Из глубин - читать онлайн

Глава 1 ТАЛИГ. НОВАЯ ЭПИНЭ ТАЛИГОЙЯ. б. ОЛЛАРИЯ

399 год К.С. 10-й день Осенних Волн

Валме проснулся сам, и ничего хорошего в этом не было. Ничего хорошего не было ни в запахе лаванды, исходившем от простынь, ни в сопевшем в углу рэе Кальперадо. Разобрать в кромешной тьме, который час, виконт не мог, но шести точно не было, иначе Герард, не хуже петуха чуявший, когда пора вопить, уже стоял бы над душой с бритвенным прибором.

Марсель зевнул и закрыл глаза, однако темней от этого не стало. Пожалуй, темней бы не стало, даже если б их кто-нибудь проглотил. А чего вы хотите – ночь, осень, дождь, и это не считая собственной глупости! Виконт лежал, слушал, как барабанит о подоконник не унимающийся ливень, и пытался понять, за какими кошками его понесло за Вороном, да еще таким аллюром. Куда было спешить, если в итоге они позорно застряли в омерзительном при всех своих достоинствах трактире? И это не говоря о том, что спасти Фердинанда всяко бы не вышло, Рокслея и так проучили, а где болтаются Алва с Луиджи, знал разве что Леворукий. Он же знал и то, чем заняться офицеру для особых поручений при особе после бегства оной особы, но по своей злокозненности не говорил.

Пытаться заснуть вновь было глупо, а будить Герарда – жаль, хотя это стало бы прекрасной шуткой: наследник Валмонов будит Герарда Арамону, тьфу ты, рэя Кальперадо! Рокэ не поверит… Ну и пусть не верит, лишь бы отыскался! Офицер без особы мрачно потянулся, нащупал ногой колючий коврик, встал и принялся натягивать дорожное платье. О свечах, зеркалах и камердинерах он вспомнил, лишь застегивая манжеты. Увы, знаменитый щеголь и сибарит безбожно опростился, и, похоже, навсегда. Путешествовать всего с двумя сопровождающими, и то приблудными! Отец удивится, но, пожалуй, одобрит.

Трактир, в котором так толком и не решившая, куда она все-таки едет, компания третий день слушала обнаглевший дождь, упорно соответствовал первому благоприятному впечатлению. Дверь открылась, не скрипнув, в общем коридорчике горел свет, с первого этажа тянуло чем-то вкусным, а на лестнице обнаружилась миловидная пышка в фартучке и чепце, даже не слишком заспанная.

– Доброй ночи, моя радость, – подмигнул толстушке виконт, унимая проснувшееся вместе с ним раздражение, – который час, не скажешь?

Радость захлопала темными глазками и тоненько хихикнула.

– Восемь с четвертью, сударь.

Восемь?! Выходит, он-таки проспал, хоть и не столь по́шло, как Герард. Мало того, он встал раньше обоих спутников, а это должно что-то… предвещать.

– Спасибо, – Валме ухватил служанку за круглый подбородок. – Как тебя зовут, ежевичинка моя?

– Лиза, – мурлыкнула девица и потупилась, явно ожидая продолжения столь блистательного знакомства.

– Отличное имя, – похвалил виконт, – но мне нужны шадди, горячая вода, завтрак на троих и лошади.

– Лошади? – явно расстроилась Лиза. – Сударь, все ж размыло… Не проехать.

– Что значит «всё»? – менторским тоном вопросил Валме, мгновенье назад не помышлявший бросать вызов небесам, однако те ниспослали знак. Проснуться раньше даже не Давенпорта – Герарда, и смиренно сидеть под мокнущей крышей? Немыслимо.

– Я, кажется, спросил, что значит «всё»? – дабы смягчить суровость, Марсель сделал над собой усилие и совершил то, чего, без сомнения, ожидала толстушка, а именно ущипнул ее за тугой бочок.

– Ну… Свиной овраг сейчас хуже реки… Право слово, сударь, потонуть можно.

– А не свиные овраги у вас есть?

Оказалось, нету, потому что всяко придется спускаться с холмов, а вода, чтоб ее, свинским образом течет вниз и устраивает лужи, озера и болота, в которых если не тонут, то вязнут. Вода осенью – это мокро, холодно и тоскливо, но виконт уже закусил удила. Если нельзя ехать вперед, можно поехать назад, а потом свернуть к Кот-Роти. Там добывают песок, а песок не раскисает.

– Сударь, – напомнила о себе служанка, – об эту пору завсегда льет.

– Вот видишь, Лиза, – поднял палец виконт, – дождь не прекратится, так что прекратимся мы, разве что… Мне нужно написать письмо. Письменные принадлежности у хозяина найдутся?

– А как же сударь, – девушка в который раз хихикнула, – они много пишут и встали уже… В голове-то все не удержать, с таким хозяйством-то! Одного овса сколько покупают…

– Есть головы, – не мог не уточнить Валме, – в которые помещается все, включая овес и мировую скорбь. Нет, я говорю не о себе.

Первый маршал великой Талигойи не обязан самолично чистить лошадей, но что делать, если жизнь стремительно превращается в пляску среди не то тухлых яиц, не то ядовитых змей? Тут сбежишь даже не на конюшню, на кладбище. Покойники ни о чем не просят и ничего не требуют, а выходцы… Живые бывают и отвратней, и опасней.

– Ну что? – тоскливо спросил герцог Эпинэ своего полумориска. – Что скажешь?

Дракко ответил коротким фырканьем и чувствительным тычком в плечо. Роберу почудилось, что в переводе с лошадиного это значит: «Хватит отмерять, пора отрезать».

– Уверен? – Рука герцога скользнула по огненной гриве, такой же, как у жеребца из видений. Дракко еще разок фыркнул и прихватил хозяина за ухо. Не больно, а в шутку. В отличие от маршала конь был в отменном настроении и желал одного – пробежаться.

– Успеешь, – одернул Эпинэ расшалившегося друга, – мы с тобой еще погуляем, а сейчас мне нужно еще кое к кому…

«Кое-кто» прижал уши, однако войти позволил. С визитами Робера Моро смирился, но больше не подпускал к себе никого. Даже тех, кого знал по прошлой жизни. Королевские конюхи, воспринявшие смену власти с философским спокойствием, обходили черного демона по стеночке. В их присутствии мориск не желал ни есть, ни пить, глядел зверем и норовил врезать любому, до кого удавалось дотянуться.

Конечно, управа бывает и на таких: жажда сломит любую лошадь, но Эпинэ наорал на умника, предложившего оставить строптивца без воды. Робер не мог предать Моро, ведь он был тенью клятвы, о которой знали лишь Повелитель Молний и Повелитель Ветров. По крайней мере, Роберу хотелось думать, что Алва знает. И герцог Эпинэ самолично таскал ведра, возился со скребницей и проминал осиротевшего жеребца, несмотря на ревность Дракко и скрытые ухмылки конюхов, вбивших в свои дурные головы, что некоторым приспичило прибрать к рукам чужого коня.

– Здравствуй. – Маршал Талигойи медленно протянул руку к лоснящейся шее. Моро не отшатнулся, но и не потянулся вперед, оставшись стоять, как стоял. Жили только глаза, да вбирали знакомый, но все равно чужой запах влажные ноздри. Гематитовая статуя из мертвого города, которая вдруг почти ожила.

– Есть будешь? – спросил Робер, он всегда спрашивал, хотя Моро никогда ничего не брал из рук. Не взял и сейчас. Эпинэ выждал пару минут – пусть очередной раз привыкнет к неизбежности – и, взявшись за недоуздок, велел приниматься за уборку. Мориск коротко и зло всхрапнул, превратившись на мгновенье в живую лошадь. Робер с радостью бы забрал сироту к себе, но жизнь Первого маршала Талигойи протекала где угодно, только не в родовом особняке. Оставить жеребца там означало обречь его на заточение в деннике, от чего даже лучшая лошадь за месяц выйдет из порядка[7]. Эпинэ выбрал меньшее из зол и водворил подопечного в дворцовые конюшни. Альдо это не нравилось, Моро тоже.

– Монсеньор, осторожней!

Никола… Разыскал-таки! От некоторых удрать не проще, чем от судьбы.

– Ерунда, – Эпинэ скосил глаз на вновь окаменевшего мориска, – смерть от лошадиных копыт мне не грозит.

– Так то от лошадиных, – скривился южанин, – а эта зверюга впору разве что Леворукому.

– Ничего он мне не сделает. Что случилось? Ведь просил же…

– Велено к полудню проинспектировать городские казармы и доложить.

Раз «велено», значит, речь о его величестве Альдо Первом Ракане. Никола, хоть и прыгнул из отставных капитанов Талига в генералы Талигойи, благодетеля откровенно недолюбливал, вот и избегал называть по имени, не говоря уж о титулах. А Робер так же упрямо называл, поскольку считать Альдо другом мог уже с трудом. Когда-то это получалось само собой, но чем дальше, тем больше напоминало вранье.

Эпинэ угрюмо глянул на суетившихся конюхов, и те, не дожидаясь окрика, замахали вилами еще чаще. Казармы казармами, но не стоять же Моро целый день среди навоза. Никола промолчал, но Робер поймал довольный взгляд – маленький генерал откровенно радовался, что его «Монсеньор» не мчится, задравши хвост, исполнять приказ. Любопытно, что выбрал бы Карваль, окажись он между Альдо и Вороном? Между вроде бы старой дружбой и чем-то, что сам не знаешь, как назвать.

– Что происходит в городе? – Первый маршал Талига смотрит на встречающего его теньента. Вороной конь зло прижимает уши и долбит копытом плиты двора. Смуглые солдаты в беретах молчат и ждут. Чего?

– В городе волнения, – объясняет теньент Давенпорт. Он командует ночным караулом и знает, что творится в столице, то есть ему кажется, что знает. – Они охватили Нижний город…

– Тогда почему вы в казармах?

Почему? Чарльз не знает ответа, но он слышал, как полковник Ансел спорил с Мореном, а потом прошел к коменданту. Через десять минут Ансел вернулся и скучным голосом отчитал сержанта за дурно вычищенные мушкеты. Ворота закрыли, солдат погнали на плац. Гарнизон Олларии под несмолкающие колокольные вопли отрабатывал парадные повороты. До одури, до полного отупения.

Из-за стены тянуло дымом, орали взбудораженные птицы, по синему небу ползли черные полосы. Кто-то колотил в ворота, громко и отчаянно. Колотил и кричал, а они маршировали. Потом трубачи заиграли отбой, настало время ужина, и они отправились ужинать… Килеан-ур-Ломбах аккуратно резал ножом жареное мясо и говорил о диспуте в Нохе и о парадных алебардах нового образца, Морен отвечал, Ансел хмуро слушал, что делал он сам, Чарльз не помнил. Может, даже ел.

«Почему вы в казармах?» Бесстрастное лицо, ровный голос, белые парадные перья, а перчатки черные, походные. Чарльз Давенпорт первый раз видит Кэналлийского Ворона так близко. На Первом маршале Талига шикарный, с иголочки, мундир и белый плащ, из-за атласного плеча таращится встрепанный мальчишка в кирасе. Кирасы и на сопровождающих Ворона кэналлийцах, но сам герцог не унизился до забот о собственной шкуре.

– Господин комендант не счел нужным. – Килеан-ур-Ломбах – снулая рыбина, дурак, зануда, очень может быть, что подлец, но он старший. Старший, раздери его кошки! Что останется от армии, если наплевать на приказы? А что останется от совести, если выполнять все, что велят?

– Где он? – Небо за спиной Алвы отливает багровым, муторно и тревожно пахнет гарью.

– В своих апартаментах. – Господин комендант велел его не беспокоить, но говорить об этом нельзя. Истинная правда тоже бывает доносом.

– Прекрасно. – Равнодушный взгляд, ровный голос, и кто только сказал, что у южан все написано на лице? – Поднимайте людей, теньент. Приказ Первого маршала. Идемте, Ричард, поговорим с господином комендантом Олларии.

Ричард? Конечно же! Ворон взял в оруженосцы сына Эгмонта Окделла, и тот пошел. Год назад младший Рокслей от этой новости чуть с моста не свалился, теперь все привыкли.

Сын мятежника растерянно вертит головой. Откуда ему знать, где комендантские апартаменты? Чарльз хочет показать, но герцог отмахивается от помощи, как от уличной собачонки.

– Я знаю дорогу, теньент. – Белые перья и черные перчатки, безупречная вежливость. Крик или пощечина не унижают, унижает пренебрежение. Кто Алва такой, чтоб судить о других, судить и выносить приговор?! Корнет Окделл тоже задирает голову и крутит носом. Куда ворон, туда и воробей.

– Через полчаса гарнизон должен быть готов, – велит господин Первый маршал. – Одежда – парадная, кирасы и шлемы – боевые.

Хлопает дверь, это выскочили полковники. Оба. Кто им сказал? Караул вот он, здесь…

– Полковник Ансел, полковник Морен, прошу за мной, – Алве не до младших офицеров, начальству тем более, они уходят вчетвером, надо полагать, к Килеану.

Если б не Ансел с Мореном, Чарльз не удержался бы, ответил, и гори все закатным пламенем, но время упущено. Для слов, не для выстрела. Захоти кто всадить в Ворона пулю, это труда не составит…

Давно прошедшая ночь в Олларии не была сном, и памятью тоже не была, память хотя бы иногда замолкает, а оборванный разговор таскался за Чарльзом Давенпортом, как неотвязный сказочный пес – пинай, не пинай, не прогонишь. Оставалось либо попытаться уснуть, либо, наоборот, встать, но что делать среди ночи в придорожной гостинице? Вином и девицами запасаются с вечера, а разбудить Валме? Что он ему скажет? Что второй год держит в руке невидимый пистолет и думает – нет, не о том, чтоб выстрелить, о том, что не следует поворачиваться спиной к тем, кого оскорбляешь…

Отогнавшему жгучую память стуку теньент обрадовался несказанно, кто угодно, только б рассеялся валящий из прошлого, будто из трубы, горький дым. Давенпорт повернул ключ, и не подумав спросить, кого принесло, но это оказался Марсель, совершенно одетый и отчего-то с чернильным прибором.

– Ставлю вас в известность, – объявил он, переступая порог, – что сейчас будет шадди, через час завтрак, а еще через час я отбываю в Тронко, а рэй Кальперадо – в Фельп к маршалу Лэкдеми.

Глупо звякнули вилы. Конюхи закончили работу, и Робер кивнул – уходите. Здоровенные дядьки бочком скользнули за дверь, казалось, они боятся не столько Моро, сколько чего-то, чего сами не понимают. Иноходец тоже многого не понимал и еще большего боялся. Боялись многие – заливающие страх вином солдаты, ошалевшие от ужаса горожане, шарахающиеся от людей псы. Боялись и ждали то ли зимы, то ли беды, то ли того и другого.

– Никола, – окликнул Робер, предвкушая очередной неприятный разговор, – принесите воды. Я его держу.

Карваль без лишних слов приволок четыре ведра, вылил в каменную колоду и поспешно отступил. Робер выпустил недоуздок, Моро передернул ушами, но к воде не потянулся. Не хотел, чтобы видели его пьющим, сдавшимся, сломленным, людям бы такую гордость и такую верность! В последний миг Эпинэ сдержал желание растрепать смоляную гриву. Нет, Повелитель Молний не боялся, что конь его покалечит, просто это было чем-то, на что он не имел права. Все равно что лезть с любезностями к жене угодившего в беду друга… Может быть, потом, когда он расплатится с долгом, он и попробует приласкать Моро. С разрешения хозяина…

– Идемте, Никола. Что нового? Дождя нет?

Сейчас Карваль в сотый раз спросит, когда они вернутся в Эпинэ, и в сто первый услышит про присягу, хотя дело не в ней. Нельзя бросать столицу на милость обалдевшего от победы вертопраха и падальщиков, которых становится все больше

– Нет, Монсеньор, – лицо Карваля стало еще более жестким, – дождя нет. Пришлось повесить пятерых мародеров, на сей раз из полка Окделла. Бывшие люди Люра.

Пятерых поймали, а пять тысяч живут в свое удовольствие. Леворукий, ну как объяснить Альдо, что король в своей стране не завоеватель, а хозяин?! Грабят те, кто не надеется удержаться, но ведь сюзерен уверен, что пришел навсегда… И делает глупость за глупостью.

Конечно, можно махнуть на все рукой и удрать. Мятеж, ибо как еще назвать то, что случилось, захлебнется в своей и чужой крови, только они к этому времени будут далеко. Из Старой Эпинэ можно попробовать договориться с Савиньяками или хитрюгой Валмоном, а не выйдет – удрать в Алат к Матильде…

– Никола, я должен вам сказать раз и навсегда, что не уйду из Олларии. По крайней мере, пока не прекратятся грабежи.

А прекратятся они, когда «победителей» вышвырнут из столицы к кошачьей матери!

– Монсеньор! – Карваль резко остановился – борец за великую Эпинэ не мог на ходу говорить о том, что его волновало. – Монсеньор, я бы счел бесчестным бросить жителей столицы на произвол судьбы. Кроме нас их защитить некому, ублюдки северяне горазды только грабить и предавать.

У Никола во всем виноваты «ублюдки-северяне», хотя среди мародеров северян почти нет. Уроженцы Ноймаринен, Бергмарк, Южной Марагоны испокон веку шли в северные армии, а в принявшей сторону Альдо Резервной большинство составляли обитатели центральных графств, только для Никола все, что не юг, то север. Впрочем, для бергеров юг все, что не Торка.

– Карваль, – Робер взял маленького генерала под руку, – я намерен просить у его величества особых полномочий для себя и место коменданта Олларии для вас.

Никола в ответ уставился на свои сапоги, и Робера осенило, что бывший капитан Старой Эпинэ похож на молодого бычка, сильного, упорного и все равно в чем-то смешного.

– Я готов, – упрямец, усугубляя сходство, с шумом выдохнул, – но у вашего Ракана можно только требовать.

Требовать и вовсе бессмысленно, ведь его величество вообразил, что ему принадлежит весь мир. Сюзерена разуверит только армия фок Варзов в предместьях Олларии, да и то не сразу, но виноват не Альдо, а тот, кто начал, то есть герцог Эпинэ. Можно криком кричать, что ты не хотел, не собирался, не думал, толку-то? Это Создатель зрит намерения, люди живут проще: сделал – отвечай. Или беги, если у тебя нет совести.

– Нечего нам было забираться за Кольцо Эрнани, – не удержался Никола, – пусть бы сами выкарабкивались. Только раз зашли, нужно держаться и думать, как быть дальше.

– Да, – эхом откликнулся Иноходец, – нужно думать.

И не только думать, но и делать. Спасать город, горожан и тех солдат, которые просто выполняют приказы. И растерявшихся тоже надо спасать, и запутавшихся в чужих делах и делишках, а еще есть Багерлее, свора рвущихся выслужиться лизоблюдов и, как следствие, ворохи кляуз и жалоб в новой канцелярии. Когда сволочь жрет друг друга – не беда, но доносят и на непричастных, лишь бы наверху заметили… усердие и оценили.

Савиньяку Валме написал в комнате Давенпорта, но бриться в гостях, даже таких, было бы слишком, к тому же требовалось успокоить растрепыхавшегося Герарда. После пропажи маршала исчезновение офицера при особе производит удручающее впечатление, а Валме удручать не любил. Ключ виконт поворачивал с чувством некоторой вины, однако рэй упорно спал, и это переходило уже все границы. Ну, погоди же!

– Утро, сударь! – гаркнул виконт, срывая с сони перинку. Опозорившийся изверг с жалобным кукареканьем подскочил на своем тюфячке, и Марселю впервые за последние дни стало смешно.

– Простите, – юнец явно собрался провалиться сквозь землю или хотя бы сквозь дощатый пол, – я не думал, что…

– И не думай, – перебил Валме, открывая ставни и впуская в комнатку что-то вроде рассвета. – По крайней мере до Мюлиса. Там наши пути разойдутся, ты отправишься в Фельп, отвезешь мое письмо маршалу Эмилю и расскажешь про столичные безобразия, если он еще не знает.

– Да, сударь, – печально моргнул рэй, – а вы?

– Наш с теньентом Давенпортом путь и далек, и долог, – ушел от прямого ответа Валме и принялся зажигать свечи, стараясь делать это на кэналлийский манер.

Что за кошки пихают его в спину, виконт сам не понимал: не все ли равно, доберутся они до Тронко днем раньше или четырьмя позже. Дядюшка Шантэри полагал спешку вредной для здоровья, герцог Фома во время прощальной аудиенции был слегка озабочен, не более того, а вот Марсель не находил себе места. Или, наоборот, нашел. Рядом с Вороном. Прицепился к Первому маршалу, а тот возьми да и умчись, ничего не сказав, главнокомандующий называется!

Без Алвы жизнь сразу же стала скучной, потому что спать, чесать языком, танцевать и ухаживать за хорошенькими женщинами приятно, когда есть дело, от которого можно увильнуть. Когда же дела нет, праздность теряет всякое очарование. Да, разумеется, причина в этом и только в этом, а предчувствия оставим девицам в розовом. Или в голубом. Что еще делать Елене с Юлией, как не предчувствовать и не шить туалеты к мистериям? Дочки Фомы были славненькими, но до Франчески Скварца им было далеко. Вот кому бы пошел наряд Элкимены! Розовая, нет, пурпурная туника, золотые сандалии, кованый пояс с шерлами… Этим стоило поделиться, и Марсель сочинил фельпской вдове длиннющее письмо. Сочинил, но не написал, потому что писать, не получая ответов, глупо, а Марсель не желал выглядеть дураком, тем более в столь прекрасных глазах… Глаза Эмиля Савиньяка наследника Валмонов не волновали, зато напомнить через него о себе было вполне удобно. Вежливость, не более того.

«Если увидишь вдову Скварца, – как мог небрежно приписал к, по счастью, еще не запечатанному посланию виконт, – засвидетельствуй ей мое неизменное восхищение и извинись за молчание. Есть дамы, которым можно присылать лишь совершенные стихи, а нынешние события если и располагают к поэзии, то исключительно к хулительной. Просить тебя позаботиться о подателе сего письма не буду, поскольку рэй Кальперадо вручается тебе согласно приказу Первого маршала Талига, коий ты, вне всякого сомнения, уже получил стараниями графа Шантэри, да пребудут с ним лучшие паштеты Ургота»…

– Ваша вода, сударь! – пропело от двери, возвращая расписавшегося виконта к осенней прозе. Давешняя красотка успела переодеться в платьице с разлапистыми малиновыми астрами – это было ужасно.

– Ставь на подоконник, – велел виконт, но, поймав взгляд Герарда, понял, что излишне краток. – Как тебя зовут, малиновка?

– Лиза, – хихикнула носительница астр, и Валме осенило, что имя он только что спрашивал.

– Помолись за нас, Лиза, – виконт вытащил из кармана несколько суанов и, заглаживая неловкость, сунул за низко вырезанный корсаж, – только не сейчас. Сейчас завтрак. Внизу.

Лиза, крутанув бедрами, исчезла, Марсель зевнул и потянулся к бритве. Без сомнения, красотка приняла забывчивость за шутку, уверившись, что, будь столь щедрый кавалер один, лежать бы ей в постельке, да не за серебро, а за золото. Смешно… Если б не Герард, он бы на эту пампушку второй раз и не глянул, но не выказывать же тревогу при младшем по званию. Вот и приходится изображать себя самого. Позавчерашнего!

Офицер для особых поручений при особе Первого маршала Талига поморщился и намылил щеку: как бы виконт Валме ни опростился, до бороды он не докатится. Валмоны не Люди Чести и не козлы.

– Сударь, – дернулся Герард, – вам помочь?

– Вот еще! – Проклятье, приучил людей к болтовне, теперь хочешь не хочешь, трещи, как сорока. – Бросал бы ты лакейские замашки. Тебя что, рэем сделали, чтоб ты тазы с водой таскал?

– Сударь…

– Сам ты сударь, – отмахнулся Марсель, пробуя пальцем бритву.

Рэй Кальперадо захлопал глазами и притих. Задумался, надо полагать. Парнишка за Алву в огонь прыгнет, не чихнет, но пока во что-то вроде огня прыгнул Рокэ. Один! А они, тапоны[8] эдакие, были рядом и ничего не поняли, пока письма не нашли. Ничего!

Вернулась Лиза. Хихикнула, сообщила, что кушать подано и «господин Даверпот» уже вышли к столу. Валме одобрительно кивнул, благо бритье позволяло обходиться без речей, и занялся своей изрядно осунувшейся физиономией. Вот так начнешь с желания гульнуть и прихвастнуть шикарным знакомством, а кончишь войной, которую не прекратишь, пока жив. Даже если тому, кто тебя в это втянул, ты не нужен, даже если вы больше не встретитесь.

Глава 2 ТАЛИГ. СЕВЕРНАЯ ПРИДДА ТАЛИГОЙЯ. б. ОЛЛАРИЯ

399 год К.С. 12-й день Осенних Волн

Из осенней мглы закатным мороком проступили шпили аббатства Святого Хорста. На излете Двадцатилетней войны Михаэль Ноймаринен и Алонсо Алва не пожалели золота для усыпальницы погибших в начале бойни. Под сводами из лучшего кэналлийского мрамора нашлось место и для Ги Ариго, если похороненный со всеми почестями изломанный скелет в самом деле принадлежал повешенному уже после смерти генералу. Из заступившего дорогу дриксам отряда уцелело четырнадцать человек, до победы дожило двое – успевший стать герцогом Михаэль и получивший баронство капрал-южанин…

– Мой генерал, – незнакомый голос был усталым и хрипловатым, – разрешите представиться. Полковник Ансел. Приказ регента.

Жермон оторвал взгляд от вызолоченных игл, сшивавших прошлое с настоящим, и обернулся. Подъехавший полковник был немолод и спокоен, как и положено человеку, выведшему гарнизон из захваченного предательством города. За спиной Ансела блестели черные глаза виконта Сэ.

– Рад знакомству, полковник, – первым протянул руку Ариго. – Что за приказ?

– Монсеньор поручил мне временно принять авангард, – рукопожатие вышло крепким. – Вам в сопровождении теньента Сэ надлежит незамедлительно отправиться в резиденцию маршала фок Варзов. Вот рескрипт.

Жермон кивнул и развернул приказ, в котором, кроме печати и подписи, имелось лишь семь слов: «Сдай командование Анселу. Жду в Вальдзее. Срочно». Рудольф не страдал бумажным многословием и никого не торопил зря.

– Что-то случилось?

– Не имею достоверных сведений, но полагаю, что да, – предположил Ансел. Есть ли у него родичи или только друзья и сослуживцы? Ариго взглядом попрощался с золотыми шпилями и лежащим под ними предком и привычно подкрутил усы.

– Ансел, представляю вам полковника Карсфорна, он все объяснит. Гевин, я на вас надеюсь. Едем, теньент.

Карсфорн дотошен, как четыре бергера, вдвоем с Анселом до Гельбе как-нибудь доберутся, а что дальше – сам Леворукий не знает, а знает, так не скажет, поскольку вражина и насмешник. «Жду в Вальдзее…» Регент счел возможным отстать от армии и выдернуть командующего авангардом. Дело плохо или, наоборот, хорошо?

– Арно!

Закатные твари, половину Савиньяков звали Арно, а до старости дожил лишь пасынок Алонсо. Один за всех.

– Мой генерал?

– Регент в Вальдзее?

– Я оставил его утром в Абентханде. – Теньент умело развернул буланого мориска, пропуская здоровенную фуру. – Это три часа кентером до Вальдзее.

– Знаю, – еще бы ему не знать Северную Придду! – Фок Варзов в Гельбе?

– Насколько мне известно, в Хексберг. По крайней мере, регент послал курьера именно туда.

Старик покинул Гельбе. Это может значить лишь одно: дриксы решили начать с оставшейся без флота крепости. Удачный момент, ничего не скажешь. Взяв Хексберг, его величество Готфрид положит в карман всю Приморскую Придду, а Западная армия очутится в мешке. Весело!

Граф и виконт конь о конь ехали вдоль марширующих мушкетеров и артиллерийских запряжек. Скрипели колеса, фыркали кони, переговаривались и напевали возчики. Рудольф перебрасывал из Ноймара в Придду то, что называлось личными резервами Проэмперадора Севера, а на деле было пусть небольшой, но отменной армией, которую содержали герцоги Ноймаринен. Теперь оставшийся за старшего Людвиг может рассчитывать разве что на Бергмарк, а что, если полезут и туда? Принц Фридрих упрям и завистлив: куда Ворон с когтями, туда и «гусак» с перепонками.

– Своего Давенпорта ты куда дел?

– Генерал Давенпорт выдвигается в Гельбе.

Хексберг, Гельбе, Агмарен… Агмарен, Гельбе, Хексберг… Хочешь не хочешь, силы дробить придется, а резервов теперь не дождешься. И пушек новых не дождешься, и фуража…

– Мой генерал, поворот на Вальдзее!

– Ты здесь впервые?

– Да, сударь.

Двадцать лет назад все было наоборот. Почти наоборот. Генерал Савиньяк и потерявший имя и отца теньент. Арно-младшего еще не было на свете, Арно-старший сказал «забудь и воюй». Жермон Ариго воюет до сих пор и останавливаться не собирается.

– Красивое место, – генерал привстал в стременах, приветствуя гранитную стелу с неуместной среди лесистых холмов косаткой, – и замок красивый. На юге строят иначе. Ты давно был в Сэ?

– Перед Лаик, – Арно улыбнулся немного виновато. – На Зимний Излом мне обещали отпуск, но теперь отпусков нет. Вы знаете, что Сэ сожгли?

Розовое от заката озеро, мраморный олень у самой воды, изящные башенки с флюгерами, алатские шпалеры и книги, книги, книги… Арлетта Савиньяк обожала книги и сыновей.

– Что с матерью? – Вдова маршала любила Сэ больше прочих имений. – Она была там?

– Мама в безопасности. Она уехала в Савиньяк, успела… Так говорит барон Райнштайнер, писем я пока не получал.

– Если Райнштайнер что-то говорит, – подтвердил Жермон, – так оно и есть.

– Да, мой генерал, – теньент Савиньяк доказал, что умеет держать субординацию, и теперь был не прочь поговорить. – Вы не думаете, что Дриксен или Гаунау усилят натиск на перевалы?

Иными словами, не прорвутся ли «гуси» в Ноймаринен, откуда ушли войска. Арно-старший так бы и спросил, но нынешние Савиньяки еще и Рафиано. Сразу и дипломаты, и вояки…

Жермон поймал выжидающий, серьезный взгляд. Виконт Сэ хотел знать все и наверняка, граф Ариго тоже бы не отказался, но ясновидцы водятся только в сказках.

– Ноймаринен, Агмарен и Бергмарк держатся много лет. – Это очевидно, но порой об очевидном следует напоминать и другим, и себе. – Правда, болван Фридрих не прочь покрыть себя славой, но зима защитит перевалы лучше любой армии, а к весне в Ноймаринен наберут несколько новых полков, да и бергеры поднимут тысяч десять-пятнадцать. Торка отобьется, это в Придде может по-всякому повернуться.

– Да, раньше у фок Варзов было не тридцать четыре тысячи, а все пятьдесят.

Что мысль усилить Надор и экспедиционную армию за счет Западной оказалась не лучшей, полу-Рафиано умолчал, однако сие было написано у теньента на носу, и Жермон не мог не объяснить:

– Перераспределение сил казалось разумным. Твоим братьям требовались обстрелянные полки, а не набранный в окрестностях Олларии сброд. Нам очень повезло, что Лионель успел разбить Кадану и перекрыть восточные проходы из Гаунау. Другое дело, что резервы из Олларии нам больше не светят, но Двадцатилетняя война началась еще хуже.

– На границах хуже, – уточнил полный тезка героя битвы при Каделе, – не в столице.

– В Олларии тоже бывало по-разному, – усмехнулся Жермон. – Алонсо королевского братца не просто так расстрелял, но ты прав, Излом нам еще тот достался. Ничего, выпутаемся.

– Конечно! – расцвел теньент. Он был умницей, потомком маршалов и экстерриоров, но ему не исполнилось и двадцати.

– Заходи, – король приветливо улыбнулся, и герцог Окделл невольно улыбнулся в ответ, – как дела?

– Хорошо, – выпалил Дикон, потому что все действительно было хорошо, даже погода. Полуденное солнце заливало королевский кабинет золотом, играя на старинном оружии и начищенных до блеска подсвечниках. Дворец словно бы радовался возвращению законного хозяина.

– Я тоже думаю, что неплохо, – кивнул сюзерен, – а будет еще лучше. Да ты садись, нечего над душой стоять. Ты по-прежнему живешь у Рокслеев?

– Да, – юноша, не чинясь, уселся на вызолоченный стул. – Они наши соседи и вассалы… То есть были нашими вассалами.

– И будут, – твердо сказал Альдо. – Ричард, пока это тайна для всех или почти для всех, но не для тебя. Я верну старые порядки. Не кабитэльские – гальтарские. Золотые Земли вновь станут единой империей. Не будет никаких гайиф, гаунау, фельпов, только Золотая Талигойя от моря до моря. Ну, Повелитель Скал, что скажешь?

Дик был бы и рад что-то сказать, только слова куда-то делись, остались лишь восторг и неистовое желание немедленно броситься в бой. Последний из Раканов слов на ветер не бросает. Он обещал привести их до конца года в Олларию – и привел! Теперь государь обещает возродить Золотую империю – и сделает это, а Ричард Окделл встанет рядом. Сюзерен усмехнулся.

– Вижу, согласен, ну и слава истинным богам! Глава Великого Дома должен жить в собственном дворце, а не в гостях у вассала, пусть и верного. Кто захватил дом Окделлов?

Дом Окделлов не захватывал никто. Когда расширяли Триумфальную улицу, корона выкупила и снесла мешавшие здания, среди которых был и особняк с вепрями на фронтоне. Это было при деде Ричарда герцоге Эдварде; закладывать новый дворец Повелитель Скал не стал, предпочтя вывезти деньги в Надор. Отец пустил золото королевы Алисы на нужды восстания, только его все равно не хватило.

– Не знаешь, что за тварь прибрала к рукам твое гнездо? – Альдо казался удивленным. – Или кого-то покрываешь?

– Ваше величество…

– Я, конечно, твой король, – сюзерен откинулся в кресле и закинул ногу на ногу, – но прежде всего я – твой друг. Пока мы вдвоем, зови меня Альдо, а то я, чего доброго, позабуду собственное имя. Так кто вас ограбил?

– Дед сам продал особняк, – объяснил Ричард, – и его снесли. Когда строили дорогу.

– Понятно, – протянул король, – и теперь у потомка Алана Святого в столице нет собственного угла. Впрочем… Ты почти год жил во дворце Алвы, как он тебе? Нравится?

– Да, – начал Ричард, но договорить не успел.

– Особняк твой. Со всем барахлом. – Сюзерен взял перо и что-то быстро набросал на плотном листе. – Вот дарственная, только мой тебе совет – выгони слуг. От кэналлийцев можно ожидать любой подлости.

Альдо Ракан в очередной раз был прав, слуги Ворона – враги. Особенно Хуан со своими головорезами, хотя бывший работорговец наверняка удрал, бросив и дом, и господина. Наживающиеся на чужих страданиях были и будут трусами, бьющими в спину.

– Что молчишь? – поднял бровь сюзерен. – Язык проглотил?

– Благодарю, ваше вели… Извини, Альдо. Спасибо тебе. Я могу взять к себе сестру?

– Разумеется. – Король почему-то нахмурился, или ему показалось? Показалось… Из-за освещения: только что было солнце, а сейчас набежали облака.

– Айрис – фрейлина ее величества, – напомнил Ричард, – она была с королевой в Багерлее.

– Дикон, – рука Альдо легла на плечо юноши, – я понимаю, ты вырос в Талиге, но теперь ты в Талигойе. Не сомневаюсь, что Катарина Оллар – достойная женщина, но она не королева и никогда ею не была. Так же, как ее жирный муженек никогда не был королем.

– Но… – вот теперь Дикон растерялся, – Ты говорил, что олларианство незаконно, значит, Катарина Ариго не жена Фердинанда Оллара.

– Не жена, – медленно произнес король, – и вместе с тем жена. В глазах других. Четыреста лет не отбросишь, будто грязную тряпку, как бы этого ни хотелось. Понадобится года четыре, чтоб вымарать из памяти Олларов, и в десять раз больше, чтоб вернуть Талигойю к истинным богам. Я не могу встать и объявить, что с сегодняшнего дня олларианские браки недействительны, ведь тогда во всей стране не найдется ни одного законнорожденного. Представляешь, какая поднимется неразбериха?

Дик представил и понял, но легче от этого не стало. Перед Создателем Катари свободна, но для людей она прикована к своему проклятому толстяку, уцелевшему из-за выходки Ворона и глупости Робера.

– Катарину Ариго выдали замуж насильно!

– Не сомневаюсь, – кивнул его величество, поигрывая кинжалом, – ни одна девушка по своей воле за Оллара бы не вышла, но это не наше дело. Я жду нового кардинала. Если госпожа Оллар захочет развестись, эсператист ее разведет. Ты мне другое скажи, почему ты поселился с Рокслеями, а не с Робером? Поссорились?

Нет. И да, потому что Иноходец изменился не в лучшую сторону, только Альдо и Робер друзья, а Ричард Окделл не наушник.

– Мы не ссорились, – твердо сказал юноша, – просто… Герцог Эпинэ очень занят. Он дома почти не бывает, и у него живут его южане.

– Неприятные люди, – скривил губу король, – лично я предпочитаю север. Он прямей, благородней, преданней… Робер никогда мне не изменит, но юг думает лишь о себе. Им нет дела до величия страны, справедливости, чести, лишь бы накормить овец и нажраться своего чеснока. Южане по духу не воины, а крестьяне и торговцы. Даже дворянство.

Ричард промолчал, чтоб не показаться подлизой, но в глубине души не мог не согласиться. Пусть Альдо не был великим бойцом, но в людских душах он читал, как сам Дидерих, с первого взгляда понимая, кто чего сто́ит.

– Смотри, – Альдо отдернул занавеси, – снова солнце. Это наша с тобой судьба, Дикон. Свет, тень и снова свет… Ты согласен?

– Да, – твердо ответил Повелитель Скал.

– Вот этим ты от Робера и отличаешься, – взгляд короля стал грустным. – Эпинэ не верит в хорошее, он идет за мной не побеждать, а умирать. Я его не виню, на беднягу и так свалилось слишком много: Ренкваха, Дарама, смерть деда и матери… Иноходец не в состоянии понять, что мы победили, я уже отчаялся отучить его бояться.

Бояться? Ричард с непониманием уставился на Альдо. С Робером в последнее время было ужасно трудно, но трусом он не был. Кто угодно, только не Эпинэ!

– Альдо… – Святой Алан, как же это объяснить? – Робер – смелый человек. Он ведь Повелитель Молний!

– А я и не говорю, что Иноходец – трус, – сюзерен невесело улыбнулся, – его беда не в том, что он боится умереть, а в том, что боится жить. Эпинэ всю жизнь терял тех, кого любил: отца, братьев, друзей, деда, мать… И чем меньше у него остается близких, тем больше он боится. Не за себя, за уцелевших, то есть за нас с тобой, за Матильду, за своих вонючих южан… Будь его воля, он бы запер нас всех в сундуке, а сам уселся бы сверху. С пистолетом.

Если мне, избави Истинные боги, придется отходить, никто лучше Эпинэ не прикроет спину, но наступать он не умеет и вряд ли научится. Робер – мой арьергард, а мой авангард, Дикон, – это ты. Ты, и никто другой, потому что Придды думают лишь о себе, а перебежчики тем более.

– Ваше величество, – Ричард вскочил, чудом не опрокинув стул, – я уже дал присягу, и я буду верен делу Раканов до смерти.

– Я знаю, – Альдо засмеялся и протянул юноше руку, – садись, мы не на Совете. А теперь, герцог, мне придется тебя огорчить. Ты говорил мне о своей даме. Вы уже виделись?

– Нет, – вспыхнул Дик, – еще нет… Она нездорова, и я не знаю…

– Зато я знаю, – резко бросил король – Повелитель Скал не может жениться на куртизанке, неважно, замужем она или нет. Можешь думать, что хочешь, но подбирать объедки Валмонов и Савиньяков я тебе не дам.

На куртизанке?! Дик задохнулся от удивления, но потом сообразил: сюзерен говорит о Марианне. О встречах Повелителя Скал с Катари не знает никто, а баронесса и ее расфранченный супруг секретов из чужих визитов не делают. Что ж, тем лучше! Прежде чем рассказать сюзерену о них с Катари, нужно ее подготовить, объяснить, что от Альдо можно ничего не скрывать.

Хорошо, что Айри – фрейлина, в том, что брат добивается встречи с сестрой, нет ничего удивительного. Он и вправду будет рад встрече, герцог Окделл больше не нищий, он может дарить сестре коней, ожерелья, меха…

– Ну, – рука Альдо стиснула плечо Дика, – что замолчал? Злишься? Ничего, потом сам спасибо скажешь.

– Ваше величество, – Ричард с трудом сдержал улыбку, – клянусь, я никогда не женюсь на Марианне Капуль-Гизайль.

– Ну и слава истинным богам. Но нанести красотке визит ты просто обязан, – Альдо от души стукнул Ричарда по спине, – она будет в восторге.

Дик невольно рассмеялся. Марианна будет рада, но он верен Катари и только Катари. Вот Альдо удивится, когда узнает правду! А может, не ждать встречи и сказать прямо сейчас? У Окделла нет и не может быть секретов от короля Ракана. Нет, рано, сюзерен может не понять, сначала он должен узнать Катарину и оценить ее.

Дорога на Вальдзее казалась безлюдной. До первого поворота, за которым обнаружились бирюзовые мушкетеры. Бергеры, отпущенные маркграфом в распоряжение тестя. Под походной, лишенной плюмажа шляпой мелькнула знакомая физиономия. Катершванц, только который? Жермон натянул повод и поднял руку, приветствуя огромного полковника.

– Добрый день, сударь, я просто обязан передать вам привет из Агмарена. От родича.

– Я есть очень благодарный, – беловолосый гигант расплылся в улыбке, которая сошла б за волчью, не будь ее обладатель размером с медведя. – В горах есть холодно или имеет быть жарко?

– Когда я уезжал, «гуси» махали крыльями, но не взлетали, – хорошо, что на свете существуют Катершванцы, их присутствие успокаивает, – но я вынужден уточнить, с кем из сыновей барона Зигмунда я беседую.

– Я есть Эрих, – с готовностью признался полковник, – я и находящийся в Гельбе Дитрих есть средние близнецы. Мы меньше Эрхарда и известного вам Герхарда, и мы еще не есть два генерала, а только полковник и еще один полковник. Мы похожи, да. Когда мы с Дитрихом в одном месте, я надеваю на шею большой малиновый платок, а брат-близнец – белый. И все становится совсем просто.

– О, да, очень просто. – Разговор с горцами требует обстоятельности, и Ариго совершенно искренне добавил: – Я рад, что рядом со мной будет сражаться Катершванц из Катерхаус.

– Я тоже есть весьма горд, – не моргнув глазом заверил брат Герхарда, – рядом с нами есть также двое мои юные племянники. Я скоро буду рад представлять их другу моего старшего брата.

– Отлично! – Чем больше бергеров, тем лучше. Эх, вот бы старого Зигмунда сюда со всем потомством и потомством потомства… – Эрих, вы давно здесь?

– С конца ночи, которая закончилась. Мы есть личный эскорт герцога Ноймаринен, который находится в резиденции графа фок Варзов, который сейчас есть отсутствующий и исполняющий свои обязанности в Хексберг, которая имеет подвергнуться нападению большого количества «гусиных» кораблей с моря и «гусиных» человек со стороны суши.

Говори Катершванц по-бергерски, он бы уложился в четыре слова. Другое дело, что каждое бы состояло из шестнадцати талигойских. Некогда Жермон чудом не упал в обморок, услышав в ответ на свое приветствие словечко длиной в Рассанну; теперь привык.

– Йоган и Норберт были со мной в Лаик, – обрадовал Арно, когда они отъехали. – Мы очень дружили… Мой генерал, дриксы не должны взять Хексберг!

– Они и не возьмут, – отрезал Жермон. – Хексберг никто еще не брал.

Агмарен тоже никто не брал, но все когда-то бывает впервые. Взяли же Барсовы Врата, а Олларии не повезло дважды… Правда, первый раз столица звалась Кабитэлой.

Сюзерен был не один. У стола торчал Ричард, и вид у мальчишки был, мягко говоря, блаженный. Наверняка Альдо накормил сына Эгмонта очередными великими замыслами, а тот проглотил и не поморщился. Проклятье, вместо того чтоб думать, как выбраться из западни, сохранив голову на плечах, сюзерен ловит в пруду луну, а Дикон держит ведро.

– Я тебе нужен? – улыбнулся Робер, устраиваясь в свободном кресле. Раньше он не думал, как садиться и что говорить.

– Ты мне всегда нужен, – заверил король на час. – Ричард, отправляйся домой. Смотри, устраивайся хорошенько, мы к тебе в гости придем. Примешь?

– Альдо, – расцвел Дикон, – я…

– Идите, герцог, – махнул рукой Альдо, – и не забудьте взять с собой солдат, мало ли…

– Куда ты его? – полюбопытствовал Робер, разглядывая невыгоревшее пятно на обитой серо-голубым шелком стене. Альдо Ракан успешно избавился от портрета Франциска Оллара, великая победа, ничего не скажешь!

– Отдал ему особняк Алвы, – сообщил сюзерен, – заслужил.

– Алвы?! – Роберу в который раз за последние месяцы показалось, что он ослышался. – Ты с ума сошел?

– Ну что ты взъелся? – не понял сюзерен. – Хватит герцогу спать у графов!

– А ты подумал, каково жить в доме, где каждая тряпка напоминает о предательстве?

– Какое предательство? – не понял его величество. – Долг эориев – служить анаксам, и никому больше.

– А долг оруженосца – служить эру, – опять этот разговор глухого с глухим, сколько можно и, главное, зачем? – На этом стояло талигойское рыцарство. Если ты собрался возвращать старые порядки, не превращай преступление в подвиг.

– Ерунда, – отмахнулся Альдо, – я могу освободить своего вассала от любой клятвы.

– Можешь, – вздохнул Эпинэ, – но от совести не освободит даже сюзерен. Дикон по уши обязан Ворону.

– А ты? – перебил Альдо.

– Что я?

– Ричард по уши обязан герцогу Алва, а ты? Уж не должок ли ты возвращал, когда у тебя на глазах располовинили беднягу Люра, а ты и пальцем не пошевелил?

– Это правда, – медленно произнес Робер Эпинэ, – я обязан Алве жизнью, но тогда я об этом забыл.

– Забыл так забыл. В любом случае вы теперь квиты.

Ой ли? Алва выпустил Повелителя Молний из ловушки, в которую его заманили Лис и собственная глупость, а Ворона никто не ловил. Он явился сам, вот только зачем?!

– Альдо, почему меня не пускают в Багерлее?

– Потому что тебе там нечего делать, – отрезал сюзерен. – В Багерлее собралось не то общество, которое тебе нужно. После коронации решим, куда их девать.

– Ваше величество, – зря он затеял этот разговор, ничего, кроме ссоры, из него не вырастет, – каковы будут ваши распоряжения?

– Успокойся, – хмыкнул Альдо, поправляя новое кольцо со Зверем, – на твой век войн хватит, а еще раз обзовешь наедине величеством – придушу.

– Войны пока ждут. – Не величество так не величество, и на том спасибо. – Нам бы бунта не допустить. Карваль делает, что может, но он всего лишь генерал. Один из многих. Если тебе нужно, чтоб в городе был порядок, назначь его комендантом.

– Ричард от твоих чесночников не в восторге, да и я тоже.

– А горожане не в восторге от твоих мародеров. Альдо, нужно что-то делать, пока нас окончательно не возненавидели.

– Ты нашел деньги? – осведомился его величество. – Тогда одолжи.

– Откуда? – невольно хмыкнул Иноходец. – У меня золотых приисков нет.

– И у меня тоже, – сюзерен поднял какие-то бумаги, потряс ими в воздухе и бросил на стол. – Пока мы не можем платить, приходится брать.

– «Брать»? – переспросил Иноходец. – Ты называешь это «брать»?

– Назвать можно как угодно, – отмахнулся Альдо. – Мне нужны солдаты, а солдатам надо платить. Если б не твое чистоплюйство, деньги бы у нас были, а так – терпи.

– Деньги бы были, а честь вряд ли. Король должен держать слово.

– Я и держу, – огрызнулся Альдо, – но ты-то никакого слова никому не давал. Тебе в руки попался убийца отца и братьев. Кто тебе мешал его прикончить? Я б тебя громко отругал, а тихо поздравил, зато мы бы избавились от Ворона. Навсегда… Ладно, что не сделано, то не сделано. Садись, пиши.

– Что писать?

– Рескрипт о назначении барона Айнсмеллера цивильным комендантом, а твоего Карваля – военным. Под твою ответственность. Пусть гоняет мародеров, но за каждого убитого солдата будут вешать четверых горожан. Найдут виновных – хорошо, не найдут, сгодятся первые попавшиеся. К коронации в Олларии, тьфу ты, в Кабитэле, должно быть тихо.

Спорить бесполезно. Отказаться? Город отдадут Айнсмеллеру, которому самое место на эшафоте. Герцог Эпинэ со присными останется чист, только вот убитым и ограбленным от этого легче не станет.

Первый маршал великой Талигойи пододвинул кресло к столу и взял золоченое агарийское перо.

– Диктуй, я готов.

Глава 3 ТАЛИГ. ВАЛЬДЗЕЕ

399 год К.С. 12-й день Осенних Волн

На Гербовой башне реял регентский штандарт, а рядом, знаменуя отсутствие хозяина, торчал пустой флагшток. Когда Вольфганг фок Варзов заезжал домой в последний раз? Скорее всего, весной, в годовщину смерти жены. Принес в склеп незабудки и свежие кленовые ветви, подождал, пока сгорят четыре свечи, и вернулся к армии. Другой семьи у старика не осталось, да она ему и не нужна.

– Вас ждут. – Седой капрал-ветеран принял лошадей. Арно лихо откозырял Жермону и смешался с немногочисленными регентскими адъютантами. К ногам графа Ариго упал бурый дубовый лист: Вальдзее славилась дубравами, это в Гайярэ росли каштаны и буки.

– Мой генерал, пожалуйста, сюда. – Дежурный порученец, сияя глазами, повел генерала в кабинет фок Варзов. Жермон мог ходить по резиденции Вольфганга с закрытыми глазами, но зачем огорчать мальчишку?

Знакомая дверь с взметнувшейся на гребне волны косаткой, легкий скрип, запах яблок, в Вальдзее всегда пахнет яблоками, даже зимой…

– Мой маршал, к вам генерал Ариго.

Рудольф Ноймаринен в черно-белом мундире стоял у окна, за столом сидело еще двое. С графом Гогенлоэ-цур-Адлербергом Жермон был знаком, второй, темноглазый вельможа в годах, слишком походил на Арлетту Савиньяк, чтобы быть кем-нибудь, кроме ее брата-экстерриора.

– Садись, – регент махнул рукой и двинулся от окна к печи. – Гектор, это генерал Ариго. Жермон, перед тобой экстерриор Рафиано. Он настаивает на слове «бывший», но мы с ним не согласны.

Ариго пожал плечами – дескать, регенту видней, и уселся напротив Гогенлоэ. Герцог добрел до печки и обернулся, усталый взгляд не предвещал ничего хорошего, только кому?

– Альмейда возвращается, – бросил Ноймаринен рогатому подсвечнику. – И Вейзель с ним: Алва завернул эскадру, а заодно и Курта к нам отослал.

– Кэналлийский Ворон прав, – с чувством произнес бывший геренций. – Хоть что-то хорошее.

«Что-то» – мягко сказано! «Гуси» полагают Хексберг не то чтобы беззащитной, но уязвимой. То, что Талиг может не только кусаться на юге, но и брыкаться на севере, их не обрадует. Если б не заваруха в Олларии, кесарии пришлось бы весело, но Рудольф начинает с пряников только когда дело плохо.

– Ну вот, – ухмыльнулся регент, – я вас и порадовал, а теперь к делу. Да будет вам известно, что Бруно вышел к границе, и армия у него хорошая. Я бы даже сказал, слишком.

К тем тридцати тысячам, что у старого быка уже имелись, прибавилось шесть кавалерийских полков и не менее пяти вновь набранных полков пехоты. Набирали из ветеранов, по сути – просто собрали тех, кого распустили после гельбского провала, и, говорят, набирают еще. Самое малое вдвое увеличили и артиллерию. Когда фельдмаршал перейдет границу, у него будет не меньше пятидесяти тысяч.

– Простите мне мою неосведомленность, – шевельнул холеными пальцами Рафиано, – но какими силами располагаете вы?

– Мы, – поправил Гогенлоэ. – Надеюсь, вы не собираетесь вспоминать, что ваши предки владели суверенным герцогством?

– Я этого не забывал, – тонко улыбнулся экстерриор. – Кстати, вы слышали притчу о некоей богатой девице? Она предпочла вручить свою невинность и сундуки соседу с большим мечом, полагая, что в противном случае у нее не останется ни сундуков, ни невинности.

– Девица была мудра, – оценил намек регент, – обменять свою слабость на чужой меч не каждый сможет. Что до мечей, то в Гельбе тридцать тысяч, а обороняться легче, чем наступать, благо Придда изобилует водными преградами и крепостицами.

– Вы упомянули Альмейду, но не маркграфа, – заметил Рафиано сварливым голосом, – значит, пятьдесят тысяч «гусей» в Придде – еще не всё.

– Вы правы, – регент неспешно открыл печную дверцу, взял кочергу и пошевелил угли. – Я буду не я, если «гуси» забудут про перевалы, так что бергерам дело сыщется. Тем не менее Вольфганг отдал нам агмаренских стрелков, а старик Катершванц пожертвовал Талигу половину своих родственников.

Пятьдесят тысяч против тридцати в обороне под зиму не так уж и страшно. Если только за спиной все в порядке.

– Как обстоят дела с припасами, – поинтересовался экстерриор, – и с дорогами? Рафиано в состоянии кое-чем поделиться, но это кое-что должно достаться фок Варзов, а не мятежникам.

– Альмейда займется морем, и оно будет чистым, – Рудольф с видимым трудом разогнулся. – Кэналлийский тракт, само собой, тоже свободен, но мы не должны тянуть соки из юга.

– Что ж, – наклонил голову, словно с чем-то соглашаясь, Рафиано, – будем ждать Альмейду и думать, кто обглодал фламинго. Поверьте небывшему экстерриору, «гуси» и «павлины» поражены не меньше нашего.

Рудольф вопросительно поднял брови, однако ничего сказать не успел, на пороге возник Ойген Райнштайнер собственной персоной. Бергер сдержанно поклонился, он был таким же, как всегда. Бледным, невозмутимым и деловитым.

– Господин регент, господа, королевский кортеж прибыл.

– Хорошо. – Ноймаринен сунул кочергу в железную корзинку и прошествовал к окну. – Манрик не удивился вашему появлению?

– Граф Манрик не счел возможным уведомить меня о своих чувствах, – объявил барон, и Жермон едва не расхохотался. Воистину в этом мире есть кое-что надежней гор и серьезней Книги Ожидания.

– Господа, – регент Талига усмехнулся, – ставлю вас в известность, что в шестой день Осенних Волн полковник Райнштайнер перехватил кортеж бывшего кансилльера и бывшего же обер-прокурора. Господа, предусмотрительно прихватив казну, кардинала и наших с Ариго племянников, направлялись через Придду в Ардору. Барон убедил их свернуть в Вальдзее.

– Жаль, барон предъявил свои доводы в Придде, а не в Олларии, – свел брови Рафиано. – Господа, вы не представляете, как нам его не хватало.

– Курьеры и армии не летают. – Ноймаринен задержался у стола, поглаживая шрам на левом запястье. – Будем утешаться тем, что у Бруно крыльев тоже не имеется.

– Простите, – наклонил голову дипломат, – я забылся. Мне и впрямь пора в отставку.

Отчего ж сразу в отставку? Экстерриоры тоже люди, они злятся, ненавидят, негодуют, сожалеют точно так же, как регенты и генералы.

Что сделает Рудольф с зарвавшимися дураками? Повесит, расстреляет, где-нибудь запрет? Жермон бы расстрелял. Перед строем.

– Ваше высокопреосвященство, прошу вас, – Ойген Райнштайнер распахнул дверь, и в кабинет вошли четверо, вернее, трое и один. Еще не старый русоволосый олларианец испуганно оглядывался на лысоватого господина в зеленом, памятного Жермону еще по Олларии. Леопольд Манрик был на два года старше Рудольфа, однако ровесниками они не казались никогда. Двадцать лет назад Первый маршал Талига выглядел моложе старообразного тессория; теперь Рудольф изрядно сдал, а Манрик остался прежним – рыжим, наглым и настороженным, как кот в поварне.

Никого из спутников пойманного Райнштайнером проныры Ариго в лицо не знал, но холеный красавец с герцогской цепью наверняка был Колиньяром, а клирик – новым кардиналом. Третий, худой и светловолосый, с лошадиной физиономией и легонькой шпагой, мог оказаться кем угодно.

– Ваше высокопреосвященство утомлены, – герцог Ноймаринен даже медленней, чем обычно, пересек комнату и наклонился к руке кардинала, не замечая остальных. В торских сказках горные хозяева взглядом превращают смертных в камень, Рудольф пошел дальше: он превратил гостей в пустое место.

Кардинал вздрогнул и затравленно покосился на поджимающего губы Манрика. Колиньяр уставился на бронзовый кэналлийский подсвечник, лошадинолицый чуть заметно улыбнулся. Молодец, хоть и не военный.

– Увы, ваше высокопреосвященство, – с нажимом произнес регент, глядя в растерянное, незначительное лицо, – здешние дороги по силам лишь бывалым путешественникам.

– Да, – начал кардинал и запнулся, – да, сын мой…

– Дела мирские не стоят вашего внимания. – «Сын» старше духовного отца лет на тридцать и выше на голову, но дело не в росте и не в возрасте. Новый кардинал не духовный владыка, а кукла: кто ухватил, тот и играет.

– Благодарю вас, монсеньор, – бормочет черный болванчик новому хозяину, – будьте терпеливы, ожидая Его, и будете спасены.

– Чту слово Его, ожидаю возвращения Его и уповаю на прощение Его. – Благочестивые слова в устах Рудольфа кажутся украшающими пушечный ствол речениями. Может, Создатель и вернется, может, даже простит незлобствующим, но герцог Ноймаринен себе не простит, если пустит «гусей» в Марагону. И фок Варзов не простит, и Жермон Ариго, и малыш Арно…

– Да возрадуются благочестивые души возвращению Его в землях ли Талигойских, в Садах ли Рассветных.

Его высокопреосвященство переминается с ноги на ногу, Манрик вскидывает голову, как бракованный жеребец, Колиньяр переглядывается с подсвечником, Ойген Райнштайнер смотрит на всех и ни на кого.

– Я прошу ваше высокопреосвященство о беседе наедине и о благословении, – мягко произносит регент. Бергер с невозмутимым видом распахивает двери, и кардинал, придерживая полы запыленного черного одеяния, исчезает за порогом вместе с герцогом.

– Прошу садиться, – вежливо произнес Ойген, придвигаясь к Манрику. То ли без задней мысли, то ли наоборот.

Бывший кансилльер шумно втянул воздух, но все же опустился в кресло рядом с Рафиано, Колиньяр устроился напротив, а слева от Жермона оказался обладатель лошадиной физиономии.

– Разрешите представиться, – физиономия изысканно качнулась, – граф Креденьи, в недавнем кратком и неудачном прошлом – тессорий.

Креденьи… их земли лежат в Приморской Эпинэ, а встретиться выпало в Торке.

– Ариго, – назвался Жермон и в приступе вежливости добавил: – Я слышал о вас. Вы ведь были интендантом Северной армии?

– Давно, – вздохнул сосед, – но я всегда вспоминал север с любовью и мечтал вернуться. Кто же мог предположить, что это произойдет при столь плачевных обстоятельствах.

– «Наши желания суть листья гонимые», – явно процитировал кого-то Рафиано. – Господа, вы не находите, что в этом году удивительно теплая осень?

– О да, – согласился с дипломатом Колиньяр. Манрик промолчал. Ойген перешел к печи, достал из стоявшей на треножнике корзины еловую шишку, распахнул дверцу, бросил в огонь. Взлетели рыжие искры, и, словно в ответ, замерцала одна из свечей.

Жермон потянулся за щипцами для нагара, но Рафиано его опередил. Пламя выправилось, оно было золотым, а небо за окнами – багровым. Завтра будет ветер, сильный и холодный, он принесет запоздавшую зиму, но не снег.

– Судя по всему, дорога из Олларии в Придду безопасней, чем в Ургот и Эпинэ? – Гогенлоэ поправил массивный обручальный браслет. На ком был женат геренций, Жермон то ли не знал, то ли запамятовал.

– На что вы намекаете? – голос у Манрика тихий и скрипучий, одно слово – тессорий. Тессорием бы и оставался.

– Время намеков кончилось, – вдруг объявил Ариго, глядя в полыхающее зарево. Окна на закат – радость Леворукому, но в Торке закатов не боятся, как и ветра, и выстрелов. В Торке боятся тишины.

– Сейчас не время для ссор, – весомо произнес Колиньяр, – нужно спасать Талиг.

– Верно, – подтвердил Жермон, которого внезапно понесло, – но сперва нужно понять, как Резервная армия и часть гарнизонов перешли на сторону юнца, у которого нет ничего, кроме забытого имени.

– Измена, – буркнул Манрик. – Заговор был раскрыт, но слишком поздно.

– Нелепо объяснять предательство изменой, а измену – предательством, – разлепил губы Гогенлоэ. – Тем более изменили те, кому вы покровительствовали. Как это понимать?

– Граф, – лицо Манрика пылало не хуже неба за стеклами, но голоса он не повысил, – я не намерен ни перед кем отчитываться.

– В таком случае вам следовало бежать в другом направлении, – любезно сообщил геренций. – Впрочем, куда б вы ни приехали, вас спросят об одном и том же и за одно и то же. Бросив их величества, вы совершили государственную измену.

– Фердинанд исчез, – быстро сказал Колиньяр. – Мы не сочли возможным подвергать опасности жизнь наследника короны, принцесс и его высокопреосвященства.

– А также свои собственные, – раздельно добавил Ариго, сам не понимая, что на него накатило. – Только у меня нет уверенности, что сейчас вы в большей безопасности, нежели в Олларии.

– Это угроза? – немедленно осведомился беглый обер-прокурор.

– Никоим образом. – Жермон подкрутил усы. – У нас на носу война. Пока с Дриксен, но Гаунау вряд ли заставит себя ждать. Вы изволили удрать от мятежников и изменников, которых вряд ли больше двадцати тысяч, а «гусей» по наши души слетелось, самое малое, тысяч пятьдесят.

– Мне неприятен ваш тон, – угрюмо сказал Манрик, – но в одном вы правы. Сейчас не до личных счетов, мы отвечаем за Талиг.

– Нет, сударь, – возразил Гогенлоэ, – вы за Талиг никоим образом не отвечаете. Такова воля его величества.

– Чем вы можете подтвердить ваши слова? – на сей раз у рыжего мерзавца побагровели и уши, и шея. – Если его величество здесь, я требую аудиенции.

– Мы требуем, – ощерился и Колиньяр.

– Его величества здесь нет, – неторопливо произнес Рафиано, – к несчастью. Но его распоряжения относительно вас известны.

– Мы, – отчеканил Гогенлоэ-цур-Адлерберг, – вместе с графом Гектором Рафиано присутствовали на Совете Меча, созванном его величеством после бегства кансилльера и, не побоюсь этого слова, его сообщников. Его величество лишил должностей всех, отбывших из Олларии без его разрешения.

– От себя замечу, – подал голос от печи Райнштайнер, – что причиной постигших Талиг бед стали действия бывшего кансилльера Манрика и бывшего обер-прокурора Колиньяра, среди всего прочего способствовавших назначениям генерала Люра и маркиза Сабве, что и стало причиной поражения в Эпинэ.

– Люра казался хорошим генералом, – с усилием произнес Манрик, – он не давал никаких поводов усомниться в его верности.

– Видимо, вода для этого рыбака была недостаточно мутна, – пожал плечами Гогенлоэ, – но времена изменились, и «хороший генерал» стал плохим.

– Я ошибся в Люра, – Манрик сцепил и расцепил руки, – и готов это признать. Рано или поздно предатель получит по заслугам, как получил Поль Пеллот. Увы, не ошибается только Создатель. Я делал то, что считал своим долгом…

– Долгом? – скривился геренций. – Леопольд, вы, часом, не сменили фамилию на Ноймаринен или фок Варзов? Нет, долг здесь ни при чем. Вы не желали зла Талигу, это так, вы искали добра для себя. Зла ради зла редко кто добивается, оно вырастает само собой. Из желаний, превышающих и права, и возможности.

– Вы не Создатель и не король, чтоб судить, – взял тоном выше Колиньяр. – К тому же прошу не равнять моего брата с негодяем, которого навязал его величеству бывший кансилльер.

– Господин Рафиано, – светским тоном осведомился Креденьи, – вам, часом, не пришла на ум какая-нибудь притча?

– Рассказывают, – кивнул экстерриор, – что жили у некоего пастуха рыжий пес и бурый козел. Пес отгонял волков, козел исправно крыл коз и водил за собой овец и баранов. Все шло хорошо, однако пастух был немолод. Пес и козел сетовали, что хозяин по старости своей не гонит скот на новый луг, но перечить открыто не смели. Потом пастух умер, а пес с козлом, решив, что без труда справятся со стадом, погнали овец туда, где трава была всего зеленей. Увы, луг оказался трясиной, и овцы стали тонуть. Тогда пес и козел бросили стадо на произвол судьбы и сбежали в лес…

– Мне не нравится ваша притча, граф, – рыкнул обер-прокурор, привставая и кладя руку на эфес. – Тем более что вы тоже сбежали в лес.

– Нет, – экстерриор остался сидеть, – я сбежал не в лес, а в деревню. К пастухам.

Барон Райнштайнер угостил огонь очередной шишкой и тоже подошел к столу.

– Чем кончается притча? – полюбопытствовал он. – Овцы утонули?

– Надеюсь, что не все, – бросил Гогенлоэ. – Пришли пастухи и спасли отару. Пес попробовал укусить козла, а козел забодать пса, но их обоих отправили на живодерню.

– Вы сменили должность геренция на обер-прокурорскую? – почти взвизгнул Колиньяр. – Или вам милее маска палача?

– Это вы успешно сочетали сии ипостаси, – процедил сквозь зубы геренций, – но решать вашу участь не мне. К счастью для нас обоих.

– Я не желаю продолжать беседу в подобном тоне, – теперь бывший обер-прокурор смотрел исключительно на бергера. – Более того, я не желаю продолжать беседу в присутствии графа Гогенлоэ-цур-Адлерберга и графа Ариго. Возможно, вам неизвестно, что их имена раз за разом всплывали во время следствия по делу о государственной измене. О причине, по которым присутствующий здесь генерал оказался в Торке, я считаю излишним даже упоминать.

– Так не упоминайте, – на плечо Жермона легла рука Креденьи. Похоже, сосед решил, что сейчас здесь произойдет смертоубийство. Он опоздал со своим беспокойством лет на пятнадцать.

– Не исключено, что покойный герцог Придд в самом деле состоял в заговоре, – граф Рафиано многозначительно кашлянул. – Ее величество и Август Штанцлер также вызывали определенные подозрения, укрепившиеся после бегства последнего, но Симон Люра оказался изменником без всякого «возможно».

– Господа, – натянуто улыбнулся для разнообразия побледневший Манрик, – заговор был много шире, чем думалось вначале, и закрывать глаза на связь дома Гогенлоэ с домом Приддов, на мой взгляд, недальновидно.

– Я помню, за кого вышла замуж Ангелика Гогенлоэ, – сообщил с порога получивший свое благословение регент, – и я далек от того, чтобы считать вас изменниками, так как ваше благополучие напрямую зависит от благополучия Олларов. Тем не менее дом горит, и подожгли его вы.

– Вы слишком много себе позволяете, герцог, – Манрик медленно поднялся, побледневшая было физиономия вновь стремительно наливалась кровью. – Слишком много.

– Ровно столько, сколько может позволить себе регент государства, в которое вот-вот вторгнется враг, – ровным голосом отчеканил Рудольф.

– Вы не регент, – выдохнул еще не осознавший своего положения временщик, – вы присвоили себе это звание самочинно.

– Граф, – Ноймаринен и не подумал повысить голос, – вы не в том положении, чтобы решать, кто я. Это я решаю, кто вы и не пора ли вам предстать перед тем судией, который не ошибается.

Леопольд Манрик не ответил, только выпирающие из розовых манжет веснушчатые кулаки то сжимались, то разжимались. Хочет убить, но не убьет, такие за шпаги не хватаются, по крайней мере своими руками. А жаль, Жермон бы не отказался от поединка.

– Садитесь, – поморщился Рудольф. – Крики – довод осла, а не кансилльера, хотя б и бывшего.

Манрик сел, чтобы не сказать плюхнулся на скрипнувшее от неожиданности кресло. Ноймаринен улыбнулся. Или оскалился, как и положено отродью Леворукого[9].

В неправдоподобной тишине тяжелые шаги герцога вполне бы сошли за поступь Зверя. Если б только регент был лет на десять помоложе и не хватался то за спину, то за бок… А еще был бы жив маршал Арно, в Западную армию вернулись отозванные третьего лета мушкетеры, а на деревьях росли пули и ядра… Хотя ядрам больше пристало расти на огородах. Как тыквам.

– Герцог, – граф Креденьи попытался поймать взгляд старательно вышагивающего регента, – вам не кажется, что разговор заходит в тупик? Мы не знаем, что нас ждет, а люди в таком положении – дурные собеседники. Насколько мне известно, согласно закону регентом Талига является герцог Алва, однако это обстоятельство нашу участь никоим образом не облегчает, напротив. Я, как здесь любезно заметили, удрал от мятежников, но я не генерал и не герой, к тому же мне надо было вывезти внуков.

– Креденьи, – укоризненно покачал головой Рафиано, – вас, как и меня, можно упрекнуть в нежелании обнажить шпагу, но никак не в погоне за чужим наследством. И уж точно вы не покровительствовали изменникам и не навязывали свою волю королю, кардиналу и Талигу.

– Экстерриор прав, – подтвердил Ноймаринен, меряя шагами почтенный холтийский ковер, – вы всего лишь не рискнули бросить вызов обстоятельствам, а господа Манрик и Колиньяр эти обстоятельства создали. Тем не менее я не намерен делать больше, чем необходимо. Герцог Колиньяр, граф Манрик, вашу судьбу решит либо его величество Фердинанд, либо герцог Алва. По возвращении из Ургота. Шпаги можете положить на кресло, вам они больше не понадобятся.

– Вы совершаете ошибку. – Шея Манрика все еще была красной. Что поделать, с рыжими всегда так.

– Напротив, – Ноймаринен уже отвернулся от бывшего кансилльера, – я ее исправляю. Ошибкой было позволить вам взяться за вожжи. Вы отправитесь в Бергмарк до конца кампании. Утром барон Райнштайнер сообщит вам время отъезда, а сейчас вам приготовлены комнаты. Я вас долее не задерживаю.

– Как вам будет угодно, – огрызнулся Манрик, – но я чувствую ответственность за их высочеств и его высокопреосвященство.

– Место кардинала рядом с регентом, – Рудольф опять занялся печью. – Это же относится к экстерриору, геренцию и тессорию, каковым придется и впредь исполнять свои обязанности. Что до наследника престола и принцесс, то о них позаботятся ближайшие родственники. Таковыми являются сестры его величества и присутствующий здесь брат ее величества. Дети будут препровождены в замок Ноймар и переданы на попечение своей тетки, герцогини Георгии. Граф Ариго, вы согласны с этим решением?

– Разумеется, – подтвердил Жермон.

Глава 4 ТАЛИГОЙЯ. б. ОЛЛАРИЯ

399 год К.С. 17-й день Осенних Волн

Щит с гербом повесили именно так, как было велено, но вышло не слишком удачно. Соседство с охотничьими трофеями превращало геральдического вепря в поросенка, маленького, обиженного и жалкого. Приказать снять? А что взамен? Или оставить герб, а убрать кабаньи головы?

Дикон в очередной раз оглядел бывший кабинет Ворона. Здесь мало что изменилось, разве что исчезли гитара, книги и часть оружия, да кэналлийцы, удирая, опустошили бюро. Рвущаяся к столице армия Ракана почти не оставила мародерам времени, но деньги, драгоценности и лошадей украсть успели. Больше всего юноша сожалел о Соро – жеребец, хоть и был норовистым, отличался отменными аллюрами и, как любил говорить Эмиль Савиньяк, статями, достойными короля.

Конечно, в бою и в походе лошади лучше Соны не сыскать, но во время королевских церемоний глава Великого Дома должен ехать на жеребце. Так было в гальтарские времена, и так будет теперь. Что ж, придется купить линарца, поскольку связываться с Моро Ричард не собирался. Пусть с черной тварью возится Робер, герцог Окделл не желает падать с коня на глазах сюзерена и всяких приддов.

Юноша вытянул из лежащего на столе черного сафьянового бювара бумажный лист и разборчиво написал: «Жеребец для парадных выездов – пять тысяч». Меньше не получалось. Повелитель Скал мог уступать его величеству, но не равным и низшим, а найти коня лучше Дракко непросто.

Мысли о рыжем полумориске разбередили воспоминания о его бывшем хозяине. Не то чтоб Дикона обидело то, как Оскар Феншо распорядился своим любимцем, но Дракко был более чем хорош. Почему Ворон отдал жеребца Эпинэ, а не кому-то из своих офицеров? Пожелал избавиться от всего, связанного с Феншо, или поддался минутной прихоти? Не все ли равно, главное – лошадь придется покупать. И не только лошадь, трат предстояло множество.

Повелителю Скал надлежало заказать портреты государя, отца и Алана Святого, обновить гардероб, заменить обивку хотя бы в парадных комнатах, и это не считая приданого для Айрис! По самым скромным подсчетам набегало никак не меньше пятидесяти тысяч, а на руках не имелось и половины, хотя Альдо для друзей не жалел ничего. Кроме особняка со всем содержимым, герцог Окделл получил двадцать тысяч. В Надоре на эти деньги жили несколько лет, но при дворе свои правила.

К счастью, в доме оставалась прорва вещей, без которых можно обойтись: мебель, ковры, посуда… Одно оружие стоило целое состояние. Ричард без сожаления расстался бы с морисскими саблями и гаунасскими секирами, но как и кому их продать? Не Валентину же, хотя у «спрута» деньги водятся. Еще бы! Придды выжидали, а не поднимали восстаний, копили, а не тратили, зато теперь Повелитель Волн ни в чем себе не отказывает. Его серый мориск сто́ит больше Дракко, а на коронации главы Великих Домов следуют друг за другом. Их будут сравнивать все кому не лень, значит, за коня придется отвалить не пять тысяч, а все восемь, если не десять. И еще надо поторопить портных и написать в Надор.

Дикон понимал, что вдова Эгмонта Окделла должна присутствовать на церемонии. Этого требовали и память отца, и законы Чести, но юноше мучительно не хотелось, чтобы мать приезжала. Повелитель Скал не мальчишка, которым помыкают родичи и отцовские друзья, но как объяснить это женщине, для которой чужие чувства ничего не значат? Для всех будет лучше, если вдовствующая герцогиня останется в Надоре, только как этого добиться? Юноша откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза, прикидывая, как, не нарываясь на ссору, отговорить матушку от поездки. Это смог бы сделать эр Август, но бывший кансилльер в Багерлее и к нему никого не пускают.

Из-за истории с кольцом Робер причислил Штанцлера к негодяям и убедил в этом сюзерена. Иноходца Дикон понимал – кому понравится, когда твоих предков записывают в отравители, но Эпинэ после восстания отсиживался в Агарисе, а эр Август остался в Олларии. У тихой войны свои законы, в них есть место и кинжалу, и яду. На убийство Ворона согласился даже отец, чего уж говорить о больном старике? До коронации Альдо занят, но после Излома нужно уговорить сюзерена встретиться с бывшим кансилльером лично, а не судить с чужих слов. Ричард вытащил еще один лист и аккуратно вывел: «Месяц Зимних Скал 400 года К. С. Поговорить с Его Величеством об облегчении участи графа Штанцлера».

Отец всегда записывал важные дела, и вовсе не потому, что боялся забыть. Дикон как-то спросил, зачем он это делает, и получил ответ: «Запись на бумаге – обещание, данное Создателю при свидетелях». Неважно, что Создатель – лживая выдумка, клятва древним богам еще более ценна.

Песка в песочнице не оказалось, пришлось зажечь свечу и махать над ней бумагой, пока не высохли чернила. Насколько легче говорить с сюзереном, чем с матушкой и Робером, но без письма в Надор не обойтись. Если этого не сделать, вдовствующая герцогиня Окделл станет направо и налево рассказывать, что ее сын перешел на сторону Раканов, повинуясь материнской воле. Будь это правдой, Ричард сжал бы зубы и стерпел, но он пытался убить Ворона во имя любви и Чести.

Что же делать? Матушка останется дома по приказу короля, но Альдо никогда не нанесет оскорбления вдове Эгмонта, да и просить сюзерена о подобной услуге немыслимо. Айрис тоже не помощница. Ричард мог лишь гадать, какие страсти бушевали в замке, прежде чем сестра сбежала в столицу. С матерью Айри лучше не встречаться, но что-то придумать нужно, причем немедленно! Курьер должен выехать сегодня же, пока тот же Наль сдуру не написал о том, о чем следует помалкивать…

Наль! Вот оно! Кузен отказался подделать письмо перед варастийской кампанией, но теперь он точно поможет. Всего-то и дел – заменить «канун Зимнего Излома» на «Весеннего», а потом, когда будет поздно, извиниться за «случайную описку». Да, это выход!

Ричард дважды дернул серебристый шнурок, вызывая дежурного лакея, доставшегося юноше в наследство от Люра. После бойни у эшафота искренне симпатизировавший погибшему Ричард взял его людей к себе и не прогадал. Симон, несмотря на более чем скромное происхождение, был прекрасным полководцем, отличным воином и достойным человеком. Под стать ему оказались и подчиненные – умные, честные, преданные.

– Монсеньор? – Джереми Бич почтительно поклонился. Новенькая черная с золотом ливрея превратила бравого капрала в слугу из хорошего дома, но военная выправка давала о себе знать. Дику это нравилось.

– Разыщите виконта Лара, это мой кузен. Раньше он жил возле церкви Святой Иларии. Мне он нужен немедленно.

– Слушаюсь, монсеньор, – на лице Джереми читалось некоторое сомнение, – а если виконта не окажется дома? Должен ли я его искать и как долго?

Не окажется дома? Это вряд ли. Наль – домосед, а его распрекрасная тессория закрыта, хотя странно, что кузен до сих пор не объявился. О чем о чем, а о возвращении герцога Окделла знает весь город.

– Если виконта нет, узнайте, куда он уехал и когда вернется. Если в городе, вытащите хоть из-под земли. Вам ясно?

– Да, монсеньор.

– Поторапливайтесь.

Встрепанная пятнистая кошка выскочила из подворотни и заячьими прыжками помчалась через улицу. Эпинэ, помянув кошачьего повелителя, осадил жеребца, и тут сбоку что-то свистнуло. Жанно Пулэ, сдавленно охнув, ткнулся в конскую гриву, громко выругался сержант Дювье, кошка на той стороне обернулась, чуть осев на задние лапы. Любопытство было сильнее страха.

– Монсеньор! Вы не ранены?

– Нет, – Робер покосился на бросившихся к заколоченному особнячку южан. – Посмотрите, что с Жанно.

Бессмысленный приказ. С Жанно ничего нет и уже никогда не будет. Целились в одного, вмешалась кошка, и смерть досталась другому.

– Монсеньор, он мертв.

– Родичи у него есть?

– Кажется, три сестры где-то в Пуэне, – припомнил Сэц-Ариж, как-то незаметно угодивший в маршальские адъютанты. – Незамужние.

Иноходец молча кивнул, глядя на залитые солнцем крыши. На одной из них прятался враг, имевший все права на ненависть и месть, но поймать его все равно следовало. Или попытаться поймать.

– Пошлите людей, – девушкам нужно приданое, и герцог Эпинэ даст его сегодня же. Пока жив и может это сделать. – Пусть обыщут дворы.

– Пошли уже, – под глазами Никола лежали темные круги, хлеб военного коменданта легким не был, – ищут.

– Тебе не кажется, что нам здесь не рады? – пошутил Робер, однако шутка ожидаемо не удалась.

– Не нам, – буркнул Карваль, – а вашему Ракану.

– Я сто раз говорил, – устало напомнил Иноходец, – любой из твоих людей может отправляться домой, только пусть скажет, чтоб его не искали, а то…

«А то» может означать перерезанное горло, нож в спине, проломленный череп. Оллария не сопротивлялась, но и не покорилась. Горожане прятали глаза и ходили по стеночке, а солдаты то и дело исчезали, и это отнюдь не всегда было дезертирством, хотя случалось и оно.

– Мы не уйдем, – на физиономии Никола обида мешалась с возмущением, – но заложников с завтрашнего дня я брать буду. На тех улицах, по которым мы чаще всего ездим.

– Уверены, что без этого не обойтись?

Зачем спрашивать? Карваль всегда уверен в своих словах и в своих делах.

– Лучше заложники, чем повешенные. Я за их жизнь ручаюсь, а вот если на охоту выйдут северяне…

– Северяне возьмутся не за горожан, а за нас. Если не сцепятся с дриксами. – Робер перехватил негодующий взгляд и добавил: – Я о настоящих северянах, тех, что у фок Варзов и старшего Савиньяка. Нам с вами досталась сволочь из внутренних провинций. Войны не видели, зато как грабить – они первые.

– Ублюдки, – припечатал Никола. – Нет, на севере нам делать нечего. Свободная Эпинэ от Кольца Эрнани до Рафиано, восемь графств, и все, хватит! Правильно вы решили.

Он ничего не решал, просто позволил Карвалю, Пуэну, Сэц-Арижу обманывать себя и других. Альдо не мешает Мэллит думать, что она любима. Повелитель Молний разрешает мятежникам считать себя своим будущим королем. Самый подлый вид вранья!

– Монсеньор, – будь Дювье пониже на голову, он сошел бы за брата Карваля. – Поймали на этот раз. Один был, паршивец эдакий!

– Точно один?

– Все обыскали. С чердака бил.

Робер спрыгнул с коня, на душе было муторно, как перед встречей с «истинниками». Карваль уже стоял на замусоренной мостовой, на лице военного коменданта злость мешалась с обреченностью; Иноходец подозревал, что его собственная физиономия выглядит не лучше. Оставив за спиной укрытого плащом Жанно, они вошли в заваленный слипшейся листвой дворик. Симпатичный особнячок с фазанами на фронтоне был пуст: хозяева не стали дожидаться Раканов и куда-то откочевали.

– Вот, – коротко бросил сержант, – сопляк, а туда же… С арбалетом.

Пленник и вправду был сопляк сопляком. Лет шестнадцати, худой, прыщавый, длинношеий, словно гусенок, а глаза цепкие и злые. Вернее, злющие.

– Кто ты? – спросил Эпинэ, потому что надо было что-то спросить.

– Талигоец, – выпалил «гусенок», – а вы… Вы – ублюдки. Убирайтесь в свою Гайифу и Ракана-Таракана прихватывайте!

Ну что с ним, с таким, делать? Подмастерье какой-нибудь… Вообразил себя святым Аланом. Стоп, а вообразил ли? Он ведь и есть талигоец. В отличие от победителей.

– Почему ты стрелял? – Робер уже понимал, что отпустит дурня, припугнет и отпустит, а Жанно простит.

– Потому, – огрызнулся пленник.

– Балда, – бросил кто-то из южан, – как есть балда… «Раканы-Тараканы», скажет же!

– Драть некому.

– Ишь, вскидывается, – с невольным восхищением пробормотал Дювье, – сейчас покусает.

– А чего б ему не вскидываться? Северяне нагадили, до весны не разгребешь.

– На то они и гады, чтобы гадить.

– И то верно… Союзнички, раздери их кошки!

– Жанно жалко.

– Нашел в кого стрелять. Щенок шелудивый!

– Цивильников[10] тебе мало, на людей кидаешься? Ослеп!

– Дык, может, он Айнсмеллера и стерег! Эта сука здесь каждый день ездит…

– Взгреть, и к мамке…

Карваль молчал, задумчиво глядя на мальчишку, а в паре дюжин шагов на мостовой лежал Жанно с арбалетным болтом в спине. Они были ровесниками, но никогда бы не встретились, если б не кровавое безумие, затопившее сперва Старую Эпинэ, а теперь и весь Талиг.

– Монсеньор, – доложил слуга, – виконт Лар к вашей светлости.

Наль! Нашелся наконец!

– Проводите в кабинет и подайте вина. «Вдовью слезу» двадцатичетырехлетней выдержки. Через час – обед.

– Слушаюсь.

Лакей вышел, а юноша взялся за перо и пододвинул к себе бумаги – пусть кузен видит, что у герцога Окделла нет свободного времени, но ради родича он бросит любые дела, даже самые важные. Сверху лежало письмо Энтала Кракла. Первый старейшина возрождаемого Совета Провинций[11] просил указать, кого из ординарных вассалов Повелителя Скал следует пригласить на коронационные торжества. Дикон с ходу вписал Дугласа Темплтона с генералом Мореном и задумался, вспоминая, кто из отцовских соратников после восстания бывал в Надоре. Глан, Хогберд и Кавендиш сбежали в Агарис, Ансел и Давенпорты предали еще раньше, несмотря на близость с Рокслеями.

– Виконт Лар, – возвестил Джереми, и у Дикона сжалось сердце. Они с кузеном не виделись с Октавианской ночи, сколько же с тех пор прошло… нет, не лет, жизней!

Реджинальд был все таким же толстым, серьезным и опрятным. Поношенное платье, видавшие виды сапоги, плохонькая шпага… Сейчас этому придет конец! Ближайший родственник Повелителя Скал не может походить на затрапезного ликтора и жить у какой-то мещанки!

– Дикон, – кузен мялся в дверях, смущенно улыбаясь, – мы так давно не виделись…

– Да уж! – юноша отшвырнул письмо и бросился к Налю, лишь сейчас поняв, как рад его видеть. Друзья друзьями, но кровное родство они не заменят. – Святой Алан, как же хорошо, что ты нашелся! Где ты прятался, раздери тебя кошки? Да садись же наконец!

– Здесь, – толстяк казался удивленным, – в городе… Дома…

– А почему не приходил? – возмутился Ричард, берясь за вино. – Забыл, где я живу? Небось, в Октавианскую ночь сразу нашел.

– Ну, – заныл по своему обыкновению родич, и Дику захотелось его обнять. Потому что это был Наль, потому что они победили и можно не юлить, не прятаться, а смело смотреть вперед, – ну… Я не был уверен, что ты будешь рад… У тебя теперь такие важные дела…

– И что? Окделлы никогда не забывают друзей и родичей. Мог не дожидаться, пока тебя с фонарями по всей Олларии искать будут. Твое здоровье и наша победа!

– Твое здоровье! – Наль поднес к губам бокал. – Создатель, какое вино! Что это?

– «Вдовья слеза». Неплохой год, хотя бывает и лучше.

– Шутишь? – Наль благоговейно поставил бокал на стол. – Лучше быть просто не может.

– Скоро убедишься, – рассмеялся Дик. – Я не допущу, чтобы мой кузен и друг пил всякую дрянь, считал суаны и одевался, как мещанин. Сегодня же расплатишься со своей хозяйкой и переедешь сюда.

– Сюда? – на лбу Наля выступили бисеринки пота. – К Алве?!

– Ко мне, – терпеливо поправил Ричард. – Особняк Повелителей Скал снесен, но его величество Альдо ценит верность и честь по достоинству.

– Ричард, – Наль сжал губы, – ты меня извини, но мне хватит того, что мне принадлежит. Я не могу… Я не хочу жить за твой счет, и потом…

– Что «потом»? – Ох уж эти Лараки с их щепетильностью. – Ты меня не обременишь, не бойся.

– Ничего.

– Ты хотел что-то сказать? Говори!

– Пустяки, – глазки кузена забегали, как жучки-водомерки по глади старого пруда. – Право, не стоит…

– Я – глава фамилии, – если его не приструнить, дурак будет страдать над каждым медяком и есть на кухне, – и я требую, чтобы ты мне ответил.

– Ты заслужил все это, – зачастил Наль, смешно тряся щеками, – ты участвовал в сражениях, рисковал жизнью, а я не сделал ничего важного.

И кто это сказал, что сын непохож на отца? Еще как похож. Вылитый Эйвон, только толстый и бритый. А хорошо, кстати, что в гальтарские времена брились, бороды мало кому идут… Ричард, по крайней мере, был до смерти рад, что может и впредь обходиться без этого украшения.

– Реджинальд, – прикрикнул юноша, с трудом сдерживая смех. – Я тебе не только родич, я – глава дома, так что нечего юлить, говори, что думаешь.

– Изволь, – промямлил Наль. Какой же он все-таки нелепый. – Ричард, моя хозяйка… Я живу среди мещан…

– Ты ей задолжал? – поднял бровь Ричард. – Сколько?

– Понимаешь… Дик, она говорит, что к весне Альдо сбежит, а его людей называет мародерами и предателями. И не она одна…

– Негодяи!

– Ричард, – лицо кузена пошло красными пятнами, – они… Им стало хуже, намного хуже, чем прежде! Солдаты заходят в любые дома, берут, что хотят, пьют, едят, принуждают женщин… Людям это не нравится.

– За все надо платить. Альдо Ракан соберет из осколков великую страну, но кое-кому придется подтянуть пояса. – Дик оттолкнул бокал, тот упал на пол и разлетелся в мелкие острые брызги. – А чего они ждали, твои горожане? Они все предатели, предатели короля, предатели Создателя, предатели Талигойи! Где они были, когда мы умирали за их свободу?!

– Дикон, – Наль сопел, словно только что взобрался на гору, – людям не нужна великая страна, они просто хотят жить, как раньше. Есть досыта, не бояться ходить по улицам…

– А ты? – Дик смотрел на своего родича и не узнавал его. Это толстое ничтожество – сын Эйвона, будущий граф Ларак, Человек Чести?! Нет, это отпрыск трактирщика!

– Я? – губы Наля побелели. – Я… Все выходит очень плохо. Ты этого не видишь, у тебя здесь спокойно, но я живу в Нижнем городе… Там тревожно, даже хуже, чем в Октавианскую ночь.

– Скажи честно, – холодно произнес Ричард, – ты просто струсил. Ты не воин и ты не талигоец!

– Нет, – неожиданно твердо произнес Наль, – я не воин, но я талигоец и не хочу, чтобы одни талигойцы убивали других. Люди хотят жить, как ты этого не понимаешь? Жить и не бояться, а вы… То есть мы принесли им беду. Ты близок к королю, это все знают, расскажи ему.

– Что именно? – деревянным голосом переспросил Дик. – Что я должен передать его величеству? То, что мещане не рады его возвращению? Или что-то другое?

– Ричард, – кузен выглядел несчастным, – надень простой плащ и пройдись по городу. Ты сам увидишь, что творится. Или давай пойдем вместе, я знаю Олларию лучше тебя.

– Кабитэлу, – горло Ричарда перехватило от бешенства, – Кабитэлу, виконт! Олларии нет и никогда не будет.

– Это Кабитэлы нет, – растерянно пробормотал Наль, – для жителей город остался Олларией… И чем больше Ра… солдаты его величества будут грабить, тем больше будут вспоминать Олларов и Алву. Добром вспоминать.

– Ты понимаешь, что несешь?

– Да, – потупился кузен. – А вот ты не понимаешь. И твой король не понимает. Дикон, прошу тебя, пройдемся по городу…

– Мне это не требуется. – Ричард с отвращением посмотрел на разбитый бокал. – Я, к твоему сведению, член Высокого Совета. О том, что происходит в государстве, я знаю получше тебя и твоих трактирщиков. Наша победа многим поперек горла. Хватит, пей свое вино, иначе поссоримся, а в город я с тобой схожу. После Совета. Если дело обстоит так, как ты говоришь, виновные будут наказаны.

– Мой герцог, – цивильный комендант столицы Уолтер Айнсмеллер в окружении солдат стоял у калитки, влажно блестя черными глазами, – что случилось? Вы попали в засаду?

– Ничего серьезного, барон, – буркнул Робер, поворачиваясь лицом к гостю и одновременно пытаясь загородить пленника.

– Но я видел труп на улице, и мне доложили, что преступник схвачен на месте преступления.

– Боюсь, мы приняли желаемое за действительное, – пожал плечами Робер, проклиная себя за очередную глупость. Можно подумать, он не знал, что вешатель ездит по улице Адриана, а раз так, ухо нужно держать востро.

– Я полагаю, настоящий преступник скрылся, – неторопливо произнес Карваль. – Разумеется, мы будем его искать. Весьма вероятно, он связан с Давенпортом. Покушение на герцога Эпинэ является звеном той же цепи, что резня в Тарнике и нападение на его величество.

– Убийца – солдат, – внес свою долю вранья Сэц-Ариж, – или разбойник. Я видел, как он убегает по крышам. Очень ловкий человек.

– А что делает здесь этот горожанин? – Уолтер Айнсмеллер протиснулся меж скривившихся южан, остановился в шаге от пленника и поднес к носу желтый платок. – Его взяли на месте преступления?

– А Леворукий знает, чего он здесь болтался, – влез Дювье, – может, спереть что хотел, дом-то пустой.

– Что ты тут делал? – палец в черной перчатке целил в грудь «гусенку».

– Что-что, – зло бросил тот, – охотился… Одного хлопнул, жаль, не тебя, змеюка усатая!

И вправду жаль. Того, кто прикончит Айнсмеллера, следует носить на руках и представить к ордену. А ведь выбери они с Карвалем другую дорогу, дурню могло бы и повезти, а с ним и Альдо. Айнсмеллеры и Люра еще ни одного короля до добра не довели. Робер торопливо произнес, глядя в злые юные глаза:

– Не ври, стрелял не ты. Стрелка мы поймаем, а ты дай слово, что не поднимешь оружие на слуг его величества.

– Подниму, – окрысился мальчишка, – и никого со мной не было. Это я стрелял. Я! Ясно вам?!

– Что ж, – вздохнул Айнсмеллер, – все ясно. Сбежавшего преступника следует найти, однако перед лицом закона убийцами являются оба, а убийца должен быть наказан. Немедленно.

Усатый красавец знал, что говорит. Согласно высочайшему рескрипту пойманных с поличным надлежало вешать без исповеди на месте преступления, а имущество конфисковывать в пользу короны.

Родные казненных становились заложниками, головой отвечающими за безопасность защитников и приближенных его величества. Убитый солдат обходился городу в четыре жизни, офицер или чиновник – в шестнадцать, за придворного должны были умереть шестьдесят четыре ни в чем не повинных обывателя. Нет, нельзя давать за убийство Айнсмеллера орден, потому что отвечать за скотину будут другие. Головой. Во сколько жизней обойдется смерть Первого маршала, Робер предпочел не думать.

– Вы ведь куда-то торопились, барон? – Нужно быть спокойным. Нужно, но как бы этой твари пошла «перевязь Люра»! – Не лучше ли вам продолжить свой путь?

– О нет, мой друг, – черные усы шевельнулись, сверкнули белоснежные зубы. – Говоря по чести, я искал вас. У меня к вам и господину Карвалю серьезный разговор. Между цивильной стражей и военными существует некоторое непонимание, его следует преодолеть, но сначала покончим с печальной необходимостью.

Айнсмеллер не отцепится, потому что ему нравится смотреть на повешенных. Кто-то об этом говорил… Джеймс Рокслей? Нет, маркиз Салиган! Неряха вчера подвыпил и полночи рассказывал, как Айнсмеллер ездит на охоту за мятежниками, а если мятежников нет, обходится теми, кто попадается под руку. Прежде красавчик-ординар мучил любовниц и собак, затем не угадал с дамой и оказался в Багерлее. Там бы ему и оставаться, но Фердинанд выпустил ублюдка заодно с жертвами Манриков. Айнсмеллер принюхался и резво перепрыгнул к Рокслеям. Джеймса от этой твари мутит, но покойный маршал Генри брезгливостью не страдал. Альдо, к несчастью, тоже.

– Согласно статуту вам следует передать преступника цивильным властям. – Усатая тварь не могла оторвать взгляда от нахохлившегося «гусенка». – Каждый должен делать то, что положено, и делать хорошо. Не правда ли, герцог?

Цивильников не меньше двух дюжин. Это тебе не гоганы, а гарнизонная солдатня, так просто не перебьешь. А хоть бы и удалось, Айнсмеллер – персона важная, за него прикончат сотню заложников и тут же найдут нового мерзавца.

– Что ж, – глухо сказал Робер, – распоряжайтесь.

Можно уехать, обождать на улице, отвернуться, но совесть или, вернее, то, что от нее осталось, требовала досмотреть до конца. И запомнить.

– Монсеньор, – рука Жильбера сжимает эфес, – вам не кажется… Пленника даже не допросили…

– Жильбер, пойдите проверьте лошадей.

– Монсеньор…

– Выполняйте, теньент! – хрипло рявкнул Карваль. – Живо!

Сэц-Ариж исчез. Цивильники, то ли не замечая, то ли не желая замечать тяжелой ненависти в глазах южан, занялись привычным делом. Двое взобрались на разлапистый клен, ногами пробуя крепость сучьев, третий возился с веревкой, еще парочка вломилась в дом и через несколько минут вернулась, волоча кухонную скамью. Пленник следил за приготовлениями со странной улыбкой на вдруг похорошевшем лице. Оказавшиеся светло-карими глаза сияли, ноздри раздувались, как у разыгравшегося жеребенка.

– Быстрее! – Красивое лицо цивильного коменданта казалось отражением лица приговоренного – раздувающиеся ноздри, горящий взгляд, полуоткрытый рот, очень яркий. – Быстрее, я сказал!

– Готово, – сообщил тот, что забрался повыше, – выдержит.

– Давайте, – господин барон уже не мог скрыть нетерпения. Закатные твари, он и впрямь сумасшедший. Робер вздрогнул от захлестнувшего его тоскливого отвращения. Это была не первая казнь и тем более не первая смерть, которую он видел. И не последняя.

Двое цивильников подхватили талигойца под руки, тот дернулся. Испугался? Понял наконец, что его ждет?

– Пустите! – завопил пленник отчаянным ломающимся голоском. – Уберите лапы! Я сам пойду!

– А ну, пустите! – прикрикнул Карваль, без тени сомнений повесивший Маранов. Воистину все веревки связаны: начали в Эпинэ, дотянули до Олларии.

– Да, пусть идет сам, – прошептал Айнсмеллер, облизнув губу. – Медленно идет. Еще медленней… И петлю тоже пусть сам наденет.

Равнодушные лица цивильников, угрюмые взгляды южан.

– Эй, вы, – приговоренный ловко взобрался на скамью, – раканы-тараканы! Вам все равно конец! Мы вам…

Мальчишка ругался грязно, грубо, неумело, не понимая и трети слов, которые швырял в лицо палачам и солдатам. Худющий, босой, с петлей на шее, он стоял на закопченной лавке, выкрикивая угрозы, а цивильный комендант столицы, широко распахнув глаза, склонил голову набок, словно слушал какую-то серенаду. Потом Айнсмеллер убрал желтый платок и вынул черный с алой монограммой. Эпинэ почувствовал запах лилий и еще чего-то, похожего на мускус.

Цивильный комендант улыбнулся и поднес черный шелк к точеному породистому носу. Из-за спин цивильников выкатился пузатый здоровяк. Робер понял, кто это, лишь когда ублюдочный красавец махнул платком. Пузан одним пинком выбил из-под ног навсегда оставшегося просто талигойцем парнишки скамейку и, ухватившись за тощие ноги, навалился всем телом. Затрещала, но не обломилась черная ветка, упал на землю последний лист, помянул Леворукого Колен Дювье.

– Лэйе Астрапэ, пошли уходящему достойного спутника!

– Вы что-то сказали, герцог?

– Ничего, барон, ровным счетом ничего. Идемте.

– Постойте, – Айнсмеллер не мог оторваться от пляшущего в петле тела, – одну минуту…

– В таком случае догоняйте. – Робер сглотнул застрявший в горле ком и, расшвыривая бурые листья, рванул к калитке. Дракко понял, что с хозяином что-то не так, и прижал уши не хуже Моро, Иноходец оглянулся и напоролся на взгляд Сэц-Арижа. «Раканы-тараканы»… Оллария свое слово сказала. Можно вешать, стрелять, пороть – от позорной клички не избавит ничто. Появился Айнсмеллер, спокойный, довольный, сытый, замурлыкал о мятежниках, облавах, заложниках. Робер слушал, а копыта Дракко выстукивали: «Раканы-тараканы», «раканы-тараканы», тараканы, тараканы… Тараканы, заползшие в чужой дом и превратившиеся в чумных крыс.

Глава 5 ТАЛИГОЙЯ. б. ОЛЛАРИЯ

399 год К.С. 18-й день Осенних Волн

Окделл, Эпинэ, Придд, Алва, Карлион, Рокслей, Берхайм, Тристрам, Савиньяк, Дорак, Ариго, Гонт, фок Варзов… Эти имена Ричард помнил с детства: последний Высокий Совет Талигойи, принявший отречение Эрнани и избравший регентом Эктора Придда. Повелители и вассалы. Минуло больше четырехсот лет, и в Гербовом зале король Ракан вновь собирает Людей Чести. И пусть говорят, что остановить время и тем паче повернуть его вспять нельзя, для Альдо слова «невозможно» не существует. Изгнанник вернул трон предков, Оллария вновь стала Кабитэлой, а Повелитель Скал, как в былые времена, встал рядом со своим сюзереном. Воистину:

– Монсеньору не угодно посмотреть на себя? – Куафер отступил назад и поднял пахнущие резедой руки, показывая, что сделал все что мог, и даже больше. Ричард неторопливо поднялся с кресла и подошел к огромному, в потолок, зеркалу. Из загадочных глубин на него глядел молодой вельможа в черном с золотой оторочкой платье. Сжатые губы, слегка, но не чрезмерно вьющиеся русые волосы, внимательные серые глаза. Герцогская цепь, фамильное кольцо с карасом на среднем пальце правой руки и два парных кольца с рубинами на обоих безымянных… Единственное, чего не хватает, – орденской цепи.

Награды и титулы, полученные из рук Олларов, Альдо объявил недействительными, и поступил совершенно правильно, но воспоминаний о первом бое было мучительно жаль. Ничего, будут другие сражения и другие ордена. Истинные.

– Монсеньор доволен? – взволнованно спросил куафер.

– Ты – прекрасный мастер, – ничуть не покривил душой юноша, – просто прекрасный.

– Эскорт готов, – отчетливо и спокойно доложил полковник Нокс. Бывший офицер для особых поручений при маршале Люра впервые надел парадный мундир капитана личной гвардии Повелителя Скал. Что ж, выглядит он отлично, всяко лучше коротышки Карваля или сменившего его юнца, до восстания даже пороха не нюхавшего.

– Благодарю вас, полковник, – довольно улыбнулся Ричард, прикидывая, все ли сделано. Кажется, он ничего не забыл и не упустил. – Ступайте вперед, я сейчас буду.

В прихожей юноша слегка задержался, наблюдая, как рабочие разворачивают рулон с золотистым обивочным шелком, и вышел на крыльцо, у которого ждал караковый линарец. Конюх уже подготовил половинку яблока, которую Дикон и протянул нарядному жеребцу, ни статью, ни ценой не уступавшему покойному Бьянко. Красавец деликатно принял угощение и взмахнул тщательно расчесанным хвостом.

На ярком свету Карас нравился Дику даже больше, чем в конюшне торговца. Мысль приобрести для церемоний линарца была верной. Нет и не может быть ни коня, ни человека, совмещающего в себе все. Для боя лучше всего подходят мориски и полумориски, но для парадов и прогулок нужен покладистый добронравный красавец, на которого не страшно подсадить самую робкую даму.

Дик предложил Карасу вторую половинку яблока, укрепляя рождавшуюся дружбу. Конь хрустел угощением, а хозяин прикидывал, выезжать прямо сейчас или немного выждать. Прибывать первым столь же глупо, как и последним. Лучше всего появиться сразу же после Валентина, чтобы тот увидел и Караса, и свиту Повелителя Скал. Юноша окликнул слугу:

– Поторопите виконта Лара.

– Слушаюсь.

Торопить, однако, никого не потребовалось – Наль, удивительно нелепый в темно-красной с золотом одежде наследника Дома Скал, выкатился на крыльцо и с нескрываемым восторгом уставился на Ричарда.

– Святой Алан, – пухлые щеки кузена от волнения стали красными, – настоящий Святой Алан!

– Ты же знаешь, – Ричард от души хлопнул крякнувшего родича по плечу, – Окделлы похожи друг на друга, как листья с одного дуба.

– О да, – с легкой завистью подтвердил кузен, – но как же тебе идет. Настоящий талигойский рыцарь!

– У его величества безупречный вкус, – окончательно развеселился Дикон, – а Джереми отыскал прекрасного портного. Ладно, поехали, негоже являться позже всех.

Ричард ухватился за гриву Караса и быстро вскочил в седло. Именно так садились на коня Савиньяки. Дику немного не хватало братьев, всех троих. В глубине души юноша надеялся, что Лионель рано или поздно присягнет настоящему королю и встанет на Высоком Совете за спиной Робера. Без Дораков Талигойя обойдется, но за Савиньяков, фок Варзов и Ариго нужно бороться. Конечно, кем бы ни оказался брат, на отношении Дика к сестре это не скажется, но Катари будет больно, если знамя с леопардом запятнают еще сильнее.

Рассчитывать, что сосланный в Торку собственным отцом Жермон окажется истинным Человеком Чести, наивно, Дик это понимал и все равно надеялся на лучшее. Брату Катари сейчас около сорока, бо́льшую часть жизни он провел в походах, а война, что ни говори, облагораживает. Генералу Ариго надо написать. Ему, Катершванцам и Арно – пусть убедит братьев вернуться в Кабитэлу. Савиньякам Альдо обрадуется, ведь он не собирается никому мстить. Эпинэ тоже переходили на сторону Олларов, а Робер – один из лучших друзей его величества.

– Монсеньор, – вполголоса спросил Нокс, – разрешите открыть ворота?

– Открывайте.

Кованые створки, с которых уже сняли воронов, но не успели прикрепить вепрей, медленно распахнулись. Первым двинулся знаменосец в багряном плаще. Его сопровождали двое солдат с обнаженными палашами и четверка трубачей, за которыми следовал капитан личной гвардии Повелителя Скал.

Ричард обернулся к восхищенному Налю, вцепившемуся в поводья вполне приличного гнедого. Посадка кузена оставляла желать много лучшего, и Ричард невольно поморщился. Конечно, Полный Совет собирается не каждый день, да и наследником титула Наль пробудет не слишком долго, но подучиться увальню придется. Дом Окделлов не должен быть посмешищем, а Наль, как его ни одевай, остается толстым чиновником. Не хватало, чтоб какой-нибудь остряк «спутал» его с писцом или ликтором.

– Реджинальд, – Ричард постарался подсластить пилюлю улыбкой, – тебе бы не помешало похудеть.

– Я знаю, – вздохнул кузен, – это у меня от матушки, ведь я очень мало ем.

– Ты еще и двигаешься мало, – безжалостно напомнил Дик, – то есть двигался. Теперь ты каждое утро будешь фехтовать и ездить верхом.

– А может, мне лучше заболеть? – предложил явно не обрадованный Наль. – Я заболею и уеду в Надор. Тебе не придется за меня краснеть, а мне не понадобится худеть.

– В Надор ты поедешь, но не поэтому, – Ричард запнулся, подбирая слова. – Понимаешь… Надо сделать так, чтобы матушка не приехала в Олла… В Кабитэлу. Понимаешь ли…

– Понимаю, – немедленно закивал кузен, – ты не хочешь, чтоб эрэа Мирабелла встречалась с Айри. Я с тобой полностью согласен, они могут снова поссориться…

– Именно! – возблагодарил избавившие его от объяснений небеса Дик. Предлог – лучше не придумаешь!.. Хотя никакой это не предлог. Айри вредно волноваться, а матушка, без сомнения, все еще зла на дочь. Зачем их сводить?

– Я давно хотел спросить, – Наль снова покраснел, – почему Айрис не с нами?

– Она в свите ее величества. – Что б ни говорил Альдо, для Ричарда Окделла Катарина Ариго остается и всегда останется королевой. – А ее величество никого не принимает.

– И Айри тебе даже не написала?

– Нет, – отрезал Ричард, делая вид, что занят дорогой и лошадью. Двадцатый раз пережевывать одно и то же не хотелось. Айри на письма не отвечала, так же как и Катари, и это начинало тревожить.

Юноша ни на мгновенье не допускал, что Катарина опасается сына Эгмонта, значит, причина молчания в другом. Королева слишком горда, чтобы, потеряв трон, просить помощи у тех, кто поднялся на вершину. И еще на ней лежит тень ее жалкого мужа или, того хуже, не мужа.

Дик лишь недавно осознал, что начнется, если олларианские браки признают недействительными. Тысячи женщин, и среди них Катари, окажутся в положении Ровены из «Плясуньи-монахини», считавшей себя женой Галахада и лишь после его смерти узнавшей, что их брак не имел силы. Но Ровена любила, а Катари!.. Ее молодостью и честью заплатили за жизнь соратников Борна. Теперь Удо – один из доверенных сподвижников его величества, а Катарина одинока и опозорена, чего удивляться, что она прячется от людей? Но почему молчит Айри? Сюзерен заверил, что герцогиня Окделл совершенно свободна и вольна переехать к брату в любое время. В этом-то все и дело! Айри не знает Альдо, она может решить, что ее свобода – ловушка. Ей позволят выйти, а назад не впустят. Именно так поступили с дамами Алисы, Айри об этом известно, вот она и остается со своей королевой. Храброе и верное сердечко!

– Монсеньор, – Нокс казался серьезнее самого Вейзеля, – нам предстоит проехать улицей Адриана. Прошу вас и вашего кузена поменяться плащами со мной и Джереми и смешаться с солдатами.

– Что за чушь, – пожал плечами Дик.

– Это не чушь, – Наль пытался говорить спокойно, но глазки кузена предательски бегали, а голос дрожал. – Я же тебе говорил… Вас, то есть нас, в городе не любят.

– Виконт Лар совершенно прав, – полковник изо всех сил пытался скрыть презрение, – сбежали далеко не все олларовские прихвостни. Разумеется, они не нападают открыто, но… вчера стреляли в герцога Эпинэ. К счастью, неудачно, но раз на раз не приходится. Монсеньор, я не хочу искать себе нового господина. И мои люди не хотят!

Да, северяне не забыли своего генерала, таких не забывают. Ричард тоже нет-нет да и вспоминал то шутки Люра, то его советы. Симон был умницей, но главное, в нем были благородство и смелость. В жилах генерала не текло ни капли крови эориев, титул и звание он получил из рук Оллара и все же перешел на сторону принца Ракана, что и решило исход восстания.

Люра понимал, что никогда не сравняется с новыми соратниками знатностью, победа Раканов висела на волоске, в Олларии отступника ждала даже не плаха – виселица, и все равно поступил по совести. Уцелеть в десятках сражений, получить маршальскую перевязь и так страшно и нелепо погибнуть! Ричард тепло улыбнулся напряженно молчавшему офицеру:

– Полковник, клянусь вам, имя Симона Люра не будет забыто, но я был бы недостоин вашей тревоги, если б стал скрывать лицо и герб. Держите ухо востро, и пусть решает… Создатель! Наль, к тебе это не относится, можешь сменить плащ.

Кузен ощутимо побелел, затем покраснел и дрогнувшим голосом произнес:

– Я поеду рядом с тобой в своем плаще.

Воистину куда конь с копытом, туда и ызарг с хвостом… Хотя вообще-то он к бедняге Налю несправедлив – чиновник не обязан быть храбрецом. Чиновник, но не будущий граф Ларак! Ричард подмигнул кузену:

– Сейчас мы всем покажем, что Люди Чести ничего не боятся. Вперед!

– Убил бы! – сюзерен схватил с камина бронзовую фигурку и взмахнул ею, как булавой. – Вот взял бы и убил. Уж лучше я, чем другие! Ты соображаешь, что творишь?

Робер пожал плечами – отвечать было глупо, разве что огрызнуться, что он-то как раз соображает. В отличие от родившегося и выросшего в Агарисе принца. Мать Альдо вроде была агарийкой, отец – наполовину алатом, наполовину неизвестно кем. Талигойская кровь в Раканах давным-давно сошла на нет, но беда не в этом. Кровь может быть хоть гоганской, хоть бирисской, главное понять и полюбить не свои выдумки, а настоящую страну или живого человека. Сюзерену это не грозило, его величество видел лишь то, что хотел, а слышал себя и только себя. Иноходец невесело усмехнулся.

– Айнсмеллер нажаловался?

– Не нажаловался, а рассказал, – его величество с грохотом водрузил статуэтку на место. – Все! С завтрашнего дня изволь ездить в кирасе и шлеме. Считай это приказом.

– Нет, – оказывается, герцог Эпинэ научился говорить спокойно, как бы ни клокотало внутри, – я не стану ездить по собственной столице в доспехах. И солдатам не дам. Иначе нас окончательно в захватчики запишут, а от пули в спину кираса все равно не спасает.

– Тогда меняйся плащами со своими чесночниками. – Альдо был не на шутку встревожен, и Роберу стало стыдно за издыхающую дружбу. – Ты совсем себя загонял, так дело не пойдет.

– Фураж сам не придет, – Эпинэ с трудом удержался от того, чтоб прикрыть глаза ладонями. – Альдо, подданные не овцы, чтоб их стричь и резать. Подданных надо если не любить, так хотя бы делать вид, что любишь. И уж всяко не грабить сверх меры.

– И что дальше? – буркнул сюзерен. Он больше не злился, зато ему на глазах становилось скучно.

– У нас только один выход, – Лэйе Астрапэ, пусть балбес хоть что-нибудь поймет, хоть самую малость! – Перевешать самых ретивых мародеров и самых ретивых вешателей.

– Погоди, – наследник древних владык задумчиво потер переносицу и зевнул. – Закатные твари, опять не выспался! Если так и дальше пойдет, забуду, как женщина без рубашки выглядит.

– Ты и забудешь? – усомнился Робер, а в душу внезапно глянули зеленые глаза. Лауренсия… Кем она была, его последняя любовница? В каком огне сгорела?

– С самой Сакаци безгрешен, – будто в ответ пожаловался сюзерен. – С этим королевством столько мороки, один Совет чего стоит, а без него все к кошкам летит.

– Так уж и всё? – Эпинэ честно задал ожидаемый вопрос и стал сам себе противен. – Да и не выходит у нас Совета. Нужен двадцать один человек, при Эрнани осталось тринадцать, а сейчас ты, мы с Диконом, Придд, Рокслей и все.

– Ничего не все, – замотал головой Альдо. – Еще Удо, разыщи его, кстати. Берхайм, конечно, зануда, но он тоже эорий, так что живем! И вообще, Повелители, чтоб ты знал, заменяют своих вассалов, а я заменяю любого Повелителя, так что законную силу Высокий Совет имеет.

– Ты это новому кардиналу сказать не забудь.

– Не бойся, – лицо сюзерена стало плутоватым, – в еретики нас не запишут. Мы эсператистам нужны, да и против Эрнани Святого церковь не попрет, а он Высокий Совет собирал. Главное, чтобы твои распрекрасные талигойцы поняли – нет права выше права крови.

– Я бы предпочел другое, – проворчал Робер, растирая занывшую руку. – Неужели ты не хочешь, чтоб подданные тебя любили?

– Полюбят, – приосанился Альдо, – куда денутся, хотя в чем-то ты прав. Это пока секрет, но тебе, так и быть, скажу, чтоб не страдал. Будут у нас праздники, только не сразу. С чернью следует обходиться, как со строптивой женой. Сначала долго бить, потом долго любить.

– Ты женился? – дурацкая шутка, но хоть что-то. – А я и не знал.

– Жениться я успею, – хмыкнул сюзерен, – но пока ты по Сагранне разгуливал, я править готовился, вот и начитался. Про Мария Крионского слышал? Это он сказал, а у него и жена имелась, и королевство.

– У него еще и любовниц стая была, – огрызнулся Эпинэ, – и с подданными не сходится. Бил он алатов, а любил агаров.

– Все меняется, о друг мой! – Альдо вздернул подбородок, приняв позу древней статуи, не выдержал, махнул рукой и расхохотался: – Добра и зла нет, неизменны лишь ум и глупость. Пусть глупцы уразумеют, что военный комендант – одно, а цивильный – другое. И что ты у нас добрый и справедливый, а Айнсмеллер – не очень. Кстати, добрый и справедливый, почему ты не в придворном платье?

– Потому что у меня его нет, – с облегчением признался Робер, разглядывая фигурку на камине. Стройный крылатый юноша с невинным видом наигрывал на свирели, но отчего-то казалось: смазливый музыкант только что устроил какую-то каверзу. – Он такой же, как его Повелитель.

– Повелитель? – не понял Альдо. – Ты о ком?

– Об Анэме, – пожал плечами Робер. – Эвроты всегда смеются.

– Эвроты?

Закатные твари, не знает он никаких эвротов и знать не хочет! И еще он не хочет, чтоб Альдо это понял.

– Я что-то такое слышал… в Кагете. Адгемар ценил старье не меньше Енниоля, только это его не спасло. – С улицы донеслась перекличка труб, и Робер отдернул портьеру, радуясь возможности сменить разговор. – Ну и зрелище! Повелитель Волн при всех регалиях. Не то что я!

– Именно, – присоединившийся к вассалу сюзерен уставился на вливавшуюся в Триумфальные ворота процессию. – Смотри и учись. Знаменосец, музыканты, должным образом одетая свита, а ведь Придд – юнец, ни должности, ни заслуг.

– Потому и вырядился. – «Иноходцы» «спрутов» никогда не любили, и Робер не собирался становиться исключением. – Нет заслуг – нужны знаменосец и оркестр, есть заслуги – достаточно шпаги.

– Для Первого маршала Талигойи недостаточно, – отрезал Альдо. – Уважение других начинается с уважения к самому себе. Следующий раз изволь одеться как положено, а сейчас пригони-ка ко мне Борна.

Повелитель Волн явился раньше Повелителя Скал и теперь стоял у окна в окружении фиолетовых офицеров. Придд носил траур по убитым родичам и был в сером бархате с одинокой герцогской цепью на груди. Жизнь жестока, но справедлива. Когда «вепри» и «иноходцы» умирали, «спруты» выжидали и дождались. Палача! Семь лет назад мертвых оплакивал Надор, теперь настал черед Васспарда, но надорский траур был скорбным, а не вызывающим. Погибли многие, только побед без жертв не бывает, Валентин же своей каменной физиономией бросал вызов радости и надежде.

Ричард, как мог, избегал бывшего однокорытника, однако сейчас это было невозможно. При виде Повелителя Скал Повелитель Волн холодно поклонился. На вежливость следует отвечать вежливостью, Ричард поздоровался и быстро прошел мимо – говорить было не о чем. Дикон признавал заслуги Приддов, но они остались в далеком прошлом; Валентину придется постараться, чтобы занять достойное место среди Окделлов, Эпинэ, Борнов…

– Ты уже выразил сочувствие герцогу Придду? – внезапно зашептал Наль. – Это был такой ужас… Такая несправедливость, мы все были в ужасе…

– Герцог Придд в моем сочувствии не нуждается, – отчеканил Ричард, – и впредь прошу тебя воздержаться от подобных советов.

– Как скажешь, – сник кузен, – но вы же были вместе в Лаик, и потом…

– Наль!

Родич поджал губы и замолчал, он ничего не понимал, да и откуда бы? Гвардейцы в очередной раз развели в стороны алебарды, давая дорогу графу Рокслею и его свите. Джеймс благополучно переступил новенький бронзовый порог[12] и завертел головой, выискивая знакомых. Ричард невольно улыбнулся и, мимоходом кивнув графу Тристраму, пошел навстречу Рокслею. Новый командующий гвардией юноше нравился так же, как прежде нравились Савиньяки.

Было просто замечательно, что графский титул унаследовал именно Джеймс, который не станет нести всякую ерунду и лезть с советами. Пусть маршал Генри погиб достойно, отец к нему относился с прохладцей, а Эмиль как-то заметил, что маршал должен быть маршалом, а не придворным. Джеймс в чине полковника командовал всей кавалерией Южной армии, а в столицу вернулся по просьбе Ги Ариго. Альдо недолго думая произвел полковника Рокслея в генералы и вручил ему свою гвардию, пока, увы, немногочисленную. И все равно новоявленный командующий целыми днями пропадал в казармах и на плацу. Он никогда не превратится в салонного шаркуна!

О том, что по этикету вассал подходит к главе Дома, а не наоборот, Дикон вспомнил посреди зала. Уподобиться Придду и стать столбом было глупо, возвращаться к Налю – тем более. Ну и что, что положено наоборот? Титул титулом, а дружба дружбой. Ричард спокойно присоединился к Джеймсу, в конце концов, ругать Повелителя может только государь, а он еще не появлялся.

– Монсеньор, – граф Рокслей слегка наклонил голову, – счастлив видеть вас в добром здравии.

– Пустое, – юноша отнюдь не по-повелительски подхватил вассала под руку, – мы не на коронации, обойдемся без церемоний.

– Если мы не начнем тренировки прямо сейчас, – не согласился Рокслей, – мы неминуемо сядем в лужу. Кроме Валентина, разумеется. И еще Карлионов, если они появятся… Уж твои-то родичи в делах этикета не ошибутся.

Рокслей вряд ли имел в виду матушку, только Ричард вспомнил именно ее. Поджатые губы, серая вуаль, четки в длинных пальцах… В глубине души юноша признавал, что, затеяв ссору, повел себя не лучшим образом, но мать тоже виновата. Повелитель Скал давно уже не мальчишка, за его плечами две войны, не считая октавианской бойни, и он, в конце концов, герцог и глава Великого Дома. Женщина остается матерью, сестрой, женой, вдовой, однако всё решает мужчина. Так повелось от века. Если герцогиня Окделл чтит традиции, она должна смириться и с этой.

– Что с тобой? – Джеймс внимательно смотрел на замечтавшегося сюзерена. – Что-то случилось?

– Нет-нет, – замотал головой Ричард, – я в порядке. Что думаешь о Высоком Совете?

Генерал задумался, теребя эфес шпаги. Рокслея называли отменным фехтовальщиком, и Дику уже давно хотелось проверить на нем свое искусство. К сожалению, траур по маршалу Генри исключал фехтовальные забавы.

– Джеймс, – вполголоса окликнул юноша, – почему бы нам после Совета не размяться со шпагами? Приезжай ко мне, как-никак, ты мой вассал. Вот и явишься с визитом.

– С визитом? – переспросил Джеймс. – Ах, да… Я как-то еще не привык, где ты живешь. И в Совете сидеть не привык. Хорошо, если у нас всё получится, а если нет? По праву крови становятся графами, но не генералами и экстерриорами.

– Ты во многом прав, – и впрямь, почему ничего не сделавшие для победы имеют те же права, что и сражавшиеся за нее?! – но раз мы хотим возродить империю, нам нужно вернуться к старым обычаям.

– Но ко всем ли? – в голосе Рокслея звучало сомнение. – Мы ведь не откажемся от пистолетов и подзорных труб и не нацепим на себя доспехи? Время на месте не стоит, что ушло, то ушло.

– Уходит не все, – Ричард стиснул собеседнику руку, давая понять, что бо́льшего говорить пока не вправе. – И, в конце концов, такова воля его величества.

– О да, – согласился Джеймс и замолчал. Для него король Ракан был не более чем ожившей легендой. Рокслеи шли за Окделлами, верили им, но это доверие еще не распространилось на рожденного в Агарисе сюзерена.

– Его величество знает, что делает, – Дик покосился на торчащего слишком близко Придда. – Так ты приедешь?

– Не сегодня. До вечера, кровь из носу, нужно отобрать и натаскать гвардейцев для встречи нового высокопреосвященства. Не сказал бы, что мне это по душе.

Ответить Дикон не успел. Высокая золотистая фигура четырежды ударила жезлом и провозгласила:

– Его величество Альдо Первый, милостью Создателя король талигойский, скоро призовет вас. Будьте готовы!

Вообще-то следовало говорить «волею истинных богов владыка и повелитель Золотых Земель», и так и будет. Потом, когда власть Раканов станет столь же прочной, как право на нее, а сейчас придется лицемерить, заигрывая то с церковниками, то с соседями.

Двери бывшей Гвардейской распахнулись. Шестнадцать воинов в кирасах со Зверем вступили в зал и замерли вдоль стен. Новые гимнеты[13] появились после покушения на его величество. Теперь Ричард был почти благодарен мерзавцу Давенпорту: если бы не он, Альдо до сих пор ходил бы без охраны.

Новый удар жезла. Одинокий, резкий, как выстрел в ночи. Так встречают гимнет-капитанов[14], теперь они вдвоем обойдут Гербовый зал и вернутся за государем, чтоб провести его на Совет. Первый встанет на ступени трона, место второго у двери, в которую без приказа никто не войдет и из которой никто не выйдет. Это традиция, и это необходимость, ведь будущее Талигойи держится на одном-единственном столпе, имя которому Альдо Ракан.

Двое офицеров с обнаженными клинками в руках прошли в шаге от Дика. Юноша был накоротке с обоими: виконта Мевена ему представил эр Август, а брата Джеймса Дэвида Ричард знал с детства. На верность этих двоих можно положиться, но по силам ли вчерашним теньентам защитить государя не только от кинжала, но и от яда?

Свершив свой обход, гимнет-капитаны исчезли и тотчас появились. Вместе с Альдо.

– Наши верные вассалы, – четко произнес сюзерен, – мы желаем говорить с вами в зале Высокого Совета.

По гальтарскому этикету за анаксом следуют главы Домов в окружении кровных вассалов – один спереди, двое с боков, еще один прикрывает спину. В Золотой империи за государем входили Повелители Стихий и лишь затем – кровные вассалы, шествие же возглавлял Хозяин текущего Круга. Сейчас первыми были Скалы, пусть их время и кончалось.

Жезл распорядителя возвестил начало движения. Дик торопливо кивнул Рокслею. Задержка вышла крохотной, но Валентину хватило и этого. Повелитель Волн четким военным шагом пересек зал, оказавшись между Ричардом и Альдо. Прямая серая спина маячила перед глазами, отделяя юношу от сюзерена. Окажись на этом месте Иноходец, Дикон бы не возражал: Эпинэ при всех своих нынешних странностях сделал для победы больше прочих эориев и к тому же был старым другом Альдо, но Валентин?! Со Спрута станется повторить раз удавшийся трюк и на коронации. Сюзерен предпочитает общество тех, кто разделил его изгнание и его триумф, только простолюдинам это знать неоткуда. Для них все просто: кто ближе к королю, тот ему и лучший друг.

Возмущенный юноша чудом не зацепился за еще один испещренный странными завитками порог, это отрезвило. Ричард быстро и незаметно огляделся – в зале Высокого Совета он еще не бывал. Прежде здесь размещалась Парадная приемная, но Ворон избегал больших приемов, а личных приглашений от узурпатора герцог Окделл не получал.

Придд резко остановился и застыл, вынуждая замереть и Дика. За спиной Спрут носил морисский кинжал, на вид такой же, как у Ворона, только не с сапфирами, а с аметистами. Игра лиловых огней завораживала, и Ричард не заметил, как Альдо и неотступно следующий за ним гимнет-капитан миновали четыре ведущие к трону ступени. Раскатистый звон вырвал юношу из аметистового сна. Сюзерен сидел в строгом белом кресле, а ударивший в гонг Мевен стоял рядом, готовый в любой миг прикрыть государя собой.

Валентин неторопливо двинулся к тронному возвышению. Все верно, члены Высокого Совета садятся без дозволения. Это право было даровано истинными богами, подтверждено анаксами и забыто королями.

Спрут картинно опустился в кресло по правую руку от сюзерена и застыл, словно копье проглотил. Над головой Повелителя поблескивала серебряная Волна. Четыре дома, четыре символа, четыре стихии. Они равны между собой, и они не смеют враждовать. Не смеют!

Ричард неторопливо поднялся по ступеням и занял предназначенное ему место. Скалам, как хозяевам Круга, принадлежало крайнее кресло слева. Окделлы должны начинать, а Эпинэ заканчивать. Пусть сегодня первым шел Придд, это не повторится, по крайней мере до Великого Излома. А что будет через год, когда начнется эпоха Ветра? Повелителей должно быть Четверо, иначе ничего не выйдет. Или выйдет? Ракан может заменить любого, только во что это ему обойдется?

Его величество что-то вполголоса втолковывал Мевену, вслушиваться было неприлично, а любоваться на Придда юноша не собирался. Иноходец, чье место было напротив, куда-то запропастился. Рокслей и Тристрам сидели внизу на скамье Скал. Джеймс явно держался подальше от соседа, благо место позволяло – Карлион еще не прибыл из своих владений, а Берхаймы из Агариса. Дому Скал с вассалами еще повезло, у других нет и этого, проклятые узурпаторы уничтожили все, до чего дотянулись.

Ричард небрежно поправил шпагу и принялся разглядывать плафон. Обойщики успели сменить обивку стен, но художники работают годами. К счастью, гальтарские мотивы вошли в моду сразу после Двадцатилетней войны. Именно тогда Альбрехт Рихтер потряс Талигойю «Триумфом Манлия», а его ученик Сайлас Хэрт получил заказ на роспись семи дворцовых залов. Ричард разглядывал голоногих древних всадников в гребенчатых шлемах и вспоминал походы Лорио Борраски и победы Лакония.

Любопытно, где сейчас картина, стоившая жизни Джастину Придду? Ричард не отказался б ее выкупить и повесить на парадной лестнице, Спруту это пошло бы на пользу. Есть люди, которым следует напоминать, что на их одеждах есть пятна, иначе они становятся невыносимыми, но кого все-таки изобразил Хэрт? Дикон по праву гордился своим знанием древней истории, но узнать двух воинов, конь о конь врубившихся в толпу одетых в медвежьи шкуры варваров, юноша не мог – шлемы и красные плащи превращали неведомых гальтарцев в близнецов.

Четыре ровных удара в дверь. Так стучат лишь избранные.

– Первый маршал Талигойи Робер Эпинэ к своему государю, – голос Дэвида звучит ровно и спокойно.

– Мы ждем! – кивает сюзерен. Альдо без перчаток, огонь свечей играет с королевскими кольцами. Карас, сапфир, аметист, рубин, россыпь мелких бриллиантов. У каждого камня своя душа и свой норов, они любят, дружат, враждуют, ненавидят, совсем как люди. Рубин никогда не сойдется с изумрудом, бирюза оттолкнет сердолик, но сильнее всех алмазы и ройи.

– Первый маршал Талигойи здесь! – Дэвид делает шаг в сторону. Гимнеты распахивают дверь, давая дорогу Роберу, за спиной которого не кровные вассалы и даже не Карваль, а Удо Борн. Почему? Борны славятся благородством, но они – потомки младшей ветви Гонтов и должны ждать в Гербовом зале вместе с Налем…

Робер коротко преклонил колено перед Альдо, то ли извиняясь за опоздание, то ли докладывая об исполнении приказа. Сюзерен махнул рукой, синей искрой вспыхнул сапфир. Какой неприятный блеск! Иноходец прошел к своему креслу, Удо остался стоять, склонив голову и положив руку на эфес шпаги. Раздался звон часов. Один, Два, Три, Четыре!

– Когда марагонец взял Кабитэлу, в Высоком Совете было тринадцать человек. – Альдо Ракан поочередно обвел глазами своих вассалов. – Прошло четыреста лет, и нас по-прежнему тринадцать. Тринадцать, потому что мы, Альдо Ракан, подтверждаем, что именно Борны являются единственными и законными наследниками Генриха Гонта. Агарисская ветвь неправомочна, ибо берет начало от дальних родичей, воспользовавшихся чужим несчастьем.

Удо, сын Олафа, брат Карла и Рихарда! Займи свое законное место на скамье Волн. Мы повелеваем тебе и твоему потомству впредь именоваться графами Гонт и дарим тебе земли от Кольца Эрнани до Южного Ноймара. Твой брат Конрад предпочел покой и безвестность, да будет так. Конрад Борн и его потомство останутся графами Борн со всеми привилегиями, за исключением прав на имя и владения Гонтов.

Удо чуть заметно вздрогнул, до гибели Рихарда этого с ним не случалось. Свежеиспеченный граф Гонт растерянно взглянул на протянутую ему руку, темно-серые глаза блеснули. Слезы или нечто бо́льшее?

– Моя жизнь принадлежит моему королю и моему королевству, – губы Удо коснулись кольца с аметистом, кольца Волн. Борн не слышал о древних Силах, для него Альдо был королем, а Талигойя – королевством, но глава рода кровных вассалов имеет право знать все.

– Так и будет, – улыбнулся сюзерен, придав ритуальным словам неожиданную теплоту, – так и будет! Займи свое место, граф Гонт.

Удо отошел. Жаль, что он вассал Приддов, а Берхаймы служат Скалам, но тут уж ничего не поделаешь. Альдо задумался, откинув назад красивую голову. Тикал маятник, трещали свечи, воины с плафона продолжали свою затянувшуюся на века битву. Они не видели, не слышали и не понимали того, что происходит внизу. Будь Ричард Окделл поэтом, настоящим поэтом, а не рифмоплетом вроде Барботты, он бы написал о гальтарских воителях, услыхавших в Рассветных Садах голос нового анакса. Древние повелители могли быть спокойны за оставленные ими земли.

– Старый закон прост, – поднял руку Альдо Ракан, – в Высокий Совет попадают по праву рождения. Государь волен в жизни и свободе подданных, но даже он не может лишить их того, что они обретают по праву крови.

Алва, Савиньяки, Дораки, фок Варзов предали свою честь и свою кровь, но они есть, и пока они есть, в Высоком Совете остается тринадцать человек.

По обычаю, глава Великого Дома говорит за отсутствующих вассалов. Ричард Окделл! Тебе принадлежат Слова графа Карлиона и графа Берхайма, пока те не прибудут ко двору. Валентин Придд, граф фок Варзов предал короля и Талигойю, и я забираю у него его Слово и вручаю твоей чести.

Робер Эпинэ, в доме Молнии – два предателя. Савиньяк и Дорак. Их Слова отходят к тебе, как и Слово отсутствующего графа Ариго, которого мы надеемся увидеть в этих стенах…

Сюзерен говорил всем, но Дику казалось, что слова государя предназначены лишь ему. И еще Вечности.

Если днем метаться по городу, а ночами читать бумаги, через неделю станешь засыпать хоть за столом, хоть в церкви, хоть на Высоком Совете. Лишь бы тебя не дергали.

Эпинэ с силой сжал резные конские головы, но они были слишком гладкими, чтобы впиться в ладони, а сон затягивал, как болото. Вассалы на своих скамьях, стражники у дверей, колонны, статуи, фрески сливались в дрожащие пятна и отъезжали куда-то вдаль. И еще, будто назло, было тепло и тихо. Ровный голос Альдо не мог тягаться с сонным маревом, из которого выныривали то физиономия Карваля, то пороховые мельницы, то стены Багерлее, над которыми кружило воронье. Ветер нес пожухлые листья, старый клен скрипел, жаловался, просил снять с него веревки, потому что ему не уснуть, пока рядом бродит повешенный. А повешенный не уйдет, потому что у него нет имени. Значит, весны не будет, она больше не придет в Олларию, ее просто не впустят…

Рука Эпинэ соскользнула с подлокотника, герцог вздрогнул и поднял голову, неподъемную, словно у мертвого коня. Спать было нельзя, не спать невозможно. Иноходец с силой прикусил губу, потом щеку, солоноватый вкус во рту вернул Первого маршала на Высокий Совет. Альдо все еще говорил. Ноздри сюзерена раздувались, глаза блестели – он не хотел спать, он хотел царствовать.

– Мы вернем Золотой анаксии ее величие, – объявил Альдо Ракан украшенной коронами двери, – мы пройдем от Седого моря до Померанцевого.

От Седого до Померанцевого? Зачем?! На юге Талиг и так выходит к морю, но нам не до тонкостей землеописания, нам нужно все и сразу. «Золотая анаксия» корячится в столице и полутора графствах, а сюзерен сдирает шкуры с неубитых волков и натягивает их на зайцев.

Робер Эпинэ дорого бы дал, чтоб не слышать, что несет государь, но затыкать уши на Высоком Совете – это слишком даже для Первого маршала.

– Нам не нужны огрызки с марагонского стола! – вещал человек, ни единого дня не живший за собственный счет. – Мы отказываемся от всех побед Олларов. Вернее, от подлостей, которые узурпаторы и их последыши называют победами. Нам не нужна варастийская зараза, бергерские камни, марагонские зыбуны! Все, что лежит за пределами Талигойи Раканов, может отправляться к кошкам. До поры до времени! Мы начнем с того, чем закончил Эрнани Одиннадцатый, и придем к тому, чем владел Эридани Великий!

Лэйе Астрапэ, что он плетет?! Это не упрямство, не сумасшествие, а нечто большее. С такой рожей только вирши девицам читать, но не царствовать и не воевать.

– Мы есть Закон, – возвестил императорский потомок, – и мы есть власть! Мы и наши кровные вассалы. Остальные – лишь слуги Анаксии. Мы напоминаем Повелителю Скал, что он владыка Полуночи и отвечает перед нами за земли, лежащие к северу от Раканы.

Ракана?! Это еще что такое?

– Вы удивлены? – Альдо довольно усмехнулся. – Вы думали, я вернул своей столице имя, которое у нее отобрал марагонский бастард? Нет! Мы не желаем возвращать времена угасания. Кабитэла – имя поражения, а нам нужно имя победы, залог силы, успеха, могущества. Столица – сердце империи, сердце подвластного нам Зверя, и залогом этого да будет ее имя. Ракана – главный город Золотой анаксии! Ракана – столица Золотых Земель! Ракана – центр мира и мироздания! Лэвон, лэвайе, эорианэ!

Непонимающие взгляды Борна и Рокслея, счастливое лицо Дикона, неуверенный писк Тристрама.

– Лэвон лэвайе эорианэ! – Бедные гвардейцы не понимают, что орут, для них это просто странно звучащие слова. Такие же дурацкие и непривычные, как их теперешнее название.

– Лэвон лэвайе анаксэ Альдо! – Виконт Мевен с трудом сдерживает смех, для него происходящее забава, надолго ли?

– Лэвон лэвайе анаксэ Альдо! – Дикон выхватил шпагу, его примеру следуют Рокслей и Тристрам…

– Лэвон лэвайе… – А вот Придду все равно, что повторять, – молитву или языческие здравицы. Удо Борн, то есть Удо Гонт, и вовсе не знает, чего от него хотят. И слов нужных не знает, не научили еще.

– Лэвон лэвайе, – требовательный взгляд сюзерена, старые, забытые тысячелетия назад слова, старое, вытащенное из Заката безумие. Может, это все-таки сон? Сон, в котором нужно кричать.

– Лэйе Астрапэ! – Золотые листья-искры, грохот копыт, крики ястребов, пронзительное ржание. – Лэйе абвение лаэтарэ!

Древние слова, новые места, вечная глупость, а сюзерен опять говорит. Теперь о могилах.

– Мы воздадим должное и чести, и предательству. – Альдо ненадолго замолчал. – В Старом парке будет храм, мы перенесем туда останки короля Эрнани. Рядом со своим сюзереном обретут пристанище его защитники Алан Окделл и Эктор Придд. Повелитель Скал, Повелитель Волн, вы слышите меня?

– Мой король! – Ричард с горящими глазами срывается с места. – Мой король!

– Да, ваше величество, – наклоняет голову Придд.

– Что до узурпатора и его прихвостней, – несется дальше Альдо, – то они не должны осквернять собой землю Раканы. Перед нашей коронацией бастард и его приспешники будут вывезены за пределы столицы и сожжены, а пепел развеян над марагонским трактом.

«Приспешники бастарда»… А что ждет маршала Эпинэ, защищавшего Талиг Франциска от наемников королевы Бланш? Шарль Эпинэ выбрал то, что следовало. В отличие от Анри-Гийома… Дед связался с Алисой и погубил семью. Внук связался с Раканом и губит Талиг. Чем он лучше предателя Пеллота, повешенного Рене Эпинэ? Намерениями? Да кому они нужны, эти намерения?!

– Мы сказали, – возвестил Альдо, поднимаясь с места и кладя руку на эфес, – а вы выслушали. Завтра в полдень ждем вас в зале Зверя, где мы будем принимать иноземных послов и оказавших нам услуги ординаров.

Напоследок напомню о главном. Ординары за свои заслуги могут получать награды, чины, должности, но они останутся ординарами, а эории – эориями. Мы – спасение Талигойи, ее будущее, ее слава и сила! Идите и готовьтесь к войнам, нет, не к войнам, к победам! Лэвон лэвайе!

К победам? К сыру в мышеловке, но кричать придется, не влезать же в перепалку с Альдо при солдатах, как их ни обзывай! Дикон в восторге, Мевену все еще смешно, Рокслеи и Борн, который нынче Гонт, ничего не понимают, Тристрам и не поймет, а вот Спрут… Как бы он не понял слишком много.

Глава 6 ТАЛИГ. ВАРАСТА ТАЛИГОЙЯ. РАКАНА (б. ОЛЛАРИЯ)

399 год К.С. 18-й – 20-й день Осенних Волн

Холодная капля сорвалась с набухшей шляпы прямо на нос. Виконт Валме тихонько ругнулся и за какими-то кошками послал коня к самой воде, туда, где отнюдь не речные волны со склочным шипением лизали то ли очень крупный песок, то ли очень мелкий гравий. Исхлестанная ливнем Рассанна выглядела отвратительно. Дальний плоский берег сливался с неопрятным небом, превращая реку в грязно-желтое море. Дождь тоже казался желтым и злым, хотя с чего ему злиться, он же дождь, вода, которой вздумалось литься на тебя сверху… Раздался почти кошачий визг – над головой проплыла чернохвостая речная чайка. Валме проводил птицу злобным взглядом и выругался уже в полный голос.

– Ты чего? – Чарльз Давенпорт присоединился к Марселю, пытаясь понять, с чего того понесло к реке.

– Ничего, – буркнул упорствующий в поисках особых поручений виконт, – не терплю речниц. Летучие ызарги!

– Голуби хуже, – утешил Чарльз, – зря мы съехали с тракта, на этом крошеве только подковы терять.

– Да знаю я! – вскинулся Валме и тут же мысленно закатил себе оплеуху. – Прости, я сегодня не с той ноги встал. Поехали?

– Поехали, – пробормотал Давенпорт, не отрывая взгляда от мутной реки. Он разговорчивостью и прежде не отличался, а сегодня и вовсе изображал из себя рыбу, благо воды хватало.

– Ты давно был в Тронко? – сменил тему Марсель, которому внезапно расхотелось молчать.

– Вообще там не был, – попутчик все еще смотрел в воду. – Я же из Западного Надора. До Лаик дальше Придды не забирался.

– А я из Эпинэ, – явил откровенность наследник Валмонов, – только все дороги ведут в Олларию, вот я там и болтался.

– И я болтался, – выдавил из себя Давенпорт. Горло у него болит, что ли? – Сначала – в оруженосцах, потом – в гарнизоне. После Октавианской ночки просился в Торку, а меня загнали в Личную охрану… Леворукий, убил я Генри или нет?

– Выбирай, что нравится, – посоветовал Валме, – и хватит страдать.

– Рокслею место в Закате, – и без того сжатые губы спутника превратились в щель, – и не только ему. С Джеймсом и Дэвидом мы приятельствовали, но это – дело прошлое.

«Дело прошлое»… А что настоящее? Взбаламученная река и взъерошенный спутник. Теньент, пристреливший маршала. Или не пристреливший. Какая прелесть, как сказал бы Алва.

– Я никак понять не могу, – Давенпорт в упор глядел на Марселя, – кто меня во дворец засунул? Рокслеи или Савиньяк?

– А тебе как приятнее? – Валме стянул с мокрой головы мокрую же шляпу, хорошенько стряхнул и снова нахлобучил.

– Предпочел бы Рокслеев. Лучше подвести их, чем Ворона, хотя его мне раз восемь убить хотелось.

– Всего-то? – брови Марселя подскочили вверх, и в глаз тут же попала вода. Мерзость! – Ты в своих желаниях не одинок.

– Представь себе, – подтвердил Давенпорт, понукая коня, – очень хотелось…

– Однако убил ты, – педантично уточнил наследник Валмонов, – если, конечно, убил, совершенно другого маршала, я бы даже сказал, противоположного. Что ж, бывает…

Розовые зимние лилии благоухали парфюмерной лавкой и осыпа́ли неосторожных липкой красно-коричневой пыльцой. Мерзкие цветы и утро мерзкое! Луиза Арамона с ненавистью ткнула воняющий дешевыми духами веник в пузатую вазу и, держа ее на вытянутых руках, дабы не щеголять пятнистым носом, предстала перед утонувшей в креслах королевой, которую нынче велено было называть «госпожой Оллар».

Катарина не возражала. С приходом Ракана кошка сочла за благо превратиться в полудохлого ангела – если она не лежала в обмороке, то молилась или тряслась в лихорадке, Луиза никак не могла решить, поддельной или нет. Выглядела Катарина – краше в гроб кладут, но капитаншу не радовало даже это.

– Откуда они? – пролепетала королева, глядя на устрашающий букет.

– Из оранжерей Рокслеев. – Графский братец в тебя влюблен, как весенний заяц, и ты это прекрасно знаешь. И чьи лилии, знаешь, потому что Придд присылает хризантемы, а Окделл – цикламены и фуксии. Ослы!

– Я… Я благодарна… – ее бывшее величество соизволило коснуться пальчиком розового, как подштанники Манриков, лепестка и вздохнуть. Приставленная победителями к хворому агнцу Одетта Мэтьюс колыхнула огромной грудью и прогавкала:

– Какая роскошь!

– О да, – шепнула Катарина, – но я всегда любила… полевые цветы… От запаха лилий мне становится дурно. Милая Луиза, вас не затруднит их вынести?

Милую Луизу не затруднило. Какой бы Катарина ни была, от лилий ей и впрямь делалось худо. Можно лгать словами, глазами, губами, но зеленеть по собственному почину еще никто не выучился. Госпожа Арамона торопливо выволокла из спальни проклятущий букет, немного подумала, отправилась в небольшую комнатку, превращенную в подобие приемной, и водрузила ношу на камин. Будь ее воля, женщина бы шмякнула вазу с вонючками об пол, а еще лучше – о башку влюбленного капитана Личной тараканьей охраны или как его там, но приходилось брать пример с Катарины и сидеть тихо.

– Госпожа Арамона, – Луиза вздрогнула не хуже дражайшей Катари и столь же торопливо обернулась. Одетта Мэтьюс прижала палец к губам и прикрыла дверь, – госпожа Арамона, меня волнует здоровье ее… госпожи Оллар. Она ничего не ест!

Не ест – и Леворукий с ней! Меньше, чем об аппетите Катарины, Луиза думала лишь о собственном. Нет, она понимала, что их с Селиной жизни зависят от того, насколько удачно немощное создание в трауре заморочит голову новым хозяевам Олларии, но понимать – одно, а жалеть – другое.

Капитанша пару раз усиленно вздохнула.

– У госпожи такое слабое здоровье! Она всегда ела как птичка.

Может, у кошки и вправду не было аппетита, но вернее всего несчастная боялась растолстеть. В страдания коровы никто не поверит, хотя коровы страдают не меньше, чем бабочки.

– Вы не знаете, – Одетта была псиной добродушной и изо всех сил опекала доверенную ей овцу, – такие приступы случались и прежде?

Кто ж ее знает? Такой бледной Катари не была даже в Багерлее, но тогда дура еще не загнала в западню человека, без которого умирала. И лучше б умерла! Если б не жена, Фердинанд сейчас был бы в Придде, а Монсеньор – на свободе. Милой Катари не хотелось в тюрьму к Манрикам, вот она и удержала муженька в столице…

– В последние месяцы на долю госпожи Катарины выпало слишком много испытаний, – с достоинством произнесла Луиза, – ее разлучили с детьми, она перенесла заточение…

Как же, думает эта кукушка о детях! Ждите! Только о себе. Ну, может, еще о любовнике, только что теперь думать? Свое дело гадюка сделала!

– О да, – затрясла щеками Одетта, – я и сама…

«Я и сама»… Луиза уже забыла, сколько раз слышала эту фразу. У Одетты имелась дочь, которую взял в жены родич Рокслеев. Теперь «малютка Джинни» была в деликатном положении, о чем заботливая мамаша трещала с утра до вечера. Немногочисленная свита госпожи Оллар билась от Одетты в конвульсиях, но Луиза слушала безропотно. Хорошие отношения с надсмотрщиками еще никому не помешали, к тому же, пока Мэтьюс гудела об утренних рвотах, капитанша думала о своем.

Будь здесь Аглая Кредон и догадайся она, что в голове у дочери, Луиза бы в очередной раз узнала, что она – вылитая мармалюка. К счастью, маменьки в Олларии не было. Папенька успел уволочь любовницу и младших внуков, так что за Жюля и Амалию беспокоиться не приходилось. Граф Креденьи был не из тех, кто попадает в ловушки и считает суаны. За Герарда сердце тоже не болело – матери, даже самые мармалючные, всегда знают, что с их детьми. Когда семилетняя Селина по дурости Арнольда чудом не угорела, Луиза это почувствовала. И когда Жюль сломал руку, а Герард провалился в колодец – тоже. Нет, Жюлю, Амалии и Герарду не грозит ничего, а Сэль на глазах.

Старое крыло дворца, куда их всех водворили, было одним из самых безопасных мест в загаженной столице. И самых тихих, потому что Катарина Ариго не желала никого видеть, Ракан избегал жены Оллара, а влюбленный Рокслей прятал свое сокровище от соперников.

– Вы как мать меня понимаете, – дудела озабоченная Одетта, – хотя нет, вам это лишь предстоит. По-настоящему осознаешь, что такое материнство, только когда твоя собственная дочь носит дитя. Но, раз уж мы с вами заговорились, давайте пройдем в буфетную. Дэвид… Виконт Роксли прислал засахаренные груши, совершенно изумительные! Они все равно пропадут, у ее вел… у госпожи Оллар нет аппетита. Кстати, лекарь сказал моей дочери, что с ее телосложением…

Вот бы прикончить мать и дочь вместе с нерожденным младенцем и податься в выходцы! Луиза с пониманием закивала головой:

– Доктор прав, много сладкого вредно, особенно если носишь мальчика.

– Вы думаете? – Одетта ухватила Луизу под руку. – Ну идемте же! Уверяю вас, нашего отсутствия не заметят.

– С удовольствием! Если честно, я обожаю сладкое.

Придется жрать груши в сиропе и хрюкать, а герцог Алва в Багерлее. Один! Кэналлиец не из тех, кто тянет за собой в Закат других. Он не взял никого… Никого! Герард цел и в безопасности, а синеглазый маршал в лапах возомнившего себя королем ублюдка. Святая Октавия, ну почему он это сделал?! Фердинанд – хороший человек, но такой жертвы не стоит. Если бы бывшего короля казнили, Луиза б ревела, не просыхая, ночи напролет, но сейчас капитанша собственноручно бы придушила глупого толстяка, из-за которого Алва полез в пасть к Зверю.

Долгожданная встреча вышла незамысловатой и приятной, ее не омрачил даже ставший привычным дождь, из струй которого и соткался немалый отряд. Чужим здесь взяться было неоткуда, и Валме, приветственно махнув рукой, послал коня в выехавшему вперед сержантского вида вояке.

– День добрый, – поздоровался тот, откинув капюшон и прикладывая руку к надраенной каске, – Суб-теньент Пахарилли. Вторая Южная армия. Кто вы и куда едете?

– Капитан Валме, – представился Марсель, с явным одобрением разглядывая обветренную физиономию, – офицер для особых поручений при особе Первого маршала Талига герцога Алва. С устным поручением к генералу Дьегаррону и его преосвященству Бонифацию. Мой спутник – теньент Давенпорт. Вот наша подорожная.

Суб-теньент честно подержал перед носом протянутые Валме бумаги, улыбнулся во весь рот и вернул владельцу, обдав путников мощным чесночным духом.

– А мы вас третий день ждем. Хоть сейчас в седло!

– Ждете? – переспросил Марсель, убирая изготовленный им же документ в кожаный футляр. – Нас?

– Ну, кого Прымпердор пошлет, – уточнил Пахарилли. – Только вы, правду сказать, всех обставили. Вас с севера ждали, а вы с юга заявились.

– Есть такое, – Валме, как всегда, когда ничего не понимал, многозначительно усмехнулся. – И все бы ничего, да вымокли, как мыши…

– А просушиться не желаете? – Пахарилли полез за пазуху. – Если не побрезгуете.

– Шутить изволите? – развеселился Валме, принимая фляжку. – Кто ж касерой брезгует? Разве что гайифцы, ну так они и девиц не жалуют. Так, говорите, третий день? Тогда надо спешить. Вы с нами?

– Вас капрал Азулес проводит, – варастиец привстал в стременах и заорал: – Бласко, давай сюда! Нам тут еще два дня крутиться, пока подменят. Мало ли кого принесет, а в Тронко кому попало делать нечего.

– Мы не кто попало, – только оторвавшись от фляжки и передав ее Чарльзу, Марсель осознал, как хочет выпить и увидеть наконец Дьегаррона. – Когда мы будем на месте?

– К вечеру, – обрадовал Пахарилли. – Только коней бы вам сменить. Езжайте на наших запасных, а ваших мы приведем.

– Не наши они, – Марсель погладил мокрую лоснящуюся шею, – сменные, на своих бы мы еще Леворукий знает где болтались. Что у вас тут слыхать?

– Тихо было, – суб-теньент задумчиво свел брови, – потом про заваруху в Эпинэ слушок пошел. Губернатор тамошний солдат требовал, только на что нам чужой навоз разгребать? Бонифаций, епископ наш, так адъютанту ихнему и влепил. Дескать, сам обгадился, сам и прибирай. Но дороги мы перекрыли, мало ли… Так и жили, пока от Ворона… от Прымпердора курьер не прискакал. Манрик, младший который, армию угробил, а мятежники обнаглели и на столицу рот разинули. Тут уж не до шуток, зима не зима, а драться придется. Бласко, давай сюда Бронку с Карбоном, проводишь людей до самой резиденции.

Глава 7 ТАЛИГОЙЯ. РАКАНА (б. ОЛЛАРИЯ)

399 год К.С. 20-й день Осенних Волн

Кабинет его величества находился во власти обойщиков, и Альдо ждал своего маршала в зале Высокого Совета. Робер бы выбрал для работы что-нибудь попроще, но он править миром не собирался. Гимнеты стукнули об пол зверского вида алебардами, и Первый маршал Талигойи ввалился в пристанище мудрости. Сюзерен сидел на троне, уткнувшись в документы, на полу у ног его величества возвышались две бумажные горы. Альдо небрежно бросил то, что читал, в левую и с явным удовольствием потянулся.

– Иди сюда, а то кричать придется.

– А ты комнаты поменьше не нашел, – Эпинэ с сомнением оглядел сотворенные королем кучи, – и чтоб со столом?

– Не подумал, – признался Альдо, – а скакать туда-сюда непочтенно, короли не скачут.

– Короли думают, – не выдержал Иноходец, валясь в ближайшее кресло, оказавшееся синим. Что ж, вот и повод для безнадежного разговора.

– Кажется, я становлюсь наследником Ворона. Сначала – конь, теперь – кресло…

– Вот бы ты еще и меч нашел, – живо откликнулся его величество, – а то корона у меня, жезл у Эсперадора, а меч у этого негодяя!

– Альдо… – Главное – равнодушие. Ты совершенно не хочешь влезать в это дело, но ты не можешь не предложить другу помощь. – Давай я поговорю с Вороном? Пусть отдаст меч, а мы…

– Нет!

– Вот как? – легкая обида и недоумение. Еще бы, хотел помочь, а нарвался на грубость. – Ты мне не доверяешь?

– Я не желаю, чтоб мой маршал метался между долгом и ложной благодарностью, – отрезал сюзерен. – Я дал Ворону время на раздумье. До коронации. Дальше пусть пеняет на себя!

– Так ты с ним говорил?

– Говорил. – Сюзерен явно не рвался передать подробности беседы, но складка между бровями говорила сама за себя. – Редкостный наглец! Он еще не понимает своего положения.

Алва не понимает? Как бы не так! Это ты ничего не понял, ничему не научился и не видишь, что скоро придется выбирать между шкурой и короной. В Эпинэ еще можно было отступить, шанс остается и сейчас, но Альдо вцепился во власть, как бракованная борзая в зайца. Трясет и не замечает, что вокруг – волки. Робер делано, хотя спать и впрямь хотелось, зевнул.

– Ну и Леворукий со всем этим… Ты мне лучше скажи, что за кардинала нам подсунули?

– А ты откуда про это знаешь? – подозрительно сощурился Альдо.

– Я Первый маршал или кто? – из последних сил удивился Иноходец. – Мне доложили о курьерах Эсперадора.

– Карваль?

– Ага, как комендант Олла… Тьфу ты, Раканы. Но что в письме, он не знает.

– Надеюсь, – его величество откинулся на спинку кресла и лукаво подмигнул. – Но тебе я скажу: к нам едет Левий из ордена Милосердия. Как видишь, обошлось без «истинников», а ты боялся.

– Боялся, – признался Робер, – и сейчас боюсь: так просто от нас не отцепятся.

– Сколько раз тебе говорить, это мы их отцепим, когда потребуется. – Альдо изловчился и перепрыгнул через бумажный завал. – Но сейчас без клириков не обойтись. Мне нужно благословение, и мне нужен жезл, и он будет!

– Не думаешь же ты, – Робер тоже поднялся, на синем бархате, что-то предвещая, завивался серебряный смерч, – что Эсперадор расстанется с подарком Эрнани Святого?

– Расстанется, – не моргнув глазом, заверил сюзерен, – но сперва надо разыскать меч. Рано или поздно я соберу все регалии. Вот тогда можешь есть цивильников с потрохами, слова тебе не скажу.

– Я – Иноходец, а не ызарг, – копившаяся с утра злость вырвалась наружу, оскалилась и зашипела, – падалью не питаюсь.

– А падали хватает, – поморщился Альдо, – и ее надо есть, чтоб не воняла, так что без падальщиков не обойтись. Ладно, не за этим звал. Пора нанести визит твоей кузине, а то бедняжку совсем забросили.

– Ты собрался к Катарине Ариго? – Других кузин у него нет, по крайней мере законных. – Зачем?

– Обещал. За сию особу ходатайствует герцог Окделл, а мог бы и ты.

Сюзерен поправил перевязь и подмигнул. Он был собой доволен, как, впрочем, и всегда.

Груши были приготовлены по всем правилам кондитерского искусства, только вот Луиза с детства не выносила сладкого. Госпожа Арамона остервенело пилила проклятые фрукты, не забывая манерно отставлять мизинец и ахать в подходящих местах.

– Жаль, что госпожа Оллар не принимает посетителей. – Капитанша героически проглотила кусочек засахаренной пакости. – И не может поблагодарить виконта Роксли за заботу. Он такой достойный молодой человек! У него сейчас, наверное, много дел?

– Ужасно много, – подтвердила Одетта и подналегла на серебряный фруктовый ножик. Груша лопнула, плюнув в обидчицу медовым соком. Луиза выхватила платочек и протянула заляпанной дуре.

– Скорей сотрите! А пятна на платье мы сейчас засыплем солью!

– Благодарю, – пропыхтела сластена, вытирая рожу, – вы так любезны.

– Ах, что вы! – пропела капитанша. – Я так виновата перед вами… Я отвлекла вас разговорами о ваших родичах, но поймите и меня, вы – особа, приближенная к трону, а я так любопытна…

Приближенная к трону особа благожелательно улыбнулась и вновь взялась за фрукт. Если б только она поменьше болтала о своей брюхатой дочери и побольше о политике.

– Да, мой зять ничего не скрывает от моей дочери, – половина груши исчезла в мягкой пасти, – и это меня волнует. Джинни в ее положении не стоит знать о некоторых вещах…

А госпоже Арамоне в ее положении знать о них просто необходимо! Значит, будем жевать сладкое и кивать. Кивать, жевать и спрашивать.

– Госпожа Мэтьюс, вы меня пугаете! Что-то случилось?

– К счастью, нет, но графу Рокслею, возможно, придется выехать к Кольцу для встречи нового кардинала. Это опасно.

– Опасно? – квакнула Луиза, слегка открыв рот. – Вы говорите, опасно?!

– На дорогах очень тяжелое положение, – госпожа Мэтьюс, без сомнения, повторяла слова зятя, – в Олларии – трудности с продовольствием, а эти негодные трактирщики и торговцы прячут припасы. Вы не поверите, но за хлебом теперь приходится отправлять солдат.

Почему это она не поверит? Очень даже поверит. Какой дурак повезет товар, если его отберут?

– Благодарю, – будущая бабушка протянула Луизе липкую, пропахшую корицей тряпку, – вы меня так выручили.

– Но ведь бунта не будет? – Луиза двумя пальцами взяла испакощенный платок и нечаянно уронила под стол. – Не будет, правда? Какое счастье, что мы под защитой гвардии! И как замечательно, что гвардией командует граф Рокслей. Ему так идет мундир нового образца, он в нем настоящий красавец! Наверное, граф скоро женится?

– Видите ли, – закатила глаза Одетта, – тут есть некоторые сложности. Надеюсь, я могу быть с вами откровенна?

Луиза всем своим видом изобразила, что тайна уйдет с ней в могилу, однако услышать о затруднениях семейства Рокслей не получилось. В прихожей раздался шум, госпожа Мэтьюс всплеснула руками и бросилась к двери, Луиза потрусила следом. Они успели увидеть, как красивый кавалер в белом и золотом отвешивает изысканный поклон сжавшейся в комочек Катарине Ариго.

– Сударыня, мне следовало сделать это раньше, но у меня слишком много дел. Вы мне простите, если я обойдусь без церемоний и представлю себя сам. Я – Альдо Ракан.

Этот?! Глаза Луизы впились в новоявленного короля. Ракан и впрямь был необычайно хорош. Стройный, высокий, светлые волосы, голубые глаза, на подбородке – ямочка. От таких ангелочков женщины млеют, но Луиза Арамона была стервой и не терпела сладкого в любом виде.

Молодая хрупкая женщина съежилась в огромном вызолоченном кресле. На кожаных подушках уместились бы три Катарины, но она была одна. Совсем одна. Напуганная, ничего не понимающая, больная. Лицо неподвижно, руки теребят янтарные четки. Золотистые, как глаза Мэллит, бусины дрожат в длинных пальцах…

Робер стоял за спиной Альдо и смотрел на двоюродную сестру, сам не понимая, узнает ее или нет. Он не раз видел Катари сначала девочкой, потом – девушкой, но запомнились лишь алые фамильные платья и светлые, как у матери-северянки, волосы. Косы у бывшей королевы остались прежними, слишком тяжелыми для тоненькой шеи; платье кузины теперь было черным, а вот лицо Робер забыл насмерть, хотя по всем законам отвечать за эту женщину теперь ему. Если, разумеется, не объявится ее блудный братец, только это вряд ли.

Сбоку что-то зашуршало, наверное, слуги. Катарина Ариго, словно очнувшись, бросила четки и торопливо вскочила.

– Я… Я приветствую… я счастлива видеть потомка Эрнани Святого…

Янтарь соскользнул с гладко выделанной кожи и беззвучно упал на ковер. Альдо галантно поднял четки и протянул собеседнице:

– Успокойтесь, сударыня, вы и ваши дамы в полной безопасности.

Королева моргнула и робко коснулась солнечных бусин. Несчастное существо! Кто же ее так запугал? Уж точно не Фердинанд. Сильвестр? Манрики? Покойные братья? Или все сразу. Жозина говорила: мать Катарины тоже была не из храбрых.

Альдо взял вцепившуюся в камешки женщину под локоть и подвел к другому креслу, к счастью, не столь огромному.

– Умоляю, сядьте. – Эпинэ не мог видеть лица сюзерена, но с женщинами Альдо обращался куда более умело, чем с лошадьми. Его не боялись и ему верили, подчас слишком.

Бывшая королева вымученно улыбнулась и почти упала на парчовые подушки. Альдо самолично подвинул стул и устроился напротив.

– Сударыня, я понимаю, вы привыкли к другому положению, но ваш супруг никогда не был истинным королем этой страны.

– Я знаю… Но его называли королем, а меня – королевой, только… Только… – женщина в кресле замолчала, разглядывая обручальный браслет на тонком запястье. – Я была никем… Даже хуже, чем никем. Не оправдавшей надежд заложницей, помехой на дороге мужчин, узницей… Нет, ваше величество, в моем положении ничего не изменилось. Я ничего не потеряла и ничего не обрела.

– О нет, – мягко поправил Альдо, – вы обрели свободу. Вас выдали замуж насильно, вы и Фердинанд Оллар принадлежите к разным церквям. Этого достаточно, чтобы новый кардинал объявил ваш брак недействительным и вернул вам родовое имя.

– Ваше величество, – Катарина подняла глаза на гостя, словно прося извинить ее, – я благодарю вас за вашу доброту, но я не могу ею воспользоваться.

– Почему? – Альдо выглядел удивленным. – Вы молоды, хороши собой, вас ждет счастье.

– Ваше величество, – в голосе женщины слышались тоска и непреклонность, – я согласилась выйти замуж за Фердинанда Оллара и прожить с ним до конца дней своих, когда он был королем. Да, я сделала это по просьбе родных, но добровольно. Меня никто не принуждал. Я дала клятву, и я ее исполню. В мире один Создатель, а девушка лишь единожды может отдать свою невинность… Я перед Создателем и своей совестью – жена Фердинанда Оллара и должна разделить его судьбу, какой бы та ни была.

А ведь Дикон на этот раз прав, Катарина и впрямь жемчужина! Не любить мужа, но не оставить его в беде! На такое пойдет не всякая, хотя благородство королевы может спасти ей жизнь, когда вернутся Оллары. А они вернутся.

– Ваши чувства и ваши слова делают честь вам и вашему дому, – наклонил голову сюзерен. – Судьба Фердинанда Оллара еще не решена, мы вернемся к нашему разговору позже.

– Это ничего не изменит. – Катарина поднялась, вынудив к тому же царственного гостя. – Я не хочу, чтобы про меня говорили: эта женщина отдала себя королю и отреклась от узника. Если я оставалась с мужем, когда он был на троне, как я могу уйти сейчас? Это… Это бесчестно!

Альдо плутовато улыбнулся – ему, вне всякого сомнения, пришла в голову очередная изумительная мысль.

– Сударыня, – его величество, все еще улыбаясь, поцеловал тонкую руку, – вы – истинная талигойская эория, но я – ваш король. Я не позволю вам губить свою жизнь, но вы слишком слабы и взволнованны. Умоляю, сядьте.

Она не спорила. Не потому, что сдалась, а потому что все равно сделает по-своему. Через страх, нежелание, отвращение, но сделает. Потому что считает нужным.

У некоторых женщин чувство долга превыше всего. Такова Катарина, а у Мэллит превыше всего любовь… И та и другая достойны счастья, но есть ли оно в этом мире?

– Эрэа, – Альдо тоже уселся, он в отличие от собеседницы разговор законченным не считал, – ваш супруг – враг Талигойи, но вы ни в чем не виноваты. По закону вам надлежит перейти под покровительство ближайшего родича мужского пола. Я надеюсь, граф Ариго скоро будет с нами.

Граф Ариго не явился в столицу, даже когда получил титул. Кузен всю жизнь проболтался в Торке и вроде бы стал почти бергером. Вряд ли стоит ждать его сейчас.

– Жермон… – взгляд Катарины затуманился. – Я писала ему, но мои письма не доходили… Окружение моего… моего супруга оторвало меня от всех, кого я любила.

– Забудьте об этом, – строго потребовал его величество. – Раз и навсегда. Тем более одного родственника я вам все же привел. Если я не ошибаюсь, мой Первый маршал – ваш кузен, и он здесь.

Что говорить, Робер не представлял, как и Катарина. Эпинэ смотрел в голубые глаза двоюродной сестры, о которой не вспоминал десять лет. Беспамятный подонок! Хорошо хоть Альдо по просьбе жмущегося за дверью Дикона отправился к бывшей королеве с визитом, безмозглому кузену это бы и в голову не пришло. Повелитель Молний барахтался в воображаемом одиночестве, а рядом был человек, женщина, отчаянно нуждавшаяся в помощи и слишком гордая, чтоб напоминать о себе.

– Ну что, родственничек, – хохотнул Альдо, – речи лишился?

Лишился. Сначала совести, а потом речи. Он думал о ком угодно: о южанах, Альдо, Рокэ, повешенном мальчишке, о Моро, наконец, – только не о Катарине. И ведь он не один такой! Удо тоже приходится бывшей королеве родичем. И тоже забыл. Несчастную девочку бросили в змеиное кубло и там оставили. За ненадобностью.

– Катарина, – слова застревали в горле, – что я могу для вас сделать?

– Ничего, – в широко распахнутых глазах появились и исчезли слезы, – у меня все есть… Не беспокойтесь обо мне… Хорошо, что вы пришли… Я хочу тебе сказать. Я все знаю… И про эра Гийома, и про твою матушку… Мне так жаль!

Ей жаль! Вместо того чтобы дать ему пощечину, она плачет о его матери. Робер поднес к губам сухую горячую ручку:

– Катарина, я вас совсем не знал.

– Откуда? – она героически улыбнулась. – Я не была дома со… со свадьбы, а вы?

– Я после Лаик первый раз в Олларии!

– В Ракане, Робер, – добродушно поправил сюзерен. – Ничего, теперь наговоритесь. Эрэа, если кузен будет к вам невнимателен, я посажу его в Багерлее как государственного преступника.

– Нет! Только не Багерлее! – Катарина вновь вскочила, тяжелая прическа не выдержала, на худенькие плечи обрушился пепельный водопад. – Простите! Я… Я просто испугалась. Так глупо…

– Это вы простите, – в голосе Альдо звучало весьма несвойственное ему раскаяние, – я неудачно пошутил. Робер – мой лучший друг, мы никогда не сделаем друг другу ничего плохого. Однако, сударыня, если б не моя бестактность, я бы лишился возможности рассмотреть лучшие волосы моего королевства.

– Ваше величество, – женщина вскинула руки, словно защищаясь, – не говорите так.

– Сударыня, – сюзерен часто прятал смущение то под бравадой, то под игривостью, но откуда знать об этом Катарине? – Я – король Талигойи, и я говорю все, что считаю нужным. У вас воистину чудесные волосы.

– Ваше величество, – сказал, что они друзья, пусть терпит, – на правах опекуна прошу вас не смущать мою кузину. Она слишком мало нас знает и может неправильно понять.

– Увы, – Альдо от души хлопнул Робера по плечу. – Но скоро она узнает нас лучше. Эрэа, я всю жизнь мечтал встретить женщину, в которой добродетель уживается с красотой, и наконец встретил.

Пустой комплимент. Был бы пустым, если бы не оскорблял Мэллит, о которой этот вертопрах и думать забыл. Только бы Катарина не приняла все за чистую монету, ей и так досталось.

– Ваше величество, – пробормотала кузина, – я… Я была счастлива видеть вас… И Робера, но я не ждала гостей. Если позволите… Я хотела бы привести себя в надлежащий вид.

– Разумеется, – сюзерен встал и поклонился, – в вашем распоряжении будет столько слуг, сколько потребуется. Я надеюсь видеть вас на коронации.

– Ваше величество, – она снова подняла голову, как тогда, когда отказалась покинуть Фердинанда, – прошу освободить меня от этой чести. Супруга не должна бывать при дворе, когда супруг находится в Багерлее.

– Как вам будет угодно, – в голосе Альдо раздражение мешалось с восхищением, – но портных и образцы тканей я вам все же пришлю.

– Вы очень добры, мне ничего не нужно.

– И после этого кто-то утверждает, что ангелов не бывает?! Что ж, эрэа, мы подчиняемся и уходим, но ненадолго. – Альдо честно поднялся, однако до двери не дошел. Лоб сюзерена прорезали две морщинки. О чем-то вспомнил, и, похоже, о не слишком приятном.

– Эрэа, я знаю, среди ваших дам есть девица Окделл.

– Айрис – моя подруга, – глаза королевы внезапно стали молящими, – я ей стольким обязана. Она меня поддерживала… Она и вдова капитана Лаик с дочерью. Если б не они, я бы… не выжила.

– Я рад, что молодая герцогиня достойна отца и брата, – со странной неохотой заверил Альдо. – Ричард писал ей, но не получал ответа. Он полагает, Айрис опасается разлуки с вами.

– Ваше величество, – личико Катарины посерело. – Мне… Мне дурно. Разрешите мне…

Робер все-таки опередил Альдо, подхватив падающую женщину.

Сюзерен громко требовал лекаря и бранил служанок. Первыми вбежали две дуэньи – толстая и худая, затем в дверях мелькнуло испуганное девичье личико. Костлявая дама с роскошными светлыми косами втиснулась между Робером и сюзереном и потребовала:

– Ей нужно лечь. Немедленно.

Эпинэ покорно опустил свою ношу на огромную постель; Катарина была без сознания. Белокурая дуэнья сделала реверанс:

– Сударь, есть вещи, которые женщины скрывают даже от королей. Прошу вас удалиться.

Глава 8 ТАЛИГОЙЯ. РАКАНА (б. ОЛЛАРИЯ)

399 год К.С. 20-й день Осенних Волн

Сколько можно посылать цветы и записки, когда нужно прийти самому и сказать о своей любви. Громко и открыто! Пусть все знают, что Ричард Окделл любит Катарину Ариго и защищает ее своей честью, своим клинком и своим именем! Катари восхищалась отцом, но счастлива будет с сыном. Они сочетаются браком в Олларии, а потом он увезет жену в Надор, только не сразу. Замок надо перестроить, но сперва предстоит уговорить мать переехать во вдовью крепость.

Катарина слишком мягка и уступчива, ей нельзя жить под одной крышей со свекровью, да и сестрам пора выйти из-под материнской опеки. Этой зимой в столице опасно, но на следующий год все войдет в свою колею, и невесты из Дома Скал займут подобающее им место. Конечно, лучшей партией для сестры стал бы Валентин Придд, но породниться со «спрутами»?! Робер старше Айри на тринадцать лет… Ничего страшного, бывает и больше, а союз лучше не придумаешь. Был бы, если б не вконец испортившийся характер Иноходца. Альдо считает, что Эпинэ загубили старые поражения, дескать, бедняга не верит ни в победу, ни в свои силы. Может, и так, но говорить с ним все труднее, и все же руку Катари придется просить если не у ее брата, то у кузена. Только это случится не раньше, чем ее величество избавится от Фердинанда.

Жирного узурпатора, все еще считавшегося мужем Катарины, отправили в Багерлее, хотя лучше было бы отправить его прямиком в Закат. Каким бы ничтожным ни был Оллар, он – повод для мятежа. Пусть сейчас «навозники» притихли, не следует обольщаться, весной они заявят о себе. За свободу Талигойи придется драться, и до окончательной победы доживут не все.

В дальнем конце галереи раздались голоса и топот, глухо стукнули древки алебард, хлопнули двери – сменился караул. О чем можно говорить столько времени? Юноша не знал что и думать: Альдо не собирался задерживаться, только заверить бывшую королеву в своем покровительстве и разрешить девице Окделл переселиться к брату. Это должно было занять несколько минут, но часы отбивали четверть за четвертью, а король не появлялся. Теперь Ричард ругал себя за то, что не пошел с Альдо, но первая после разлуки встреча не для чужих глаз. Своих дам королева может отослать, а заупрямившихся, буде такие отыщутся, герцог Окделл сумеет призвать к порядку, но короля выйти не попросишь. Знай Альдо правду, он бы не стал мешать, но фамильная сдержанность помешала Дикону открыться даже другу и сюзерену.

В Алатской галерее, соединявшей дворец с Охотничьим флигелем, где разместили Катари, было два десятка забранных красно-желтыми витражами окон. Дикон третий раз кряду принимался пересчитывать разноцветные стеклышки, но всякий раз сбивался и начинал заново, а время шло, и к мыслям о Катари подленько приплетались другие, мелкие и нелепые. О горячем вине, куске хлеба с мясом и хоть какой-нибудь скамейке.

Увы, галерея не предназначалась для ожидания, в ней не было мебели – только картины и охотничьи трофеи, хорошо хоть обошлось без кабаньих голов. Злые языки могут извратить все, в том числе и герб, а злых языков в Олларии хватает. Намарал же кто-то на воротах: «Свинья в вороньих перьях». Надпись смыли, осадок остался.

Ричард повел плечами и привалился к стене, стараясь, чтобы вес приходился на спину, после чего вновь принялся считать стекла. Он так и считал, пока в дальнюю дверь не ввалился наглец в лиловой ливрее с корзиной хризантем. Дикон никогда не любил эти разлапистые, пахнущие дымом цветы, но сегодня они казались особенно нелепыми. Хотя чего ждать от «спрутов»? Даже хорошо, что Валентин ничего не понимает в цветах.

Лиловый наглец проволок свою корзину мимо, то ли не разглядев герцога Окделла сквозь топорщившиеся цветы, то ли не пожелав разглядеть. Связываться с лакеем не хотелось, и Ричард побрел от картины к картине, делая вид, что полностью поглощен алатскими забавами. То ли на юге зверье было крупней, чем в Надоре, то ли художник перестарался, но оскалившиеся черные и бурые чудища не уступали размерами лошадям, на которых они вопреки здравому смыслу бросались. От нечего делать юноша принялся считать гончих и обнаружил одну лишнюю ногу, втиснувшуюся между еловым пнем и здоровенным охотником в распахнутой на груди шубе. Юноша хмыкнул над просчетом давным-давно умершего мазилы. Пятая собачья лапа была забавным казусом, а вот его собственные ноги дошли до предела. Топтаться на одном месте трудней, чем идти, особенно когда на тебе парадная обувь. Ничего не скажешь, выглядит она красиво, но высокие изогнутые каблуки превращают черные с золотом сапоги в орудие пытки.

Из апартаментов Катари вылезла толстая дама в сборчатом платье, приняла корзину, глупо хихикнула и исчезла. Спрут тоже уполз, останавливать его Ричард не стал – нельзя опускаться до расспросов, как бы ни хотелось узнать, кто эта толстуха и почему вышла именно она.

Юноша мужественно добрался до конца галереи, за скрещенными алебардами Полуденных гимнетов виднелись лестничная площадка и уголок Голубиной гостиной с диванами, креслами и придворными. Еще нарвешься на кого-нибудь, от кого не отцепиться, и вообще, он слишком долго ждет, чтобы уйти. Хорош Повелитель Скал, не может часок постоять! Ричард решительно направился к окну, выходящему в один из «висячих» садиков, разбитых прямо на крышах.

Золото витражей не могло скрыть низких серых туч, растрепанной сухой травы, пустых ящиков. Летом здесь, без сомнения, было прелестно, но сейчас южные растения и клетки с птицами унесли, фонтанчики иссякли, и только статуям осень была нипочем. Обнаженные юноши и девушки явно не желали спасать свою душу, изнуряя плоть. Интересно, потребует новый кардинал убрать «гальтарскую бесовщину» или закроет на нее глаза? Хорошо, что Левий из ордена Милосердия, он наверняка знал Оноре…

Только б его высокопреосвященство не разделил судьбу епископа, ведь на дорогах полно предателей и просто грабителей. Джеймс выехал навстречу церковникам, но не слишком ли поздно? Нужно было сделать это самому еще неделю назад. В дороге люди сходятся быстро, он бы рассказал его высокопреосвященству о Катарине Ариго, а так кардинал утонет в политике и коронационных торжествах, до него не доберешься.

– На красоток любуешься?

От неожиданности Дикон вздрогнул. Так всегда бывает, когда ждешь слишком сильно.

– Ваше величество!

Альдо казался довольным, а Робер откровенно расстроенным. Что-то случилось? Альдо сжал плечо Окделла.

– Ты был прав, Катарина Оллар – удивительная женщина. Будь она хоть на четверть столь же красива, как благородна, я б не устоял.

Да что он понимает в красоте?! Государь – умница, благороднейший человек, истинный вождь, но в женщинах не разбирается. Ему подавай смазливых алаток и алые розы, разве он оценит прелесть фиалки или гиацинта?!

– Я могу навестить Ка… мою сестру? Я хочу взять ее к себе.

– Почему бы и нет? – Альдо как-то поскучнел. – Мы твою сестрицу не видели, но Катарина знает, что я не намерен лишать ее общества девицы Окделл.

– Можно я пройду к… к сестре прямо сейчас?

– Дикон, – сюзерен нарочито вздохнул, – ты – Повелитель Скал и опекун всех женщин своего рода. Тебе не нужно никакого разрешения, чтоб забрать Айрис.

Слава Создателю и Катари, сахарный красотун и его хмурый приятель убрались к кошкам. И неважно, с чего Катари взбрело в голову грохнуться в обморок, главное, она свалилась вовремя. Луиза поправила подушку, на которую опиралась позеленевшая королева, и доложила:

– Герцог Придд прислал хризантемы.

– Пусть госпожа Одетта поблагодарит герцога, – проблеяла Катарина и судорожно сглотнула. Подозрение, что обморок был самым что ни на есть настоящим, усилилось. Вот так и бывает – врешь, врешь да и наведешь на себя порчу! Болезни липнут к притворщикам, как мухи к дохлятине, простолюдинки это знают, а дворянка будет корчить из себя страдалицу, пока не доиграется.

– Ваше величество, – Луиза почитала за благо наедине величать Катарину прежним титулом, – Альдо Ракан весьма учтив, он разрешит пригласить лекаря.

– Нет! – прошептала болящая, но шепот весьма походил на крик. – Я… Я им не верю!

Может, она и права. Жалует Альдо, не пожалует какой-нибудь генерал или посол. И вообще один Леворукий знает, чего доктора суют в свои тинктуры! Уж если в святую воду яд подсыпали, лекарство тем паче отравят и не чихнут, а Катарина Ариго нужна Луизе живой. Пока хитрохвостая кошка при сливках и подушках, они с девочками в безопасности. Госпожа Арамона укоризненно покачала головой.

– Как угодно моей королеве, но плоды кошачьей розы я вам заварю. Сама.

– Спасибо, – улыбнулось бывшее величество, – кошачья роза – то, что нужно… И еще крупноцвет…

А рвотное-то зачем? Неужели и вправду травят, только чем? Все едят и пьют одно и то же, да и отравителей вокруг не видать. Не Одетта же!

– Хорошо, ваше величество.

– Мы будем пить его все вместе…

Или рехнулась, или что-то подозревает, а чутье у ведьмы лисье. Что ж, от крупноцвета еще никто не сдох, а зеленую морду она как-нибудь переживет. Да и Селине сейчас красота не нужна, не те времена.

– Как прикажет ваше величество.

– Милая Луиза, – Катарина укоризненно покачала головой, – как я могу приказывать? Я прошу…

Просит она… Мать тоже «просила», особенно при господине графе, но попробовал бы кто-то не сорваться по этой просьбе с места, он жалел бы об этом месяц! Талигу повезло, что Аглая Кредон не вышла замуж за короля, хотя будь маменька помоложе, лучшей пары Ракану было б не найти.

Госпожа Арамона со злостью отпихнула кресло, на котором только что восседал мальчик-розанчик, и принялась за цветы. Когда в спальню ввалилась Одетта, капитанша держала в руках жбан с хризантемами, вполне годящийся для убийства.

– В приемной герцог Окделл. – Глазки будущей бабушки вращались, словно у влюбленного рака. – С разрешения его величества.

– Милая Одетта, – Катарина завозилась среди своих подушек и вновь схватилась рукой за горло, – милая Одетта… Я нездорова, попросите герцога прийти завтра.

Толстуха убралась. Катарина откинулась назад и прикрыла глаза. Луиза расценила это как желание остаться одной и выскочила из комнаты. Любопытство сгубило кучу дам и кошек, не говоря о кавалерах, но, пока не наступит конец света, носы в замочных скважинах не иссякнут.

Госпожа Арамона давно облюбовала дверцу, выходящую в нишу, отделенную от приемной тяжелым бархатным занавесом. Обычно ею пользовались зажигавшие камины истопники, но Луиза с детства примечала все, что могло сгодиться.

О том, что Окделл вернулся вместе с Раканом, Луиза знала. Попробовала бы она не знать, если брат Айрис заваливал Катарину мелкотравчатой дрянью, но поглядеть на бывшего оруженосца Ворона не получалось. Катари не желала никого принимать, а из апартаментов выпускали только Одетту. Надо думать, после тараканьего визита что-то изменилось, и хорошо… Луиза извелась и от неизвестности, и от безделья, не считать же делом вышивание обрыдших розочек и возню с букетами.

Толстая дама в платье с оборками звалась госпожой Мэтьюс и находилась в родстве с Рокслеями. Это было странно – Рокслеи славились худобой и узкими лицами, отец вечно шутил, что его вассалы портят Скалам всю породу и им место в Доме Молнии. Доживи герцог Эгмонт до сегодняшнего дня, он был бы счастлив и за Талигойю, и за сына, но, будь жив отец, что бы стало с Катари?! Смогла бы она преодолеть девичью влюбленность или так бы и страдала всю жизнь о женатом Повелителе, который никогда не запятнает себя изменой? Даже любя всем сердцем.

– Монсеньор, – Одетта Мэтьюс колыхнула юбками, что, видимо, означало реверанс, – госпожа Оллар нездорова, но, если она завтра будет чувствовать себя лучше, она вас примет.

Завтра?! Еще один день без Катари! А если она и завтра не сможет? Или не захочет?

– Что с ее… с вашей госпожой?

– Она дурно спала ночь.

И только? Нет, здоровье ни при чем! Катари больно показываться тем, кто знал ее раньше. Она всегда думала о других, о Создателе, но не о себе, и ее столько раз предавали. Юноша чудом удержался от того, чтоб схватить родственницу Джеймса за топорщащиеся оборки.

– У меня очень важные известия, – будет это ложью или нет? – Я должен ее увидеть.

– Мне очень жаль, – пропыхтела дуэнья, – это невозможно. Госпожа Оллар проводит время в молитвах, она не принимает даже врача.

В молитвах? Она и раньше молилась день и ночь, не за себя – за братьев, за Талигойю и за… Окделлов. И вот теперь ее молитвы услышаны, но сама Катари чувствует себя одинокой и беззащитной. Если ее не остановить, она уйдет в один из вновь открытых монастырей. Уж не об этом ли она столько времени говорила с Альдо?! Нужно что-то делать, и немедленно, иначе будет поздно!

Толстуха сделала еще один реверанс, прощальный. И Ричард решился:

– Сударыня, королева больна, я понимаю, а моя сестра?

– Ваша сестра? – дама выглядела озадаченной. – Что ваша сестра?

– Айрис, Айрис Окделл здорова?

– О да, – круглые маленькие глазки растерянно заморгали, – герцогиня Айрис здорова.

– Я должен ее видеть. Приказ короля!

– Монсеньор, – пропела толстуха, – я сейчас же ее приглашу.

Оборчатая туша с неожиданной прытью метнулась к двери, всколыхнулись бархатные занавески, запахло пылью.

Ричард пригладил волосы и поправил шпагу. Айрис… Сестренка, плакавшая над мертвой лошадью. Девочка, у которой достало мужества последовать за опальной королевой в Багерлее. Айри всегда была смелой и преданной, она должна быть счастлива! Пусть она выросла в нищете, сейчас у нее будет все, и только самое лучшее. Она так жалела о Бьянко, надо купить ей такого же! Или нет, белый линарец станет напоминать о старых неприятностях, а вот серый в яблоках… Серый конь для сероглазой девушки – как раз то, что нужно! И неважно, что среди линарцев эта масть встречается нечасто, для сестры Повелителя Скал торговцы в лепешку расшибутся. Так же, как и для супруги. Вот Катари и впрямь пристало ездить на белоснежной длинногривой кобылице.

В особняке Штанцлеров Ричард видел картину, изображающую свадьбу Лорио. Юная Беатриса так походила на Катари! Те же нежность, чистота и мужество. Герцог Окделл закажет для своей королевы такие же подвески, только не из серебра Боррасок, а из золота Окделлов. И достойного невесты коня тоже найдет. Белые мориски – неописуемая редкость, но у Катари в день свадьбы будет именно белая мориска с вплетенными в гриву фрезиями и колокольчиками.

– Монсеньор, герцогиня Айрис Окделл счастлива видеть своего отважного брата.

Айрис влетела, словно за ней кто-то гнался. Щеки сестренки разрумянились, глаза блестели. Наль прав, она в самом деле стала славненькой… Как же давно они не виделись! Но изгнанник вернулся с победой. Ричард бросился навстречу, готовясь подхватить девушку на руки, но Айри увернулась. Дикон не успел ничего понять, а сестра с воплем «ызарг поганый!» с маху ударила его по щеке.

Ричард обалдело тряс головой, а раскрасневшаяся Айрис налетала на братца, словно разъяренная воробьиха. И не просто налетала.

– Свинья! – Звуки пощечин были громкими и нелепыми, словно повар отбивал мясо. – Свинья из вонючей лужи! Трус! Предатель! Тварь болотная!

Герцогиня колотила герцога по лицу, а дуэнья ее не останавливала. Понимала, что надо бы, но стояла и наслаждалась. Пусть хоть один «победитель» получит по заслугам не когда-нибудь «потом», а сейчас.

– Гадина! – худые пальцы вцепились в русые вихры.

– Ты мне не брат!.. – в двери мелькнула и пропала физиономия Одетты с открытым ртом.

– Я тебя убью, убью, убью! – град ударов, неловких, нелепых, но сильных и злых, очень злых.

– Отправляйся в Закат! – подсвечник с камина отправляется в голову Ричарду, белые свечи падают вниз весенними сосульками, катятся по полу…

– Ты хуже «навозника»! – Айрис по-лошадиному топает ногой и вздергивает подбородок. – Ты сам навоз… Чтоб ты сдох! Кукушонок! Клещ собачий!

Если братец – полный ызарг, неприятностей не оберешься, а нет – подерутся и помирятся. Айри давно пора было сорвать злость, и лучше на родиче, чем на раканыше.

– Свинья кошачья! Изменник… Жаба бородавчатая! Клялся, да?! Клялся?!!

Сбоку громко охнули, нелепо и глупо защебетала морискилла. Дура-птица! Луиза наконец взяла себя в руки. Бить некоторые морды – дело благое, но делать это надо с умом. Капитанша опрометью выскочила в коридорчик и помчалась к законной добропорядочной двери. В проеме, отставив сборчатый зад, торчала Одетта, Луиза отпихнула тещу родича Рокслеев и ворвалась в приемную. Герцог Окделл удерживал разъяренную сестру за руки, на щеке Повелителя Скал алели свежие царапины. Айрис вырывалась неумело, по-жеребячьи отчаянно, не прекращая ругаться.

Девушка то замолкала, словно проваливаясь в невидимый ухаб, то выкрикивала новые оскорбления. Морискилла щебетала, слуги и стражники подслушивали, даже не особо скрываясь.

– Тварь… Какая же ты погань, Дикон! – Если она будет так орать, то начнет задыхаться. Святая Октавия, она уже дышит, как утопленница. – Ты его каблука не стоишь! Урод неблагодарный… Я убью тебя, слышишь! И Ракана-таракана твоего убью… Задушу…

Тараканов не душить надо, а травить, но поди объясни это разбушевавшейся дурехе, даже если она кругом права.

– Айрис, Ричард, – сейчас братца с сестрицей новым криком не остановишь, нужно говорить спокойно. Раздельно и спокойно. – Успокойтесь, как вы себя ведете?

– Я его убью! – Айри не слышала, не желала слышать, в ее глазах не было слез, только ненависть. – Ты не будешь жить, слышишь, ты?! Не будешь! И как тебя такого земля носит?! И твоего поганца белобрысого…

– Айрис! – вопль брата мало чем отличался от визга сестры. – Как ты смеешь оскорблять…

– А как ты жить смеешь, паскуда?! И почему тебя только в Варасте ызарги не сожрали!

– Заткнись! – лицо Повелителя Скал пошло такими же пятнами, как у сестры.

– Гадина! – взвыла Айрис, изворачиваясь даже не кошкой, змеей. Зубы герцогини впились в удерживавшие ее мужскую руку, пальцы Ричарда разжались, девушка вырвалась и немедленно вцепилась обеими руками в ненавистное лицо. Правая рука соскользнула и ухватилась за герцогскую цепь, левая рвала лицо, ухо, волосы.

– Закатная тварь! – так мычат очумевшие быки и одураченные мужья. Арамона тоже так орал, когда не знал, что делать. И Ричард не знает.

Повелитель Скал рванулся, с кухонным лязгом лопнула герцогская цепь, юноша пошатнулся, девушка отлетела к стенке и зашипела. Луиза, сцепив зубы, кинулась к камину, ухватила рокслеевский веник вместе с вазой и швырнула между сынком святого Эгмонта и его же доченькой. Грохнуло, как из хорошей пушки. Ваза разлетелась вдребезги, выплеснувшая вода окатила дерущихся, мерзко и сладко запахло лилиями. Герцог Окделл раздавил каблуком жирно хрустнувший стебель, и наступила тишина, прерываемая судорожным дыханием и тиканьем часов.

– Айрис, – вплывшая в гостиную Катарина Ариго была бледно-зеленой, как раздавленные бутоны, – вы мне нужны, но сначала вам следует поправить прическу. Герцог Окделл, я буду рада видеть вас завтра. Госпожа Арамона, могу я вас попросить проводить герцога?

– Разумеется, ваше величество, – скучным голосом произнесла Луиза. – Монсеньор, прошу вас.

Бывший оруженосец герцога Алвы уставился на нее, как на выходца. Повелитель Скал был мокр, как мышь, оторванный воротник открывал крепкую шею с одинокой родинкой и оставленной лопнувшей цепью багровой полосой. Еще восемь вспухших полос украшали щеки, а левое ухо стремительно приобретало свекольный оттенок. Для юной девы Айрис проявила незаурядную сноровку.

– Герцог, – промурлыкала бывшая королева, – если вы не сможете нанести мне визит завтра, приходите в любое удобное для вас время. Я буду вас ждать.

Окделл очнулся. Зыркнул на стоящую среди осколков сестру, попытался поклониться и поскользнулся на некстати подвернувшейся свече. Катарина этого не заметила, как не замечала ни луж на полу, ни расцарапанного лица.

– Сударь, – напомнила о себе госпожа Арамона, – разрешите вас проводить.

Ричард шумно выдохнул и потащился к двери. Что творилось позади, капитанша не видела, но там что-то звякнуло. Хриплый крик «Убирайся к кошкам!» слился с каким-то свистом, золотая змеюка смачно хлестанула Ричарда Окделла по спине, свалилась вниз и оказалась все той же герцогской цепью. Повелитель Скал поднял изувеченную регалию, его лицо перекосило то ли от ярости, то ли от боли. Госпожа Арамона ловко подняла занавес, за которым скрывалась пресловутая дверца, и самочинно взяла Окделла за локоть.

– Монсеньор, сюда.

Молодой человек тупо оглянулся и остался стоять. Пришлось его подтолкнуть. Повелитель Скал являл собой весьма жалкое зрелище, но Луиза была далека от сочувствия. Капитанша с наслаждением оторвала бы кабаненку уцелевшее ухо, но не выпускать же из апартаментов Катарины мокрого исцарапанного герцога, будь он четырежды свиньей. Придется сушить, штопать и запудривать…

Леворукий бы побрал эту дрянь! Устроить такое! При Катари! И что только на дуру накатило?!

– Здесь ступенька, сударь, – предупредила белобрысая страхолюдина, которую он откуда-то знал. Она все видела. И сборчатая толстуха видела, и стражники, и Леворукий знает сколько слуг и служанок, но на слуг герцог Окделл мог не оглядываться. На слуг, не на Катари.

Предстать перед своей королевой с расцарапанным свихнувшейся кошкой лицом! Эту тварь мало убить, но что сделано, то сделано.

– Монсеньор, думаю, будет лучше, если я зашью ваш воротник и обработаю ваше лицо квасцами. Такие царапины иногда гноятся.

Еще бы, когти у Айрис наверняка ядовитые, как у закатной твари, а уж язык!

– Монсеньор, вы согласны? Тогда лучше снять камзол. Я его просушу, пока буду заниматься воротником, но сначала – лицо.

– А потом? – язык сам спросил, Ричард о «потом» не думал.

– Потом я запудрю ваши щеки. Уверяю вас, ничего не будет видно.

Зато будет слышно, слуги обязательно проболтаются, и не только слуги. Айрис визжала как резаная. Скоро весь дворец узнает, что Айрис Окделл назвала своего брата предателем. Его, готового умереть за дело Раканов и Талигойю?!

– Выпейте, – рука в черном рукаве протянула Ричарду стакан, – это вас успокоит.

– Что это? – переспросил юноша, недоверчиво разглядывая пахнущий чем-то противным отвар.

– Кошачий корень, – пояснила уродина, – он очень полезен.

Делать герцогу Окделлу нечего, кроме как пить всякую дрянь. Ричард брезгливо скривился, и щеки ответили острой болью.

– Я не стану это пить, – юноша решительно поставил стакан на столик.

– Как вам угодно, – женщина равнодушно пожала костлявыми плечами, – но учтите, будет больно.

Дик угрюмо кивнул. Эта боль не шла ни в какое сравнение с тем, что было, когда ему чистили рану на руке, но она унижала. Честные раны мужчину украшают, но такое!

Смоченный чем-то жгучим тампон из корпии коснулся щеки. Ричард даже не вздрогнул, хотя казалось, что его сунули лицом в костер. Кто же эта вдова? А, кем бы ни была, главное, ей доверяет Катари.