Практически ничего нового из детских вещей приобретать для внучки не пришлось. В семье еще сохранились одежка и обувь из Люсиного младенчества. В плоском сундуке под кроватью покоились: выстиранные и выглаженные аккуратно сложенные и щедро посыпанные таблетками нафталина пеленки, ползунки, распашонки и колготки; многочисленные вязанные из разноцветных шерстяных ниток пинетки; кожаные, со шнурками и нарядной опушью гусарики.
Не то чтобы Арьяна Тимофеевна знала и предвидела, что они могут ей снова понадобиться, и решила не выкидывать их. Просто так было принято во всех нормальных семьях. В тяжелые и бедные послевоенные годы ничего особо не раздаривали. Лежат, да и пусть себе лежат…
И уж точно мало кто оставлял детские вещи чисто на память. С тех пор как они стали малы, ни мать и ни дочь больше ни разу до них не дотронулись. Даже во время своей беременности и перед самими родами Людмила не проявила интереса к пеленкам и ползункам. А ведь могла бы догадаться, что ребенка из роддома голым не забирают.
Разве что только предстояло купить стеклянные бутылочки с резиновыми сосками. Свою дочь Арьяна вскормила грудью, а вот внучке надо было найти заменитель материнского молока.
Ну а на то, оказывается, есть соседки! Едва заслышав младенческий плач нового жильца, не в меру любопытные из них как по команде толпой штурмовали квартиру бабушки-одиночки. Кто с пеленками и куклами в руках, кто с детскими пустышками, сосками и бутылочками. Не спрашивая разрешения, они принесли с собой продающееся в фабрике-кухне на разлив специальное молоко для малюток. И откуда только, но соседи уже знали горемычную долю оставленного в роддоме младенца.
– Как звать-то девочку? – застал врасплох Арьяну вопрос соседки, что жила напротив.
– Я еще не подумала.
– Нам тут Аня, имя Анна нравится.
– Спасибо. Пусть будет Анной.
В тот момент Арьяна Тимофеевна действительно была им благодарна. С другой стороны, она хорошо понимала чреватость подобной помощи и чем это может в будущем обернуться. Как известно, у злоязычных бабулек, постоянно дежуривших на скамейке у подъезда, от любви до ненависти всего то одна ступенька. Порой достаточно неуслышанного приветствия, нехватающих пары сантиметров длины юбки или же лишнего сантиметра каблука туфель. Тут же, и не в позитивных красках, припомнят всю подноготную из жизни твоей семьи…
Лишь поздней ночью соседки оставили бабушку с внучкой наедине. Накормленная и как кукла наряженная, Аня, сладко посапывая, спала в люльке – тоже некогда принадлежащей Людочке, а теперь доставшейся ей в наследство колыбели. Десять с лишним лет плотно завернутая в мешковину кроватка провисела недотрогой под потолком на лоджии. Как оказалось, у всего двора на виду.
– А я всегда говорила, что это должно быть люлька, – громогласно похвасталась одна из соседок, самовольно распаковывая деревянную зыбку. – А эти дуры еще спорили со мной – мол, санки это, санки. А меня ведь не обманешь, я все вижу. Санками хоть раз в году, да пользуются…
Арьяна Тимофеевна вздрогнула, на минуту представив себе, что еще в будущем могут поведать Анечке эти всезнающие и всевидящие ревностные блюстители нравов и порядка…
Близилась полночь, но хозяйка квартиры явно не собиралась идти спать.
– Прощение не означает оправдание и извинение, – прозвучал афоризм из уст искусствоведа. – Но соль-то в том, что Люда теперь уж точно не заслуживает пощады. Ведь вместо покаяния за первый проступок она опять опозорила нас.
Вздохнув всем телом и вытерев полусухие глаза, высокая Арьяна Тимофеевна подошла и легко достала с верхней антресоли семейные фотоальбомы. Вооружившись тяжелыми портняжными ножницами, она стала кромсать все фотографии, на которых были запечатлены Муся или Алексей. Ничто в доме не должно было впредь напоминать Анне о ее родителях, бросивших ребенка на произвол судьбы.
– Ты была изначально никому не нужной, – как бы на будущее, вслух тренировала свой ответ бабушка.
Отложив на время в сторону фотографии и ножницы, бабушка бесшумно подошла к колыбели. Низко наклонилась над ней. Осторожно поправила одеяльце и тихо произнесла:
– Клянусь! Никто и никогда не узнает правду твоего позорного происхождения…
Уже следующим утром Арьяна Тимофеевна начала претворять обещанное в жизнь.
Первым делом она позвонила в музей и сообщила своему заместителю, что уходит на неделю в отпуск.
Покормив и потеплее запеленав внучку, она пешком направилась с ней в близлежащий ЗАГС Невского района. От их дома до Володарского моста общественный транспорт не ходил. С ребенком на руках Арьяне Тимофеевне потребовалось более часа времени на пять километров пути.
Учреждение находилось в жилом доме. Не найдя входа с набережной, подуставшей в дороге бабушке пришлось обойти дом, прежде чем она со стороны улицы Народной попала в неказистый кабинет для оформления свидетельств о рождении.
Сотрудницей ЗАГСа была девушка с огромной копной начесанных рыжих волос и бросающейся в глаза крупной родинкой на кончике носа. При виде вошедшей она вздернула от удивления брови.
– Бабуля, а почему ваша дочь сама не пришла оформлять ребенка? – дребезжащим голосом, с явной предвзятостью поинтересовалась регистраторша. Чувствовалась заученная придирчивость служащего бюрократа.
Арьяне Тимофеевне уже перевалило за пятьдесят, и это было заметно. Женщина никогда не пользовалась косметикой. Даже обычный увлажняющий крем для лица был ей чужд. Немудрено, что обильные морщины обрамляли ее глаза и края губ. Она давно перестала носить гимнастерки, но шелушившаяся кожаная черная кепка, такая же куртка-авиатор, строгая кримпленовая юбка и сапоги на голые ноги – выдавали давно ушедший довоенный стиль.
Вместо ответа Арьяна Тимофеевна молча бросила на стол справку, выданную ей в роддоме.
– Так вам сперва удочерить внучку-то надо, – уже сочувственно произнесла работница, прочитав содержимое документа. – Или хотя бы опекунство оформить.
– Сделаем, раз надо! – была уверена посетительница. – Давайте вначале свидетельство о рождении оформим. Значит так, девочку зовут Анна, отчество Тимофеевна, фамилию тоже дадим ей мою. В графе мать и отец прочерк.
Огромный рост директора музея, ее убедительный и непоколебимый голос, видимо, сыграли свою роль. Противоречить ей не посмели.
Воодушевившись успехом, Арьяна Тимофеевна решила заодно проторить дорожку для второй части своего плана и слегка заискивающе спросила:
– А не подскажите, дорогуша, как можно обменять квартиру? У меня двушка.
Она была готова к тому, что женщина, сидящая напротив, возмутится и станет кричать, что это не ее работа, что этим занимаются совсем другие, соответствующие люди в райисполкоме. Но этого не произошло.
– А где? В каком районе? – отложив бумаги в сторону поинтересовалась сотрудница.
– Здесь. Недалеко. На набережной Правого берега.
– Какой этаж? Дом кирпичный или бетонный?
– Дореволюционной постройки, – Арьяна знала цену своему жилью. – Второй этаж, с лоджией.
– И что хотите получить?
Арьяна поймала себя на мысли, что она абсолютно не продумала этот вопрос. Времени на размышление не оставалось, поэтому она уклончиво ответила:
– Что-нибудь равнозначное. Но главное – подальше отсюда.
– Моя в центре города. Правда, однушка.
– Мне с внучкой будет тесновата.
Сотрудница ЗАГСа встала из-за стола и подойдя к распахнутой двери кабинета, бесшумно закрыла ее. Вернувшись на свое место, она обеими руками взяла Арьяну Тимофеевну за ладонь и тихим голосом, доверительно произнесла:
– Дети – дело хлопотное. На них деньги нужны. А я могу разницу метров наличкой компенсировать.
Арьяна пожалела, что начала этот разговор. Поспешно встав, она пообещала подумать и опрометью бросилась в сторону спасительного выхода.
Вечером того же дня директор музея позвонила своему заместителю. Поинтересовалась, как прошел рабочий день. Едва выслушав его короткий доклад, напрямую спросила:
– Саша, а ты случайно не в курсе, как можно обменять квартиру?
– В городском отделе учета жилья. Там есть обменное бюро. Пользование картотекой стоит один рубль.
– Ничего себе!
– Да, дороговато. На эти деньги неделю на трамвае на работу и обратно ездить можно.
– Да я не про рубль. Откуда у тебя такие познания? Что, пользовался уже?
– Который год пытаюсь разменяться, – тяжело вздохнул собеседник на другом конце телефонной связи. – Я ведь со своей бывшей официально в разводе, но жить и дальше приходится под одной крышей. А это уже незаслуженный ад на земле.
– Так может, сходишь со мной в это бюро?
– Запросто. Я после работы считай что постоянно там околачиваюсь. Все веселее, чем дома.
На следующий день они вдвоем направились в горисполком. В торце здания, в узком закоулке, у невзрачной обшарпанной дверцы с вывеской «Отдел учета и деления жилплощади» бурлила стихийная квартирная «толкучка». В отличие от настоящей, где продают с рук подержанные или новые, чаще всего дефицитные вещи, товаром здесь была недвижимость. И находилась она вдали от этого зловонного пристанища.
– А получше места и помещения не нашлось? – вслух возмутилась Арьяна Тимофеевна. – Государственное учреждение все же.
– Так-то оно так, да не совсем, – скромно возразил Саша. – Мы же не владельцы наших квартир. Лишь съемщики у государства, которому и так виднее, кому и какое жилье положено. Не рыпайся и молча жди своей очереди. Но нет же, какие-то нетерпеливые выскочки лезут поперек со своими исключительно шкурными желаниями обменяться. Вот нас, как несоциалистический элемент, и спровадили на задворки.