Избранные стихотворения - читать онлайн

Когда под стол ходил пешком,

Деревья были великаны,

И от горшка я был вершком,

И плакал на руках у мамы.

Тогда не думал я о том,

Что жизнь – не простая штука,

Лишь вехи на пути земном

Мне стали истинной наукой.

Промчалось детство как-то вмиг,

Остались лишь воспоминанья,

В мир новый – интересных книг,

Я погрузился со вниманьем.

Я отроком любил мечтать

О кораблях и дальних странах,

Хотел я капитаном стать

На бриге с парусом багряным.

Даниэль Дэфо и Дюма,

И Робинзон, и мушкетеры —

О них прочитаны тома

И выиграны со шпагой споры.

Как джентльмен и дворянин,

В мечтах своих спасал красавиц.

Мог драться против трех один,

И был повержен всяк мерзавец.

Остался отрок где-то там,

Средь книг о зле, добре и чести,

К другим причалил временам

Мой бриг, бегущий на зюйд-весте.

Ушла и юности пора,

Подкралась зрелость незаметно,

И жизнь – давно уж не игра,

Но вера в чудо беззаветна.

Все так же шпагу обнажив,

Готов за женщину я драться.

За веру с честью послужив,

Стихами ею восхищаться.

Ведь несмотря на опыт лет,

Во мне живет все тот мальчишка

И данный отроком обет —

Я не желаю передышки.

Над станицей ночь тиха,

И подернуты туманом,

Спят барашки-облака

В небе черном, звездно-пьяном.

Рядом плещется Иртыш,

Щука в заводи гуляет,

И у берега камыш

Уток заспанных качает.

Лижут языки костра

Жадно в жар сухие чурки,

В казане дымит уха

И клокочет в стиль мазурки.

Кони фыркают в ночи,

Мошкару хвостом гоняют,

Пересвистом байбаки

Тишину ночи пронзают.

Казаки вокруг костра

О родной поют сторонке,

И за службу, и за Дон,

И о ветреной девчонке.

Люльки пыхают дымком,

Чарка винная по кругу,

Байки следуют рядком,

Тост за брата и за друга.

Лунный диск из серебра

Вышел с облака – барашка.

Воля казаку-сестра

И душа вся нараспашку.

И над ними, в вышине,

Как свободный дух казачий,

Топит звезды в Иртыше

Путь бескрайний – Шлях чумачий.

Глаза закрою, снова вижу

Отчизну милую в огне.

В черкеске прадед мой, при шашке,

Верхом на боевом коне.

Война гражданская в разгаре.

За веру белые войска,

Но орды красные в угаре,

Победа нечисти близка.

Поругана святая вера,

Разрушен храм и льется кровь.

Из преисподний химера

Свой лик показывает вновь.

Идет в степи казачья лава,

На правом фланге прадед мой.

Последний бой, былая слава,

Крик казаков, как волчий вой.

Промчалась сотня, бой окончен.

Смешалась кровь с скупой слезой

И плач казачки громче, громче —

Остался прадед молодой.

Открыв глаза, я вздрогнул телом,

В груди родился хриплый стон.

Душа моя кричать хотела

С казачьим гиком в унисон.

Ведь и сейчас ничем не лучше,

Все та же нечисть правит бал,

Свободы дух в России душит,

Готовя траурный финал.

Я дело белое продолжу,

За что боролся прадед мой.

За веру постоять мне должно

Клинком и словом, и душой.

Расстреляли народ. Уцелевших же в ссылку сослали.

Девятнадцатый год. Время скорби, тоски и печали.

Месяц лютый – январь обозначил кровавую веху.

Жатва душ человеческих собрана прошлому веку.

На Голгофу взошли казаки и их души взлетели

В Царство Божие. Там, где покой и играют свирели.

У потомков на сердце осталась тяжелая рана

От деяний жестоких, безумного злобой тирана.

И отмерено было ему той же мерой, что мерил.

Каждый алчущий жаждал, в возмездие искренне верил.

Был поруган тиран и низвергнут в геенну навечно.

А за тех, кто убит им молитвы текут бесконечно.

На фото неизвестном мне казак с казачкой и дитя.

Открытый лик, достоинств полн и чести, смотрит на меня.

То взгляд России, что порой мне снится, хоть в ней не бывал.

Осталась от нее лишь боль. Потухли свечи. Кончен бал.

Обезображен лик Святой, катится по нему слеза.

Кровавым всполохом над ней уж век как заревом гроза.

Сгубили цвет весь на корню, оставив лишь сухой репей.

Где сад цветов благоухал, там воет волком суховей.

И родовых не стало гнезд – разорены иль сожжены.

Рожденные в застенках тьмы, не вылетят из них птенцы.

В России поменяли все. И не Империя давно.

От взгляда царственного в ней уж не осталось ничего.

Россия стала сиротой и люди в ней – сродни рабам

Все то, что ценно было в ней, внезапно превратили в хлам.

Я разрываю тишину бесцельным криком: «Помоги!

Господь, услышь мою мольбу! Спаси Россию и храни!»

Лишь с фото смотрит на меня казачий бравый офицер.

Достоинств полон его взгляд, носитель истинных манер.

Из глубины ушедших лет доносит память связь эпох.

России той уж нет давно. Могильный холм. Чертополох.

Промедление смерти подобно,

Кто не ждал – в суть сей фразы не внять.

Но судьбе было, видно, угодно

Наш покой на бой вечный сменять.

И хоть мы не идем верхом лавой,

Шашки в ножнах висят на стене,

Мы присягу нарушить не вправе,

Да, хорунжий, ведь мы на войне.

Та война без начала и края,

На кону память предков стоит.

Честь и совесть мы в ней, защищая,

Высекаем могильный гранит.

Дух казачий и искренность веры

Не сломают наветы врагов.

В одеяниях черных химеры

Выползают из мрака веков.

Не страшны языки нам их злые.

С нами Бог, офицерская честь.

Казаки мы, хорунжий, простые!

Крест сей нам до конца жизни несть.

Снился сон мне по-детски наивный,

Что стою я в станице родной.

Вечерело. Мотив заунывный

Пел пастух, гнав отару домой.

«Не для меня…» долетало чуть слышно,

Строк обрывки мне ветер принес.

Рядом жарким дыханием дышит

Мой громадный и ласковый пес.

Стук копыт по станичному шляху,

Конь в пыли и бешмет пастуха.

Вдруг корова взбрыкнула от страха,

Громкий окрик, удар батога.

После дойки вечерней, бабуля,

Заварив чай с пахучим дымком,

С братом нас накормила, роднуля,

Ломтем хлеба с парным молоком.

Снилось в асыки[1], споря, играли,

И в чижа[2], в клёк-баталки гуртом[3].

Комаров отгоняли, сжигая

«Дымовухи» с сухим кизяком.

На припаску мы в степь уходили,

Чтобы к стаду привык молодняк.

В ковыле поваляться любили,

Нарубить у речушки ивняк.

Снилась хата, покрытая стрехой,

Да кабыця[4] в углу на базу.

Тихой поступью аист-лэлэка

В палисаде ступал на траву.

Я проснулся и вроде свобода,

Но уже не уснуть мне никак.

Мысль бродит – потомок народа —

Прадед Ревин был терский казак.

Нет уже ни бабули, ни деда,

Мой висок седина серебрит.

Та краюха горячего хлеба

До сих пор пред глазами стоит.

Ой, ты степь моя! Степь широкая.

Над тобой луна ясноокая.

Степь родимая, «да ковыль седой»,

Даль незримая, ночью волчий вой.

На коня верхом и галопом вскачь,

Суховей в лицо, рядом крикнул грач.

Солнца жар волной растекается,

С горизонтом небо сливается.

Над ковром цветов – трели жаворонка,

Ветер с лога донес долгий свист сурка.

Ни конца, ни края здесь не видать,

На коне лихом любо вдаль скакать.

Дико полюшко протянулось вширь

С Дона-батюшки да на сотни миль.

С Приазовья до самого Днепра,

С моря Черного до реки Днестра.

Казаку ты – Родина вольная

И, как ветру, Отчизна раздольная.

Степь родимая – пограничный край.

Ворог бродит лют – «Братец не зевай!»

Кто с мечом и лихом к нам вдруг придет,

От меча погибнет и смерть найдет.

Испокон веков стережет казак

Рубежи Руси, да не за пятак.

Да за веру-то православную

Правил службу царю, ой да славную.

В радость казаку служба ратная,

Шашка дедова – сталь булатная.

Ой ты степь моя – даль широкая,

И душа твоя – боль глубокая.

От копыт коней в раны битая,

Славных воинов кровью литая.

И до сей поры за родимый край

По заветам предков с честью умирай.

Ох, родная степь, душе милая,

В сердце мною с любовью хранимая.

Дико полюшко – край родимый мой.

Хоть расстались мы, в мыслях я с тобой.

Как отточенной шашкой тугую лозу

Время рубит в истории личность героев.

Память прячет мужскую скупую слезу,

Пред глазами проходят они ровным строем.

Лишь останутся словом в гранитной плите

Да две даты немые – рожденья и смерти.

Фраз обрывки в предсмертном прощальном письме,

В пожелтевшем от времени старом конверте.

Тот Георгиевский крест в крепко сжатой руке,

Что заслужен в отчаянной, яростной сшибке,

Свет свечи отливает на остром клинке,

Губы замерли болью в холодной улыбке.

Вспоминается все, то что было не зря —

Радость ярких побед и могилы погостов —

Все осталось за бо́ртом того корабля,

Что последним оставил не наш уже остров.

Тяжела голова от бессонных ночей

И тоска по России, как рана на сердце.

Не спасает вино – боль кусает острей

И в угаре хмельном ты не можешь согреться.

Тусклый свет от лампады, икона в углу,

В переплете, потертом псалтырь и молитвы.

Чтобы душу спасти в этом грешном миру,

На полях этой вечной, невидимой битвы.

Шаровары с лампасом в малиновый цвет

И казачий мундир, как всегда безупречен.

Ты России единожды давши обет,

Остаешься и честью и верностью вечен.

Время гонит в аллюр, не воротится вспять,

Седина на висках и в руках трость, не шашка.

Но по-прежнему взгляд и дворянская стать,

И по форме защитного цвета фуражка.

Пусть чужбина с тобою под руку идет

По полям Елисейским и мимо Монмартра,

Но душа гимн Империи Русской поет

И в колоде судьбы есть козырная карта.

По станице родной сердце сдавит тоска,

По просторам степи и по Тихому Дону,

Где мальчишкой летел, оседлав скакуна,

Вторя звуком копыт колокольному звону.

Этот звон колокольный, как вечный набат,

Что на битву собрал за свободу и волю,

За традиции предков, за быт и уклад,

За нелегкий свой крест и казачую долю.

Но порушила все большевистская власть,

Утопила в крови Тихий Дон, Кубань, Терек.

На пиру сатаны покуражилась всласть,

И чужим стал внезапно родной с детства берег.

Курень ваш подожгли, расстреляли отца,

Мать с сестрою сослали, братишку убили.

Ты за веру и Дон воевал до конца,

Но жаль силы неравными с красными были.

Крым, Галлиполи, Лемнос и дальше Париж —

Тот нехитрый маршрут полон бед и лишений.

Ты на встрече с друзьями подолгу молчишь,

Не ведешь утомительных, длительных прений.

Мысль все об Отчизне волчицей грызет

И порой заставляет в тупую напиться.

Палец тихо курок пистолета взведет,

Но тебе лик иконы не даст застрелиться.

Раз в году, перед Пасхой на исповедь в храм

Ты идешь, чтобы жизнь спасти от ошибок,

Чтобы убрать из души весь накопленный хлам,

Как бы ни был твой мир нескончаемо зыбок.

Что ж, хорунжий, Вы с честью несете свой крест,

Как Господь заповедал навечно и свыше.

«Бог не выдаст, а там и свинья уж не съест»

И не станет меж вами никто третий лишний.

Лет минувших давно отставные чины,

Покалечены судьбы, короткие жизни.

Вы – ушедшей России лихие сыны.

Вам не трудно понять кто здесь враг, а кто ближний.

Тегель, Дорнштадт и Сент-Женевьев-де-Буа —

В этой жизни чужой ваш последний приют.

О вас вспомнят в России потомки едва

Поминальную песнь в вашу честь не споют.

Как отточенной шашкой тугую лозу,

Вырубалась в истории личность героев.

Тех, кто сам не хватал с неба славы звезду,

Тех, кто в вечность ушел ровным правильным строем.

Среди Австрийских Альп раскинулся уютно

Зеленый городок с названием простым.

Там тихо жизнь течет, разлита поминутно,

И воздухом времен окутан град густым.

В истории его есть страшные страницы.

Казачья кровь лилась, без малого, рекой.

И души казаков взмывали ввысь, как птицы.

На небесах, в Раю, вновь обретя покой.

На кладбище кресты и надпись «Неизвестный»,

Гранитный обелиск, покой и тишина.

Здесь громко говорить, пожалуй, неуместно,

И лишь внизу шумит угрюмая река.

Да ежегодно здесь в день памяти, в июне,

На панихиду вновь со всех концов Земли,

Сбираются, чтоб помянуть погибших, накануне

С молитвой и венками, братья-казаки.

И вдруг осудит кто их путь земной и бренный,

Адаты позабыв, Закон: «Не осуждать».

Господь им все простил, безвинно убиенным,

И память мертвых нужно живым нам уважать.

Лиенц – казачья боль, казачья ты Голгофа.

Безвинно полегли навечно стар и млад.

И скорбные слова – трагизма эпистрофа,

Звучат в сердцах живых, как памяти набат.

Среди седин степного ковыля,

Средь посвиста ретивых байбаков

Пришел в сей первозданный мир и я,

Как предки-казаки с глубин веков.

Свободы дух и непокорства нрав

Вдыхал я с детства с воздухом степи,

И с молоком традиции впитав,

Учился правильно, как крест мне свой нести.

Как белый снег пух стройных тополей,

Кабыця ладная на дедовом базу.

Все это с детства в памяти моей,

Картины прошлого в душе своей несу.

В три года посадил дед на коня

«Трымайсь в седле!» – мне ласково сказал.

И я сидел, как будто бы летя,

Дед под уздцы коня того держал.

Станичный шлях, пылит коровий след,

Пропел петух побудку поутру.

Навстречу солнцу, чуть забрезжил свет,

К крынице умываться я бегу.

Там, за плетнем, родной степи простор,

Полынный дух средь мяты, чабреца

И тихий, еле слышный разговор

Степного кобчика и черного грача.

Погост станичный возле церкви и кресты.

Под ними слава, удаль, честь былых времен.

Трагичные истории листы,

Исчезнувшие надписи имен.

Волчицы вой и тявканье волчат

Донес из лога жаркий суховей.

Как песня звуки те во мне звучат,

Как память в сердце Родины моей.

Своей безжалостной, могучею рукой

Стирает время прошлого следы.

И курень деда стерт, и я уже седой

И не заполнить мне той пустоты.

Что ж, пусть летят года, как суховей,

И сам вдали уж от границ родной степи.

Картины детства я ношу в душе своей,

Как крест, до гроба в памяти нести.

Крестным ходом к Иордани,

Тропари и кондаки

Тихим голосом спивают

Из Мартанской казаки.

Среди них Иван – мой прадед,

Рядом с ним малой мой дед

И прабабка, что нет краше,

Чьи глаза – вишневый цвет.

Воды матушки Кубани,

Точно также как и встарь,

Старину казачью помнят

И несут в седую даль.

Вся станица здесь сегодня.

Водохреще – день святой.

А почившим, убиенным:

«Со Святыми упокой!»

Освятил священник воду,

Крест с молитвой опустил

И знамением крестным щиро

Казаков благословил.

Благодать нисходит в душу.

Окунулся млад и стар.

Святым Духом вездесущим

Мир наполнен. Щедрый дар.

Выпал снег на Миколыны Святки,

Принакрыл пухом белым станицу.

Распевают казачки колядки,

От морозца румяные лица.

Кони парой в санях запряжены,

В них тальянка аккордами сыплет.

Казачата кричат оглашенно,

За носы их мороз крепко щиплет.

Раскрасневшись от быстрого бега,

От макушки до пят в снежной пыли,

Из комочков пушистого снега

Бабу снежную живо слепили.

Старики на станичном майдане

За семью и за жизнь гутарят,

Для сугреву чекушка в кармане,

Дым тютюна из люлек дурманит.

Колокольный распев проплывает

Над станицей с Никольского храма