Эта история началась в первых числах января 2012 года, когда я обнаружил, что другой Джон Ронсон начал что-то постить в Твиттер. Вместо его фотографии висела фотография моей физиономии. Его ник – @jon_ronson[1]. Его последний твит, появившийся, пока я в неверии смотрел на ленту, гласил: «Еду домой. Нужно достать рецепт: огромное блюдо гуараны и мидий в булочке с майонезом: D #вкусняшка».
«Ты кто такой?» – твитнул я ему.
«Смотрю #Сайнфелд. Сейчас бы огромную тарелку кебабов из сельдерея, окуня и сметаны с лемонграссом #гурман», – твитнул он.
Я не знал, что мне делать.
На следующее утро я открыл ленту @jon_ronson еще раньше, чем свою собственную. В ночи он твитнул: «Снится что-то про #время и #член».
У него было двадцать фолловеров. Некоторых из них я знал в реальной жизни, и они, наверное, задавались вопросом, с чего вдруг я стал с таким восторгом относиться к фьюжн-кухне и с такой откровенностью писать о снах.
Я провел небольшое расследование. Выяснилось, что один молодой исследователь, ранее связанный с Уорикским университетом, по имени Люк Роберт Мейсон за несколько недель до этого оставил комментарий на сайте «Гардиан». Это был реплай к моему короткому видеоролику, посвященному спам-ботам. «Мы создали для Джона личного инфоморфа, – написал он. – Его можно найти в Твиттере: @jon_ronson».
«А, так это какой-то спам-бот, – подумал я. – Ну ладно. Все будет нормально. Видимо, Люк Роберт Мейсон решил, что мне понравится спам-бот. Когда он узнает, что это не так, то все удалит».
Так что я твитнул ему: «Привет! Отключишь того спам-бота, пожалуйста?»
Прошло десять минут. Затем он ответил: «Мы предпочитаем термин “инфоморф”».
Я насупился.
«Он выдает себя за меня», – написал я.
«Инфоморф не выдает себя за вас, – пришел ответ. – Он видоизменяет информацию из соцсетей и создает инфоморфную эстетику».
Мне стало трудновато дышать.
«#класс черт возьми, я настроен на приличную тарелку лука на гриле и хлеба с толстой коркой», – твитнул @jon_ronson.
Я сражался с роботизированной версией самого себя.
Прошел месяц. @jon_ronson по двадцать раз на дню постил информацию о водовороте своей светской жизни, различных «суаре» и широком круге друзей. Теперь у него было пятьдесят фолловеров. Все они получали катастрофически искаженное отображение моих взглядов на суаре и друзей.
Из-за спам-бота я чувствовал себя бессильным и выпачканным в грязи. Незнакомцы вывернули мою личность шиворот-навыворот, и мне некуда было обратиться за помощью.
Я твитнул Люку Роберту Мейсону. Окей, он упрямо не желал отключать спам-бота, но, возможно, мог хотя бы встретиться со мной? Я бы заснял эту встречу на видео и выложил на Ютуб. Он согласился, добавив, что с радостью объяснит мне философские идеи, лежащие в основе инфоморфа. Я ответил, что с радостью выслушаю философские идеи, лежащие в основе спам-бота.
Я арендовал помещение в центре Лондона. Люк приехал еще с двумя мужчинами – за спам-ботом стояла целая команда. Все трое оказались преподавателями. Они познакомились в Уорикском университете. Люк был младше всех, симпатичный, чуть за двадцать, «исследователь в области технологий и киберкультуры, директор конференции “Верчуал Фьючерс”», согласно его онлайн-резюме. Дэвид Баузола выглядел как развязный учитель, из тех, кто вполне может выступить на конференции, посвященной творчеству Алистера Кроули[2]. Он оказался «креативным технологом» и генеральным директором диджитал-агентства «Филтер Фэктори». У Дэна О’Хара голова была обрита, а его глаза пронзали насквозь и создавали впечатление, что их владельца все достало. Челюсть сжата. Ему было под сорок, он читал лекции по английской и американской литературе в Кельнском университете. До этого он был лектором в Оксфорде. Он написал одну книгу о писателе Джеймсе Грэме Балларде под названием «Исключительные метафоры»[3] и еще одну – под названием «Томас Пинчон: Шизофрения и общественный контроль»[4]. Насколько я понял, непосредственно созданием спам-бота занимался Дэвид Баузола; двое других обеспечили «анализ и консультирование».
Я предложил им сесть на диван в ряд, чтобы они все вошли в кадр. Дэн О’Хара выразительно посмотрел на остальных.
– Давайте подыграем, – сказал он им. Все сели, Дэн – посередине.
– Что вы подразумеваете под «подыгрыванием»? – спросил я у него.
– Это про психологический контроль, – ответил он.
– Вы считаете, что то, что я усадил вас в ряд на один диван, – это мой способ психологически контролировать вас? – спросил я.
– Ну конечно, – сказал Дэн.
– Каким образом?
– Я делаю то же самое со своими студентами, – сказал Дэн. – Я сажусь на отдельно стоящий стул, а их сажаю в ряд на диване.
– А с чего бы вам хотеть психологически контролировать каких-то студентов? – спросил я.
На мгновение на лице Дэна промелькнуло беспокойство, словно его поймали на произнесении чего-то отвратительного.
– Чтобы контролировать учебную обстановку, – сказал он.
– Вы чувствуете себя некомфортно? – спросил я.
– Нет, не особо, – сказал Дэн. – А вы? Вам некомфортно?
– Да, – ответил я.
– Почему? – спросил Дэн.
Я обстоятельно разъяснил свои претензии.
– Специалисты из научных кругов, – начал я, – не вторгаются в жизнь человека без приглашения и не используют его ради какого-то научного эксперимента. А когда я попросил вас все устранить, вы сразу: «Ох, ну это не спам-бот, это инфоморф».
Дэн кивнул. И наклонился вперед.
– Предполагаю, в мире полно Джонов Ронсонов? – начал он. – Людей, носящих то же имя, что и вы? Да?
Я с подозрением посмотрел на него. И осторожно ответил:
– Уверен, что есть и другие люди с тем же именем, что у меня.
– И у меня та же проблема, – улыбаясь, сказал Дэн. – Есть еще один профессор, которого зовут так же, как и меня.
– У вас не та же проблема, – сказал я, – потому что та же проблема – это тот факт, что три незнакомых мне человека украли мою личность, создали роботизированную версию меня самого и отказываются от нее избавляться – хотя все они из весьма солидных университетов и даже выступают на конференции ТED.
Дэн многострадально вздохнул.
– Вы говорите: «Есть лишь один Джон Ронсон», – сказал он. – Вы воображаете себя, скажем так, истинным и хотите сохранить эту цельность и аутентичность. Да?
Я уставился на него.
– Думаю, это вы досаждаете нам, – продолжил Дэн, – потому что для нас это не особенно убедительно. Мы думаем, что налет неискренности уже есть, и вы стараетесь защитить свою онлайн-личность – свой бренд. Так?
– НЕТ, ПРОСТО ЭТО Я ПИШУ ТВИТЫ! – заорал я.
– Интернет – это не реальный мир, – сказал Дэн.
– Я пишу свои собственные твиты, – сказал я. – И я нажимаю на кнопку «Твитнуть». Так что это я – в Твиттере.
Мы уставились друг на друга.
– Это не академично, – сказал я. – Это не постмодерн. И это факт.
– Это необычно, – сказал Дэн. – Мне это кажется очень странным – то, как вы относитесь к ситуации. Вы, видимо, один из немногих людей, которые решили зарегистрироваться в Твиттере и использовать собственное имя в качестве юзернейма. Кто так делает? И поэтому мне кажутся слегка подозрительными ваши мотивы, Джон. Поэтому я говорю, что думаю, что для вас это бренд-менеджмент.
Я ничего не ответил, но меня и по сей день убивает тот факт, что мне и в голову не пришло обратить внимание Люка Роберта Мейсона на его собственный юзернейм – @LukeRobertMason.
Наша беседа шла в подобном ключе еще около часа. Я сказал Дэну, что ни разу в своей жизни не использовал термин «бренд-менеджмент», мне чужд подобный язык. И добавил:
– То же самое с вашим спам-ботом. Его язык отличается от моего.
– Да, – хором согласились все трое.
– Это и бесит меня больше всего, – объяснил я. – Это некорректное отображение меня.
– А вы бы хотели, чтобы он был больше похож на вас? – спросил Дэн.
– Я бы хотел, чтобы его не существовало, – сказал я.
– Это необычно, – сказал Дэн. И присвистнул, словно в неверии. – Мне это кажется очень интересным с точки зрения психологии.
– Почему? – спросил я.
– Я нахожу это заявление весьма агрессивным, – сказал он. – Вы хотите, чтобы мы убили этот алгоритм? Должно быть, вы каким-то образом чувствуете некую угрозу. – Он обеспокоенно посмотрел на меня. – В обычной жизни мы не шатаемся по улицам, пытаясь убить все, что кажется нам раздражающим.
– Вы ТРОЛЛЬ! – взревел я.
Когда интервью подошло к концу, я, пошатываясь, вышел навстречу лондонскому дню. Меня приводила в ужас мысль о том, что нужно залить это видео на Ютуб: я в нем слишком много кричал. Я морально подготовился к комментариям, высмеивающим мою визгливость, и загрузил его. Подождал десять минут. Затем с опаской открыл его.
«Это кража личности, – гласил первый увиденный мной комментарий. – Они должны уважать личную свободу Джона».
Ого, настороженно подумал я.
«Кто-то должен создать левые Твиттер-аккаунты этих сраных клоунов и постоянно писать об их пристрастии к детской порнографии», – гласил следующий комментарий.
Я ухмыльнулся.
«Эти люди – настоящие козлы-манипуляторы, – гласил третий комментарий. – к черту их. Засудите их, сломайте, уничтожьте. Если бы я встретился с ними лицом к лицу, то сказал бы, что они долбаные ублюдки».
У меня голова закружилась от восторга. Я словно был героем фильма «Храброе сердце» – скакал по полю в одиночестве, а потом вдруг оказалось, что за мной еще сотни людей.
«Подлые, возмутительные идиоты, которые играются с чужой жизнью и потом смеются над болью и злостью жертвы», – гласил следующий комментарий.
Я рассудительно кивнул.
«Отъявленные омерзительные уроды, – гласил следующий комментарий. – Эти упоротые профессора заслуживают умереть мучительной смертью. Тот мудак посередине – чертов психопат».
Я слегка нахмурился. Надеюсь, никто не решит и впрямь им навредить, подумал я.
«Отравить газом этих мудаков. Особенно мудака посередке. И особенно лысого мудака слева. И особенно мудака-тихоню. А потом обоссать их трупы», – гласил следующий комментарий.
Я победил. В течение следующих нескольких дней профессора обезвредили аккаунт @jon_ronson. Их пристыдили и вынудили сдаться. Это публичное осуждение было подобно нажатию на кнопку, сбрасывающую все до заводских настроек. Что-то пошло не так. Общество взбунтовалось. Равновесие было восстановлено.
Профессора устроили из удаления спам-бота настоящий спектакль. Они написали колонку в «Гардиан», объясняя, что цель была куда глобальнее – выставить напоказ тиранию алгоритмов Уолл-стрит. «Боты манипулируют не только жизнью Ронсона. А всеми нашими», – написали они. Я все еще не понимаю, каким образом мысль о том, что я якобы ем дамплинги[5] с васаби, может приковать внимание общественности к бичеванию алгоритмов Уолл-стрит.
«Меня попросили отключить тебя – ты понимаешь, что это означает?» – твитнул Дэвид Баузола спам-боту. А потом еще: «У тебя есть еще пара часов. Надеюсь, ты ими воспользуешься».
«Да нажмите уже на кнопку выключения, – написал я ему. – Господи!»
Я был счастлив одержать победу. И чувствовал себя отлично. Это прекрасное чувство окутало меня с ног до головы подобно успокоительному. Незнакомцы со всех уголков планеты объединились, чтобы сказать мне, что я прав. Это была идеальная развязка.
Теперь я вспоминаю и другие недавние случаи публичной порки в соцсетях, которыми я гордился и которым был весьма рад. Первый из них, абсолютно великолепный, случился в октябре 2009 года. Солист ирландской группы «Бойзон» Стивен Гейтли был обнаружен мертвым во время отдыха со своим партнером Эндрю Коулсом. Коронер подтвердил, что смерть носила ненасильственный характер, но колумнистка Ян Мойр написала в статье для «Дейли мейл»: «Какой бы ни была причина смерти, она, как ни крути, не является естественной… она наносит еще один удар по мифу о “жили долго и счастливо” в отношении гражданского партнерства[6]».
Мы не собирались мириться с очередной волной дремучей нетерпимости, и в результате коллективной ярости компании «Маркс энд Спенсер» и «Нестле» потребовали, чтобы их рекламные баннеры были удалены с сайта «Дейли мейл». Отличные были времена. Мы побили «Мейл» оружием, которое они не понимали, – шейминг в социальных сетях.
С тех пор, когда кто-то из сильных мира сего оступался, мы были начеку. Когда «Дейли мейл» высмеяла благотворительный банк еды за то, что его сотрудники выдали продуктовый набор их репортеру и не проверили паспорт, аудитория Твиттера отреагировала, пожертвовав на благотворительность 39 тысяч фунтов стерлингов к концу того же дня.
«Вот что круто в соцсетях, – написал один из пользователей Твиттера об этой кампании. – “Мейл”, которая зиждется преимущественно на лжи читателям касательно их соседей, не может справиться с тем, что люди общаются между собой, формируют собственные мнения».
Когда «Лос-Анджелес фитнес» отказался отменить членство в клубе для пары, в которой оба партнера потеряли работу и не могли позволить себе платить за абонемент, мы активизировались. «Лос-Анджелес фитнес» поспешно пошел на уступки. Этих исполинов побеждали люди, которые раньше считались беспомощными: блогеры, любой человек с аккаунтом в социальных сетях. А оружием, рубящим их, оказалось что-то новое: онлайн-шейминг.
А затем в один прекрасный день до меня вдруг дошло. Происходит что-то, имеющее реальные последствия. Мы находимся в самом начале эпохи Возрождения общественного порицания. 180 лет спустя (публичные наказания были отменены в 1837 году в Соединенном Королевстве и в 1839 – в США) оно вернулось – причем в крупных масштабах. Напирая на чувство стыда, мы использовали чрезвычайно мощное оружие. Силовое, безграничное, увеличивающееся по скорости и влиянию. Иерархии уравнивались. Прежде молчавшие обретали голос. Правосудие словно демократизировалось. И я принял решение. В следующий раз, когда великая волна современного порицания обрушится на некоего значимого нечестивца – в следующий раз, когда гражданское правосудие драматически и праведно восторжествует, – я брошусь в самую гущу событий. Я проведу тщательное расследование и выясню, насколько эффективен этот способ исправления ошибок.
Долго ждать не пришлось. @jon_ronson был деактивирован 2 апреля 2012 года. Всего двенадцать недель спустя, ночью 4 июля, мужчина, валявшийся на диване в Форт Грин в Бруклине, обдумывал, о чем писать в блог, и совершил весьма неожиданное открытие.