Ах, до чего же приятно бывает порой ничегонеделание! Особенно ничегонеделание за пределами города. Где-нибудь в поле. Или в горах. Или на берегу реки. Или на берегу реки, орошающей горное поле. Точно! Идеальный вариант, поскольку должен угодить любому вкусу. Сидеть на нагретом солнце камушке и любоваться тем, чего так не хватает в каменных джунглях современного города. Любоваться травинкой, муравьём, паутиной (пожалуй, хорошо, что в каменных джунглях этого не хватает), цветком, бабочкой. Особенно бабочкой. У меня к ним с некоторых пор особое отношение. Но не с тех пор, как я узнал некоторые ужасные вещи из её жизни. Не с тех пор, как из бабочкиного шкафа, вернее кокона, вывалился ветхий скелет, вернее гусеница! Да-да, жуткая мохнатая и рогатая гусеница с ядовитыми чёрными и оранжевыми пятнами на спине – это бабочка в детстве! Вы знали об этом? И молчали? И продолжали любоваться порхающим над цветком цветком? Снимаю шляпу перед безусловностью вашей любви! И, надеюсь, вы догадались, что это была шутка.
Шутки шутками, но к бабочкам у меня и вправду с некоторых пор особое отношение. Не то чтобы раньше я их недолюбливал, а сейчас наоборот. И, конечно же, дело не в том, что раньше я их любил, а теперь испытываю острую неприязнь. Нет. Бабочки мне всегда нравились. В любом виде. Нарисованные. Марципановые. Оригами. Галстуки. В любом виде. Кроме приколотых булавкой к картонке. Но вот однажды… Они стали мне нравиться ещё больше. Расскажу, пожалуй.
Дело было на нагретом солнцем камне, лежавшем на краю лужайки недалеко от берега горной реки. Дело было в час созерцательного ничегонеделания носящего название «выездной отдых на природе». Сижу на камушке, грею бока и кости. Любуюсь творением. Восхищаюсь Творцом. Молюсь. Размышляю. Вижу порхающую капустницу. Или белянку. Простите, не силён в энтомологии. Скромная, одноцветная, сквозь солнцезащитные очки (рудимент горожанина) цвет белый или жёлтый – не различить. Если невнимательно смотреть, то можно перепутать с клочком бумаги, беспорядочно мечущимся под порывами ветра. Но! Как же радует она глаз! Особенно в конце весны! Её полет – как заявление: зима закончилась! И вот любуюсь я этим заявлением на клочке бумаги, а мысли лезут, спешат, расталкивают друг друга локтями:
Вот для чего нужны бабочки? Какая от них практическая польза? Чтобы опылять цветы? Так ведь они намного менее эффективны, чем пчёлы. (Намного менее? Откуда такой оборот?) А для чего нужны пчёлы? А для чего нужны цветы? Чтобы кормить бабочек? Или кормить пчёл? Чтобы те, в свою очередь, кормили нас, людей, душистым сладким аллергенным мёдом? А орхидеи для чего нужны? Кого они кормят? Вот бы попробовать орхидейный мёд! А такой бывает? Или орхидеи пожирают тех, кто пытается полакомиться ими? А всякие там хищные росянки и прочие удивительные растения для чего нужны? А если и цветы, и бабочки нужны для того, чтобы радовать глаз человека? Чтобы доставлять кому-то эстетическое наслаждение? Кому-то это мне? А для чего нужен я? Для чего нужен человек?
Тут знатоки Библии, люди книжные и учёные, глубокие специалисты-богословы дружно ответят: чтобы славить Бога и наслаждаться общением с Ним. Бесспорно, они правы. Другая группа знатоков Библии ответят: возделывать Землю, заботиться о доверенном нам Богом творении. И они правы. Третьи сделают в своём ответе упор на Великое Поручение. Не удивляйтесь, но и они правы. Но я, как человек простой и некнижный (по крайней мере, мне хотелось бы приходить к Богу именно в таком статусе, без чинов без дипломов, без погон и прочих регалий, приходить к Отцу как неразумное и ничего не знающее дитя), так вот, как человек простой и некнижный я могу позволить себе неразумие, если хотите – глупость, и задаться вопросом: а что если человек был создан для того, чтобы радовать глаз Бога? Что если моё призвание, моё предназначение не совершать что-нибудь великое с разной степенью величия, а доставлять Творцу, сотворившему меня, Отцу, родившему меня эстетическое удовольствие? Не я должен наслаждаться Богом, а Он хочет наслаждаться мной? Тогда как быть с людьми неприглядными, как внутренне, так и внешне? Мог ли Бог ошибиться, создав «некрасивого» человека? Или же проблема лишь в том, что мы не способны увидеть красоту того, кого создал Бог?
Так много вопросов! И ответы богословов (ничего не имею против них, поскольку и сам порой пишу слова про Бога), и ответы богословов лишь провоцируют во мне новые вопросы. Ещё больше вопросов! Лавина вопросов! Цунами вопросов! Вулкан вопросов с последующим землетрясением мозга! (Или наоборот? Взрыв мозга с последующим трясением чего-нибудь?)
И вдруг, посреди всех этих вопросов, где-то внутри рождается идея, предложение, образ, звучащие как ответ на вопрос о назначении бабочек и меня:
Есть завет радуги. Всякий раз, видя радугу, вспоминай, что потопа больше не будет. Есть завет соли, который должен напоминать, что Я сохраняю и поддерживаю жизнь в человеке. Пусть будет и завет бабочки! Каждый раз, видя бабочку, вспоминай, что ты – та же самая бабочка для Меня. И радуешь Меня даже самим фактом своего существования. И для этого ты нужен. Мне нужен!
«Ибо никто из нас не живет для себя, и никто не умирает для себя; а живем ли – для Господа живем; умираем ли – для Господа умираем: и потому, живем ли или умираем, – [всегда] Господни» (Рим.14:7,8).