– Иванова! Вы читали то мракобесие, которое скопировали из интернета?
Станислав Измайлов зыркнул на меня с такой жалостью, будто на моем лбу было написано: «Больна на всю голову и лечению не подлежит».
– А что не так?
Я с сожалением оторвалась от тетрадки. Эх, такой узор красивый получался, без единого отрыва ручки от бумаги. Теперь уже не повторю.
– «Полная версия реферата доступна после оплаты», – зачитал он с расстановкой. – Иванова, кому заплатить, чтобы я ознакомился с полной версией?
Братья по несчастью – всего нас в кабинете сидело семеро – нервно хихикнули. Углубленный сопромат не давался нам от слова совсем. Шла пятая пересдача. Шестую я не переживу, потому что уже не знаю, что выдумать и где скачивать. Без вариантов. Или беру экзамен штурмом, или отчисляюсь.
Профессор показательно выбросил мою курсовую работу в мусорное ведро, что стояло под его столом, и открыл следующую. Кажется, всё-таки отчисляюсь.
– Семенов, вы не сдадите предмет, если будете продолжать писать «РастЕжение». Ещё и «металлов» через одно «л». Свободны.
Миша Семенов, добродушный увалень, без претензий встал и направился к выходу, помахав нам на прощание ручкой.
– Иванова, вы тоже можете идти, – буркнул преподаватель-тиран, вчитываясь в работу следующей жертвы.
Эх, а ведь когда-то он мне нравился. Помню, как началась первая пара, и в кабинет вошел симпатичный мужчина в костюме. Я мельком сделала его фото и отправила подружке. Смотри, мол, какой лапочка. Не старый ещё, лет тридцати пяти. Легкая небритость, выразительный взгляд, идеальная осанка. А главное – и не скажешь, что преподаватель.
Вскоре оказалось, что он не лапочка, а высокогорный козел, который влюблен в свой сопромат по уши. Не удивлюсь, если он спит с ним ночами в обнимку.
Фу, блин.
– Не, я, пожалуй, останусь, – сказала тихонечко.
– А смысл? – Станислав Тимофеевич склонил голову набок. – Дайте определение второй теории прочности.
Мамочки. А что, была ещё и первая?..
Я оглянулась на братьев по несчастью, но те потупили взоры и не высовывались. Авось их минует взрывная волна преподавательского гнева.
– Иванова, как вы доучились до третьего курса? – вздохнул Измайлов, когда молчание непростительно затянулось.
Как-как. С трудом, слезами и в постоянном страхе быть отчисленной. Как ещё может учиться единственная девушка на потоке? Я-то по наивности считала, что у меня будут привилегии, ибо мальчишки падут ниц перед моим очарованием.
Ага, ща.
Меня в первый же месяц окрестили «своим парнем», поэтому в качестве девушки не расценивали и помогать отказывались.
– Просто мне не дается сопромат, – произнесла с вселенской тоской. – Я очень стараюсь, но всё впустую.
– Стараетесь? Неужели? Ну-ка, посмотрим.
Он схватил мой конспект быстрее, чем я среагировала, и раскрыл на середине. Ох, зря, потому что ведение тетрадей никогда не было моей сильной стороной.
– Изгиб – это вид деформации, при котором происходит… А дальше многоточие. Вас не хватило даже на определение изгиба? – он перелистал страницу. – О, стишки пошли. Туманным вечером в саду я встретил девушку одну… А продолжение? Что ваш герой натворил с этой девушкой?
– Отдайте! – Я покраснела до кончиков волос и вскочила из-за парты.
Опрокинутый стул бухнулся на пол с грохотом. Я подлетела к Измайлову, но садист не прекращал зачитывать выдержки из моих записей. Язвил. Наигранно восхищался.
Ах, так?!
Я кинулась на него, вереща как ободранная кошка, пытаясь вырвать тетрадь.
– Иванова, вашу…
Измайлов не удержался на ногах, и мы оба полетели вниз. Ребята поднялись с мест, но помощи не предлагали. Так и стояли, раскрыв рты от изумления. Кто-то потянулся за мобильным телефоном.
А я сидела верхом на профессоре и думала, что экзамена мне не видать. Причем никогда.
– Иванова, – очень ласково, почти нежно. – Встаньте, будьте добры.
Ноги, как назло, не слушались. Вообще. Никак. Я помотала волосами, мол, извините, Станислав Тимофеевич, не судьба. Сегодня вы будете проводить занятия в позе наездницы.
Внезапно сильные руки очутились на моей талии. Горяченные такие руки, знающие, как правильно трогать девушку. Да и сам по себе Измайлов оказался не рыхлым, а очень даже накаченным. Приятно подержаться.
Ой…
Руки подняли меня резким движением, и профессор смог выползти на свободу. Мне помог подняться однокурсник, Серега Кошелев, потому что ноги продолжали разъезжаться как у коровы на льду.
– Иванова! – рыкнул Измайлов, отряхивая глаженую рубашку. – На пересдачу! Без нормальных лекций не возвращайтесь! И если ещё раз…
Дважды повторять не пришлось. Мой личный деспот не успел договорить, а меня уже и след в кабинете простыл. От греха подальше, пока он не подал в суд за членовредительство.
Уф. Отделалась малой кровью.
Или нет?..
***
– Поздравляю!!! – завопила Иришка Шевченко, когда я понуро вползла в комнату.
Мы делили скромные десять квадратных метров на двоих с подругой вот уже три года. Сначала нас было четверо, но девочки не выдержали моего дурного характера и ночных посиделок Иришки со всеми парнями общаги по очереди. Комендант общежития поставила нас перед фактом: или платим за четверых, или ищем себе новых соседок.
Нам понравилось ощущать себя барынями.
– Не с чем поздравлять, я завалила.
Плюхнулась на скрипучий матрас и уставилась в потолок с безысходностью.
– Опять? – огорчилась подруга. – Даша, как ты умудряешься это делать?
Она была настоящей красавицей. Низкорослая блондинка с третьим размером груди. Есть, на что полюбоваться. Ни единого лишнего килограмма. Точеная талия. Васильковые глаза, обрамленные пышными ресницами. А пухлые губы… мне кажется, пацаны залипали на них часами.
И для сравнения я – жердь, обтянутый в джинсы. Такие слова, как грация, стиль, умение себя подать, были мне незнакомы. Я не красилась, куталась в свитера и никогда не делала ставок на внешность.
– Да вообще глупая ситуация получилась, – пришлось поделиться с Иришкой масштабами катастрофы.
Вскоре подруга ржала как конь, всхлипывая от смеха, а я пасмурно поедала припасенный с утра бутерброд.
– Ну и как тебе профессор… на ощупь? – улыбнулась Иришка, гаденько подмигнув.
– Бывало и лучше. Ты бы вот не смеялась, а сказала, что делать-то? Если я не сдам сопромат, мне кранты.
– Выучить, так понимаю, не вариант?
Легко ей говорить. Она обучается на социолога, где все определения предельно понятны и просты. Никакой третьей теории прочности. Или второй?..
Ну вот, уже забыла.
– Вообще не вариант.
– А ты его соблазни, – подсказала Иришка. – Он же ботаник затюканный, грудей женских никогда не видел. Скажи, что в момент единения ваших тел осознала, как он тебе интересен. И впейся жадным поцелуем ему в губы.
– Ой, да иди ты знаешь куда, – я зашвырнула в неё подушкой. – Сама впивайся в губы Измайлова, размахивая грудями. Пиявка, блин.
– Чего ты сразу дуешься? Я просто пытаюсь помочь.
Помощница из неё, конечно, так себе. Стопка любовных романов с полуголыми героями на обложке очень красноречиво намекала на то, какие варианты решения могут родиться в голове Шевченко.
Ничего приличного, короче говоря.
Я бы высказала какую-нибудь колкость, но тут в дверь постучали. Серега Кошелев выждал положенные три секунды, за которые мы, по всей видимости, должны были одеться, и всунулся в щелку.
– Ну что, сдал? – кисло спросила его.
– Да конечно. – Серега втиснулся в комнатушку, осмотрел стол на наличие еды, грустно вздохнул. – Этот чудила на букву «м» после того, как потерся о тебя причиндалами, быстренько свернул экзамен, схватил свой дипломат и куда-то…
– Смотался, – подсказала Иришка, знающая, как Сережа любит вставлять матерные слова по делу и без.
– Угу, именно. Короче, Иванова, во всем ты виновата. Не могла, что ль, спокойно свалить, а не лапать препода за выступающие места?
Он дружелюбно пихнул меня в предплечье, не рассчитав силы, как пихал всех друзей-пацанов. Я покачнулась и чуть не отлетела к окну.
– Ай! – Кажется, останется синяк. – Нечего меня обвинять. Измайлов сам напросился.
– Ага, он мечтал, чтобы его оседлала госпожа-Иванова.
– Варежку захлопни, – я вернула Кошелеву тычок. – Короче говоря, никто не сдал. Хм. Всего сколько наших осилили экзамен?
– Четверо, что ль.
– Семнадцать человек завалило, – я хищно облизала губы. – Может, дело не в нас, а в Измайлове?
– Что ты задумала? – Кошелев заулыбался.
– Созывай совет неудачников. Будем решать, что делать.
В моей голове медленно, но верно зарождался план. Коварный. Грандиозный. У меня вообще была такая логика: сделаю что угодно, только бы ничего не делать. Прирожденная лентяйка. Горжусь собой!
Иришка, наблюдающая со стороны за тем, как Серега хлопнул в ладоши и ретировался, покачала головой.
– Может, всё-таки попытаешься выучить?
– Ни за что, – фыркнула я. – Мы покажем этому упырю, кто умнее.
– Уж явно не вы, раз не можете с первого раза сдать, – съязвила подружка, но больше не спорила.
За три года она привыкла к тому, что каждая следующая моя идея хуже предыдущей. Чего стоил только мангал на общем балконе общежития, который я соорудила в честь окончания первого курса. Честное словно, мне и в голову не пришло, что бетон тоже может всполыхнуть!
Спустя пятнадцать минут наша комнатушка наполнилась парнями разной степени уныния. Например, Семенов Миша жевал пирожок и улыбался, а вот Кошелев Серега был готов идти в бой.
– Итак, у Ивановой есть гениальное решение проблемы с Измайловым, – обозначил он ситуацию.
Десятки глаз уставились на меня с надеждой.
– Ага, есть. Мы дадим ему взятку, – ухмыльнулась я под глухой стон Шевченко.
А чего она ожидала? Что я предложу устроить избу-читальню по сопромату?
Ну-ну. Не дождетесь.
Парни переглянулись. Видимо, мысль о взятке посещала их светлые головы, но до сих пор не оформилась во что-то дельное. Что ж, зачинщиком революции быть мне.
– По сколько скидываемся? По пятьсот рублей? – спросил главный жадина потока, Степа Шпак.
– За пятьсот рублей мы уговорим Измайлова разве что клизму поставить. Одну на всех. Вы его джип видели? Здесь нельзя мелочиться. Минимум по пять тысяч с носа.
– А у него харя не лопнет? За пять тыщ-то? – возмутился кто-то из парней, сидящих в углу комнаты.
– Не треснет, – страдальчески поправила Шевченко. – Харя трескается, а не лопается.
– А есть разница? – серьезно вопросил Кошелев.
– Блин, Сережа. Ты никогда не слышал выражение «харя не треснет»?
– А должен был?
Я свистнула в два пальца, прерывая балаган. Потому что ещё чуть-чуть, и Иришка набросится на Кошелева с кулаками.
– Не отвлекаемся! Мы договорились? Если каждый из присутствующих скинется по пять тысяч, получится ощутимая сумма.
Парни помедлили. Конечно, углубленный сопромат никто не любил, но расставаться с деньгами вечно голодные студенты не любили ещё больше.
– Не, – сказал Шпак, поднимаясь, – вы как хотите, а я лучше выучу.
Ещё двое ребят ушло без прямого отказа. Мол, неотложные дела, надо бежать, да и денег нет. С этими тоже всё понятно. Слились.
Остальные подумали и кивнули. Ну а что делать? Будем брать Измайлова на живца. Тем более, купленная курсовая работа по предмету обойдется минимум в двадцатку с носа.
– Ну, всё, – я ухмыльнулась, – осталось выбрать гонца. Того, кто возьмет зачетки и будет просить от имени сирых и убогих нашей группы.
– А чего выбирать? – удивился Кошелев, ковыряя в ухе. – Ты и иди.
– Почему я-то сразу? – поперхнулась.
– Вообще я с Сережей согласна, – потупилась Иришка. – Ты – единственная девушка. К тебе он отнесется мягче, чем к парням, и деньги возьмет проще. Только это… в порядок себя приведи.
Я машинально глянула в зеркало, которое висело на входной двери. Нормально всё вроде. Синяки под глазами, правда, такого черного цвета, будто меня кто-то избивал. Но в целом – ничего критичного.
– В смысле?
– Платьице надень, сапожки на каблуке, – намекнула подруга.
– Волосы расчеши, – добавил Кошелев, дергая меня за пучок на затылке.
– Глаза накрась, – подметил Семенов радостно.
– Не сутулься.
– Улыбайся хоть иногда.
– Да вы заколебали! – Я психанула, когда подсказки превратились в разномастный галдеж, и каждый однокурсник захотел вставить свои пять копеек. – Следующий, кто выскажется про мою внешность, получит по башке.
– Вот да, – согласилась Иришка смущенно, – это тоже. Убери из лексикона всякие «башки» и прочее. Ты же девочка.
Парни-подстрекатели радостно покивали, точно стая голубей. Да-да-да, Иванова, ты страшная, ещё и разговариваешь как последняя гопота – это читалось в их взглядах.
– Завтра у Измайлова зачет у группы механиков, – оповестил уткнувшийся в телефон Серега. – В три часа дня. До этого времени каждый снимает пятерку и отдает Ивановой. К трем часам Иванова превращается из тыквы в принцессу, – он получил от меня локтем в живот, но ржать не перестал, – и идет окучивать Измайлова. План действий понятен?
– Угу.
– Возражения имеются?
– Может быть, всё-таки не я?..
– Ты! – единогласно. – Ирка, у тебя задача: к завтрашнему дню облагородить Иванову.
– Это мы мигом, – ухмыльнулась подруга, потрясая чемоданчиком с косметикой.
Однокурсники разошлись по комнатам, оставив меня недовольно пыхтеть и поглядывать на Шевченко как на врага народа. Та беззаботно присвистывала, вытаскивая своё богатство: десять видов губной помады, палетку с тенями, четыре тональных крема.
– Ты вообще юбки носишь? – полюбопытствовала она вдруг. – Я тут поняла, что за три года ни разу не видела тебя в колготках.
– Последний раз надевала в школе на выпускном вечере, – буркнула я оскорбленно.
– Ну-ка, штанину подними.
– Зачем?
– Подними, я тебе сказала!
Я исполнила требуемое, и Иришка уставилась на пушок волос, который зимой отрастал в своё удовольствие. Ну а смысл? Парня у меня нет, и бриться незачем. Так хоть тепленько будет.
– Н-да, вечер предстоит долгий, – сокрушаясь, заявила Шевченко и потянулась за машинкой для эпиляции. – Ничего, мы закончим, и Измайлов тебе отдастся.
– А если я не хочу, чтобы он мне отдавался?
– А тебя никто и не спрашивает.
В час дня местный «Модный приговор» в лице Шевченко и Кошелева осматривал чудовище, которое сотворил своими руками. Я выглядела откровенно плохо. Дурацкое платье задиралось до пупа, обнажая тощие коленки. Сапоги на шпильке обтягивали ноги и были ужасно неустойчивы. Я моргала, а закрученные ресницы, казалось, бились о лоб. Рот вообще не закрывался – столь щедрым слоем помады его намазали.
– Идеально! – известил Серега, и Иришка горделиво фыркнула. – Сопромат рухнет к твоим ногам.
– Вам не кажется, что я похожа на девицу легкого поведения? – оглядела себя в зеркале. – Очень легкого поведения. Практически «отдамся за еду».
– Этого мы и добивались! – гоготнул Кошелев. – Всё, красотка, выдвигайся. Деньги взяла?
– Взяла, – я похлопала по карману сумочки.
– Зачетки взяла? Все? Должно быть десять штук.
– Разумеется, взяла. Ты за кого меня принимаешь? – психанула я.
– За кого он тебя принимает, мы уже выяснили. Осталось разобраться в деталях, – прыснула Иришка.
Вскоре я тряслась в стареньком трамвае, судорожно прижимая сумочку к груди и думая о том, как ненавижу технические науки. Они приносят людям исключительно страдания.
Вот бы стать гуманитарием!
Ну, не моё это. Не моё.
При поступлении я еле-еле проскочила на бюджет. Да и проскочила только потому, что по специальности был дикий недобор. Все ломанулись в программисты с финансистами, а строительный факультет остался не у дел.
И вот я тут. Математика мне никогда не давалась, физика казалась демоническими заклинаниями, а при виде начертательной геометрии у меня сводило зубы.
Самое главное – из моей головы всё выскакивало, не успев заскочить. Даже если какая-то тема казалась понятной, то на следующий день она забывалась. Совсем.
Нет, я честно училась, сдавала предметы и почти не мухлевала. Случай с сопроматом особый, потому что Измайлов был непробиваемым. Если остальные профессоры до тройки натягивали, то этот – ни в какую.
«Не знаешь – пошла вон», – таков его девиз.
Я доковыляла до университета. Придерживаясь за поручень, поднялась по скользкой лестнице. Снегу-то навалило! Крыльцо запорошило, а у самых дверей кто-то вылепил миниатюрного снеговика.
Ноги, кстати, продрогли в тонких колготках. Зачем девушки морозятся зимами? Почему не носят теплые джинсы? Машинка ещё эта для пыток – то есть для эпиляции, – с которой Шевченко носилась за мной по общежитию.
Бр-р-р. Как вспомню…
Надеюсь, оно того стоило.
Измайлов обнаружился на кафедре. В гордом одиночестве, он изучал какую-то статью на ноутбуке.
Это мой шанс!
– Станислав Тимофеевич, – промурлыкала я, закрыв за собой дверь. – Разрешите войти?
– А вы кто? – он бегло глянул на меня и отвернулся к ноутбуку. – Вам назначено?
– Иванова Дарья, – отрапортовала, замерев по струнке. – Пришла договориться о пересдаче.
– Ивано… что?!
Измайлов осматривал меня куда задумчивее и дольше, чем обычно. Кажется, картинка не складывалась. То существо, которое восседало вчера на нем, и то, которое топталось в дверях, никак не могли быть одним человеком.
– Вас кто-то покусал, Иванова?
Угу, оборотень по имени Иришка, из-за которого я превратилась из человека в нормальную девушку.
– Нет… просто…
Проклиная всё на свете, а особенно – шпильки, я доплелась до преподавательского стола и нависла над Измайловым. Как бы вывалить перед ним зачетки? Не просто ж кинуть в лицо со словами: «Всё оплачено!»
– Вы хотите договориться о пересдаче? – подсказал профессор, закусив кончик карандаша.
– Ага, – не стала отрицать я. – Очень хочу. Мы от лица группы… – покопалась в сумочке, – хотели бы поздравить вас с наступившим Новым годом и… – дернула за молнию на кармашке, – пожелать всего наилучшего в… Черт!
Конверта нигде не было. Вообще. Никакого. Сердце пропустило удар. Матушки, там же пятьдесят тысяч рублей! Он же не мог вывалиться в трамвае?!
Я уставилась на Измайлова со смесью паники и отчаяния.
– Вы что-то потеряли? – осторожно спросил тот.
– Да, деньги, – я закопалась в сумке с головой, вытряхнула наружу содержимое, но, кроме десяти зачеток, пачки жевательной резинки и одинокого презерватива (какой идиот его туда подбросил?!), внутри ничего не лежало.
– Какие?
– Которыми собиралась дать вам взятку!
Профессор закашлялся и отодвинулся от меня подальше, а я продолжала копаться в карманах.
Впустую.
Не может быть…
Меня накрыло рыданиями. Такими горькими, что любой бы сухарь тотчас сдался и поставил всем «отлично». К сожалению, местный тиран лишь откинулся на стуле и, выхватив у меня из рук сумочку, вывернул её наизнанку.
Что же делать? Меня же убьют ребята… это катастрофа… Где взять пятьдесят тысяч? В кафе, где я подрабатывала, платили пятнадцать, если пахать без выходных. Я не расплачусь с парнями, даже если влезу в долги.
А ведь ещё жить на что-то надо…
– Это искали? – Измайлов протянул мне белый конверт, набитый наличностью.
– Да-а-а, – размазывая слезы по щекам, ответила я. – Где вы его нашли?
– У вас дыра не только в голове, но и в подкладке. Иванова, идите домой. Я не беру взяток, тем более – от вас.
Эй! Прозвучало так, будто мои взятки какие-то неправильные. Я все-таки попыталась воспротивиться и протянула конверт обратно ему.
– Это не взятка, а подарок от нашей группы…
Измайлов закатил глаза, поднимаясь со стула и распахивая дверь. В пустующем коридоре лениво слонялся одинокий студиоз.
– Иванова, проваливайте. Я сделаю вид, что вы не вламывались сюда и не занимались уголовно наказуемыми делами.
Проваливайте…
Мне представилась шестая пересдача, озлобленный профессор, который шныряет по кабинету, выискивая шпаргалки. Очередной напечатанный на коленке реферат, в котором я понимаю только запятые.
Заодно Измайлов припомнит сегодняшнюю историю, и сопромат вообще никто никогда не сдаст. А врагом народа станет Даша Иванова, ибо она провалила ответственное задание.
Наши такого не простят. Мне кранты.
– Н-нет, – вспыхнула и ломанулась к двери, чтобы закрыть её. – Пожалуйста, возьмите деньги.
– Вы рехнулись?
Измайлов уставился на меня. Желваки на его щеках напряглись от гнева. Я стояла, загораживая собой дверь, и ощущала себя маленькой и незначительной по сравнению с преподавателем.
– Нас устроят тройки.
– Иванова, вы будете отчислены, гарантирую. Я лично сообщу в деканат о взятке.
Он попытался отодвинуть меня в сторону, но я уперлась в дверной проем всеми конечностями и разве что не вцепилась зубами. Нетушки. Пока не возьмешь деньги, не уйду. Жить здесь останусь. Митинг устрою. Но не сдамся.
– Идите в деканат, но сначала поставьте тройку.
Измайлов обманным маневром дернул меня от двери. Это было зря. Я и так с трудом сохраняла равновесие, а теперь лишилась его окончательно. Шпильки подогнулись, ноги разъехались. Я пискнула и рухнула к нему в объятия. Так и застыла, уткнувшись носом в грудь, осознавая, что второй раз за двадцать четыре часа щупаю Станислава Тимофеевича.
Кстати, факт на отвлеченную тему. У него вкусная туалетная вода. Горчащая, но не едкая. От рубашки пахнет крепким кофе и чем-то ещё. Непонятным, но чарующим.
– Иванова, вашу ж мать…
Какие у него глаза. Никогда не задумывалась, что взгляд может быть таким манящим. Черным, пугающим. Точно омут, в котором легко утонуть.
Неожиданно мои губы нашли его и…
Удивительно, но Измайлов ответил на поцелуй. Яростно. Властно. Не давая возможности одуматься.
Он вдавил меня в стену и дернул верхнюю пуговицу на моем платье. Ладонью огладил мои бедра, и я задохнулась от совершенно новых ощущений. Внизу живота разлился жар.
– А вдруг кто-нибудь зайдет… – пискнула я, стаскивая с человека, которого пять минут назад люто ненавидела, рубашку.
– Плевать, – рявкнул Станислав Тимофеевич (какой он теперь Тимофеевич?) и сбросил со стола кипу тетрадок.
Кажется, Иришка была права. Измайлов мне все-таки отдался.
Дверь на кафедру он всё-таки закрыл с внутренней стороны. В последний момент. Не отрываясь от моих губ.
Ещё б табличку повесил: «Занято».
Надеюсь, никому из преподавательского состава не понадобится срочно войти.
А затем он усадил меня на стол, и дурацкие мысли покинули голову.
Ох…
Руки тяжелые, но ласковые. Взгляд точно палящее солнце. Невыносимо.
Измайлов стянул с меня платье так легко, будто занимался этим ежедневно. Его губы коснулись шеи, опаляя кожу дыханием. Поцелуй в ключицы и ниже. Ещё ниже. Медленно, словно назло.
Одним рывком мой некогда нелюбимый преподаватель поддел бюстгальтер и опустил чашечки по грудь. Я пыталась смолчать, но стон вырвался, стоило языку очертить контур набухшего, жаждущего ласки соска.
Что же это такое…
Наваждение…
Сильные пальцы рывком стянули колготки. Треснул капрон, и по ногам пробежались «стрелки». Хвала небесам, на мне приличное белье, а не труселя с надписью «Кто первый, тот и папа», которые мне подарила на Новый год Иришка.
Измайлов коснулся меня там… внизу… в самом сокровенном месте. Нащупал поверх белья чувствительную точку и чуть надавил на неё.
Я всхлипнула от наслаждения, что остро врезалось под кожу, а сама машинально, словно не отдавала себе отчета в том, что творю, уже стаскивала с него брюки. Его затвердевший член выпирал через трусы-боксеры. Я достала его наружу. Какой же он горяченный. Твердый. Большой.
Обнаруженный презерватив пришелся кстати. Как их, блин, надевают в порыве страсти?! Элегантно так, в одно движение. У меня вон руки трясутся, и латекс никак не раскручивается.
Но получилось. Уф.
Этот мужчина не заботился о том, чтобы раздеть девушку. Отодвину полоску моего белья, он вторгся в меня на всю длину, вырвав из груди тихий всхлип. Я обхватила ногами его талию и задвигалась в такт, истекая соками от удовольствия. То подкатывало волнами, пульсировало жаром. Накрывало с головой.
Никогда раньше я не думала, что секс может быть таким невероятным. Что он может приносить чистое блаженство. Что два тела, сплетенные воедино, могут двигаться в унисон. Что мне захочется подмахивать попой, только бы это не заканчивалось.
Ещё. Сильнее. Пожалуйста.
Я всегда опасалась интима, считая его чем-то неправильным. Нет, после свадьбы, с любимым мужчиной – самое то. Но чтобы так, поддавшись порыву; в страхе, что сейчас на кафедру войдет кто-нибудь чужой, и нас заметят…
– Глубже, пожалуйста, – скулила, чувствуя, как меня накрывает взрывной волной.
Измайлов вновь коснулся груди, зажал сосок меж двумя пальцами и оттянул его. Аккуратно, но быстро. Второй рукой он провел по моему животу, скользнул ниже. Разведя нежные складочки, дотронулся до клитора. Массируя. Надавливая.
Это было невозможно терпеть. Единственное, что я успела сделать, чтобы не закричать на всё здание, – впилась поцелуем в шею Измайлова.
Наверное, останется засос.
Мужчина, что довел меня до блаженства, задвигался быстрее, застонал и вскоре опустился на меня всем телом, пытаясь отдышаться.
Никогда еще меня не накрывало такой опустошающей усталостью, словно я пробежала марафон, а после него еще проплыла километр-другой в бассейне. Всё тело было ватным, и голова кружилась. Остро не хватало воздуха. Я откатилась от Измайлова и, нащупав на краю стола платье, стала натягивать его на себя.
Странно, но демон-искуситель молчал. Он заправил рубашку в брюки, не произнеся ни слова. Пригладил волосы. Поднял тетрадки и вновь разложил их на столе.
– Всё нормально? – повернулась к нему.
– Да… нет… что же мы натворили, – отдернулся Измайлов и посмотрел на меня так, как совсем недавно я сама глядела на него: с почти паническим ужасом. – Иванова, это полное дно.
– Настолько плохо было? – глупо хихикнула я, в панике отыскивая конверт, который в порыве страсти мы откинули куда-то вглубь кафедры.
Он многозначительно промолчал.
Ну а что такого? Совершеннолетние, имеем право заниматься любыми непотребствами. Никакого принуждения, исключительно по взаимному согласию.
Неправильно, конечно, осквернять университет. Но так получилось.
– Заберите деньги, Иванова, – как-то обреченно сказал Станислав-теперь-уже-не-Тимофеевич, и я не посмела с ним спорить.
Кажется, ему раньше не доводилось спать со студентками, иначе чего он так сдулся и обмяк?
Что-то сказать надо? Ведь после секса что-то говорят?
– До свидания… на пересдаче.
– Ага, – даже не глянул в мою сторону.
Я пожала плечами, одернула платье и задумалась о том, где купить новые колготки, чтобы не ехать с голым задом в мороз.
– Извини…те, что так получилось.
Он не ответил.
Черт. Кажется, я сломала преподавателя.
В спальне Иришки не обнаружилось, и я быстренько переоделась, пока проницательная подружка не заметила, что днем её соседка уходила в темных колготах, а вернулась в светлых, еще и гигантских, натянутых до груди.
Ну а что, какие нашла в ларьке около остановки, те и купила.
Колготки пали жертвой в неравном бою со страстью, но меня это не печалило. Скорее наоборот – будоражило воспоминания.
Ведь было хорошо. Нет, не так. Прекрасно, невероятно, сладко до невозможности.
Так вот, что значит – заниматься любовью с правильным человеком!
Такой ураган эмоций, что не усидеть на месте. В комнате слишком тихо и тесно, поэтому пойду вытворять добро в каких-нибудь других помещениях.
Шевченко вместе с другими девчонками кашеварила на общей кухне. У нас с ней была договоренность: она готовит, а на мне уборка. Потому что с кулинарией у меня не задалось изначально. Что не сгорело, то прокисло ещё не стадии варки. Зато у Иришки было особое понимание порядка: ноги не прилипают – значит, чистенько.
– Ну что?! – воскликнула она, обтерев ладони о фартук. – Тебя можно поздравить?!
Ну, как сказать. Я занялась лучшим сексом на свете, но тройку так и не получила. Поздравить меня, конечно, можно, только не с экзаменом.
– Измайлов не берет взяток.
– И что, даже откровенный наряд не помог? – изумился Кошелев, жующий хлеб с маслом.
– Да причем тут наряд? – окрысилась я. – Мы ж ему деньги предлагали, а не меня в пожизненное рабство.
– Могла бы глазки состроить, он бы пятьдесят тысяч куда охотнее взял.
– Не, он бы и не согласился. Измайлов – девственник, – дернула плечом второкурсница Светка. – Это всем известно. Мы его и так, и этак окучивали. А он холоден как мертвец.
– Может, у него какая-нибудь нетрадиционная ориентация? – предположила Шевченко.
– Какая-нибудь – это какая конкретно? – влез Серега.
– Сам догадайся.
– Ладно, не будем ссориться. То, что наш препод махровый гей – это понятно, иначе б давно принял экзамен, – пробасил Серега.
Я старалась не высвечивать, чтобы не обсуждать половые успехи Измайлова. А обсудить было что. Как вспомню его губы на своем теле, между ног мокнет.
Тьфу, блин!
Овощное рагу по фирменному рецепту подруги – «кидай в кастрюлю всё подряд и перемешивай полтора часа» – обычно таяло во рту. Но сегодня кусок в горло не лез. Я так и не определилась, что испытывать из-за того, что произошло на кафедре.
Нет, было классно. Определенно.
Стыдно ли мне?..
Вроде нет. Неуютно, конечно, но обойдемся без самобичевания. В самом деле, симпатичный мужчина, который понравился мне с первого взгляда. Да, занудный до бесконечности, вылощенный весь, в рубашках своих отглаженных. Одно слово – преподаватель.
Зато такой страстный…
Как общаться-то дальше? Как в глаза ему смотреть?
Почему же всё так сложно?
Я вытащила деньги Кошелева и торжественно вручила ему. Остальным парням позже раздам.
– Что делать-то будем? – Серега спрятал пять тысяч в нагрудный карман. – Брать измором?
– Подловите его в темной подворотне и намекните, что в его интересах помочь студентам, – хихикнула добрая девочка Светка.
– А выучить не хотите? – простонала Иришка. – Лодыри, блин!
Мы с Кошелевым переглянулись и покачали головами. Нет уж, какие угодно извращения, но только не зубрежка.
Ладно, надо переделать курсовик, почитать его (хотя меня клонит в сон уже на третьем абзаце), а потом решить, что делать дальше. Лекции тоже бы не помешало переписать.
Взять профессора измором?..
Хм. Займемся этим.
***
Всю ночь я провела за курсовой работой. Литр растворимого кофе, четыре бутерброда, металл-группа в наушниках. И бесконечный текст, щедро приправленный вычислениями.
В общем, утро подкралось незаметно.
Посмотрелась в зеркало. М-да. Глаза превратились в две узенькие щелочки, в которые не вставлялись линзы. Пришлось напялить очки и стать похожей на девочку-отличницу.
Так, никаких платьев и каблуков. Любимые зауженные джинсы, растянутый свитер, кичка на макушке.
О да, как хорошо!
В путь!
Измайлов нашелся в лектории, где ожидал студентов для сдачи зачета. Класс пустовал, поэтому я прошмыгнула внутрь. Профессор явно напрягся, заметив мою нахальную физиономию. Его пальцы сжались в кулаки, и взгляд не выражал ничего хорошего.
Мне даже показалось, что он сейчас испепелит меня струей пламени.
– Добрый день!
– Добрый, – засомневался преподаватель.
Мы помолчали, причем я тупо забыла речь, которую готовила всю дорогу до университета.
– Это… в общем…
– Иванова, то, что случилось вчера, было громадной ошибкой, и подобного не повторится, – пресек Станислав Тимофеевич.
– Э-э-э, – растерялась я. – Хорошо. Можно курсовой проект сдать и договориться о пересдаче?
Он кивнул, взял из моих рук стопку листов, вчитался в текст. Затем, даже не перелистнув первую страницу, вновь кивнул каким-то своим мыслям и выставил ладонь:
– Давайте зачетку.
Не может быть!!!
Это чем я заслужила подобный дар небес? Неужели, наконец, соорудила внятный текст?
Ура!!!
Я дрожащими пальцами вытащила зачетную книжку и протянула нетерпеливо поджавшему губы профессору.
Мне больше нравилось, когда эти губы кружили вокруг моей груди, вырисовывая по коже влажные узоры.
Ой, чего-то мысли не в ту степь ломанулись.
Ровным почерком без завитушек Измайлов выставил оценку, а рядом размашисто расписался. Я не поверила своим глазам, когда увидела цифру «четыре».
За углубленный сопромат?..
Такое вообще бывает?!
– Держите. Теперь всё?
– Д-да, – сглотнула я и вдруг осознала очевидное. – Подождите. Вы откупаетесь от меня четверкой?
– Думаете, что вчера наработали на пятерку? – съязвил Измайлов, заполняя ведомость.
– Нет… просто…
Это же унизительно. Ладно, взятка. Ничего особенного. Одни преподаватели сами озвучивают ценник, за который готовы закрыть глаза на студенческую глупость. Другие книжки свои продают. Третьи просят аудиторию отремонтировать.
Взаимовыгодное сотрудничество, вот это что.
Но теперь получается, что мне поставили «хорошо» за секс. А ведь всё было совсем не так. Никакого подтекста. Я же сама… первая… мне же понравилось, в конце-то концов.
Неужели Измайлов считает, что я из тех девиц, которые раздвигают ноги перед преподавателем ради оценки?
Впрочем, так оно и кажется со стороны. Налетела, совратила – тьфу, соблазнила! – и свалила без лишних слов.
– Не нужна мне ваша четверка, – выпалила я, злобно сверкнув глазами. – Я сопромат выучу и сдам самостоятельно!
– Это вряд ли, – хмыкнул Измайлов, взъерошив волосы. – Да не тушуйтесь, Иванова. Вы полностью отработали свою оценку. Не безукоризненно, но качественно.
Ах так?!
Мне срочно нужен репетитор, который забесплатно – или почти забесплатно – вобьет в гуманитарную голову основы сопротивления материалов.
Измайлову придет конец, ибо танк по имени «Дарья Иванова» не сдастся без боя.