Глава 2 Гидрография, топография и климат Запорожского края

Запорожские казаки занимали огромное пространство степей, прилегающих к обоим берегам Днепра в его нижнем течении, от восточной границы Польского королевства и южной окраины владений Малорусского и Слободскаго казачества до реки Буга с одной стороны и вдоль правого берега речки Конки и до речки Кальмиуса, впадающей в Азовское море, – с другой. На этом пространстве степей имелось несколько больших и малых рек с их многочисленными притоками и рукавами, или, как говорилось у запорожцев, со степными речками и низовыми ветками. Одни из этих рек протекали в западной половине запорожских вольностей, другие – в восточной; реки западной части принадлежали к бассейну Черного моря, реки восточной – к бассейну Азовского моря. Из рек Черноморского бассейна известнейшими были Днепр и Буг.

Днепр – это священная и заветная для запорожцев река; в казацких думах он называется «Днипром Славутою»[46], в казацких песнях – «Днипром-братом», на лоцманском языке – «Казацким шляхом». В пределах запорожских казаков Днепр начинался с одной стороны выше речки Сухого Омельника, с другой – от речки Орели, и протекал пространство земли в 507 верст, имея здесь и наибольшую ширину, и наибольшую глубину, и наибольшую быстрину; в пределах же запорожских казаков он характеризовался и всеми особенностями своего течения – порогами, заборами, островами, плавнями и холуями. Всех порогов в нем при запорожских казаках насчитывалось девять – Кодацкий, Сурской, Лоханский, Звонецкий, Ненасытецкий (или Дид-порог), Волниговский (или Внук-порог), Будиловский, Лишний и Вильный.

Самый большой и самый страшный из всех порогов – порог Неясытецкий, или Ненасытецкий, названный, по одним источникам, от птицы неясыти, в старину водившейся здесь, по другим – от слов «не насыщаться», потому что он никогда не насыщается человеческими жертвами несчастных пловцов. Это – родоначальник и всем порогам порог, – Дид-порог. Страшным делают его и самое движение в нем воды, и те громадные вековечные камни, которые частично торчат среди самого порога, частично – отделяясь от берегов реки, выступают далеко в середину ее. Река Днепр, свободно и плавно несущая свои воды выше Ненасытеца, дойдя потом до самого порога и встретив здесь несокрушимые препятствия в виде лав, скал, гряд и мысов, с непостижимой силой ударяется в разные стороны, бросается с одного камня на другой; вследствие этого страшно волнуется, высоко вздымает огромные валы серебристого «бука», разбивается миллионами миллионов водяных брызг, разлетается в разные стороны целыми потоками водяной пыли, выкручивает между скал бездонные пучины и всем этим производит такой страшный шум и стон, который слышится уже на далеком расстоянии от порога и который в самой реке поглощает собой всякий другой звук – и крик птиц, и голоса людей. Издали кажется, как будто бы в реке семьсот тысяч огромных водяных мельниц беспрерывно стучат и переливают воду через свои колеса. «Вин так меле, шо аж гремыть, аж земля трусытця…»! Картина поистине страшная и вместе с тем – поистине могучая и величественная, не поддающаяся никакому описанию и никакой кисти; для изображения ее, говоря арабской пословицей, языку недостанет слов, а воображению красок. Особенно величественным и особенно чарующим кажется Ненасытец с высоты птичьего полета с правого берега реки в большой разлив воды – когда вся поверхность его засеребрится белой жемчужной пеной, а громадные, из-под воды торчащие камни покроются множеством гнезд местных птиц крячек, беспрестанно снующих над порогом, ярко блистающих своими перьями на южном солнышке, поминутно трепещущих маленькими крылышками и жалобно оглашающих воздух своим свистом и чириканьем; когда он порою и ревет, и стонет, и высоко вздымает свои воды, а потом сразу так обрывается и так стихает, что становятся слышными даже переливы воды его, идущие с камня на камень, скользящие с лавы на лаву и дающие возможность местным жителям тем самым предугадывать перемену погоды. Без сомнения здесь, у этого заветного порога, в виду его огромных скал, в живописном беспорядке разбросанных и по самому руслу, и по берегам реки, в виду высоких могил, поднимающихся в степи с обеих сторон реки и невольно наводящих на многие о прошлых судьбах человечества грустные думы; здесь, в виду этого грозного, дикого и заветного порога, часто сиживали и часто любовались с высокого мыса на мчавшиеся по скатам скал кипящие волны реки истинные ценители красот природы, мечтатели в душе, поэты в речах, художники в песнях – запорожские казаки. Любо им было смотреть на бешеную быстроту воды в Ненасытце; дощатая барка пробегала все пространство его, две с лишком версты, в четыре минуты, а лесной плот – с небольшим в одну минуту…

От порогов отличаются заборы в Днепре; заборы – те же гряды диких гранитных скал, разбросанных по руслу Днепра, как и гряды порогов, но только не пересекающие реку сплошь от одного берега до другого, а занимающие часть ее, по преимуществу с правого берега реки, и таким образом оставляющие с другого берега свободный для судов проход. Всех забор считается в Днепре в пределах низовых казаков 91, но из них больших, искони известных забор было шесть – Волошинова, Стрельчья, Тягинская, Воронова, Кривая и Таволжанская. От забор отличаются камни, одиноко торчащие то там, то сям среди реки или у берегов ее; из множества камней, разбросанных по Днепру, самых известных было семь – Богатыри, Монастырько, Корабель, Гроза, Цапрыга, Гаджола и Разбойники. Между порогами, далеко выше и далеко ниже их, на всем Днепре в границах земли запорожских казаков, считались 265 больших и малых островов, из коих самых известных было двадцать четыре – Великий, Романов, Монастырский, Становой, Козлов, Ткачев, Дубовый, Таволжанский, Перун, Кухарев, Лантуховский, Гавин, Хортица, Томаковка, Стукалов, Скарбный, Скалозуб, Коженин, Каир-Козмак, Тавань, Буртуй, Тягинка, Дедов и Сомов[47].

Почти все береговое пространство Днепра, кроме порожистого, представляло собой роскошные и едва проходимые плавни, доставлявшие запорожским казакам и лес, и сено, и множество дичи, и множество зверей. Плавни эти представляли собой низменность, покрытую травяной и древесной растительностью, изрезанную в разных направлениях речками, ветками, ериками, заливами, лиманами, заточинами, покрытую множеством больших и малых озер и поросшую густым, высоким и непроходимым камышом. Из всех плавней в особенности знаменита была плавня Великий Луг, начинавшаяся у левого берега Днепра, против острова Хортицы, и кончавшаяся, на протяжении около 100 верст, на том же берегу вниз по Днепру, против урочища Палиивщины, выше Рога Микитина. Для запорожца, не знавшего в среде суровых товарищей своих «ни неньки ридненькой, ни сестры жалибненькой, ни дружины вирненькой», всю родню составляли Сечь да Великий Луг: «Сичь – мате, а Велыкий Луг – батько, оттам треба и умирати»; запорожец в Великом Лугу, что в необозримом море: тут он недоступен «ни татарину-бусурманину, ни ляху поганому». Самое русло Днепра, на некоторое пространство его, загромождено было так называемыми холуями или карчами, то есть подводными пнями деревьев, росших по берегам реки, ежегодно подмывавшихся вешними водами и ежегодно во множестве обрушивавшихся на дно Днепра.

Река Буг также была «славною» рекою у запорожских казаков: она принадлежала им своим нижним течением, от балки Большого Сухого Ташлыка до устья лимана, около 180 верст, по прямому направлению, длины; на этом пространстве его имелось – 21 порог с самым большим Запорожским порогом, несколько забор, несколько отдельных скал с огромнейшими – Совой, Брамой, Пугачем и Протычанской, несколько островов, каковы: Кременцов, Андреев и Бардовый, на коем была церковь, разрушенная, по преданию, казаком-ренегатом Саввою Чалым; несколько пещер, особенно известна Кузня-пещера, против селения Мигни, на левом берегу реки; несколько кос, например: Жабурная, Осницкая, Павлова, Балабанова, Кривая, Ожаровская, Русская и Волошская, и несколько береговых мысов, каковы Семенов и Скелеватый[48].

Обе этих реки, Днепр и Буг, питались своими речками и ветками, приливавшими к ним в разных местах к обоим берегам. Из множества притоков Днепра с правой стороны наиболее известными были: Сухой Омельник, Мокрый Омельник, Домоткань, Самоткань, Сура, Грушевка, Томаковка, Базавлук и Ингулец с его знаменитым притоком Желтыми Водами[49]; из множества притоков Днепра с левой стороны наиболее известными были: Орель с боковыми Богатой и Берестовкой, Самар с боковою Волчьей, состоящей из Ганчула и Янчула, Вороная, Осокоровка, Московка Сухая, Московка Мокрая, Конка, Белозерка, Рогачик, Лопатиха, пять речек Каирок, Сомова и Янушева. Из множества веток Днепра с правой стороны наиболее известными были: Ведмирка, Лесная, Тарас, Бугай, Днеприще, Орлова, Подпильная, Павлюк, Скарбная, Сысина, Колотовская, Коловорот, Царева, Дармамовка, Омеловая, Космаха, Казацкая, Бургунка, Тягинка, Ингульская, Кошевая, Ольховка, Корабельная, Белогрудова и Солонецкая. Из множества веток Днепра с левой стороны наиболее известными были: Подпильная, Паньковка, Домаха, Кушугум, Речиице, Музурман, Плетениха, Темрюк, Конка, Святая, Метелиха, Лободиха, Бристана, Бабина, Татарка, Царевская, Евпатиха, Гребениха, Волошка, Шавулиха, Чаплинка, Костырская, Дурицкая, Таванская, Гниловод, Хруловая, Голубова, Алексеева, Кардашинская, Маслова, Борщева, Солонецкая и Збурьевская[50].

Из нескольких притоков реки Буга с левой стороны наиболее известными были: Синюха, Мигийский Ташлык, Корабельная, Ташлык, Еланец, Мертвовод и Ингул с главнейшими притоками его: Аджамкой, Сагайдаком, Грузской, Сугаклеей, Березнеговатой и Громоклеей.

Из рек же Азовского бассейна запорожским казакам принадлежали: Торец, Бахмут, Лугань, Кальмиус, Кальчик и три речки Берды, параллельно одна другой текущие с севера на юг и впадающие непосредственно в Азовское море.

Кроме рек, речек и веток в Запорожском крае было немало озер, гирл, лиманов и прогноев. Озер, гирл и лиманов вдоль обоих берегов Днепра считалось 465, вдоль левого берега реки Орели – 300, по обоим берегам реки Самары – 24; из первых особенно известны были: Червонный лиман, против Червонной, или Лысой, горы, выше Рога Микитина; Великие Воды, против устья речки Базавлука, 6 1/2 версты длины, 50 сажен ширины и 2 аршина средней глубины; Плетеницкий лиман, выше первого впадения речки и ветки Конки в Днепр против Плетеницкого Рога, 4 версты длины; Белозерский лиман у левого берега Днепра, ниже Плетеницкого лимана, 5 верст длины; Хруловой, или Чернечий, лиман, против ветки Фроловской, ниже Корсунского монастыря, до 4 верст длины; Кардашинский лиман, до 5 верст длины, против острова Потемкина; Солонецкие озера на острове Погорелом; гирла Збурьевское и Белогрудовское, лиманы Днепровский и Бугский и множество безымянных соляных озер около Днепровского лимана; кроме того, за правым берегом речки Кальчика известно было Белосарайское озеро, а на Бердянской косе – несколько небольших соляных озер[51].

Из рассмотрения гидрографии Запорожского края видно, что край этот был далеко не маловодным: центр его прорезывается большой и многоводной рекою Днепром со множеством ее озер, а восточные и западные окраины изрезаны были в разных направлениях множеством рек, речек, прогноев и ериков, которые, подобно жилам в живом организме, несли свои пресные, горькие и соленые воды по безмерным степным равнинам Запорожского края; обилие вод в своем крае казаки характерно выражали словами песни:

З устя Днипра тай до вершины —

Симсот ричок ще і чотыри.

«Речек в сей земле хотя по обширности ее и не весьма, однако довольно»[52], – сообщают нам «Записки Одесского общества истории и древностей». Особенность этих речек состоит в том, что все они обыкновенно текут долинами от 1 до 8 верст ширины и редко бывают окаймлены лесом, большей же частью камышом и травой, что объясняется свойством самой почвы, по которой несут свои воды степные речки; при речках были и болота, но они часто высыхали в знойное и сухое лето.

При всем этом климат в земле запорожских казаков нельзя назвать влажным: напротив того, сухим, маловлажным и нередко даже вредным для местной растительности края. Господин Штукенберг в своих «Статистических трудах» определяет его так: «Климат этой страны зависит от пояса, в котором находятся степи, от соседства холмистых стран на севере, обширных степей на востоке, морей на юге и возвышенностей на западе, в частности, от направления балок, байраков и оврагов на самых степях запорожских»[53]. Сухость климата Запорожского края происходит от шести причин: во-первых, от возвышенного положения, до 150 футов, степи над уровнем моря, по которому нижние слои морского воздуха, вообще умеряющие летний зной и зимнюю стужу, не имели такого влияния на обширный край запорожских казаков; во-вторых, от открытого положения всего края, ни с какой стороны не защищенного высокими горами; в-третьих, от отсутствия больших лесов, задерживающих у себя влагу и умеряющих до известной степени климат всякой местности; в-четвертых, от соседства сухих и вредных ветров, восточного и северо-восточного, дующих здесь по целым месяцам, уносящих с собою всякую влагу, сушащих траву, лесную растительность и иногда вырывающих хлеб вместе с корнями; в-пятых, от мелководья и незначительной величины речек, текущих здесь крайне медленно, большей частью плесами, в летнее время совершенно пересыхающих, покрывающихся болотными растениями, очень часто гниющих и порождающих всякого рода заразы, оттого нередко имеющих вредное влияние на местные произрастания и совсем не умеряющих сухости воздуха, как это в особенности бывало в восточной окраине запорожских вольностей, паланке Кальмиусского ведомства[54]; наконец, в-шестых, от присутствия в Запорожском крае множества балок и оврагов, принимающих в себя главную массу весенней и дождевой воды и не дающих возможности ей застаиваться на открытых и ровных местах и постепенно просачиваться под почву.

Все пространство земли, занимаемое запорожскими казаками, носило характер по преимуществу степной. Запорожская степь имела своеобразную особенность. Как пишет Штукенберг: «открытая, безмолвная, усеянная природными холмами, искусственными курганами, прорезанная оврагами и долинами, она иногда поражала глаз прекрасной игрой зелени, иногда казалась иссушенной палящими лучами солнца»[55]. По характеру самой поверхности, по климату и растительности вся запорожская степь была далеко не одинакова: северная окраина ее более холмиста и более возвышенна, южная окраина – более ровная и более склонна к берегам Черного и Азовского морей; северная окраина более влажна и более производительна; южная – чем ближе к границе, тем безводнее и тем беднее растительностью; в северной окраине балки многочисленнее, глубже и богаче растительностью, в южной – балки малочисленное, покатистее и беднее растительностью; наконец, северная окраина запорожских вольностей не так подвержена знойным лучам солнца: южная особенно подвержена страшному действию палящего солнца, нередко истребляющего здесь, например, при продолжительном бездождии, всякую растительность, страшно накаляющего степной воздух и производящего глубокие в земле расщелины. Оттого южная окраина запорожских степей, в особенности теперешняя Херсонская равнина, по преимуществу носила у польских и русских писателей прошлых веков название «Дикого поля», «Пустополя», «Чистополя». На этом «Диком поле» спасительными оазисами были лишь немногие реки да некоторые балки, по берегам и склонам которых удерживалась иногда и в знойное, сухое и безводное лето лесная и травяная растительность.

Характерное явление запорожских степей составляют все те же балки, а также овраги и байраки. Балками называются здесь более или менее глубокие долины с отлогими берегами, покрытые травой, иногда лесом и служащие естественными желобами для стока вод из степных открытых мест в реки, речки, озера, лиманы, прогнои и ерики. На языке геологическом балками называются мертвые, недействующие, покрытые лесной или травяной растительностью овраги; просто оврагами же называются действующие балки с крутыми, обнаженными берегами, обрушивающимися от весенних и дождевых разливов и потому пропускающими воды в слой своей подпочвы; байраками называются те же овраги, но покрытые непременно лесом, более или менее густым и высоким.

Балки всегда представляли, как и теперь представляют, местный тип Запорожской страны; при довольно значительной длине, иногда в несколько десятков верст, они нередко доходят до 150 футов глубины и всегда имеют направление к морю, Черному или Азовскому[56]. В истории запорожских казаков балки, овраги и байраки имели значение как первые пункты постепенной колонизации обширной, дикой и пустынной степной равнины: «по сим угодьям запорожское войско владело и промыслы свои имело», то есть в балках или около балок заводились сперва бурдюги, потом зимовники и наконец – села семейных и несемейных запорожцев. Главное место в этом случае, разумеется, занимали балки по обоим берегам Днепра, затем балки по берегам его притоков, больших и малых, и наконец – балки по берегам степных речек. Всех балок, оврагов и байраков в степях запорожских казаков было поистине необозримое число, точно звезд в бесконечном пространстве небес. Из множества их можно назвать лишь главнейшие балки обоих берегов Днепра, начиная от верхней границы вольностей запорожских казаков и кончая нижними. По данным XVII и XVIII веков, таких балок у правого берега Днепра было 95 и у левого – 36[57]. Из первых наиболее известными были: Звонецкая, Тягинская, Будиловская, Лишняя, Старокичкасская, Хортицкая, Лютая, Золотая, Дурная, Меловая, Пропасная, Верхняя Солонецкая, Широкая и Нижняя Солонецкая. Из вторых наиболее известными были: Лоханка, Тягинка, Дубовая, Таволжанская, Лишняя, Кичкасская, Бабина, Гипетуха, Широкая и Валивала. Из степных балок наибольшею известностью пользовались: Дубовая, или Гайдамацкая, падающая в левый приток Ингульца, Саксагань – теперь против усадьбы хутора Дубовой Балки умершего владельца Александра Николаевича Поля, Екатеринославской губернии, Верхнеднепровского уезда – и балка Княжие Байраки, того же уезда, начинающаяся от левого притока Ингульца, Желтых Вод, и падающая в правый приток Днепра, Мокрый Омельник. Общее направление последней балки – с юго-запада на северо-восток, все протяжение ее – 15 верст, наибольшая глубина при устье ее – почти 60 сажен прямого отвеса; по преданию, эта балка получила свое название от какого-то князя Вишневецкого, иссушившего все водные источники в собственной земле, чтобы уморить своих крестьян жаждой, и томившего их даже долго после своей смерти[58]; в истории запорожских казаков балка Княжие Байраки приобрела большую известность как место первой битвы гетмана Богдана Хмельницкого на Желтых Водах с поляками в 1648 году, 8 мая.

Недостаток леса также составлял характерное явление Запорожского края; леса здесь росли только по местам низменным, наиболее влажным или же наиболее суглинистым и супесчаным, то есть по берегам рек, озер, лиманов, по речным островам, склонам балок, оврагов, пригорков; все другие места представляли собой безлесную равнину, покрытую в летнее время травой, в зимнее – замурованную снегами. Из данных прошлых веков видно[59], что леса в пределах вольностей запорожских казаков шли по правому и по левому берегам Днепра, иногда подряд, иногда – с большими промежутками, отсюда далее – к юго-западу до Буга и к юго-востоку до Азовского моря; видно также, что из всех окраин вольностей запорожских казаков северо-восточная окраина, паланки Протовчанская, Орельская и Самарская, теперешний Новомосковский и частью Павлоградский уезды по справедливости считались самыми лесистыми паланками всего Запорожья. Вдоль правого берега Днепра леса начинались около речек Мокрого и Сухого Омельников и шли, то сплошь, то прерываясь, до ветки Дремайловки и ниже ее; все это громадное пространство земли, до 400 верст в одну линию, составляло около 80 000, приблизительного счета, десятин леса. Кроме того, на запад от правого берега Днепра леса встречались по речкам Суре, Базавлуку, притокам Ингульца: Зеленой, Каменочке, Терновке и Саксагани; по Ингульцу, Бешке, Аджамке, Березовке, между Березовкой и долиной Темной, где рос «Соколиный» лес, до 400 десятин земли; между верховьем Ингула и Тарговицей, по Ингулу, Сугаклее, Сугаклейчику, Мертвоводу, Чечаклее, Громоклее, Кагарлыку, Терновой, по Бугу у Песчаного брода, Виноградной Криницы, по Семенову Рогу; по балкам Глубокой, впадающей в Желтые Воды, Княжим Байракам, где рос дремучий и непроходимый лес; по Дубовой, или Гайдамацкой, балке, падающей в Саксагань, где и теперь стоят гигантские столетние дубы[60]. Наконец, к западной окраине вольностей запорожских казаков примыкали еще леса Черный и Чута (что с тюркского переводится как «земляные яблоки», иногда – вообще растения), о которых в 1748 году говорилось в «Истории о казаках запорожских» господина Мышецкого: «владело ли им войско запорожское прежде сего или нет, о том запорожские казаки не знают; а была в прежние годы от кошевого атамана Серка в оном лесу пасека, тому назад лет около 80»[61]; тут же были леса Нерубай и Круглик, «о котором также не было известно, владело ли им войско запорожское или нет»[62]. Черный лес и Чута некогда составляли один сплошной лес и служили продолжением знаменитого в истории гайдамаков Мотронинского леса, Киевской губернии, Чигиринского уезда; они пересекались лишь двумя речками – Ирклейцем, отделявшим киевское воеводство от «дикого ПОЛЯ», и Ингульцем, идущим от киевской границы к правому берегу Днепра. Черный лес в настоящее время находится в 35 верстах от Елисаветграда, близ селения Водяного, Чута – близ Красноселья, Нерубай – близ Федваря[63], Круглик – около Цыбулева; взятые все вместе, эти четыре леса в настоящее время составляют 18 677 десятин густолиственного леса, состоящего главным образом из дуба, потом клена, береста, осины, орешника и др.[64]; в нем водились волки, лисицы, зайцы, дикие кабаны, дикие козы, даже медведи и множество птиц разных видов и родов. В истории запорожских казаков леса Черный, Чута, Нерубай и Круглик играли ту важную роль, что в них часто скрывались запорожцы от преследования татар, турок и поляков; тут же находили себе пристанище православные монахи от притеснения католиков и страшные гайдамаки, поднимавшие оружие на защиту своих человеческих прав против ненавистных им поляков; гайдамаки особенно любили леса Черный и Чуту; у казаков XVIII века сложился насчет Черного леса даже особый термин – «сутик до Чорного лису» значило – сделался гайдамаком. Черный лес очень часто служил местом, где собирались татары, казаки и поляки или как союзники, выступавшие против московских войск, или как противники, выходившие на поле битвы между собой. Оттого неудивительно, почему народные предания говорят о существовании в этих лесах подземных погребов, о сокрытых в них скопищах кладов, о страшных голосах, слышимых по ночам между деревьями леса, о седых, усатых запорожцах, одетых в красное, как огонь, платье и, с трубками в зубах, сидящих над грудами золота, в глубокой думе в подземных пещерах леса и т. п.

Приводя к общему данные о лесах западной окраины вольностей запорожских казаков и исключая из этой окраины леса Черный и Чуту, видимо не принадлежавшие де-юре запорожским казакам, мы находим, что эта окраина не отличалась лесной растительностью и была по преимуществу степной. «Записки Одесского общества истории и древностей» повествуют: «От севера к устью реки Буга лесов довольных нет, только по балкам местами растут яблони, груши, шиповник, хмель, виноград, крысберсень, вишня, ивняк, осокорь, боярышник, гордина, а более всего – терновник, все редкими кустарниками»[65].

Соответственно правому шли леса и по левому берегу Днепра; здесь начало их у устья реки Орели, а конец – у Днепровского лимана; все это пространство земли заключало в себе около 6200 десятин леса, в одних местах шедшего сплошь, в других – с большими промежутками; сверх этого по левому берегу Днепра рос знаменитый Великий Луг, тянувшийся беспрерывно на протяжении около 100 верст длины при 25 верстах наибольшей ширины, а ниже – его знаменитая Геродотова Гилея, тянувшаяся с большими перерывами, около 180 верст, до города Алешек. Как в Великом Луге, так и в Гилее росли громадные деревья с преобладанием дуба над другими породами деревьев; о величине деревьев здесь можно судить по тем окаменелым дубам, которые находятся теперь в Великом Луге. Дубы эти свидетельствуют, что настоящие днепровские леса – только ничтожная пародия на те исполинские леса, которые некогда своей могучей головой осеняли широкий Днепр.

По обоим берегам Днепра такие же леса росли по островам реки; всех островов на реке Днепре в пределах вольностей запорожских казаков считалось 265, и из них большинство покрыто было лесом – чаще всего лозой, шелюгом, реже осокорями и еще реже – дубами.

К северо-востоку и юго-востоку от левого берега Днепра, в паланках Протовчанской, Орельской, Кальмиусской, Самарской, теперешних уездах Новомосковском, Павлоградском, Бахмутском и Александровском леса росли так же более по берегам рек, по склонам балок и байраков; в этой области самыми лесистыми местами были берега рек Орели и Самары. Орельские леса служили границей между вольностями запорожских и владениями украинских казаков. В пределах запорожских казаков они шли узкой полосой по левому берегу Орели (леса по правому берегу принадлежали гетманским казакам), начиная от впадения в нее речки Богатой и кончая устьем ее, что составляло на протяжении 142 верст около 5690 десятин леса; преобладающей породой в орельских лесах был дуб, достигавший здесь свыше шести аршин в окружности, до одного аршина с десятью вершками в диаметре; кроме дуба росли берест, ясень, клен, верба, дикие яблони и дикие груши. К востоку от орельских лесов, на расстоянии прямой линией около пятидесяти верст, по обоим берегам реки Самары, росли самарские леса; это – главная заповедная роща запорожских низовых казаков. Самарские леса тянулись на протяжении 182 верст при 20 верстах наибольшей ширины и по справедливости считались «знатными», «несходимыми» и «невидимыми» лесами, в своем роде «муромскими дебрями». «Река Самара, – писал в 1637 году французский инженер Боплан в своем «Описании Украины», – замечательна чрезвычайным богатством в лесе, так что едва ли какое-либо место может сравниться в этом с окрестностями Самары»[66]. В 1675 году, во время предполагавшегося похода на Крым московского ополчения, под предводительством князя Григория Ромодановского, и казацкого войска, под начальством гетмана Ивана Самойловича, решено было идти, как сказано в «Актах Южной и Западной России», «ниже посольской дороги на Самару для того, чтобы войску в водах и дровах утруждения не было»[67]. В 1682 году московские послы Никита Зотов и Василий Тяпкин сообщали, что на всех вершинах рек Орели и Самары и в степях близ них «суть великие дубравы и леса, и терники, и тальники, и камыши»[68]. В 1766 году очевидец секретарь Василий Чернявский писал, что из самарских лесов запорожские казаки не только строили все свои дома и зимовники, но в 1756 году, после бывшего в Сечи пожара, обратившего большую часть ее в пепел, все казацкие курени, купеческие и мастеровые дома сызнова построили и «всегда на согревание и на прочие свои потребности дрова употребляли»[69]. Самарские леса состояли из деревьев самых разнообразных пород – ясеня, клена, липы, береста, груши, яблони, сосны, терновника, орешника, с преобладанием, однако, как и на Орели, дуба. Между деревьями леса, особенно вблизи речек, были обширные луга, сенокосы, озера, болота, покрытые высокими камышами и непроходимой травой; по лугам паслись дикие козы, кабаны, туры, в чем убеждают нас и в настоящее время находимые здесь турьи рога. То, что сказано было о самарских лесах 250 лет тому назад Бопланом, – почти то же можно сказать о них и в настоящее время. Несмотря на варварское обращение местных владельцев с самарскими лесами, они все же поражают человека даже и в настоящее время и особенной высотой, и особенной толщиной своих деревьев: в них и теперь растут сосны, имеющие в обхвате 6, дубы – 9, а вербы – 10 аршин. Что же тут было в далеком прошлом? Об этом можно судить по тем окаменелым гигантским дубам, которые находятся в разных местах на дне русла реки Самары. Таких дубов можно видеть целую сеть, при понижении воды в реке, близ села Вольного. В настоящее время самарские леса тянутся на протяжении около 100 верст по обеим сторонам реки Самары, с некоторыми, однако, перерывами, начиная от того места, где Самара принимает в себя речку Волчью, на границе Новомосковского и Павлоградского уездов, и кончая выше местечка Игрени при устье ее.

К востоку от Самары шли небольшие леса по речкам Нижней Терсе, Соленой, Волчьей, Ганчулу, Янчулу, Мокрым Ядам, Бахмуту, Кальмиусу, Нальчику, по склонам Азовского моря и по некоторым степным оврагам и пустошам; из всех этих лесов самые большие были Дибривские на речке Волчьей, где считалось всего лесу до 425 десятин, с преобладанием дуба над другой лесной растительностью; потом Бахмутские, имевшие до 100 000 десятин протяжения, но едва ли, однако, принадлежавшие запорожским казакам, и, наконец, так называемый Леонтьевский буерак, у южной границы теперешнего Славяносербского уезда, некогда составлявший с соседними лесами земли войска Донского одну сплошную лесную дачу. Остальные леса все вместе составляли около 400 считаных десятин и большей частью были мелкой породы, «чагары и тальники».

Из общего обзора лесов в Запорожском крае следует прямой вывод – тот, что земли, доставшиеся запорожским казакам, носили характер но преимуществу степной: на пространстве степей длины в 425 верст и ширины в 275 верст или на 11 000 000 приблизительного счета десятин земли каких-нибудь 800 000 приблизительного счета десятин леса слишком недостаточно для того, чтобы давать целой стране характер лесного края[70]. Впрочем, нельзя умолчать и о том, что во время запорожцев лесов было больше, нежели теперь, и в начале исторического существовании казаков больше, чем в конце; причинами уменьшения количества лесного пространства были здесь чисто случайные явления: пожары и истребления татарами, поляками, русскими во время больших походов, местными обывателями во время построения городов, при существовании Запорожья – новосербами, славяносербами и слободско-украинским войском, а после падения Запорожья – местными обывателями Новороссии. Причины истребления леса отчасти указаны были еще в прошлом столетии тем же Чернявским: «Оттого, что бор несколько крат горел, а наипаче от татарского в оном зимования и без разбору порубления, все знатные леса гораздо редки стали. Во всех тех местах – Самаре, Конке и Кальмиусе – леса крайне разорены не только огреванием от строгости зимы, кормлением скота, порубленными верхушками и ветвями дерев, употреблением на постройку для скота загородов и вывозом в свои аулы немалого числа лесу, не обходя и садовые деревья; но и насильным забранием при нескольких зимовниках заготовленных на строение колод, брусьев и досок, которые они в свои степные аулы, под прикрытием татар, привозили. Сии дикие и голодные народы около зимовников и на лугах выбивают травы и истравляют сено, разоряют молодой лес, через всю зиму крадут и грабят все, что только могут… заготовленный к строению лес, не щадя и садовых деревьев. Один из мурз, прошедшей весной (1765 года), забрав найденный при некоторых зимовниках заготовленный на строение лес, на сорока возах, с пятьюдесятью вооруженными татарами сам до своих аулов проводил, отбивая казаков, в провозе препятствовать хотящих». Немало истребили леса новосербы, славяносербы и казаки слободско-украинской линии, преимущественно с 1752 по 1769 год[71], а также первые поселенцы Новороссии, после падения Сечи, при постройке разных городов – Елисаветграда, Бахмута, Екатеринослава, Херсона, Николаева, Одессы, Севастополя, Алешек, Никополя и др. Сами помещики, получившие после запорожцев земли в Новороссии, частью даром, частью за ничтожную плату казне, также много извели лесов или вследствие неправильного ведения хозяйства, или же – вследствие дробления больших лесных участков на малые, достававшиеся нескольким лицам сразу и вновь разделявшиеся ими на другие мелкие участки, и за ничтожностью их истреблявшиеся до основания[72].

Относительно лесной флоры в стране вольностей запорожских казаков нужно сказать, что здесь росли почти все те породы деревьев, которые свойственны Северной Америке, что происходит, может быть, от сходства климата той и другой страны: суровая зима, палящее дето, ветреная и непостоянная погода в запорожских землях обусловливали и произрастание известных видов древесной растительности здесь, из коих господствующими были: липа, клен, вяз, дуб, берест (малый вяз), граб, ясень, осокорь, верба, шелковица, яблоня, груша, вишня, дуля, калина, ива, ольха, береза, сосна, орешник, черноклен, серебристый тополь, боярышник, кизил, кожевенное дерево, желтинник, крушина, жостер, таволга (sipiraca crenata), бузина, лоза, явор (чинар, ложноклен, немецкий клен), барбарис, гордовое дерево и другие[73].

Находясь у Азовского и Черного морей, занимая положение с одной стороны между Турцией и Крымом, с другой – между Полыней, Украиной и Великороссией, земли запорожских казаков неминуемо должны были пропускать через себя главнейшие пути к означенным морям от названных стран и из центральных городов. Из этих путей одни шли по Днепру и его притокам, другие – по степи вдоль или поперек ее балок и оврагов; первые – речные пути, вторые – сухопутные. Главный речной путь начинался от верхних границ вольностей запорожских казаков, выше правого притока Днепра, Сухого Омельника, и левого, реки Орели, и оканчивался против устья правого же притока Днепра, реки Буга; это – часть того знаменитого пути «из варяг в Царьград», которым некогда ходили наши предки, еще будучи язычниками, в Византию с торговыми и завоевательными целями на своих однодревых ладьях или моноксилах. Сухопутные пути составляли так называемые шляхи, то есть большие торговые или битые дороги, тянувшиеся вдоль и поперек запорожских земель и выходившие далеко за границу их. Из последних самыми известными были: Муравский шлях, шедший по водоразделу Днепровского и Азовско-Донского бассейна, и Черный, шедший по водоразделу между Бугом и Днепром, с их боковыми второстепенными ветвями.

Муравский шлях, получивший свое название, по более вероятному перед другими объяснению, от травы муравы[74], шел из глубины России, от Тулы, мимо Курска, Белгорода, в слободскую Украину, потом через Орель в Запорожье; в Запорожье через реку Самару, Волчьи Воды и Конку; ниже Конки выходил за пределы казацких вольностей и тянулся до самого Перекопа[75]. Муравский шлях у русских считался способнейшим, прямейшим, гладким и ровным путем из Руси к татарам; у казаков он именовался «отвечным, бескрайным» шляхом; о нем запорожцы говорили: «лежить – гася простяглася, а як устане, то и небо достане». В пределах Запорожья он шел на протяжении более 200 верст и на этом пространстве пролегал по безлюдной и дикой степи, где, кроме небольшого жилья на Самаре, до XVIII века не было ни городов, ни сел, ни хуторов, ни заезжих дворов; зато по обеим сторонам его в обильное дождями лето росла такая густая высокая трава, что за ней не было видно ни человека, ни волов: как идет, бывало, чумак по шляху, то от него только и видно, что «высокая шапка та довгий батиг»; а кругом стоит, как море, седой усатый ковыль, низко нагибающийся то в одну, то в другую сторону от легкого дуновения степного ветерка; если свернет воз с дороги, то и не выпутает из густой травы своих колес. Немудрено поэтому, что путешественники, следовавшие из России через Запорожье в Крым или Татарию, останавливались на ночлег в открытой степи и под открытым небом, спускаясь или на склон какой-либо балки, или на берег какой-нибудь реки; неудивительно также и то благоразумное опасение, с которым путники шли по этому шляху: так, московские послы, Василий Тряпкин и Никита Зотов, шедшие в 1681 году в Крым, повернув от Сум к Муравскому шляху, взяли с собой для охраны 600 рейтар и украинских казаков[76]. К этим неудобствам движения по Муравскому шляху присоединялось еще и то, что путешественникам часто приходилось или идти в брод чрез встречавшиеся на пути речки, или же самим мостить гати и по ним переправляться с одного берега на другой. Муравский шлях был обыкновенной дорогой, по которой татары врывались в Украину: «А ходят из Крыма татаровя по сей левой стороне Днепра на Муравские шляхи, не переходя Днепра, украинские пороги». По Муравскому шляху не раз и запорожские казаки делали свои набеги на Крым[77]. В XVII веке, после возведения городов в слободской Украине, татары уже старались избегать Муравского шляха: «Крымские люди Муравской и Изюмской соймой против крепостей не пойдут»[78], как говорится в «Актах Южной и Западной России».

Из боковых веток Муравского шляха известны были: Крымский, или Чумацкий, отделявшийся от Муравского у Волчьих Вод, шедший вдоль левого берега Днепра по-над Великим Лугом, потом поворачивавший от Днепра в степь и доходивший до города Перекопа; Изюмский, сходившийся с Муравским «у верха реки Орели», и Кальмиусский, сходившийся с Муравским у Конских Вод[79].

Черный Польский, или Шпаков шлях (у турок – Чорна Ислах)[80], получивший свое название от Черного леса, выходил из глубины Польши от Варшавы на Кознище, Пулавы, Маркушев, Люблин, Жолкеев, Львов, мимо Умани, на Тарговицу, через речку Синюху и отсюда в пределы вольностей запорожских казаков через речки Олыпанку, Кильтень, вдоль Малой Выси, на Великую Выську, над вершинами Костоватой и Бобринца, потом – водоразделом между Ташлыком и Мертвоводом до устья самого Ташлыка к Бугу, наконец, за Буг до шляха Керван-Иоль, то есть Караванной дороги.

Кроме Черного шляха по западной окраине вольностей запорожских казаков шли еще шляхи: Крюковский от Крюкова вдоль правого берега Днепра, мимо порогов, на Кичкас, потом на Крымский (Чумацкий) шлях. Крымский от Китай-города на Романково, вдоль речки Базавлука, потом через Базавлук с правого на левый берег его, до станции Степной, отсюда – через Днепр, его притоки Святую Горькую Воду, Белозерку, Рогачик и, наконец, в Татарию: это была «дорога, по которой купцы шли прямо в Крым». Переволочанский шлях от Переволочны на Саксагань, Базавлук, Солоную, в Новую Сечу и потом – с правого на левый берег Днепра до Крымского шляха. Микитинский от Мишурина Рога на Коржевы могилы, Базавлук, Солоную, Чертомлык, Микитино, через Днепр и на Крымский шлях. Кизыкерменский от Кременчуга на Желтое, Куричью Балку, Недайводы, водоразделом Саксагани и Ингульца, на Кривой Рог, вдоль Ингульца, через Давыдов Брод, в Кизыкермень, через Днепр и на Крымский шлях. Кроме того, между Микитинским и Кизыкерменским шляхами были еще Коржев и Саксаганский шляхи.

В юго-западной окраине вольностей запорожских казаков пролегали три шляха – Гардовый, или Королевский, Сечевой-высший и Сечевой-низший. Гардовый шлях получил свое название от Гарда на Буге, он же носил название Королевского – как думают, оттого, что на нем польский король Ян Альбрехт в 1489 году одержал победу над татарами и турками[81]; он выходил из Подолии, шел через Буг по одному из каменных мостов, построенных Витовтом на этой реке[82], потом входил в пределы вольностей запорожских казаков и тут тянулся на продолжении 300 верст, отличаясь замечательной прямизной, до устья речки Каменки, где была Каменская Сечь, и до турецкого города Кизыкерменя, а оттуда – к Гаванскому перевозу и далее в Крым[83]. Сечевой-высший шлях также шел от Гарда на Белоновку и потом тянулся вверх до Сечи на речке Подпильной. Сечевой-низший шел параллельно высшему, так же от Буга на Балацково и до Сечи на Подпильной[84].

Между последними трактами по речкам Ингульцу, Саксагани и Ингулу до Балацкого разбросаны были запорожские зимовники, а ниже Балацкого не было никаких зимовников; только в летнее время, когда запорожцы садились вдоль Днепра и Буга до самых лиманов, для рыбных ловель и звериных гонов, только тогда здесь появлялись временные запорожские жилища; с турецкой же стороны по всем местам от Сечи до Гарда, между Днепром, Бугом и лиманом, вовсе не было никаких селений; на всем пространстве этих двух трактов и на далеком расстоянии от них была одна дикая степь; лесов тут почти не было, кроме леса на Громоклее, впадающей в Ингул выше Балацкого, где рос лесной байрак около мили в длину, да на реке Ингульце, около Балацкого, и у реки Буга, в виде малых терновников и чащ. Польские купцы шли в Гард через крепость Архангельск, Цыбулев и другие русские города и селения; из Гарда они продолжали путь или в Сечь, или в Очаков; в последнем случае купцы переправлялись через Буг выше Гарда около версты; в этом месте переправы стояла запорожская застава из 80 человек с особым полковником во главе, без ведома которого никто не смел ни переезжать из земель запорожских казаков на турецкую сторону, ни из земель турецких на запорожскую сторону[85]; для полной безопасности проезжавших по степям запорожских казаков пограничными полковниками давался особый знак, пернач, который путешественники обязаны были хранить во время их поездки и предъявлять по требованию запорожскому товариществу или кому-либо из его старшин.

Путешественники, купцы и торговцы, проезжавшие через земли запорожских казаков прямыми или боковыми шляхами, неминуемо встречались с большими или малыми реками и неминуемо должны были или переезжать их вброд, при незначительной воде, или переправляться на лодках, паромах и плотах, при значительной воде, особенно в реке Днепре; в последнем случае с проезжавших запорожцы взимали известную плату, составлявшую главнейший источник их войсковых доходов.

Из всех днепровских переправ и бродов историческую известность приобрели у запорожских казаков следующие 22: Кременчуцкий брод и Успская переправа у Карменчика, и ниже его Гербедееская; Мишуринорогская, против Мишурина-Рога, Романовская, против села Романкова; Будилово-Таволжанская, против порога Будиловского и заборы Таволжанской; Крарийская, или Кичкасская, получившая свое название или от армянского князя Кискаса II, после которого намехские армяне приходили в 1602 году в Киев на помощь русским против поляков[86], или от тюркского корня «ког-ког» – «проходи», «иди прочь», в смысле пункта, откуда начиналась переправа[87]; Микитинская, или Каменно-Затонская, против Микитина Рога на правом берегу Днепра и Каменного Затона на левом; Белозерская, Рогачицкая и Каирская, против Белозерки, Рогачика и Каирки, левых притоков Днепра; Носоковская, против острова Носоковки; Каменская, против места бывшей Каменской Сечи; Таванская, называемая у турецкого историка Найимы переправою Диван-Гечиди, у острова Тавани и города Кизыкерменя; Дремайловская и Казацко-Каменская, близь устьев рек Дремайловки и Казацкой Каменки; Бургунская, против острова Бургунки; Тягинская, близ устья речки Тягинки; Высший перевоз на две версты ниже впадения Ингульца в Днепр, в теперешней Перевизке, урочище села Фалеевки, имения Н.Н. Комстадиуса; Веревчина и Белозерская, близ впадения этих речек в Днепр[88].

Из бродов и переправ реки Буга известны были следующие девять переправ и бродов: Витовтов брод, ниже устья Синюхи; Мигийский перевоз, против Мигийского Ташлыка; Песчаный перевоз, на три версты выше Гарда; Гардовый перевоз, у самого Гарда; Кременецкий брод, на шесть верст ниже Гардового; Безыменный перевоз, на две версты ниже Кременецкого; Чартайский брод, против речки Чарталы; Овечий брод, на восемь верст ниже Чартайского; Соколанский перевоз, против селища Соколан. Выше Буга был брод Синюхин, через речку Синюху.

Кроме переправ и бродов через Днепр, Буг и Синюху были еще два «шляховых» брода через реку Ингул, несколько бродов через речки Мертвовод, Гарбузинку, Ингулец, где известны были Давыдов брод на 60 верст выше устья Ингульца, и Бекеневский, или Белый брод, несколько ниже Давыдова; далее через речки – Каменку, Бешку, притоки Ингульца, реку Орель, где известен был Стешин брод на пути Мурайского шляха; через речку Волчью, Злодийский брод, и семь бродов через реку Самару: Песчаный, Калинов, Вольный, Гришкин, Кочереженский, Терновский и Чаплинский[89].

Загрузка...