В лифте Степан перевел часы. На нужном этаже нахмурился, поправил рюкзак и бесшумной, упругой походкой устремился к столу. Напротив секретарши сунул руки в пустые карманы и принялся шарить там, как безбилетник при виде контролера. Катюша ухмыльнулась и покачала головой.
Офис уже звенел телефонами, кликал мышками, щелкал клавишами и шелестел голосами сотрудников. Над царившей какофонией громыхал и рычал басом охрипший голос начальника. Кто-то уже собирался на обед и ходил между столами, разминая руки и противно хрустя пальцами. Увидев шефа, раздающего указания совсем рядом с его предательски пустым креслом, Стёпа незаметно побледнел.
– Кузёкин?! – босс расплылся в ехидной улыбке и демонстративно посмотрел на цифры, подняв со стола фиолетового ежа с часами, встроенными в раздутое пузо. – Что-то ты рано сегодня.
– Ааа… щас… – Стёпа вынул мобильник, изобразил нечаянное удивление и повернул экран к шефу.
– Что, опять скажешь засосало?
– Ну да, похоже на то. Экология в городе такая… аномалии повсюду. Это ж, Петр Григорьевич, как повезет… может у меня стационарный засос по дороге где-то образовался… у меня вот друг, знаете, пока не просек, что засос в лифте… целую неделю ровно на сорок пять минут опаздывал. Представляете? А сейчас у них весь подъезд пешком ходит, по лестнице. А если этаж сороковой, бабульки там разные, это же…
– Кузёкин! Может тебе выходить раньше?
– Куда же раньше, Петр Григорьевич? Так рано автобусы не ходят и метро закрыто.
Босс нахмурился и засопел.
– Но я могу из дома работать… фрилансером…
– Еще чего, Кузёкин, так мы от тебя вообще ничего не получим. Лучше сразу в бухгалтерию за обходным, – ухмыльнулся шеф. – Задержишься.
– Конечно. Не вопрос.
Кузёкин числился разработчиком приложений для сайта компании и свою работу не любил. Она угнетала Степана беспросветностью. Ничего не удавалось толком доделать. Окончание одного неминуемо вызывало начало чего-то другого. Иногда его даже мучил сон, где комаром жужжала назойливая потребность дописать программу и сбросить с себя тяжелую плиту обязательства и ответственности. Закончить, расквитаться, успокоиться. Тогда он просыпался и силился внушить себе, что это только сон, у него нет недописанных программ, утром он обязательно всё доделает, а сейчас ночь и надо спать. Но это помогало слабо и редко. Нельзя доделать сайт, нельзя закончить программу, нельзя заснуть – кошмар заканчивался только под утро. Сон побеждал пульсирующий разум лишь на фоне светлеющего окна, когда противный писк будильника тонул в жёлтых лучах, а под теплым одеялом исчезали мысли о рабочем дне, офисе, боссе, всё становилось далёким, чужим и ненужным.
Проспав, Кузёкин предпочитал выдумывать «засос» даже несмотря на то, что по-настоящему еще ни разу ни в один из них не попадал. Хотя много слышал о «прикольчиках» временных аномалий. Так, один его друг рассказывал, как минутная стрелка уличных часов в сотне метров от него ни с того ни с сего резко ускорилась, и пока тот стоял в пробке на развилке и без того безумной Таганской площади, успела крутнуться дважды со скоростью секундомера. Другой товарищ видел, как в облаках за мгновение пронесся самолет пока сам он, вроде бы, тоже не полз, а даже летел куда-то по МКАДу. Еще один знакомый пока переходил улицу на зелёный, оказался свидетелем ускоренной драки. Кулаков не увидел – руки мотались как крылышки колибри, голоса смешные, писклявые. Чтобы врать натуральней, Стёпе требовалось испытать «засос» по-настоящему, на себе, но как-то всё не удавалось.
Тем не менее, объяснять таким образом опоздания оставалось самым эффективным способом избежать серьёзного нагоняя. Почти все этим пользовались. Люди придумывали себе «засосы» прямо перед подъездом, надёжно отодвигая таким образом начало собственного рабочего дня. Главное в подобном обмане – случайно не проколоться – не ответить на телефон нормальным голосом в то время, когда тебя, якобы засосало. Речь надо замедлять и уводить в бас. Плохо, если рядом оказывались другие звуки: радио, телевизор, трескучая блондинка с телефоном – любой пустяк мог выдать. Как выход – купить вариатор или подключить специальную услугу сотового оператора. Бизнес не брезговал в стремлении угодить клиенту. Плати деньги, выбирай время, и стопроцентная правдоподобность гарантирована.
Другая опасность состояла в том, что в дополнение к надуманному «засосу» всегда существовала возможность попасть в «засос» реальный, и добраться на работу только к вечеру, когда в тёмном и наполовину вымершем офисе бродили одинокие и угрюмые глыбы охранников. К тому же, двойное попадание даже для переполненной Москвы выглядело бы чересчур подозрительным невезением.
По странному стечению обстоятельств, в понедельники количество выявленных сотрудниками «засосов» превышало обычное число в несколько раз. Необъяснимые вспышки возникающих повсюду временных аномалий, настоящий временной катаклизм охватывал почти всю планету во время чемпионатов по футболу, а также других важных знаменательных спортивных или общественных событий.
Степан сел за стол, включил компьютер и принялся вдумчиво читать свежее письмо от шефа. Начальник стоял рядом, заткнув руками карманы брюк и покачиваясь с каблука на носок, словно неустойчивая фарфоровая статуэтка. На этот раз Степан опоздал не потому, что ночные кошмары до рассвета терзали его разум. Нет.
Степан Кузёкин был влюблен.
Они встретились на выставке цветов, куда Кузёкин слинял под предлогом добычи фотографий для восьмимартовского баннера для сайта. Пока Степан поправлял лепестки альстромерии, чтобы та лучше вышла снимке, к нему подошла девушка и спросила название цветочка. Стёпа не знал, выдумал на ходу что-то вроде «квазифукции» или «многоляпсии», посмотрел на девушку, она взглянула на него…
Так бывает, что встречаешь человека, и как будто с ним уже знаком целую вечность. Побродив по теплицам и оранжереям, осмотрев и сфотографировав всё, что цвело желтым или красным, они даже не договаривались встретиться снова. Это казалось очевидным. Запросто обменялись номерами – легко, будто старые знакомые внесли друг друга в новые телефоны.
На следующий день они снова встретились и пошли по «не-важно-какой» тропинке, не замечая других пешеходов и забыв про время. Уже вечером, когда они вернулись каждый в свой дом, на обоих навалилась тоска. Быть вместе оказалось таким естественным, единственное ради чего стоило жить.
Вот тогда мир и окрасился в новые цвета. Работа, которая и раньше не особо интересовала Степана, заняла такое далёкое от реальности место, что в расчет принималась, только если напоминала о себе раскатистым басом шефа. Уже месяц Степан не ходил – он летал. Парил над людьми, поражаясь бессмысленности их существования и никчемности странных потребностей. Ничего не имело больше смысла, чем Она – Настя.
Сегодня, после работы, Степан собирался встретиться с Настей на Манежной и погулять по центру. Мимо Большого, по холмам Китай-города, к спрятанным в кривых улочках домикам старой Москвы. Идея хоть и представлялась на первый взгляд сомнительной – в центре полно машин – зато воздух свежий, потому что бензиновые туда не пускают. Из-за чего, впрочем, «засосы» случались там намного чаще обычного. Однако, попадание во временную ловушку вдвоем казалось Стёпе невероятно романтичным и в известном смысле желанным.
Настя ездила навещать бабулю и утром собиралась вернуться из деревни, но он снова проспал будильник, а потом долго ехал, и долго сидел на галерах под кнутом босса. Вечером они не встретились, она не пришла.
Когда он, наконец, позвонил – абонент оказался недоступен. Дома у неё никто не подходил, а с родителями он не был настолько знаком, чтобы обменяться мобильными номерами. Конечно, они его номер знали. Это он – не знал их.
Вытерпев еще около часа и разозлившись, Степан отправился к Насте домой. Там оказалось тихо и безлюдно. Постояв перед черной, обитой широкими ремнями дверью, покатавшись на расписном лифте и покрутившись у дома, он купил пива и отправился к себе. Ночью не спал. «Что могло случиться? Может что-то в деревне? Или по дороге они попали в этот чертов засос?»
Едва дождавшись утра, Степан снова позвонил. Подошел отец.
– Здравствуйте, это Степан…
– Стёпа, знаешь… – голос отца звучал необычно.
Степан притих. Дрожь прошла по телу, в голове пронеслось самое страшное.
– Знаешь Стёпа, лучше приезжай, – выдавил отец.
– Что случилось?
– Жду.
Настя не попала под машину, не разбилась на самолете и вообще не погибла. Нет. Случилась другая неприятность. Она угодила в какую-то феноменальную, сверхглубокую временную яму.
– Насколько глубокую? – спросил Степан, рассчитывая через пару дней, ну максимум через месяц, снова встретиться.
– Пару сотен лет. Они померили там что-то, посчитали, говорят, раньше с таким не сталкивались.
«Сотен лет». В голове у Степана зашумело. Он не слышал уже ни про полицию и хронологов с их измерениями. Ни про то, что они могли, конечно, ошибиться, и у них, вообще, «хрен что поймешь». Ни про место, которое обнесли, потому что оно «чрезвычайно опасно».
– Где это?! – перебил Настиного отца Стёпа.
Тот внимательно посмотрел на мальчишку и всё понял.
– Клинский район, деревня Толстяково, дом 23, дальше спросишь – местные покажут. Там сейчас полиция, машины…
– Спасибо.
Степан вышел из дома. Как в тумане пронесся перед ним разговор по телефону с недовольным боссом, дорога до дома, сбор вещей, отлов такси и путь до места.
В деревне оказалось свежо и тихо. От шоссе пришлось добираться пешком, никто не ехал, никто не подвёз. Дачники разъехались и дома стояли пустые.
Подойдя вместе с хронологом к опушке леса, Степан увидел Настю. Она сидела на короткой деревянной скамеечке и держала в руке травинку. Неподвижная, как памятник. Задумчиво смотрела в лес. Казалось, хлопни в ладоши, позови её, и она вздрогнет, моргнёт, улыбнётся. Но нет, даже очень сильному ветру не удалось бы сдвинуть и волосинки на её каштановой голове.
– Это вот радиус пятна, – объяснил хронолог, остановившись перед черно-желтой полосатой лентой, натянутую по вбитым вокруг Насти колышкам. – Границы достаточно резкие, удивительно, как случилось, что она в самом центре. Есть мнение, что аномалия появилась здесь вместе с девушкой.
– Сосед нашел, – сообщил усатый полицейский, кивнув на старичка с вонючей самокруткой. Тот отдал честь дрожащей рукой и расплылся в беззубой улыбке. Хронолог брезгливо хмыкнул и продолжил:
– Замеры показали хронологическое отставание на двести семьдесят лет. Погрешность измерений пять процентов, при таком большом значении даёт ошибку в тринадцать с половиной лет.
Степану не знал, что делать, он смотрел как завороженный на любимую Настюшу, обнимал её глазами, вспоминал милый голос, хотел прикоснуться, взять за руки, разбудить, сказать: «Что ты тут сидишь, тебя уже дома заждались… папа, мама, и я тоже очень жду и скучаю. Пойдем!»
Но она не встанет и не пойдет. Она будет сидеть так очень долго. Очень. Он успеет состариться и умереть раз пять, прежде чем она выберется оттуда. А сейчас она сидит и не догадывается, что вокруг со страшной скоростью проносятся целые недели. Год за минуту. А может она это и видит, но сделать ничего не может.
– А если ей руку протянуть? – спросил Степан.
– Не дотянешься… Рука будет уменьшаться в длине. Вечером, говорят, дождь был, вон видишь трава еще сырая, а вокруг неё всё сухо. Так вот я к чему? Ты даже до капель не дотянешься. – Хронолог взял с земли сухую палку и аккуратно протянул через ограждение. Палка стала укорачиваться с ближнего к Насте края, сжимаясь как пружина. А когда тот одернул руку —приобрела прежнюю длину.
– Как это? – изумленно спросил Степан.
– А так. Пространство-время вокруг нее сильно растянуто. При приближении к ней, вещам требуется больше времени чтобы его преодолеть. А со стороны это выглядит, будто они сплющиваются. Так, что ты никогда не увидишь, как что-то к ней приблизится или коснётся. Потому что время для нас и для нее течет теперь по-разному… Вчерашний дождь, кстати, всё еще находится по пути к её волосам. Это и всякие такие другие события, происходящие вокруг неё – дождь, ветер, снег – ложатся в… такие сферы, как бы. Мы из зовём – «сферы событий». Они окутывают её туманом реальности, будущей для неё, но уже прошлой для нас. – Хронолог заглянул в глаза Степана, почесал затылок и вздохнул. – Короче это… всё в мире относительно.
– А как же свет, ведь я вижу её, значит свет доходит и отражается. Он же не ложится в эти сферы.
– Ха! Еще как ложится! Но только для нее, а не для тебя. Это, друг мой, теория относительности, свет не может перемещаться медленнее или быстрее – его скорость постоянна, только положение относительно. В институте учился? Физика, теория относительности была у вас? Ну вот… сейчас проходим практику. И кстати – хорошо еще, что можешь смотреть на нее. Она жива и по нашему времени умрет я думаю, очень нескоро. Хотя… Есть вероятность, что аномалия рассосется…
– А я могу к ней подойти? – разлепляя пересохшие губы, спросил Степан.
– Конечно! – весело отозвался хронолог. – Но лично я не советую… потому что вернешься ты, когда ни меня, ни друзей твоих уже не будет… мы вымрем, как мамонты, потому что ты зависнешь в этой яме точно так же, как она.
– А сколько времени до неё идти?
– Ну… время относительно, ты слышишь, о чем мы тут говорим? Ты будешь идти примерно столько же, сколько прошло с момента её попадания в аномалию. Туда, обратно, умножь на два. Вот только ни я, ни друзья твои, ни дети детей твоих детей… никто из тех, кто будет жить в ближайшие несколько веков тебя не дождётся. Да и вообще, кстати, не факт, что она вообще тут окажется… может, уйдёт… очень может быть, что уйдёт… если уже не ушла, что же ей тут сидеть?
– Куда уйдёт? Она же сидит!
Хронолог недовольно нахмурился.
– Сидит? Это она для тебя сидит, а на самом деле уже наверняка ушла. И куда же ей идти? Хм… дай подумать… Может домой? – хронолог пнул камушек в сторону аномалии и тот застыл над травой, сжавшись в тонкий диск. – Ладно… Короче это… не забывай, что она сейчас тоже живет, только весь её мир, если смотреть со стороны, укладывается сейчас вот в эти несколько метров.
– Может, она уже вышла?
– Может и вышла. Нет, не вышла! Выйдет. Лет через двести-триста точно узнаем. Стульчик принести?
– Чего-то я совсем запутался. Я могу сейчас до нее дойти?
Хронограф покраснел, сделал глубокий вдох и поднёс руку ко лбу.
– Да, только по мере приближения она будет удаляться, а потом тебе придется искать её уже в том времени, где ты окажешься. В каком-то там черт знает каком далёком будущем… Может вы с ней и местами поменяетесь…, – задумчиво сказал хронолог, потер переносицу и добавил, – короче это… лучше выкинь из головы, лично я не советую. С временными аномалиями шутки чреваты, знаешь ли, а с этой… эту вообще надо трёхметровым забором отгородить, пока на неё все местные дачники не налипли. Что-то я такого ни разу не припомню… бывали на неделю провалы… в Эстонии, знаю, был на год. Но с теми и так всё ясно. А тут, по приборам два с половиной века. Так что придется принимать меры по пресечению доступа и всё такое.
Невероятное смятение охватило Степана. Как могло такое случиться, как такое может быть? Почему тропинка к Насте не сплющена, а веточка сплющивается, почему она могла уйти, но не ушла? И вообще, как она могла уйти, если она сидит? Почему он может поменяться с ней местами? Как ей там сейчас и что она делает?
На эти вопросы не находились ответы. Единственный вопрос, ответ на который он знал наверняка, ответ единственный и несомненный, ответ, который заставит плакать маму, вертеть у виска друзей и презрительно ухмыляться секретаря вместе с его драгоценным боссом…
Надо торопиться, минута здесь – это минута там.
Собрав дома необходимое, и закупив в магазине продукты на неделю, Степан вернулся Толстяково. Там уже ждал хронолог. Степан узнал, что его зовут Филипп и уговорил разрешить проникновение во временную аномалии. Хронолог прикинул, что такой опыт потянет на диссертацию и, взяв со Степана придуманные на ходу расписки, подобрел и согласился. Филипп подготовил оборудование, договорился со своим руководством и урегулировал вопрос с правоохранительными органами. Осталось только выдать последние инструкции:
– Смотри, когда дойдешь до девушки, её там, скорее всего, уже не будет – она не стала бы три дня сидеть на одном месте, согласен? Ты дойдешь до скамейки и сразу же, без соплей иди дальше. Еды накупил?
– Да.
– На неделю?
– Да.
– Уверен, что хватит?
– Да.
– Тебе идти минимум неделю. По дороге, скорее всего, будут всякие разные аномалии. Мы сейчас не знаем какие именно, но поверь мне, они будут. Я постараюсь зарядить тут всех на мониторинг, так что, может быть, когда выйдешь тебя кто-то из наших и встретит… Но, сам понимаешь, если за это время ядерной войны не стрясётся, или эпидемия какого-нибудь кошачьего гриппа не выкосит всех сердобольных… вот… за сто лет люди в космос вышли, а ты на пять отчаливаешь! Короче это… сможешь её догнать, если сразу же двинешь назад… ну тоесть вперед… ну ты понял. Когда вернешься будет уже будущее. Хм… это же как машина времени. – Филипп нервничал и торопился, на ходу вываливая, всё, что приходило на ум.
Степан стремительно приближался к огороженному участку, за которым смотрела в лес его Настюша.
– Ну, с богом, – Филипп хлопнул Степана по плечу.
– Спасибо, – отозвался Степан и, шагнув во временную яму, сделался тонким как бумажный лист.
– О! Круто! – выкрикнул Филипп ассистенту. – Ты снимаешь?
– Д-да не я один, – отозвался тот хриплым басом, – к-камер по п-периметру, мама не г-горюй.
– Отлично! – потёр руки Филипп. – Надо бы здесь стену…
* * *
Степан сделал шаг и обомлел. Всё вокруг вытянулось так, что и не узнать, чем оно на самом деле являлось. Травинки сделались длиной по двести, а то и все триста метров. Палочка, которая лежала под ногами растянулась в настоящую дорогу. Дерево, которое росло рядом с Настей, улетело вместе со скамейкой и Настей едва ли не за горизонт. «Вот сейчас пройду пару травин и съем пирожок», – пошутил Степан. – «К утру, глядишь и палочку пройду». Он посмотрел на небо. На глазах солнце село, стало темно, а через пару минут зажегся рассвет. Тут Стёпа понял, что надо торопиться.
Шлось, несмотря ни на что, довольно легко. Чем дальше, тем быстрее двигалось солнце, пока, наконец, не превратилось в золотую полоску на темноватом небе, где тускло мерцали планеты. Если присмотреться, можно было заметить, как они движутся. Одни быстрее, другие чуть медленнее. Внезапно появилась высокая кирпичная стена. Мгновенно, как будто её волшебным образом кто-то взял и наколдовал. «Филипп, наверно», – решил Степан, но затем подумал, что Филипп, наверное, давно уже умер.
На третий день протяженность травинок и палочек стала уменьшаться. Дерево заметно приблизилось. «Странная картина», – думал Степан, перекусывая тушенкой во время привала. «Стену видно нормально, а дерево далеко. Вроде ведь оно ближе чем стена, но стену видно хорошо, хотя она намного дальше, а это дерево черти-где, хотя близко».
Еще через день он дошел до скамейки, на которой, конечно же, Насти не оказалось. Потрогал место. «Даже не теплое». Присел и окинул взглядом стену вокруг. Всё вроде выпрямилось, приобрело свои нормальные размеры.
Три дня непрерывного похода утомили Степана. Рюкзак заметно полегчал, а путь до скамейки различался по искаженным оберткам и объедкам, лежавшими совсем рядом друг с другом. «Хм… а вот где я первый раз позавтракал, три дня назад», – подумал Степан, высмотрев в остатках недалеко от стены банку тушенки толщиной не больше миллиметра.
Он пошел в сторону двери в стене. И снова всё начало вытягиваться. Только на этот раз как будто наоборот. Дверь в стене уже вроде близко, но еще очень далеко. Вместе со стеной она старела прямо на глазах. Некоторые кирпичи выпали и в образовавшихся пробоинах начало мигать что-то зеленое. «Трава наверное. То вырастет, то сойдёт», – решил Степан, догадываясь, что каждая такая вспышка зелени – это три летних месяца.
Еще через три дня путь его закончился – он стоял рядом с дверью. Солнце снова висело, а не прыгало. Вокруг – снег и зима. «Спасибо тебе, Филипп, за шапочку. Схожу на твою могилку», – подумал Степан, вынимая из рюкзака тёплую шапку.
Ржавая дверь держалась на петлях весьма криво, а стена напоминала развалины нормандского замка, с рваными, присыпанными снежным пеплом пробоинами. Не без труда открыв вросшую в землю дверь, Степан шагнул в будущее.
Внешне ничего не изменилось. Только всё поле до деревни покрывал слепящий снег, а ноги утопали в глубоких, едва ли не по пояс сугробах. Вдрызг промокнув, Степан настойчиво шел в сторону дома двадцать три. В голове проносились сцены встречи с Настей: он расскажет ей, как шел, а она – как ждала. Они обнимутся, скажут друг другу что-нибудь доброе…
Дойдя до деревни, Стёпа ужаснулся тому, как сильно всё изменилось. Домов не оказалось вообще. Вместо них торчали какие-то странные бугры. Подойдя ближе, он разглядел дверь и на ней странный символ. «Инопланетяне захватили», – мелькнула догадка.
Постучался.
Дверь открыл низенький, горбатый старичок.
– Что такое?
– Здравствуйте, я пришел… эээ…, – мысли путались и язык неожиданно прилип к зубам.
– Из стены что ли?!
Степан кивнул.
– Ой боже ты мой, батюшки родимые, Фёкла, ты глянь! Этот, из стены пришел, ты глянь! И точно, оно самыо. А мы ходили, смотрели на тебо! Пацаны еще сопливые, а ходили… смотрели. А ты вон гляньк, пришел, а мы думали уж, что и не дождёмся… Звать то тебо как?
– Стёпа.
Откуда-то снизу прибежала старушка.
– Мне бы узнать, – дрожащим голосом сказал Степан. – Я, вообще, девушку ищу.
– Ну да, девушку, ах ты молодежь, ах молодежь, конечно девушку, кто бы сомневался… Ты заходи. Я тебо всё расскажу… и про девушку твою, и вообще… согреешься, заходи, – дед отступил, поманив рукой.
Николай зашел. В землянке оказалось чисто, сухо и уютно.
– А какой тут уже год? – спросил Стёпа.
– Тебе-то зачем? Ишь, ты, год ему подавай. Само-то из какого?
Степан ответил.
– Так вот полтыщи лет уж прошло. Плох я стал на счет, да тебе и этого хватит. Пол тыщи лет… – старик нахмурился, – с купейками. Еще дед моё, говорил, что ты прийти вот-вот должен, а ты чего-то запоздал. Мы уж и не чаяли. Отец моё видел твоё последний привал… Ты всю его молодость одну банку тушенки ел. Ай-я. Мы ходили смотрели…
– Мне бы Настю, как-то…. увидеть.
– Ты садись, не торопись, – крякнул старик. – Сейчас чайку попьешь горяченького.
Фёкла принесла горячий чай, пирожков и что-то фиолетовое и светящееся, похожее на варенье.
– Угощайся, милок, чаёк, пирожочки. Давай, не стесняйся, шел-то пятьсот лет, небось и соскучился по домашнему-то, а? – угощала бабулька.
– Пятьсот лет, – повторил Стёпа.
– Ну вот. Ты поешь, отдохни, а потом и про дефчоночку твою расскажу, царствие её небесное.
Степан вздрогнул, кровь застыла в жилах, чашка в руках дёрнулась и пролилась.
– Ой, старый пень, что ж я сразу то, ай-а, дурак. Ты не волнуйся, я покажу. Оно ждала тебя. Жила тут у нас, в деревне, всё думала, ты скоро выберешься. Я тебе дом её покажу. Ты не нервничай. На том жизнь не кончается. Оно ж от старости померла, бедняжка. Так нам ео жалко делалось. Всё, говорила, что даже если оно старше будет, как мать тебя любить станет. Такая любовь! Эх… бывает же еще. Каких-то лет сорок не дождалась.
Степан поставил чашку и заревел. Столько времени, столько мыслей. Столько раз, он разговаривал с ней, пока шел. Рассказывал, как смешно бегает по небу солнце, как нелепо смотрится муравей, вытянутый на триста метров, как он хочет с ней встретиться и что скажет, когда наконец увидит. Всё это теперь ушло. Он прошел сквозь время, чтобы узнать, что она умерла, дожидаясь его и глядя на него, каждый день, каждый месяц, каждый год.
Наверняка, он много раз мог увидеть её в двери. Тот туманный, размытый образ, который часто мерещился в мерцающем дверном проёме. Это наверняка была она, конечно она – его Настюша.
– Старик, я не хочу жить, – сдавливая комок в горле, сказал Степан.
– Ну что ты, что ты? Жизнь на этом не заканчивается. Еще дефок много кругом, ты мне, старику поверь, верняк встретишь.
Но Степан уже не слышал. Он допил чай и поплёлся за стариком в дом Насти. Там увидел фотографии. Странно – среди них не нашлось ни одной, где бы она выглядела старше, чем тогда. Хотела, чтобы он не видел её старой, а сохранил образ молодой и веселой девушки, с которой они встретились первый раз. Встретились… совсем недавно… но так чудовищно давно… тогда, на фестивале, у куста альстромерии.
На земле лежал снег – белый, яркий, сверкающий. Низко над горизонтом висело прибитое к небу солнце. Февральский мороз сковал воздух. Степан дошел до стены, посмотрел на нее еще раз. Подумал, что может быть, и она приходила также, как он сейчас, также трогала дверь и также горько ей было уходить. Он отправился дальше, вышел на самую середину поля и упал в снег.
* * *
Доктор Мозель, узнав о том, что Степана чуть не проворонили, сокрушался и ругал всех своих безалаберных ассистентов. Прощения им не было. Пятьсот двадцать три года они ждали Степана, чтобы спросить, что он видел, что думает про нынешний мир и многое другое, а тот вышел без их ведома, попал на какого-то чокнутого старика, наплёвшего ему невесть что, а затем едва не замерз в поле. И это прямо у них под носом.
– Ты пойми, Вахтанг, у нас люди на десять лет отстают. И из окна после этого прыгают. А тут пятьсот двадцать три! Вы должны были там пост выставить. Караул! Вечного солдата! Что угодно! Бдеть денно и нощно! А старик хорош! Молчать надо было про девку! изо всех сил молчать! Пока клона не сделаем – глухо-наглухо молчать! Немедленно ко мне! Как только в себя придет, сразу же. Что же вы всё гадите и гадите, черти лысые? И когда, тудыть вас так, будет готов мой баллон? Я когда отправлял задание? Забыли? А, помните! Да, вы заездили проволочками, сколько ждать?! Если завтра у меня на столе не будет этого-черт-возьми баллона, я на вас такую жалобу напишу! Прямиком в главк! Поняли меня?
– Да, – сухо ответил телефон.
– То-то же! Жду.
Мозель отшвырнул трубку в сторону.