Ты приснилась мне пристроившейся мимоходом за скуластым роялем,
С остро отточенным непоседливым карандашиком за ушком.
На твоём безымянном пальчике, отмеченном чернилами с оброненного Цветаевой пера
В свете софитов тускло поблёскивала паутинка обручального колечка,
Подаренного восторженным поклонником двадцать лет назад.
А за моим ухом торчала мятая кубинская сигарета «Лигерос»
С ленточным фильтром,
Привезённая в надорванной пачке с золотистым корабликом
Из белых ночей перестроечно—бурлящего пенного Питера,
И карман твидового пиджака жгла фляжка с армянским коньяком.
Оглядывая пустой зал, ты кидала мне:
«Не уходи, я скоро», и что-то черкала в разложенной на коленях партитуре,
Пытаясь исполнить отредактированное.
Но рояль оказался расстроенным
И «до» малой октавы постоянно западала.
Ты возмущённо восклицала:
«Разве на корыте исполняют классику?!»
И торопливо переводила разговор на Менуэт
Из Дивертисмента Моцарта.
А я, отхлёбывая из фляжки, кивал, морщился и просил
Порадовать меня сонатой Вентейля.
После секундного замешательства ты ссылалась на потерю нот
И бережно опускала крышку на утомлённые клавиши.
А я взбегал на сцену, щёлкал пальцами, и меж ними сверкала фольга
Оставленного кем-то на соседнем сиденье пакетика кофе «3 в 1».
«Составишь компанию?» – галантно кланялся я.
Но вместо ответа ты повисала у меня на шее,
И целовала мои запечатанные временем веки до тех пор,
Пока я не просыпался от слёз.