Глава 4
– Слушай, Почкин, – спросила жена Геннадия Харитоновича прямо во время очередного сеанса массажа. – А у тебя есть мечта?
Почкин так уставал на новой работе, что мгновенно остановился и напустил на себя задумчивый вид. Казалось, ещё минута, и он выдаст доказательство теоремы Ферма или хотя бы порцию афоризмов.
– Хочу в кедровую бочку. Очень мёрзну в машине по ночам.
– Может, в Тай?
Почкин подумал немного.
– Нет, всё-таки в бочку. Чем дольше мёрзну, тем больше о ней мечтаю.
– Ты слышал про лагерь молчания, двадцать дней на Гоа? – Похоже, сегодня жену Геннадия Харитоновича вдохновляли разговоры, а не массаж.
– Нет.
– Мне кажется, тебе стоит туда поехать, просветлишься.
– Я плохо справляюсь с массажем? – забеспокоился Почкин и на всякий случай втянул живот.
– Ты сбился с дороги. Пора найти новые смыслы. Энергия перестала циркулировать, и манипура совсем заблокирована, ты что, сам не чувствуешь? – она пребольно ткнула длинным фиолетовым ногтем Почкину в пупок. – Поэтому и страсти нет: третья чакра не вывозит.
– Я готов, – мужественно сказал Почкин. Всё-таки молчать двадцать дней легче, чем трижды в неделю радовать ненасытную жену Геннадия Харитоновича.
– От тебя требуются собранность и осознанность. Ну и деньги, конечно. И не надо смотреть так жалобно!
Сердце, особенно женское, не камень: перед уходом она дала ему 4350 рублей.
Гоа, конечно, похуже кедровой бочки, но тоже сойдёт.
Закон синхронии сработал по полной программе. Стоило Почкину всеми чакрами, в том числе капризной манипурой, захотеть в лагерь молчания, как вселенная тут же подарила ему такую возможность. Путь, правда, выбрала не очень красивый, в виде бухого вечернего клиента. Чудак уснул на заднем сиденье, уронив на колени кошелёк. А может, Почкин сам потихоньку залез в его карман, когда тащил пьяного клиента до квартиры. Было ли ему стыдно? Немного. Хватать чужие кошельки – это нехорошо и портит карму. Но, во-первых, попробуйте сами принести бесчувственное тело на шестой этаж. Тяжёлая работа стоит денег, в том числе таких. Во-вторых, после Гоа, обновившись и разбогатев, содержимое кошелька можно будет вернуть чудаку с процентами. Как именно – уже задача другого Почкина, просветлённого.
В самолёте он начал читать «Шантарам». Первые пару часов Почкин чувствовал себя эмоционально подготовленным к путешествию в Индию: было страшно и интересно одновременно. Казалось, что кровь в венах закипает пузырьками шампанского. Но чем дальше он читал, тем меньше ему хотелось приземляться. Он подумал, что можно, пожалуй, уже и домой. В пункте назначения хрупким стюардессам пришлось выталкивать Почкина из самолёта.
Лагерь представлял собой копию палаточного городка из советского детства Почкина. Не хватало только бардов и водки. Роль бардов выполняли люди в оранжевых одеждах, одинаково лысые и худые, так что девочку от мальчика отличить было невозможно. Отобрав у Почкина телефон, паспорт и, что самое неприятное, тот самый кошелёк с остатками денег, его затолкали в палатку с каким-то немцем.
Прошла неделя. Почкину очень хотелось просветлиться, однако медитациям сильно мешали мысли о еде. Оказалось, помимо молчания, в этом лагере практиковали ещё и отказ от всех плотских радостей: прием пищи полагался только раз в день. Почкин был против. На вторые сутки он понял, что вареный рис – самое вкусное на земле блюдо, на третьи попытался выкрасть в столовой хоть что-нибудь. Там были только рис и кокосы. Загрустил Почкин. Стал вспоминать детство, бабушку, которая закармливала его пирожками со щавелем, с мясом, с капустой, с картошкой, с ливером, с луком и яйцом… Стало жалко себя и даже соседа-немца, который день за днём бормотал мантры.
Но самым трудным испытанием для Почкина, как ни странно, оказалось молчание. За годы работы в такси и на радио он привык болтать часами и теперь рассчитывал наконец-то отдохнуть. Но здесь, на Гоа, ему внезапно захотелось общения. К сожалению, за попытку с кем-то заговорить люди в оранжевом моментально наказывали, лишая болтунов риса. В Почкине проснулся революционер. По вечерам, когда лагерь засыпал, он разговаривал со своей коленкой. В коленке не было ничего интересного, разве что несколько белобрысых волосков напоминали о причёске Кита Флинта из Prodigy. Ночи напролёт Почкин вёл со своей нижней конечностью задушевные беседы.
– Кит, а тебе нравится Песков?
– Тот, который с усами, или трансвестит?
– С усами!
– Он мощный. Хочу себе такие же усы и жену на коньках.
– Так сделай. Ты же из Prodigy!
– Я уже старый, Почкин, жену не потяну. У меня одышка на концертах после каждой песни. Слушай, почему сам не заведёшь?
– Кит, я панк и противостою системе. I’m firestarter!
– Долбоёб ты, Почкин, а firestarter – это я, седеющий и лысеющий. Сдохнуть надо было в двадцать семь лет. Всё скачу козлом по сцене. Раньше хоть понятно было, зачем – для тёлок молодых. А сейчас? Приходят такие мудаки сорокалетние, как ты, фоткаются и рассказывают, как в первый раз в жизни вздрочнули под Smack My Bitch Up. Поставьте, плиз, автограф на ту самую руку.
Почкин посмотрел на руку, которую уже собирался протянуть для рукопожатия, зачем-то вытер её о штанину и сказал:
– Старик, я всё понимаю.
– Ни фига. Ты сидишь где-то в Индии и разговариваешь со своей коленкой, слушая немецкий храп. Пора взрослеть, герр Почкин!
Через пару дней в вотсап жене Геннадия Харитоновича от абонента «Оля макияж» пришло следующее сообщение: «Кинь мне на Сбер 18 900 рублей. Нужно купить обратный билет. Я просветлённый и очень страстный. Прокачал манипуру и язык на кокосовой койре».
