчера в ночь поднялся ветер – непривычно сильный для этих мест. Я такого отродясь не видела. Деревья гнулись к самой траве, а дома вздрагивали и будто цеплялись крыльцами, как скрюченными пальцами, за землю.

– Мачеха промеж причитания тоже полночи молилась. Кажется, всех богов вспомнила, прося не трогать нашу избу.

Тим хмыкнул. Он хорошо знал мою мачеху, чтобы легко раскрасить красками скупую картинку, что я нарисовала.

– А ты испугалась?

– Нет.

Так напугавшая многих ночь подарила мне покой. В буйстве стихии угадывалось что-то родное, смутно знакомое, как в мелодии позабытой колыбели. На лавке за печью я погрузилась в сон под вой ветра так быстро, будто и правда убаюканная его музыкой. Откуда-то я знала, что ни один дом в деревне не тронут. Не за тем пришла буря.

Ветерок вывез нас к ручью. Его шелестящие по мелким камням воды то показывались среди травы, то снова ныряли в недра земли. Русло извивалось среди деревьев – старых, мощных, с теплой корой, впитавшей в себя солнце. Корни многих из них выступали на поверхность. Местами их оплетал темно-зеленый влажный мох.

Тим легко соскочил с коня и помог спуститься мне. Его рука чуть задержалась на моей талии – всего на миг, но я заметила. Облизнула пересохшие губы и торопливо отступила от друга. Тим, кажется, не придал тому значения. Он хлопнул Ветерка по крупу.

– Отдохни, друг.

Конь довольно фыркнул и отошел к молодому кустарнику шиповника. Сочная зелень, усыпанная изящными цветами с нежными розовыми лепестками, буквально манила коня. Рядом с цветами кружили пчелы. Они не обрадовались новому соседству и грозно зажужжали над Ветерком. Тот осторожно тронул губами нежную сердцевину цветка. Коню угощение пришлось по вкусу, и через мгновение он снова с удовольствием запустил нос в благоухающий шиповник.

Чужое пиршество заставило вспомнить о собственном голоде, и рот наполнился слюной. День перевалил за полдень, а я еще даже не завтракала. Полянка с земляникой, к которой я то и дело тревожно возвращалась в мыслях, перестала казаться повинностью. Ягодами можно притупить чувство голода.

Тим широким шагом направился к воде. Подошва его новых сафьяновых сапог (видимо, отец привез из поездки) приминала сочную зеленую траву, напитанную влагой близлежащего ручья. Я последовала за другом.

Он медленно прошелся вдоль русла, а затем так же неторопливо выбрал место – под тенью молодого клена. Там мы и расположились.

– Это тебе. – Тим достал из-за пазухи что-то, обернутое платком. – Не ела ведь еще?

Я помотала головой и с благодарностью приняла угощение. Под платком обнаружились пирожки с румяной корочкой. Я сначала поднесла их к носу, вдыхая аромат хлеба, печи и домашнего тепла, и только затем жадно надкусила один.

– С повидлом, – пробормотала я, быстро глотая еще теплое тесто. – Мои любимые!

– Знал, что придутся тебе по вкусу. – Тим усмехнулся, не отрывая от меня внимательного взгляда. – Матушка напекла незадолго до твоего появления. Я как чувствовал, что ты придешь, – приберег на потом.

Его слова заставили меня перестать жевать и протянуть Тиму два пирожка (ровно половину того, что мне досталось).

– Потом может и не наступить, – серьезно проговорила я. – С твоим-то сердоболием.

По лесу, подхваченный эхом, пронесся смех Тима – звенящий, искренний, заставляющий улыбнуться. Веселье другу очень шло – оно заставляло сиять его глаза. На его обычно бледном лице проступил легкий румянец, подчеркивающий острые скулы. Кажется, ладонью дотронься до них – и обрежешься.

– Перестань! – бросил Тим. – Я завтракал, да и ужина меня никто не лишит. А вот ты…

Я вздохнула и уже более решительно, чем прежде, протянула другу два пирожка. Живот недовольно заворчал, затем жалобно сжался, но я не опустила руку под взглядом Тима – изучающим и любопытным.

– Гордая ты, – с едва слышным одобрением заметил он. – Говорят, для крестьянской дочки даже слишком.

Я знала, что обо мне болтают за спиной: молчалива, но строптивости не занимать. Жалости не сносит, вот в чем беда! Многие поначалу (когда отец только привел в дом новую жену) пытались меня пожалеть, подбросить сиротинке то кусок хлеба, то подлить кружку молока. Я всегда с теплотой принимала то, что давали. Но падать в ноги, лить в уши мед лестных слов, превозносящих благодетелей, не умела. Просто язык замирал и не слушался, будто заговоренный! И со временем от меня все отстали. Творить добро без ощущения превосходства – дело утомительное.

– Зато для ведьмина отродья в самый раз, – напомнила я и чуть пригрозила: – Возьми половину, будет честно.

– Люблю твои суждения о справедливости. Всегда так забавно выходит.

Я насупилась.

– Тебе пирожки за шиворот засунуть?

Тим проглотил смешок и, легко поднявшись на ноги, спустился к ручью. Зачерпнув ладошкой воду, он сделал жадный глоток. Вода стекла по его губам, подбородку и мелькнула россыпью сверкающих на свету капель на шее и ключице, виднеющихся в приоткрытом вороте рубахи. Я на мгновение отвела взгляд, а затем снова посмотрела на Тима – открыто, не таясь. Пусть мне бывает неловко от своих мыслей, но он о них не ведает. И нет той силы, что заставит меня открыть рот и выдать все как на духу.

Тим сложил ладони лодочкой, снова набрал воды, а затем двинулся ко мне.

– Не накормлю, хоть напою, – проговорил он с выражением, которого я не разгадала, – упрямство, насмешка, вызов? – Вода холодная, ключевая. Тут родник рядом.

Я кивнула. Про родник я слышала. Ходить сюда за водой из деревни было далеко, но находились охотники. Они говорили, что здесь вода вкуснее, чем у колодца за околицей.

Тим замер возле меня. Я подняла на него растерянный взгляд, позабытый пирожок остался лежать в траве. Сердце забилось громче, сильнее, словно свободная прежде птица, угодившая в клеть. Я судорожно сглотнула. Меня и правда мучила жажда, но пить из ладоней Тима?

– Я не ребенок, – медленно проговорила я. – Нет нужды поить меня, как дитя.

На дне янтарных глаз Тима вспыхнул огонь – не тот, что обжигает, а тот, что согревает в холодной ветреной ночи.

– На дитя ты и не похожа, – спокойно проговорил он. – Твоя правда.

Его слова упали между нами и притянули нас друг к другу, словно сковавшая цепь. Звуки леса стали глуше. Я уже не слышала щебета птиц, стрекот кузнечиков, шелест воды в ручье. Зато дыхание Тима – ровное, тихое – вдруг проступило в этой тишине особенно ярко. Я уцепилась за него, будто за опору, чтобы не потеряться в водовороте чувств, нахлынувших на меня. Медленно, словно боясь сделать неосторожный шаг, Тим опустился передо мной на колени. Его ладони с сочащейся между пальцами водой оказались совсем рядом с моим лицом. Тим больше не шелохнулся – ждал моего ответа.

Сомнения закружили меня, словно вихрь, несущий погибель всякому, кто окажется в его сердцевине. Напряжение железными кандалами стиснуло грудь, сделав дыхание прерывистым. Голова шла кругом, и в этой буре, так похожей на буйство стихии прошлой ночью, я сделала выбор. Чуть потянулась к Тиму, его ладони коснулись моего рта. Губы смочила холодная, почти ледяная вода. Она обожгла горло и заставила закашлять.

Кашель развеял морок. На меня обрушился мир – с его красками и шумом. Я втянула носом воздух – аромат шиповника и трав под ногами привел в чувство лучше пощечины. Видимо, Тима тоже. Он покачнулся на коленях, будто хотел встать на ноги, а затем, передумав, одним рывком перекатился вбок и уселся подле меня. Его локоть задел мой, но в этой близости не было ничего от минувшего напряжения. Я вздохнула с облегчением.

Тим был моим другом, и, пусть в последнее время его вид, слова и поступки вызывали в груди непривычное томление, я не собиралась ничего менять. Будь моя воля, всю жизнь бы прожила по соседству. Заглядывала бы в окна, чтобы позвать бродить по лесу, или мчаться на спине Ветерка по полям, или купаться вместе в реке, взрезая воду вихрями брызг.

– Слышала, твой отец воротился, – сказала я, утирая рукавом мокрые губы. Два пирожка так и остались лежать нетронутыми на траве. – Он уже рассказывал о поездке?

В вопросе таилось предвкушение. Я любила побасенки отца Тима о странствиях. Чаще всего он выбирался в соседний город на ярмарку или за товаром, но иногда его путь пролегал дальше – в чужие села и деревни. Слушая об укладе жизни незнакомых мне земель, я будто и сама переносилась в другие места.

Тим помедлил с ответом. Рассеянно сорвал ярко-желтый одуванчик и принялся закручивать тонкий стебель, сочащийся зеленым соком, вокруг пальца.

– Рассказывал, – уклончиво проговорил он. – Но ничего интересного.

С моих губ сорвался разочарованный вздох:

– Как же так?

Тим сжал и разжал ладонь. Его безымянный палец оплетало кольцо из цветка. Одуванчик пылал на солнце расплавленным золотом.

– Бывают и скучные поездки.

Я с недоверием покосилась на друга. Казалось, он смеется надо мной. Вместе с тем я ощущала, что Тим что-то недоговаривает. Это чувство щекотало кончик носа, словно перышко, – настойчиво и нестерпимо.

– Говори, не темни, – попросила я и громко чихнула.

Тим с горечью усмехнулся.

– Ничего-то от тебя не утаишь… – пробормотал он и, сорвав одуванчик с пальца, отбросил его, как змею. – Невесту он мне нашел. Жениться велит.

Земля, которая до этого была опорой, вдруг покачнулась. Сердце екнуло, и на долгий-долгий миг у меня перехватило дыхание. В тумане, заполонившем голову, я не сразу нащупала нужные слова.

– Поздравляю тебя! – неискренне проговорила я, стараясь не смотреть на Тима. Увидеть сейчас его радостную улыбку, полную предвкушения, все равно что всадить себе нож в грудь. – Когда свадебка?

– Отец говорит, после страды, – откликнулся Тим. Я чувствовала на себе его пытливый взгляд. – Как урожай соберем.

Я подняла лежавшую под ногами сухую веточку и, чтобы хоть чем-то занять руки (слегка подрагивающие), принялась рисовать ею на земле – на том месте, где трава соседствовала с песком.

– Портрет невесты видел?

– Видел. Красивая.

Я наклонилась еще ниже, чтобы выпавшие из не тугой косы пряди волос прикрыли лицо. Не хватало еще выдать горечь, которая оплела меня, словно змея своими кольцами.

– Какая хорошая новость, – солгала я. – Еще раз поздравляю!

Мысли, подобно смерчу, закружили разум. Будет ли Тим дружить со мной после женитьбы? Не станет ли ревновать его суженая? И… смогу ли я видеть Тима, влюбленного в другую?

Горло сжало, будто кто-то обхватил его, мешая дышать. Я с трудом проглотила ком, бездумно рисуя что-то на песке. На тонко прочерченные линии легла тень: Тим, оставаясь позади, склонился надо мной. Его подбородок уперся мне в плечо.

– Это я?

Я моргнула и словно впервые посмотрела на линии, поспешно рождающиеся на песке. И правда, в них угадывался мужской облик.

– Не ты, – нарочито беззаботно отмахнулась я. – Молодец красный. Из моих снов.

Молодец красный – такими словами бросались разве что девки на гаданиях. Я сначала смутилась, а потом выпрямила спину. Пусть думает, что я пошутила.

Тим усмехнулся, а затем продолжил подначивания, которые я же сама и завела:

– Это что же за молодец красный тебе снится?

Несмотря на общий шутливый тон, в голосе Тима прорезалась темная нотка – опасная, низкая, бьющая тревогой. По сердцу разлилась блаженная теплота.

– Ревнуешь?

– Не к чужаку из снов.

Между нами ненадолго повисла тишина, разбавляемая только шумом леса. Первым молчание нарушил Тим.

– Я не женюсь, – сухо сказал он.

Я резко обернулась. Друг сорвал травинку и обхватил ее губами, катая из одного уголка рта в другой.

– Почему? – тихо спросила я, стараясь не поддаваться радости, озарившей душу. – Сам сказал, невеста красивая. Ты старший сын, тебе все равно придется обзавестись семьей.

– Мне не нужна семья! – непривычно яростно выплюнул Тим и отвел взгляд в сторону – к ручью, шелестящему чуть в отдалении от нас. – У меня есть все, чего я мог бы желать.

Его ладонь, до этого покоящаяся на траве, вдруг легла на мою. Тим, все так же не глядя на меня, уверенно сжал мои пальцы. В голове зашумело. Я замерла, боясь спугнуть этот миг, испортить его. Пусть потом буду жалеть, но сейчас мне хотелось продлить этот момент – бесконечно сладкий, с чуть кисловато-горьким послевкусием, как спелая клюква в меду.

Резкие слова Тима, брошенные так искренне, так зло, таили в себе недомолвки. Что именно хотел сказать друг? Я могла бы переспросить, но тяжелее всего отказываться от надежды – редкого и самого драгоценного подношения, позволяющего мне… нет, не жить, но выживать.

Потому я промолчала.

Наши пальцы сплелись. Рядом валялась брошенная веточка и виднелся размытый от соприкосновения с нашими ладонями рисунок. Перед глазами звонко шумел быстрый ручей. Где-то за спинами пофыркивал Ветерок. Но весь мир для меня сузился до этого пятачка, где мы с Тимом сидели на траве, соприкасаясь руками и не смея взглянуть друг на друга.

– Отец тебя не простит, – негромко предупредила я. – Ты старший сын, ты должен продолжить род.

– Знаю.

И снова уже хорошо знакомое мне равнодушие, слегка разбавленное, словно чернила водой, беспечностью. Тима не пугали последствия. Как и всегда, он опирался только на свое мнение, ничье другое не имело для него значения.

– Смело и глупо! – вырвалось у меня.

Тим хмыкнул и покосился на так и не тронутые два пирожка. Я вспыхнула, легко догадываясь о том, что он мог бы сказать, но не стал.

– Кто бы говорил, – прошептал Тим в сторону, а затем решительно поднялся на ноги и меня за собой утянул. – Теперь и за земляникой можно.

Позади остались и ручей, и рисунок, и даже пирожки, к которым ни один из нас так и не притронулся, – упрямства нам обоим было не занимать. Ветерок безмятежно трусил по лесной тропе к одной из облюбованных мною полянок, где в тени деревьев растеклось целое озеро тройчатых темно-зеленых листочков, скрывающих сочные бархатистые ягоды. Я по-прежнему сидела на спине коня позади Тима. Мои руки покоились на его поясе. Тряска укачала меня, а солнце, пробивающееся сквозь густые кроны, почти сморило. Казалось, я лишь на мгновение прикрыла глаза… и тут же возле моего лица пролетел камень. Его острые грани не зацепили щеку только чудом!

Я намертво вцепилась в Тима. Тот натянул поводья, пытаясь предотвратить беду. В морду коню полетел залп мелких камешков. Ветерок встал на дыбы и громко заржал.

Взгляд заметался между коричневыми, пахнущими смолой стволами деревьев. Среди них промелькнули мальчишеские лица, эхом прокатился детский смех.

– Исчезни, ведьма! – крикнул один.

– Отправляйся к Бабе-Яге! – вторил второй.

Я растерялась. Травили меня не впервые, но никогда прежде под удар не попадал Тим. Грудь почему-то сдавило стыдом, будто это я сделала что-то мерзкое, а в глазах закипели слезы. Но не от страха – от злости.

Прежде чем я успела что-то сказать, Тим хлестнул Ветерка по боку. Конь взвился, не привыкший к такому обращению, и понесся вперед. Я, чтобы не упасть, крепко прижалась к Тиму.

– Что ты делаешь? – прокричала я ему в ухо.

Ветер, бьющий в лицо, заглушал часть слов. Мы свернули с тропы и мчались теперь уже среди деревьев, петляя, как зайцы. Молодые зеленые ветки норовили отхлестать нас. Я спрятала лицо, укрывшись за спиной Тима.

– Не спущу им этого!

Возле щеки снова просвистело: то ли камень, то ли ветка – так с ходу и не разобрать. И я зажмурилась, чтобы не лишиться глаз.

– Тим, остановись!

Но друг меня не слушал. Ветерок, подгоняемый хозяином, мчался за одним из мальчишек. Тот, испуганно оглядываясь, бежал от нас так, что пятки сверкали. Но удача сегодня была не на его стороне.

Мальчишка запнулся за какой-то корень и распластался по земле. Его еще детские ладони заскользили по траве, словно в поисках опоры. Он попытался встать или отползти, но не успел – прямо над ним, ведомый сильной рукой Тима, уже встал на дыбы Ветерок. Лошадиное копыто должно было приземлиться ровно на спину мальца, обернувшегося на нас. Его рот застыл в немом крике.

В последний миг я перехватила поводья и резко направила коня в сторону. Будь он хуже обучен, мальчишка бы получил свое, но в семье Тима много времени уделяли лошадям, их воспитанию и уходу. Ветерок обиженно заржал, оглашая лес, но корпус немного повернул. Этого оказалось достаточно. Копыто припечатало землю совсем рядом с мальчишкой. Тот побелел, затрясся от страха и не посмел подняться.

Тим соскочил с коня. В пару шагов он, словно коршун, подлетел к мальчишке и схватил его за шиворот.

– Что замер, а? Ноги от ужаса отнялись?

– Я… Я…

Тим хорошенько встряхнул моего обидчика. Так, что голова мотнулась из стороны в сторону, а зубы клацнули.

Я торопливо спешилась, почти упала, потому что нога зацепилась за стремена. Злость, которая еще пару мгновений назад душила и туманила, исчезла. Мальчишка больше не казался мне врагом. Возможно, из-за той расправы, что застыла над ним занесенным над головой мечом.

Я даже знала имя этого меча.

– Тим, хватит!

Путаясь в сарафане и плохо понимая, что происходит (чуяла только, что беда рядом), я быстро оказалась за спиной Тима и успокаивающе положила руку ему на плечо. Мальчишка в руках друга дрожал, как заяц, пойманный в капкан охотником. В синих глазах на еще по-детски пухлом лице застыла мольба. Сколько этому мальчонке? Зим восемь?

Плечо Тима на ощупь казалось крепким, словно камень. Да и сам он был напряженным, как натянутая тетива лука. Мне подумалось: только моргни – и назад пути уже не будет.

– Никто не смеет тебя обижать, – хрипло ответил Тим. Слова он выплевывал, словно те были ядовиты. – А уж тем более, когда я рядом!

Костяшки пальцев Тима, сжимающих ворот рубахи мальчишки, побелели. На скулах друга пылал непривычный румянец. А от него самого разило такой чистой злостью, что она сбивала с ног, заставляла отступить.

– Тим, – с усилием, твердо сказала я. – Он дитя еще, неразумное, несмышленое.

Мальчишка шмыгнул носом. Его ноги не касались земли. Тим держал его высоко, и я впервые заметила, как мой друг силен. Пожалуй, сильнее, чем по нему скажешь.

– Все должны платить за свои поступки.

Чутье подсказало, что Тим сдается. Это принесло облегчение, даже дышать стало свободнее. Я сместила руку с плеча Тима на его локоть и тихо попросила:

– Отпусти. Пусть плату берут те, кто должен.

– А кто должен?

Я не колебалась:

– Не мы.

Тим выдохнул через ноздри, ненадолго прикрыл глаза, а затем разжал пальцы. Мальчишка кубарем полетел на землю и, подскочив, унесся прочь. С его ноги соскочил лапоть, но малец не обернулся.

– Зря ты его так напугал.

– Это мне решать.

Мне не понравилась повисшая в воздухе угроза, пахнущая соленой кровью и горячей сталью. Я покачала головой, пытаясь развеять этот морок.

– Тим, спасибо, – с благодарностью проговорила я, не убирая руку с его локтя. – Но нет нужды меня защищать. Тем более так. На себя беду накликаешь.

Про то, что его поведение, то, как он погнался за мальчишкой, было странным и пугающим, я промолчала. Хотела обдумать случившееся в одиночестве.

Тим упрямо поджал тонкие губы. Я ждала спора, но его не последовало. Тим вдруг рвано выдохнул сквозь зубы и криво улыбнулся.

– Я давно уже ее накликал.

Я нахмурилась, хотела спросить, что он имеет в виду, но Тим бросил:

– Ладно, солнце уже высоко. Пойдем за земляникой.

Он обхватил мою ладонь, лежавшую на его локте, и я последовала за ним. Поначалу мой шаг был неуверенным, задумчивым, но постепенно все дурные мысли выветрил летний зной.

От беды это, правда, все равно не уберегло.