Законодательство Московского государства о суде и правосудии, как и Новгородская и Псковская судные грамоты, имеет своим историческим источником Русскую Правду, однако его становление и развитие протекали в иных исторических условиях, нежели в демократических республиках Новгорода и Пскова. В числе конкретно-исторических обстоятельств, оказавших прямое воздействие на содержание и права, и правосудия в Московском государстве, имели значение; татаро-монгольское иго, исстари сложившаяся монархическая форма правления, авторитарный режим и интенсивные процессы закабаления крестьян, завершившиеся установлением в XVII в. крепостного права. Соответственно, процессы формирования, содержание и практика применения названного законодательства имеют свою историю, научное познание которой во всей полноте ее закономерных связей и отношений, а также в конкретно-исторических формах их проявления представляет собой актуальную задачу современной российской юридической науки[1].
После Куликовской битвы (1380) Москва становится центром объединения русских княжеств в единое государство. Процесс консолидации земель, связанный с изменением экономических, социальных, политических и юридических условий их развития, ставил перед великими московскими князьями задачу создания централизованного аппарата управления, обеспечивающего реализацию согласованного взаимодействия механизма верховной и местной властей на всей объединенной территории, а также принятия нормативных актов, определяющих правовые основания их деятельности.
Объединительный процесс стимулировал необходимость создания единого законодательства и судебного аппарата, действующего по правовым нормам, которые обеспечили бы правосудие на всей территории страны. Для осуществления этих задач при великом князе Московском Иване III был создан свод законов – Судебник 1497 г., ставший первым опытом самостоятельной кодификации законодательства Московского государства. Судебник, утвержденный великим князем совместно с Боярской думой, заложил основы законодательства Московского государства и его последующей общерусской кодификации. За ним последовали Судебники 1550, 1589, 1606–1607 гг. и, наконец, обширный свод законов середины XVII в. – Соборное уложение царя Алексея Михайловича, принятое в 1649 г.
Правосудие – сложный и многогранный процесс. В государстве могут быть законы высокого юридического качества, а правосудие при этом может отсутствовать, как частично, так и полностью. Папский легат Антонио Поссевино, посетивший Москву в XVI в., обратил внимание на высокую юридическую квалификацию Судебника 1497 г. Однако, похвалив российское законодательство, он заметил, что московиты в практике своей жизни зависят не от законов, а только от воли великого князя[2]. Австрийский посол Сигизмунд Герберштейн, также по достоинству оценивший Судебник 1497 г. и отметивший отсутствие подобного сборника законов в европейских государствах, даже принял решение о его переводе для австрийского императора Максимилиана; однако и от его взгляда не укрылось, что поведение людей в Московии определяет не закон, а личная воля государя, который «хочет быть полным господином имущества, тела, души и даже как бы мыслей подданных»[3].
Раскрытие противоречия между нормативными актами высокого юридического качества и авторитарной практикой их применения, а также способами внезаконного регулирования отношений в обществе и составляет одну из основных целей настоящего издания.
По мере усложнения государственно-правовых отношений между государством и подданными заметно увеличивалось число нормативных актов, обеспечивающих защиту личности и декларирующих формальное равенство всех участников судебного процесса. Одновременно устанавливалась уголовная ответственность за недобросовестное исполнение работниками судебного аппарата своих обязанностей, преследовалось взяточничество (мздоимство) судей. Были отменены формальные виды доказательств – «поле» и крестоцелование, повышена роль письменных доказательств, классифицировались показания свидетелей, запрещалось лжесвидетельство под угрозой уголовной ответственности, уточнялись виды умысла и формы соучастия, провозглашались принципы применения наказаний соответственно тяжести совершенного деяния («комуждо по делам его») и т. п.
Введенная в правовые рамки судебная деятельность тем не менее далеко не всегда соответствовала провозглашенным в законодательстве требованиям, поскольку во многом зависела от формы правления и особенно политического режима, существовавшего в тот или иной период в стране. Так, в период опричнины, по образному выражению А. М. Курбского, были «опровергохом все законы и указы святые» и попраны все ранее действовавшие принципы реализации правосудия. Если иногда видимость суда и соблюдалась, как это было в случае с осуждением членов правительства – Избранной рады Алексея Адашева и Сильвестра, то сама процедура судебного заседания оказывалась лишь фикцией: подсудимые в судебное заседание не вызывались и их не ставили перед судьями «с очи на очи», а сам суд превращался в «соборище», заочно обвинявшее их по прямому указанию царя. Князь Курбский заметил, что тогда в государстве «судили всех против правил (законов государства) и канонов церковных… Таков был суд царя нашего христианского… грядущим потомкам на вечный срам и унижение русскому народу»[4].
В последующих царствованиях было немало сделано для того, чтобы восстановить в стране правосудие, чему активно способствовал Борис Годунов, который, по словам государева дьяка Ивана Тимофеева, «имел любовь к правосудию, нелицеприятно искоренял всякую неправду… всех кто насиловал маломощных, с гневом и немедленно наказывал» и был «неправде всякой изыматель и зла искоренитель»[5]. Современники, описывая недолгое царствование Бориса Годунова (1598–1605), отмечали его борьбу за восстановление и обеспечение правосудия в государстве. По словам Жака Маржерета, борьба Бориса Годунова с взяточничеством в суде и государственном аппарате была настолько успешна, что позволила добиться его искоренения не только в настоящем, но, как предполагал Маржерет, возможно, даже и в будущем времени[6]. (К сожалению, этого не произошло.)
Большое внимание восстановлению правосудия в стране было уделено царем Василием Шуйским (1606–1610). Он вступил на престол в период, когда в государстве царила обстановка беззакония и внесудебных расправ. В торжественной обстановке в Успенском соборе Московского Кремля он поклялся перед народом, что все подданные России (равно как и ее гости) будут наказываться только по закону и приговору суда и в соответствии с тяжестью своей вины («по своей вине»); члены семьи осужденного никаким опалам и конфискациям движимого и недвижимого имущества подвергаться не будут. Всякое дело будет предварительно тщательно расследовано, приговор по нему вынесен правомочным составом суда в присутствии обвиняемого, которому должно быть предоставено право стоять пред судом и давать личные объяснения, т. е. практика заочных обвинений и объективного вменения, получившая распространение в период опричнины, полностью прекращается; наказание виновному будет определено только судом, по закону и в соответствии с тяжестью им содеянного[7]. Содержание Подкрестной записи Василия Шуйского (исследователи называют этот акт Декларацией) имеет нормативный характер и во многом соответствует Акту о гарантиях и правах личности (Habeas Corpus Act), принятому в Англии через 73 года – в 1679 г. [8]
Судебники 1589 и 1606–1607 гг., борясь со взяточничеством судей, также запрещали «имать посул в суде», еще раз подтвердив правило, изложенное в ст. 99 Судебника 1550 г., предусматривающее наказание не только для судей и судебных работников, но и для непосредственных участников судебного процесса: «ищею и ответчика», которые судьям «посулы давали», предав их проклятию «по торгам на Москве и во всех городех Московские земли, и Новгорцкие земли и Тверские земли и по волостям, чтобы ищея или ответчик судьям и приставом посулов в суде не давали и не сулили…».
Охрана правосудия в государстве получила выражение и в договорах со шведским королем Сигизмундом III о приглашении на российский престол его сына – королевича Владислава, составленных в феврале и августе 1610 г. [9]
В текстах этих договоров содержалось запрещение наказывать «людей всех чинов» (т. е. любого российского подданного), «не сыскав вины» и не подтвердив ее приговором полномочного судебного органа. Ответственности за совершенное преступление подлежало только лицо, виновность которого устанавливалась судом и подтверждалась приговором. Объективное вменение запрещалось, невиновных членов семьи осужденного никаким опалам и наказаниям подвергать не разрешалось: «а жены, дети, братья, которые того учинку не помогали и не ведали, альбо не произволяли, казнены быть не мают» и отчизны и поместья у них конфискации не подлежат.
В текстах договоров содержалось также требование о недопустимости обвинения и наказания любого человека Московского государства независимо от его сословной принадлежности без предварительного расследования возведенного на него обвинения и вынесения соответствующего судебного приговора: «не осудивши судом с боярами всеми никого не карати, чести з них не брати, на вязенье (под стражу) не засылали, поместья и отчизны не отыймовати». Все дела предписывалось решать только в судах с вынесением приговора, утвержденного «советом бояр и всих думных людей», а «без Думы и приговору таких дел не совершали».
Позаботился об охране правосудия и царь Алексей Михайлович. Осуществление правосудия подробно регламентировалось в Соборном уложении 1649 г., уже на базе достигнутого к этому времени правового уровня регулирования процесса реализации правосудия; этим вопросам также уделялось внимание и в нормативных актах последующего времени.
Последовательный, хотя и недостаточно революционный курс на судебную защиту прав и свобод подданного российской короны, отчетливо проявившийся в законодательстве Московского государства, стал возможен также благодаря содействию средневековых мыслителей и публицистов, активно провозглашавших в своих произведениях необходимость установления независимого от властных структур и немздоимного суда, ибо только в этом случае может быть достигнута реализация «правды» в осуществлении правосудия. С этих позиций примечательными являются требования, предъявляемые мыслителем XVI в. Зиновием Отенским к деятельности судей. Судья, утверждает Зиновий, никогда не должен забывать, что он «на высоком судейском престоле сидит» исключительно для того, чтобы судить по правде и справедливости. «На судиях Господь Бог иного не ищет ничего точию суда праведна»; в задачу судьи входит «судити по суду и обвинити и казнити (наказать) по обыску… да не сотворит [судья] неправды в суде и не оправдиши неправого мзды ради, ни восхитивши мзды от него, да проклят будет судия неправедный… ибо быв он вместо пастыря»[10]. О суде и правосудии писали многие мыслители XVI в.: Максим Грек, И. С. Пересветов, А. М. Курбский и др.
Законодательство о правосудии в Московском государстве и практика его применения со всеми достоинствами и недостатками имеют важное историческое значение в общем генезисе российской судебной системы, и поэтому системное комплексное исследование начального этапа их развития представляется весьма значимым и необходимым в общей истории этих институтов с точки зрения как преодоления научных пробелов, так и понимания особенностей современного состояния российского законодательства по вопросам суда и правосудия и практики его применения.